Петрович стоял рядом и ждал, пока я дочитаю его стихотворение до конца. Он старался не смотреть мне в глаза.
Не выдавать своего нетерпения, своего мучительного ожидания похвалы.
Я дочитал, наконец.
- Старик, это мощно. Приятно, когда простой мастер по ремонту лифтов может сочинить такое. – Я все еще бродил взглядом по строчкам на бумаге.
- Что, понравилось? – Его плечи расправились, щеки залились румянцем.
- Ну да. Очень для меня неожиданно это все, Петрович.
- Что неожиданно?
- Ну, что ты, например, читал Эдгара По.
- Да, было дело. Наш бригадир как-то притащил в диспетчерскую одну его книжку. У нас стол шатался, мы ее подложили под ножку.
- Ах, да… Ну вот, еще меня приятно удивило, что ты знаешь, что такое «ню». Что представляешь себе, перверсивные явления, хотя поэтичность смены пола, скажем, или переодеваний - весьма спорна, но все-таки, мне приятно, что тебя это волнует.
- Волнует. – Петрович напустил на себя важный вид.
- Слушай, а что это за слово такое «ичистыйк»? – Не отрывая глаз от бумаги, спросил я.
- Это слово из одного древнего дравидского языка. Оно означает примерно «предвосхитивший», «предшествующий», «непорочный».
Теперь покраснел я.
- Слушай, ты меня сегодня просто убил. Где ты этого всего нахватался? И самое главное, как ты смог уместить все это в семи строчках? – Я, наконец, посмотрел на Петровича, и перестал поедать глазами листок бумаги, на котором корявым почерком моего друга было написано:
«Я – По.
М-м-м… Ню – чудное мгновенье!
Перед! О-о-о! Мной явилась ты.
Как?
Мимо?
Летное виденье?
Как ген ийчистойк расы - ты???!!!!»