Она зашла в автобус и села рядом с молодым человеком примерно ее же возраста.
Волосы прямые, светлые, прикрывают уши. В глазах бесконечная грусть. Да, серо-голубые, слишком мудрые для его возраста глаза. А одет как другие подростки – широкие штаны модного зеленого цвета, небрежно распахнутая серая куртка. Он ничем не выдаст себя – он как все. Вот если бы она сейчас чуть тронула рукою его плечо и прошептала бы «здравствуй», он повернулся бы и фыркнул как все. Нет, не фыркнул бы – он увидел бы ее глаза. И утонул бы в них. И вопреки обыкновению сказал бы «здравствуй». И они ехали бы до последней остановки, не желая просто встать и выйти из автобуса, не желая вынырнуть из колодца пойманного взгляда. И лишь когда водитель настойчиво, пусть даже грубо попросил бы их выйти, они бы вышли. Вначале спустился бы он. Он подал бы ей руку, не отводя глаз, и она оперлась бы на его теплую ладонь. И когда автобус уже уехал, они стояли бы так же, рядом. А потом пошли бы. В никуда. Просто вперед.
А затем он сказал бы ей слова. Слова, скатившиеся с уст небрежно-величественно. И она бы растаяла. Разлетелась тысячью ярких бабочек средь унылых снегов марта, превращая эти снега в зеленое, яркое, сочное. И смутный сон превратился бы в ясную явь. И скучный быт в яркий сон. И все кружилось бы, и пело, и весь мир был бы ее. Нет! Их! Их двоих. Весь мир!
Если бы только она дотронулась рукою до его плеча и сказала бы «здравствуй»!
Он вышел на следующей остановке.