Как и было обещано, мы продолжаем наши интеллектуальные игры. Поскольку Cyberbond одаривает нас своими творениями слишком часто (и творения все какие-то большие по объему), то сегодня объектом наших игр станет Дмитрий Александрович. Заодно можно будет блеснуть собственными познаниями.
Так вот, когда-то, на заре нашей туманной и перестроечной юности, Интернета не было. Было сколько-то журналов и газет. Те, кто писал, либо дружно вступали в Союз писателей СССР (и издавали книжки про путь к победе коммунизма), либо писали "в стол", без надежды опубликовать свои произведения. Нет, Александру Исаевичу, к примеру, везло со всей дурацкой мочи - что бы за гадость он ни написал, ее тут же переправляли на Запад и публиковали книгами. Но Солженицыных было в СССР маловато, как ни странно (впрочем... страна-то у нас - читающая, а отнюдь не пишущая). Те, кто писал "о своем", а не прокламации и памфлеты супротив супостата, писали "в стол". Без надежды, уж простите за грустный рефрен.
Ладно, если бы речь шла о Голявкине. Западным гражданам тяжело было бы понять миниатюру "Юбилейная речь" этого известного детского писателя, но "Эрика" берет четыре копии" - так что самиздат был востребован читателями и сам востребовал писателей. А что говорить о геевских писателях? Кому, скажите, пришло бы в голову перепечатывать на машинке "Листовку" Евгения Харитонова, рискуя получить весьма сомнительное удовольствие в виде лет эдак пяти-десяти за антисоветскую агитацию и пропаганду?
Так и жили до начала 90-х годов: стол, невысказанные и утерянные мысли и сюжеты, отсутствие гей-литературы как таковой. А потом случилась перестройка. И появились "отморозки", которые стали издавать журналы. (Стоп! Об экономике я в другой раз буду говорить!) Тут же был произведен "обыск" письменных столов, и публике явилась масса самой что ни на его "голубой" литературы. Читай - не хочу.
Расслоение началось сразу и решительно. у, наше общество, дорвавшись до свободы, как-то не переживало насчет Уайлда или Кузьмина, обществу все больше что-нибудь еротишное подавай. Я тут навскидку могу назвать имен пять-шесть, которые щедро "дарили" нам такие опусы, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Едва ли сами авторы могут вспомнить сейчас всю свою порнуху, большинству из них, я надеюсь, попросту стыдно за те творения.
Но был как минимум один человек, который еще в те времена отказался от всякого "русского эротизма" (см. "Луку Мудищева") и начал писать литературу как таковую. Это - Дмитрий Александрович. Когда-нибудь мне все окончательно опротивеет, я засяду за геевскую литературную хрестоматию, и "Юрка" займет там свое место - ну, как минимум, в качестве самого перепечатываемого рассказа.
Наверное, изначальное гуманитарное образование, знакомство с мировой литературой не позволили Дмитрию размениваться на порно-ширпотреб. Впрочем, закончим с панегириками и историческими экскурсами.
Первый взгляд.
Все искусство аморально.
(О.Уайлд, "Критика как искусство")
Если говорить о нравственной стороне творчества Дмитрия, то необходимо отметить решимость автора быть не только политкорректным, но и максимально терпимым к своим героям и их социальной среде. Ни один из героев Дмитрия не подвергается насилию, никому из них не навязывают чуждую им точку зрения, и сами герои также идеально терпимы. Не хочется пользоваться термином "политкорректность" - уж больно он избит, да и не вполне подходит к рассказам Дмитрия.
Все герои Дмитрия живут в атмосфере согласия с окружающей социальной средой (разве что "Нервно-сифилитический роман" выбивается из общего ряда, но об этом рассказе - отдельно). Это - не социальная позиция самого автора, это - продолжение его собственного социального окружения: избегая откровенного общения с окружающими, герои уберегают себя от конфликтов с миром. Такая позиция, если забыть о страусах, вполне имеет право на существование, хотя заведомо известно, что всякий коллапс ведет к стагнации и вырождению.
Поскольку же литература изначально строится на конфликте, то герои Дмитрия оказываются либо во власти конфликта локального (семейный, служебный), либо во власти самоанализа (тоже, собственно, конфликт). Так, герой "Юрки", попадая в определенную ситуацию, проецирует прошлое на настоящее и анализирует и то, и другое. Герой "Полковника Копейкина" стремится подавить свою гомосексуальность, но внутренний конфликт приводит его лишь к насилию (кстати, к вопросу о стагнации). Герои "Птички..." втянуты в более тонкий конфликт - между попыткой купить все вокруг и попыткой остаться вне "рыночных" отношений.
Однако, приходится признавать, что эти конфликты не несут в себе элементов катарсиса, герои ничего не теряют и не приобретают от пережитого опыта. Едва ли полковник Копейкин найдет в себе силы подавить гомосексуальность (или развить ее): для него произошедшее лишь случайный эпиизод, что-то вроде внезапного порыва страсти, каких у него, наверняка, было немало вначале его семейных отношений. Едва ли бизнесен, не сумевший прикупить вместе с ошейником и мальчика, понимает, почему мальчик отказал ему. Самое забавное, что эту социальную ограниченность автор показывает именно в "Нервно-сифилитическом романе": герои, избегая конфликтных ситуаций, сознательно уходя в психастению, приходят лишь к искусственному "роману", который заканчивается расставанием и смертью одного из героев.
Автор, описывая псевдоконфликты, сам того не желая, показывает безнадежность попыток решать моральные и социальные проблемы частично, по очереди. Это ведет лишь к тому, что на смену двум проблемам приходят три, четыре - и так далее. Если уж вы открыли банку с тушонкой, то есть единственный способ закрыть ее - в другой, большей банке.
Моральную позицию большинства героев Дмитрия Энтони Берджес охарактеризовал бы одним словом - "нейтралы". Они грешат, но не смертельно. Они влюбляются, но хладнокровно. Они соблазняют друг друга, но с калькулятором в руке. Они иронизируют, но ожидая немедленного покаяния. Они умеренны во всем настолько, что создается впечатление наигранной праведности.
Хорошо это или плохо - неважно. Искусство не несет в себе элементов морали, это бесспорное утверждение Уайлда, и с ним нельзя не согласиться. Однако, позиция автора не может не вызывать вопросов. Не стремится ли автор отказаться от ответственности перед читателями? (Другое дело, что автор никакой ответственности и не несет вообще, но создается впечатление, что Дмитрий специально это подчеркивает). Но любое произведение искусства должно нести в себе какую-то смысловую часть. Либо красота, либо мораль. В современном мире исповедуемая героями Дмитрия мораль страуса неприменима.
Второй взгляд
Я неспроста упомянул о гуманитарном образовании Дмитрия. Классическое советское образование портит писателя. Заставляет его либо пускаться в безнадежные эксперименты пост-модернизма, либо являть миру такой силы достоевский символизм, что читать становится затруднительно. В ранних своих произведениях Дмитрий был избавлен от этого груза - может быть, именно потому, что ранние произведения писались "в стол". В более поздних вещах стремление завуалировать свою мысль стало вредить творчеству Дмитрия.
Не стану скрывать, что по нескольким моментам из уже опубликованных произведений у меня с Дмитрием были достаточно острые разногласия. Например, финальный эпизод в "Птичке" никак не тянет на "дружеские посиделки - даже для бизнесмена более чем средней руки, реплики героя скорее похожи на преднамеренное оскорбление собеседников.
В "Лявонихе Нагиле" есть много реплик героев, которые совершенно необоснованно транслитерируются на кириллицу или вовсе переводятся на русский, в то время как вся стилистика повествования требует белорусского или польского написания. (Кстати, "Юрка" в этой связи значительно выигрывает - ни бабка Ганна, ни Юрка не насилуются автором, говорят на том языке, на котором привыкли говорить.)
Кстати, оба эти произведения, несущие, по идее, серьезный запас внутренней психологии героев, демонстрируют на деле скопление комплексов, когда герой и хочет сделать шаг вперед, и боится этого шага, и боится не только показать нам свою готовность, но и саму свою боязнь. И Дмитрий вполне сознательно дает нам самим возможность разобраться во внутреннем мире героев. Благое желание, однако не нужно забывать, что чужая душа - потемки (своя-то - нередко, что уж о чужой...). Если иметь ввиду три, четыре, пять прочтений одного и того же рассказа, то имеется шанс разобраться во внутреннем мире героев (правда, для этого та же "Лявониха Нагила" слишком маловата по объему, для достоевского психологизма предпочтительней было бы написать повесть). Но в таком случае лучше читать на бумаге. Если же иметь ввиду монитор, компьютер, Прозу.Ру, - приходится, увы, признавать, что для нашего ширпотребного сайта произвдения Дмитрия слишком сложны.
(с) Вьетнамский бальзам
http://www.proza.ru:8004/2002/04/08-80