Яблоки, повсюду разбросаны яблоки… Ну разве ж можно так? «Не надо мусорить, да?» «Да», - кричали мы вслед за перестроечной крашеной американкой. Сейчас все забыто. И даже тоски не осталось. Только крашеные белые волосы моей подруги и ее карие глаза напротив моих. Мы молчим. Нам так хорошо молчится в этом пластиковом кафе на уродливых белых стульях.
- Гав, гав, гав, гав, - откуда-то с Крещатика. И улюлюканье праздной толпы.
- Репетиция парада, - говорит подруга.
- Га-а-а-а, - доноситься с Крещатика.
- Кто их научил так говорить?
- Приказ. Родина. Генерал.
Генералам традиционно скучно. Отработанно до автоматизма –«Чайка», пюпитр с текстом приветствия, мальчики-курсанты с задранными в небо головами на худющих ножках и ввалившимися глазами. Их неделями гоняют ради праздника. А праздники, как назло, заканчиваются оторванными ногами, размазанными по траве младенцами и отставками по состоянию здоровья.
Дорогу охраняют милиционеры. От пешеходов. Стоят, ковыряют ботинками трещины в асфальте. Руки за спиной. Взгляд - в очереди за зарплатой.
Пинаю яблоко и легонько подругу. Тонким пальчиком она завлекает в наше молчание девочку –официантку. Та швыряет нам мокрую пепельницу и виляя задом уходит. За соседним столиком заливается семь или восемь девушек. Парень сгребает в охапку то правую, то левую, а остальные жадно следят за пьяно-бессмысленным скольжением его рук.
Надо улыбаться – мальчику с расфасованными розочками, девочке с розовым бантом и грязными коленками: «Подайте копе-е-ечку», пританцовывающему толстозадому кавказцу, нахалке-официантке… Стряхиваю пепел на потертый и невероятно грязный ковролин «под траву» и улыбаюсь, пока она истошно визжит – ее глаза полны ярости, а руки пепельниц и копеечных чаевых.
Мы молчим уже несколько дней, жонглируя ничего не значащими словами. Это раньше нам было безумно весело, потом истерика закончилась вместе с деньгами. И теперь мы долго раздумаем, что взять – два по пятьдесят «закарпатского» или салат в быстрой еде.
Если она не прекратит молчать, я изнасилую ее сама.
- Ну не хочу я, не хочу. Как подумаю об этом, так тошнить начинает. Дай отдохнуть.
Я смотрю в ее красивые карие глаза и еще отчаяннее пинаю яблоко под столом. Укусить ее, что ли?
Ко мне подбирается очередная «подайтекопеечку», я подбираю яблоко и подношу ей. Грязный бант шарахается в сторону: «Дура, шо ли?» Дура конечно. А как же иначе. Продолжаю улыбаться. Девонька оборачивается к пластиковому уродцу, за которым сидят уже изрядно веселые семь или восемь девушек. Дядька уже определился – он сидит на коленях у длинной стройной брюнетки, обнимая рыжую и пегую и целуясь с их непонятной масти подругой. Продолжаю улыбаться. Подмигиваю дядьке. Легонько пинаю «шпилькой» попрошайку. Она лицом падает на колени к дядьке, и тот расплывается в похотливой мгновенной улыбке.
- Ну и как их можно хотеть?
- Никак, - отвечаю я.
Мы снова молчим. Еще одно яблоко попадает прямиком мне под шпильку. Медленно встаю. Картинно сгибаю спину и долго ищу его под столом. Продолжая улыбаться, долго, до блеска натираю яблоко джинсами и подношу к губам. Дядька за столиком перестал дышать, капает на стол и ковролин. Я буду долго его мучить… Пока девицы не утвердятся в мысли, что действовать лучше вместе, при чем быстро – пока дядька истекает.
- Червивое, - бросаю я. Подруга заливается хохотом. Я бросаю яблоко в мокрую пепельницу. Все. Вечер закончен.
- Га-а-а-а, - кричат юнцы в белом.
- Ура, - кричим мы с подругой.