Люда стучит каблуками по брусчатке. Она идет в гору, но не замечает этого. Ей двадцать два, и вокруг Прага, и здесь хорошо, весна, университет, молодость, интернет, птички... Раньше ей никогда не случалось быть так долго одной, и вот - наконец. Уже целых полгода. Даже больше. С настроением, правда, в порядке не все: ей нужна виза, вернее, она хочет считать, что виза необходима. Уверенности, правда, нет никакой. Есть дрожь в руках и коленках, есть тяга к чему-то совершенно неизвестному, но желанному, есть пинковская "Стенка" в ушах: "the child has grown, the dream is gone", подшептывает Люда. Диск заедает: щелк, щелк...
Юрий онанирует на телевизор. Он тоже весьма молод, горяч и одинок. Он живет дома, с другом, а иногда и со вторым. Живет уже где-то полгода. Даже больше. Ему очень хочется, только не с кем. Остается истертая руками, глазами и видиком лента о каких-то археологических оргиях в районе афинского Акрополя. То ли призраки прошлого трахают исследователей, то ли они - призраков, то ли все вместе слаженно имеют Юре мозги. Чем дальше, тем более актуальна последняя версия. Юрий ощущает, что сам становится призраком, у которого с реальностью соприкасается один член, да и то лишь пока находится в ладонных объятьях. Юра думает о Людмиле. Он тоскует и вспоминает, произнося в голове тексты романсов в исполнении Гарика Сукачева: "...годы прошли, и мы встретились снова, слезы из глаз покатились твоих", в общем, дрочить становится совершенно невозможно. Пульт направляется в бок стонущего телевизора: щелк, щелк...
Валерий едет в троллейбусе и мечтает о сигаретке. Он любит курить новое, из только что возникшего у метровых бабушек. В смысле метровских. Ну, тех, которые круглосуточно коробейничают зельем при станциях лениноносного метрополитена. У Валерия нет денег. И он едет их одалживать, потому что надо платить за квартиру, благо еду присылает сердобольная одинокая мама. Нет денег, зато есть постоянная девушка. Собственно, одалживать придется именно у нее, она дает охотно и щедро - сама работает на америкосов, а Валерочка еще почти юн, умопомрачительно шевелюрист и даже, кажется, горяч - на нем можно жениться, ибо такая жизнь, что кто ж будет против. Сегодня надо немного: баксов сто должно хватить на следующий ленивый месяц. В копеешном китайском радио неожиданно включили Иглз, под которые приятно закрыть глаза и, в зависимости от темы, грустно либо весело помечтать: "long as I can see the light", шевелятся усатые губы. Троллейбус поворачивает, его рожки соскальзывают в чистый воздух: щелк! щелк!..
Рауль с Санькой почти друзья. Собутыльники, собабники, собратья по кражам бензина для фордовского фургончика, развозящего кока-колу по деревням и селам. Рауль зачем-то смылся с солнечного острова Свободы выращивать свое счастье на Украине. Прошлое Сашки несколько темнее, но оба в итоге оказались на продажных побегушках напиточного капитала. Работа пыльная, зато приятная: целый день катаешься, продаешь селянам бесплатные плакаты с рекламой пузырящейся жижи, трахаешь на капоте весело визжащих девок, по доллару или, максимум, по два, а часто вообще задаром: на живого кубинца посмотреть - одно ж удовольствие! - тем более, если он кинет палку-другую. Приятели включают радио и на волне оказывается их гимн, радостно подхватываемый мощными голосами: "Люби меня, люби!.. Ночью и днем. Я умоляю".. Слова, естественно, чересчур сентиментальны - приходится их переиначить: "...еби меня еби! В жопу и в рот, в зад и в перед - я умоляю!" - сегодня понедельник и тоска по бесхитростной крестьянской любви дает себя знать. Машина въезжает в яму, станция, хрипя, пропадает: щелк, щелк...
Юрий сидит в интернете и читает письма. Разные письма, но больше чужие. Свои читать обидно и слезно. Чужие - тоже слезно, больно, рвано и сигарет слишком много уходит, но интересно. Кажется, Людочка куда-то собирается. Кажется, даже, взяла визу, билет, какие-то деньги... А! Деньги дает этот грек. Туда, кстати, и самолет. Сука, бля. Сука бля. Сука бля!!! Юре стыдно, потому как чужие письма читать нельзя, хотя пароль есть и на тот почтовый ящик, и на этот. Стыдно и больно. И противно. И обидно. И сигарет слишком много, а желудок болит. Юре опять хочется дрочить (это успокаивает), и на кассете опять ничего нового, однако не в этом горе - горе в том, что он опять думает про Люду. Когда перед все еще вялым членом появляются никогда не виденные (из-за горячности) титры, провозглашающие, что "Вы просмотрели фильм "Оргия по-гречески", следующая серия - "Трахание в Праге", Юра начинает жрать ногти: щелк, щелк...
Валера с Сашкой пьют водку в шалашике из полиэтилена. Им есть о чем поговорить: оба учились вместе, да и живут в одной комнате. Уже почти каждый день. "То, что мы слушаем - Джетро Тал, Джайантов, Зеппелин - щас не слушает никто," - ностальгирует штурман кокакольной кибитки. Валера с сокрушенным взглядом равнодушно кивает. "В машине попса, и самое говно в том, что она начинает мне нравиться! Правда и работа такая..." - вещает далее раненый горем Александр. Валерий сочувствует по-мужски, то есть без слов. "Мы динозавры," - подытоживает свежесовершеннолетний Саша. Его друг недоуменно вздыхает, думает, интересуется Раулем и очередным вояжем по бездорожью. Саша интересуется сидящими напротив девочками, потому что в селах на этот раз не обломилось ничего. Разговор, тем не менее, непринужденно обтекает подводные и надводные камни, тихо переходя в перемигивание, а потом втягивает в себя девушек, попросивших закурить в полпервого ночи. Все весело курят, пьют, и опять курят. Дом, слава Богу, рядом - туда и уходят, разделившись попарно. Валерий, заплетаясь вокруг собственных мыслей, рассказывает одной из баб про музыку, пока Саша пытается провернуть вариант "умыться вдвоем в одной ванной". Саша приобнимает, Саша шепчет теплости, Саша льстит. Поддаются губы, юбка и почти что трусы, но тут входит та, Валерина, и забирает эту - почти поддавшуюся. Непонимающий Саша шушукается с другом, слыша вполне конкретные слова из закрытой женщинами кухни. "*** у меня не стоит...", - "но почему сейчас, почему вот сейчас не стоит?"- Ну так, бля, получилось, ну не стоит...", - "ну почему бля сейчас? Ну ты че, не мог так штоб встал?" - "Ну не мог...", - "ну бля!.. ну почему сейчас бля не мог бля?!" - "Ну не встал!!!" Кухня открывается, из нее выходят одетые девушки, извиняются, прощаются, и мягко стучат замком входной двери: щелк, щелк...
Юра разговаривает с двумя: одна рыжая, вторая шатенка. Рыжая вся пухленькая, аж до рыхлой полноты, поэтому она говорит много и зло. Она уже знает, что Юра ее не хочет. Он хочет Оксану. Пытается быть красноречивым, курит, пьет, спорит с рыжей, орет на нее, извиняется. Обнимает Оксану, та не против. Юра прижимается к ней мускулистым боком, Оксана пьет, рыжая спорит, Юра соглашается. Никто не против. Все встают, мнутся и делят трое надвое: возражений по-прежнему нет. Дом, слава Богу, недалеко. Юра сдуру обещает Оксане познакомиться с ее мамой, девушка говорит что рано, и жадно обнимает соседствующий бицепс. На скамейке перед подъездом тепло и темно. И в час ночи никого нигде нет. Оксана ловит ртом воздух, а Юрий расстегивает на ней бюстгальтер и юбку: щелк, щелк...
Валера заснул, а огорченный Саша подсчитывает риски и убытки. Ему муторно, на него завели дело, и нужно гасить все деньгами, пока, по счастью, небольшими. Деньги как раз есть - к тому, что было, добавились еще баксы. Их, на покупку компьютерных запчастей, дал Юра, но он друг и кинуть его нельзя. Саша мучается, считает, еще мучается, он курит и хочет спать, и он, в итоге, спит. Входит Юрий, перепрыгивая через распятое на матрасе Санькино тело. У него стучат зубы - он не смог кончить. По большому счету, он еле даже начал. Ему плохо: вдобавок ко всему, надо собирать одному серьезному человеку компьютер, а комплектующих нет, и все надо было сделать тому назад уже почти неделю. Ему плохо: сегодня рейс на Афины. Ему плохо: сигаретами и выпивкой успокаиваться уже невмоготу, а сексом - не получается, потому что получается лишь думать о Люде. Он пытается тихо открыть дверь в свою комнату: щелк, щелк...
Люда летит этой ночью. Ей не холодно, только дрожь не останавливается ни кофточками, ни мыслями, ни пригубленным виски. Людмила стоит перед турникетом и дергается туда сюда. Лететь - не лететь, лететь - не лететь. А билет в кармане. А дрожь не прекращается. И колеблется турникет: щелк, щелк...
Юрий берет пульт, вставляет кассету. Нажимает что-то, вынимает ее. Вставляет опять, потом кладет пульт. Потом опять берет и опять вынимает. Потом расстегивает джинсы, спуская их до колен, и останавливается. Прыгает неуклюже к видику, вставляет кассету, нажимает кнопки, вынимает ее… щелк, щелк, щелк, щелк... Щелк, твою мать!!! Щелк! Щелк! Щелк, твою мать!.. щелк...