Она стояла на взгорке рядом с домом из розоватого туфа – в черном платье тонкого сукна с тяжелым золотым поясом, с темными волосами, убранными в высокую царственную прическу – боль моя, память моя, прошлое и грядущее – девочка из прошлого. Она смотрела прямо перед собой, словно пытаясь проникнуть через толщу веков, разъединявшую нас. Не могла она меня видеть, не могла! Но кому же, в какую пустоту она сказала негромко и властно: «Люби его!»?
Часть 1
ЛИАЦЕЯ
Глава 1
...Никогда ей не было так плохо. Она серьезно болела в раннем детстве и сохранила смутные воспоминания о горячке, ознобе и большой тревоге, почти панике окружающих. После долгих перешептываний к ней допустили лекаря, в маске, в перчатках. Лекарю, видимо, запретили разговаривать, и он жестами показывал, что надо делать для лечения.
Сейчас ей было гораздо хуже, чем тогда, но никто не проявил беспокойства, все словно спрятались. Рядом суетилась только старуха - прислужница, которая уложила ее поудобнее после приступа изнурительной тошноты и, накладывая ей на лоб мокрые прохладные куски ткани, скороговоркой уверяла, что все сейчас пройдет, орлица наша встанет, крылья расправит наша орлица, все будет хорошо...
Но голос внутри нее сказал: «Ничего не будет...». Она знала этот голос, и ледяная игла страха снова шевельнулась в сердце. А потом, заглушая страх, накатила волна невероятного счастья. Священная купальня... Сильные и нежные руки мужчины... Лицо его склоняется к ее лицу... Золотые глаза его , затененные пушистыми ресницами, вглядываются в ее глаза, и она возносится к великим свиткам созвездий, отдаваясь его требовательным ласкам. Это было и будет. Послезавтра носильщики в черных масках с прорезями для глаз отнесут ее носилки на берег озера и она, неуверенно ступая по острым камням, пойдет под лиственный свод к белым плитам древнего сооружения. Раньше ее сопровождали старухи, раздевали, купали, помогали одеваться. Но их дряблые тела вызывали у нее омерзение, и вот уже год, как она ходила сюда одна. Медленно раздевалась, сама расплетала длинные косы. Радуясь тишине и одиночеству, плескалась в теплой ласковой воде. Лежала на камнях, долго не остывающих после знойного дня. Носильщики, безгласные и безликие тени, ждали ее на границе заповедного леса. А теперь купальня стала самым безопасным местом для ее счастливой тайны. Форн чужак, воин, светловолосый и золотоглазый будет ждать ее там послезавтра, как ждал три дня назад и семь дней назад и еще раньше с того вечера, когда все это началось…
- Ну вот опять! – сказала я Неле. – Снова эти видения наяву! Только стоит задуматься…
И правда, стоит только сесть в кресло, прикрыть глаза и картины прошлого оживают одна за другой. И я уже не понимаю, где моя настоящая жизнь: здесь, в маленьком подмосковном поселке Заря, в начале двадцать первого века от Рождества Христова или там, на каменистом плато, где живет Лиацея и ее народ?
Все перепуталось, ценности поменялись. В веке электричества, компьютеров и атома я, может быть, несчастнее, чем в убогом селении Избранных.
Ведь здесь я – бывшая. Бывшая студентка-отличница, бывший инженер-системотехник, бывшая звезда наших студенческих вечеринок…. .
И самое главное – здесь я хожу на костылях из-за полиомиелита, перенесенного в детстве, а там – у меня две крепкие сильные стройные ножки…
Вы не думайте, я не жалуюсь. Мама все мое детство твердила: «Анечка, не обижайся на судьбу! Твоя болезнь - это испытание, потому будь умнее, сильнее, добрее твоих подруг. Несчастных люди не любят ...Пусть все у тебя будет лучше, чем у здоровых. Ты не инвалид!»
Конечно, не инвалид, мам…
Странно, но я очень хорошо помню, как начиналась болезнь:
Боль. Везде, во всем теле. Любимый плюшевый мишка - враждебный, чужой, топорщится острыми иглами. Яркий солнечный свет ранит глаза, но стоит прикрыть веки - и со всех сторон наползают серые тела, заполняют тяжелой плотью воздух, не давая дышать. Я пытаюсь оттолкнуть давящую массу, и в ответ в голове вспыхивают багровые взрывы. Взрыв... темнота... краткое просветление... зеленое одеяло...настольная лампа... мамины руки...снова взрыв, скольжение в темную бездну, снова мамины руки... Она укачивает меня и умоляет: «Потерпи, маленькая, бедненькая моя... завтра придет доктор, даст тебе лекарство... ты выздоровеешь... все будет хорошо».
И вдруг откуда-то изнутри, из-под боли и отчаяния, серый ровный голос: «Ничего не будет...».
Этот голос был словно черная пропасть, которая давила и затягивала, а потом вдруг превратилась в светящееся озеро. Переливчатая вода поднималась от пальцев ног по телу и тело как будто растворялось в ней. Вот уже нет ног, вот вода поднялась по пояс... по грудь... Вот дошла до подбородка ... остановилась... и схлынула, оставив меня неподвижной и беспомощной.
Потом была больница и слово «полиомиелит», и другой доктор говорил, что самое страшное позади, что Рузвельт тоже был парализован и передвигался в кресле. А еще врач добавил, что я чудом осталась жива, очень поздно поставили правильный диагноз, поздно привезли в больницу, и вообще, мамаша, привыкайте к мысли, что ваш ребенок будет инвалидом.
Ха, инвалид! Да после всех манипуляций нашей доблестной медицины я такую жизнестойкость приобрела! Где там репейнику и Хаджи-Мурату, вместе взятым... На них новейшие методики излечения последствий полиомиелита не отрабатывали. Они в наших советских лечебницах по два-три месяца в год не лежали. Среди них любящая мама Виктория Павловна Державина антиинвалидную политику не проводила. Четверка по любому предмету - сигнал тревоги, тройка - трагедия, запах валокордина и спрятанное смятение - а вдруг сказываются последствия болезни? С таким стимулом я закончила школу всего с одной четверкой в аттестате. И московский Лесотехнический институт, факультет электронно-счетной техники– с красным дипломом. Вот так, мистер Рузвельт, мы тоже не лаптем щи хлебаем!
А уж насчет личной жизни, то это будьте спокойны, недостатка не было, вопреки предсказаниям всех соседушек, которые, жалостливо поджав губы, сулили мне стародевичью судьбу или, в лучшем случае: «Калечку такого же себе найдет, а уж ребеночка-то бы им и не надо...» У, старые индюшки, высший свет нашего поселка, который, сколько я помню, всегда был наполовину деревней, наполовину институтским городком, и неизвестно, какая из половин хуже! У, достопочтенные Валентины Венедиктовны и Капитолины Ильиничны, видели бы вы меня в наших студенческих компаниях! Конечно, с начала вечеринки мои длинноногие подруги в сверхмодных тряпках, одна ярче другой, были в центре внимания и, ежику понятно, что мужская половина не смотрела на худенькую девочку в неизменных темных брюках, ортопедических ботинках и неброской кофточке. Разве что, заметив костыли, с сожалением и удивлением - куда тебя занесло, подбитый воробушек?
А я и не высовывалась, сидела себе в углу и помалкивала: спокойствие и загадочность тоже входили в роль. Бокал шампанского или хорошего сухого, еще бокал, наконец, начиналась застольная беседа, и вот тут-то, исподволь, незаметно, я начинала брать управление в свои руки. Рассказанный к месту тонкий анекдот (других не держим-с!), веселая шутка по точному адресу, цитата из последней повести Стругацких, а там и о модном спектакле поговорим, а когда компания устанет прыгать под музыку и смеяться - вот тут-то и возьмут их в плен летящие строки Марины Цветаевой или хрустальная лирика Ахматовой. И вот уже кто-то заметил мои бархатные темно-карие глаза (у Лермонтова украл, плагиатор!), кто-то бережно подает руку и приглашает на медленный танец, а к концу вечеринки мои шарм и обаяние делают свое дело: я дирижирую весельем, как Поль Мориа оркестром.
М-да, красный диплом… Учили программированию, теории управления, теории катастроф и еще целой куче теорий, а зарабатываю я, рисуя морозные узоры на металле. Это очень красиво - перистые листья, волшебные снежные сады - хочешь на шкатулке, хочешь - на панно, и делается просто: олово и огонь. А еще безупречная точность и чутье.
И все благодаря детской художественной студии в нашем поселке. Тайны морозных узоров руководитель студии Евгений Валерьяныч, заглазно – Лирьяныч - выведал в Великом Устюге у последнего тамошнего кудесника. Ремесло тогда умирало, учиться никто не хотел, и старик- мастер с большим удовольствием показывал залетному художнику, как лудить лист, как его нагревать, как выявлять полученный рисунок. А потом все секреты достались мне. Я научилась чувствовать тончайшую разницу в прикосновении пламенного язычка горелки к металлу, плавно опускать горячий лист в ванночку с водой, осторожно проявлять полученный рисунок кислотой. Сколько было испорчено консервных банок, сколько раз я с отвращением отбрасывала очередной черно-пестрый в пятнах «шедевр»... Но Лирьяныч снова и снова брал горелку и в сотый раз приговаривая: «Серебристого дня многогранник прозвенел о железо оград...», показывал мне, как создаются волшебные сады.
И ведь научил! «Хотя не женское это дело - творить металлом и огнем, но ты у меня уникум, давай, Анечка, работай!»
Кто бы знал, что давние уроки покойного ныне Лирьяныча дадут мне в смутное время верный кусок хлеба! При первых симптомах развала нашего НИИ меня отправили в бессрочный административный отпуск. Кому нужен программист без опыта и на костылях? В командировку не пошлешь, самостоятельной работы не доверишь. Иди, девочка, отдыхай, не мешай взрослым людям заниматься выживанием в джунглях капитализма. И когда я, сидя у мамы на шее, начала погибать от отчаяния и безденежья, моя подруга Лена, зарабатывающая расписыванием матрешек, взяла две шкатулки с морозными узорами на вернисаж. На следующий день у меня в руках оказалось пятьсот баксов, а подруга приказала: «Рисуй свои узоры, у иностранцев они идут нарасхват! Нет таких больше на нашем рынке. Приобщай, красавица, зарубежную публику к забытым ремеслам».
Так и приобщаю. Конкуренции нет, это вам не матрешек расписывать, шкатулки идут по хорошей цене, не надо особенно напрягаться, чтобы заработать на приличное существование. Можно, конечно, работать, не разгибаясь, копить на иномарку, на дом, на изысканность в интерьере. Но мама твердо сказала: «Две шкатулки в месяц - и хватит! Это вредное производство, а ты у меня - не Шварценеггер... ».
И тогда мне стало совсем плохо. Ведь ничто не могло сломить - ни операции, ни нагрузки в школе, кружках и в институте, ни скользкая дорога на работу в мой бывший НИИ, ни полуголодное существование...
Но, когда забота о хлебе насущном отошла на второй план, и появился вагон свободного времени, тут-то меня и скрутило. Будущего не стало. Морозные узоры до самой старости? Но я просто ремесленник (или ремесленница?) и мимолетная радость от удачно найденной композиции - это не святая страсть художника. Мало мне этого. Круг друзей, где я была заколдованной царевной, распался, рассыпался на уютные семейные кружки. Еще оставалось тепло, но уже не было той ауры, где снова и снова расцветала бы сказка о гадком утенке...
Эта пустота превратилась понемногу в камень, который давил на сердце и тащил, как утопленницу, в темную глубину... Пруд с желтыми кувшинками. Ивы... Тишина... Покой... А там внизу - тяжелая холодная грязь. Тянет и засасывает. И шум листвы превращается в сухое серое бормотание, от которого все на свете тоже становится сухим и серым...
Под такой аккомпанемент я погружалась в депрессию. На поселковых девичниках, хлопнув бокал вина, начинала рыдать, жалеть себя. Доводила подруг до белого каления ( мама права, несчастных люди не любят). Ссорилась. Выпивала еще бокал. Мирилась. И все с тем же камнем шла домой к морозным узорам и маминой тревоге, которая превращалась в панику, стоило ей учуять запах вина от умницы-дочки.
Глава 2
Как складывается Вселенная наших судеб и поступков? Неужели все пересечения, встречи, узлы нашей жизни можно объяснить простой случайностью? Совсем недавно нашла в словаре Даля, что «случай» - от слова «луч» - встреча лучей. Вот так, как два луча, и пересеклись две дороги – моя и Нели Розен. Мы были знакомы – издали, как бываешь знаком со всеми жителями небольшого поселка. Тем более, что обе выделялись на общем фоне. Я – костылями, Неля – совершенной непохожестью на кого-либо. Она умела все – изобретать, бегать на коньках, играть в волейбол и в теннис. Она ходила в турпоходы и занималась в парашютном кружке. Она писала поздравления в стихах всему институту и Опытному заводу – и не просто «желаем – поздравляем», а так, что именинник и поздравляющие растроганно сморкались и весело смеялись. А потом смущенно гадали, откуда эта легкомысленная кудрявая дамочка узнала о самом главном, глубоко спрятанном в сердце? За что бы Неля ни бралась – все получалось у нее легко и без особых усилий. Даже в науке, деле сугубо мужском, она умудрялась быть одной из лучших.
Мама работала в плановом отделе, занималась подведением итогов соцсоревнования и рассказывала мне, как Неля в последние дни квартала выручала свой отдел, если вдруг не выполнялся план по заявкам на изобретение. Я не верила:
- Как? Изобретение же! Разве можно изобретать по плану?
Мама смеялась в ответ:
- Неля может все!
Не удивительно, что она была не замужем. Я просто не могла представить себе мужчину, который не испытывал бы рядом с ней лютого чувства собственной неполноценности…
Мы встретились в городском автобусе – обе возвращались из Москвы домой. Я – с вернисажа, где удалось продать, и очень выгодно, пару своих шкатулок, Неля - из университета. Это она так сказала – из университета.
- Из какого? – поинтересовалась я. Университетов нынче расплодилось не менее, чем Академий.
- Да вон, из нашего, городского, - усмехнулась Неля. –Училась там на вечернем, а теперь иногда езжу – советуюсь с преподавателем.
- А чему учились, Неля, если не секрет?
Я смотрела на Нелю Витальевну во все глаза. В наше-то смутное время, да после аспирантуры и еще где-то учиться?…
- Психотерапии, - чуть-чуть смутилась моя собеседница. Заметила мою еще не рожденную улыбку по поводу ее неожиданного смущения, легко улыбнулась в ответ и весело призналась, - Анечка, это же была мечта всей моей жизни - учиться психологии! Вдумайся только: «психо – логия» - наука о душе!
- А психотерапия – это терапия души?
- Мгм, - согласилась Неля и внимательно на меня посмотрела. Что-то ей в тоне моем, видимо, не понравилось. Но я остановиться уже не могла.
- Ну, и что - получается? Может быть, и мою душу вылечите?
- Может, и вылечу, - серьезно ответила Неля. – Приходи завтра ко мне после шести вечера…
Я, наверное, так и не собралась бы лечить свою больную душу, но дернуло меня рассказать маме об этой встрече. Ведь никто не мог предположить, что мама моя, здравомыслящий экономист, без пяти минут кандидат наук, которая от своего здравомыслия даже «Мастера и Маргариту» не смогла осилить (не понимала, зачем там Воланд и Азазелло, и вся эта подозрительная история с Иешуа Га-Ноцри), так вот моя материалистка-мама будет меня убеждать пойти к Неле! И безотлагательно! Если бы не давил сухой серый голос в глубине сознания, я бы со смеху умерла, слушая, как Виктория Павловна пытается объяснить себе и мне:
- Может быть, какие-нибудь энергетические влияния... ну это же не колдовство, а воздействие на биологическое поле... с точки зрения науки неизвестно, но возможно... Давай сходим, а?
Маленькая квартира Нели Розен пахла старой кожей, пылью и хорошим кофе. В добавление к этим запахам из кухни доносился аромат жаркого со специями. Хозяйка провела нас из тесного полутемного коридора в комнату, усадила в старые потертые кресла и весело сказала:
- Вы тут располагайтесь, а я сейчас... - и убежала на кухню.
Я огляделась. Ну и дом! С полок на нас с мамой смотрели корешки книг. Это были старые книги и было их много. Мне сначала показалось, что кроме книг, здесь больше ничего и нет. Но потом обнаружились другие детали интерьера. На окне буйно зеленели комнатные цветы. С зеркального шкафа спрыгнул полосатый зеленоглазый кот и высокомерно оглядел меня и маму. Не найдя в нас ничего интересного, он не спеша прошествовал на кухню, неся гордо задранный хвост, как флаг великой державы.
На письменном столе стояли маленький телевизор и компьютер. За стекло верхней книжной полки были засунуты несколько авторских свидетельств и репродукция Сальвадора Дали. Там, за шкафом, наверное, кровать. Не зря наша Неля Витальевна получила свои авторские свидетельства. На тесной площади однокомнатной хрущевки она умудрилась расположить спальню, гостиную и кабинет - удобно и рационально. Мои наблюдения прервала хозяйка, вылетевшая из кухни с гренками в фаянсовой миске.
«Пушечный снаряд, - подумала я. - Вылитый пушечный снаряд по телосложению и энергии. Только в ковбойке и голубых домашних брюках...»
Мы и вякнуть не успели, как в руках у каждой оказалась тонкая чашка с крепчайшим
ароматным кофе. Хозяйка отпила глоток, удовлетворенно кивнула и вопросительно уставилась на маму. Мама откашлялась и неожиданно для меня произнесла целую речь.
- Неля Витальевна, Анечка мне рассказала о вашем разговоре. Вы простите меня, но я настояла, чтобы мы к вам пришли. Я вам верю. Я знаю, что у вас получается все, за что беретесь. И не смейтесь – я зря , что ли, в плановом отделе стул просиживала? Я что - не знаю цену вашим разработкам? Именно – вашим, соавторы не в счет. Талантливый человек, знаете ли , талантлив во всем. …
У мамы предательски дрогнул голос. И тут я поняла, как мама пробивалась со мной на руках во все московские клиники: «Профессор, я уверена, вы разработали просто гениальный метод лечения! Я знаю, я знакомилась со всеми отзывами. И этот метод должен сработать в нашем случае. Вы просто обязаны попробовать его на моей девочке!» - ну и куда этот профессор денется? Вот так и Неле Витальевне уже не отвертеться…
- Вы не думайте, что, мол, по знакомству, значит, бесплатно! Мы заплатим все, что полагается, только помогите. Я вижу, что Ане плохо. Хотя такое время, и здоровому трудно... Но девочке не хватает общения...
-
- Мужика девочке не хватает, - сказала Неля Витальевна и весело подмигнула мне.
Мама возмущенно дернулась. Она, по-моему, до сих пор уверена, что я не знаю, откуда появляются дети.
- Да шучу я, не сердитесь, Виктория Павловна. Сейчас выясним, в чем у вас проблемы.
Неля посмотрела на меня внимательным взглядом, в котором не было пронзительности или вопроса, мне даже показалось, что там таилась улыбка, потом встала, подошла ко мне и медленно очертила ладонями контур вокруг моей головы, потом по плечам, вдоль рук и ниже. От движения ее ладоней по телу шла теплая волна и покалывание, и волоски на коже начинали подниматься, как антенны. Экзекуция продолжалась довольно долго в полном молчании, и мама несколько раз пыталась выступить, но, едва открыв рот, почему-то осекалась. Это моя-то мама, которая и на Страшном Суде будет высказывать Господу Богу свои претензии по обустройству Вселенной! Наконец, она не выдержала и, как только Неля Витальевна, все так же молча, вернулась на свой стул, тут же обрушила на нас весь запас сведений по прикладной магии.
- Это ведь порча, как вы думаете? Может быть, свечей восковых купить? Мне говорили, что помогает. А еще заутреню отстоять в Черниговском ските... И надо холодной водой обливаться...
От заутрени и перспективы стояния под ледяным душем меня спасла Неля Витальевна. Она покачала головой и с улыбкой ответила:
- Нет, это не порча. И вообще у вашей Анечки мощное биополе с особыми свойствами, не знаю, какими, но мне пробиться через него не удалось... Знаете, шутка раньше была такая – кто нашу Анечку обидит, тот три дня не проживет…
- Тогда карма, - сказала мама.
И где она этих словечек набралась – в очередях или из телевизионных программ? Беда! - не присмотришь за собственными родителями, такого нахватаются…
Но против моих ожиданий Неля не стала размазывать маму по полу, а согласно кивнула, лишь уточнив, что термин, так сказать, неточен, вон их сколько, определений… Она кивнула на ближнюю полку и у меня зарябило в глазах от незнакомых и полу знакомых имен: Кастанеда, Гурджиев, Успенский, Блаватская, Рерих, «Супраментальная йога»...Лазарев, «Диагностика кармы»...
Потом я прочитала большинство книг с той полки, чего-то не поняла, что-то легло на душу сокровенным знанием, но тогда ух как повеяло оттуда чужим, враждебным, непонятным. Мама тоже это почувствовала, поежилась и спросила:
- Так что же нам делать, Неля Витальевна?
- Ничего не надо делать, Виктория Павловна. Депрессию я сняла, а карма - не снимается. По кое-каким признакам Анины парализованные ноги – это искупление смертного греха кого-то из ваших предков. И возможно, в ближайшее время вы узнаете – какого.
- Вы хотите сказать, что Аня заразилась этой болезнью не случайно?
Мамины глаза стали темными и глубокими, как два омута. Да и у меня вдруг холод прошел по спине. Я всю свою сознательную жизнь была обижена на бабушку, папину мать, которая из одной той же ложечки покормила соседского мальчика, уже зараженного полиомиелитом, а потом меня, восьмимесячную. И оказывается – зря?
- Скорее всего, да, - вздохнула Неля Витальевна. – Это, знаете, как черная спираль над полем судьбы.. Не в тот день так в другой – что-то подобное просто должно было произойти. Знаете, есть такие грехи, которые тянутся через многие поколения – например, предательство любви. И если искупление принимается без злобы и черноты, то близок час испытания и освобождения. Видимо, что-то похожее ожидает Аню.
- Когда?! - воскликнули мы с мамой одновременно.
- Не знаю. Как говорят в Гонконге, нужно срочно подождать. Мы затронули
сегодня один из глубоких пластов. Возможно, что-то из подсознания и всплывет на поверхность.
Неля Витальевна протянула мне тонкий журнальчик:
- Можешь сама себе помочь – медитацией. Вот почитай, на седьмой странице очень неплохая методика ...
Провожая нас до дверей и решительно отстранив протянутые мамой деньги, она тихо сказала мне:
- Будут вопросы - приходи. Вместе разберемся. - И, покачав головой, добавила, - Самой интересно. Поле-то какое, а!
По дороге домой мама смущенно молчала, а я пыталась понять, что же произошло... Руки над головой, тепло и покалывание. Это уже было когда-то, в незапамятные времена. Но вспоминать страшно. Мороз по коже.
Статью в журнале я прочитала тем же вечером. Мама тоже решила ознакомиться, но не выдержала и страницы, вернула мне журнал и заявила:
- Ну, понятно, это что-то вроде аутотренинга. Помоги себе сам, как у Леви, - и, минуту помолчав, осторожно спросила, - Анечка, может быть, мы зря туда пошли? Карма, предательство… поле какое-то необычное... Чепуха это все, мне кажется.
- Нет, мам, не чепуха... Да ты не думай ничего, посмотрим, что дальше будет.
Я притянула к себе маму, не вставая с кресла, привычно ткнулась лбом в ее худенькое плечо и вдруг почувствовала, нет, даже не почувствовала, а как будто стала ею - бессонная ночь, маленькое горячее тельце ребенка, нежность, тревога, боль, Анечка... родная... я тебя не отдам... не отпущу... Откуда-то пришло острое и ясное понимание - мама спасла меня, вытащила почти из могилы, и я для нее - все та же маленькая беспомощная девочка, умирающая у нее на руках. Не отдаст и не отпустит... И в душе тенькнула какая-то незнакомая струна. По темени пробежал холод. Звонкий гордый голосок произнес: «Да ты знаешь ли, кто я такая?»... Я отстранилась от маминого плеча. Она смотрела на меня сверху вниз как всегда - ласково и озабоченно. Значит, это только мои ощущения. Ну и ну! Аутотренинг и белая магия, туда их в дышло! Но зато депрессии как ни бывало..
- Мам, я немножко поработаю, ладно? Попробую панно доделать.
Мама расцвела. Она знала, что я не бралась за работу уже две недели, все из рук валилось.
- Действуй, ребенок. Только рисунок не проявляй, я завтра сама сделаю.
Деятельная натура госпожи Державиной не позволяла ей смириться с тем, что дитя занимается вредной работой, и она отобрала у меня часть технологического цикла. Теперь резиновые перчатки и кислотные ванночки перекочевали к ней на кухню, а на мою долю осталась только горелка.
- Ой, Виктория Павловна, не даешь ты мне свободы творчества. Как же я узнаю, что получилось, а?
- Ничего, мадам Пикассо, вы рисуйте, я потом, что непонятно, объясню, - переиначила мама Окуджаву.
Выходя из комнаты, она погрозила кому-то пальцем, и пальцу же сообщила:
- Энергетические поля! ... в этом что-то есть!
Глава 3
Неля Витальевна Розен критически осмотрела свою заспанную физиономию в зеркале шкафа – круглые удивленные брови, серо-зеленые глаза с крохотными золотыми точками у зрачков – где-то вычитала, что такой цвет называется «среднерусские» и считается очень красивым – в юности бы такую информацию, а то у кого карие, у кого голубые – а тут посмотришь – фу! серо-буро-малиновые…, крупный, чуть длинноватый нос, упрямый подбородок. Гусиные лапки морщин... Хорошо хоть седина не так заметна в рыжеватых кудрях. Ох, эти кудри - всю жизнь она завидовала обладательницам прямых тяжелых волос. Вот так откинуть блестящую прядь - по-королевски, еш-твою двадцать! А что делать с вьющимися волосами - только постричь покороче и стать похожей на юного Пушкина. Тот еще комплимент для женщины... Зато профиль почти римский, а если нарисовать стрелки на веках, подкрасить ресницы, тронуть помадой губы и отойти подальше от зеркала - ну да, еще и к теплой стенке поставить...
Неля хмыкнула и отправилась на кухню готовить кофе. Что делать, при пониженном давлении без чашки горячего бодрящего напитка жизнь с утра ей всегда казалась тусклой и беспросветной.
Зачем миру и ей самой прожитые сорок лет, учеба в институте, аспирантуре, изобретения, над которыми она азартно трудилась лет десять назад в лаборатории металлофизики? Лаборатории нет, института тоже нет, и деньги приходится зарабатывать, ведя бухгалтерию у двух мелких бизнесменов. Цифры, циркуляры, чиновничий произвол, бандитские крыши...
Однако после двух чашек кофе жизнь показалась более сносной. Прорвемся. Везде люди, со всеми можно договориться - и с чиновниками, и с новыми русскими. Грабительский капитализм - все идет по проторенной дорожке мировой истории... А вот снег за окном падает крупными хлопьями, и никто не в силах этого отменить... Величественный покой в природе. Жемчужное небо. Деревья в снегу. Все путем в сказочном королевстве.
Неля любила свой маленький поселок, спрятавшийся в подмосковных лесах - семьдесят километров от Москвы, еще полчаса на автобусе от станции - подальше от столичного муравейника и провинциальных склок.
Два десятка кирпичных четырехэтажных коробок, на скорую руку сляпанных местным стройбатом, магазин, клуб, амбулатория, несколько коттеджей - вот и вся Заря. Да еще бывший институт, когда-то очень серьезный, а теперь похожий на спившегося актера. Еще есть следы былого великолепия, а присмотришься - тлен и разрушение...
Но все равно - сказочное королевство. Воздух - не надышишься. Лес - в двух шагах. Как в деревне, знают все про всех - зато уровень! Почти как в Китежграде... Были здесь в свое время и Кристобали Хунта, и Федоры Киврины. Выбегаллы тоже были, куда без Выбегалл... И понедельник начинался в субботу, и штамп для изготовления ниобиевых сепараторов она с помощью двух молодых энтузиастов выкрадывала на время из цеха опытного производства...
Неля вспомнила вчерашний визит Ани. Из наших времен девочка, настоящая... Как-то вместе возвращались из Москвы. Народу на остановке скопилось - тьма, автобусы, как назло, через час по чайной ложке, штурмовать их при посадке - подготовку спецназа надо иметь... Поймать такси или частника - чистая фантастика, и Неля с Аней с тоской проводили взглядом очередное переполненное средство общественного транспорта, из полузакрытых дверей которого торчали различные части человеческих тел.
- Нет, это невозможно! - сердито сказала Аня, ежась под ледяным порывом ноябрьского ветра.
- Ч-черт-те что, - стуча зубами, подтвердила Неля и испепелила взглядом пустой автобус с табличкой «Заря». - Смотри, стоит, гад, поодаль, ждет, пока толпа наберется... А я уже полтора часа дуба даю... П-пятница! Кто с работы, кто в гости...
- Тогда пойдемте со мной, - приняла решение Аня. - Туда, к автобусу. Надо попросить, чтобы он нам прямо там двери открыл.
Неля с надеждой взглянула на Анечку, впервые заметив ее уверенность и силу. Сгорбленная сутулая фигурка - и гордая посадка точеной головы. Нежные губы - и четкий волевой очерк рта. И теплые карие глаза под прямыми темными бровями... Да только кто увидит эту царственную прелесть? Все смотрят на костыли...
- Не откроет! З-знаю я эту породу, им только бы поиздеваться над людьми. Сделает морду кирпичом, сволочь: «Женщины, куда претесь? Посадка пассажиров вон там»
- Откроет, - спокойно ответила Аня. - Мне всегда открывают.
Они подошли к автобусу. Шофер, темноглазый нахальный парень с узенькой полоской усов над верхней губой, пренебрежительно посмотрел на них сверху вниз из кабины.
«Н-да, худший экземпляр хомо дворникус», - констатировала Неля, вздохнула и направила взор на стоянку такси, где тоже стояла толпа...
Однако, Аню презрительная физиономия водителя не испугала. Она откинула капюшон, отороченный темным мехом и дружелюбно улыбнулась. Здесь не было ветра и снежинки медленно падали на ее поднятое лицо и пушистые ресницы.
- Откройте, пожалуйста двери, - сказала она доверительно. - Там опять народу много, сами понимаете, нам не пробиться.
Сказано это было без тени раздражения и унижения, так, словно девушка пригласила парня в союзники: « Ты ведь видишь, что я на костылях, случись такое с тобой, тоже, наверное несладко было бы?» И хотя вслух ничего больше не прозвучало, лицо шофера дрогнуло, сползла маска надменности, он торопливо кивнул:
- Конечно, садитесь, девчонки, - впустил их в автобус и закрыл двери перед носом подбежавших с остановки нескольких хитромудрых теток, рявкнув с прежней свирепостью: - Сказано, здесь посадки нет!
Аня, наверное, ту поездку давно забыла, а Неля Витальевна сделала зарубку в памяти, как всегда, когда встречалась с золотым лучом Необычного в серой пелене будней.
Вообще-то экстрасенсом Неля Розен не была. Какие-то способности, наверное, имелись и, если бы не развал системы, они так бы и остались нереализованными. Но когда любимая работа провалилась в тартарары, наступила оглушительная пустота.
Семью в молодые годы ей создать не удалось. Первая любовь обернулась тривиальной драматической историей, соблазненная и покинутая, черт побери, даже вспоминать не хотелось. В дальнейшем Неля убедилась, что создание семьи, как и строительство карьеры, требует элементарных навыков целеустремленности, хитрости и лицемерия. Двумя последними качествами она в принципе не обладала, а расходовать душевную энергию на такие цели, как муж или кресло руководителя, когда есть металловедение, английский, философия и большой теннис, ну это же смешно...
Зато она в полной мере узнала счастье творчества, когда после бессонных ночей, череды экспериментов, серии неудач, вдруг, словно черт из коробочки, выскакивало решение - и было оно таким изящным, таким простым, что казалось странным, почему до этого никто не додумался раньше.
Но всего этого не стало. Тогда она вернулась к самому первому увлечению юности и поступила на факультет психологии гуманитарного института. Три года обучения для лиц с высшим образованием, корочки психотерапевта после защиты диплома и хорошо усвоенные методики борьбы с неуверенностью в себе, депрессией и другими болячками века стрессов и скоростей. С нахальством неофита она тут же применила полученные знания на близких и дальних знакомых. Получилось. У двоих сняла депрессию, вылечила мигрень у подруги, помогла соседу бросить курение. А еще, оторвавшись от электронного микроскопа, она посмотрела на жизнь по-другому. Высокое звездное небо над спящим городком, запах свежескошенной травы, прохладная вода в знойный июльский день - все это волшебным образом равнялось решению сложной математической задачи и восторгу от постижения сложного абзаца гегелевской диалектики, так что другие наслаждения даже в сравнение не шли с этим удивительным счастьем. И уже потом пришла смутная догадка, что за материальным миром стоит что-то еще, величественное и грозное. Это «что-то» являлось ей во сне. Брело рядом во время одиноких прогулок. Давало другие знания и другую силу.
Глава 4
На следующий день, следуя указаниям методики из журнала, я старательно, с нарастающим отвращением, рассматривала окружающий мир. Ох уж эта моя девичья светелка: рабочий стол, обрезки жести, софа, покрытая мохнатым пледом с семейным изображением пары тигров, шкаф с темными полированными дверцами, стулья, приобретенные мамой на последнем вздохе социализма, ножки у них гнутые, только что заметила, надо же, какой чиппендейл, гарнитур генеральши Поповой. Выцветшие обои с зелено-серебристым геометрическим узором, в углу у потолка кружево паутины, а ведь недавно все обметала! Ремонт пора начинать, вон как краска на дверных косяках поотлетала, пол облупился... Не-ет, надо идти на улицу, а то экстрасенсорный эксперимент закончится генеральной уборкой... А на улице-то - зима, а я ее так ненавижу. Дороги скользкие, костыли разъезжаются, холодно, мерзко, пейзаж унылый, деревья и дома, что тут рассматривать? На снег кто-то мусор выкинул, окурки, зеленая крышка от майонезной банки, а там дальше ковер выбивали, пылищи-то насыпали, варвары! Ну, ладно, будем смотреть на живую природу. Еле живую. Вон как березы съежились от холода, озябшие ветки к стволам подтянули. Спят наши деревья, что им снится зимой, интересно? Может быть, птичий крик, а может быть, дождь, теплый летний дождь, который барабанит по листьям, и крупные капли его разбрызгиваются в мелкую водяную пыль. Вдыхаешь эту прохладную пыль горячей зеленой кожей и медовые соки идут по стволу от корней к самой вершине. А вслед за дождем коснутся листьев теплые пальцы ветра, обольет золотой волной лавина солнечных лучей, и вместе с ними снова придет тайна, многоликая и вечная, записанная древними символами в кольцах ствола, зашифрованная в тревожной гамме осенних запахов, передающая свои сигналы огненной пляской зимнего костра...
Вот так я в первый раз соскользнула из сегодняшнего дня в удивительное и непонятное прошлое. Задумалась о тайне света и жизни, и вдруг увидела постель, укрытую пушистыми мехами, в постели под меховым одеялом - темноволосую женщину по имени Лиацея, вгляделась в непривычный интерьер просторной комнаты, рассмотрела нештукатуреные каменные стены, увешанные чем-то вроде ковров или гобеленов… У двери комнаты напротив Лиацеи стоял мужчина-воин и разговор между этими двумя персонажами явно достиг самого высокого накала. Звуки речи мне были чужды совершенно, но я вдруг с удивлением почувствовала, что понимаю, кто эта женщина, кто этот мужчина и о чем идет разговор в Доме Совета.
…Это было страшное для Избранных время. Лиацея по молодости не вникала в предсказания Голоса, а у Совета волосы дыбом вставали от непонятных и тревожных предзнаменований. День за днем она спускалась в пещеру, ложилась на теплый круг из гладкого желтого камня лицом вниз, руки - в углубления, отшлифованные многовековыми прикосновениями тех, кто до нее слушал деревья и воду, камень и ветер, а главное - Голос. У Совета был перечень вопросов, которые передавались из поколения в поколение, и если невнятный гул другого, непонятного мира наполнял ее сердце тревогой, старики торжественно и неторопливо спрашивали:
- Земля?...Вода?...Воздух?...Огонь?...Люди?...
Когда она, повинуясь внутреннему согласию, кивала, старики все также неспешно выясняли, чего ждать от воздуха - песчаную бурю, от которой надо укрывать посевы или дождь с грязевым потоком, сметающим жилища и ограды.
Так было совсем недавно. А теперь она всякий раз кивала в ответ на вопрос: «Люди?», и всякий раз оказывалось, что опасность гораздо больше, чем все то, что предусматривалось в древнем перечне. Единственное, что она поняла - грозило нашествие, от которого ни защититься, ни спрятаться, ни откупиться. Тогда ее оставили в покое, а через несколько лун в Совете появилось новое лицо. Не лицо, конечно, а черная маска. Все, кроме Учителей, появлялись перед ней только в масках и перчатках.
Это был мужчина, чужак. Члены Совета так и звали его - Форн, Чужой, и несмотря на то, что говорил он таким же ровным тихим голосом, как все остальные, мало жестикулировал и глаза его были опущены вниз, Лиацея своим обостренным восприятием почувствовала его тяжелую теплую мощь. Ей даже пришлось применить защиту - этому учили с детства, чтобы не впустить в свой разум грубые чувства толпы. Но отгородившись от чужака внутренней стенкой, она ощутила короткую острую боль в сердце. Потом помог испытанный метод (мысленно погружаешься в воду священного озера, прохладные струи обнимают твое тело, ты сливаешься с водой и той тайной, которая живет в озере. Тайна дает тебе покой и силу...), вернулась связь с Голосом и она по-прежнему безмятежно стала слушать вопросы Совета.
- Слышала ли ты Голос, Лиацея?
- Да.
- Грозит ли нам опасность, Лиацея?
- Да.
- Люди?
- Да.
- Кто-то из Избранных?
- Нет.
- Соседи с севера?
- Нет.
- Соседи с востока?
- Нет.
- Соседи с юга?
- Нет.
- Соседи с запада?
- Нет.
Сто раз уже спрашивали, но ритуал есть ритуал...
-Это большая война, Лиацея?
Голос внутри подтвердил, да, большая война, но это больше, чем война. Простые войны не затрагивают женщин и детей, не несут в себе смертоносных болезней и клубящегося хаоса, ощущение которого невозможно описать...
- Это больше, чем война. Это нашествие.
- Конное войско, Лиацея?
Это уже спросил Форн, уверенно и почти утвердительно.
- Да.
- Огромное войско с севера? Высокие светлоглазые варвары в одеждах из шкур?
- Да.
- Луки, двуручные мечи?
Лиацея не очень поняла, о чем речь, но Голос внутри подтвердил:
- Да.
Форн помолчал, потом повернулся к Учителям.
- Девочка не может ошибиться?
- Лиацея, Слушающая, никогда не ошибается, - чуть строже, чем обычно, сказал Серый Ворон. Так Лиацея про себя звала одного из Учителей. Вообще-то Учителя безымянны и она придумала им клички: Камень, Еж, Пушистик... Об этом не догадывалась ни одна живая душа, только в общении с Голосом она иногда улавливала тень улыбки, да мелькал смешной облик старца с острой мордочкой и колючками вместо волос... Чего же так испугался этот чужак, Форн? Как он сказал: «Девочка...» Да знает ли он, кто она такая?
- Я слышал о Лиацеях, - в голосе Форна тоже прибавилось металла. - Но уж очень хотелось бы ошибки. Если все так, тогда это готы.
Го-ты.., го-то-ны. Разрушение, кровь, ярость, смерть.
- Дальше будет гораздо страшнее. - Эти слова вырвались у нее неожиданно, без вопросов. Учителя вздрогнули и повернулись к ней. - Это смерть. Это вандалы. Голос приказывает защищаться.
Так бывало очень редко, когда опасность требовала безотлагательного вмешательства. Тогда она получала конкретные приказания Голоса, например, убить больное животное, пока не заболело все стадо. Вот и теперь, когда Форн назвал имя грядущей беды, Голос прямо указал действие. После этого совещаться не полагалось.
Старухи увели Лиацею в ее покои и уложили в постель. Как всегда, после ритуала предсказания она чувствовала себя усталой и опустошенной... Но все же новые впечатления не давали заснуть... Чужак чем-то зацепил ее спокойное сердце. Как истая женщина, Лиацея не могла не заметить, насколько он даже внешне выделялся среди окружающих. Избранные плохо красили ткани и цвет одежды менялся от тускло-черного до желтовато-белого. Только Учителя носили ослепительно-белые одеяния. На чужаке была накидка глубокого красного цвета, а под накидкой - туника из нежнейшей ткани, такая же нарядно белая, как и парадные одежды Учителей. И что больше всего поразило ее воображение - по нижнему краю одеяния шел красивый сине-черный рисунок. Такого она никогда не видела. «Хочу такую одежду!», - капризно сказала она себе. У нее всегда было все самое лучшее. Вкусная пища - мягкие сладкие плоды, поджаренные зерна равнинных растений, мед, простокваша... Платья у нее были самой тонкой выделки и красивого покроя.
Одежда Избранного народа в основном представляла собой прямоугольные куски ткани с отверстием для головы, соединенные по бокам завязками. Эти одежды, сотканные из шерсти домашних животных в селении Ткачей были неуклюжими и колючими.
Ткань платьев Лиацеи была мягкой и шелковистой. И шил их совсем другой мастер - никаких завязок, широкие рукава, пояс, охватывающий тонкую талию... До сегодняшнего дня она считала свои наряды роскошными, но по сравнению с плащом и туникой чужака даже ее парадная одежда показалась Лиацее мешковиной. А какие у него доспехи! Воспоминание о блеске этих золотых пластин совсем испортило ей настроение. Воины ее народа были одеты в черные кожаные латы и такие же шлемы. Ну и что! Подумаешь, нацепил яркое оперение! Зато ее народ мудр. Она вспомнила уроки Учителей. Из поколения в поколение передается древнее священное Знание. И Голос хранит Избранных, чтобы это знание перешло к потомкам в невообразимую даль будущего. Ни у кого нет такого чувства будущего, как у нее и ее народа. Теплый круг из желтого камня... Единение с небом и землей... Ласковое могущество...
Раздражение ушло и Лиацея даже пожалела чужака. Как можно жить без Знания? Слепые несчастные люди... И пожалев, великодушно отдала ему должное: все же какая-то сила у него есть. Сдержанная мощь горы, в которой зреет пламя. Только сам он об этой силе не подозревает и никогда не научится ею управлять...
Ее мысли снова вернулись к событиям, произошедшим на Совете. А Серый Ворон-то рассердился. Ей даже показалось, что его больше возмутило слово: «Девочка», чем недоверие к ее дару. Не зря он так строго подчеркнул: «Лиацея! Слушающая!». Серый Ворон учил ее слушать воду. Тогда она была еще маленькой и глупой, вырывалась, когда старик наклонял ее к поверхности озера. Его рука на затылке внушала ей безотчетный ужас...Сразу возникала картина: эта же рука погружает ее в воду, а она, совсем крошечная, захлебывается сначала криком, потом водой, льющейся в рот и ноздри, а потом откуда-то наплывает сила, и она выворачивается из-под жесткой руки, вырывается на поверхность, сила как будто поддерживает ее. А потом другие руки, мягкие и бережные, берут ее из воды, поднимают над толпой и торжественный голос говорит: «Лиацея!»
Глава 5
- Да нет, это не сны и не видения. Это какое-то знание, что ли... Понимаешь, закрываю глаза и вижу дом из тесаных каменных плит, стены завешены гобеленами, мягкая широкая постель, только на ней не простыни, а какое-то меховое покрывало. Мех прямо чувствую руками - шелковый, хорошо выделанный, лисий, наверное. И женщина. Я - эта женщина. Я вижу все, что видит она, живу ее чувствами, даже слышу, что говорят. Язык совершенно незнакомый, ни одного слова повторить не могу, но смысл разговора понимаю.
- Подожди, Аня, не спеши. Ты что, полностью входишь в ее личность?
- Нет, я одновременно и там, и здесь. Могу открыть глаза, чашку кофе выпить, но связь не теряется.
- А одета она как?
- Сейчас посмотрим. Ага, парадное платье, черное, до пят, тяжелая ткань, наверное, тонкое сукно ... золотой пояс с массивной пряжкой... На запястьях браслеты, на голове какой-то убор... Уже не в доме. Куда - то несут. Горная местность, камни, солнце, жара. Строения такие простые, не дворцы.
- Ты это прямо сейчас видишь?
- Вижу, и даже чувствую. Солнце глаза слепит. Толпа в отдалении. Навстречу идет старец. Именно старец. Седые длинные волосы, черный обруч. Спрашивает торжественно, что-то типа, слышала ли откровение?
- Откровение?
- Неля, вы у меня точного перевода не спрашивайте. У этого слова значений уйма. И Голос, и Бог, и Откровение, и все вместе. Для простоты скажем - Голос.
- Так она жрица?
- Нет. Слушающая. Имя такое, Лэста, Лисца, нет, повторить не могу, звуки совсем другие, я ее Лиацеей зову. Она умеет слышать.
- Кого?
- Голос.
- Чей голос? Бога?
- Нет, пожалуй. Не в таком смысле. Это и внутри, и в то же время извне. Другой мир. Голос другого мира.
У Нели Витальевны от моих рассказов уже полчаса голова кругом идет. Она ерошит свои короткие кудряшки цвета лесного ореха, не забывает подкладывать в мою тарелку холодец с горчицей и слушает, слушает, слушает... Слава богу, она меня в умопомешательстве не заподозрила - трудно доказывать, что у тебя крыша не поехала, особенно, если сама в этом сильно сомневаешься...
А тут еще волна за волной наплывают картины - воспоминания. Вот опять нахлынуло: разгар работы по строительству укреплений, что-то копают, таскают камни, укладывают стены - и все под руководством пришельца. А в нем бьет ключом жизнь, бесстрашная, необузданная, и в глазах горят искры веселья. Ну ведь совсем другой - как золотистый топаз среди серой щебенки... Ни мистического страха, ни покорности, ни печали, свойственной ее древнему много знающему народу. Работа ладится, солнце светит, впереди смертельная битва, чего же не веселиться!...
А я из своего двадцатого века вижу, как он кидает короткие взгляды на носилки, в которых несут Лиацею - ах, девочка, куда тебя опять твои колдуны потащили? В глубине души он знает, что не прав, называя Лиацею девочкой. На Совете в нем ожил унаследованный от предков суеверный ужас, когда звонкий гордый голос ее говорил о грядущей войне. Ее таинственный дар внушал окружающим трепет, и он, римский воин, с изрядной долей презрения смотревший на это полунищее племя, вдруг каким-то подсознательным чувством понял, что правы равнинные соглядатаи: здесь, на горном плато, есть загадочная сила, воплощенная прежде всего в Лиацее. Но уж очень велико было несоответствие. Он представлял себе Слушающих косматыми старухами с крючковатым носом и пронзительными глазами. А тут такая нежность, такая неземная отрешенность. Ей же не больше шестнадцати и кожа, как жемчуг, светится изнутри, и темно-карие глаза - сейчас они опущены, но он встречался с ней взглядом на Совете - ни у одной женщины не встречал он таких спокойных и загадочных глаз - она действительно видит другой мир, она там своя, как маленький олененок в солнечной роще. А губы, боги всемогущие, он за эти губы отдал бы все римские легионы, будь они у него... За этот чистый рисунок рта - уже не детского, но не знающего даже о возможности поцелуя, он, не задумываясь, и жизнь бы отдал. Хотя что для нее его короткая жизнь воина?
...Куда они ее несут, олухи? Там же ловушка - яма, прикрытая тонкими ветками!
... (Так вот оно как началось - то, из-за чего я на костылях преодолеваю сегодняшнюю действительность)... Три львиных прыжка - передние носильщики, не успев обнажить короткие мечи, отлетают в сторону, один сваливается в яму, проломив ветки, - Форн подхватывает из падающих носилок Лиацею и на руку его, твердую, сильную руку воина, ложится ее легкая и шелковистая, как мотылек, рука. На одно мгновение, потому что покорные и молчаливые слуги в черных масках превращаются в ангелов смерти, если что-то грозит Лиацее. Уже оттеснили наглого пришельца, водворили свое сокровище на место и - бегом! - потащили в противоположную сторону. От немедленной расправы чужака спасает только вид страшного провала с острыми кольями на дне. Старший телохранитель, оценив обстановку и последствия предотвращенной катастрофы, коротко говорит Форну что-то вроде благодарности, стража прячет мечи и бросается догонять драгоценные носилки. Короткий миг звенящей тишины закончился, раненого носильщика вытаскивают из ловушки и уносят в одно из ближайших зданий, возобновляются строительные работы, но катастрофа уже произошла, хотя знают о ней только двое. Всего одно мгновение - уже Форн снова руководит стройкой, над Лиацеей, лежащей в глубоком обмороке, хлопочут старухи, готовят успокоительные травы от испуга, меня Неля Витальевна отпаивает корвалолом: потрясение настолько велико, что даже через века, в слабом отражении оно сотрясает меня внутренней дрожью и болью в сердце - но над всем этим победно горит вольтова дуга любви.
- Да что случилось-то? - недоумевает Неля Витальевна, отмеряя мне еще пятнадцать капель корвалола, - Я понимаю, что зарождение любви - это чудо, это озарение , но не такой же взрыв эмоций...
- Для нее - взрыв. Вы только представьте себе, какое у нее было до этого размеренное существование. Никаких желаний, все выполняется до того, как тебе чего-то захотелось. Ни голода, ни жажды, ни малейшего неудобства. Никаких привязанностей. Она даже не знает, что существуют семьи, матери, отцы, маленькие дети... Кругом с самого детства одни Учителя, да черные маски. Ровные тихие голоса. Покой и довольство маленького зверька на отдыхе. И в то же время до предела развитая тонкость чувств. Она же слышит, как соки движутся внутри дерева, чувствует жизнь камня, воды... Адская смесь для женщины.
- Понятно, - глубокомысленно изрекает Неля, - тогда я пошла варить кофе.
- Не помешает, - соглашаюсь я, потому что от корвалола и пережитых стрессов на меня навалилась дремота, так кажется, закрою глаза и упаду в черную яму сна или обморока.
Но под жужжание кофемолки и Нелино бормотание про замечательную турку я снова вижу дом с гобеленами и смущенное лицо Учителя.
- Ты очнулась, Лиацея?
И я вместе с Лиацеей понимаю, что в суматохе подготовки к войне Учителя просто забыли и о ней, и о ритуальных омовениях - ожил древний мужской инстинкт воинов и защитников и вытеснил все постороннее. Надо же - ловушек понастроили - оградили селение. А как ей к озеру теперь добираться?
На невысказанный вопрос ученицы Серый Ворон отвечает непривычно мягко:
- Мы оставили тайную тропу к священной купальне и показали ее носильщикам. Но ты знаешь, когда много лет ходишь одной и той же дорогой, ноги сами несут тебя по привычному пути. Больше этого не повторится. Когда ты хочешь пойти к озеру?
Лиацее хочется крикнуть: «Сейчас! Немедленно!», смыть все, что произошло, в прозрачных струях воды, обрести утерянный покой...И по дороге снова встретиться глазами с чужаком...Ах, эта сильная рука с золотистыми волосками... Но Голос внутри нее говорит: «Завтра. На закате.», - и она послушно повторяет:
- Завтра. На закате.
В острых чертах лица Серого Ворона явственно проступает облегчение.
- Хорошо, Повелительница. Мы к этому времени отпустим людей со стройки и тебе никто не помешает...
Старуха снова несет питье, наверное в него добавлен какой-то наркотик, потому что сразу же, после нескольких глотков теплой ароматной жидкости Лиацея - и я вместе с ней - погружаемся в легкий цветной туман сна.
Меня из этого тумана вынимает Неля, легонько трогая за плечо. На столике уже благоухает крепкий кофе, сваренный по секретным рецептам в армянской турке.
- Завтра. На закате ,- сообщаю я Неле, еще не совсем проснувшись.
- Заметано! - с воодушевлением соглашается она. - А теперь пей кофе, ешь пряники, и когда совсем проснешься, скажи, с кем это у тебя стрелка на закате?
- К озеру пойдем завтра, мадам атаманша. Однако, ну и жаргон у вас...
- Ничего, зато кратко и выразительно. А то у тебя в твоей древности одни тонкости и полутона... И что там планируется у озера?
- Вообще-то, ритуальное омовение. Но по-моему, там совсем другое намечается. Я про эти омовения говорила? Священная купальня, мужчинам приближаться запрещено под страхом смерти. Причем охраны особенной нет. От кого охранять, если внутри у каждого сидит строгое табу? Переступишь границу - умрешь.
- Психологическая обработка?
- Нет, норма жизни. Вам же не приходит в голову совать пальцы в розетку или хвататься за оголенный высоковольтный кабель? Или газовый кран открыть и наслаждаться? Мы живем рядом с очень опасным миром, но выполняем правила, поэтому пока живы.
- Ты считаешь, что их мир тоже опасен?
- Еще как! Не зря же Лиацее глаз не велят поднимать. Наверное, общение с Голосом - штука не из слабых. Тамошние мужики скорее в змеиное гнездо шагнут, чем в запретную зону. Да и женщины тоже... Лиацея, когда стала взрослеть, старух - помощниц из купальни попросила, так они это с превеликим удовольствием приняли. С тех пор туда ни под каким видом. Купайся, повелительница, да пошлет тебе здоровья священное озеро!
- Ань, у меня, наверное, испорченное воображение, но какое место для свиданий!
- Да мне это уже давно то ли чудилось, то ли снилось. Болезнь, тошнота - и воспоминание о мужских руках... губах... Ох, даже сейчас в жар кинуло. Огромное счастье, как будто сердце разрывается, а потом страшная тревога...
Глава 6
... Форну не пришлось применять никаких уловок, чтобы узнать, куда колдуны тащили девочку. Ему рассказали о священном озере и план нарисовали прямо на земле, стоило только заикнуться, что он-де в ту сторону на охоту собирается. Его ближайший помощник, Тамир, старейшина пастухов, так перепугался за жизнь представителя могучей империи, что добрых полчаса рассказывал ему о естественных и искусственных препятствиях , ограждающих запретную территорию, и вообще посоветовал охотиться в другой стороне, а то заблудишься, случайно переступишь границу - и погиб римский центурион.
- Так сразу и погиб? - поддразнил собеседника Форн.
- Шутишь? Там земля Лиацеи!
- Ну подумаешь, Лиацеи! Видел я ее. Красивая...
- Ты кораллового аспида видел когда-нибудь? Тоже очень красивая змея, глаз не оторвешь. Как сама смерть...
«...Ну варвары, ну уроды! Сами-то на облезлых птиц похожи, а девочку со змеей сравнили. Ни воевать, ни строить, ни любить не умеют. Несчастный народ...»
- Ладно, уговорил. Не пойду на охоту. Спать пойду. Надоели вы мне со своими страхами. Нет, вот у нас боги, так боги - и выпить, и подраться и бабу приголубить!
И Форн весь вечер травил своим сумрачным хозяевам соленые римские байки о похождениях Юпитера и его ревнивой супруги, о плутовских проделках Меркурия и о подвигах Геркулеса, снабженных такими подробностями, что сумерки, спустившиеся на оппидум, аж вздрагивали от взрывов хохота, сопровождавшего эти рассказы...
Так под носом Учителей произошла еще одна катастрофа - их серьезный и печальный народ начал учиться веселому мужеству - с улыбкой смотреть в неизвестное Завтра.
Ночью Форн долго не мог сомкнуть глаз. Сердце билось, как у юноши, впервые идущего к женщине. Кровь пульсировала в висках и кончиках пальцев. Неказистая хижина, которую ему отвели, как почетную посольскую резиденцию, показалась сегодня особенно убогой и душной. Чтобы отвлечься и успокоиться, он перебирал в памяти все, что ему было известно об Избранных.
Избранные - так они сами называли себя. Мало кто мог похвастаться знанием их жизни и обычаев. Завоеватели и торговцы сюда не совались, а любопытствующих Избранные выпроваживали от ворот твердо и без исключений. Изредка с неприступного плато спускались молчаливые пастухи, обменивали вяленое мясо и козий сыр на зерно и фрукты. На равнине об Избранных говорили мало и шепотом. Ходили легенды о колдунах, о Слушающих, о древности и тайном могуществе этого народа. Никто не помнил, как они здесь появились и почему выбрали труднодоступную горную равнину. Земля там была совсем негодной для земледелия, не то что в благоуханных цветущих долинах, но Избранные обосновались в этом малопривлекательном месте всерьез и надолго, построили убогие полуземлянки, оборудовали святилище и в течение многих поколений жили гордо и уединенно, вселяя в сердца жителей долины уважение и страх. Поэтому, когда к легату Фракии пришли два старца в белых одеждах с известиями о будущем нашествии и предложили сотрудничество, тот, не задумываясь, решил направить опытного воина в горную страну. Выбор пал на него, Цецилия Руфа,.
Детство Руфа прошло в Британии, в римской колонии Лондиниуме и Цецилий с удивлением обнаружил, что легко понимает отрывистое гортанное наречие горного народа и может на нем изъясняться. А воинского опыта тридцатилетнему центуриону хватало с избытком. Его семья погибла во время восстания Боудикки, царицы племени ицен. И отец, Луперк Руф, ветеран Галльской войны, и мать, белокурая Коттия, пали жертвами разъяренных бриттов. Цецилий спасся чудом, укрывшись в древнем каменном дольмене. Он потихоньку от родителей часто бегал к загадочным плитам, несмотря на благоговейный ужас, который окружал это сооружение. В тот злосчастный день он с утра умчался в холмы, чтобы достроить земляное укрытие возле поперечной плиты. Услышав шум битвы, крики и стоны римлян, которых вырезали пьяные от крови победители, Цецилий забился в свое укрытие и пролежал там до темноты. Его спасло то, что древнего дольмена бритты боялись не меньше, чем своих жрецов-друидов. Никто и не подумал осмотреть эту груду камней. Ночью Цецилий пробрался домой и наткнувшись в атрии на окровавленные тела отца и матери, тоненько завыл, как осиротевший волчонок...
….Когда Светоний Паулин, наместник Рима в Британии, после очередной битвы подошел с войском к Лондиниуму, к нему привели оборванного чумазого мальчишку, который почти год скрывался в холмах. За это время Цецилий научился выживать в любой ситуации, находить съедобные ягоды и корни, воровать домашнюю птицу, согреваться холодными ночами в расселинах, укрывшись сухой травой. Во время одной из вылазок он столкнулся с таким же осиротевшим местным воришкой . После жестокой безмолвной драки оба оборвыша почувствовали друг к другу уважение и решили объединить усилия. Так по вечерам, слушая сказания Босутага, Цецилий выучил местный язык. Потом Босутаг ушел и не вернулся, может быть, его поймали при очередной краже, а может быть, растерзали звери. Эта потеря была еще горше, чем гибель отца и матери. Цецилий пролежал два дня в своем укрытии, глотая слезы и прислушиваясь к невнятному гулу древних камней. Теперь, когда он узнал здешнее наречие, этот гул стал более явственным, как будто камни говорили ему о Небе и Земле, о малой искорке его жизни и неумолимом течении времени. И еще о чем-то непонятном говорили камни, наполняя душу мальчика мужеством и спокойствием.
Может быть от этого он не одичал, не превратился в маленького звереныша. Услышав полузабытую речь римских легионеров, он сам вышел навстречу им из укрытия и гордо сказал:
- Римский гражданин Цецилий Руф приветствует вас!
Эти слова он слышал от отца, на встречах с еще мирными бриттами, и в нужный момент они как будто сами пришли на язык. К гордому приветствию он присовокупил карту укреплений мятежного племени, составленную во время многочисленных вылазок и вычерченную обломком кремня прямо на ровном участке земли. Свое творение Цецилий прикрывал от непогоды кусками ткани из разграбленных домов и придавливал тряпки сверху камнями. Легионеры, увидев такое чудо, решили, что отважный мальчишка должен быть представлен наместнику.
Спокойное мужество маленького римского гражданина подкупило сурового Светония. Он приблизил к себе мальчика, а когда тот стал бесстрашным и изобретательным разведчиком в нелегкой борьбе римлян с воинственными бриттами, сердце старого воина было окончательно завоевано. Цецилия Руфа отправили в одну из самых лучших школ, как приемного сына наместника. По достижении совершеннолетия, когда Цецилий сменил детскую тогу с пурпурной каймой на чисто белую взрослую, Светоний Паулин передал ему половину своего имущества, в том числе и роскошную виллу в Лондиниуме с атрием, перистилем, триклинием, криптопортиками и непременной баней. Там были бассейны с холодной и теплой водой, комната для игры в мяч и парная, где умащенные благовониями, они с приемным отцом спасались от сырой британской зимы...
Однако спокойная жизнь в роскоши и удовольствиях не удовлетворяла Цецилия. Он был воином по душе и воспитанию, и как только освободилось место центуриона в одном из легионов метрополии, Цецилий Руф был назначен туда по личной просьбе Светония Паулина. Вот так, не обзаведясь женой и детьми, центурион Руф сначала бил варваров в верховьях Дуная под предводительством императора Траяна, а потом изменчивая военная судьба забросила его в солнечную Фракию...
Старцы выдвинули ряд условий, на некоторые из них Цецилий Руф согласился. Оставить коня - да, разумно, не потащит же он своего вороного по горным тропам. Имя? Если хотят звать Чужим, то это их дело. Но от грубошерстного одеяния он с негодованием отказался, облачившись назло старцам в богатую одежду римского всадника. В конце концов, он посол или хвост собачий?
В первые дни он прилежно изучал таинственную страну. Обширное горное плато, с южной стороны безлесный крутой обрыв, на севере - дремучая чаща. Там же, на севере, между скалами и лесными дебрями, расположено священное озеро. С запада и востока, где есть возможность спуститься на равнину, стоит прочный частокол. На подходах построены ловушки, правда, плохо, неумело, их даже ребенок увидит. Не воины. Да и строители так себе. Домишки из мягкого светло-серого ноздреватого камня, внутри лежанки, козьи шкуры, столы и скамьи, покрытые кожей грубой выделки. Глиняная неуклюжая посуда. Землю не возделывают, зато есть обширные луга, где пасут коз. Есть охотники, есть собиратели плодов - убожество... Уже на третий день его заела тоска по привычной удобной и веселой жизни. И если бы не тайна, призрачным покровом окутывающая Избранных, он бы давно плюнул на все их укрепления и сбежал от нудных Учителей и вонючего пива к родной центурии. Как он соскучился по золотистому фалернскому и застольной беседе, только весельчак Меркурий знает!
Но тайна была. Она сквозила в гордой настороженности любого из горцев, вплоть до самой чумазой женщины из селения гончаров. Она светилась в розовом изящном здании, непохожем на остальные неказистые строения. Там жила Лиацея и там же собирался Совет.
Форн вспомнил, как через неделю после прибытия в горную страну взъерошенный, похожий на галчонка гонец сообщил, что в полдень Совет приглашает его на площадь перед входом в священную пещеру. Посланный от Учителей, несмотря на свою неказистую внешность, изъяснялся изысканно и велеречиво, так что знакомый с искусством риторики Руф про себя аж крякнул от зависти. Кроме устного послания гонец принес маску из тонкой черной кожи и перчатки. К этому Цецилий Руф был готов - старцы особо настаивали на таком условии.
В этот день с утра над всем плато воцарилась строгая тишина. К тому времени, когда солнце стало приближаться к зениту, площадь постепенно заполнилась народом. Пришли все - охотники, пастухи, гончары, строители и воины. Они стояли отдельными кучками и на загорелых лицах появилось новое, незнакомое выражение. Форн, стоя на небольшом травянистом холме вместе с Учителями, незаметно оглядывал толпу. Нет, это собрание трудно было назвать толпой. Скорее, какое-то непостижимое единство, как будто невидимые нити связывали людей друг с другом, с Советом, с темным зевом святилища... Римский гражданин Цецилий Руф знал, что такое государственность, объединяющая народ. Он сам не раз испытывал высокую гордость за свою принадлежность к великолепному Риму, но здесь было что-то другое...
А когда из розового здания вынесли резной деревянный паланкин, украшенный золотом и слоновой костью, люди вообще перестали дышать. Даже у него, закаленного воина, глухо стукнуло сердце и холод прошел по позвоночнику, когда он увидел лицо Лиацеи с тонкими точеными чертами, высокими скулами, ее гордую осанку, дышащую царственным достоинством. Глаза ее были полуопущены. Она сошла с паланкина и направилась к черному провалу пещеры. И по немного угловатой грации ее движений он понял, что она совсем молода, почти девочка... Лиацея скрылась в подземном храме, а народ вместе с Учителями как будто окаменел. Только глаза были живыми. Эти тысячи глаз излучали страх и мольбу. Форн (он, как никогда, ощущал себя в этот миг чужаком) кожей почувствовал, как сгустился воздух, словно перед грозой. Он даже не заметил, что вместе со всеми оцепенел и затаил дыхание. Только, когда тонкая фигурка в черном одеянии шагнула из пещеры навстречу солнечному свету, появилась способность думать и рассуждать. Но какое у нее лицо! Как будто сама Минерва спустилась на землю, неся людям покой, гармонию и мудрость. И старец, который вышел навстречу, тоже был похож на древнего бога. Они стояли друг напротив друга, молча вслушиваясь в благоговейную тишину. Наконец, старец заговорил и негромкие слова его таинственным образом разнеслись над всей площадью:
- Слышала ли ты Голос, Лиацея?
Ее лицо неуловимо изменилось и дрогнуло, словно с него убрали дымку сна, ожили и засияли большие темные глаза:
- Да.
Форн незаметно перевел дыхание и почувствовал, что люди на площади сделали то же самое, как будто тень облегчения коснулась напряженных лиц.
- Грозит ли Избранным опасность?
- Да, - ответила Лиацея тем же звонким безмятежным голосом.
От ее безмятежной уверенности у Форна опять перехватило горло. «Она знает, - сказал он себе. - Не гадает на внутренностях животных, как римские авгуры, не изрекает туманные предсказания, как оракул... Но что же ты делаешь, громовержец Юпитер , давая девочке страшное знание грядущего?».
Это открытие повергло храброго центуриона в такую растерянность, что он пришел в себя лишь когда речь зашла о нашествии. Тут-то его опыт в стычках с варварами оказался не лишним, это была его военная работа, выбранная по призванию, здесь он твердо стоял на земле. Обретя утерянное самообладание, он вдруг почувствовал себя равным с Лиацеей, особенно после того, как распознал лицо опасности и получил подтверждение своей догадке. Мертвое молчание толпы и Совета во время короткого диалога чудесным образом отделило Форна от других смертных. Теперь их было двое над народом Избранных - он и она.
«Ну, что, - спросил себя Форн, - ты думал, что разгадаешь тайну, а сам увяз в ней, как муха в меду?». Чем дальше, тем больше простой варварский быт Избранных отходил для него на второй план, а самое главное понять не удавалось. Ну вот зал Совета, например. Он думал, что увидит здесь те же скамьи и грубые столы. Но оказалось, что богатству и строгому изяществу этого зала могут позавидовать лучшие патрицианские дома Рима. Тканые гобелены, украшавшие стены, мягко светились гармонично подобранными красками. Резные кресла с подлокотниками были украшены под стать паланкину. И еще одна загадка - свет. Откуда он брался в этом здании, где не было ни одного окна? И тем не менее зал был наполнен дневным солнечным светом, который как будто проходил сквозь стены и потолок.
«Нужно встретиться с Лиацеей», - подвел итог своим размышлениям центурион Руф. Он боялся признаться себе, что теперь его тянет к этой полу-девочке, полу-богине так, как никогда еще не тянуло к другой женщине. Несмотря на испытанный благоговейный страх, несмотря на царственные почести, оказываемые ей народом, он увидел в ней пусть и таинственное, но юное и нежное существо. Но и с другой стороны, чутье воина и разведчика говорило ему, что разгадка могущества Избранных - только в ней.
Единственная возможность встречи - священное озеро. Завалы и ловушки он преодолеет. Вопрос в том, как узнать заранее, когда Лиацея будет там, чтобы заблаговременно двинуться в путь и попробовать увидеться с ней без свидетелей...
Как всегда, после принятия нелегкого решения Цецилий Руф успокоился и стал обдумывать детали, но все же непонятный холод страха - или предчувствия - пробежал по спине...
Завтрашний день принес неожиданный подарок - повеление Учителей об окончании работы за час до заката и распоряжение о тщательном ограждении и расчистке тропы к озеру. И гадать не надо - вечером девочка будет в купальне.
... Озеро с необычной светло-зеленой водой имело форму полумесяца и на внутренней его дуге росли высокие ивы, их плакучие золотые ветви падали отвесно почти до самой земли, скрывая мраморные плиты древнего святилища. Чтобы обойти стоянку охраны и носильщиков, Форну пришлось пробраться на другую сторону озера. Здесь росла лещина и еще какой-то древесный молодняк, до головокружения пахло свежестью, медом, таинственными ароматами незнакомых трав и цветов. Одежду он спрятал под небольшой валун, отметив тайник парой сломанных веток. Потом осторожно вошел в ласковую воду - дно было чистым, песчаным - неслышно, как полагается лучшему разведчику трех фракийских легионов, поплыл к золотому занавесу ив, выбрался на берег чуть левее уходящих прямо в воду белоснежных ступеней и замер . Раздвинулись плакучие ветви с мелкими серебристыми листьями и вышла его девочка, Лиацея. Она сбросила свое платье и покрывало там, за ивовым занавесом, распустила темные блестящие волосы, и теперь волшебный свет заката обнимал ее тело от узких детских ступней до нежной стройной шеи, ласкал круглые маленькие груди с розовыми сосками, скользил по тонкой талии и округлым высоким бедрам...
«Боги всемогущие!, - подумал Форн,- от такой красоты действительно можно умереть прямо здесь, перед ней...» Он сделал шаг вперед и их глаза встретились. В Лиацее не было стыдливости - она ничего не знала о мужчинах и женщинах и их отношениях. Она была повелительницей этого мира, и Форн был его частью. Поэтому она не испугалась, не вскрикнула, а просто шагнула к стоящему перед ней мужчине и коснулась его руки - она ждала этого прикосновения со вчерашнего дня.
Слепящая вспышка любовного безумия словно выключила разум у них обоих. Все остальное их тела делали сами. Его руки и губы, ее руки и губы, прикосновения и сплетения, вдвоем в закатном полыхающем небе и в шепчущем соседнем мире. Даже ее короткий вскрик был необходимой ступенью в этом совместном воспарении. И когда все закончилось, и вернулась способность думать и говорить, Форн понял, что ничего не кончилось - вся его жизнь - воина, разведчика и римского центуриона - принадлежит отныне этой хрупкой девочке с загадочными глазами, так доверчиво и спокойно входящей в зеленую воду озера, так бесхитростно дарящей ему свою ослепительную наготу и тайну.
- Темнеет. Мне пора идти, Форн.
- Когда я снова увижу тебя, Лиацея?
- Приходи сюда через три дня в это же время.
А за этими сдержанными фразами стоит вселенский плач влюбленных: «Не уходи! Я не могу без тебя!», и воздух превращается в горькую студенистую массу, которую никак не проглотить...
Глава 7
Неле не спалось. Не помогала ни одна методика расслабления: ни белая птица в лазурном небе, ни тривиальная вереница слонов. Тридцать капель корвалола тоже не помогли. Других снотворных Неля дома не держала – бессонница никогда не мучила ее. Только голова прислонялась к подушке - и омут сна тут же утаскивал сознание в свою темную глубину.
А сегодня не спалось. Как тогда, лет двадцать назад. Душа, словно Золушка на балу, кружилась в летящем победительном танце. Душа забыла, что ее удел – работа, работа и еще раз работа. Стремление к совершенству. Выдалбливание ступенек, строительство дороги к небу. Себе и тем, кто захочет идти вслед за ней. Душа взлетала на мощных крыльях любви.
Тогда, двадцать лет назад, тоже была любовь - собственная, счастливая, наполняющая тело веселой силой. Сила ощущалась как пузырьки шампанского в крови. Сила делала ее легкой и могущественной. И никаких ступенек не нужно было, чтобы оказаться на самой вершине вдохновения.
Они спали урывками вот уже несколько ночей подряд. Днем ходили счастливые и чумные, сдавали зачеты чудом – он в МЭИ, она в Станкине. Бог помогает влюбленным – что-то им зачитывали автоматом, где-то попадался легкий билет. Смешная история приключилась с Володькой - он рассказывал ей, хохоча, и она хохотала вслед за ним, рассыпая серебряные колокольчики заразительного, навсегда утраченного с той поры смеха…
- Представляешь, прихожу на зачет последним. Ребята уже измучились ждать. Конечно, Нелька, они же обо всем догадываются! И завидуют! Ну, влетаю, беру билет, ни на один вопрос ответа не знаю! Что делать? А тут препод говорит: «Пичев, вы можете пользоваться конспектами. У вас конспекты есть?». Я говорю: «Конечно, есть!» И к Хасану: «Дай конспекты!» Хасан заглядывает мне в билет, выдает тетрадку, открытую на нужной главе, мол, на, списывай! Ну, списываю! Рапортую преподу, а тому уже все надоело, он на обед собирается. «Ладно, говорит, давайте зачетку!». А самое смешное - знаешь что? Выхожу, ребята ко мне – Вовка, сдал? А я говорю: сдал-то сдал, вы мне хоть скажите, какой предмет я сдал?
Неля снова смеялась, бежала на общежитейскую кухню за чайником, вытаскивала из шкафчика стаканы, заварку, банку смородинового варенья, а Володя, не утерпев, ловил свою хозяюшку, усаживал к себе на колени и припадал жадным ртом к сладким, смородиновым губам. Потом брал ее лицо в сильные ладони, вглядывался, удивленно говорил:
- Нелька! А у тебя глаза искристые! Никогда таких не видел…
Она молчала в ответ, потому что тонула в его нежности, ей хотелось целовать все веснушки на его курносом носу , перебирать губами пушистые рыжие ресницы, а Володька тем временем уже нес ее на руках к узкой кровати с железной пружинной сеткой и никелированными спинками, на которой они так хорошо умещались вдвоем. Неля закрывала глаза и слабо отбивалась, она до сих пор стеснялась этого слияния, которое каждую ночь доводило их тела до изнеможения. Но он знал, как побороть ее сопротивление – вот уже снята блузка, расстегнут простенький белый лифчик – ах какая у тебя грудь! я с ума схожу от твоей груди! – вот уже губы обхватили маленький светло-коричневый сосок, начали легко посасывать его, нежно помогая себе языком, вторая грудь заполнила его ладонь, ноги у Нели раздвинулись сами, но Володя не спешил. Кожа просто шелковая – так славно трогать ее губами, приникая к изгибам и впадинкам – от груди мелкими поцелуями по шее, за ухо, по щеке, к губам… Одна ладонь ласкает грудь, пальцы легко стискивают сосок, вторая рука скользит по гладкому животу, под резинку трусиков, по мягким волоскам на лобке в потайную пещерку, где укрытый в складках, ждет ласки маленький розовый бутон…
- Нет! - сегодняшняя, умная Неля усилием воли отодвинула воспоминания о счастливой истоме, охватывающей все тело.
Она знала, что будет потом. Все более длительные перерывы между свиданиями. Ускользающий взгляд. Сессия… Ну, да, конечно, сессия. А после сессии – каникулы. Почему не вместе? Сама понимаешь – на подработки едем. На свадьбу надо зарабатывать, кукленыш мой. Вот это – зарабатывать на свадьбу – сделало ее совершенно счастливой. Несомненные признаки беременности, конечно, чуть-чуть напугали – ох, а как же институт? - но и обрадовали. После каникул она не стала ждать, когда Володя появится в ее комнате на Студенческой, и отправилась к нему на Бауманскую – в студенческое общежитие МЭИ. Ведь надо было доложиться, что в их маленькой семье скоро появится третье лицо.
Она шла по коридору к его комнате, веселая и счастливая, снег на кудряшках растаял, и она откидывала мокрые пряди со лба, дошла, перевела дыхание, постучала и тут же толкнула дверь. Володька сидел на кровати, и на коленях у него, обнимая его за шею, умостилась девушка в халатике, дающем возможность в полной мере полюбоваться ее стройными ногами, красивая девушка с капризным ртом и темными насмешливыми глазами. На столе стояла бутылка шампанского и какие-то фрукты. Все это она увидела в доли секунды, оторопело сказала: «Извините» и захлопнула дверь. В каком-то ступоре Неля медленно пошла обратно, взяла свой студенческий билет у вахтерши, машинально кивнула в ответ на вопрос, который даже не расслышала, и так же медленно пошла к трамвайной остановке. Пичев догнал ее у самой остановки, пытался что-то объяснить, а она запрокидывала голову, чтобы слезы не покатились по щекам... И, наверное, из-за слез, потому что их так и не удалось удержать, она, не дослушав его объяснений, вскочила на подножку первого подошедшего трамвая и, не оборачиваясь, прошла в вагон... Трамвай двинулся, а он остался у рельсов, совсем уже невидимый в медленно плывущем к земле снегопаде....
Потом пришла ненависть. К нему. К себе. Такой неуклюжей, неженственной, некрасивой по сравнению с той, темноглазой… И к их крохотному продолжению, неуклонно растущему внутри ее отвергнутого тела. Дитя не нужно ему. Значит, не нужно и ей. Она долго не могла решиться на это убийство. Чуть не пропустила все сроки. Через подругу все же прорвалась на аборт. И умерла под наркозом на операционном столе.
Провалилась в туннель, поплыла к свету в его конце. Потом вдруг прорезались какие-то раздражающие звуки. Свет почему-то оказался наверху. Он был неравномерным – три розово-белые пятна. Нет, не это не пятна, а лица… А звуки – это голоса.
- Неля! Нелечка! … Очнулась, слава Богу!
О пятиминутной клинической смерти ей сказали потом, когда она со всеми остальными несостоявшимися мамами хотела уйти из больницы. Ей велели лежать не менее трех дней. Еще день она выдержала, но потом настояла на своем. Потеряв способность смеяться серебряными колокольчиками, Неля приобрела жесткую силу характера и умение говорить: «Нет!»
Она почти не вспоминала те дни. Разве что больницу и операционный стол – когда требовалось урезонить свои инстинкты. Конечно, были у нее романтические встречи, были мужчины, но влюбляться она теперь себе не позволяла.
Те дни, когда за спиной разворачивались мощные крылья, те немногие дни, когда она была по-настоящему счастлива, Неля запретила себе вспоминать. И даже не потому, что боялась быть отвергнутой.
Ее жесткая ироническая усмешка держала на расстоянии тех, кто по-настоящему готов был раскрыть и отдать себя. А когда в компаниях заводили разговор о любви, Неля с улыбкой говорила:
- Настоящая любовь - это все равно, что снежный человек. Теоретически где-то бродит. Кто-то видел следы, кто-то наблюдал мираж… Но вероятности того, что нам с вами встретится то или другое, примерно равны.
- А если даже и встретится, я пройду мимо, - мысленно добавляла она.
Зато эти убеждения помогали ей глубже проникать во внутренний мир своих друзей и пациентов. Тогда, в горькое и счастливое время рядом с ней не оказалось человека, который смог бы удержать и помочь, который бы знал, что такое настоящая беда. Она теперь знает. И может спасти и уберечь тех, кто рядом…
От последней мысли Неле стало легко и спокойно. И все же бессонница не уходила. Что случилось? Почему сегодняшний Анин рассказ потряс ее до глубочайших запасников памяти? Почему любимая шутка насчет снежного человека вдруг показалась плоской и не смешной? Не оттого ли, что вот она – настоящая любовь. Вот она – открытость друг другу. И то, что происходило между ней и Пичевым, почему-то теперь кажется ложью.
Неле вдруг пришли на ум слова индийского философа в одном из эзотерических журналов: «Я научу вас всем тонкостям эротики, чтобы вы разочаровались в ней». Тогда она сначала удивилась, потом начала читать и поняла, что эротика – это в принципе набор суррогатов, искусственных средств, чтобы достигнуть подобия того блаженства, которое дает настоящая любовь. И, как все суррогаты, эротика ведет только вниз.
Потом ей вспомнилось, каким умелым и опытным был Володька, как он подводил ее к высшей точке оргазма, опустошал взрывом страсти, и снова разжигал в ней желание. Она почувствовала вновь, как напрягалось и расслаблялось ее тело, но все равно просило: «Еще!», как ласки из нежнейших становились жесткими. Неле было уже мало поцелуев в грудь, ей хотелось укусов. И Володька прикусывал сосок зубами. Тело снова становилось сосудом, жаждущим, чтобы в него вливалась пылающая мужская энергия. И снова просило: «Еще!»… Очень похоже на усиливающуюся зависимость от наркотика. А еще на крысу, которая погибала от голода, давя все время на клавишу, включающую центр наслаждения в ее мозгу. Вниз… Вниз…
Внезапно она поняла – ведь не было сначала между ними настоящего притяжения. Они встретились в студенческой компании. Володя пел и играл на гитаре о любви и осени, да так, что на глаза у девчонок наворачивались счастливые слезы.. Неля читала стихи, завораживая ребят своим голосом и артистизмом. Два центра. Две силы. Можно сказать, что их друг к другу подтолкнули взгляды остальных. Ему и ей захотелось взять того, кем восхищаются другие. А придумать страсть под несколько бокалов вина – это же так просто. Только страсть оказалась пустой. И поэтому была сначала ненасытной, а потом приевшейся. Зря она сочла себя жертвой. Володька тоже мучился вместе с ней от неудовлетворенной страсти, физиологического соединения, не наполненного настоящей любовью.
. А крылья – что ж, гормоны тоже дают временный взлет…
- Это называется «этология», - ехидно сообщила себе Неля. – Наука о поведении животных. Тот раздел, где самочка выбирает самого подходящего самца – для воспроизведения потомства, разумеется. Чтобы привлекателен был - детям гены привлекательности передать. Чтобы в группе был лидером – потомство прокормить. А если нет самца, то и потомства не надо…
Неля потерла виски сухими теплыми ладонями. Неужели так просто она получила ответ на вопрос, который мучил ее все двадцать лет? Все это время она никак не могла понять, почему Володька изменил ей? Ведь им же было хорошо вместе! Они хотели друг друга, тянулись друг к другу, сходили с ума, сливаясь в объятиях… .
А на самом деле пытались утолить жажду морской водой, не зная вкуса родниковой… Интересно, а та, темноглазая, была Володькиной настоящей любовью? Или еще одна попытка утоления жажды водой из соседнего залива?
Неля представила себе постаревшего Володьку, попыталась мысленно дотянуться до него, донести свои раскаяние и прощение, и вдруг получила в ответ теплую волну благодарности. Эта волна омыла сердце, успокоив его и принеся откуда-то мучительно-знакомую музыку. За музыкой пришли слова:
« Что же из этого следует?»
« Следует жить.
Шить сарафаны и платья из легкого ситца».
«Вы полагаете, все это будет носиться?»
«Я полагаю, что все это следует шить.
Следует шить, ибо как бы зиме не кружить,
Недолговечна ее кабала и опала.
Так разрешите же в честь новогоднего бала
Руку на танец, сударыня, вам предложить…»
Неля засыпала, а душа ее танцевала вальс под любимую песню. Впервые с тех давних пор - легко и светло, словно тополиная пушинка. Легко, светло и тепло, несмотря на то, что бал во сне был новогодним.
«Месяц серебряный, шар со свечою внутри.
И карнавальные маски по кругу, по кругу.
Вальс начинается, дайте ж, сударыня, руку
И раз, два три, раз, два три, раз, два три, раз, два три…»*
(Стихи Ю. Левитанского)
Глава 8
- Мне страшно, Неля. Он ее так любит, а за ней стоит другой мир, холодный, нечеловеческий. Ведь с пяти лет она в контакте с другой субстанцией... И высокомерна, как все царицы...
- Анечка, но что это за субстанция? Пришельцы? Сатана? Бог?
- Не знаю, но она рядом. Я и сейчас чувствую.
Мы идем по залитому мартовским солнцем подмосковному поселку, вернее не идем, а двигаемся, снег подтаял, скользко - зато в природе торжество и ликование. Замшевая куртка на Неле распахнута, кудряшки торчат весело и воинственно, в ней, как в бутылке шампанского, бродит золотой хмель наступающей весны... Я смотрю на нее и удивляюсь – совсем другая женщина. Словно лампа включилась внутри, и то, что казалось четко очерченным силуэтом, расцвело многоцветной радугой. Встречные прохожие, глядя на нее, расцветают улыбками.
- Неля, что произошло?
- Ничего! – хохочет Неля.
Смех ее звучит серебряными колокольчиками и я тоже начинаю смеяться. Никогда не слышала от Нели такого заразительного смеха.
- Нет, правда, ничего, Анечка. Только вот полночи не спала из-за твоих влюбленных.
- Я тоже не спала. Нель, нам бы вот такое чувство… Настоящее… А?
А вокруг сверкание солнечных зайчиков на блестящем снегу, звон капели, просыпающиеся деревья вытянулись в струнку - праздник! Но в этом празднике есть ощущение опасности, оно холодком пробегает между лопаток, что-то невнятно бормочет внутри меня, заглушая веселые звуки весны. Я же вместе с Лиацеей прислушивалась к столетнему вязу, часами сидела у камня, опускала лицо в бегущую воду. Я тоже слышу голос, но как истинное дитя своего века, отмахиваюсь от древнего знания, пока оно напрямую не вторгается в мои мысли.
- Неля, давайте свернем направо. Скорее, скорее.
Мы сворачиваем на узенькую тропку в снегу - и тут же на пешеходную дорожку, где мы только что шли, с дороги юзом летит тяжелая сверкающая иномарка и застревает в сугробе в метре от меня. Как в замедленной съемке, я вижу открывающуюся дверцу, широкую пьяную рожу с белыми бессмысленными глазами. Рожа произносит:
- Т-телки! Вы ц-целы? Ой, а тебя уже кто-то давил! Но недодавил!
Вдруг рожа бледнеет, умолкает и ее обладатель дрожащими руками пытается закрыть дверцу. Поздно. Мимо меня пролетает по тропинке что-то очень большое, широкая спина в дорогой дубленке закрывает обзор, но по звуковому сопровождению я догадываюсь, что владельцу иномарки его юмор вбивают обратно, от души и со знанием дела.
Тут уже Неля проявляет признаки беспокойства, пытаясь оторвать народного мстителя от его жертвы:
-Убьете же. И посадят за эту мразь... Андрей? Андрюша, это ты? Да брось ты его, слышишь!
Андрей захлопывает дверцу, поворачивается к нам и едва переведя дыхание, выпаливает:
- Неля! Я тебя еще вон оттуда увидел. А когда этот пьяный урод чуть вас не сбил...
Я, начисто забыв правила этикета, рассматриваю его во все глаза... И есть что рассматривать - большеголовый, очень широкий в плечах и талии, прямо медведь на исходе лета. И как контраст - почти детское лицо, толстощекое, с тонким прямым носиком и пухлыми губками.
Неля Витальевна, видимо, очень обрадовавшись встрече, оглаживает этого медвежьего ребенка, чмокает в щеку и по-матерински урезонивает:
- Ну его, урода. Лучше помоги Анечке. Аня, познакомься, это Цыпин Андрей Валерьевич, мой старый друг...
Андрей, видимо, признает только простые и радикальные решения. Он извлекает меня из сугроба, берет на руки вместе с костылями и бережно несет мимо иномарки обратно на пешеходную дорожку. Даже такое короткое путешествие на сильных мужских руках доставило мне немалое удовольствие. И всю дорогу до Нелиного дома, пока мои спутники оживленно обсуждают перипетии жизни их общих знакомых, совершенно мне неизвестных, я размышляю, что современные мужики, конечно, хитрецы, ишь, видите ли «...на крыльях носим, то, что носят на руках...», но крылья-то только у Окуджавы, а на руках не носит никто. Потом под шумок пытаюсь свернуть и улизнуть домой - зачем мешать встрече друзей? - но не тут-то было, меня ласково и решительно возвращают на прежнюю траекторию, и, наверное, чтобы пресечь дальнейшие попытки к бегству, снова берут на руки - вместе с костылями! Я сурово приказываю:
- Поставь, где взял! - и обмираю: на меня смотрят глаза Форна. Не точь-в-точь, но те же пушистые ресницы, тот же золотой свет и выражение то же - веселое и бесстрашное.
Неля, увидев мое опрокинутое лицо, теребит Андрея:
- Не пугай девочку, Цыпа-Жаботинский! Анечка, не обращай на него внимания. Силушка в жилушках играет у добра молодца. И не удирай. Он нас обещает пловом накормить.
Пока Андрей возится на тесной кухоньке, разбираясь с купленным мясом, луком и морковкой, мы с Нелей перебираем рис - «вам, женщинам, в приготовлении плова можно доверить только элементарные операции!» и потихоньку сплетничаем.
Неля весело подмигивает мне.
- Сознавайся, как тебе Андрей?
- А кто он, инженер? - увиливаю я от ответа.
- Бери выше, философ. Андрюша, как теперь твой институт называется?
- Лаборатория теории эволюции, Неля Витальевна. До института мы еще не доросли. - Андрей слегка картавит, и это очень смешно сочетается с его фигурой и лицом.
- Ну да, а до международных симпозиумов дотянулись.
- Тема уж очень актуальная. Предопределенность бытия, познание его внутренних взаимосвязей и на основе этого предсказание катастроф. - Андрей появился в дверях кухни в синем фартучке поверх пушистого свитера и джинсов. - Ну вот, казан на огне, давайте рис, лентяйки.
- Слушай, Андрей Валерьевич, ты-то нам и нужен. У нас невероятная информация по части предсказаний. Объясни с точки зрения науки, а?
- Дамы, служенье муз не терпит суеты. Приготовление плова тоже. Все невероятности на потом. Ой, забыл! Неля, возьми в коридоре - там в пакете сувениры из Тель-Авива.
Пока Неля восхищается светло-зеленым шарфиком и затейливой зажигалкой, я пытаюсь понять, отчего у меня до сих пор трепыхается сердце.
Совсем ведь не Форн. Тот светловолос и прямо-таки дышит львиной мощью. У Андрея волосы темно-коричневые и сила скрытая, идущая изнутри. И с глазами показалось, наверное, из-за мартовского солнца. Веселые глаза, но другие.
Ну вот, стоило только задуматься и я опять там. Только не в купальне, а в комнате Лиацеи. Она лежит на кровати, а напротив стоит Форн. Где-то я эту сцену уже видела. Ну да, с нее-то мои видения и начались. Вот сейчас разгорится маленький семейный скандал. Уже разгорелся.
- Ты с ума сошел! Как ты посмел прийти сюда?
- Не бойся. Учителя на укреплениях, там с ними Тамир, а старуха спит, как сурок. Ты не пришла в купальню. Я ждал тебя вчера и три дня назад. Ты заболела?
- Не знаю. Наверное, да. Слабость... И тошнота...
- Любимая... Прости меня, но я так соскучился... Я хочу быть с тобой все время и никого не бояться.
Странно, но его прикосновения не доставляют ей прежней радости. Хоть бы ушел скорее, что ли... Она привыкла быть сильной, а эта непонятная болезнь отнимает волю...
- Ты знаешь, что это невозможно, Форн.
- Почему, девочка? Ведь мы можем убежать. У меня есть здесь друзья. Они помогут.
- Куда бежать? В твой легион?
- Нет, конечно. Придется спрятаться в Британии. Там у меня есть дом и земля.
- А у меня - мой народ. Ты не понимаешь, Форн...
Конечно, не понимает. Он не знает того счастья и гармонии, когда сливаешься с огромной ласковой силой и превращаешься в частицу волшебного мира. Он не впитывал всем существом страх, мольбу и доверие огромной массы людей. Что он знает о ней, этот римский посол?
- Я знаю, девочка. Твой дар, твоя власть - с этим трудно расстаться, но тебе грозит опасность, любимая моя.. Ну как мне тебе объяснить!
Как объяснить этой гордой красавице, что Лиацеи не живут дольше семнадцати лет? То ли дар иссякает, то ли зрелая женственность мешает слушать Голос, но Форну известно, что где-то рядом учится Лиацея -заместительница. И даже не это главное. Они встречаются уже месяц и он знает, что такое тошнота и слабость в подобных случаях...
Но Лиацея и слышать ничего не хочет! Она поднимается с постели. Высокомерие и гнев придают ей силы.
- Ты хочешь, чтобы я стала обыкновенной женщиной? Да знаешь ли ты, кто я такая? Знаешь ли ты, какая у меня власть? Я прикажу - и у меня все будет!
- Ничего не будет, - устало говорит Форн и нежно обнимает ее - Ты ведь даже любить, как обыкновенные женщины, не умеешь.
- Я не умею?
Она поводит гордыми прямыми плечиками, освобождаясь от его объятий.
Сегодня же ночью она спустится в пещеру к теплому кругу из желтого гладкого камня. Она там целую вечность не была. Спустится и спросит - как это любят обыкновенные женщины?
- Встретимся завтра. В купальне.
Это приказание она отдает прежним звонким гордым голоском и обессиленно опускается на мягкую постель.
-... Аня...Анечка, ты опять там? Плов готов.
- Ох, Нель, какой тут плов! - Я растираю занемевшие руки. – Знаешь, я опять попала в тот, начальный момент. Помнишь? Мы с тобой тогда до конца не дошли, стали выяснять, кто такая Лиацея, да откуда Избранные… А там такой накал страстей. Форн требует бежать с ним.
- Ваше вино, сударыня. Красное или белое? - Это уже Андрей в роли хозяйки. - И вообще, дамы, что это за страсти, Форны какие-то?
- Мы же тебе говорили, что у нас невероятная информация.
Неля отбирает у Андрея бутылку и наливает мне бокал «Киндзмараули».
- Анечка, ты пей и приходи в себя, а я пока изложу ученому мужу суть проблемы.
Выслушав Нелин и мой сбивчивые рассказы и слопав при этом почти весь плов, Андрей сказал с расстановкой:
- Ангидрид-твою в перекись марганца! Наша лаборатория бьется третий год над десятой долей того, что вы вот так, запросто, видите, а вы раскапываете какую-то древнюю любовную историю! Аня, а методику обучения вы подетальнее можете увидеть и описать?
- Могу, наверное…
- Андрей, ты вообще-то притормозил бы с методикой, - сердито вмешалась Неля. – Тут дело тонкое, мы уже полгода возимся, клубок распутываем. Понимаешь, это узел кармы, ее корень, не навредить бы…
- Карма, говоришь? – прищурился Андрей. –Ты мне брось эти лазаревские штучки! Начиталась, понимаешь, современного Бога!
- Бога, не Бога, а вот тебе Анечка – живой пример! Мы только за хвостик потянули – из ее болезни, и вон гляди, целая жизнь разворачивается. И не только там! Ведь если бы не Аня, нас этот пьяный дурак точно бы по дорожке размазал. Это она меня на тропу утащила.
- Голосу спасибо скажите, - рассмеялась я. - Он мне аж спину заледенил.
Андрей резко остановился, осторожно посадил меня в кресло и каким-то сиплым шепотом спросил:
- Ты хочешь сказать, что и сейчас слышишь Голос?
Ну да, слышу. Ничего удивительного, ведь Лиацея моя пра-пра и не знаю сколько еще пра- бабка. А потом, когда я там бываю , я же вместе с ней все эти тренировки прохожу. Между прочим, Голос желания мои выполняет. Интеллектуальные.
В последующие пять минут в Нелиной комнате можно было бы снимать рекламный клип «Вечный двигатель. Фирма гарантирует». Андрей занимая своей персоной почти все пространство тесной однокомнатной квартиры, носился по прямой и кругами, и по синусоиде, и по эвольвенте, приговаривая:
- Двухсторонний канал... с обратной связью. Изучить механизм... Построить усилитель.
Дальше шла такая абракадабра, что мы с Нелей переглянулись и дружно налили себе по бокалу вина, чтобы голова не закружилась...
Наконец, Андрей остановился, уставился на меня, потом на Нелю и хрипло сказал:
- Девчонки... Родные мои... Вы даже не представляете, что вы мне сейчас открыли! Знали бы вы хронику мировых катастроф за последние десятилетия! Тайфуны, цунами, землетрясения. Дальше будет хуже. Мы доказали, что существует информационное поле, в котором развитие этих катастроф как-то связано с ментальным полем людей Земли. И вдруг я узнаю, что каким-то сумасшедшим, идиотским вывертом судьбы вам двоим дан сознательный выход в это информационное поле! Это же и прогноз, и воздействие. Вы что, не понимаете, вы сейчас - объект номер один для любой разведки! Или завладеть, или уничтожить, чтоб другим не досталось. Поняли?
- Ага. Особенно насчет «уничтожить», - отозвалась Неля, прихлебывая свой любимый кофе. - Слушай, а может мы тебе лапшу на уши повесили? Может, мы тебя просто заинтриговать хотели?
- Во, первых, такую «лапшу» невозможно выдумать - при всем моем уважении к вашему таланту, Неля Витальевна. А во-вторых, мы ведь тоже времени зря не теряли, создали кое-какую аппаратуру для исследования информационного поля и она, представьте себе, уже два месяца дает странный устойчивый всплеск над поселком Заря! Так что я сюда приехал не просто вас повидать. Это уж так, кстати пришлось...
- И попал в самую точку. Фантастика...
У Нели Витальевны глаза раскрылись, как блюдца, подозреваю, что у меня – тоже. Чтобы уж совсем не утонуть в этом фантастическом потоке информации, я решила схватиться за самое теплое и близкое:
-Ну а домой-то мне можно? Меня мама уже потеряла...
- Потерпи часок. Сейчас позвоню, вызову охрану, и ходи, где хочешь, тогда я буду спокоен.
Он вытаскивает мобильник и удаляется с Нелей на кухню мыть посуду и решать организационные вопросы. Потом выглядывает из полуприкрытой двери и подмигивает мне:
- Только у Голоса ничего не проси. У вас и так будет все, что пожелаете.
«Ничего не будет....»,- отзывается внутри меня голос Форна...
... Грубые каменные ступени. Колеблющиеся огни светильников. Как здесь холодно. Раньше, когда она спускалась в пещеру, все было по-другому. Сиял желтый каменный круг, душа наполнялась счастьем. А теперь...Может быть это оттого, что впервые она идет сюда тайно, ночью? Ну, ничего, еще несколько шагов вниз - и радость вернется, а вместе с ней утраченные силы. Что же ноги-то не идут? Шаг. Еще шаг. Тишина и пустота. Ноги подкашиваются и Лиацея падает на колени. Так на коленях, обдирая их в кровь, ползет к центру пещеры. Ни проблеска прежней радости. Тихо и мертво. Что она наделала! Где ее дар? Как вернуть его? Ни отзвука... Лиацея приникает всем телом к камню - но камень холоден, как лед. Преступница! Где-то в сознании медленно проявляется и растет облик Возмездия - уродливого существа с распяленным ртом. Да! Да! Она примет любую кару! Она заплатит любую цену! ...Неужели?!... Неужели есть отклик? «...Жертву...»... Это другой Голос. Он сух и грозен, как стук чешуек гремучей змеи... Да, конечно, - любую жертву! Любое животное из стада!... Человека?... Да хоть десять!...Но сигналы Голоса начинают складываться в образ: светлые выгоревшие кудри, золотые глаза, сильные теплые руки... Не-е-ет!
- Что? Что такое, Аня? - испуганная Неля протягивает мне стакан воды.
Я ничего не отвечаю. Не могу. Горло словно свело судорогой, все внутри сжалось в болевом спазме, только чувствую, как слезы катятся по лицу...
... Это не я плачу. Это плачет Лиацея там, в пещере. Тихо и горько, как осиротевший ребенок. И снова принимается жалобно просить: «Нет! Только не его! Пусть уйдет с миром. Он чужак. ..» Но Голос неумолимо отвечает: «Ты любишь этого мужчину. Ты предаешь свой дар. Чтобы искупить вину, отдай его в жертву»...А потом, как будто чувствуя ее слабость и колебания, переходит на мягкие увещевания: «Что такое человек? Песчинка в пустыне времени. Сколько их, ничтожно малых, исчезает, не оставив следа...А у тебя дар и Знание твоего народа. Ты бросишь все это ради какой-то песчинки?»
...Что стряслось с его девочкой? В глазах сухой горячечный блеск, губы, нежные губы ее, которые он так любил целовать, вздулись и потрескались, светящаяся кожа поблекла. Бежать! И немедленно. Схватить ее на руки и рысью из этих мест, пока не извели проклятые колдуны! Он слишком много терял, чтобы позволить себе потерять любимую женщину...
- Лиацея, сердце мое, ты решилась? Мы бежим?
...Зачем же он мучает ее! Сильный, горячий, как здешнее солнце. Капли воды высыхают на рельефных мышцах. Прижаться к его груди, закрыть глаза, пусть делает, что хочет.
И стать обычной женщиной с уродливыми ступнями и потухшими глазами? Он не может понять, от какого могущества ей надо отказаться... Голос прав: что такое Форн? Всего-то человек. Мужчина. Песчинка по сравнению с тем, что у нее есть.
- Нет. Я никуда не убегу.
Странный ледяной отблеск появился в ее взгляде и Форн с невольной дрожью вспомнил: «Коралловый аспид тоже красив. Как сама смерть».
- Тогда я уйду один.
Это его последний, самый сильный аргумент. В самом деле, он же теряет не меньше, чем она. Ему тоже придется стать изгоем, лишиться гордого статуса «Гражданин Рима», всю оставшуюся жизнь тосковать по друзьям из его центурии. Ну, решайся, девочка! Кажется, подействовало. Испугалась. Дрогнули губы, жалко поникли плечи.
- Хорошо. (Но как сухо, безжизненно она говорит!) Только не сегодня. Завтра с утра я должна спуститься в пещеру - ведь укрепления построены. Совет хочет знать, что скажет Голос. А вечером уедем.
Она поворачивается каким-то скованным деревянным движением и медленно уходит туда, к носильщикам и охране.
- Аня, очнись! Что с тобой, детка?
Неля массирует мне руки, в комнате пахнет корвалолом. У Андрея растерянные глаза. Я с трудом разлепляю губы.
- Еще немного, ребята. Я потом расскажу. Успокойтесь. Я в норме. Это все там...
Там все мрачно и торжественно. Черное ниспадающее одеяние, тяжелые золотые украшения. Лиацея, совершенно раздавленная последней неудачной попыткой умилостивить Голос, почти выползает из пронзительного холода пещеры. Глаза полуприкрыты, но как слепит солнце! На площади, куда ее несут, уже собралась толпа. Поодаль стоит Форн. У него тоже измученное лицо. Неужели он догадался о ее решении? А вот и старец.
- Слышала ли ты Голос, Лиацея?
Как хочется закричать: «Ничего я не слышала! Отпустите меня, люди! Мне больно и горько!»
- Да.
- Все ли правильно мы сделали?
Ну, еще не поздно! Переломи себя - все сделали правильно, Голос доволен, пусть народ веселится, а вы с Форном уже завтра будете в безопасности...
- Нужна жертва.
- Укажи жертву, Лиацея!
Не смотреть на него! Не думать о его горячих губах! Ни о чем не думать! Ее дар - это весь мир, а он - песчинка...
Глухо ахает толпа. Ее рука указала на жертву и слуги уже схватили ошеломленного римлянина. Боже мой, он смотрит на нее! Сейчас он скажет: «Опомнись, девочка!»,он выдаст ее! Лиацея кричит сухим ломким голосом:
- Перережьте ему горло! - и отворачивается.
Но голос Форна звучит в ее ушах, ах этот ее дар, ведь она слышит его мысли:
- Тебе нужна моя жизнь, девочка? Возьми ее. Она с самого начала была твоей. Возьми, только будь счастлива. Прощай, любимая...
Какие леденящие звуки! Что это ей несут на золотом блюде? Его голову... Кровь на пальцах... Страшная боль во всем теле. И чернота...
...Кто-то плачет, глухо, навзрыд, как по покойнику. А, это я плачу. Неля с Андреем пытаются меня успокоить.
- Ничего, ничего, сейчас все пройдет. - Я глубоко перевожу дыхание. - Сейчас я все вам расскажу...
Поведать кому-нибудь о произошедшем мне просто необходимо, чтобы хоть немного рассосался горький ком в груди.
Не так подробно, но не щадя своих собеседников, я рассказываю о страшных событиях многовековой давности. У Нели слезы на глазах. Даже Андрей с его презрением к нашей «любовной истории» помрачнел и задумался.
- И знаете, что самое главное, вот я сейчас это чувствую. После смерти Форна ценности поменялись. Если раньше казалось, что дар огромен, а отношения человека с человеком ничтожно малы, то сейчас все наоборот. Голос, Предсказание - все это такая малость по сравнению со свободной человеческой волей и любовью...
Ответить Андрею не дает требовательный звонок в дверь. Неля даже не дергается, понимая, что пришли не к ней. Андрей выходит в коридор, через несколько минут возвращается с каким-то непонятным выражением лица.
- Поздно, Анечка. Аппаратура только что зарегистрировала наличие мощного канала между полем и вашим поселком...
И медленно цитирует, глядя мне в глаза:
- Кто Вы такая? Откуда Вы?
Ах, я - смешной человек!
Просто Вы дверь перепутали,
Улицу, город и век...
(Стихи Б.Ш.Окуджавы)
Конец первой части
- Часть 2
Музыка сфер
Глава 1
Вот уже месяц, как мы с Нелей работаем под руководством Андрея Цыпина и под опекой международного Сообщества. Слава богу, ни на какой объект «А» нас не перевели, живем в родном поселке, правда, под охраной, и не дома, а в стеклобетонном кубе бывшего института, где работали раньше и мама, и Неля. Его быстренько отреставрировали, отвели нам апартаменты, на остальные этажи завезли какую-то аппаратуру. Неподалеку началось большое строительство. Насколько я понимаю, Андрей и его компания пытаются построить что-то вроде той пещеры, в которую спускалась Лиацея.
- Место у вас тут удивительное, - поражается Андрей. - Геофизики с ума сходят. Под вами на площади около двадцати квадратных километров расположена каменная линза естественного происхождения. Таких мест на всем земном шаре раз, два и обчелся. Может быть, там, где твоя Лиацея жила, тоже что-то такое есть. Но здесь... Ты хоть знаешь, неграмотное создание, что у вас археологи уже давно раскопали мерянское урочище «Белые боги»? Вот так. И в районе этого урочища по сотовому телефону не поговоришь. Нет связи. Все радиоволны гаснут.
- Да ну? А что это за слово ты сказал: «мерянское» ?
Глаза у Андрея становятся нездешними, как всегда, когда он садится на своего любимого конька.
- Помнишь, у Блока: «Чудь начудила, да меря намерила...». Чудь и меря - загадка наших северных земель. Имена-то какие! Чудь - чудо, чудесный... Меря - перекликается с именем горы Меру, центром легендарной Гипербореи... А ведь мера - основа разума...
Про Гиперборею я тоже не слышала. Но Андрея не перебиваю. Пользуюсь тем, что увлекся, перемещаюсь к нему поближе. Он наклоняет голову, я тут же принимаюсь гладить и перебирать блестящие пряди его темно-каштановых волос, легонько почесываю макушку. Ты у меня сейчас замурлычешь, директор мой твердокаменный... Андрей все еще мыслями в древней цивилизации, но рука его уже у меня на талии. Я склоняюсь к нему на плечо, но - не тут-то было!
- Анька! Убью! Нельзя же нам пока...
Он уже на другой стороне стола. Физиономию сделал кирпичом, за документы ухватился. И глаза отводит. Но все равно у меня на душе поет птичий хор в майском утреннем исполнении. «Анька... Нам... Пока». Объяснение в любви по-цыпински. Теперь можно и о другом поговорить.
- Андрюша, можно кое-что у тебя спросить?
- Спрашивайте, Анна Егоровна, - официально заявляет Андрей.
Ага, еще в себя не пришел. Губы дрожат и глаза ошалелые...
- Я понимаю - за тобой вся мощь государственной машины, знаний у вас - и от бывшего КГБ, и от теперешних секретных исследований - море! Чего вы ко мне привязались? Что, у вас ясновидящих и яснослышаших до меня не было? Вон Джуна, например. Я же читала, всякие есть методики.
- Есть, Анечка. Ты еще про Вангу скажи и про филиппинских целителей. Все исследуем, и мы, и ЦРУ. Знать тебе этого не положено, но большое число ученых сейчас впрямую занимается тем, что официальная наука раньше считала выдумками и шарлатанством. А что касается тебя, ты только нос не задирай, кнопка моя кареглазая, - у вас с Нелей чуть ли не единственное в мире дарование - прямой выход именно на канал катастроф. И управляемое дарование! Ведь ясновидение - штука капризная. Мир знаний неизмерим. Большинство ясновидящих находятся в положении неандертальца, который побывал в нашем современном мире и пытается объяснить своему племени, скажем, устройство телевизора. Ни слов таких в языке нет, ни понятий, ни логики. А с тобой мы можем эту логику понять - шажок за шажком, от упражнения к упражнению. Поняла?
Чего ж не понять... В Багдаде все спокойно. Директор и сотрудник... Железный распорядок снова вступил в силу. А он у нас с Нелей, как у Лиацеи - все желания выполняются кроме тех, которые ведут к растрачиванию энергии. Это мне тоже Андрей популярно объяснил - трагедия Форна и Лиацеи в том, что энергия, которую Учителя искусно аккумулировали в своей ученице для общения с Голосом, была безответственно затрачена на любовь, поэтому пошли искажения в канале связи, и команда о жертве - одно из этих искажений. Ну, по этому поводу у меня другие соображения. Зато социум в полном ажуре. Поселку вернули статус научного городка, у людей появилась хорошо оплачиваемая работа - кто на стройке, кто в исследовательском центре. Зачем возить лаборантов и операторов из Москвы, когда рядом резерв кандидатов технических наук и просто грамотных специалистов?
И мы с Нелей пашем, как негры на плантациях. Андрей составил методику занятий. Каждый день в полутемной комнате Неля задает мне вопросы из списка по этой методике, и мы возвращаемся то в раннее детство Лиацеи, то к камням и деревьям, узнавая все больше и больше о таинственном мире, существующем рядом с человечеством...
Глава 2
Ей казалось, что она умерла там, на площади, вместе с Форном. Но это был лишь обморок. Она осталась жить и вместе с ней осталось в живых крохотное существо, растущее внутри нее. Она поняла, что не одна в этом мире, на следующий день после смерти любимого. Откуда-то пришло знание об искорке новой жизни, которую она носит в себе. Сначала она восприняла это с полным равнодушием. Слишком велика была боль утраты. С каждым днем, разделявшим ее и то страшное событие, боль не утихала, а росла, принимая новые очертания.
Голос выполнил условия договора. Ее дар не исчез и могущество его даже возросло. Теперь ей даже не требовались вопросы Совета, предсказания были точными и безошибочными. Мало того, первая волна нашествия обошла стороной их долину, как будто Голос мог повелевать дикой толпой кочевников.
Но несмотря на то, что теперь не только народ, но и Совет трепетал перед ней, как перед живой богиней, Лиацея все яснее понимала, как ничтожно мало то, за что она отдала жизнь Форна, и как велика утрата. Она вглядывалась в лица своих соплеменников - на них лежала печать истощения, слабости, страха. Нет будущего у народа, знающего свое будущее... Нельзя жить с постоянной оглядкой на веления другого мира, пусть даже доброжелательного и могущественного. Она думала о своем ребенке. Неужели ее сын или дочь будут вот так стоять на площади, и покорно ждать предсказаний или подставлять свою шею под клинок палача?
«Избранные...Они похожи на маленьких детей с завязанными глазами, бредущих по краю пропасти, - думала Лиацея. - Они цепляются за властную руку, которая в любой момент может отпустить их, и что тогда? Люди из племени Форна отдалились от своих богов, хотя и приносят им жертвы, строят храмы, но живут по своим законам, не боясь риска, умея любить, смеяться и защищать себя...»
Форн рассказывал ей о великолепных зданиях, которые строит его народ, о прекрасных статуях и предметах роскоши. А Избранные не знают слова «красота». Простые приземистые сооружения, никаких излишеств. Даже ее золотые украшения делали древние мастера, сейчас это умение утрачено. Только то, что необходимо для выживания. Наверное, для создания красоты надо уметь радоваться...
И перед внутренним взором Лиацеи снова и снова вставал озорной римский центурион: «Работа ладится, солнце светит, впереди смертельная битва, чего же не веселиться!...»
Однажды к ней привели человека в изодранной одежде, со связанными руками. Он был без маски. Лиацея давно уже отменила все эти дурацкие меры предосторожности. Совет не возражал. Да и как возразить живой богине?
На этот раз Учителя просили Повелительницу вынести приговор нарушителю закона. Обвиняемый с кучкой единомышленников сделал вылазку за пределы оппидума и вступил в бой с небольшим отрядом кочевников, конвоировавшим пленников и обоз с продовольствием. Кочевников побили, пленников отпустили, часть продовольствия раздали в разоренном селении, остальное принесли с собой, на чем и попались недремлющим стражам порядка. Совет подозревал, что это не первая их вылазка и требовал суда.
Лиацея всмотрелась в лицо мужчины. Что-то странно-знакомое было в его взгляде. В нем не было страха и покорности! Была ненависть . Точно, он смотрел на нее с ненавистью. Вот еще новости! Но было что-то еще...
- Расскажи, как вы осмелились напасть на вандалов? Ведь они сильны и беспощадны.
Вот оно, снова мелькнуло! Насмешливая искра, от которой больно в груди...
- Не так уж сильны, Повелительница. Римлянин учил нас, что побеждает отвага и внезапность. Да и горы мы знаем лучше, чем эти кривоногие разбойники.
Римлянин! Она побледнела и судорожно сжала подлокотник кресла. Стража рванулась к наглецу, но она жестом остановила воинов. Теперь она вспомнила. Его звали Тамир, он был одним из здешних друзей Форна. Форн о нем говорил Лиацее:
- Настоящий мужик. Я бы взял его в свою центурию, даром, что простой пастух. Вот только тебя боится, дуралей...
Не очень-то он теперь ее боится. Вон как смотрит исподлобья. А в глазах та же веселая отвага, что и у римлянина.
- Подождите. Я должна услышать повеление Голоса.
Снова круг из желтого камня. И хотя давно нет полного единения и гармонии, но есть почти равноправный союз, так что Лиацея уже знает, что скажет Голос. И все же вздрагивает, услышав его решение:
- Смерть.
- Нет.
- Смерть. Смотри.
В сознании Лиацеи возникает картина: их плато как бы окутано ореолом суеверного страха. Так вот почему кочевники обходят оппидум стороной! Но мстительная злоба может преодолеть страх. А еще хуже, если в руки готов попадет кто-нибудь из таких вот отрядов. Ничто так не развеивает суеверие, как вид пленного врага, обычного человека из плоти и крови.
- Нет.
И Лиацея посылает в напряженный сумрак свои образы: маленькие дети с завязанными глазами, печать вырождения на лицах Избранных и спокойное мужество любимого...
- Слышала ли ты Голос, Лиацея?
- Да.
- Что нам сделать с этим человеком?
- Отпустить. Вернуть оружие. Но... Постой, Тамир!
- Слушаю, Повелительница.
Ну вот, ненависть ушла, осталось недоумение.
- Живыми в плен к варварам не попадайтесь.
Оторопелое молчание Совета. Торжествующая улыбка Тамира. Мягкий, но ощутимый толчок изнутри. Это первое движение ее сына.
-
Неля! – бормочу я, открывая глаза и вновь оказываясь в своем любимом кресле. – Может, это и есть испытание и освобождение? Помнишь, ты говорила в тот раз, когда еще поле мое исследовала? Все увидеть, все прочувствовать… Тоже ведь труд души…
- Не знаю, Анютка… Мне-то другого хотелось бы… чтобы ты сумела ходить без костылей…
- Вряд ли, Нель. Знаешь, наверное, мне, наверное, никогда не стать здоровой. И любимой…
Неля смущенно прячет глаза. и почему-то начинает говорить об Андрее. И правильно. Об Андрее мне всегда хочется говорить. И слушать. А Неля много о нем знает, все же старые друзья. Вот и сегодня она рассказывает, а я словно через волшебное стекло вижу мальчика Андрюшу и его бабушку Лукерью Петровну.
В бабушке текла четвертинка грузинской крови, которой она немало гордилась. Вспышки детского упрямства и эгоизма гасила одним взглядом. А как они играли в Бородинское сражение с помощью самодельных солдатиков! Бабушка увлекалась и уводила от удара князя Багратиона, как ни отстаивал педантичный Андрей историческую правду. И о княжне Чавчавадзе рассказывала бабушка внуку. Эпитафию на могиле Грибоедова он с детства запомнил как молитву: «Жизнь и дела твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила тебя любовь моя»...
Умерла бабушка внезапно, не болея, не жалуясь. Только вчера они говорили о Георгии Саакадзе, а сегодня в комнате поставили гроб, и на белой подушке внук увидел восковое лицо - гордый лик грузинской княгини... Смерть Лукерьи Петровны потрясла Андрея. Товарищей у него не было, да и кто мог бы ему заменить такого друга? Был он толст, неуклюж, в школе его дразнили «Жиртрест-колбас-сосиска». Однако он ни перед кем не заискивал, яростно дрался с обидчиками, не боясь ни боли, ни крови, и постепенно завоевал опасливое уважение одноклассников. Друзей не приобрел, все мальчишеские увлечения ему заменяла учеба. Андрей не просто учился, он искал ответы на свои вопросы, изумляя учителей знаниями, далеко выходившими за рамки школьных предметов. Уже к двадцати годам в нем была уверенность умного и сильного человека, который знал, чего хочет и как этого достичь. Отец и мать Андрея, замотанные советские инженеры, гордились сыном, но и побаивались его, как чета дроздов, которой подкинули орленка.
Я с упоением слушаю Нелю – умеет же она рассказывать так, что сама оказываешься рядом с бабушкой Лукерьей. И с Андреем.
А почему Неля смущается, я очень хорошо понимаю. Неудобно ей, видите ли, быть такой неприлично счастливой рядом со мной. .
Хотя они странная пара – она и ее муж, Коля Шахов. Поселковые дамы все языки сточили, обсуждая Нелиного супруга. С первого взгляда вообще посмотреть не на что.. Водила обычный – таких в базарный день пятачок за пучок. Но Неле-то виднее. Она мне все уши про него прожужжала…. И такой он, и сякой, и со всех сторон замечательный…
Встретилась с ним Неля на великой стройке имени Андрея Цыпина. Шахов водил самосвал, вывозя из откуда-то из-за глухого забора желтую глину и мокрый гравий. Работал он аж целых две недели. Потом запил, не ходил на работу три дня, а придя в контору и будучи в мрачном настроении, сообщил начальнику автоколонны, что тот вор и негодяй, завышает расценки, берет с хороших людей по двойному тарифу, а разницу в карман кладет! Начальник тут же уволил Шахова по тридцать третьей статье. С такой записью в трудовой книжке бунтарю грозила вечная безработица. Времена застоя прошли и нарушителей трудовой дисциплины не жаловали как в государственных, так и в коммерческих структурах.
- Ха, - сказал Шахов. – Напугал ежа голой географией!
И вытащил из широких штанин другую трудовую книжку.
Нелю этот, хитрый негодяй приметил уже давно. Разузнал, что работает она у двух бизнесменов, и решил склонить на мелкое нарушение закона. То есть вписать недостающий стаж во вторую трудовую книжку и заверить печатью. Он еще не знал, что к Неле Витальевне с такими предложениями можно было и не соваться. Бесполезно.
Разобравшись в ситуации, Неля никаких хитрованств с трудовой книжкой не допустила, а просто устроила Шахова напрямую в нашу лабораторию. И вот тут погиб проходимец Колька Шах, а начал постепенно проявляться бывший подводник, бывший кандидат в мастера спорта по боксу Шахов Николай Иванович.
Через полгода Неля сделала Николаю Ивановичу формальное предложение руки и сердца и оформила их отношения в поселковом совете. Коль-Ваныч опохмелиться не успел, как проснулся женатым человеком. Мы с Андреем на свадьбе присутствовали свидетелями. И, как свидетель, могу сказать – более озадаченного выражения на лице жениха, а впоследствии – мужа, я в жизни не видела…
Неля свое скоропалительное решение для себя объясняла просто.
Есть мужчина и женщина. Есть их взаимное притяжение. Остальное – от лукавого. Благодарение Богу, что на ее пути появилась Анечка Державина. Только узнав историю любви Форна и Лиацеи, Неля поняла, сколько лжи она нагромоздила сама для себя да так, что чуть не раздавила этой ложью собственную душу.
Зря думают, что брак по расчету - свойство разумных особей. Вот как раз все наоборот. Инстинкт продолжения рода – самый лучший счетовод на свете. А второй счетовод – инстинкт самосохранения. Вот оба они и диктуют - косуле, куропатке, юной человеческой самочке – вон того бери! Умного! Сильного! Красивого! Богатого! И хорошо, что некоторые умеют эту диктовку не слышать. Иначе не было бы на земле счастливых людей. Зато, если отвлечься от расчетов и от инстинктов, можно услышать чуть слышную подсказку души – кто на самом деле тебе нужен.
Когда Неля сумела понять, что в ее трагической первой любви не было ни любви, ни трагедии, она изменилась не только внутренне. Уж что там неуловимого появилось в выражении ее глаз, но желающих познакомиться с ней поближе с каждым днем прибывало. Несмотря на сорок с большим хвостиком. Несмотря на немодный прикид. Несмотря на отсутствие побрякушек и минимум косметики. Истинкты, отбирая самых приличных претендентов, радостно вопили: «Этого бери! И этого! И вон того, директора меховой фабрики!». Неля показывала инстинктам кукиш и прислушивалась к Голосу. Она точно знала, что Голос есть у всех. Только вот у Ани он универсальный, а у нее одноразовый, один на всю жизнь.
И Голос проявился. Именно тогда, когда хитрый негодяй Колька Шахов пару раз раскланявшись с Нелей около стройки и у магазина, решился, купил бутылку «Амаретто» и пришел склонять даму к мошенничеству. Нелин Голос сказал: «Он!» и прямо-таки замурлыкал навстречу стоящему у двери замурзанному мужичку. Рассудок еще ничего не успел прокачать, а хозяйка, удивляясь сама себе, уже пригласила малознакомого гостя пройти в комнату, усадила его в кресло и сама уселась напротив. О чем они могли говорить: она - бывшая аспирантка, научная сотрудница, авторша семи изобретений и нескольких статей по металлофизике и он – шофер, механик, сварщик, бывший зэк, асоциальный тип, никогда спокойно не проходящий мимо того, что плохо лежит?
Но они говорили, едва узнав друг друга. Они что-то рассказывали друг другу час, и другой, и третий. И взахлеб слушали друг друга, словно Бог весть какие тайны доверяли самому верному, самому преданному соратнику. А потом Неля спохватилась – надо переодеться, что ж она перед гостем, да в домашнем халате!
- Не надо переодеваться, - внезапно охрипнув, сказал Шахов.
Несмотря на то, что женщин до Нели было у Коль-Ваныча не одна и не две, в постели
он оказался по-деревенски стеснителен. И это было чудо. Чудом было и то, что никаких выкрутасов не было. Никакой тебе камасутры, никаких тантрических тайн – прижаться, войти друг в друга и очутиться за пределами мира, в златозвездных небесах. И все. И никаких «Еще!». А потом обняться и уснуть глубоко и спокойно, словно в детстве у мамы на руках.
Никогда Неле не удавалось так сладко спать с мужчиной в одной постели. Никогда ей не снились такие ласковые, такие радужные сны.
Коль-Ваныч не рассказывал, снилось ли ему что-нибудь. Но в течении недели он перетащил к Неле свои немногочисленные вещички. На стену повесил морской кортик. В стол положил фотографии с подводной лодки. И все поняли, что обосновался он здесь всерьез и надолго.
Глава 3
Шахов с утра пребывал в поганом настроении. Перебрали они вчера с мужиками в гаражах солидно. С утра Коль-Ваныча мутило и внутри все тряслось, а возможности опохмелки не предвиделось. Чертов Андрей выставил из поселка все питейные точки. В магазине крепче кваса ничего не продавалось. Можно было бы сгонять в соседнюю деревню, но Нелька, зараза, конфисковала золотой запас. Сейчас он, оставив дома верного песика Миньку, нерешительно мялся у входа в лабораторию, где друг напротив друга в креслах сидели его благоверная и Анечка Державина. Говорили они довольно внятно и Николай, теребя жесткие серые усы, невольно прислушался к низкому хрипловатому голосу своей супруги:
- Давай, Анечка, к камню. Кто там рядом с тобой?
- Учитель.
- Один?
- Да, кажется один.
- Поточнее опиши камень.
- Валун, серый, гладкий. Большой, почти в мой рост. Учитель говорит, что надо его обнять, прислониться ухом и слушать.
- Давай по ощущениям. Камень теплый?
- С теневой стороны прохладный. Приятно прикасаться. Ну вот обнимаю, слушаю...
- Что слышишь?
- Сначала ничего. Слушаю. Слушаю... Покой. Нерушимость какая-то. Одиночество. Нет, не одиночество. Отъединенность... Учитель говорит, что надо запомнить вот это: покой и отъединенность.
- Аня, давай сначала. Попробуй поймать момент, когда ты начинаешь слышать. Что это - звук, ощущение, вибрация?
- Ага, поняла. Сейчас... Слушаю...Вот...Как будто я внутри камня и чувствую всем телом: покой, покой..., нерушимость... Нет не звук. Присутствие.
Николай, слушая мягкий негромкий голос Анечки, вдруг понял, что внутри него тоже вот этот каменный покой. Не то чтобы его трясущийся с похмелья организм успокоился и перестал требовать утренней рюмашки, нет, но покой, нерушимость и отъединенность были где-то рядом, как травинка и вечность.
Это ощущение было таким глубоким, что прикосновение чьей-то ладони к плечу заставило его буквально взвиться.
- Счас как врежу! А, это ты, Андрей.
- Мое пятое воплощение, - как всегда, не очень понятно пошутил Цыпин. - А вы что здесь делаете, Николай Иваныч?
- В камень превращаюсь, етит-ту-Люсю! К Неле пришел, а у них тут сеанс, блин! У меня от ваших сеансов скоро инфаркт будет!
Разговор велся напряженным шепотом, но Неля с Аней умолкли, прислушиваясь.
- Тише, Николай Иванович. Пойдемте лучше ко мне, пока нас с вами в кузнечиков не превратили.
- Могут, - мрачно согласился Коля. - Но я м-м-м, к Неле... надо мне...потому что вот...ну это...
- Понимаю, - прервал Андрей увязшего в предлогах и междометиях Шахова. - У меня есть эффективное лекарство для вашего синдрома.
- Нальешь? Тогда пошли!
- Только, чур, Неле Витальевне ни слова. - И испытующе глядя на Николая, спросил, - Так в камень превращались, говорите? Да, Неля права, что -то в вас такое есть...
Кабинет Андрея был сплошь загроможден непонятного назначения аппаратурой, она жужжала, мигала, то тут, то там тянулись провода. На столе мерцал экран монитора и стояло еще какое - то устройство, похожее на подсолнух.
- Я сейчас. - Андрей взял высокий стакан дымчатого стекла и отошел к сейфу у дальней стены кабинета. - Чистый медицинский, цените!
Пока он возился с ключами и доставал заветную колбу, Коля деликатно отвел глаза и решил осмотреть «подсолнух» на столе. Он подошел поближе и удивился - это было что-то вроде излучателя, только его тарелка напомнила ему древнегреческий миф - ну точно, голова Медузы Горгоны, страшные глаза, змеевидные волосы. Голова была наклонена, так что глаза Горгоны смотрели на поверхность стола. Коля тоже взглянул туда и увидел неподвижно лежащего белого мышонка.
- Ух, ты, маленький! - Шахов обожал всю живность, зверей и птиц. Он прикоснулся к мышонку указательным пальцем, то ли потрогать, то ли погладить, но вместо мягкой шерстки ощутил камень. Такого просто не могло быть: розовые лапки, хвост, круглые ушки, одно с маленьким шрамом, это был самый обычный мышонок. Коля взял зверька в руку и тут же уронил его, тельце было твердым и тяжелым, каменным, и упало оно на стол с глухим стуком...
- Чт-то это?
- Выпейте, Николай Иванович, - вместо ответа Цыпин протянул Шахову дымчатый стакан. - Пейте! Не бойтесь, это просто спирт. Вот вода, запейте. Спирт не разведенный.
От этих будничных слов Шахов немного пришел в себя и проглотил сто граммов жгучей жидкости, как воду, не чувствуя вкуса. Горло обожгло, он поспешно запил спирт водой из протянутой ему стеклянной пивной кружки и, вопросительно уставившись на Андрея, снова спросил:
- Что это?
- Да вы сядьте, сядьте, пусть приживется, - улыбнулся Андрей. - Конечно, впечатление не из слабых. Сейчас придете в себя и я вам все объясню. А пока я тоже выпью, вы не против?
Он плеснул себе спирт из круглой колбы в тот же стакан, взял из рук Николая пивную кружку с водой, старательно выдохнул, одним глотком выпил содержимое стакана, торопливо хлебнул воды и закашлялся. Видно было, что спирт он пьет чуть ли не впервые.
Николай Иванович снисходительно наблюдал за этими манипуляциями. От горячего кома в желудке расходилась по телу теплая волна, ушла дрожь, отпустило напряжение, теперь уже можно было и расслабиться, но ладонь помнила тяжесть каменного зверька, от этого душу бередили злость, непонимание и страх.
- Рассказывай, колдун, что это вы здесь творите! - приказал он, протягивая Андрею в качестве закуски одну из двух карамелек, запасливо припрятанных в карман куртки именно на такой вот случай.
Андрей не спеша развернул обертку, как будто сейчас это было главным в его жизни делом, положил в рот конфету, задумчиво ее разжевал, прислушался к ощущениям и внимательно посмотрел на Шахова.
Он взял Николая Ивановича на работу по Нелиной просьбе, Внешне они совсем не походили друг на друга, доктор технических и философских наук Андрей Цыпин и механик, бывший боксер, бывший подводник, бывший зэк Николай Шахов.
Коля Шахов был невысок, жилист, гибок, как кошка и обладал самой заурядной внешностью. Ему, внуку деревенского священника, расстрелянного в тридцать седьмом, и сыну оседлого цыгана, лучшего гармонного мастера всей округи, которого сердобольная власть оторвала от троих детей и отправила в ссылку за тунеядство, достались из всех разнообразных методов воспитания только колотушки от измученной нищетой матери, да щелчки от старших братьев. Ласку в детстве он видел только от отца. Тот брал мальчишку на руки, обнимал и говорил: «Золотанька ты мой...». А когда смуглого чернобородого Ивана Ивановича увезли двое милиционеров, жизнь маленького Кольки и вовсе стала печальной. Но дедовы и отцовские гены перешли в кровь юного Шахова во всей чистоте и силе. В двенадцать лет он пришел к тренеру в секцию бокса, и в пятнадцать его уже не смел трогать ни один обидчик - первый разряд у мальчишки, ударит - мало не покажется. От деда Кольке досталось обостренное чувство справедливости, так что если обиженный малыш приходил за помощью к Шаху и его друзьям, от самых отъявленных хулиганов пух и перья летели.
Теперь от того Кольки Шаха мало что осталось. Первый неудачный брак, три года лагеря за обычную драку, наследственная предрасположенность к алкоголизму - все это легло морщинами на лоб, сутулостью на плечи и общей какой-то потертостью облика. Но внимательный наблюдатель все же мог бы увидеть в нем свернутую тугую пружину, готовую в нужный момент распрямиться. А уж поселковые старушки, которым мудрости не занимать, Коль-Ваныча просто обожали и с готовностью ссужали последней пенсионной десяткой в тяжелые периоды запоя.
Но несмотря на внешнюю непохожесть, у Андрея и Николая Ивановича была общая черта характера: оба они сохранили детский удивленный взгляд на мир, оба с удовольствием узнавали новое и плевать им было на весь престиж и социальные установки.
Поэтому, выпив и по-братски поделив закуску, двое мужчин встретились глазами и решили, что доверять друг другу могут.
- Так вот, то что ты увидел у меня на столе, Николай Иваныч, это действие гиперзвука.
- Не понял. Объясни.
- Гиперзвук - это сверхзвук, с длиной волны, сравнимой с размерами кристаллической решетки вещества.
- Слушай, ученый, ты мне по рабоче-крестьянски объясняй, я же в университетах не учился.
- Хорошо, что такое ультразвук, ты знаешь? И знаешь, что мощным ультразвуком можно паять, резать, жидкости перемешивать?
- Ну, знаю. И что?
- А теперь представь себе такое же воздействие, но на уровне атома.
Николай Иванович задумался, собрал морщины на лбу, пошевелил пальцами, как будто перемешивал электроны в атоме...
- Нет, не въехал... Ну и что из этого?
- А то, Николай Иванович, что модулированный гиперзвук может изменить структуру вещества... Ну, как бы тебе на пальцах... Ты ведь знаешь, что графит и алмаз в сущности - один и тот же углерод, но с разной кристаллической решеткой. И графит под огромным давлением превращается в алмаз.
- Знаю, в школе когда-то проходили. Так то под давлением...
- А это от дурости нашей - давление. Стоим перед запертой дверью и ломимся в нее со всей дури - давим, греем, плавим, кислотами травим. А ведь был бы ключ, тихонько повернули, открыли и вошли...
- Подожди, Андрей. Значит, этот твой гиперзвук - что-то вроде ключа?
- Соображаешь, брат Коль-Ваныч, - удовлетворенно улыбнулся Андрей. - Мир у нас из волн состоит. Электрон - волна, фотон - волна. А ну как эту волну направленным лучом изменить чуть-чуть? А мы уран расщепляем, бомбы делаем...
Шахов посмотрел в окно, на свежую утреннюю листву цветущих лип, на ватные комочки далеких облаков в сияющем просторе июльского небосвода, попробовал представить себе, что все это волны, и его замутило, как в первые дни похода на родной подлодке. Мир стал зыбким, непрочным и за внешней безмятежностью вдруг почудились его смятенному воображению грозные контуры неизведанных сил...
- Вот-вот..., - подтвердил Андрей, почувствовавший тревогу собеседника. - Об этом я и говорю.
- Но это же... А если из этого сделают оружие? Или уже сделали?
- Ну ты, брат, хватил. Слава Богу, не умеют ученые генерировать направленный гиперзвук такой мощности. И не скоро научатся.
Тут Цыпин не выдержал и закатил такую тираду, из которой Коль-Ваныч понял только предлоги. Из всех непонятных Андреевых выражений зацепились в сознании только какие-то волны Дебая, потому что уж очень походило на распространенное ругательство. Закончилась тирада утешительно:
- Так что не переживай, пока до такого оружия мы близко не дошли.
- И на том спасибо, - вздохнул Шахов. - А чего ты, академик, матюгами ругаешься - дебая да дебая? Как Нелька моя. Только та "ху из итами" меня покрывает.
- Дебай, - сказал Андрей. - Физик был такой. А «Who is it» - означает «Кто это?» по-английски.
- Без тебя знаю, - отмахнулся Коль-Ваныч. - Слушай, ладно, оружия нет, а вот это как же, Дебай-твою мать? - Шахов кивнул на стол, откуда таращилась страшная маска Горгоны и лежал неподвижный мышонок.
- А это, Коляныч, Анечкина работа.
Коля зажмурился и потряс головой.
- Как это Анечкина?
Потом он вдруг вспомнил свои ощущения у двери, побледнел и уставился на Андрея.
- Не паникуй, подводник, лучше слушай дальше. - Андрей вздохнул, выпил воды из кружки и лекторским тоном продолжил:
- Хоть и не умеем мы генерировать гиперзвук, но в природе он есть. Вот ты идешь себе по лесу, вроде бы тишина, а ведь все вокруг звучит - ручей журчит, листья шелестят, птички чирикают. А есть то, чего никто, то есть почти никто не слышит - камень нагрелся , где-то грозовое облако набухает, чуть-чуть сдвинулся пласт земли...И все это складывается в единое информационное поле - неслышные звуки, излучения, мысли, слова, действия. И что самое удивительное - есть в мозгу у человека какой-то приборчик, который такую информацию ловит и даже расшифровывает. Конечно, кто-то ничего не слышит, а кто-то на определенную волну настроен, как антенна. Отсюда интуиция, пророческие сны, предсказания...
- Колдовство, порча, - добавил Николай.
- Не лезь поперед батьки в пекло, - посоветовал Цыпин. - Это уже следующая глава моего повествования. Понимаешь, мозг ведь тоже передает информацию. Даже независимо от тебя. Короче, Анечкину прародительницу учили слушать и расшифровывать гиперзвуковые сигналы. Анечка сейчас, возвращаясь в прошлое, их тоже слышит. А мозг то, что слышит, то и передает. Вот она слушает камень, а передается наружу как бы гиперзвуковая модель камня. Ты же это почувствовал? Ну а я, Николай Иванович, создал такую установку, которая эти сигналы регистрирует, измеряет и усиливает.
- И ты их на мышонка направил?
- Да, и не в первый раз. Да ты не злись, лучше на стол посмотри.
На столе мышонок зашевелился, неуверенно встал и медленно двинулся к краю стола.
- Это они там камень слушать перестали. Перешли к другой теме. Я такое уже неделю наблюдаю...
Андрей задумчиво смотрел на смешную мордочку маленького зверька и думал, что все гораздо сложнее, глубже и страшнее, чем та теория, которую он сейчас на пальцах объяснял Коле Шахову. Чувство неизъяснимой связанности всего сущего уже не первый месяц томило и мучило его. Можно ли идти дальше? Не вступают ли они с Анечкой на запретную территорию, откуда нет пути, только стремительное падение в кошмар, по сравнению с которым Хиросима - просто детская шалость?
А Коля Шахов, глядя на Цыпина, вдруг, как в детстве, увидел его в отдалении, словно через перевернутый бинокль. Вокруг головы Андрея сиял чистым зеленым светом ореол. Такое свечение Коля видел у многих, желтое, синее, красное с коричневыми стрелами... Цвет ореола у Андрея был удивительной красоты и Шахов еще раз согласился со своими выводами - нормальный мужик Андрей, побольше бы таких...
Глава 4
В этом облике Цыпина почти никто не видел. А увидел бы - не узнал. Не из-за белого халата и шапочки - в лаборатории он становился другим человеком. Пружинистый шаг, экономные движения, сосредоточенный взгляд...
Правда, сосредоточенность не мешала ему вести с самим собой светскую беседу:
- А вот мы сейчас, Андрей Валерьевич, на эту точечку шлепнем рением и будут нам кренделя и баранки на осциллографе, - мурлыкал он, неся микрочип к ионной пушке.
И сварливо сам себе отвечал:
- Дырка вам будет от бублика, товарищ Цыпин, а не кренделя, поскольку руки у вас под мужской половой член заточены, как Коль-Иваныч изволит выражаться.
- Обижаете, Андрей Валерьевич, у нас как в аптеке, - мурлыканье стало виноватым. - Не в первый раз плату монтируем.
- А кто вчера на катоде германий вместо рения укрепил? И полчаса на приборы таращился? Опять об Анечке мечтал, Ромео недоделанный, - грозно вопросила сварливая ипостась Цыпина, устанавливая микрочип в центр предметного столика и регулируя верньером положение искомой точки.
- А что, если и об Анечке?
Пальцы Андрея дрогнули, глаза затуманились и проклятая точка уплыла из поля зрения окуляра.
- Цыц, Андрей Валерьевич, - тут же одернул он себя, быстро и точно проделал остальные операции и поставил чип в вакуумную печь.
Теперь можно было и отвлечься. Термическая обработка занимала два часа. Об Ане Цыпин думать себе запретил, но и помимо этого проблемы шли косяком.
Господи, как ему сейчас не хватало Шурика Розена! Правда, рядом была Неля Витальевна, и то хлеб. Но она- женщина, а страхами делиться с женщиной Андрей не привык...
В семье Розенов Цыпин впервые после смерти бабушки перестал чувствовать себя одиноким. С Шуриком он познакомился на картошке. Андрей был поражен, увидев, что легкомысленный красавец Розен, за которым бегала половина девчонок факультета, перед сном вытащил из сумки томик Стругацких и с видимым удовольствием углубился в чтение.
- «За миллиард лет до конца света»? - спросил Андрей, заглядывая ему через плечо. - Дай почитать!
- Ладно, бери, - разрешил Шурик. - Но смотри, это сестры моей, Нельки, книга. Потеряешь - голову оторвет.
Потом, уже по возвращении в институт, Андрей в декабрьский вечер вышел прогуляться и вдруг услышал крики о помощи. Банда азербайджанцев напала на Розена из-за его очередной пассии, дамы сердца одного из нападавших. Девица истошно визжала, Шурик прижался спиной к стене корпуса, но положение у него было отчаянное. Выходцы из нефтяной республики держались крепко спаянной диаспорой и давно уже верховодили в студенческом городке. Мало кто в одиночку посмел бы вмешиваться в их разборки.
Андрей ворвался в эту диспозицию, как болид в атмосферу, накаляясь по мере продвижения. Кому врезал кулаком, кому ногой, двоих сшиб массой и, оказавшись рядом с Розеном, осведомился:
- Жарко нынче в Арканаре, высокочтимый дон Румата?
Шурик не мог остаться в долгу и, слегка задыхаясь, столь же изысканно ответил:
- Меча тебе не хватает, барон хренов. Сейчас бы грузовой вертолет изобразил.
Мусульмане взвыли и снова бросились на приступ. У кого-то из нападавших сверкнул нож - но из соседней общаги уже валила толпа первокурсников, среди которых было немало ребят после Афгана. По пути они вооружались дрекольем . В мгновение ока противник был смят и обращен в бегство. Цыпин с Розеном в дальнейшей махаловке участвовать не стали, проводили плачущую девушку до ее комнаты, а сами отправились залечивать синяки и ссадины.
С тех пор они были не разлей вода, тем более, что интеллектуальный уровень у обоих был много выше обычного. Даже по воскресеньям не расставались. Шурик решил, что нечего Цыпину торчать в общаге, и пригласил его к себе. Андрей приехал к Розенам и был сразу очарован этой веселой безалаберной семьей. Отец Шурика и Нели, Виталий Иосифович Розен, познакомился с их будущей матерью в одном из дальневосточных лагерей Гулага. Из всех испытаний тогдашней поры Виталий Иосифович и Тамара Арсеньевна вынесли одно убеждение: в этой жизни у вас могут отнять все - дом, деньги, должность, уважение близких, все, кроме вашей личности. А сохранить личность можно, только если она есть. Поэтому детей так и воспитывали: главное, учитесь любить, чувствовать, приобретайте знания и умения, но никогда не лезьте вверх по социальной лестнице. Отец говорил:
- Чем меньший пост ты занимаешь, тем больше у тебя степеней свободы, а свободный человек - это счастливый человек!
А Тамара Арсеньевна добавляла:
- Ребята, солнце светит, трава зеленеет - разве этого мало? Когда-нибудь вы поймете, что это единственное счастье в жизни...
Младшие Розены усвоили родительские уроки и относились к обществу и карьере весьма несерьезно. Талантами их Бог не обидел, но трезво оценивая советскую действительность и собственную пятую графу, Неля и Шурик выбрали технические вузы. «Наука - это способ удовлетворять свое любопытство за государственный счет», - цитировала Неля Витальевна кого-то из американских физиков. Она выросла в Сибири, где родители жили еще долго по месту ссылки после лагерей. Сибирское воспитание, где прямота и независимость сочетались с дружелюбным отношением ко всему сущему, позволили ей отбиться от приема в ряды КПСС и выбрать себе интересную работу. В лаборатории металлофизики ее ценили, правда, считали «анфан террибль», зато позволяли говорить, что угодно, лишь бы дело делалось.
С Шуриком судьба распорядилась иначе. После второго курса политехнического они с Андреем поехали вместо стройотряда в ту памятную экспедицию по следам НЛО... Пригласил их в эту поездку заведующий кафедрой радиотехники Рэм Геннадьевич Харламов, который высмотрел парней в студенческом научном обществе. Он с улыбкой наблюдал, как стройный мальчишка с темными кудрями и глазами, в которых воплотилась вся скорбь еврейского народа, кидает сумасшедшую идею, а большой основательный Цыпин спорит с ним чуть не до драки, потом вносит свои коррективы, оба увлекаются открывшейся перспективой, что-то собирают, паяют, ругаются. Потом легкомысленный Розен остывает и удаляется гулять с девчонками, а Цыпин, засиживаясь в лаборатории до полуночи, все же доводит до ума их совместное изобретение. Приборчики РЦ ( Розен и Цыпин) дальше лаборатории никуда не уходили. Кому в то время нужны были электрические антикомарины? Или таймер «молочная каша», звонком зовущий хозяйку за секунду до того, как каша поднимется шапкой и зальет плиту? А ведь идеям, лежащим в основе этих простых устройств, и сам Рэм завидовал. Мальчишки об этом не подозревали и оба были удивлены и польщены, когда легенда политеха, сам Харламов, пригласил их с собой...
В том замечательном июле гурьба молодых людей под предводительством седого подтянутого профессора двинулась по грунтовой дороге с абалаковскими рюкзаками на плечах, неся палатки, оборудование, приборы к таинственному месту, где были обнаружены следы НЛО. Шли около трех часов, вдыхая медовый запах подмосковных лугов, остановились на краю большой поляны на опушке соснового бора. Неподалеку бил прозрачный ледяной ключ. От непривычно чистого воздуха у кого-то закружилась голова, а Рэм подшучивал, предлагая найти где-нибудь мотоцикл и в качестве противоядия приложиться к выхлопной трубе.
Хотя и не терпелось парням увидеть загадочные следы, но первым делом разбили лагерь, приготовили обед, извлекли и распаковали оборудование, и уж потом Харламов буднично сказал:
- Ну что, сталкеры? Пойдем сегодня в Зону?
«Пикник на обочине» братьев Стругацких успели прочитать все и сопоставление Зоны и их экспедиции аж дрожью пробило ребят. Как-то не складывалось - свежее разнотравье, кашка, лютик - и тайны Вселенной...
При дальнейшем знакомстве тайны оказались простыми и непостижимыми. На поляне было несколько кругов, как будто вдавленных огромным цилиндром в землю сантиметров на сорок в глубину. Диаметр каждого круга составлял около шести метров. И все.
Но Рэм предложил простой опыт: взять чурбак хотя бы двадцати сантиметров в диаметре и попробовать вдавить его в заросшую невысокой травой сухую почву. Причем без вспучивания на краях. И не на сорок, а на пять сантиметров. Постояв на чурбаке, попрыгав на нем, постучав по нему какими ни попадя тяжелыми предметами, участники экспедиции смотрели на загадочные круги уже с достаточным уважением и робостью, чего и добивался их руководитель.
А дальше началась рутина. Пробы земли, пробы воздуха, измерение высоты травяного покрова, регистрация цвета травы, наблюдение за приборами, записывающими влажность, атмосферное давление, температуру, магнитные и электрические характеристики. Опыты с добровольцами, которые в течение двух-трех часов находились внутри круга. Измерение кровяного давления, частоты пульса, описание ощущений. Все данные аккуратно вносились лаборанткой Танюшей в толстый журнал, хранившийся у Рэма. По вечерам - долгие посиделки у костра, песни Окуджавы, которые Шурик Розен пел так, что у остальных горло перехватывало от светлой тоски и любви, рассказы Рэма об истоках радиотехники, споры о происхождении их Зоны, анекдоты, веселые студенческие песни и над всем этим высокий небосвод с мохнатыми июльскими звездами.
Но когда кто-то из сталкеров, глядя в необозримую даль ночного неба, начинал фантазировать, откуда, мол, прилетели наши НЛО, Рэм Геннадьевич неизменно возражал:
- Нет, ребята, космос здесь ни при чем. Это все земное... Да вы не унывайте. На нашей Земле столько тайн, никакому небу не снилось. А может быть, он здесь и начинается, ваш далекий Космос...
Как часто бывает, одно из главных открытий было сделано случайно. У Димы Пятницкого, добровольца, вдруг начали отставать часы. Часы были кварцевые, фирмы «Сейко», привезенные Димкиным отцом из заграничной командировки. Отставать они просто не могли. И тем не менее после каждой испытательной отсидки внутри круга часы отставали ровно на полминуты.
Обдумав Димино заявление и выслушав рабочие гипотезы, вплоть до тех, что этим часам двух камней не хватает - на один положить, другим стукнуть, Рэм отправился на ближайшую почту, заказал оборудование, и через день ребята исследовали влияние круга на пьезомодуль кварца. Результаты оказались потрясающие - модуль менялся, незначительно, но постоянно! Харламов был озадачен, Шурику Розену, по причине флирта с хорошенькой голубоглазой Таней, было не до вывихов природы, а Цыпин просто заболел «кварцевой горячкой». Он ходил чумной, нападал на всех участников экспедиции и требовал ответа, от чего может измениться столь уважаемая константа?
Наконец, Шурик, которому до смерти надоел очумелый друг, оторвался от Танюшиных глаз и сообщил Андрею:
- От чего, от чего! От звука!
- Какого звука? - опешил Андрей.
- Громкого! - рассмеялся Розен. - Сидит там под землей инопланетянин, скучно ему, вот он и кричит: «У-у-у-у!». А у кварца от этого «У-у-у-у!» пьезоконстанты съезжают.
- Да ну тебя, - обиделся Цыпин. - Я же серьезно спрашиваю.
- А я серьезно отвечаю. Рэм говорит, что наши круги земного происхождения. Так?
- Так...
- Мы сами с тобой убедились, какая энергия нужна, чтобы выдавить такой круг. То есть это геофизический процесс, какая бы тайна за этим не стояла. Так?
- Ну, наверное, так.
- А чем сопровождаются геофизические процессы, землетрясения, например, или извержения вулканов?... Правильно, Татьяна Петровна, грохотом.... А что такое звук?... Правильно, отличник Цыпин, это упругие волны. Ну а что если вот эти загадочные геофизические процессы, у которых мы загораем, сопровождаются генерацией упругих волн другой длины? Скажем, инфразвуком, или ультразвуком...
- Ну, Розен, двойка вам по физике твердого тела. Мощности маловато у инфра- и ультразвука, чтобы деформировать кристалл. Длина волны велика.
Это вмешался Рэм, незаметно подошедший к бревну, на коем угнездились Шурик с Татьяной, Рэм, неизменно элегантный даже в походных брюках и куртке цвета хаки. Его синие льдистые глаза, несмотря на обещанную двойку, улыбались.
- Ну, тогда звук с очень малой длиной волны, - не растерялся Розен. - Сверхзвук, во! Может ведь такое быть, а, Рэм Геннадьевич?
- Все может быть, друзья мои, - уклонился от ответа Харламов. - Но каждую гипотезу нужно подкрепить «железом». Вот изготовите прибор, который зарегистрирует этот ваш сверхзвук, докажете его связь с изменением пьезоконстант, тогда вы правы. А так - это не гипотеза, а сотрясение воздуха-с.
Несмотря на охлаждающую концовку тирады Рэма, Шурик почувствовал себя победителем. Ведь не будь в его предположении зерна хорошей идеи, Харламов бы незадачливого теоретика с коровьим навозом смешал, натыкал бы носом во все ошибки и все это ровным благожелательным голосом.
Андрей Цыпин тоже остался доволен. Вынул-таки из лодыря Розена очередную сумасшедшую идею. Пусть он пока перед Танюшей хвост распускает, а мы эту мысль переварим, разжуем и усадим донжуана за работу, как миленького.
А Шурик, не подозревая о коварных Цыпинских планах, взял на гитаре пару аккордов и романтическим голосом спел Татьяне:
- Земля умчалась прямо из-под ног,
Нас в августовском небе позабыв..., - обнял ее за хрупкие плечи и повел в теплый синий сумрак.
- Куда вы? Комары заедят, - забеспокоился Андрей за соавтора.
- Не заедят! - гордо ответил Шурик. - У меня наш антикомарин на батарейках. Радиус действия - три метра. Уместимся, Танюша?
И Таня кивнула, пряча счастливые влюбленные глаза...
В этот момент солнце из-за горизонта осветило нижние края облаков, окрасив их в теплые розовые тона, так что облака стали похожими на осенние листья, парящие в вечернем небе. Почти невидимые алые рефлексы легли на деревья, отчего ландшафт стал тревожным и грозным, словно перед решающей битвой небесных богов...
Цыпин вздохнул, слушая, как в ельнике звенят аккорды гитары и поют счастливые молодые голоса:
- А мы пойдем по звездам напрямик,
Пусть этот путь не будет слишком прост.
Ведь мы не из породы горемык,
Совсем отвыкших в городе от звезд...
Глава 5
Андрей поймал себя но том, что широко и счастливо улыбается, вспоминая те давние дни. На душе полегчало, посветлело, и неожиданно пришло решение - надо поговорить с Нелей откровенно, не скрывая своих опасений. Все Розены имели такой дар - освещать путь, как маяк в штормовом море. Недаром к Тамаре Арсеньевне приезжали Нелькины подруги и Сашины друзья - поделиться горем, посоветоваться, просто выплакаться... Нет Тамары Арсеньевны. И Виталия Иосифовича тоже нет. Есть два памятника на маленьком сельском кладбище. Осталась Неля Розен-Шахова, веселая, толстая, кудрявая. Неля обожала готовить, угощать гостей и пугать их неожиданными замечаниями типа: «Организм, неспособный переварить немытые фрукты, должен освободить биосферу». Только Андрей знал, какая мыслительная машина скрывается за этой мирной внешностью. Большинство сумасшедших идей Шурика рождалось в общении за чашкой кофе со старшей сестрой. Сам Александр Витальевич этого не замечал, а вот Цыпин, поучаствовав в нескольких таких интеллектуальных разминках, с удивлением наблюдал как Неля, нещадно дымя своей неизменной «Явой», шутя расправляется с большинством признанных аксиом, сдирая с них словесную шелуху и представляя проблему с вытащенными наружу противоречиями, голенькую и готовую к решению. Иногда решение было таким сумасшедшим, что у Цыпина внутри все холодело, а Шурик просто смеялся и отмахивался от сестры:
- Нелька, ты помнишь свои студенческие стихи: «У того цветные сны, значит - шизофреник!». Это ты про себя писала, факт.
- Сам ты ушастый какаду, - беззлобно парировала она , и разминка заканчивалась смехом и взаимными подначками.
Конечно, они с Шуриком не говорили Неле, да и вообще никому не говорили, поскольку были связаны подпиской о неразглашении, о том, что произошло после их летней экспедиции.
А тогда после полугода мучений, разочарований, проб и ошибок они все-таки создали и продемонстрировали Рэму прибор, регистрирующий гиперзвуковые колебания. Через неделю их вызвал к себе ректор и сообщил, что со следующего семестра студентов радиотехнического факультета Розена и Цыпина переводят в Институт Контрпропаганды на физико-техническое отделение. Ребята переглянулись в полном недоумении - они о таком институте впервые слышали. Да и на фиг он им сдался, им и в политехе неплохо... Но ректор, предупреждая невысказанные вопросы и возражения, сказал, чтобы не рыпались, поскольку это распоряжение поступило от инстанций, которым не перечат, и добавил:
- Гордитесь, чудаки, вам выпал шанс один из миллиона. Туда ведь страна самые светлые умы собирает...
Для непосвященных числились они по-прежнему в политехническом, но на факультете ТСВ, - теории слабых взаимодействий, базирующейся в Долгопрудном при Московском физико-техническом институте. Однако, учили их там далеко не одной физике... Один из руководителей Андрея по курсу телекинеза для разминки по утрам взглядом двигал граненый стакан по полированному столу. В другой лаборатории изучали воздействие психотропных препаратов на раскрытие воображения по методике Карлоса Кастанеды. У Андрея, слава Богу, никаких экстрасенсорных способностей не нашли. Единственное, чему он научился, да и то с большим трудом, так это видеть ауру собеседника.
- Вам, физикам, мозги нужны ясные и светлые. Так что не напрягайся, тебе достаточно знать, что все это существует, - посоветовал ему куратор. - Занимайся своим делом, а мы найдем, где твои приборы применить.
Да и сам Андрей уже понял, что для него весь волшебный и страшный мир магии - всего лишь спектр частот пока неизвестной энергетики, которую надо определить, измерить и приспособить к насущным потребностям человечества. Что ж, эта задача была ему по душе и он быстро освоился с порядками Конторы, как называли это странное учебное, а может быть, научное заведение преподаватели. Его не тяготила секретность, отсутствие веселых компаний и вечеринок. Девушки у него не было. В то время Андрей был тайно и безнадежно влюблен в Нелю. Он с первого знакомства по-детски потянулся к ней, рядом с Нелей ему было хорошо и уютно, словно с бабушкой. Однажды, на свою беду, он завел разговор о жене Грибоедова.
- Нино Чавчавадзе, - кивнула Неля. - Жизнь и дела твои бессмертны в памяти русских...
Лицо ее стало строгим, глаза заискрились теплым зеленым светом, и Андрей погиб сразу и надолго.
Как ни странно, но Шурику Розену в Конторе тоже нравилось. Он буквально вцепился в курс «Алгоритм изобретения» и достаточно скоро освоил его так, что стал признанным авторитетом по решению всех тупиковых задач.
Андрей опасался, что друг его, веселый ловелас, не выдержит здешнего полу- монашеского распорядка. Однако здесь их обоих ждал сюрприз.
- Ты знаешь, кого я встретил вчера? - Розен выглядел смущенным и радостным. - Танюшу, лаборантку из экспедиции!
- Ну! А как она здесь оказалась?
- Это мы с тобой оказались, а она, между прочим, старлейт, в 29 отделе работает... Высшее образование, три языка знает. А ведь какой дурочкой прикидывалась, артистка!
Нежные пальчики старшего лейтенанта Татьяны Антоновой оказались железными, и Розен ахнуть не успел, как стал женатым человеком. Неля сноху недолюбливала и при случае рассказывала анекдотические ситуации, в которые сама же попадала из-за лживости и лицемерия очаровательной родственницы. Ведь она не знала, что там, где Танечка работала, это был единственный способ существования. Для непосвященных у Антоновой имелась легенда - переводчик технических текстов в одном из московских НИИ... Андрей подозревал, что переезд Розенов в Канаду был делом цепких ручек Татьяны, к тому времени уже капитана спецслужбы. А то бы с какой стати даже в нынешние времена Контора выпустила за рубеж одного из своих секретных специалистов?
Через несколько лет, когда юношеский восторг от лавины новых знаний и неограниченной возможности творчества немного поостыл, Цыпин начал замечать, что и сюда, в Контору, стали просачиваться кумовство и равнодушие, охватившие страну еще с семидесятых лет. То один, то другой из учителей Андрея, как на подбор, умные и талантливые люди, уходили на пенсию или вообще исчезали из поля зрения, а на смену им появлялись холеные личности с непроницаемыми глазами, умеющие гладко выступать по бумажке и осуществлять общее руководство. С ними у высокого начальства хлопот поубавилось, ведь у них не было никаких завиральных идей, нового оборудования они не требовали, но зато как умели отчитываться! С процентами, графиками, красиво начерченными в конструкторском бюро, с неуклонным ростом достижений в разоблачениях эзотерических учений, каковые являются очередными происками загнивающего империализма.
Поначалу особой тревоги у Андрея эти личности не вызывали, он даже развлекался, когда руководители заявлялись к нему в лабораторию, выдавал им порцию научной абракадабры и едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, глядя, как они с умным видом кивают головами.
Однако постепенно их осторожные вопросы и вполне определенные указания озадачили и встревожили Цыпина. Не такие уж они и дураки, как ему казалось. И направление исследований, на которое медленно, но неуклонно переводились стрелки во всех технических подразделениях, ему очень не нравилось. Контора, конечно, и раньше заботилась о благе страны весьма своеобразно, разведка есть разведка, грязное, по существу, дело, но чтобы такое! Андрей просто не поверил себе. Розен ему тоже не поверил.
- Ну, ты брат, параноик, честное слово! А рогатые демоны и огненные знаки тебе не чудятся?
Правда, веселость Шурика показалась Андрею несколько искусственной. Да и взгляд он отводил. И разговор перевел на домашние дела чересчур поспешно. И хотя Цыпин с удовольствием выслушал рассказ друга о том, как Неля свихнулась на экстрасенсорике, подспудная тревога от этого только усилилась.
- Нет, ты представляешь, вваливаемся мы к ней в гости, а у нее сидит мадам - вся из себя разодетая, в ушах - по бриллиантику, в движениях этакая томная грация, светская львица, да и только. У моей Татьяны рожа каменеет, как всегда при виде красивой бабы, а львица на нас ноль внимания и глубоким контральто говорит Нельке: «Огромное вам спасибо, я через неделю приеду, вы меня просто спасли...». Нелька сует нам по чашке кофе, выпроваживает даму, возвращается с довольной физиономией, хоть лимон ей предлагай, чтобы с Татьяной уравнять. Дама оказалась певицей из Большого Театра, что-то у нее с голосовыми связками. Ей, видишь ли, никакой электрофорез не помогал, а Витальевна одним сеансом вылечила.
- Да ну? - улыбнулся Андрей, осторожно прихлебывая теплую чуть желтоватую воду, которую Татьяна почему-то называла чаем. - А как у них в институте дела?
- Какой институт! - возмутился Шурик и достал из холодильника графинчик с зеленой прозрачной жидкостью. - Развалился их институт, всех гулять за свой счет отправили. Неля теперь в какой-то фирме бухгалтером работает... Слушай, давай пригубим по маленькой, пока моя кобра не видит. Да не принюхивайся, это же напиток богов. Татьяна рецепт достала - водку через фильтры очищает, потом настаивает на смородиновых почках. Мне, зараза, не дает, только нужных гостей угощает. Ну, вздрогнули, пусть им, гадам, меньше достанется!
А через неделю чета Розенов уехала в Канаду. И так внезапно, что Шурик даже не пригласил Андрея на прощальный банкет.
Цыпина забывчивость друга не обидела, а озадачила. Видимо, Розен просто побоялся встречи, и это могло очень много значить... Поразмыслив, Андрей объявил своим работникам и начальству, что у него творческий кризис - такое уже бывало, когда он заходил в тупик - и отправился в архивный отдел. Архивы Конторы было необъятны - они вмещали сотни тысяч книг и документов, накопленных многолетней работой секретных служб. Прежний руководитель выхлопотал Андрею практически неограниченный допуск ко всем материалам архива за исключением отдела компроматов, куда имели допуск только два или три человека из высшего звена власти. Но все остальное было к услугам Цыпина. Правда, раньше он своим допуском не пользовался. Он копался только в специальной технической литературе и регулярно получал от отдела информации переводы украденных спецслужбами материалов необходимой ему тематики.
Сейчас он искал другое. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть его догадки, нужны были материалы исследований двадцатых - тридцатых годов. Однако на третий день, принеся Цыпину в светлую комнатку, оборудованную железными решетками, очередную кипу пухлых отчетов на пожелтевшей бумаге, сотрудница архива, седая сухощавая дама в темном костюме английского покроя, заглянула в крохотную записную книжку, поправила мизинцем золотое пенсне на носу и великосветским тоном произнесла:
- Андрей Валерьевич, не соблаговолите ли Вы встретиться с начальником нашего отдела в пятнадцать - ноль-ноль в его кабинете?
- Да, конечно, - рассеянно ответил Андрей. - А где это?
- Я Вас провожу, - церемонно сказала дама и удалилась походкой герцогини.
Оставшись один, Андрей открыл отчет, но строки показались ему полосками иероглифов. « Что бы значил этот вызов?, - думал он встревоженно. - Неужели догадались? Закроют доступ к материалам, а я уже почти у цели...» Наконец, взяв себя в руки и углубившись в принесенные документы, он понял, что докопался до истины. Здесь были данные, которые подтверждали самые худшие его опасения. Какое уж там благо человечеству! Техника у них, слава Богу, была слабовата, а то подумать страшно, во что великий Вождь и Учитель мог превратить страну...
Без пяти три он собрал папки, сдал их строгому служителю, еще раз подтвердил, что никаких заметок не делал - какие заметки, если по всему потолку объективы телекамер! - и вслед за молчаливой провожатой отправился навстречу своей новой судьбе.
Глава 6
Архивариус, как за глаза называли директора секретного архива, был персоной загадочной. Фамилии его никто не знал и редко кто видел когда-нибудь. По засекреченности эта должность приравнивалась к должности Главного Конструктора в эпоху создания атомной бомбы и ракет-носителей. Поэтому Андрей, толкая тяжелую дубовую дверь, помимо понятного трепета испытывал еще и жгучее любопытство - что за человек вызвал его?
Действительность вполне соответствовала его ожиданиям. Убранство кабинета напоминало египетский зал в Музее Изобразительных искусств. Та же мрачная монументальность, неяркие серо-коричневые краски, особая тишина притаившейся в углах тайны тысячелетий. Здесь были даже папирусы, они лежали в прозрачных футлярах на длинной полке вдоль стены, украшенной барельефами. И свет был особенным. Ничего похожего на окна и светильники Андрей не заметил, однако, казалось, что стены, пол и потолок излучают приглушенное золотистое свечение... Ошеломленный увиденным, Цыпин не сразу заметил хозяина кабинета и вздрогнул, услышав его негромкий певучий голос с едва уловимым акцентом:
- Ну что, напугала вас госпожа Нарышкина?
Андрей резко повернулся и увидел маленького человечка с седой гривой не очень ухоженных волос и пронзительно-ясным взглядом. «Эйнштейн..., нет, скорее король Лир в фильме Козинцева», - ни с того, ни с сего пришло в голову Андрею, пока он мямлил нечленораздельный ответ.
- Да вы садитесь, Андрей Валерьевич. Разговор у нас будет долгий.
Архивариус посмотрел на Андрея с одобрительной искоркой в глазах, как будто знал о нем что-то очень хорошее, о чем и сам Цыпин не подозревал.
- Чайку сейчас попьем... Анастасия Федоровна его замечательно заваривать умеет. Незаменимая она у меня помощница. А как держится, заметили? Прав был Михаил Афанасьевич, кровь, она о себе говорит...
Под журчание этих уютных фраз Андрей постепенно пришел в себя, уселся на старинный массивный стул с выгнутой спинкой за небольшим столом напротив Архивариуса. Тот почти утонул в глубоком кожаном кресле, единственном, пожалуй, современном предмете среди остальной обстановки, несущей печать древности и неповторимости. Стол, за которым они сидели, был изготовлен из какого-то драгоценного дерева, темно-красного, с красивым узором древесины и шелковистого на ощупь. Но самой большой загадкой в этом великолепии была личность хозяина. Андрея не обманули его простота и непринужденность. Такая способность быть самим собой в любых обстоятельствах ему встречалась крайне редко и под ней обычно таилась громадная внутренняя сила... «А ну-ка мы на его ауру посмотрим»... - решил Андрей и сосредоточился, фиксируя внимание сначала на тонком сероватом слое более плотного излучения, а затем уже переходя на следующий уровень восприятия. Но вместо ожидаемого цветного ореола он увидел нечто совершенно несообразное. Куда-то исчез сумасшедший король с седыми нечесанными прядями и морщинистой шеей, а потом наплывом, словно из невообразимой дали, придвинулась к нему высокая фигура человека в белом ниспадающем плаще. А какое лицо! Темные глаза, словно без зрачков, тонкие черты филигранной лепки, высокий лоб и звездный венец над ним... Правая рука человека была протянута вперед раскрытой ладонью вверх...
Андрей прикрыл глаза и потряс головой, сбрасывая наваждение...
- Да что с вами, Андрей Валерьевич? Вы меня совсем не слушаете...
Архивариус стоял рядом и, глядя на него, Цыпин с трудом подавил порыв бежать без оглядки из этого странного кабинета. Вроде все как у людей - белый пушистый свитер, легкая синяя куртка с металлическими пуговицами... но развернутые плечи и протянутая вперед рука - раскрытой ладонью вверх... И когда это он успел встать из кресла и обойти стол? Секунды ведь не прошло...
Если бы в этот момент не появилась госпожа Нарышкина, неся поднос с печеньем и большим фаянсовым чайником, распространявшим душистый аромат, Андрей точно ударился бы в позорное бегство под любым предлогом. Но Анастасия Федоровна, почувствовав его панику, улыбнулась с неожиданной теплотой и лукавством и мягко укорила Архивариуса:
- Ваше превосходительство, опять вы со своими штучками... Смотрите, как кадета напугали...
- Сам виноват, - тонкие губы его превосходительства тронула та же лукавая улыбка. - Ишь ты, пришел в кабинет к начальству и тут же давай ауру рассматривать. Никакой субординации у нынешней молодежи!... А чай у вас, как всегда, божественный, княгиня...
Архивариус с неожиданной галантностью склонился к руке Анастасии Федоровны и получилось это у него изящно, естественно и без малейшего наигрыша. Затем он вернулся в свое кресло и Андрей отметил далеко не стариковскую легкость и точность всех его движений.
- Тогда поделом вам, Андрей Валерьевич!
Анастасия Федоровна принесла откуда-то из сумеречных глубин кабинета две снежно-белые чашки с блюдцами, налила в них чай и с достоинством удалилась.
- Пейте, пейте, - подбодрил Андрея Архивариус. - Такого напитка вы еще не пробовали.
Андрей сделал несколько глотков и с удивлением почувствовал, что сегодняшнее смятение и тревога последних дней отступили, пришла ясность мысли и внутренняя свобода, будто разжались тиски, сжимавшие сердце...
- Ну так вот, - продолжил собеседник, отставив пустую чашку и откинувшись к спинке кресла . - Вы все поняли, нашли материалы, подтверждающие ваши догадки, и что-то уже для себя решили. И что собираетесь делать?
Андрей, уже ничему не удивляясь, встретился глазами с Архивариусом и под пронзительной синевой его взгляда понял, что увиливать бесполезно.
- Разбить приборы, - откровенно сказал он. - Уничтожить записи и прекратить все исследования.
- Не дадут, - покачал головой Архивариус. - Накачают вас соответствующими препаратами и будете работать, как миленький. Превратитесь в этакое интеллектуальное животное... Вам этого хочется?
- Нет. А что же делать? Вы поймите...
- Иваном Петровичем меня величают, - подсказал собеседник.
- Вы поймите, Иван Петрович, если они используют мои исследования в этом направлении, это же...,- Андрей задохнулся от волнения.
- Знаю, - спокойно ответил Архивариус. - Мы давно следим за вашей работой и понимаем во что это может вылиться.
- Кто - вы? - растерянно спросил Андрей.
- Мы, - ответил Архивариус и повел сухой белой рукой вокруг себя. - Мы. Со временем вы поймете. А пока вот вам тезисы, постарайтесь их запомнить в точности. Через неделю будете отчитываться перед высоким начальством, представьте проведенные исследования так, как здесь написано. В сущности, это и есть главное направление вашей работы. И никакой самодеятельности, Андрей Валерьевич, прошу вас. Возвращайтесь в лабораторию, изображайте трудовой энтузиазм, об остальном мы позаботимся.
Глава 7
Через неделю, отчитываясь перед комиссией, в которую входили и непроницаемые холеные рожи, и незнакомые лица, Андрей в точности выполнил указания Архивариуса. После непродолжительного совещания комиссия вызвала Цыпина перед свои очи и председатель, с неудовольствием глядя на его массивную фигуру, сообщил, что результаты работы лаборатории комиссией признаны неперспективными.
- Ваш э-э-э, гиперзвук, - председатель поморщился, как будто произнес что-то неприличное, - не соответствует профилю деятельности нашей службы. Есть мнение, что вашу лабораторию следует передать в другое ведомство под руководством Юнеско.
Председатель еще раз поморщился и почти человеческим тоном добавил:
- Поймите нас, Андрей Валерьевич, финансирование сокращается и мы не можем направлять государственные деньги на малопонятные академические исследования. Так что скажите спасибо, что не на улицу. Недели вам на перебазирование хватит?
- Хватит, - ответил Андрей, с трудом скрывая изумление и радость. - Только скажите, куда вы нас выставляете?
- Вот, познакомьтесь с вашим новым начальством, облегченно вздохнув, сказал председатель. - Теперь все организационные вопросы к нему.
Навстречу Цыпину поднялся из-за стола высокий худой мужчина, и хотя он ничем не походил на Архивариуса, пронзительно-ясный свет его синих глаз окончательно убедил Андрея, что произошедшее отнюдь не счастливая случайность...
Через неделю группа Андрея перевезла свое оборудование в небольшой особняк у площади Коммуны со скромной вывеской «Лаборатория теории эволюции». Помимо технического персонала, в лаборатории появился штатный философ, Лева Библер, успевший в застойные времена опубликовать крамольную книжку «Мышление, как диалог». В книге, вопреки всем основоположникам диалектического материализма, доказывалось, что для творческого мышления необходим выход за пределы логики и круга знаний. И хотя Лева тщательно замаскировал свои бандитские выпады мощной терминологией, кое-кто понял, что незавершенные фразы о внутреннем диалоге ведут к признанию существования Бога или информационного поля или еще чего-нибудь, в такой же степени недопустимого... Отступника Библера немедленно взяли в оборот и чуть было не приклеили диагноз вялотекущей шизофрении, однако нашлись добрые люди, диагноз Библеру отменили , устроили оператором в котельную, где во время дежурств Лева мог свободно разрабатывать крамольную философскую концепцию.
Вооруженный своей методикой, Лев Анатольевич без особых трудностей постиг основы работы Цыпина и ввел их в картину мира, представшую перед ним за долгие годы его одиноких размышлений. Подслеповато мигая серо-голубыми глазами за сильными стеклами очков, он мог часами спорить с Андреем, развивая и уточняя учение, возникшее как сплав восточной мудрости и западной философии , пока не приходила одна из его почитательниц, чтобы замученного Библера накормить, напоить и спать уложить. Сутулый, беспомощный в быту Лева пользовался необъяснимым успехом у прекрасного пола. У любой женщины при виде его просыпался материнский инстинкт. Дамы наперебой обихаживали бесприютного одинокого философа, соперничая между собой и сурово поглядывая на Андрея.
Результатом такого сотрудничества технаря и философа явилось несколько статей, насыщенных субъектами, предикатами, техническими терминами, напечатанных в солидных международных изданиях. Статьи преследовали две цели - во-первых, сильные мира сего, еще интересовавшиеся разработками в области гиперзвука, окончательно решили, что это очередная академическая заумь, во-вторых, те десять человек, которые смогли понять суть, стали верными союзниками и корреспондентами маленькой московской лаборатории. Теперь Андрей мог беспрепятственно продолжать работу и даже раз в год выезжать с Левой на солидные симпозиумы.
Но в последний раз в Канаду он ездил один. Перед отъездом пошел на Ваганьковское, постоял над свежей могилой, где еще не было памятника, только ограда да хвойные венки с траурными лентами... Лева заболел через полгода после того, как отец и мать Андрея погибли в автокатастрофе. Андрей тяжело переживал трагедию, грыз себя за то, что за последние годы ни разу не выбрался в Самару, подолгу смотрел на фотографию, где, обнявшись, стояли его родители, молодые, веселые, живые... Чуткий Лева старался не докучать Андрею своими проблемами и мужественно терпел начавшиеся осенью мучительные головные боли. Когда терпеть стало невмоготу, он, не говоря никому, отправился в районную поликлинику, где ему безапелляционно заявили, что это отит, воспаление среднего уха, отправили на физиотерапию, и прогревали до тех пор, пока Лев Анатольевич не упал без сознания на кухне у одной из своих влюбленных покровительниц. Дама нажала на все имеющиеся рычаги, Леву поместили в Институт Мозга, но было уже поздно. Слишком велика была опухоль. Операцию все-таки сделали, но, как и предсказывал профессор, Лева умер через час после того, как наложили последний шов.
Вечером перед операцией Лев Анатольевич выгнал из палаты рыдающих женщин, подозвал Андрея и сказал:
- Андрюша, не бери в голову, это все ерунда. Лучше слушай сюда, я давно хотел с тобой поговорить... Не получалось... Формулировки искал... Доказательства...
Он помолчал, а потом продолжил совсем другим тоном, словно стремясь накрепко вбить в голову Андрею свои мысли:
- Пойми, мы с тобой на пороге нового мира. Старое разваливается и рождается новое. Тютчев писал:
«Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые...
Лева говорил тихо, умолкая, когда очередной спазм боли перехватывал его дыхание.
- Наши с тобой теории в принципе верны, и приборы у тебя замечательные, но все это пойдет коту под хвост, пока мы ..., то есть, ты... не найдешь мозг-посредник... Не технология - главное, а человек. Ты создал мост... А нужен тот, кто шагнет по мосту. В ноосферу... к высшей энергетике... Помнишь, у Тейяра де Шардена, о появлении первой искры самосознания... поэтические строки... Трудно только первым, а дальше пойдет лавиной... Ты понял? Ищи человека... И... до свидания. Даст Бог, встретимся...
Глава 8
- Да, надо идти к Неле, - сказал себе Андрей, вытащил чип из вакуумной печи, снял халат и шапочку и стал снова Медвежонком Цыпой, как звал директора за глаза весь персонал. Воспоминания захватили его, но тревога от этого стала еще острее. Он вспомнил, как глухо стукнуло сердце, когда он посмотрел в глаза Ане Державиной. Словно Лева откуда-то из небытия дал знак - вот оно...Но откуда было ему знать, милому гениальному чудаку, что эта искра может быть не только новой ступенью развития человечества, но и страшным оружием. С тех пор, как Цыпин понял, что Анечкино сознание с помощью его приборов создает устойчивый канал связи с неведомым полем, его душа разрывалась между радостью и страхом. Хорошо, что связь еще не осознана, все проведенные опыты пока сводятся к улавливанию и расшифровке гиперзвуковых сигналов, но и эта информация уже взрывоопасна. Теперь, как никогда, ему нужен был союзник - умный, смелый и такой, которому полностью можно доверять.
Хорошо, что Неля оказалась рядом, нежданно-негаданно став одной из самых близких его соратниц. Мальчишеская любовь давно переросла в глубокое чувство уважения и полного доверия. Не зря Андрей еще тогда, в восьмидесятые, начал подкидывать ей эзотерическую литературу. Небольшой толчок, а какие дал результаты!
Но не успел он и шага сделать, как дверь распахнулась и в кабинет влетел взъерошенный предмет его размышлений, Розен- Шахова собственной персоной. На ней был темно-синий строгий костюм, белая блузка, дорогие изящные туфли, но даже этот деловой наряд не сделал из нее современную элегантную женщину. Лацканы костюма были обсыпаны пеплом, воротник блузки съехал вбок - Неля есть Неля, во что ее не наряди.
- Слушай, Цыпа! - забыв, как всегда, поздороваться, выпалила нежданная гостья. - Мы тут с Анечкой малость зациклились. Пойдем, пообщаемся.
По дороге в лабораторию она быстро ввела начальника в суть проблемы.
- Понимаешь, решили мы снять у Анечки раздражение. Ну, сам видишь, сидим в четырех стенах, вкалываем, как черти, никаких развлечений. Поневоле озвереешь. Методика есть - погружаешься в это чувство, выясняешь, откуда произошло, доводишь до абсурда и все тип-топ. Ну и топчемся на одном месте ни туда, ни сюда. Поприсутствуй чуть-чуть, может что-то проявится...
Анечка сидела у стеклянного столика и с невинным видом пила кофе.
- Так, сознавайтесь дамы, что вы тут натворили? - с озорной улыбкой спросил Цыпин. Ничего он не мог с собой сделать, как ни старался быть строгим и занудливым, но при встрече с Анечкой все в нем смеялось и пело.
- Давай, Аня, в раздражение, - Неля села напротив и жестом показала Андрею на кресло, стоящее поодаль.
- Да моего-то уже нет, - извиняющимся тоном ответила Аня. - Могу через Лиацею.
- Давай через Лиацею.
Аня с сожалением посмотрела на недопитый кофе, поставила чашку на стол, чуть откинула назад голову, сцепила тонкие пальчики...
- Утро...Хорошее, солнечное, тихое... Надо вставать... Но на душе мутно, злоба какая-то, раздражение. Нарастает, душит, прямо как волной захлестывает, горько на сердце, хочется плакать, кричать... Кидаю кувшин в прислужницу, вскакиваю, топаю ногами. Знаю, что распускаться нельзя, чувство стыдное, запретное, но от этого злюсь еще больше.
Андрей наблюдал за Аней, и , как всегда, поражался ее преображению во время сеанса. Только что она была здесь, улыбалась, пила кофе, чуточку кокетничала, ну совсем обыкновенная, очень милая, очень земная... Но прошла минута, и как будто прозрачная стена разделила ее и весь здешний мир. Неуловимо изменилось тонкое овальное лицо - черты его стали твердыми, точеными, ушел свет из теплых темно-карих глаз и глаза стали далекими и холодными, как зимнее звездное небо... Да, бедный Форн...
- Почему запретное, Аня? Давай-ка туда поглубже.
- Потому что там темная сила. Нельзя. Учителя говорили - нельзя.
- Ну вот уже час торчим на этом «нельзя»! Андрюша, будь за Учителя, скажи, что можно!
- Можно, малыш, - послушно говорит Андрей. Сам бы он предпочел срочно подождать, посмотреть расшифровку сигнала, да где уж тут! Сопротивляться натиску мадам Шаховой во время сеанса бесполезно, а для нее все темные силы - чепуха собачья, бред суеверного сознания. Одна надежда, что запрет достаточно силен...
Но Анечка вздыхает, бледнеет, прикрывает глаза.
- Так, глубже... Ага, злоба-то от страха. И время другое... Лес. Никакого жилья. Отряд какой-то что ли... Или войско. Или кочевое племя во время длительного перехода. И страх. Стою, ощетинившись. Вот-вот будет битва, и мне страшно. А страх показывать нельзя, потому что другие не боятся. Они воины, хорошая драка им - радость. У, рожи зверские, глаза горят, а тут внутри все холодеет.
- Спокойно, Анечка. Как ты выглядишь, во что одета?
- Короткое одеяние, по-моему, из шкур, длиной до середины бедра. Ноги голые, обветренные в шрамах. Кожаные наколенники. Меч - короткий и широкий с маленьким круглым эфесом. Он у меня за поясом. ..
«Нет, а на Нелю посмотрите! - сказал себе и всем воображаемым оппонентам Андрей. - Откуда что берется? Где рассеянность, безалаберность, спрашиваю я вас? Взгляд острый, сосредоточенный, как у хирурга во время операции. А голос-то! Низкий, повелительный и музыкальный, за таким голосом и в преисподнюю пойдешь...»
- То есть это не Избранные? И ты не Лиацея?
- Нет, что ты. Это гораздо древнее. И страшнее... Потому что вслед за страхом приходит ярость. Извне. Как будто черный канал открывается и откуда-то сверху спускается злобная сила. Слепящее чувство. И необоримое.
«Еще бы!, - сказал себе Андрей, увидев, как неузнаваемо изменилось Анечкино лицо, по-волчьи вздернулись губы, хищно блеснули глаза...- Ну и ну...»
- Продолжай, - мягко и спокойно сказала Неля.
От звуков ее голоса напряжение ушло, дикий зверь с ощетиненным хребтом исчез, восстановилось status quo - отрешенность, сосредоточенность, покой...
- М-м-да.. - Анечка улыбнулась и покрутила головой, как бы стряхивая древнее колдовство. - Понимаешь, мой пращур, он, по нашим меркам интеллигент. Не будь у него таких способностей, в первом же бою бы убили. Но эта вот сила дает ему хитрость, дьявольский расчет, нечеловеческую жестокость. Боже! Боже! Что я там делаю! Нет, нельзя об этом говорить! Не могу! Страшно...
- Надо, Аня, - все также мягко сказала Неля. - Ты же не хочешь, чтобы это застряло в твоем подсознании?
- Попробую... Так, начинается... Уходит страх. Прыжок,... мгновенный удар мечом. Еще удар и еще... Не боишься ни боли, ни смерти - главное, убить, растерзать грудь, выдавить глаза, а при этом скорость и реакция - на порядок выше, чем у остальных. И откуда-то знаю все развитие битвы на несколько мгновений вперед. Вон тот рванется ко мне, а этот запутается в кустарнике и сам шмякнется, его можно не принимать в расчет. Проскакиваю между двумя врагами - по сравнению со мной у них движения, как в замедленной съемке - одного убиваю коротким ударом меча, у другого левой рукой просто вырываю горло. Сила нечеловеческая! И бешеная упоительная свобода - рвать и уничтожать ненавистную плоть, вселять ужас, чувствовать свое могущество и чужой трепет...
- А что за сила, Аня? Что-то похожее на Голос?
- Нет. Голос - это гармония, единение с другим миром, а здесь чернота, порабощение. С Голосом можно спорить, а эта сила накатывает, ты становишься ее орудием, беспощадным, без запретов. Зато когда кончается бой... когда никто не видит... приходит расплата... Слабость... тошнота... изнуряющая рвота. И я знаю, это всегда бывает - когда сила отхлынет, так плохо, такое мучение, наверное, как ломка у наркомана. Поэтому он сам, мой предок, боится своей силы, не зовет ее, не молится ей. Так что здесь совсем другое... Хотя...
- Давай, давай, Анечка, вспоминай! Это очень важно! Когда ты еще эту силу чувствовала?
- Когда? Сейчас, подожди... Помнишь, мы с тобой пытались увидеть, как выбирали Лиацею? Куча орущих младенцев, кто-то из Учителей водит ладонями у каждого над головой, в результате отбирает меня и еще двоих. А дальше, вот теперь я это ясно вижу - нас топят в воде священного озера. Те двое малышей так, по-моему, и захлебываются, а я ... Накатывает страх, а потом появляется сила, я бью руками куда попало, вцепляюсь в ладонь Учителя, который топит меня, а сила такая, что я своими слабыми ручонками, чуть ли пальцы ему не ломаю, он отдергивает руку, я вырываюсь на поверхность, дышу, плыву - а Учитель берет меня, поднимает высоко и говорит: «Лиацея!»... Да, все так - сначала страх, а потом необоримая черная сила... Как вот только что...
- Ага! - торжествующе изрекла Неля. - Все-таки не две разные силы, не два разных мира, а просто другие уровни взаимодействия! Вспомни «Молот ведьм», - ведь не зря в средние века женщин так и испытывали. Выплыла, значит, имеет связь с черной силой... Вот дураки-то! Воспитай эту ведьму - и получишь святую прорицательницу, а?
- Ну, не знаю, как насчет пророчеств, а подраться ты тоже специалист, - подначил Нелю Андрей. - Особенно пивными бутылками...
Что там с пивными бутылками произошло, Андрей сам толком не знал, но эта фраза была любимым приколом Шурика Розена, когда, по его мнению, сестра уж чересчур задавалась. Неля сразу краснела, сердилась и умолкала.
На этот раз подначка сработала, как всегда. Неля смутилась, рассердилась, потом овладела собой и рассмеялась:
- А откуда ты знаешь, может, я тоже ведьма?
- Кто спорит, конечно, ведьма. Ты в зеркало на себя посмотри - глазищи зеленые, волосы рыжие - топить тебя пора в нашем пруду!
- Это я вас всех утоплю, начальники! - фыркнула Анечка. - Где кофе для рабочего класса? Где бутерброды? Голодом морите пролетариат, буржуи!
- Точно, - поддержала Аню Неля Витальевна. - Андрей, не создавай революционную ситуацию, пойдем обедать.
- Ну, конечно, у вас всегда руководитель виноват, - возмутился Андрей. - А кто меня сюда притащил, можно сказать, насильно? Кто меня от работы оторвал?
- Ну, ладно, ладно, не сердись. Пойдем в столовую, Ираклий там тебе опять деликатесов наготовил, авось и нам достанется. Я утром видела - Водяной на кухню трюфеля тащил.
- Трюфеля мои! , - грозно заявил Цыпин. - И кто посягнет - лишу премии. Одна радость в вашем медвежьем углу, поесть по человечески, и ту норовят отнять.
Глава 9
Институтская столовая с шеф-поваром Ираклием Схиртладзе была гордостью и отрадой Андрея. Какими коврижками заманили сюда, в Зарю, огненно-рыжего грузина, неизвестно, но место ему было, конечно не тут, а в каком-нибудь раззолоченном ресторане на Тверской.
Правда, сам Ираклий отзывался о московских гурманах не очень уважительно:
- Вах! Что они понимают в настоящей еде? Им главное в обеде - цена! Чтобы потом своим шестеркам говорить - слушай, я на двести баксов кушаю!
Кормили сотрудников института завтраками и обедами бесплатно и вволю. Завхоз, энергичная местная инженерша Мурылева, быстро наладила связь с местными огородниками. Плотники и стекольщики за неделю привели в порядок полуразрушенную теплицу. Кур, яйца и свинину поставляли окрестные фермеры. Даже поселковых забулдыг Мурылева пристроила к делу - они снабжали Ираклия грибами, которых в окрестных заповедных лесах было преогромное количество. Росли здесь рыжики, маслята, крепкие толстоногие боровики с темно-коричневыми шляпками, загадочный гриб «баран» - счастье грибника, необычайно вкусный в любом виде. А уж когда Мишка Филин, по прозвищу «Водяной» принес настоящие белые трюфели, Ираклий вообще дар речи потерял. Зато после того как он заплатил за сей дефицитный продукт по таксе московских ресторанов, дар речи, в свою очередь, потеряли добытчики, срочно стали отлавливать бродячих псов и тренировать их на поиск трюфелей по примеру Мишкиной Кнопки.
Бывшую химлабораторию на втором этаже института под руководством Ираклия местные умельцы отремонтировали и превратили в стилизованное подобие деревенской избы: бревенчатые стены, белые полотенца с петухами, деревянный некрашеный пол, сияющий яичной желтизной, пучки душистых трав, гирлянды золотистого репчатого лука и перламутровые плети чеснока. Непостижимым образом горская Ираклиева душа угадала атмосферу русской неспешной старины, не имеющий ничего общего с потоком кича и псевдонародной безвкусицы, и в столовой хотелось ходить степенно, говорить рассудительно, вкушать еду обстоятельно и рука сама тянулась к несуществующей окладистой бороде.
Сейчас общее благочиние нарушалось подвыпившим Шаховым, который вел односторонний разговор по душам с начальником охраны Пичевым.
- Ты справедливый человек, Александрыч, ты - русский мужик, скажи ты мне, что эти суки со страной сделали? Я ночью не сплю, все думаю, у меня свои мысли. Разве можно бабке на пенсию прожить, когда вся пенсия - двадцать буханок хлеба и пять литров молока, а? Вот Ираклий молодец. У него полбака супа останется, он его бабкам раздает - гуманитарная помощь... И ты тоже добрый, я знаю. Ты за Россию переживаешь. У тебя ведь все на лице написано.
Пичев, двухметровый детина с литыми мускулами, и двумя амбразурами вместо глаз, элегантно, как на дипломатическом приеме, отрезал ломтики мяса от хрустящей отбивной, отправлял их в рот, мерно двигал мощными челюстями и молчал.. На кирпично-красном квадратном его лице написано было доброты и переживаний чуть меньше, чем на танковом надолбе.
Не смущаясь полным отсутствием отклика со стороны собеседника, Шахов зашел с другой стороны.
- А я вот, знаешь, по ящику фильмы смотрю, сколько же там американцы машин разбивают! В каждом боевике штук по десять, не меньше. И есть у меня хорошая мысля. Ведь ты мент?
От неожиданного оскорбления бывший майор КГБ, а ныне сотрудник одной из самых серьезных охранных служб России аж поперхнулся ледяным нарзаном. Но выучка взяла свое и гражданина Шахова не размазали по свежевыскобленному полу. Более того, вышеназванный гражданин в пылу изложения своей великой идеи ничего не понял, постучал кулаком по каменной спине, участливо посоветовав:
- Ты пей поосторожнее, Александрыч. Вода - не водка, так и ангину схватить можно... А раз ты мент, значит, человек грамотный. Давай напишем ихнему президенту, пусть они там возьмут встречный план, разобьют на одну машину меньше и пришлют ее нам, в Зарю. Какой-нибудь «Мерседес» шестисотый, а? Я бы на нем бабушек на кладбище возил...
Изложив идею, Коль-Ваныч остыл, потер ушибленную об спину Пичева руку, посмотрел на него с уважением и добавил:
- Ну ты мужик крепкий. Может, на руках померимся?
Андрей, открывший рот и затаивший дыхание еще с «мента», последней примочки не выдержал и разразился детским заливистым хохотом. Вслед за ним расхохотались Неля с Анечкой, и Ираклий, и официантка Роксана, и сам Шахов. В конце концов даже у Пичева чуть дрогнул уголок не умеющего улыбаться рта.
- Нет, ты мне скажи, - допытывался Андрей у Шахова, вытирая выступившие от смеха слезы, - тебе шестисотый «мерин» как катафалк нужен? Ты всех старушек Зари скопом похоронить решил, чтоб не мучились?
- Ну зачем похоронить, Андрей Валерьевич? Раз бабушка одинокая, значит, у нее дед на кладбище или еще какие родственники. Надо же навещать, могилу поправить, на родительскую съездить, цветы положить, чтобы знали, что помнят... А кладбище, сам знаешь, в Заозерье, километров семь отсюда, бабке пешком не дойти. Я их на своей «Волге» сейчас вожу. Но дорога там - одно направление, лимузин мой чуть помоложе Карла Маркса, движок вот-вот крякнет...
Андрей замахал на Шахова руками, дескать, молчи, а то умру, потом, просмеявшись, уже серьезно спросил:
- А что, у твоей «Волги» движок в самом деле ненадежный?
- Да нет, еще потянет. Я это так, чтоб Александрыча на письмо вдохновить.
- Ну ладно, а то смотри, вдруг понадобится, чтоб все было в лучшем виде!
- Зачем вам эта рухлядь! - недовольно прогудел Пичев. - Вон в гараже два новеньких джипа, берите любой, водители, охрана - всегда в полной боевой.
- Мало ли, - остро глянул на Пичева Андрей. - Я, Владимир Александрович, папой и мамой в твердых принципах воспитан, служебными машинами в личных целях не пользуюсь. А меня вон Неля Витальевна достала, хочу за грибами, белые, говорят, пошли...
- Да вы с ума сошли! У меня тут режим, мышь не проскочит, а они за грибами... Как хотите, Андрей Валерьевич, не пущу! И наверх доложу, не обессудьте.
- Шучу я, шучу, успокойтесь. Но лишняя машина все же - не помеха. Так что, Неля Витальевна, бери своего героя в оборот, чтобы завтра был, как стеклышко!
- Шуточки у вас, боцман...- проворчал Пичев, возвращаясь в обычное состояние каменной невозмутимости.
Неля посмотрела на взъерошенного супруга, как наседка на цыпленка, и повела его к выходу из столовой, выразительно крутя пальцем у виска. Андрей слышал, как Николай виновато бубнит:
- Ой, Неля, ты знаешь, если надо, я сразу в люлю. И завтра как штык. Если Андрей сказал, значит, все... Вот сейчас бы сто граммов - и в отлежку...
- Ты у меня сейчас и сто граммов получишь, и еще кое-что, мало не покажется, - угрожающе зазвенел голос Нели. - Роксаночка, дай, пожалуйста, две бутылки нарзана и пару помидоров с собой этому брату по разуму.
- Странная пара, - тихо сказал Андрею Пичев. - Что их соединяет?
Андрей знал, что может соединить двоих людей, но Пичеву этого не объяснишь, он, наверное, слово «любовь» еще в детском саду забыл...
Неслышно подошедший сзади Ираклий обнял Андрея за плечи длинной смуглой рукой.
- Слушай, я думал, только у нас в Тбилиси такие чудаки есть! Какие люди, а? Хорошие люди!
- Ираклий, а ты правда старушкам суп отдаешь?
- У, болтун Коля! Что тебе, суп жалко, Андрей? Несвежий завтра все равно кушать не будешь! Пусть бабушка съест. Она - мать. Мать, понимаешь! Мать не должен быть голодный!
Из взволнованного выступления шеф-повара Андрей понял, что тот, на первых порах живя квартирантом у одной из старушек, пришел в ужас от нищеты русских пенсионеров.
- Что пенсия! Квартира плати, свет плати, внук алкаш на бутылку дай. Что она кушает? Два картошка, огурец и хлеб!
- Подожди, Ираклий. Я тебе что-нибудь против сказал? Ты вообще-то первого можешь и побольше готовить, а то нам, проглотам, мало. Ведь не хватает же, как считаешь? - Андрей подмигнул Ираклию.
- Как считаю? Как скажешь, так и считаю!
Остальных выражений Ираклиевой радости Андрей не понял, поскольку грузинского не знал, а у шеф-повара в минуты сильного волнения оскудевал запас русских слов.
Пичев, поморщившись, вышел. Он не любил инородцев и не одобрял благотворительности.
- Ладно, Ираклий, теперь сознавайся, мне разведка донесла, что у тебя трюфели появились.
- Есть трюфель, Андрей! Тушеный, в сметане, пальчики оближешь. Роксана, накрывай на стол - хорошего человека угощать будем.
- А нас с Анечкой? - обиженно спросила влетевшая в столовую Неля. - Только отлучись, директору, значит, стол с трюфелями, а мы - гуляй, Вася?
- Слушай, дорогая, кто сказал, что вы - гуляй-Вася? Роксана, я говорил? Я сказал - хорошего человека угощаем и двух красавиц! Вах! Праздник у нас сегодня!
- А если мне трюфелей будет мало, я некоторых премии лишу, - прошипел Андрей Неле на ухо, чтобы не нарушать праздничного настроя...
Глава 10
За стеклянной стеной кабинета, поломав две старые березы и накидав ветвей на асфальтированные дорожки, только что стих ураган, а теперь лил дождь, струи его падали почти отвесно, грозовую полутьму то и дело разрывали ослепительно белые ленты молний, сопровождаемые раскатами грома, как будто небо раскалывалось прямо над головой.
- Кайф, - сказала Неля, с удовольствием глядя на разгул стихий.
Андрей недоуменно скосил глаза на ее счастливую физиономию. Конечно, после трех недель изнурительной жары дождя ждали все, но не в таких же бандитских проявлениях!
- Люблю дождь. И грозу, - пояснила Неля. - Гремит, грохочет, а на душе весело.
- Да ну тебя. Я грозы с детства боюсь, сразу себя беспомощным чувствую. Ведь сила-то какая! Мы тут строим, изобретаем, а она шарахнет посильнее и сметет, как букашек...
- Ни фига не сметет. Мы у нее любимые дети. Тряхнет, попугает - но не более того. Вон у Тейяра де Шардена...
Словно в подтверждение ее слов, гроза утихла, ливень превратился в тихий теплый дождь и в кабинет торжественно вступил совершенно мокрый Шахов.
- Ты что, под дождем по лужам бегал? - удивился Цыпин.
- Ага. Знаешь, как хорошо! Зря вот только не разулся.
- Артист Шахов. Выступает без ансамбля. Сам, бля. Один, бля, - сообщил Неле Андрей, и повернувшись к Николаю, велел. - Докладывай, какие новости во вверенном гарнизоне?
Шахов вопросительно поднял брови и кивнул на супругу, нахально устроившуюся в директорском кресле.
- Ничего, докладывай. Пора тебе переходить на легальное положение.
- Зря ты это, Валерьевич. Все бабы - дуры, и моя - не исключение, - убежденно сказал Шахов и спрятался за спину Андрея, едва успев увернуться от метко брошенного ежедневника.
- Брек! - строго сказал Цыпин. - Прекратить хулиганство в директорском кабинете! Рассказывай, Николай Иванович.
- Много надо рассказывать, Андрей Валерьевич..., - озабоченно сообщил Шахов, взял сигарету, не спеша размял ее, прикурил, присел на краешек стула и, с наслаждением затянувшись, продолжил, - К Пичеву полтора десятка амбалов по-тихому прибыли.
- Как по-тихому? - не понял Андрей.
- А вот так. Разместились в Дубравке, в старой церкви, якобы реставраторы. Это мне Терентьевна из пятого дома сказала. У нее там тетка живет. Я туда сразу двух пацанов отправил на велосипедах, как будто горох собирать, поле-то неподалеку. Ну пацаны и говорят, что приезжие, как на подбор - косая сажень в плечах и кулачищи, что моя голова. Реставраторы! Рожу кому-нибудь отреставрировать, это да, мама родная не узнает.
- А почему ты думаешь, что к Пичеву?
- А потому что они НП между Дубравкой и Зарей устроили. Палатка, костерок, шашлычки, и Пичев туда с понтом дела за грибами уже пару раз наведывался. И торчал там, один раз двадцать минут и на следующий день около часа. Про НП ихний мне опять же Терентьевна сказала. Я сразу к делу бабку Алису приставил. У нее окна прямо на тропинку к этой поляне. Мимо не пройдешь, там мостик единственный через овраг. Как кто-нибудь не поселковый прошел, мне бабка - звяк по телефону. Ничего не говорит, просто номер набирает, два гудка - и трубку кладет. В какой-то книжке вычитала, так, говорит, и буду сообщать. Я - на крышу инструментального, а с нее весь их НП - как на ладони. Да еще с морским биноклем, не ошибешься... Я ведь чего около Пичева кручусь - костром от него пахнет!
Неля слушала с изумлением. Джеймс Бонд, а не супруг, ей-ей! Сеть агентуры создал, контрразведка в полном объеме. А зачем, спрашивается? Мало им охранников! Итак уж периметр института, как передний край: колючая проволока, сигнализация, посты через двадцать метров. Тут один бедолага попробовал по старой памяти доски из столярки на дачу вынести, так ахнуть не успел - сигнализация завыла, прожектора включились, четыре ствола со всех сторон, стоять, руки за голову и так далее. От такого стресса до самой смерти к государственному имуществу близко не подойдешь. Хотя в теперешнее смутное и продажное время и не разберешь, где охрана, а где переодетые чужие спецслужбы. Интересно, а зачем бы это начальнику охраны пятнадцать боевиков, да еще маскирующихся под реставраторов?
- А еще у «синяков» деньги появились, уже неделю гудят. Я с Водяным чекушку распил, тот мало что знает, но вроде бы к Чуме из Минска родич приехал. С деньгами. Чума который заход к Капитоновне за самогонкой делает. А Марья Петровна из их подъезда говорит, что никаких родичей у Чумы в Белоруссии отродясь не бывало.
- Быть такого не может! - сказал Андрей. - Сам знаешь, поселок режимный, въезд строго ограничен, без предварительной проверки разрешения на регистрацию не выдают, а если что-то не так, сходу назад отправляют.
- Проверка проверкой, а коли Марья Петровна говорит, что такого родственника нет, значит - нет. Эту бабусю не зря весь поселок местным прокурором называет. У нее на каждого дело заведено. И зачем родичу всю компанию поить? Посидели бы с Чумой - и будя...
- Значит, выяснить насчет родственника Чумы..., тьфу, фамилия его как?
- Чумаков. Не понятно, что ли? Васька Чумаков, дом семь, квартира двенадцать.
- Спасибо, Николай Иванович. Все у тебя? Тогда марш переодеваться и в столовую. Ираклий тебя борщом накормит. Борщ у него сегодня - отпад, с тарелкой проглотишь.
- Ладно, пообедаю, а потом к тете Паше схожу. Внука присылала, дескать, телевизор барахлит. А она у меня агент по Заозерью.
Шахов весело подмигнул супруге и вышел, оставляя мокрые следы на стильном ковровом покрытии. Ошеломленная Неля Витальевна выбралась из глубокого кресла.
- Ну, вы... Это же надо, а?
Слов у нее больше не нашлось, поэтому она обхватила Цыпина за необъятную талию и чмокнула в розовую детскую щеку.
- Это тебе за моего Кольку. То-то я смотрю, хоть и без дела шляется, а такой весь из себя уверенный! Пичеву-то насчет этого родича скажешь?
- Да он уже знает, небось. Хотя могу продублировать. Вон видишь, он мне под столешницу «жучка» присобачил. ...Владимир Александрович, ты Чумакова проверь.
Последние слова Андрей произнес в пространство, чуть-чуть повысив голос, и повернулся к онемевшей Неле.
- Пойдем, примешь работу. Мы вашу с Аней пещеру достроили. Анечка уже там...
Пичев сидел в своей операторской у пульта управления подслушками и телекамерами. Вид у него был не лучше, чем у Розен-Шаховой. Переиграл, чертов интеллектуал! Он, вообще-то, чувствовал, что за ним смотрят чьи-то внимательные глаза, но никак не думал, что это такая глобальная слежка. Ёксель-моксель, да здесь же в каждом подъезде по три бабушки у окошек, да еще на лавочках по трое сидят, шпионки старые. Моргнуть нельзя, чтобы не засекли. А жучок! Не мог его Цыпин случайно обнаружить, не такая это техника, чтобы пальцами нащупать, не говоря уж увидеть... Но ведь нашел! И этак элегантно размазал фэйсом о тэйбл. А ведь по виду валенок валенком. Тут Пичев вспомнил, что и сам он по виду мордоворот безмозглый и тихо обматерил себя за самоуверенность и недальновидность...
Глава 11
... Я рассматривала каменные своды подземного сооружения - действительно получилось очень похоже на священную пещеру. Недаром мы с Нелей около пяти сеансов потратили на то, чтобы детально вспомнить каждую мелочь, мысленно измерили длину и высоту, попробовали определить вид горной породы - тут с нами даже геолог сидел, расспрашивал, какого цвета, какие прожилки, острые ли грани, записывал в книжечку - и вот на тебе, действительно камень похож, гранит, наверное... Круг в центре не такой, конечно. Да и где его взять такой, если даже по ощущению ни один минерал не подходит. Чего мне только не привозили, пока Андрей не сдался и сказал, что вряд ли это природный материал, а повторить искусство древней цивилизации - это же надо сначала до их знаний докопаться. Но главное удалось. Голос был рядом. Его присутствие было таким сильным, что внутри меня все замерло, погасли посторонние мысли - осталась черная смыкающаяся сфера , и повинуясь уже не разуму - инстинкту, я подошла к кругу в центре пещеры и легла на него - лицом вниз, вытянув вперед руки и прижав ладони к камню... Стало немного легче, правда, слияния я не чувствовала, не было гармонии и радости, как у Лиацеи. Сфера сомкнулась и вдруг я поняла, что каждая клетка моего тела - в то же время частица другого мира и через этот другой мир моя оцепеневшая душа соприкасается с океаном информации, так что горы, реки, города и звезды находятся внутри меня... И чтобы не раствориться в этом океане, я, краешком смятенного разума вспомнив уроки Учителей, сосредоточилась на чувстве любви, единства и ответственности - мама, Андрей, Неля, Николай Иванович, Ираклий, тот доктор филологических наук - это мой народ, мои Избранные, я - одна из них...Я восстанавливала в памяти лица, слова, движения: «Анечка, родная, я тебя не отдам, не отпущу...», «Кто Вы такая, откуда Вы...», «Успокойся, пей кофе, ешь пряники..» - и равнодушная бесконечность, перемалывающая и затягивающая меня, постепенно стала наполняться теплым сиянием. От этого золотистого света моя трезвая ироничная душа преисполнилась неиспытанным доселе благоговением. И вот тогда я по-настоящему услышала Голос...
- Слушай, Андрюша, объясни тупому экстрасенсу, это что же, Пичев все наши разговоры в твоем кабинете слышал?
- Угу, - промычал Андрей, откусывая сразу половину сладкой булочки, которыми в изобилии снабжал его Ираклий.
- И получается, что ты Кольку с его агентурой с потрохами этому кэгэбэшнику сдал?
- Сдал, - подтвердил Андрей.
- А зачем?
- А затем, - наставительно сообщил Цыпин, - что теперь у Пичева голова кругом идет. Во-первых, он понять не может, как я его жучка обнаружил. Во-вторых, откуда ему знать, кто такая Терентьевна и бабка Алиса? Сейчас он чувствует себя, как мышь в стеклянной банке - со всех сторон просматривается. Твоего Коль-Ваныча он давно раскусил. Все-таки профессионал. И чувствовал себя до сегодняшнего дня уверенно и даже нахально, поскольку насчет старушек ему и в голову ничего не могло придти. Городской житель, специфики маленького поселка не знает... Ему, бедолаге, чтобы сориентироваться и найти выход, минимум дня два понадобится. А нам эти два дня, ох как нужны... Пусть старушками занимается, а мы с тобой сейчас в пещере все наши дела обговорим. Там не подслушаешь, все насмерть заэкранировано.
Андрей отдал остаток булочки рыжему псу по кличке Выкидыш и, церемонно подхватив Нелю под руку, повел ее по каменным ступеням вниз в темноту подземелья, едва освещенную колеблющимся светом газовых фонарей.
- Видишь, здесь ни электричества, никаких проводов, ничего, что бы могло внести искажения в сигналы Голоса. А? Как тебе сооруженьице?
- Вполне, - ответила Неля. Глаза ее еще не привыкли к полутьме после яркого солнечного света, но смутная тревога заставила ускорить шаг. - Стой! Аня! Анечка, это ты? Что случилось?
Тут и Андрей увидел хрупкую фигурку, распростертую на каменном круге. Он застыл на месте, мысленно проклиная себя: «Имбецил чертов! Оставил девочку без присмотра! Ни в жизнь себе не прощу!». Но, к его великой радости, фигурка шевельнулась. Неля сделала движение, чтобы поднять и поддержать ее, но Анечка с удивительной легкостью встала и шагнула к выходу, глядя прямо перед собой отрешенными невидящими глазами. Выйдя за пределы круга, она остановилась, даже не увидев Нелю и Андрея, а как будто почувствовав их присутствие. Высоко поднятый подбородок, темные стрелы бровей над бездонными нездешними глазами, царственная гордость осанки...
- Аня, ты слышала Голос?
- Да.
- Грозит ли нам опасность?
- Да.
- Люди?
- Да.
- Люди из ближнего окружения?
- Да.
- Только они?
- Нет. Чья-то злая воля. Сильная, целенаправленная.
Лицо Ани стало медленно оживать, как будто сквозь маску надменной древней царицы вдруг проступили живые черты.
- Кто в ближнем окружении? Пичев?
- Нет.
- Мужчина или женщина?
- Женщина.
Андрей от удивления даже растерялся. Он перебрал в уме женщин - сотрудников Центра. Не так уж их много и было. Две лаборантки - Маша и Валентина, обе местные, Неля их с детских лет знает. Дальше - программист Оля Костина, москвичка, худенькая маленькая, с каштановыми кудряшками, чем-то неуловимо похожая на Нелю. Умная девочка, талант от бога. Олю Андрей знал уже лет шесть. Да, Валентина Тимофеевна Мурылева, неутомимый завхоз, строгая, подтянутая с острым взглядом из-за очков в тонкой золотой оправе. С Нелей вместе лет десять в лаборатории работала. А еще-то кто?
- Аня, ты можешь рассказать, какая она? Как выглядит, чем занимается?
Аня прикрыла глаза, как будто вглядываясь в глубину своей души.
- Красное и черное. Огонь и зло. Но это все внутри... Нет, ребята, так не выйдет. Понимаешь, Андрей, я сейчас как компьютер. Есть дискета с информацией, но для того, чтобы ее раскрыть, нужны определенные действия и точные вопросы. Не зря у Учителей был перечень. А если больная овца или предатель, так я только показать могу. Почувствовала сигнал, рука сама поднимается - и вот она, жертва.
- Красное и черное? - задумчиво переспросила Неля. - Надо в бухгалтерию заглянуть. Да, Анечка?
- Да, - уверенно ответила Аня.
- Ну вот и лады, - обрадовался Андрей и увидев, как разом осунулось лицо его девочки, поспешно добавил: - Потом. А сейчас марш в постель. Пить витамины, молоко и спать.
- Подожди, - улыбнулась Неля, не обращая внимания на команду Цыпина. - Аня, ты в себя пришла?
- Да вроде бы.
- А теперь держись. Где твои костыли?
- Как где? - переспросила Аня. Она оглянулась назад. Костыли лежали в шагах в десяти от нее, с другой стороны круга.
Глядя на ошарашенные физиономии друзей, Неля звонко расхохоталась. От ее искреннего веселья дрогнул голубоватый свет фонарей и мрачные своды пещеры посветлели. Андрей уставился на Анечку, растерянно стоявшую перед ним так, словно никогда ее ноги не были искалечены тяжелейшим полиомиелитом, и вспомнил, как неожиданно легко она встала с круга.
- Боже! - выдохнул он. - Аня, солнышко мое!
- Да держи ты ее! - вскрикнула Неля.
Волнение, тревога, усталость, а теперь еще и это неожиданно свалившееся счастье сделали свое дело. Андрей едва успел подхватить легкое тело, падающее на каменный пол.
- Ничего, ничего, от счастья не умирают, - сказала Неля, погладив Анечку по шелковым темным волосам. - Неси ее в спальню. А я врача приведу.
- Но учти, ничего не случилось, - неожиданно жестко сказал Андрей. - Она упала вот с этих ступенек, испугалась, потеряла сознание. Бери костыли -и за врачом.
Глава 12
У Цыпина была одна особенность, хорошая или плохая, но очень полезная в критических ситуациях. Эмоциональная реакция на произошедшее у него запаздывала. Страх, радость, волнение приходили через некоторое время, когда события уже миновали. Понял это он еще в юности. Занимался Андрей тогда в парашютном кружке при аэроклубе. И вот при четвертом прыжке на простеньком парашюте системы ПД с вытяжным тросом и принудительным раскрытием, произнеся про себя затверженные: «Считаю - раз, считаю - два, считаю - три...», он почувствовал, что тряхнуло его во время раскрытия парашюта не так, как обычно, поднял глаза на купол и обнаружил двойной перехлест. Две стропы обхватили купол парашюта, не давая ему полностью раскрыться. Скорость падения с таким перехлестом была достаточной, чтобы превратить парашютиста в лепешку при приземлении. «Ага, - вспомнил Цыпин наставления инструктора, - надо открывать запасной парашют». Он резким толчком сдвинул в сторону небольшой ранец, висевший на груди и дернул кольцо. Неожиданный порыв ветра бросил ему в лицо плотный шелк освободившего запасного парашюта и - ничего не произошло. Скорость падения не уменьшилась - запасной купол запутался в стропах основного. Такая возможность на теоретических занятиях тоже предусматривалась. «В этом случае сразу выбирайте запасной парашют - и собрав его в охапку, снова кидайте в сторону», - говорил инструктор. Андрей начал подтягивать к себе за стропы непослушный, бьющийся в сплетениях веревок шелк. Вниз он не смотрел и не знал, что земля уже в ста метрах и что у него нет ни секунды и ни одного шанса на спасение. Скорость падения была настолько велика, что собрать парашют у него не оставалось времени. Опытный парашютист в таком случае просто опустил бы руки. Но, наверное ножницы Мойры, готовые перерезать ниточку жизни Андрея, затупились. Еще один порыв ветра на мгновение наполнил воздухом съежившийся запасной купол и этого мгновения хватило, чтобы чуть ослаб купол основного парашюта. Две сжимавшие его стропы соскользнули, и ничего не понявший Андрей плавно приземлился на летное поле. Когда бледный, задыхающийся от пережитого страха, инструктор подбежал к Цыпину, схватил его за плечи и спросил: «Ну, как ты, парень?», Андрей удивленно ответил, что все нормально, только вот невезуха - теперь два парашюта надо собирать и складывать...Лишь через два часа в столовой аэроклуба его начало трясти, ноги ослабли и холодный пот выступил на лбу. «Ребята, а ведь я гробануться мог...», - растерянно сообщил он окружающим.
Вот такой же смертный ужас накатил на него и в ту минуту, когда он на следующее утро после Анечкиного общения с Голосом, пришел в ее спальню и присел рядом с кроватью. Аня спала и улыбалась во сне. Андрей с непонятным стеснением в груди посмотрел на ее темные длинные ресницы и мягкую, чуть лукавую улыбку, а потом ощутил ледяной ужас возможной потери. Он видывал пустые глаза и бессмысленные лица смельчаков, которые с помощью магических жестов и психотропных растений в одиночку будили свое подсознание, чтобы поиграть с грозными призраками Вселенной...
«Как же ты выдержала, как спаслась, девочка моя? Наверное, мы все-таки на правильном пути и Бог поддерживает нас...» Мысль о Боге была неожиданной, но правомерной. Подобно многим ученым, Андрей, углубляясь в тайны бытия, все отчетливее чувствовал наличие мощной созидательной силы, пусть и не такой приближенной к человеку, как в мировых религиях, но несомненной. А после встречи с Архивариусом он уже точно знал, что эта сила есть. Колокольный звон росистым ранним утром, торжественно плывущий над сонными полями и рощами - вот что чудилось ему, стоило только задуматься на эту тему.
В приоткрытую дверь Анечкиной комнаты заглянул Шахов, увидел задумавшегося Андрея, и поспешно ретировался , пряча за спиной растрепанный букет ромашек. «Уф, не заметил, кажется», - Шахов облегченно вздохнул и сунул ромашки в большую напольную вазу, из которой торчали колосья, сухие васильки, еще какое-то сено. Вся эта метровая композиция носила название «Русское поле» и была безжалостно выставлена Нелей в коридор - из-за пыльности и безвкусности. Но сейчас она сослужила Коль-Ванычу хорошую службу. «Увидят с цветами - засмеют! Скажут - совсем дурак спятил на старости лет...». Он хотел положить букет возле спящей Анечки, чтобы девочка проснулась и обрадовалась, а теперь уж и сам застеснялся своего сентиментального порыва.
На душе у Николая Ивановича было смутно. Уже два дня он ходил «белый и пушистый», как характеризовала мужа в периоды его трезвости Неля, инструктировал бабушек, радовал Ираклия здоровым аппетитом, но тревога постепенно вползала в его мысли. «Неладно что-то в Датском королевстве...», - вспомнилась ему присказка супруги. Непонятно, почему именно в Датском, но что неладно, то неладно. Анечка вон со ступенек упала, Андрей злой, как кобра, а Нелька вообще вся где-то за тридевять земель. Он давеча раза три ее спрашивал, где его старые джинсы, так она только на третий раз поняла, что он к ней обращается, сказала: «Ага», - и подала ему ножницы... Единственное, что приносило бескорыстную радость, - мрачная рожа Пичева. То-то, товарищ майор, это тебе не хрен с изюмом, а у нас для вас еще парочка сюрпризов имеется.
Об одном из сюрпризов знали только сам Шахов да десятилетний веснушчатый Васька Варфоломеев. Это был подземный ход из развалин Спасо-Вифаньевкого монастыря, находившегося километрах в трех от Зари. Ход вел прямиком в старую церковь на территории Центра. Был он проложен достаточно глубоко и его не завалили при строительстве института и заводских корпусов в пятидесятые годы и чудом не обнаружили при недавних работах по сооружению подземного храма. Входы с обоих концов туннеля были закрыты мощными дубовыми дверями и тщательно замаскированы снаружи, так что если бы не глубокий овраг и неутомимая работа солнца, воды и древесных корней, никто бы и не знал о древней тайне села Кустово, на месте коего в начале космической эпопеи вырос поселок Заря. Но однажды неутомимый кладоискатель Васька наткнулся на обнажившуюся каменную кладку на склоне оврага и по секрету сообщил об этом Коль-Ванычу, который в свободное время занимался с мальчишками боксом в школьном спортзале. Шахову Васька доверял, чувствуя в нем доброту и силу. Вместе они обнаружили пролом в стене туннеля, расчистили себе небольшой лаз, и вот уже года два каждое лето предпринимали тайные экспедиции в прохладную тьму подземного хода. Сейчас Василий Варфоломеев отдыхал в детском оздоровительном лагере на берегу Черного моря, куда его по просьбе Шахова определил Андрей - подальше от родителей, пьяниц и скандалистов, а туннель был в полном распоряжении Коль-Ваныча. Туда-то он и направился лечить свою истерзанную душу. Для конспирации Шахов прихватил с собой корзину - якобы за грибами, достаточно легко избавился от наблюдения, лес - не город, оперативники - не следопыты, нырнул в чащу, запутал следы - и поминай, как звали, а там пробрался в овраг и, внимательно осмотревшись, исчез в темной расщелине, укрытой от посторонних глаз сухими сучьями и свисающими корнями... В небольшой нише лежал мощный фонарь и, подождав некоторое время, Николай Иванович направился по древнему туннелю к одному ему известному месту, где строители пещеры почти врезались в кладку подземного хода, но, видимо, когда ковш экскаватора пару раз скрежетнул по камню, решили, что это выход нижележащих гранитных образований и стали копать в другом направлении... Пару блоков они при этом выломали, и теперь у Шахова была великолепная возможность никем не замеченным слушать и наблюдать происходящее в подземном святилище...
Глава 13
Голоса в пещере Николай услышал, приближаясь к своему наблюдательному пункту. Они сливались в невнятное: «Бур-бур-бур», но явно говорили двое, мужчина и женщина. Пришлось удвоить осторожность, погасить фонарь и на ощупь вынимать пару камней, закрывающих окно в подземный зал. Вот теперь голоса были слышны отчетливо, акустика пещеры доносила бы даже невнятный шепот, но какой уж тут шепот! - разговор шел на полном накале. Конечно, туда тебя и обратно, кто еще здесь мог быть - только Неля и Андрей. И опять о чем-то непонятном говорят... Шахов ощутил болезненный укол обиды. Ревность тут была ни при чем, хотя и ревновал он супругу ко всем бывшим и будущим поклонникам, но к Андрею ревновать - это все равно что к компьютеру, так же глупо и бесполезно... Заговорщики, етит-твою раскатись! Тактику и стратегию обсуждают! А ему, значит, и доверять уже нельзя! Ну ладно, академики, а мы отсюда послушаем ваши страшные тайны... Он осторожно выглянул: в колеблющемся свете газовых фонарей было видно, что Неля мерит быстрыми шагами площадку с той стороны круга, а Цыпин поудобнее расположился на гладком валуне у стены пещеры...
- Нет, это у меня в голове не укладывается! Ты хочешь сказать, что есть древняя тайная организация, контролирующая миропорядок, и ты на нее работаешь?
- Ну, что-то около этого. Я же тебе говорил, есть две силы - созидание и разрушение. Обе они борются в человеке и в человечестве. Помнишь у Стругацких - гомеостатическое мироздание, которое защищает себя....
- И предлагает нам с тобой свернуть на «глухие, кривые, окольные тропы»?
Неля встала напротив Андрея, уперев руки в бока. Шахов в своем укрытии совсем забыл про обиду и посочувствовал Андрею. Он-то знал свою супругу. Сейчас Цыпина вместе с его мирозданием и какими-то гомиками будут растирать в порошок и развеивать по ветру.
- Ну что ты кипятишься, в самом деле? - Андрей откинулся к стене с улыбкой глядя на взъерошенную собеседницу. - Нам же никто не предлагает прекратить исследования. Главная цель человечества - это постижение знаний. Только вот использовать их можно по-разному - вплоть до океана смерти...
- Какой тут океан смерти, окстись, Андрюша! Чистое знание, больше ничего... А потом, скажи мне, лапушка, как можно создавать без разрушения? Даже цыпленок разбивает скорлупу, чтобы расти и развиваться, что уж тут говорить о человеке!
Шахов в своем укрытии вспомнил про каменного мышонка и очень даже не согласился с супругой. Хотя, может быть, она и не знает об усилителе. И правильно, баба есть баба, нечего ей лишнее сообщать.
- Ага! - сказал Андрей и неожиданно легко для его комплекции встал с валуна. - Тогда оставь пятилетнему ребенку спички, пусть квартиру сожжет, тоже ведь скорлупа. Сам при этом сгорит, пустяки, зато приобретет чистое знание...
Неля тут же уселась на освободившееся место, удовлетворенно хмыкнула и заявила:
- Противоречишь себе, Цыпин! Нам-то твои сверхлюди разрешают этими спичками баловаться. Ты же говоришь, они свободы исследований не ограничивают?
- Нелька, ну тебя на фиг! Ты меня не сбивай своими силлогизмами, дай все рассказать, а там уже делай выводы.
- А закурить можно?
- Кури, труба паровозная, - махнул рукой Цыпин.
Неля с нескрываемым удовольствием достала неизменную «Яву», щелкнула зажигалкой. Шахов на своем наблюдательном посту сглотнул слюну, курить ему тоже зверски захотелось, но тяжела участь разведчика - стой и терпи, как Штирлиц...
- Ну так вот, - начал Андрей и по-лекторски заложил руки за спину. - Ты помнишь фильм «Воспоминания о будущем» ?
- Конечно, - удивилась Неля. - Так там же о пришельцах...
- А тебе верится в инопланетян, которые, как воронья стая, посидели, похлопали крыльями да и улетели? Нет, Неля Витальевна, все эти грандиозные сооружения, все эти космологические свидетельства - дело рук человеческой расы... Расы, которая имела прямой выход на энергетику Космоса...
Николай Иванович слушал Андрея, затаив дыхание. Он не замечал, что затекли ноги, что рука держит незажженную сигарету, какое там, когда перед его по-детски живым воображением разворачивалась грандиозная картина девственной планеты, по которой расхаживали древние люди, нагие, могучие, владеющие всеми сокровенными тайнами природы... Ему даже казалось, что они умели летать... Андрей говорил об энергетических потоках, о повседневной магии незапамятных времен, а перед внутренним взором Шахова вставали смуглые лица с точеными чертами, искрящиеся глаза, за ними золотые шпили небывалых городов, смутные очертания гигантских каменных сооружений...
- Ты хочешь сказать, что они и Солнечную Систему осваивали? Не может быть! - Неля напряженно подалась вперед, машинально спрятала погасший окурок в нагрудный карман своего клетчатого комбинезона и, запустив пятерню в густую кудрявую шевелюру, подергала себя за волосы, что означало у нее высшую степень замешательства и недоумения...- Но почему тогда все это ушло, забылось?
- А ты представь себе пятилетнего ребенка, у которого в ручонках все современные средства разрушения. Да еще и неодолимый соблазн попробовать, что из этого получится, если вот эту кнопочку в черном чемоданчике нажать... Вот и нажали... Да так нажали, что от одной планеты только пояс астероидов остался, другая планета ось вращения поменяла, что сопровождалось, как ты из великой книги знаешь, всемирным потопом и изменением климата... И самое-то худшее - жесткое излучение, сопровождавшее эти катаклизмы, внесло коррективы в генетический код... Поэтому история началась по новой... Нетушки, ребята, вы сначала научитесь кропотливому труду, набейте себе кровавые мозоли, поживите в голоде и холоде, повзрослейте, чтобы научиться ценить плоды своего творчества, а там посмотрим... И остались у человечества только воспоминания о золотом веке, о древе познания Добра и Зла, да о потерянном рае.
- Грустная повесть, - вздохнула Неля. - А что, это в самом деле так и было, как ты рассказываешь?
- Вот Фома неверующая! - Андрей в досаде хлопнул себя по бокам, при этом, видимо, нащупал в брючном кармане конфету, тут же достал ее и начал разворачивать обертку. - Да не знаю я, так оно было или нет! И никто не знает. Видишь ли, предки Архивариуса были в это время в подземном городе в Тибете, изучали строение планеты. Когда Земля с катушек сошла, их там тоже порядком тряхнуло, ходы засыпало, кого-то обвалами придавило, но, самое главное, под пик излучения они не попали, а когда выбрались и увидели этот полный абзац, то сама представь их боль и ужас! И говорить о тогдашнем катаклизме даже их потомки до сих пор не хотят... Так что я картину тебе из обрывков составил, кое-что удалось узнать, кое-что сам додумал...
Шахов невидящим взглядом уставился в полутемное пространство пещеры и душу его стиснула небывалая тоска... Ураганы, неумолимая водяная стена, сметающая золотые города, растерянные и беспомощные люди наедине с разъяренной стихией... Эта страшная память вдруг ожила в его сознании, и он даже понял, откуда она. Прародители его отца, веселые смуглые люди, цыгане, сохранили какую-то часть былого знания. Может быть, они были чуть устойчивее к излучению или по пещерам в то время бродили, кто знает... Но это знание, изрядно искаженное катастрофой, превратилось в несложные магические действия и в полное неприятие какой-либо цивилизации... Шахов порывисто вздохнул, посмотрел на обломки сигареты в судорожно сведенных пальцах и попытался взять себя в руки, тем более, что разговор в пещере как бы продолжил его мысли. Там снова говорил Андрей.
- Все древние культуры нашей новой истории были магическими - ведь память о могуществе осталась в подсознании - вот и пытались ритмом, плясками, ритуальными жестами вернуть былую мощь. Ан нет, дверь закрыта, ключ потерян... А если и был выход к эзотерическим знаниям, то к очень малой толике. И осторожно, иначе знание обернется разрушением...
- Точно, - подтвердила Неля. Она выглядела смущенной и подавленной, но сдаваться не собиралась. - Вон как у Избранных, уперлись в свою мистику - и получи, фашист, гранату - полный застой...
- Да ты не иронизируй, чудо в перьях. - Андрей, наконец, вспомнил, что у него в руке шоколадная конфета, сунул ее в рот и облизал пальцы. - Это же очень серьезно. Получилось, что техника - это одно, а энергетика Космоса - совсем другое. Сообрази, когда западная культура сделала громадный скачок? Когда руками церкви почти полностью искоренила в Европе магическое осознание мира. «Крошку Цахеса» читала у Гофмана? Феи и Просвещение, вот тебе исконный конфликт. Конечно, инквизиция, костры, это все жуть средневековая, но факт есть факт - когда лезешь в гору, вниз смотреть не рекомендуется...
- А из какой кодлы твой Архивариус? Великий Инквизитор, что ли? Или наоборот?
- Пограничный страж. Агент мироздания, если тебе угодно. Пойми, совсем закрывать магический путь нельзя, это высший разум человечества. Но доступ к нему до поры до времени тоже должен быть ограничен. Посмотри, что у нас в России делается!
- Ага, особый путь славян, историческая миссия русского народа... Мы что, тоже Избранные? И поэтому в такой разрухе живем?
- Почти в точку попала, - Андрею надоело ходить по площадке и он бесцеремонно уселся рядом с Нелей. - Наши предки ведь тоже волхвов истребляли, животы им зерном набивали, но дело до конца довести не успели, Чингисхан не дал... Вот и сплелось у нас православие с язычеством, западный рационализм с восточным мистицизмом... Где ты в Европе бабку-колдунью найдешь? Одна Ванга в Болгарии, так и то - наша культура, православная... А мне в детстве грыжу заговорили без всякой операции.
- Подумаешь, мне тоже чирьи бабка в деревне вывела, - пожала плечами Неля. - Так что из этого?
- Внутренняя свобода - вот что из этого. Зачем нам государство, если сами могем? И винтиками в чужих разработках быть не желаем. Вот сюда хреновинку присоединим, а туда фиговинку вставим. Крылья сами сделаем и с церкви бахнемся. Нет авторитетов у русского человека. Разве что под кнутом, да и то ненадолго. Какое тут рациональное общество? Котел идей, а не страна.
Андрей задумчиво почесал щеку и улыбнулся неожиданно ясно и весело.
- А теперь представь себе - в этот котел, да передовые западные технологии. И свои секретные разработки. Какой прорыв может получиться! Вот Архивариус и стоит на ушах - мало ли чьи шаловливые ручонки до чего не надо дотянутся?
«Теоретики хреновы! - сердито подумал Шахов. - Тут в самом деле земля горит, хватай мешки, вокзал отходит, а они опять в свою философию ударились... Пойду покурю, пока они ля-ля разводят...». Осторожно ступая, он отошел от каменного окошка, сделал несколько приседаний, чтобы размять ноги, и на цыпочках двинулся в сторону выхода. Вслед ему все глуше доносились голоса:
-....Человеческий мозг ... энергетический узел... потенциал Космоса... бу-бу-бу...
Глава 14
Хотя курил Шахов торопливо и вернулся почти бегом, за время его отсутствия разговор явно принял другое направление.
- Никому не верю. Я сейчас - как Скупой рыцарь в подвале. Вокруг несметные сокровища, враги - со всех сторон, что делать - ума не приложу.
Неля удивленно уставилась на Андрея.
- А мы с тобой разве не на государство пашем? Пусть оно и думает, как нас с тобой защитить.
- Лучше бы не думало, - нахмурился Цыпин. - Я тебе для чего про Архивариуса рассказал? Это его команда меня из Конторы вытащила. Под эгиду Мирового Сообщества.
- Зачем?
- А то ты не знаешь... Мы, между прочим, в аналитическом отделении КГБ числились. Там, где зомбирование, генетические опыты, психотропные препараты...
Неля нервно сглотнула.
- Так ты из огня да в полымя полез? Если не КГБ, так ЦРУ... А то придумал тут... прогрессоров!
- Еще и Моссад есть, - успокоил собеседницу Андрей. - А насчет Архивариуса ты зря. Не нужны мы ему, пока помощи не попросим. Спас благородный дон книжника от Серого Патруля - и топай, брат Киун, в Ирукан, а у меня своих дел полно...
- За серыми всегда приходят черные, - вспомнила Неля и поежилась. - Ты знаешь, мне твое Мировое Сообщество тоже не очень нравится... А КГБ я с детства уважаю. Даже за помощью туда пару раз обращалась.
- Ты?
Пухлые губки Андрея от удивления приоткрылись, глаза округлились.
- Я, - подтвердила Неля. - Первый раз еще в школе. Задала нам русачка сочинение об узниках немецких концлагерей к двадцатилетию Победы. Найти узников, расспросить и написать. Мы с подружкой - в военкомат, так и так, адреса нам, фамилии и другие сведения. Майор от такого заявления в осадок выпал. «Не дам! Нет у меня! Идите в КГБ!» Ну мы и пошли.
- В КГБ?
- А что? Седьмой класс. Сибирский городок. И святая вера, что живем в самой лучшей стране. Почему не пойти в Комитет государственной безопасности? Поймали там в коридоре какого-то вежливого, молодого. Объяснили суть дела. А он говорит: «Идите в военкомат». Мы хором: «Мы там уже были, нас к вам послали!». А он так строго: «Идите, девочки, вам все дадут».
- Дали?
- Еще как! Приходим, на столе списки лежат. Фамилии, адреса, в каких лагерях были. Сочинений на двести. Майданек, Дахау, Бухенвальд... Глаза разбежались. Мы выбрали человек тридцать, тех, что после лагерей воевали в европейском Сопротивлении...
- И сочинения про всех написали?
- Угу. Три лучших в городской газете опубликовали...
- В шестьдесят пятом году... Конец оттепели, - прикинул Андрей. - Ну и ну! А второй раз?
- В середине восьмидесятых. Попросила припугнуть нашего зама по науке. Ему, заразе, полгода до пенсии оставалось, а к нам один секретный завод обратился. Ружья они там делали для сбивания крылатых ракет. И нужен был сверхнадежный и сверхточный подшипник. Работа интереснейшая, но неизвестно, получится или нет. Наш старый черт решил не рисковать и отписался, дескать, не можем, не умеем, специалистов таких не имеется.
- А тебя заело, - ухмыльнулся Андрей. - И припугнули?
- Да уже не надо было. Я в кулуарах вякнула, что в КГБ обратилась, договор сразу оформили. Правда, приехал представитель из твоей Конторы, я ему - спасибо, мол, ребята, все без вас утряслось.
- Сотрудничество предлагал?
- Попытался. Пришлось объяснить - по технике с нашим удовольствием, а на товарищей стучать - извините, не обучены.
- Ты даешь, Нелька!
Андрей посмотрел на Нелю с уважением. Он знал ее давно и понимал все недосказанное - ведь не шкурные интересы заставили ее рвануться к черту в зубы.
- Подшипник-то сделали?
- Спрашиваешь! И твои сотрудники больше не клеились. На кой я им фиг с таким длинным языком?
- Мои... Знала бы ты, какие я там, в Конторе, документы накопал! Тридцатых годов. Как вспомню - волосы дыбом встают.
- Подсунуть могли. Твой же Архивариус и подсунул. С целью вербовки талантливого ученого.
- Не-а, - помотал головой Андрей. - Что я, фальшивки от подлинника не отличу? Да ты не переживай, никуда мы от любимой охранки не ушли. Пичев с компанией - кто, по-твоему?
- Гм-м, - сказала Неля озадаченно.
- Вот то-то... Пасут, родимые, да еще как! Погоди, я еще до его секретных инструкций доберусь, шибко мне интересно, чего там отцы-командиры понаписали... .
- Все равно ничего не понимаю. Чего ты боишься, в самом деле? Чужих разведок, что ли? Помню, ты говорил в самом начале что-то насчет «захватить или уничтожить».
- Зла боюсь, Нелька. Первозданного. Того, что лекарство превращает в яд, ядерный распад - в атомную бомбу... А это штука вездесущая. Вторая половинка человеческого разума - разрушение...
- Господи, и ты туда же! Да не верю я во все это мировое Зло! Сколько живу, Андрюша, никогда со злом в чистом виде не встречалась. Глупость, зависть, высокомерие, страх - это сколько хочешь. А вот чтобы зло ради самого зла... Не бывает такого.
- Бывает, - жестко сказал Андрей. Он стоял чуть боком к Неле, глядя в дальний угол пещеры и Коляныч даже в полумраке увидел как внезапно затвердели черты его мягкого полудетского лица. - Только называется оно по-другому, и ты это прекрасно знаешь... Властью оно называется, и властью неправедной... Ты никогда не слышала о людях искаженного света?
Шахов чуть не задремал под журчание разговора, но от последней фразы сразу навострил уши. О неправедной власти Николай Иванович кое-что знал из опыта трехлетней отсидки в томских лагерях... Ну-ка, ну-ка, что там эти академики напридумывали?
- Ты это что, евреев имеешь в виду? - подозрительно спросила Неля.
Она прочитала когда-то ради любопытства «Князь мира сего», заглянула в «Великую степь» Гумилева и теперь с отвращением воспринимала всяческие интеллигентские изыски по поводу адептов мирового зла.
- Ни ума у вас, ни фантазии, мадам. Евреи дали миру десять заповедей по борьбе со злом и крепче всех за эти заповеди держатся. Нет, голубушка Неля Витальевна, есть кое-кто пострашнее твоих лукавых соотечественников, - не удержался Андрей, чтоб не поддеть вспыльчивую собеседницу.
Но Неля в ответ почему-то не вспылила, а нетерпеливо потребовала:
- Давай излагай, философ, а то я по своему жидовскому лукавству тебе в грибной суп пургена добавлю!
Вот-вот! - назидательно сказал Андрей. - Так ваш брат иудей и душил наш славянский менталитет! Мы - на битву, а вы нам - расстройство желудка... Изверги! А если серьезно, то во все времена были люди генетически глухие к голосу своей души. Чего-то хочется, а кого - не знаю. Для них дольний мир - мучение, потому что всего всегда мало. И соответственно философия у них с древних времен создавалась черная, антисистема, как твой любимый Лев Гумилев писал. Ну-ну, не кидай в меня тяжелыми предметами, у него тоже здравые рассуждения есть. Короче, мир у них создан Сатаной для мучения людей, и тела людские созданы Сатаной, одна душа божественна. А раз так, то долой мораль, долой заповеди - ведь это все от Сатаны. Тайные организации, я думаю, от этих же антисистем пошли. Любое тайное сообщество искажает свет души, и рано или поздно, как ржавчина, разрушает государство. В подполье могут жить только крысы. Это один из наших диссидентов сказал, а уж он предмет знал, наверное. Вон, посмотри, как олигархи охамели! Все из подполья вылезли, ни совести, ни ума, одно крысятничество!
- Остынь, Андрюха, не на митинге же...
- Да... Увлекся, - Андрей глубоко вздохнул. - Но меня это ох как задевает. Сам в преисподней побывал, еле ноги унес. Но теперь-то ты поняла, где зло? Власть, не имеющая души, власть, которая опирается на тайные организации и множит вокруг себя людей искаженного света... Отсюда интерес к черной магии, к одурманиванию людей.
- А на кой мы им хрен? - спросила Неля, впрочем, уже почти зная ответ на свой вопрос.
- Ну, ты, мать, даешь! Кому помешает возможность предсказания стихийных бедствий? Я уж не говорю об усилителе. Сделай его мощнее - какое оружие можно создать!
- Давно его надо было разбить к чертям собачьим, - недовольно заметила Неля. - Это похуже атомной бомбы! Тебе лавры Оппенгеймера покоя не дают?
- Жалко, - признался Андрей. - Сил нет, как жалко. И для исследований он мне нужен.
«Все-таки раскололся, - сокрушенно вздохнул в своем укрытии Шахов. - А баба есть баба. Как хорошая вещь, так сразу разбить. Мало она у меня бутылок с самогонкой поразбивала...»
- Да что усилитель! А та сила, которую вы с Анечкой раскопали? Вот попадете со своими тайнами в их руки...
- Черта им лысого! - грозно сказала Неля. - Не дрейфь, Андрей, отобьемся!
Она поднялась с валуна, подошла к Цыпину и встала рядом с ним, словно усиливая заслон на пути невидимого войска.
«Ох, вояки, едрит-твою налево, - прокомментировал сие символическое действие Николай Иванович, - смотреть смешно...»
Они действительно выглядели совсем не героически: Андрей, похожий на взрослого Винни-Пуха, одетого в легкие брюки и белую рубашку, и кудрявая веселая Неля с вечно удивленными круглыми глазами - но Шахову отчего-то вдруг нестерпимо захотелось выбраться из своего укрытия и встать рядом с ними...
Часть 3
ТАЙНА АВЕСТЫ
... И может, мы найдем ответ,
Зачем давным-давно
Нам тьма дана, и дан рассвет,
И творчество дано...
Глава 1
Я проснулась как будто от толчка. В спальне было тихо, темно, в смежной комнате сонно похрапывала Неля. Она уже вторую ночь спала здесь, в гостиной на диване, оставив бедного Шахова вдвоем с пушистым другом Минькой в их апартаментах. За просторными окнами стоял сиреневый полумрак, там разворачивалось медленное действо рассвета - толпились деревья, постепенно отступала ночь. «Цвет бессонницы, - сказала я себе, следя, как тьма постепенно разбавляется холодным фиолетовым свечением. - Цвет одиночества и беспомощности...». И, как будто по команде, горечь и страх вдруг наполнили мою душу. «Похитили... связали... куда-то везут...». Захотелось плакать, кричать во весь голос, просить помощи. Ведь там, вдалеке, остался солнечный разноцветный город, добрый Учитель, белые радостные здания... А здесь - угрюмые темные лица, запах лошадиного пота, толчки и удары на колдобинах...
Я попыталась взять себя в руки, вытерла слезы, бегущие по щекам. Куда это меня опять занесло? Может Нелю разбудить? Нет, пусть спит. Они с Андреем какие-то замученные вчера были. Пришли, улыбаются, шутят - а у меня аж озноб по спине от их тревоги и озабоченности. Ну я им тоже выдала полный набор оптимизма - система Станиславского, театр, цветы и аплодисменты... А сегодня будить среди ночи? Справлюсь. Я вспомнила эпизод из мультфильма - Бандерлоги уносят Маугли, за ними мчатся Балу и Багира. Ну, Андрей - это вылитый медведь... Неля на Багиру не очень похожа, но глаза у нее, как у пантеры, зеленые. А кто у нас Каа? Наверное, Пичев. «Так ты говоришь, они называли меня рыбой? - Да! Да! И еще желтым земляным червяком!»
Ну вот, и полегче стало. А теперь, давай посмотрим, что там случилось, в этом новом слое памяти: кто украл, зачем украл, куда везут. Главное, кого украли? ...Так, значит я там - опять девочка, лет десяти, худенькая, с небольшой врожденной хромотой. Совсем недавно на радостных прогулках с Учителем по светлым чистым улицам города я все время отставала от других детей... А для похитителей, в тюрбанах, бородатых, закутанных в тяжелые темные одежды, для них моя непослушная нога - прямо-таки подарок судьбы. Кивают, прищелкивают языками, что-то говорят. Ни слова понять не могу. Сплошные «г», «х». Ужасное наречие. Но относятся они ко мне явно бережно и уважительно. Непонятно...
Сон пропал полностью. Особая тишина раннего утра стояла во всем здании и в этом безмолвии картины далекого прошлого появлялись в моем сознании с удивительной яркостью и четкостью.
... Сижу за большим каменным столом. Напротив - старец с темным лицом, орлиным носом, глаза черные, даже белков не видно, как будто глаз - один сплошной зрачок... тьма в этих глазах, а под ней - бездонная пропасть. Темная длинная одежда, что-то вроде тюрбана на голове. Он, наверное, здесь главный. Справа - несколько других фигур в таких же ниспадающих одеждах. Это я вижу краем глаза, потому что все внимание на старика. Он повелительно показывает на стол. Там стоят плошки с какими-то разноцветными порошками. Ага, он хочет, чтобы я взяла что-нибудь из содержимого. Пожалуйста. Выбираю ярко-синее вещество. Это не порошок, а какие-то мелкие скользкие шарики. Они притягиваются друг к другу, но к рукам не прилипают. Я с удовольствием трогаю эту массу, беру в щепоть. Старик удовлетворенно кивает, бросает взгляд на зрителей, те благоговейно ахают, словно увидели чудо...
...Ночь. Та же просторная комната, стол и каменные сидения. Старик протягивает мне стакан зеленоватого питья. Отпиваю глоток, другой. Пахнет не очень приятно, вкус необычный. Под требовательным взглядом старика допиваю до дна. Хочется спать, тяжелеют веки. Старик кому-то отдает приказ и прислужницы ведут меня в маленькую комнатку, где стоит кровать, резной столик, кувшин для умывания. С меня снимают одежду, надевают что-то вроде длинной ночной рубашки, укладывают на кровать. Двигаюсь, как автомат, руки и ноги ватные, делайте, что хотите, только оставьте меня в покое... Но как только прислужницы уходят, сонное оцепенение пропадает. Я отчетливо слышу зов. Надо идти. Встаю, выхожу в приоткрытую дверь, в полной темноте нахожу выход, уверенно иду по каменной дорожке, как будто кто-то ведет меня за руку на этот непонятный зов, дорожка кончается, иду куда-то в гору, где-то карабкаюсь на четвереньках по каменной осыпи, где-то почти бегу, и хромота моя при этом пропадает. Зов все ближе. Ага, вот оно! Камень, гладкий, в два моих роста. Прижимаюсь к нему, обхватываю насколько хватает рук и замираю. Что-то могучее переливается в тело из глубины камня, из теплой темноты окружающей ночи... Будь моя воля, так бы там и осталась, но рядом возникает старик, берет меня за руку и ведет обратно.
... Утро. Солнце за резными решетками окна. Снова питье, но другого цвета, опалово-розовое, и запах другой. Послушно пью, тут же мутится в глазах, подкашиваются ноги, падаю на пол... Последняя мысль - отравили! Зачем? ...Потом из тьмы выходят страшные существа, окружают меня, грозят, вот-вот нападут и утащат. Сначала испытываю парализующий страх - уж очень они ужасны, эти звероподобные твари, огромные, с алыми когтями, чешуйчатой кожей... Но откуда-то появляется уверенность, что не тронут, если буду сопротивляться. Надо встать. Или хотя бы поднять голову. Тело как будто налито свинцом, но призываю на помощь все свои силы, мощь вчерашнего камня, золотое сияние родного города, ласковый шум моря, всю тоску и боль разлуки, все упрямство и злость - и огромным усилием приподнимаюсь. Кошмарные существа тут же исчезают, как будто их и не было, их сменяет легкий благодатный сон, наполненный счастливыми видениями...
...Просыпаюсь и вижу, что старец сидит возле моего ложа и смотрит на меня с удивлением и некоторой долей растерянности. И не старик он вовсе, как мне сначала показалось, наверное, из-за бороды и темных одежд... Теперь я вижу в нем зрелую силу, власть и мудрость. Он - Учитель, но, увы! - нет в нем доброты и света... И душу мою снова пронзает боль утраты, как будто я потеряла не только родину, но и целый мир, солнечный и радостный...
От этой боли я даже здесь, в настоящем, вздохнула громко и прерывисто, почти застонала... И конечно, разбудила Нелю.
- Что с тобой, котенок? Кошмар приснился? - Она появилась в дверном проеме сонная, всклокоченная, в длинном сиреневом халате.
- Что-то вроде..., - созналась я. - Опять куда-то провалилась...
- Тогда рассказывай. - Неля присела на край моей кровати. Она была непоколебимо убеждена, что все больное и грустное нужно обязательно переводить на сознательный уровень, то есть кому-то обязательно рассказать.
Выслушав отчет о похищении, Неля задумалась, потом тряхнула кудрями и рассмеялась.
- Убьет нас с тобой Андрей за уклонение от тематики, но будем копать. Не сейчас, конечно, ближе к вечеру займемся. Ты как себя чувствуешь? А то нам в бухгалтерию заглянуть надо. Не забыла?
- Где уж тут забыть... Огонь и зло... А что, пойдем, посмотрим....
Глава 2
Светлана Петровна Бурьянова была дамой во всех смыслах примечательной. Высокая легкая фигура, тонкие руки, точеные кисти с длинными нервными пальцами, небольшая черноволосая головка - все это поражало с первого взгляда необычной диковатой красотой, тем более, что и повадки у Светланы Петровны были, как у разъяренной тигрицы, надолго запертой в клетке. Никакой томной грации - стремительность и готовность к броску. Алые губы, бархатистая кожа, антрацитово-черные глаза... На мужчин в ее присутствии нападали оторопь и столбняк. Света с детства знала о том впечатлении, которое она производила на сильный пол, и беззастенчиво этим пользовалась, с легким презрением относясь к своим поклонникам. А поклонники делали за нее домашние работы, решали задачи на контрольных в школе, горбились над курсовыми проектами в институте. Экзамены и другие жизненные перипетии для Светланы никаких трудностей не представляли. Были у нее быстрый ум и работоспособность, сильная воля и провинциальная агрессивность, что вместе с выигрышной внешностью делало ее похожей на язык яркого пламени в окружении множества мотыльков. Так что вуз она закончила играючи и легко получила хорошее распределение в один из московских НИИ, что в то время было практически невозможно, потому что иногородних студентов с ее факультета раскидывали по всем уголкам необъятной Родины. Светлане, вообще-то, грозило возвращение в родное Забайкалье, направление в институт она получила оттуда, специалиста ее профиля там ждали, но не дождались. Нет, она не пошла по проторенной дорожке - выйти за москвича, получить вожделенную прописку, а там уже, как говорится, будем посмотреть...
Судьба распорядилась иначе. Еще на втором курсе влюбленный до обалдения сын замминистра лесной промышленности Никита Востриков растряс папашин кошелек и пригласил Светлану в один из модных ресторанов отметить его день рождения. Естественно, не одну, были там друзья Никиты и две девицы из его группы. Все они учились на элитном факультете электронно-счетной техники и за столом завели умный разговор о системах управления, базах данных, пересыпая диалог жаргонными словечками и непонятными терминами. Один все время поправлял очки в красивой оправе и восклицал глубокомысленно: «А то!». Девицы, к досаде Светланы, были недурны, одеты, хоть и блекло с ее точки зрения, но тщательно и со вкусом. Жемчужно-серый костюм одной и оливковый наряд другой сидели безупречно, не то что ее ярко-алое платье, которое ей раньше очень нравилось, но здесь вдруг показалось грубым и мешковатым... В добавление ко всему за столом они чувствовали себя легко и уверенно, красиво ели, небрежно потягивали золотистое токайское, снисходительно оценивая его букет... В общем, тоскливый это был вечер, и Никита как-то скис, робко предложил потанцевать, но от него отмахнулись, поскольку шло оживленное обсуждение использования Фортрана для математического моделирования и теории игр... Светлана в ярости кусала губы и смотрела невидящим взором в пространство, про себя проклиная двух ученых гусынь, которые, небось, трахаются с половиной факультета, а здесь из себя профессорш изображают. А гусыни цвели и пахли. Одна, изображая кого-то из преподавателей, наставительно потрясла пальцем и низким голосом произнесла: «Не все стриги, что растет!». Компания покатилась со смеху, Света выдавила из себя кривую ухмылку и стала изобретать предлог, чтобы смыться. Именно в этот момент к ней пришло спасение в виде высокого умопомрачительно элегантного мужчины, который подошел к их столу и с легким кавказским акцентом попросил у Никиты разрешения пригласить его даму на танец... Никита растерянно пожал плечами, дескать, если дама не возражает... Света под дурацкое «А то!» очкарика положила руку на чуть согнутый локоть кавалера и самой непринужденной из своих походок направилась к центру зала. «А ты, гьнида, молчи, когда два джигита разговаривают...», - у нее за спиной громким шепотом процитировала старый анекдот одна из гусынь. Компания захихикала, но Светлану это уже не волновало. Она каждой жилкой почувствовала напор мужской силы и энергии, попыталась вернуть обычное чуть презрительное отношение ко всем особям мужского пола, но ничего не получилось. Он захватил ее врасплох, в минуты ярости и унижения, а теперь бережно и властно прижимал к себе сильной рукой, смотрел сверху вниз своими темно-карими глазами с длинными черными ресницами, ничего не говорил, а у нее внутри все таяло. «Для тебя, для тебя, для тебя...», - пел баритон в сопровождении ресторанного оркестра...
Его звали Иса. Проводив ее к столику после окончания танца, он больше не подходил, но минут через десять официант принес удивительной красоты букет цветов, похожих на огромные восковые ромашки на толстых стеблях. «Герберы... - оторопело сказала одна из гусынь. - Интересно, где это их можно достать в такое время? И стоят целое состояние...»
А потом он ее просто умыкнул. Выходя из ресторана, подвыпившая студенческая компания попала в небольшую потасовку. На улице прямо у дверей несколько молодых людей по - кавказки темпераментно выясняли отношения, загородив дорогу юным гениям. Никита попросил посторониться, причем достаточно вызывающим тоном - сказалось выпитое токайское, да и перед девушками хотелось показать себя сильным и уверенным мужчиной. Ему ответили, что он сопляк, и обложили весьма изощренной ненормативной лексикой. Светлана и ахнуть не успела, как ее оттеснили в сторону, там, за широкими спинами кто-то в кого-то вцепился, гусыни кричали и звали милицию, она тоже хотела заорать, но на ее руку легла рука Исы. Он приподнял бровь и глазами указал ей на стоящий рядом автомобиль с открытой передней дверцей. Она колебалась всего мгновение, потом оценила инсценировку, улыбнулась и грациозно скользнула на сидение, обитое белым пушистым мехом...
Тихо урчал мотор новенькой «Волги», вечерняя Москва переливалась в синих весенних сумерках золотистыми светлячками окон, алые огоньки габаритов и стоп-сигналов автомобильного потока вспыхивали и гасли... Иса вел машину уверенно, обгоняя чайников, вклиниваясь в едва заметные просветы и ему уступали дорогу, чувствуя его силу и власть. Светлане давно мечталось чувствовать себя именно так - частью мира сильных, надменно взирающих на людскую мелкоту из окна сверкающей дорогой тачки. Но жесткий самоконтроль предостерегал: «Не увлекайся! Ты для него сейчас - телка, снятая на ночь в ресторане. Он же тебя трахать везет, ну оттрахает, а что потом?». Ей вдруг вспомнились рассказы подруг о дурочках, попавших в руки кавказцев. Одна спилась, другая прочно села на иглу. Кое-кто зашибает бабки в подпольных публичных домах. Такая карьера Светлану не устраивала, поэтому она постаралась стряхнуть с себя очарование весенней романтики - и вовремя. Иса свернул с оживленного проспекта и припарковал машину на стоянке у фешенебельного здания сталинской постройки. «Ну и ну, - сказала себе Света, - как же ты здесь хату отхватил, друг любезный?»
Отвечая на невысказанный вопрос, Иса повернулся к ней.
- Ну вот, приехали. Не удивляйся, друг на год в Англию уехал, квартиру мне оставил. Зайдем, выпьем по бокалу вина за знакомство. - И заметив ее колебания, добавил, - Не волнуйся, принцесса. Хоть я тебя и похитил, но ты - мой гость, а желания гостя на Востоке священны.
В просторной прихожей он бережно снял с нее легкое кожаное пальто и с улыбкой, привстав на одно колено, достал красивые пушистые тапочки. Светлана приняла игру, села на крохотный диванчик и протянула ему ногу в осенней туфельке. Через мгновение она об этом пожалела. Иса, неотрывно глядя в ее глаза, снял туфлю и перед тем, как надеть тапочку, нежно погладил узкую ступню. От этой ласки у нее перехватило дыхание - елки-палки, хоть прямо тут, на диване, скидывай с себя одежду и отдавайся мужику со всеми потрохами... «Стоп, Светка! - строго сказала она себе. - Здесь только разинь рот, тут же минет получишь. Хорошо, хоть ноги ухожены, не зря каждую неделю педикюр делаю...» Это чисто женское соображение помогло ей овладеть собой и в гостиную она прошла королевской походкой, как воплощение гордости, красоты и самообладания.
Гостиная вполне соответствовала такому настрою. Богатство в этом доме не лезло в глаза, не кричало о себе, оно было внутри каждой вещи, излучало уверенность и покой - вощеный дубовый паркет, пушистый серо-коричневый ковер, драгоценная обивка глубоких удобных кресел... Иса не стал зажигать хрустальную люстру, а включил лампу, похожую на фонтан из множества тонких стеклянных нитей. Лампа вращалась, давая волшебный неяркий свет и рассыпая по комнате разноцветные искры... Хозяин усадив гостью в кресло у низкого столика со столешницей из толстого темно-бордового стекла и удалился на кухню, по пути нажав на одну из кнопок стоящей в углу импортной аппаратуры. Зазвучала негромкая музыка с едва уловимым восточным оттенком.
Из кухни Иса вернулся с подносом, на котором стояла бутылка незнакомого Светлане розового вина, бокалы, ваза с фруктами - не с лежалыми мандаринами с московских прилавков - нет, эти были словно только что сорваны в вечно благоухающем райском саду - полупрозрачные золотые яблоки, виноградные грозди, светящиеся таинственным опаловым сиянием, еще какие-то незнакомые плоды, ярко-оранжевые, сочные... «Ой ребята, куда я попала и где мои чемоданы!»,- в легкой панике ахнула про себя гостья, озирая все это великолепие.
Разливая вино в высокие хрустальные бокалы, хозяин подмигнул ей:
- Оцени, каким напитком угощаю. Псоу! Любимое вино Сталина. А старик в таких вещах разбирался...
Хорошее вино отличается от прочих тем, что не опьяняет, а дарит легкое приподнятое настроение. Мир озаряется необыкновенным светом, собеседник становится другом, душа раскрывается навстречу Красоте и Вечности...
- «Прекрасно в нас влюбленное вино,
И легкий хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которую дано,
Сперва измучив, после насладиться...» - медленно продекламировал Иса, не отводя от нее взгляда.
От этих слов, от глубокого бархатистого голоса, от блеска темных глаз с длинными ресницами все внутри Светланы напряглось, даже соски набухли, словно под ласкающей рукой, мгновенно пересохли губы и она залпом, не отрываясь, выпила второй бокал розового вина, который перед этим слегка прихлебывала, стараясь соблюдать осторожность.
- Молодец, девочка! - восхитился хозяин, глядя на нее все тем же странным неотрывным взглядом.
Она хотела залихватски сказать: «А то!», как очкарик в ресторане, но комната вдруг закружилась,... навалилась слабость..., а потом темное покрывало беспамятства погасило последние остатки сознания...
Глава 3
Ощущение окружающего возвращалось медленно и мучительно. Отвратительный вкус во рту, боль во всем теле... где это она? Нет, слава Богу, память не отшибло. События вчерашнего вечера встали перед ней ясно и во всех подробностях, вплоть до последнего бокала вина. Надо же, от двух бокалов отрубиться! Такого с ней никогда не было, и быть просто не могло. Наркотик? Но зачем? Она и так была готова прыгнуть к этому мужику в постель, только пальчиком помани.
Светлана, наконец, решилась открыть глаза и пошевелиться. Но даже движение век отдалось в теле тупой ноющей болью. Боже, ну и поза! Она лежала на ковре, голая с распяленными ногами и пахло от нее чужим кислым потом и мужским семенем. Что же здесь было? Острое чувство стыда и унижения запоздало полоснуло ее душу. Ох, тошно-то как...
- Вставай, шлюха! Ишь, развалилась, как дома!
Голос Исы был резким и холодным. А где же вчерашний теплый бархат? Этот внезапный контраст, как ни странно, помог ей собраться и опомниться. Влипла, как идиотка, в ловушку, а кто бы устоял? Хотя могла сообразить, уж слишком все было красиво... Светлана с трудом встала. Тело ныло, как сплошной синяк. Не глядя на хозяина, чтобы не выдать прежде времени свое ледяное бешенство, она надела комбинацию и побрела в ванную комнату.
- Ты куда?
Вопрос прозвучал, как свист бича. Светлана постаралась, чтобы голос ее был донельзя слабым и невыразительным. Пусть думает пока, что он ее сломал.
- Умыться можно?
- Успеешь. Кино сначала посмотри, принцесса, - с издевкой сказал Иса. - Тебе понравится. И друзьям твоим тоже.
Ну что ж, по крайней мере не надо мучительно напрягаться, пытаясь вспомнить, что же произошло во время беспамятства. На видеокассете все было запечатлено - ее послушное, содрогающееся в серии оргазмов тело, лицо - крупным планом - с отсутствующим взглядом, отвратительно искаженное гримасой похоти, двое волосатых мужиков, старательно обрабатывающих ее во все дыхательные и пихательные... Порнуха хоть куда, и снимал профессионал... Наверное, сам Иса. Ах, ты, сука! Бешенство разгоралось в ней холодным пламенем. Не спеши, Света, сейчас сыграем ужас и унижение, от тебя же этого ждут...
- Но ты обещал... Ты же говорил: гостья... желания священны...
- А ты сама захотела. Давай, посмотри еще раз - с удовольствием и сосешь, и лижешь, и дырку подставляешь. - Иса внезапно сменил издевательский тон на угрожающий. - А теперь заруби себе на носу, голубушка, не будешь делать то, что мы тебе велим, эту кассету весь твой институт будет смотреть, поняла! Иди, подмойся, воняет от тебя, как от свиньи, и подумай, хорошо подумай, принцесса!
Стоя под горячими струями душа, Светлана последовала совету Исы и хорошо подумала над создавшейся ситуацией. Выйдя из роскошной благоухающей ванной, она была тихой и смиренной. Прежде всего надо было выяснить, одни ли они сейчас в квартире.
- Иса, а выпить можно? Мне так плохо, мозги ничего не соображают.
- На кухне бутылка коньяка, принеси сюда. Да рюмки не забудь.
Все правильно, роль гостеприимного хозяина позади. Почему бы и не покомандовать новоиспеченной рабыней? Так, во второй комнате никого, на кухне пусто, значит, исполнителей он восвояси отправил. Уже хорошо. Теперь возвращаемся с подносом, глазки потуплены, пальцы дрожат, еще бы им не дрожать после наркотика, да такой ночи... Униженно дождемся, пока господин нальет спиртного, жадно хватаем рюмку, главное, не выйти из образа... Ага, презрительно ухмыльнулся, значит, поверил, голубок. Теперь отдадим инициативу.
- Ну, подумала?
Голос стал помягче, понятно, политика запугивания кончилась, чтобы не перегнуть палку, самое время для претворения ее плана. Плохо, что плакать она не умеет, сейчас бы слезы в самый раз...
- Подумала. - Светлана шмыгнула носом. - Сама виновата, дура, говорили ведь девчонки. Теперь или в петлю, или.. - Она вздохнула с надрывом и спросила, жалобно посмотрев на собеседника, - Вы меня на панель отправите?
Иса слегка оторопел от вопроса, заданного неожиданно в лоб.
- Почему сразу на панель? Можно и в таких вот фильмах сниматься для узкого круга. Загримируем, чтобы никто не узнал... Платить хорошо будем, не обидим.
- Если в таких, тогда лучше в петлю, - деловито сообщила Светлана. - Здесь без иглы не обойдешься, а я знаю, что это такое...
- Да ты что, мне условия вздумала ставить, шлюха? - вскипел Иса, - Вот посадим тебя на иглу, как миленькую, на три-четыре ленты хватит, а потом сдохнешь от передозировки. Кто тебя искать-то будет?
- Я думаю, будут искать. И в ресторане тебя со мной видели, - ответила Светлана дрожащим голосом и тут же сделала шажок назад. - Иса, миленький, не сердись, я же не против, выхода у меня нет, но давай что-нибудь другое... Ведь есть же какие-то клубы, стриптиз... Я танцевать умею, тело у меня красивое...
- Танцевать умеешь? Покажи. - Иса понял, что погорячился, и с готовностью уцепился за предложенную ему возможность достойного отступления. - Только голая. Поняла?
Светлана кивнула, с трудом скрывая радость. Она скинула комбинацию и включила музыку. К счастью, это оказалась именно та, вчерашняя, томная, с вкрадчивыми восточными переливами. Тело, хоть и болело, но после контрастного душа и рюмки коньяка было гибким и послушным. Вот теперь пришла очередь расплаты. Внучка колдуньи Матарихи, которую знал и боялся весь Ингодинский район, начала медленно покачиваться в такт музыке. Черные глаза ее засияли, движения были плавными и волнообразными. Иса смотрел, как зачарованный, не в состоянии двинуться. Еще бы! Это был древний Танец Змеи, которому бабка научила Светку в пору ее отрочества, и не существовало на свете мужчины, способного противиться его колдовской силе... Равнодушно-презрительная выражение на физиономии Исы сменилось неприкрытым восторгом, потом глаза остекленели, из обмякшего рта потекла блестящая струйка слюны, а еще через несколько минут из загипнотизированного мерзавца можно было резать лапшу, он бы не пикнул. Но Светлана не забывала, что где-то есть еще по меньшей мере двое и они могут вернуться. Поэтому она прежде всего вытащила видеокассету и спрятала ее в сумочку, не отказала себе в удовольствии и кухонным топориком врезала несколько раз по дорогому оборудованию. Шума можно было не бояться, в домах такой постройки соседи ничего не услышат. Потом, порывшись в карманах Исы, нашла толстую пачку денег и тоже положила их в сумочку. « Компенсация за приятно проведенный вечер», - сообщила она бесчувственному хозяину, пошептала ему что-то на ухо, тот послушно встал, и пошел рядом с ней. В подъезде на глазах у охранника она чмокнула Ису в щеку, прошептала ему на ухо следующую команду, Иса кивнул и отправился домой.
- До свидания, милый! - весело крикнула ему вслед Светлана и еле сдерживаясь, чтобы не рвануть во всю прыть, с достоинством вышла из подъезда.
...Они нашли ее через неделю, встретили прямо у выхода из института. Иса вручил ей на глазах у обалдевших поклонников потрясающей красоты букет цветов и умоляюще попросил:
- Прости, принцесса. Можно тебя на два слова?
- Я никуда не поеду! - громко сказала Светлана, - и поклонники тут же воспрянули духом, готовясь не на жизнь, а на смерть защищать даму сердца от наглого чужака.
- Никуда я тебя и не зову. Отойдем на два шага, покажу кое-что.
Светлана ожидала всего, но только не этого. На фотографиях, которые показал ей Иса, были оба ее волосатых партнера с дырками в голове и отрезанными гениталиями.
- Тебе этого достаточно? Ты можешь теперь меня простить?
- Но зачем?... - растерянно спросила она.
- А затем, - сообщил ей Иса, - что ты чудо, уникум, и эти двое поплатились за то, что осмелились прикоснуться к тебе. Ты нам нужна, принцесса. Мы не хотим тебя принуждать, я уже знаю, что это невозможно, но если ты согласишься, то никогда об этом не пожалеешь.
Он взял ее за руку и только тут Света увидела, что левая рука его забинтована и на ней не хватает указательного пальца.
Иса заметил ее взгляд и утвердительно кивнул.
- Да, я тоже наказан, и справедливо...
Девушка пристально посмотрела на него и он внезапно обмяк и торопливо забормотал:
- Я сам это сделал, клянусь. Я должен был понять, почувствовать сразу, кто ты такая... Они не сделают тебе зла, поверь...
Светлана кивнула. Она знала, что тот, кто видел Танец Змеи, беспомощен под ее взглядом.
- Хорошо, я подумаю. И позвоню тебе завтра вечером, - спокойно сказала она. - У меня твоя визитка, товарищ Магометов И.Х., оператор Мосфильма. И деньги, кстати...
- Оставь их себе, - поспешно прервал ее Иса. - И пожалуйста, прими вот это.
Он положил ей на ладонь чудной старинной работы золотой перстень, украшенный короной из мелких бриллиантов. Отказаться от такой красоты было очень трудно. Светлана замялась, а Иса, воодушевленный тем, что подарок сразу же не кинули ему в лицо, умоляюще продолжил:
- Ты не думай, это не зависит от твоего согласия. Просто я пойму, что ты сможешь меня простить... не сразу, может быть, а когда-нибудь...
Глава 4
... Здесь, в Заре, Светлана Петровна выполняла очередное задание своей таинственной организации. Она до сих пор не знала, кто это «Они». Связь с ней держал Иса и лишнего он ей не говорил даже в постели. О степени могущества своих работодателей Бурьянова могла только догадываться по той легкости, с которой ей устроили нужное распределение после института и подыскали работу заместителя главного бухгалтера в серьезном совместном предприятии, когда ее НИИ с треском рухнул. Конечно, и Светке пришлось приложить кое-какие усилия - освоить азы бухгалтерии перед поступлением на новую работу и многому научиться у толстой добродушной Марьи Васильевны Хетагуровой, которая чуть ли не всю жизнь работала главным бухгалтером, знала и любила хитросплетения своих обороток и балансов. Через полгода совместной работы Бурьянова скушала доверчивую начальницу без масла на завтрак. Во время очередной проверки фирмы налоговой инспекцией Светка без свидетелей как бы случайно проговорилась инспекторше о паре слабых мест в куче бухгалтерских проводок. Знала она об этом со слов той же Марьи Васильевны, которая жаловалась молодой заместительнице на беспечность директоров, вовремя не обеспечивших кое-какие финансовые операции нужными документами.
- Я это кое-как замазала, - вздыхала толстуха, - но липа есть липа, Светочка, копни поглубже, сразу вылезет...
По результатам проверки фирме начислили штраф, вполне приемлемый с точки зрения руководителей. Все-таки прибыль от тех операций намного превышала размеры налоговых санкций. Но глупая Васильевна дала беспроигрышный шанс своей молодой помощнице.
- Дура я беспросветная, - сказала она Светке. - Ведь посмотри, как можно было сделать - закинуть все это на четвертый счет и списать в течение квартала...
Именно это и почти точно такими словами сообщила молодая талантливая сотрудница генеральному директору СП.
- Дура она, Михаил Владимирович. На какой штраф налетела по собственной глупости! Я хотела ей показать эти проводки, они приводились год назад в «Финансовой газете», но сами понимаете, субординация. Главный бухгалтер должен читать профессиональную литературу... Я, например, ее даже на дом выписываю.
«Финансовую газету» Светлана Петровна выписала три дня назад, после разговора с начальницей.
Марью Васильевну без разговоров вышибли из престижной фирмы, хорошо еще - по собственному желанию. Ее место заняла Бурьянова. Года два Света бегала к Хетагуровой, консультироваться по всем возникающим вопросам, жалуясь при этом, какие у нее директора сволочи и дураки, как она, Светлана Петровна, боролась за Марью Васильевну и до последнего не хотела занимать ее место, как ей сейчас тяжело без помощницы - гады-хозяева экономят на зарплате... Толстушка ушла в небольшую транспортную фирму, снова занималась любимым делом, считала Светлану своим лучшим и верным другом, поэтому сочувственно вздыхала, правила Светланины ошибки в балансе, сообщала ей о новых требованиях налоговых органов и показывала беспроигрышные варианты обработки первичных документов. Светлана за эти поистине бесценные консультации приносила маленькие подарки - конфеты, вино, вышедший из моды шарфик или надоевшую сумку.
- Ну ты и стерва! - восхищенно сказал Иса, когда узнал о назначении Бурьяновой главбухом СП.
- Неправда! - отпарировала Светлана, грызя острыми белыми зубами яблоко. - Я просто умная. И работяга! Я где угодно себе денег заработаю, могу и землю копать, и на рынке торговать, нигде не пропаду! А эти, толстожопые, думают, что уселись на свое место, так их и подвинуть не моги? И вообще, я зарабатываю - и раздаю другим. У меня коммунистическое воспитание - ничего не жалко!
Иса ухмыльнулся. Он-то знал, как жадна до денег его партнерша и любовница. На жадности и погорела. Мало ей было обращенных в доллары крупных гонораров, которые он ей передавал за выполненные задания - нет, захотелось стать миллионершей, вложила, дура, сбережения сначала в одну финансовую пирамиду, потом в другую, осталась ни с чем, вот и рвет задницу, стараясь и там, и тут хапнуть побольше... А накормить гостя по-человечески - где там! Зато салаты какие-то несъедобные каждую осень по сто банок закатывает, деревня! Только что дар у нее редкий, а так баба - совсем не подарок...
- А вместо того, чтобы обзываться, ты бы сообразил, что меня теперь куда угодно возьмут! - продолжила тираду Светлана, накладывая на тарелку Исы маринованные баклажаны. - Чем тебе плохо, а?
Она как в воду смотрела. После 17 августа 1998 года ее СП приказало долго жить, но, несмотря на кризис, у бывшего главбуха оказался широкий выбор вакансий. И вот тут Иса приказал ехать в Зарю. Центр приобрел самостоятельный юридический статус, потребовались специалисты, и Светлана прошла отбор без сучка и задоринки - молодость, опыт работы в СП и, наверняка, пружины, нажатые ее тайными покровителями...
Прошел уже почти год ее работы в этой чертовой дыре, а добиться желаемых результатов никак не удавалось. Поселок жил своей замкнутой жизнью, хоронил стариков, обсуждал выкрутасы правительства и выходки пьющих соседей, причем соседи вызывали больший интерес собеседников, чем все дебаты Думы вместе взятые. Начиная с мая, народ и вовсе становился некоммуникабельным, поскольку по уши увязал в своих дачах и огородах. Тут уж, только поздоровавшись, какая-нибудь Марья Антоновна с неподдельным энтузиазмом выспрашивала у Галины Даниловны, посадила ли она картошку и чем подкормила грядки с морковкой и петрушкой. В просторных залах института, даже в приемной у директора стояли ящики с рассадой. Дачного участка у Светланы не было, а другие подходы к местной дамской элите как-то не срабатывали, рецепты маринованных баклажан успеха не имели, наиэлегантнейшие наряды никакой реакции не вызывали, так что что-то узнать из легкой женской болтовни не представлялось возможным. С мужиками было чуть полегче. Пару охранников она приручила. И один, начальник смены Костя Достигаев, около двух метров ростом, румянец во всю щеку, и второй, худощавый Петр Оплеткин, прыгнули бы теперь по ее приказу хоть с Эйфелевой башни, но толку-то что! Ей нужна была информация и возможность управления кем-то близким к сокровенным тайнам Центра.
Она попробовала свои чары на Андрее Валерьевиче. Не вышло. Директор Центра в упор не видел ни ее красоты, ни ласковых взглядов. Тогда Светлана переключилась на Пичева, но тот шарахнулся от нее так, словно и не женщина она вовсе, а гремучая змея. Такая реакция Бурьянову не обидела, а заинтересовала. Вроде не похож начальник охраны на голубого. Ее недоумения разрешила Валентина Тимофеевна Мурылева. Они со Светланой стали приятельницами, поскольку хозяйственные закупки шли через завхоза и главбуха. Документы на выдачу денег Цыпин подписывал не глядя, предоставив Валентине Тимофеевне самой решать вопросы с поставщиками и подрядчиками в пределах выделенных сумм. Мурылева возмущалась, причитала, но несла свой крест с огромным удовольствием, не тратя зря ни копейки, везде успевая, все обо всех зная, а жуликоватых своих помощников видя насквозь.
В этот день прямо с утра, угостив Валентину Тимофеевну чашкой ароматного чая Earl Gray и собственноручной выпечки рассыпчатым печеньем, Светлана терпеливо выслушала последние новости с фронта строительства новой теплицы, жалобы на пьянство и разболтанность сантехника Ампилогова (Вот ведь фамилию отхватил, из духовенства, наверное) и незаметно повернула разговор в нужное ей русло.
Валентина Тимофеевна была истой женщиной и кладезем информации по части слабых струнок начальства, однако никаких откровений Бурьянова от нее не услышала. Мурылева больше любила слушать других, чем распространяться самой о чужих секретах. Но при упоминании о Пичеве она не утерпела.
- А вы знаете, голубушка, он с нашей Нелей Витальевной раньше был знаком.
- Мир тесен, - пожала плечами Светлана. - Я тоже, бывает, на старых знакомых в самых неожиданных местах натыкаюсь.
- Так не просто знаком, любовь у них была.
- Не может быть! - искренне удивилась Света. - Откуда вы знаете?
Мурылева слегка покраснела.
- Я, Светочка, совершенно случайно их разговор услышала в коридоре. Только, сами понимаете, это наша с вами тайна...
«Подслушивала, старая клюшка!», - сделала вывод Светлана и, слегка надув губки, обратила к приятельнице самый искренний взор.
- Обижаете, Валентина Тимофеевна! Да и с кем я тут общаюсь, кроме вас?
- Да, конечно, Светланочка, я на вашу скромность и рассчитываю. Ну так вот, он ей дорогу загородил и спрашивает: «Нелька, ты меня совсем не узнаешь?». А она отвечает: «Нет, никогда вас раньше не видела..». А он ей: «И не помнишь, как мы в волейбол играли в студенческом городке? И как с тобой в Филевском парке целовались? Нелька, я до сих пор тех соловьев слышу!»...
Мурылева торжествующе посмотрела на Светлану и сделала паузу.
- А она? - подала ожидаемую реплику Бурьянова.
- А она, паразитка, помолчала чуть-чуть и говорит: «Не было ничего, Владимир Александрович. Я не помню и вам рекомендую забыть...». Потом повернулась и пошла. Так теперь Пичев за ней, как собачка, бегает, все заговорить пытается. А она ни в какую. Не дай бог, Шахов узнает. Он же ревнивый, а когда пьяный - совсем дурак дураком...
Валентина Тимофеевна сокрушенно вздохнула и допила последний глоток чая.
- Спасибо за чай, деточка. Ну я побежала, дел невпроворот...
Оставшись одна, Светлана ошарашенно уставилась в окно. У Пичева любовь к этому растрепанному чучелу? Еще и безответная! Да она причесывается раз в день и губы красит раз в неделю! О приличной косметике вообще понятия не имеет. А фигура! Пень корявый, а не фигура! Светлана встала, потянулась, посмотрела в зеркало на свой легкий точеный силуэт в ярко-розовом летнем костюмчике... Нет, у здешних мужиков совсем крыша едет! Цыпин глаз не сводит со своего колченогого сокровища, и этот долдон туда же - нашел себе Мэрилин Монро! А вот Шаховым стоит заняться. Вряд ли его ученая супруга распространяется о бывших хахалях...
Не откладывая задуманного в долгий ящик, Бурьянова заперла кабинет, небрежно кинула девушкам- расчетчицам: «Буду через час....», - и отправилась на поиски Коль-Ваныча.
Найти его оказалась нетрудно. Охранник Костя отрапортовал, что искомый объект в состоянии похмельного синдрома ошивается у пятого дома в надежде выпросить чекушку у непреклонной самогонщицы Антонины. Закончив рапорт, Достигаев посмотрел на нее с собачьей преданностью и умоляюще шепнул:
- Света, когда мы встретимся? Я так тебя хочу!
- Перебьешься пока, - сурово ответила Светлана, - некогда мне.
Как будто случайно наткнувшись на страдающего Шахова, Бурьянова приподняла тонкую соболиную бровь и поинтересовалась, отчего это у бедного Николая Ивановича такой больной вид. Дальнейшее и вовсе не представляло труда, за опохмелкой Шахов бы сейчас и в пасть ко льву полез...
Уютно расположившись в Светиной квартире, отделанной изнутри, словно драгоценная шкатулка, Коля опорожнил стакан «Абсолюта» и с благодарностью посмотрел на хозяйку. И чего он до сих пор не замечал, какой у них в Центре душевный главбух! Тощая, правда, как все эти модели, ни обнять, ни подержаться - не то что его Нелька... Но человек отзывчивый... Светлана в свою очередь прикидывала, стоит ли этого взъерошенного мужика привораживать Танцем Змеи или можно обойтись обычным наркотиком. Вспомнив Костю, решила, что хватит пока с нее тоскующих обормотов, и потихоньку добавила в Колин стакан несколько капель своего снадобья. Коля следующую порцию пить не спешил, он был настроен пообщаться, поговорить о жизни, сообщить, какая у него замечательная Неля Витальевна... Светлана не преминула тонко намекнуть о романе замечательной Нели с долдоном Пичевым. Но, к ее удивлению, Шахов махнул рукой:
- Да знаю я. У них с Нелькой еще в институте любовь была. Потом он ее, гад, бросил,. Нелька аборт сделала, с тех пор рожать не может... Она мне сразу же рассказала, как он здесь появился.
- И ты не ревнуешь? - удивилась Светлана.
- А чего ревновать? - рассудительно заметил Николай. - Мы же с ней не в восемнадцать лет встретились. Обоим под сорок было, я к этому времени после развода с первой моей уже восемь лет один жил и монахом не был. И она тоже не из дерева. Что было, то прошло...
Шахов опрокинул второй стакан и минут через пять почувствовал себя как дома. Ему было радостно, спокойно, Светлана казалась самым лучшим и задушевным другом и почему-то хотелось говорить, говорить... Он рассказывал о походах на подводной лодке, когда пару раз казалось, что они так и останутся под водой в своем старом плавучем гробу, поведал, как пил мартини на Фолклендских островах, нося барменше ихние деньги в матросской бескозырке, и мог бы еще час рассказывать о том, как на три года сел за хулиганство:
- Ну, врезал одному, понимаешь, вдруг сзади кто-то на плечи кинулся, я с оборота, не глядя, выполняю техничный хук левой, смотрю, а это жена! А мы с ней уже в разводе, хотя и живем в одной квартире...
- Все ясно, - кивнула Света. - Ей жилплощадь была нужна самой и она вас посадила... Но сейчас-то вы уважаемый человек. Вам сам Андрей Валерьевич доверяет.
Света кинула эту фразу наугад, не подозревая о том, какую она сейчас получит бесценную информацию и едва успела нажать кнопку потайного диктофона, когда Шахов начал рассказывать об усилителе, Анечкином даре и каменном мышонке на лабораторном столе... А Николая Ивановича несло. Он и про бабушек ей похвастался, и как Пичева вычислил с его боевиками в Дубравке, и хотел уже рассказать о разговоре в пещере, но вдруг перед его внутренним взором появилась высокая темная фигура, глаза ее, черные, почти без зрачков, смотрели на него строго и требовательно, палец был прижат к губам... Шахов умолк, потряс головой и уставился на Светлану. Привидевшаяся ему фигура исчезла, зато над головой главбуха засветился ореол. В нем преобладали тускло-багровые тона, прочерченные черными зигзагами. От всего этого Николаю стало очень не по себе, и он с трудом выбравшись из удобного кресла, решительно заявил, что ему пора, засиделся что-то, а дела не ждут...
Светлана его не удерживала. Она проводила гостя и кинулась к диктофону, еле сдерживая ликование. Вот так, простенько и со вкусом, практически без затрат она неожиданно получила все, что хотела! Теперь передать кассету Исе, получить немалое обещанное вознаграждение и видели ее в этой дыре! А пьяный дурак через полчаса забудет о разговоре, как будто его и не было. Действие наркотика она знала хорошо и ни о чем не беспокоилась.
- На Канары поеду, - сказала она себе, вытаскивая кассету и пряча ее в сумочку. - Господи, как я хочу на Канары!
Глава 5
Ритуалом было все - подъем с постели, умывание из зеленого резного кувшина, одевание. Ох уж эти здешние одежды: тонкая нижняя рубашка, полотняная широкая повязка на груди, верхнее одеяние из тяжелой ткани, переливающейся тусклым блеском драгоценных нитей. Всякий раз она с тоской вспоминала о легком, не стесняющем движений платье там, в городе у моря, который так и жил в ее сознании прекрасным видением... А этот тюрбан! В конце концов она научилась каждое утро водружать его у себя на голове, сопровождая движения рук определенными словами на древнем языке. Языка она не знала, смысла слов понять не могла и твердила их, как заклинания, это помогало не отвлекаться ни на что постороннее, как и требовал учитель. Полная погруженность в то, что ты делаешь - это у нее хорошо получалось, ведь в ее жизни только и были занятия с Учителем да сон почти без сновидений... Она училась рисовать знаки, выдавливая их тонкой заостренной палочкой на податливых пластинах. Это ей удавалось легко, потому что в прежней жизни ее тоже учили писать символы. Но там были совсем другие листы - белые, с зеленоватым отливом. Да и символы имели более широкое, всеобъемлющее значение и отличались от здешних, как свободное бескрайнее море от суровых отрогов гор...
Иногда они с Учителем ходили собирать травы, коренья, камни... И это тоже сопровождалось определенным ритуалом. Нужно было запомнить местность, где они брали ту или иную находку, время года и суток, и нельзя было просто подбежать и что-то сорвать. Учитель заставлял ее запоминать каждый его жест и она повторяла его действия, пока ее тело не выучило их наизусть. Теперь она просто не могла бы по-другому подойти хотя бы вон к тому растению с сочными гладкими листьями и желтовато-розовым зонтиком соцветия...
Потом она училась приготавливать порошки из собранных корней, листьев и коры, растирать минералы и бережно добавлять в смеси черную драгоценную смолу... Это всякий раз требовало определенного набора движений: круговые справа налево, поступательные, снова круговые и сбиваться было нельзя - Учитель в случае ошибки просто выкидывал приготовленную смесь...
Но больше всего ей нравились занятия в высокой башне, где по ночам она изучала звезды. Учитель доставал из тайника рисунки, выполненные на каком-то непонятном шелковистом материале. На рисунках были изображены отдельные участки звездного неба и загадочные знаки. Сначала она должна была отыскать на небосводе изображенные на определенном рисунке созвездия. Потом наоборот, изучив выбранный участок неба, нужно было найти соответствующий рисунок. После года обучения началось самое сложное - предсказание. Учитель требовал, чтобы она без ошибок нарисовала картину созвездий в указанное им время через день или неделю после наблюдения. Она долго не могла выполнить это задание. Но однажды как будто что-то внутри нее осветилось, появилось чувство единения с необъятной глубиной небес, серебряные звездные россыпи властно вошли в ее душу и она почувствовала, что знает и может предсказать любое изменение в их молчаливом пути. С этого момента она без труда выполняла самые сложные задания Учителя...
- Анечка, давай попробуем хотя бы в пространстве сориентироваться. Ты там знакомые созвездия видишь?
- Неля, я когда последний раз на небо смотрела? Знаю только Орион и Большую Медведицу.
- А там они есть?
- Есть, - ответила Аня после недолгого раздумья. - Правда, не совсем такие, но Орион все равно ни с чем не спутаешь... Только он высоко поднимается - выше ковша.
- Юго-восток, наверное, - сообщила Неля, потом уставилась в пространство прямо перед собой, пошевелила пальцами и созналась, - Нет, не могу сообразить... Все равно астроном нужен. Ты ведь могла бы те звездные карты сейчас нарисовать?
- В легкую! - гордо сказала Аня.
Ни в какую бухгалтерию они не пошли. Во время завтрака Неля не обнаружила в столовой Андрея, тут же навела справки, и Оля Костина сообщила, что видела Цыпу, когда делала утреннюю пробежку около здания Центра, при этом он ужасно спешил, только сказал ей, что его весь день не будет, приедет разве что к вечеру, и чтоб без него не сачковали, работали, как обычно, вернусь - проверю!
- А-га! - согласилась радостно Неля. - Значит, будем работать!
Она, несмотря на бурные протесты Ираклия, выпросила у него кучу бутербродов, банку хорошего растворимого кофе, объявила, чтобы на обед их не ждали, и через полчаса они уже сидели с Анечкой в уютных креслах лаборатории. Окон здесь не было, зато работал кондиционер и даже в самый разгар палящего летнего дня тут царили полумрак и прохлада. Анечка была слегка расстроена тем, что ей не позволили пробежаться по Центру и произвести фурор своим чудесным выздоровлением, но приказ Андрея соблюдался неукоснительно. Только здесь, за плотно закрытыми дверями, Неля разрешила подруге отбросить костыли и гордо пройтись по лаборатории. Легкая хромота, конечно, осталась, но это все равно было, словно полет...
А потом они соорудили себе по чашке кофе и начали копать таинственную древнюю историю, которая ни с того, ни с сего вдруг всплыла в Анечкином сознании. После разговора о созвездиях Неля закурила пятую по счету сигарету и удивленно спросила:
- Ну и зачем тебя всему этому учили?
- Понятия не имею, - пожала плечами Аня. - Я же разговорного языка не знаю. С прислужницами жестами общаюсь, Учитель большинство приказов знаками отдает. А символы эти - они вообще на другом языке, там на нем никто и не говорит...
- Тогда быстренько перекусываем и двигаем дальше, - сказала Неля, вытаскивая из лабораторного холодильника пакет с бутербродами. - Ты посмотри, что нам Ираклий выдал! Красотища какая! Даже есть жалко.
Действительно, каждый бутерброд был произведением искусства. Фигурно нарезанные сыр и ветчина чередовались тонкими слоями, была между ними грибная прослойка, наверное, еще какие-то овощи и яйцо, все это подрумянилось в микроволновке, было украшено листьями петрушки и салата и скреплено специальными шпажками.
- Мастер! - с уважением заявила Анечка. - Их бы еще разогреть. Ой, да тут даже с икрой есть!
- Через несколько минут от кулинарной красоты остался только пустой пакет, а подруги, отдохнув и повеселев, с новыми силами принялись за работу.
- Это что-то вроде госпиталя, - сообщила Аня, прикрыв глаза и всматриваясь в глубину веков. - Каменные лежанки, на них раненые. А запах! Боже, мне даже здесь дурно - кровь, гной, промокшие тряпки. Но Учитель за спиной чуть ли не толкает - иди, мол.
- Вы лечить туда пришли? - поинтересовалась Неля.
- Нет. У меня ничего с собой нет, ни лекарств, ни инструментов... Подходим к лежанке, наклоняюсь над раненым. Он в бреду. Черные волосы, спутанные, тусклые. Кудрявая борода... Грубые массивные черты лица... Воин. Под моим взглядом приходит в себя, открывает глаза... Глаза больные, измученные... Понял, кто перед ним, и лицо прямо просияло надеждой. Тянется ко мне, снова падает на лежанку. Я смотрю на него и он успокаивается, веки полуприкрыты, только жила пульсирует на виске. Учитель кладет мне руку на плечо и я начинаю чувствовать - как бы это сказать - излучение жизни... Оно клокочет в пространстве над раненым... Горячие рваные токи... Оглядываюсь на Учителя, он одобрительно кивает и ведет меня к другой лежанке. Там лежит умирающий. Обострившийся нос, изжелта-бледная кожа, пальцы только что перебирали рогожку, которой прикрыто тело, и у меня на глазах замерли... Умер... И я вдруг ощущаю поле... или столб какой-то другой энергии. Только это трудно назвать энергией... Что очень ровное, мощное и нездешнее, словно лунный ландшафт. Никогда такого не встречала... Может быть даже бы и не поняла, если бы перед этим не постояла у первой лежанки. Это поле зачаровывает меня, впитываю ощущение абсолютного покоя и безмерной мощи, но Учитель настойчиво тянет меня дальше. А там, в углу, - тоже покойник, но умерший не сейчас, видимо, несколько часов назад. Ну вот, здесь уже пусто. Холодная зола... Чуть-чуть что-то теплится в глубине, а может и нет, будто память о горячих угольях...
Аня открыла глаза и с недоумением уставилась на Нелю.
- Что это, как ты думаешь?
- Я тебе что, Большая Советская Энциклопедия? - озадаченно пробормотала Неля. - Хотя, знаешь, встречалось что-то в одном из эзотерических учений... Сейчас сформулирую поточнее. Там говорилось, что в момент смерти освобождается гигантская энергия, удерживающая сознание в теле. Может ты ее и почувствовала?
- Может быть... Хотя это не энергия... Скорее, состояние... Неля, а может, прервемся, а? Сходим в пещеру... Что-то тревожно мне до чертиков.
- Ну, давай еще немного покопаемся, - умоляюще сказала Неля. - Уж очень интересная выстраивается цепочка. Учти, котенок, Андрей появится, фиг он нам даст что-нибудь до конца довести. А вот если мы ему результат на блюдечке представим...
- Ладно, - согласилась Аня.. - Только недолго. А то аж озноб пробирает.
- Все-все... Сосредоточились, - скомандовала Неля. - Двигаем дальше по этому твоему состоянию. Что там еще?
- Поле боя..., - помолчав, ответила Аня. - Бой только что кончился, откатился куда-то за гору, а здесь кровь еще дымится, оружие валяется и убитые... Много убитых. Я не хочу туда идти, упираюсь, хотя Учитель и приказывает... Тогда один из сопровождающих нас воинов толкает меня тупым концом пики в спину. Приходится подчиниться... Иду... Разорванные одежды, страшные раны, это тебе не дырочка от пули, вон у того полголовы снесено... И над всем полем вот это мощнейшее состояние - ну, не энергия, понимаешь, а словно отсутствие, выравненность, отвлеченность. В сто раз сильнее, чем в госпитале... Я спотыкаюсь, ухватываюсь за кустик жесткой травы, чудом уцелевший, не затоптанный и не залитый кровью. И вдруг от травинки в руке, от всего окружающего ужаса ко мне приходит понимание бесконечного единства - и звезды, и смерть, и самая малая кроха жизни - все в этом единстве... И я его чувствую. Оно теперь во мне...
Негромкий, но настойчивый стук в дверь лаборатории прервал Анечкин рассказ.
- Ну, кто там еще? - возмущенно спросила Неля, приоткрывая дверь. - Ты?... Коля, я же просила, чтобы никто не мешал! Да что с тобой?
Она немного отступила назад, пропуская мужа в комнату. Лицо его было необычно бледным, глаза пусто, без выражения, смотрели в пространство.
- Ты мне только скажи, цвет протухшего мяса с черными полосками, это что означает? - Шахов уставился на супругу, ожидая ее ответа, словно приговора в суде.
- Цвет протухшего мяса?... - Неля с недоумением оглянулась на Аню. - У тебя галлюцинации уже начались с перепоя, лапа моя?
- Ну помнишь, ты говорила, свет над человеком... над головой... голубой или зеленый...
- Аура? - подсказала Аня.
- Ну да, аура, - обрадовался Шахов. В прохладном полумраке лаборатории он начал приходить в себя, но тревога не оставляла его. - Аура, значит, такая, как мясо, когда оно протухло и начинает гнить. И черные полосы...
- Это плохо, - серьезно сказала Неля. - Или очень больной, или злобный человек. А над кем ты этот ореол видел?
- Не помню, - растерянно признался Николай Иванович. - Что было в последние два часа, ничего не помню. Вроде только что по поселку ходил, у Антонины чекушку хотел выпросить, а потом в голове пусто и только эта вот аура...
- У Антонины...- задумчиво повторила Неля. - Это значит у пятого дома. Кто у тебя там из бабушек живет?
- Бабка Шура Чернышова, - не задумываясь, сказал Шахов. - Александра Никитична. Телефон 9-81.
- Вот сейчас все и выясним. Пошли к Андрею в кабинет, - скомандовала Неля, вытаскивая из кармана связку ключей. - Все равно заканчивать собирались.
Аня взяла костыли в охапку и с нескрываемым удовольствием вышла в коридор, благо, озадаченным супругам было не до нее.
- Александра Никитична? Здравствуйте. Это вас Неля Розен беспокоит. Как здоровье у вас?... Да, конечно, погода меняется, у самой все утро голова болит... Тетя Шура, тут вот какое дело, Николай Иванович у меня куда-то запропастился, а так нужен!... Вы его сегодня не видели?.... Так... Так... В девятый дом? .... Ага... Около часа... Потом в Центр пошел? .... Ну спасибо вам огромное за помощь отечественной науке... Здесь-то я его найду... До свидания.
Неля осторожно положила трубку и повернулась к притихшему супругу. Глядя на нее, Аня поняла, что сейчас в кабинете разразится шторм не менее девяти баллов и присутствующим не мешало бы спрятаться под огромный директорский стол... Особенно Николаю Ивановичу.
Но против ожиданий, крика не последовало. Правда, каменное Нелино лицо и ледяной голос были похуже, чем вопли и топанье ногами.
- Ты знаешь, с кем он был? С главбухом нашим, Светой Бурьяновой... Пошли в ее квартиру, в девятый дом и пробыли там около часа...
- Ой! - вырвалось у Ани. - Значит, это ее аура! Правильно, огонь и зло...
- Нелечка! Ты думаешь, у нас с ней что-нибудь было? Да на кой хрен она мне сдалась! Кожа да кости! Вот ты у меня - другое дело. Вiзьмешь в руки - маешь вещь...
Коля попытался обнять разъяренную супругу и, несмотря на серьезность момента, Анечка едва сумела сдержать смех. Нелю льстивые подходы мужа не смягчили.
- Сколько раз тебе говорила, пьянка до добра не доводит! И опять - всей задницей в дерьмо! Нужен ты ей в постели, как прошлогодний снег, обормот несчастный... Вот что ты ей наболтал за этот час, хотела бы я знать...
Николай Иванович похолодел. Разговора он не помнил, но чувство абсолютного доверия к собеседнице, да, было... И темная фигура вдруг выплыла откуда-то. А потом - словно смотришь в перевернутый бинокль - дама в розовом костюмчике отдалилась, и над ее головой вспыхнул ореол грязного темно-красного цвета с черными прожилками...
- Хотя...- задумчиво сказала Неля, как будто прочитав смятенные мысли Николая, - если ты ауру увидел и запомнил, значит в своего зомби она тебя не превратила. И то хлеб... Марш к Вере Николаевне, пусть проверит, чем там тебя поили... Анечка, а мы с тобой в бухгалтерию наведаемся.
- В пещеру, - возразила Аня.
- Значит, в пещеру, - согласилась озабоченная Розен-Шахова. - Может быть, что-нибудь прояснится...
Глава 6
Я потихоньку ковыляла к нашему подземному храму, проклиная надоевшие костыли. Сколько же мне еще притворяться из-за непонятной конспирации! Может, бросить эти деревяшки за отсутствием надзора? ... Нелю остановил сердитый Пичев с каким-то разговором. Беспардонный мужик, честное слово. «Вы, Анна Егоровна, идите, нам надо поговорить...» Ну и говорите себе на здоровье, а я вот зайду за каменный парапет, ограждающий дорожку к пещере, и пробегусь налегке, пока никто не видит... Что это?... За невысокой каменной стеной лежала женщина. Раскинутые руки, стеклянный взгляд. И ровный лунный покой. Энергия смерти. Я застыла. Горло перехватил спазм. Глаза отстраненно скользили по распростертому телу. Изящная черноволосая головка, стройная фигура. Главбух... Светлана Петровна...
... Ее, видимо, задушили. Ни ран, ни крови не было. Модная прическа почти не растрепалась. Наверное, она даже испугаться не успела, так неожиданно это произошло... Зеленое полупрозрачное платье, подкрашенные губы, дорогие туфельки на высоком каблуке... И черная полоса на хрупкой точеной шее...
Потом я услышала свой пронзительный крик. Кто-то крепко взял меня за руку. Это подоспела Неля. На крик прибежали охранники, почти сразу же за ними - Пичев. Я видела помертвевшее лицо красавца Кости - по нему сохла половина поселковых девчонок - что это с ним, вот-вот в обморок упадет... Пичев отдавал распоряжения резким командным голосом. Неля тащила меня прочь от места убийства, а я застыв, как библейская жена Лота, впитывала ощущение ровной холодной мощи, восходящей к высокому августовскому небу...
- Кто это мог сделать? Найду гада, растерзаю своими руками! - глухо сказал Костя Достигаев.
Он смотрел на распростертое тело, а перед его внутренним взором проходили картины их встреч, темные чарующие глаза, гибкое тело, ее плавные движения, словно в танце под неслышную музыку... Ничего больше не будет... Женщина, о которой он думал днем и ночью, чьи ласки вспоминал в долгие часы дежурств, теперь лежит на жестких камнях, как сломанная кукла... Косте стало трудно дышать, словно в груди его появился и стал разрастаться ледяной ком и до него не сразу дошло, что его уже второй раз окликает начальник.
- Достигаев! Корова беременная! Я тебя спрашиваю!
- Да, Владимир Александрович.?
- Что «да»? Ты на воротах стоял! Посторонние на территорию Центра проходили?
Резкий тон начальника помог Косте встряхнуться, и хотя в душе царила ледяная пустота, профессиональные навыки сработали.
- Не было посторонних, Владимир Александрович. Только... Часов в десять два «синяка» с грибами в столовую прошли. Я позвонил Ираклию, он дал добро.
- Кто именно?
- Водяной и Беня Беспалый. Корзину боровиков принесли.
- А что за Беня? И вообще, я вас от кличек отучу когда-нибудь? Есть же фамилии!
Шефа было не узнать. Перед Достигаевым стоял уже не штатский начальник охраны фирмы, а разъяренный командир после неудачной разведывательной операции.
- Так точно! - Костя непроизвольно вытянулся. - В десять пятнадцать в столовую проходили Михаил Филин и Григорий Мартинкевич. В журнале отмечено, - и предупреждая следующий вопрос начальника, Костя добавил. - Мартинкевич Григорий по прозвищу Беня Беспалый, родственник Чумакова из Белоруссии. Уже месяц как здесь с синяками пьянствует.
- Ч-черт! - Пичев вспомнил, что директор просил его выяснить насчет белорусского родича, а он в расстройстве от обнаруженного жучка пропустил предостережение мимо ушей. - Кто у нас вновь прибывшими занимается? Оплеткин? Сюда его на полусогнутых! Матвеев! Троих - к Чумакову, да пусть там клювами не щелкают, этот Беня, судя по всему, так просто не сдастся. Кстати, почему такая кличка?
- Да он на белоруса не похож. Глаза черные, волосы черные и указательного пальца на руке не хватает. Вот мужики и дразнили, дескать, какой ты бульбаш, вылитый жид местечковый, - ответил Костя. - И с обрезанием по пьянке перепутали, вместо кое чего палец отхватили. Да он и не обижался, Беня, так Беня, как Ельцина, тот у нас тоже Б.Н.
- Разговорчики! - оборвал Костю Пичев и обрушился на подоспевшего Оплеткина. - Что там с этим Мартинкевичем? Ты его проверял?
Пока ошеломленный заместитель мекал и экал, Костя вдруг явственно вспомнил, что Чума с Мартинкевичем выходили порознь, сначала вышел Чумаков с пустой корзинкой и сказал, что Беня ждет главбуха насчет увеличения оплаты. Потом из дома прибежала Светка вот в этом праздничном платьице. Она светилась радостью и даже чмокнула Костю в щеку, закинув ему на шею тонкие загорелые руки. В груди опять заныло, и серый голос внутри сказал: «Держись. Ее больше нет.»... Да, а Беня вышел минут через двадцать после прихода Бурьяновой. Костя у него еще спросил, уговорил ли он Светлану. Беспалый сказал, что уговорил и криво ухмыльнулся. А глаза были мертвые.
- Это он, Владимир Александрович! - заорал Костя. - Он ее убил!
Но Пичев и так уже все понял, глядя на своего зама. Не проверяли белорусского родственника, права была бабка-прокурор, а он, Пичев, не профессионал, а задница ослиная...
Прибежавшая группа захвата сообщила, что Бени Беспалого у Чумакова нет, сам Чума уже бутылку оприходовал и спит в полном отрубе, так что Григория Мартинкевича или, на кого там у него еще есть документы, следует искать в направлении аж до Москвы и далее. Хорошо хоть приметы четкие...
В это время объект поиска подходил к железнодорожной станции. Был он красив, чисто выбрит, облачен в кремовую сорочку, светлые легкие брюки и дорогие туфли из натуральной кожи. Каштановый парик с легкой проседью и очки-хамелеоны завершали облик. Он даже отдаленно не походил на опустившегося сутулого местечкового еврея с черной трехдневной щетиной, каким его постоянно видели в поселке. И указательный палец на левой руке имелся в наличии, только был аккуратно забинтован, и через слой бинта чуть просвечивало пятнышко крови. Но, тем не менее, Иса находился на грани психического срыва. Внутри него нарастала почти физическая раздирающая боль. Чарующие движения стройного тела... Пепельный сухой голос, бормочущий какую-то абракадабру... Угасающие черные глаза... Снова колдовские пассы Танца Змеи... Ведь все бы кончилось хорошо, если бы не Светка... Но эта идиотка, показав магнитофонную кассету, вдруг понесла чушь, что, мол, надо самим добраться до колченогой девчонки.
- Она знает Путь! - возбужденно сообщила Светка. - Я не сразу доперла, а потом, как обожгло. Мне бабка говорила, если встретить Знающего и суметь его себе подчинить - я ведь даже заклятие знаю - это такая власть, такая сила! Все твои вонючие покровители перед нами будут ползать на карачках. Да мы с тобой весь мир вверх тормашками перевернем... Чего ты смотришь, как баран? У них же, этих Знающих, только путь к Древней Силе. Слушать они могут, а пользоваться не умеют... или не хотят. Потому против настоящего колдуна они слабее котенка. Не стой столбом, думай, как утащить девку, а мне только полчаса на все и нужно. Ну что, приказать тебе, что ли?
Светка пристально посмотрела Исе в глаза и, зная свою власть над ним, медленно повела точеной кистью у него перед глазами...
Переоценила себя внучка колдуньи Матарихи, не подозревая, что на такой вот случай давно уже поставили Исе мощную гипнотическую защиту. Но и он поспешил, в панике чувствуя, что надежный экран разваливается под напором Светкиной непостижимой силы... Тут уже руки сами проделали все требуемые действия, благо место для разговора Бурьянова выбрала укромное.
И ведь знал он, что нельзя безнаказанно убить колдунью, знал, что сила ее не уходит бесследно, что она теперь черным змеиным клубком поселилась в его душе, но другого выхода не было...
Теперь только профессиональная выучка спасала Ису от окончательного помутнения разума. Если бы не кассета, он давно бы уже зашелся в истерическом крике, поливая ненавистную толпу автоматными очередями, кромсая живую плоть, шагая по трупам, только чтобы избавиться от злого огня, сжигающего его изнутри...
Глава 7
Процессия медленно двигалась по каменистой дороге по направлению к деревне. Около двадцати домов, сложенных из плоских обломков базальта, ютилось у подножия горы. Вообще-то в это мрачное селение мало кто захаживал - жители его промышляли войной и разбоем, а в короткие мирные передышки занимались дележкой и продажей награбленного имущества. Чужаков здесь встречали градом стрел и камней. Но сейчас на крайней полуразрушенной хижине болталась черная тряпка - древний знак желтой лихорадки, уносящей больше половины жизней там, куда падала ее зловещая тень.
Впереди шли воины, за ними - Учитель и худенькая прихрамывающая девочка, чья необычная судьба воскресала сейчас в моем сознании. Сзади, видимо, тоже шли воины, поскольку она слышала тяжелые шаги и бряцание оружия. Однако сегодня эти суровые мужчины шли не на битву, они охраняли девочку и старца. Лица всех участников процессии были прикрыты белой тканью для защиты от дыхания Желтой Смерти. В сосуде, который осторожно нес один из воинов, плескалось лекарство - золотистая жидкость, невероятно горькая на вкус. Она сама когда-то растирала кору хинного дерева и добавляла в настой успокоительное зелье. Теперь это лекарство должно было спасти умирающую деревню.
Встречающие - две темнолицые женщины и большеглазый парнишка с горячечным блеском в черных глазах - отвели их в одну из крайних хижин, явно небогатую. Непритворная радость, с которой была встречена процессия, согрела сердце юной целительницы. Даже ноги, непривычные к долгой ходьбе, перестали ныть. Она взяла в руки глиняную плошку с плоским носиком, воин плеснул туда немного лекарства, и девочка стала обходить полутемное помещение с каменным очагом в центре. У стен были лежанки, на которых метались в бреду мужчина, женщина и молодая девушка. Она по очереди подносила поильник к запекшимся губам и с радостью замечала почти мгновенное действие лекарства. Прерывистое дыхание больных успокаивалось, через некоторое время появлялась испарина, уходил горячечный жар, тело расслаблялось, и больные - один за другим - погружались в целительный сон.
Под одобрительное бормотание провожатых они перешли в другой дом, побогаче, и там повторилось то же самое. Теперь, когда они вышли из дверного проема, на улице уже стояла небольшая толпа. Сквозь цепочку воинов взволнованные обитатели деревни пытались прорваться к лекарям, показывая жестами на свои дома. Но провожатые решительно указали на самое большое здание и процессия, не слушая умоляющих криков, направилась туда. При входе им с поклоном предложили воду для омовения рук в красивой металлической чаше. Девочка уже знала, что в этой сухой горной стране обилие воды является роскошью, и с благодарностью подставила ладони под серебряную струю.
Изнутри дом был таким же, как и предыдущие - что-то вроде большого очага в центре и лежанки вдоль стен, но был он гораздо просторнее, и убранство его блистало золотом и серебром драгоценных сосудов и тканей. Помещение освещалось неярким пламенем фитилей, горящих в плошках с маслом. У дальней стены на возвышении располагалось широкое ложе, внизу полукругом стояла надменная свита. Девочка направилась туда и собралась подняться по ступенькам к властному, хотя и измученному болезнью горцу, чуть привставшему на богатом ложе. Его желтые орлиные глаза смотрели на нее неприязненно и высокомерно, но это не задело ее. Сейчас он был просто человеком, которому требуется помощь.
Однако рука Учителя легла на ее плечо и она поняла - надо, чтобы этот разбойничий властитель спустился к ней. Но как это сделать? Его жесткое костистое лицо с мощным квадратным подбородком окаменело, в глазах загорелась ненависть. Такой умрет, но шага не сделает навстречу. Она опустила веки и попыталась сосредоточиться, чтобы унять невольный трепет перед этой несомненно могучей волей... Самое лучшее -. воскресить в себе ощущение, испытанное на поле боя, хотя бы отдаленное эхо того великого «нечто»... Получилось... Холодок прошел по темени, островок лунного света стал расширяться, она вдруг поняла, что над ней образовалась огромная воронка, соединяющая непонятную силу смерти с величественными законами звездного неба... Что это? Ее полуприкрытые глаза уловили какое-то движение. Краешком сознания, не выходя из состояния великого единства, она сфокусировала зрение на источнике движения. Вождь полз к ней с лежанки! Почти распластавшись в самой раболепной позе, он медленно преодолевал расстояние в десяток шагов, разделявшее их. Вот он уже у ее ног, сломанный, раздавленный мощью, которую она сконцентрировала в себе. Хорошо. Теперь нужно дать ему лекарство, пусть выздоравливает. Оглянувшись, чтобы взять у воина поильник, она увидела, что все, кто здесь был, включая охрану, объяты тем же благоговейным ужасом. Воин, на которого она взглянула, упал на колени и протянул глиняную плошку с лекарством, словно богине. Однако это открытие не вызвало в ней никаких чувств. Главное, доволен ли Учитель? Ведь она сделала то, что он требовал... Она поднесла лекарство к властному рту больного, тот послушно выпил горький настой, Учитель что-то сказал свите, растерявшей всю свою надменность, и двое мужчин, поклонившись ей до каменного пола, унесли расслабленное большое тело назад, на лежанку. Рука Учителя снова легла на ее плечо, легонько сжала его, и девочку переполнила радость - он доволен! Ведь такой ласки от этого сурового темноглазого человека она не испытывала никогда!
...Я вынырнула из омута древней медицины и дипломатии, потерла пальцами лоб и испытала то же чувство глубокого удовлетворения, что и моя прародительница. Теперь стало понятным многое - уважение окружающих, испытания, которым она подвергалась, годы непрестанного учения и даже то, почему ее не учили общаться с окружающими на их языке. Такая сила должна быть послушной и преданной только одному человеку. И он, ее Учитель, добился своего. Ведь для нее он - все: семья, царь, Бог, единственная связь с миром окружающих людей. Она со своим даром любого его врага раздавит и повергнет в пыль. Очень умный Учитель. А какое лицо! Тонкие твердые черты, большие, близко посаженые глаза под тяжелыми веками, прямая линия рта... И царственная осанка... Не просто ученый при владыке. Может быть, и владыка....
Глава 8
- Что с ними, Вера Николаевна? - с тревогой спросила Неля.
Нынешний главврач Центра, высокая подтянутая блондинка, выглядевшая минимум на тридцать лет, хотя Неля точно знала, что ей уже сорок пять, сняла дымчатые очки и в задумчивости прикусила дужку.
- Не знаю, милочка. Какое-то очень глубокое внушение... Но не гипноз. Гораздо сильнее. Ведь у обоих были попытки суицида....
- Да уж, - подтвердила Неля. - Костю вытащили из петли, а Петр Васильевич пытался застрелиться. Вовремя оружие отобрали.
- Ну вот... Такого эффекта гипнотическим воздействием не достигнешь. Будем лечить... А с вашим Николаем Ивановичем все в порядке. Час под капельницей, два часа сна. Заодно и синдром похмелья сняли.
- Спасибо, Вера Николаевна, - улыбнулась Неля.
Главврач Михеева не выговаривала «л», и это придавало ее докторскому убедительному говору неповторимое обаяние. Вне зависимости от содержания беседы, услышав Михеевские «мивочка» и «вечить», вы проникались уверенностью, что в самом деле ничего страшного, все уладится, волноваться не надо, нервные клетки не восстанавливаются...
В успокоенном расположении духа, с улыбкой вспоминая уморительно звучащее в устах Веры Николаевны «похмевье», Неля открыла дверь в директорский кабинет. Однако там было явно не до улыбок. Нахохленные Пичев и Шахов обменивались уничтожающими взглядами, но поскольку рыльце у обоих было в пушку, благоразумно воздерживались от перепалки, молча дуясь и краснея, как два индюка. Андрей был, напротив, спокоен и холоден. Он приехал часа в два дня, к шапочному разбору, когда уже выяснилось, что Беня Беспалый бесследно растворился в толпе туристов и отдыхающих, наполнивших старинный подмосковный город, Костя Достигаев и Петр Оплеткин после вовремя пресеченных попыток самоубийства находились под присмотром Михеевой, а пристыженный трезвый Николай Иванович тщетно пытался вспомнить, что же он наболтал этой чертовой главбухше...
- У нас очень мало времени, - сообщил Андрей, не дожидаясь пока Неля сядет рядом с двумя расстроенными мужчинами. - Нужно срочно демонтировать и упаковать аппаратуру, принять меры по консервации построенных объектов и подготовиться к немедленному отъезду.
- Зачем, Андрей Валерьевич? - мрачно спросил Пичев. - У нас ведь тут людей - на небольшую войну хватит. Думаете, если начальник охраны - дурак, так и все остальные никуда не годятся?
- Успокойтесь, Владимир Александрович. Ничего я такого не думаю, но информации у меня побольше и противник у нас, увы, очень сильный. Так что в любом случае объявляйте ребятам полную боевую готовность, усильте посты, проверьте оружие, а то за год спокойной жизни там уже, небось, мыши вывелись. И не казните себя - если они нами заинтересовались, то рано или поздно все равно бы добрались. Это и Николая Ивановича касается. Судя по состоянию Достигаева и Оплеткина, вы еще легко отделались, так что нечего пеплом лысину посыпать, действовать надо. Нам еще Бог помог, лопухнулись профессионалы, след оставили...
- Анечка же говорила: «Огонь и зло...», - не утерпела Неля.
- Цыц, женщина! Я еще разберусь, чем вы тут с мадемуазель Державиной без меня с утра занимались и от чего это прибор интенсивности поля зашкалило!
Неля открыла и тут же закрыла рот, а воспрянувшие духом мужчины обменялись ехидными взглядами.
- Вы все поняли? - спросил Андрей. - У нас максимум пара суток. Поскольку Бурьянову убрали, значит, информацию она получила и передала. Когда эти сведения дойдут до верхушки, действовать они будут молниеносно, и мало нам не покажется. Так что, Николай Иванович, через час ребята у меня в лаборатории все демонтируют, а вот как это скрытно вывезти?
- Разве что через туннель...- задумчиво сказал Шахов...
Тем временем Аня погладила плачущую медсестру Леночку по блестящим каштановым волосам и прошла в процедурную, которую временно преобразовали в изолятор. Цыпин запретил везти ребят в какую-либо лечебницу, рассудив, что лучше Веры Николаевны никто в их заболевании не разберется. Доктор медицинских наук Михеева была уникальным специалистом по психическим заболеваниям, связанным с экстрасенсорными воздействиями, и выцарапал ее Андрей через друзей Архивариуса в тот же день, когда Аня упала в обморок. Как выяснилось, Анечка в поединке с магией выстояла, но у синеглазой профессорши в настоящее время было полное затишье в делах, поселок с его дачной тишиной и зеленью понравился ей с первого взгляда, и Вера Николаевна легко согласилась остаться здесь месяца на два в качестве главврача с соответствующим окладом, взяв на службе давно полагавшийся ей отпуск.
Сегодня, заполучив двух парней с тяжелыми психическими травмами, она сняла энцефалограммы, благо у Андрея еще и не такое оборудование имелось, посадила медсестру дежурить у дверей изолятора и отправилась расшифровывать полученные данные. Она и знать не знала, что ее помощница Леночка, умненькая, аккуратная и исполнительная здешняя медсестра, без памяти влюблена в Костю Достигаева и имеет собственный план спасения любимого.
Сразу после ухода Михеевой Лена села на телефон и, подключив подруг, разыскала свою бывшую одноклассницу Аню Державину.
- Анютин! Требуется срочная помощь!... Ну кто, кто? Лена! . ... Ну то-то же... Жду в медпункте, подходи скорей, пока докторша не появилась.
Кому-кому, а Ленке отказать было грех, и Аня, только что вынырнувшая из своих видений, вздохнула, взяла костыли и отправилась в медпункт. Решительная Леночка, расцеловав подругу, потребовала немедленно вытащить Достигаева из болезни и безумия.
- Понимаешь, у нас с Костей все было на мази, пока эта фифа не появилась. А потом смотрю, он как чужой, в глаза не смотрит, даже здороваться перестал. Ладно, придушили ее, стерву, но он после этого совсем неживой. Вера Николаевна их обоих успокоительными накачала, а все равно - глаза у ребят мертвые!
- Ленка, мне тоже парней жалко, но что я-то могу сделать?
- Аня, я, может, дура, но с неделю назад не выдержала и к тетке Серафиме в Охотино поехала, фотографию Костину показала. Серафима - знахарка сильная, к ней очередь на два месяца вперед расписана. Я пролезла, потому что мы с ее племянницей с детского сада дружим. Ну так вот, она на фото взглянула, побледнела и давай креститься: «Нет, - говорит, - это мне не по силам, иди, девушка, отсюда, а то и тебе плохо будет, и сюда сатана доберется»... Я - в слезы, спрашиваю, к кому еще пойти, а Серафима мне шепотом: «На всякое зло есть свое ремесло!... Ищи воду мертвую, девицу гордую, тяжелый опорок да пару подпорок». Говорит эту дребедень, в глаза мне смотрит и еще больше бледнеет. Я оттуда опрометью бежать, думаю, совсем у тетки крыша поехала... Ничего никому на сказала, но запомнила - в голове эта чепуха крутится, даже во сне снится - тяжелый опорок и пара подпорок... А сегодня вдруг как ударило: девица гордая и пара подпорок - это же ты!
- Ну ты скажешь, - отмахнулась Аня, чувствуя, как холодок пробегает у нее по спине. - А где вода мертвая?
- Тебе лучше знать! Иди, посмотри на них, пожалуйста... Хочешь, я на колени встану?
Так и оказалась Анечка в процедурной, где на узких больничных кроватях лежали зафиксированные по всем правилам два парня с одинаковыми безучастными глазами.
Наблюдавшая в щелку двери Лена увидела, как ее подруга, отбросив костыли, сделала пару шагов, протянула руки вперед, словно отталкивая от себя что-то невидимое, потом глубоко вздохнула, подняла глаза к потолку и медленно опустила руки. Лена так и не поняла, что происходит в изоляторе, поскольку ноги у нее подогнулись, откуда-то сошел на душу абсолютный покой, а вслед за покоем небывалый золотистый свет... Очнулась она, обнаружив, что стоит на коленях, не утирая обильных счастливых слез, Анечка ее тормошит, а в палате Костя с Петром Васильевичем ругаются страшными словами - в честь чего это их связали, им давно на дежурство пора, ну, немного перепили, так это не повод для гнусных розыгрышей!
Много позже, когда утихли и забылись трагические события, перевернувшие сонное существование поселка, Лена, старшая медсестра городской больницы, уложив дочку спать, говорила Косте:
- Нет, ты как хочешь, пусть они там хоть на метлах летают, но это не для нас. Дети, работа, огород - и никакой магии. Страшно уж очень...
И Костя, ласково глядя на умницу-жену, полностью с ней соглашался, а потом отправлялся зубрить курс лекций А.В. Цыпина по прикладной биокибернетике, поскольку учился уже на четвертом курсе Российской Академии эзотерических наук, совмещая учебу с работой заместителя начальника охраны Центра Новых Технологий...
Глава 9
Отец Михаил никому не доверил исследование подвалов вверенного ему храма. В джинсах, ковбойке, вооруженный мощным фонарем, он первым спустился в темное вместилище разнообразного барахла, где по твердому убеждению Шахова должна была находиться дверь в подземный ход. Румяное кареглазое лицо почтенного иерея храма Марии Магдалины горело азартом исследователя и, если бы не светлая пушистая борода, было бы совсем мальчишеским.
Андрей познакомился с отцом Михаилом, когда тот пришел к директору Центра за помощью по оборудованию воскресной школы. Несмотря на свой сан и двоих дочерей, которых друг за другом с промежутком в год родила ему попадья Анна Васильевна, иерей был похож на воспитанного мальчика из хорошей семьи с неотразимым обаянием юности, чистоты и ничем пока не замутненной веры в изначальную божественную сущность человека. Андрей отстегнул на богоугодное дело компьютер и ксерокс, а с отцом Михаилом у них завязались прочные дружеские отношения. Раз в неделю Цыпин наведывался в уютный поповский дом поиграть в шахматы, попить чайку, благоухающего мелиссой и чабрецом, с прозрачным липовым медом или вишневым вареньем, да поспорить о свободе воли человека, зачем она ему дана, если все в руце Божией. Разговор неизменно сводился к путям возрождения России, преодоления духовного кризиса, и здесь ученый и священник были единодушны. Оба они считали, что неизмеримо богата русская земля талантами, умом и силой, только вот как ключи от этих сокровищ отыскать, неизвестно...
Неля Розен за традиционным субботним преферансом неизменно высмеивала «поповские посиделки», уверяя Андрея, что все служители Церкви Христовой - лицемеры и карьеристы, нашли, понимаешь, теплое местечко, бандитские «мерины» святой водой кропить! Однако, побывав по приглашению иерея в воскресной школе, поговорив с ее воспитанниками, удивившись их открытости, раскованности и редкому чувству собственного достоинства, Неля стала посматривать на отца Михаила с уважением и все меньше подкалывала Цыпина за его конъюнктурные увлечения.
Подвал храма был захламлен до чрезвычайности. Чего только туда не сваливали за последние семьдесят лет! Были здесь пожелтевшие ломкие листы историй болезни туберкулезного санатория, который после революции разместился на территории церкви в Кустово, валялись кипы бланков и каких-то железок - остатки деятельности производственно-диспетчерского отдела завода прецизионных приборных подшипников, перебазированного от московской пыли и вибраций в этот райский уголок на место ликвидированного санатория. Новейшие наслоения - обрезки цветной ткани двух швейных кооперативов, какие-то деревяшки... У отца Михаила за прочими насущными делами руки никак не доходили до этого подвала. Зато теперь несколько дюжих охранников часа за два выволокли во двор церкви большую часть всей дребедени, освободив путь к дальней стене большого подземного хранилища, облицованного старинным кирпичом чрезвычайной прочности. Такую кладку в пору повального разрушения церковных построек даже взрывчатка не брала. И никакого намека на дверь. Однако Николай Иванович, вполголоса матюгнувшись («Извини, батюшка, у меня самого дед был попом, но не заругаешься - и дело не пойдет»), взял кувалду и от души врезал прямо в центр торцовой стены.
К удивлению отца Михаила, знающего прочность старых церковных построек, часть кирпичей обрушилась, и тут все увидели, что стенку здесь выложили тонкую, в полкирпича, а за ней были темные деревянные доски, плотно пригнанные друг к другу.
- Не может быть, чтобы рязанский лапоть и воду пропускал, - провозгласил Шахов, принимаясь разбирать кирпичный слой. Кирпичи вынимались легко, как будто их не скрепляли раствором.
Когда Николай Иванович с помощью двух крепких охранников, пришедших к нему на помощь, закончил работу, глазам присутствующих открылась крепкая дубовая дверь под кирпичной аркой, стянутая медными полосами и закрытая двумя внушительными засовами.
- Фу, - облегченно вздохнул Шахов, - ключа, стало быть, не надо. Хорошо, а то бы пришлось дверь ломать. Ну-ка, помощнички, вперед! У вас сил побольше.
Однако, чугунные засовы отодвинулись как по маслу, без каких либо осложнений. Знали свое дело старые мастера, даже время не испортило филигранной подгонки всех деталей. Шахов навалился плечом на тяжелую дверь, и она без скрипа медленно повернулась на шарнирах.
- Ну вот, отец Михаил, у вас фонарь, хотите идти первым? Или давайте, я пойду...
- Фиг вам, Николай Иванович, - интеллигентно ответил священник и шагнул в темный зев туннеля.
Рекогносцировка показала, что подземный ход вплоть до выхода в районе Спасо-Вифаньевского монастыря практически нигде не обрушился. Конечно, небольшая расчистка потребовалась, особенно у вторых дубовых дверей. Монастырь был давно заброшен, стены его кое-где были разобраны дачниками, на остальных зеленели смелые пушистые березки. Подвал, где находилась вторая дверь туннеля, сохранился, но вход в него был замурован глиной, ветками, обломками кирпича. Раскопки с обеих сторон заняли около полутора часов. Видимо, это укромное место служило для кого-то убежищем, но очень давно. Камелек, сложенный из кирпичей, топчан у стены, толстая книга в телячьем переплете - все это говорило, что здесь когда-то прятались, а потом ушли, замаскировав вход. Неизвестные беглецы до двери в подземный ход не добрались, но, благодаря им, старинный подвал в монастыре, переставшем действовать аж в восемнадцатом веке, оказался недоступен для неугомонных кладоискателей.
Вечерело. Длинный день, наполненный событиями, тревогами, лихорадочной деятельностью, подходил к концу. Перепачканные землей и кирпичной крошкой мужчины стояли на поляне у расчищенного входа в подвал. Здесь когда-то были строения, но теперь даже и стен не осталось, а остатки фундамента потонули в буйном разнотравье. Цветущие травы благоухали медовым с горьковатым оттенком ароматом, тем, который будит в душе легкую грусть предчувствия осени. После стоячего стерильного воздуха туннеля запахи и краски гаснущего августовского дня заиграли в полную силу, и усталые люди, отвыкшие в городских квартирах от волшебства первозданной природы, никак не могли надышаться и налюбоваться чудесным уголком лесного Подмосковья.
Наконец, один из охранников согнал с руки наглого комара, а заодно и очарование летнего заката, и сообщил, что пойдет поищет автомобильную дорогу. Отец Михаил взглянул на книгу, найденную им в старом убежище, раскрыл ее, в свете фонарика вчитался в церковно-славянскую вязь и даже присвистнул по-мальчишески от удивления.
- Смотрите, Николай Иванович, это же феноменально! Перевод «Авесты» и не позднее семнадцатого века! Конечно, не всей «Авесты», но гимны и заклинания малоизвестные. Ай-яй-яй, вот они, следы солнцепоклонников на Руси!
Шахов с недоумением слушал восхищенную тираду священника, не понимая, что тот нашел в этой рукописной книге с медными застежками.
- Что за Авеста, отец Михаил?
- Язычество зороастрийское, - малопонятно пояснил разрумянившийся иерей. - Очень живучая ересь. Ваш директор и то ей грешит... Свобода воли... Диалог с Господом... Вся ваша богопротивная магия оттуда! Маги - так ведь называли древних жрецов Заратуштры...
Возвратившийся охранник сообщил, что дорога неподалеку и выходит она прямиком на федеральное шоссе.
- Вот и славно, - сказал Шахов, обрадовавшись прекращению пугавшего его разговора. - Как домой-то отправимся? Опять в туннель?
Лица мужчин помрачнели. От такого воздуха и опять в подземелье! А лесом идти по оврагам и буеракам - часа три проковыляешь, особенно в темноте...
- Ладно, - сжалился Николай Иванович. - Витек, Кирюха, выкатывайте экипаж! - А насчет шоссе могли бы и у меня спросить...
Он жестом позвал с собой парней и подвел их к укрытой ветвями своей старенькой Волге, которая смирно стояла у края проселочной дороги.
- Николай Иванович! - оторвался от книги отец Михаил. - Как же это? Почему у вас тут машина оказалась?
- Я, что сюда первый раз пришел, батюшка? - улыбнулся Шахов. - По компасу, да по карте давно уж определил, что выход здесь. Одному вот только разобрать завал было не по силам. Вот и бродил иногда по монастырю - место, сами видите, красивое. А вчера приехали сюда, приняли на грудь по паре стаканов, домой собрались, только подъезжаю к шоссе, а там ГАИ прямо на въезде! Хорошо, меня не заметили из-за поворота. Я - тут же назад, машину - в кусты и в Зарю - пешочком. Два часа по лесу - всего делов. Боровиков по дороге набрали целый пакет. Машину оставили. А кто ее здесь тронет, родимую?
- Да, повезло нам, - радостно прогудел Витек. - С ветерком доберемся...
- Повезло... - подтвердил Кирилл. - А ты, что, не один был, Николай Иванович?
- Кто ж один-то пьет? С Беней Беспалым прокатились... - беспечно ответил Шахов.
Глава 10
Совещание проходило поздней ночью в кабинете директора, присутствовали сам Цыпин, Пичев, Неля, Шахов, в углу дремала Анечка и на краешке стула сидел смущенный отец Михаил, на которого Пичев время от времени бросал холодные недоуменные взгляды.
- Ну откуда я знал, что этот гад подколодный - чей-то шпион? - горестно вопросил у присутствующих Николай Иванович.
- Сам говорил, что нет у Чумы родственников в Белоруссии, - мрачно заметила Неля.
- Ну так его Александрыч должен был проверить, разве нет? Я смотрю - гуляет, значит, все тип-топ.
- А когда подземным ходом занялись, - оторвал взгляд от бедного иерея Пичев, - тогда-то ты мог вспомнить, что с этой падлой там побывал? Сколько времени убили на чертов туннель и все зря!
- Да мне и не пахло, кто он такой. Я же у Веры Николаевны под капельницей лежал, пока вы его ловили. И потом никто ни полслова. Вот только сейчас и сказали... И вообще, он же не знает, что там выход!
- А про подземный ход знает?
- Н-нет, - ответил Коль-Ваныч неуверенно и глаза его метнулись в сторону.
- Знает, - сделала вывод Неля. - Колька, выкладывай все, как на духу, не время сейчас лукавить, большой кровью может обернуться.
- Намекнул я ему на обратном пути... - после недолгого раздумья признался Шахов. - Дескать, не знаю, как у вас в Белоруссии, а у нас с древних времен секретные коммуникации сохранились. Черт попутал похвастаться.
- А еще что-нибудь сказал? - спокойно поинтересовался Андрей.
- Сказал, - поморщился Николай. - Мол, идем мы с тобой, а под нами, может быть, подземный ход прорыт...
Вот где ему был этот допрос! В других обстоятельствах черта с два бы он сознался в своей пьяной дурости, но сейчас, под внимательными взглядами людей, которые доверяли ему... «Все водка проклятая! Никогда больше в рот не возьму!», - в сотый раз поклялся он себе.
- Ну, если он не дурак, то соответствующие выводы сделал, - подвел итог Пичев и покачал головой. - И соваться с оборудованием туда, значит, прямиком к ним в руки...
- А может, оно и к лучшему, - неожиданно проговорил Андрей. - Я ведь вас собрал, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие... Ну, ладно, известие потом. Виктор Александрович, вы можете выполнить отвлекающий маневр - заранее подогнать джипы туда, к монастырю, якобы под погрузку, и устроить там засаду? Только учтите, это вам не по Белому Дому стрелять, профессионалы придут. Ваша задача - отвлечь их внимание и продержаться, сколько можно. Потом уйдете в туннель.
- Андрей Валерьевич! Ты же их на смерть посылаешь, - ахнула Неля. - Эти сволочи двери взорвут и перестреляют ребят, как куропаток...
- На то они и спецслужба, чтобы перехитрить противника, - жестко ответил Цыпин. - Ну так как, господин Пичев?
- А что, действительно, если они купятся на эту уловку, неплохо может получиться, - ответил тот и насмешливо поклонился Неле. - А туннель заминировать можно и самим рвануть при отходе...
- Тем временем ты, Николай Иванович, скрытно вывезешь Нелю с Аней.
- Не понял, - вмешался Пичев. - Без охраны? На старом драндулете?
- Именно так. В лицо наших женщин их команда не знает. Кто поверит, что мы главный свой секрет вывозим на старой «Волге» с полупьяным водителем? А потом, поверьте, Виктор Александрович, другого выхода нет.
- Почему нет? У меня другие инструкции. Кстати, Державину по костылям сразу вычислят.
- А вот это мы будем посмотреть, - улыбнулся Андрей. - И забудьте ваши инструкции, Виктор Александрович, хотя бы на время. Кстати, а что это за амбалы у вас в Дубравке?
- Уже не в Дубравке. Передислоцировал я их поближе, - нехотя ответил Пичев. Сильное тело его подобралось, словно большой опасный хищник приготовился к прыжку. - Их вышестоящее начальство прислало. Да вы не беспокойтесь, документы у них в порядке, пароль тоже назвали. Но странные ребята. Подготовочка чувствуется - не моим чета, а говорят, что раньше архивы охраняли.
- Расслабься, господин начальник, - попросил Андрей. - Уж очень своей мускулатурой на психику давишь. Архивы, значит? Это хорошо. Правда, Неля Витальевна? ...Ты, кстати, знаешь, какие у господина Пичева инструкции? В случае малейшей опасности меня, тебя и Анечку застрелить на месте. Контрольный выстрел в голову и все дела. Аппаратуру взорвать. Так, Владимир Александрович?
- А ты представляешь, что произойдет, если вы и вот это все попадет в чужие руки? - ощетинился Пичев.
- Я-то представляю, - криво усмехнулся Цыпин. Сейчас он совсем не походил на добродушного Винни-Пуха, лицо осунулось, под глазами темнели круги. - А вот ты, Владимир Александрович, на данный момент всей информацией не владеешь. Отец Михаил!
Священник, потрясенный услышанным, осторожно прокашлялся и слабым голосом отозвался:
- Слушаю вас, Андрей Валерьевич....
- Ваша задача - завтра с утра довести до паствы, что мы к вечеру будем проводить эксперимент с очень нехорошим излучением. У женщин от такого излучения инициируются раковые опухоли, а мужикам половое бессилие гарантировано. Действует оно в пределах поселка, поняли. Запустите такую информацию, а чтобы вам поверили, сами забирайте Машку и Дашку и езжайте до послезавтрашнего утра куда угодно - к родственникам, друзьям, просто гулять. Вещей не берите. Я думаю, грабить никто не будет. Напугайте их хорошенько, но не до паники. Мне надо, чтобы к вечеру поселок был пустым. За сотрудников Центра не волнуйтесь, я Мурылевой дал деньги - большая часть людей уедет в двухдневный пансионат на автобусах. Тимофеевна - тетка гениальная, уже все организовала, завтра в одиннадцать автобусы подойдут. Кстати, там будет много свободных мест, подскажите бабушкам, что заодно можно и в пансионате отдохнуть на халяву... Сделаете?
- Ничего не понял, но постараюсь, - неуверенно проговорил иерей.
- Батюшка, дело богоугодное, спасете не одну душу... А сейчас идите спать, вас Кирилл проводит, мы тут о черной магии поговорим...
- Свят, свят, свят, - перекрестился священник и торопливо пошел к выходу, забыв в замешательстве книгу, найденную в подвале монастыря. - До свидания, Бог вам в помощь, только уж ересями не увлекайтесь...
Глава 11
- Что случилось, Андрей? - с тревогой спросила Неля, едва только закрылась дверь за отцом Михаилом.
Все, что произошло здесь, в кабинете, было абсолютно непонятно, нелогично и никак не укладывалось в голове. Ну ладно, Пичев с его людоедскими инструкциями. Значит, в самом деле на ФСБ работает. Это там ему, что ли приказали нас прикончить в случае чего? Но Андрей-то почему нагородил сорок бочек арестантов! То надо демонтировать аппаратуру и срочно эвакуироваться... Теперь с точностью до наоборот - эвакуируем поселок, женщин и детей, а сами, значит, отстреливаемся до последнего патрона. От кого отстреливаемся и зачем? Ведь можно просто вот сейчас, ночью, выехать в неизвестном направлении и ищи-свищи, тем более, что запасную базу давно подготовили. Охрана не подведет, «архивы охраняли» - это пароль от Архивариуса. Нет, ничего не понятно! Значит, произошло что-то экстраординарное.
- Рассказывай давай, что стряслось сегодня? - она подошла к Цыпину, который упорно молчал, испытующе оглядывая свою немногочисленную гвардию.
- Это у вас с Анечкой надо спрашивать, - через силу улыбнулся Андрей. - Пойдемте, покажу...
Они спустились на первый этаж к серой металлической двери, за которой была спрятана святая святых Центра - силовая аппаратура для исследования гиперзвука и сигналов информационного поля. Андрей набрал код, дверь открылась и заинтригованные соратники шагнули в просторное помещение, предназначенное в бытность здесь института для термической и испытательной лабораторий. Неле вспомнилось, что вот там напротив, стояла вакуумная электропечь, опутанная системой кабелей и труб, а за тонкой стенкой неустанно грохотали десять машин для испытания контактной выносливости образцов высокопрочных сталей. Сейчас все перегородки сломали и нижний этаж здания превратился в просторный зал, увешанный плоскими экранами, какими-то приборами, светящимися табло - узел управления энергетическими установками Центра. Зал был ярко освещен и пахло здесь свежестью, словно перед грозой.
- Степаныч! - негромко позвал Цыпин и откуда-то из-за стеллажей появилась невысокая сухощавая фигура в белом халате.
- А, это ты, Андрей... Да еще и с экскурсантами.... Я, - подтвердил Цыпин. - Что нового, Степаныч?
- Копаемся помаленьку. Ребят меняю через пятнадцать минут, больше нельзя, сам понимаешь.
- Сколько тебе еще времени надо?
- День простоять, да ночь продержаться, - усмехнулся Степаныч. - Не меньше десяти часов, да еще часов двенадцать, чтобы полностью вырубить реактор...
- Слышали? - повернулся Андрей к своим экскурсантам. - Так что, Владимир Александрович, демонтировать или взорвать аппаратуру мы можем не раньше, чем через двадцать два часа. Иначе родному Подмосковью второй Чернобыль устроим...
- Там же тройная защита! И автоматика, - сдавленным голосом сказал Пичев.
- Бублик с маком там сейчас, а не автоматика, - ответил устало Степаныч. - Вот наладят ребята ручную регулировку графитовых стержней, тогда и будет тройная защита. Андрей Валерьевич, я пошел, а ты, если хочешь, автоматику этому профессору продемонстрируй.
Андрей посмотрел в спину Степанычу, подождал, пока тот скрылся за свинцовой дверью и повернулся к Пичеву.
- Владимир Александрович, там за вами телевизор стоит. Можете включить?
- Зачем?
- Ну хоть программу «Вести» посмотреть. Или что там еще ночью идет...
Пичев начал на кнопку пульта, экран большого телевизора осветился, на нем появилась синяя физиономия, украшенная витыми рожками. Физиономия что-то вещала коротким посвистыванием и жужжанием. На заднем плане менялся непередаваемый пейзаж, состоящий из шевелящихся розовых отростков и серебряной арматуры.
- Опять Спиллберг, - фыркнул Пичев. - Что-то я у него такого фильма не видел.
Он выбрал другую программу, и на экране возник волосатый кукиш с голубыми иероглифами, вытатуированными на каждом пальце. На других программах метались зеленые и красные линии и геометрические фигуры.
- Так, - сказал Андрей. - А теперь включим компьютер.
Новейший «Pentium» вместо привычной заставки продемонстрировал что-то вроде одной из картин Кандинского, потом во весь экран появилась большая красная кнопка с надписью «Нажми». Пичев нажал «Enter», на экране появилась надпись: «Ну и дурак». Потом надпись побледнела, исчезла и появился клубок разноцветных змей, сплетающихся и расплетающихся в гипнотизирующем танце.
- Хватит, - резко сказал Цыпин, отодвинул от компьютера остолбеневшего Пичева и выдернул вилку из сети. Экран погас.
- И вот так вся автоматика, - сказал Андрей, адресуясь к остальным присутствующим. - Показывает уровень сексуальных эмоций в дебрях экваториальной Африки... Взбесившееся информационное поле - а мы с включенным реактором в самом его центре...
- Так значит, и связи нет, - севшим голосом сказал Пичев.
- И связи нет, - подтвердил Андрей и пристально посмотрел на Нелю. - Сознавайся, ваша работа?
- Н-не знаю, - неуверенно ответила Неля. - А когда это все началось?
- Часа три назад.
- Тогда не наша. Мы с Анечкой с утра занимались. Хотя... А где Аня?
- Николай Иванович! Ты последний из кабинета выходил, Аню не видел? - нервно обратился к Шахову Андрей.
- Да там она, в кабинете и осталась, - безмятежно ответил Шахов. Он был единственным, на кого демонстрация Андрея не произвела никакого впечатления, то ли от абсолютной веры в ум и силу начальника, то ли в силу дремучего невежества в ядерной физике ...
- А что она там делает? - недоуменно спросила Неля.
- Откуда я знаю, - огрызнулся Шахов. - Книжку, наверное, читает. Там отец Михаил книжку старую оставил, мы ее в монастыре нашли, так она в нее прямо вцепилась...
- Иваныч, будь другом, сходи наверх, приведи сюда эту маленькую разбойницу, разбираться вместе с ней надо...
Шахов, что-то недовольно ворча себе под нос, отправился на второй этаж, а Неля обратила испуганный взор к Андрею.
- Мы тут действительно кое-что накопали...- и отведя его в сторону, коротко пересказала содержание последнего сеанса.
Андрей слушал ее, не перебивая, но когда Неля дошла до «поля смерти», лицо его побелело...
- Прямой выход... И три часа назад Анечка его опробовала... Все! Бери Аню, запрягайте Николая Ивановича и немедленно уезжайте! Немедленно, слышите!
- Никуда я не поеду, - тихо но внятно сказала Аня.
Она стояла в дверях, держа книгу в телячьем переплете и смотрела на Андрея с решимостью и отчаянием.
- Ты знаешь, Лиацея один раз предала свою любовь! Я этого не повторю! И убери ребят из радиационной зоны. Я сама погашу реактор, когда будет нужно.
Ошеломленный Цыпин попытался что-то сказать, но не нашел слов. Он повернулся к Пичеву, но Аня, словно читая его мысли, подошла к нему, взяла за руку и попросила:
- Андрюша, не надо меня отправлять силой. Поверь, я могу заставить вас делать все, что я захочу, но тогда ничего не будет, понимаешь? Дай мне время, любимый...
Из всего произошедшего Владимир Александрович Пичев понял главное: второго Чернобыля не будет. Это открытие восстановило его душевное равновесие и заставило вспомнить о времени.
- Кстати, если кому-то интересно, то уже пять утра. Госпожа Державина, а где ваши костыли?
Веселый голос Пичева словно разбудил застывшего Андрея. Он обнял Аню за хрупкие плечи и прикоснулся губами к ее ресницам.
- Ладно, ребенок, даю тебе время. Вернее, это Владимир Александрович с командой тебе его дает.
- Так точно, - откликнулся Пичев. - Андрей Валерьевич, вашу «архивную» охрану мы оставим здесь, а я со своими ребятами буду делать отвлекающий маневр. Думаю, отобьемся... Услышите пальбу, поторопитесь.
Он взглянул на Нелю и запнулся. Потом подошел к ней и не обращая внимания ни на ее протестующий жест, ни на удивленного Шахова, взял ее лицо в свои широкие ладони.
- Неля, может быть, больше не увидимся,... всякое может быть,... так ты выслушай меня напоследок. Я - негодяй, я виноват во всем, что тогда произошло, ну дурак, попался к длинноногой стерве на крючок, через год развелись, я пытался тебя искать, но не нашел... Потом еще раз женился, опять ничего не получилось и тогда я понял, что любил одну тебя. Я знаю, что причинил тебе боль, что ты сейчас счастлива со своим охламоном, но хочу, чтобы ты знала - никого, кроме тебя, у меня на свете нет. Прости меня, если сможешь...
Он повернулся и медленно пошел к двери.
Неля вспомнила свою прошлую боль, и теплую волну, пришедшую к ней совсем недавно и поняла, что не может, не должна вот так отпустить постаревшего Володьку. Она встретилась глазами с Шаховым, тот смотрел на нее непонятным взглядом, и тогда она сорвалась с места, подбежала к Пичеву, чуть замешкавшемуся у двери, повернула его к себе, встала на цыпочки, прижалась губами к щеке и сказала:
- Я все помню, Володя. Возвращайся живым, пожалуйста...
Много позже в минуту откровенности Шахов ворчливо скажет:
- А вот если бы ты к нему не подошла, я бы с тобой развелся.
И Неля уткнется лбом в небритую щеку своего охламона, думая, как ей повезло с мужем, и мысленно прощая ему все будущие пьянки на десять лет вперед...
Глава 12
Августовское утро было свежим и солнечным. На площади перед проходной Центра стояли автобусы, Валентина Тимофеевна Мурылева с удовольствием занималась организацией посадки и отправления. Сотрудники Центра собрались семьями, весело перекликаясь и предвкушая беззаботные дни отдыха в дорогом пансионате.
- Петрович, ты волейбольный мяч взял?
- А речка там есть?
- Шеф, у магазина не забудь остановить, вином надо затариться!
- Бабуся, ты тоже с нами? Давай-давай, залезай! Эй, компания, бабку впереди посадите!
В течение часа погрузка была закончена, заработали моторы и под залихватское пение : «Во середу бабка, во середу Любка!...» автобусы покинули поселок.
Отец Михаил выполнил обещанное. Во время заутрени он порекомендовал пастве съездить куда-нибудь в гости дня на два, не очень пугая, но настоятельно рекомендуя. Поэтому вслед за автобусами к шоссе двинулись потрепанные «Запорожцы», «Москвичи» и «Жигули», увозя своих хозяев, их друзей и соседей. На остановке тоже скопилось немалое количество желающих на время покинуть родные пенаты. Как Андрей и рассчитывал, такая подспудная агитация оказалась действеннее всех объявлений и приказов. Так уж устроен русский человек - под ружьем выселяй, не поедет, а если услышит в магазине или от соседки, что начальство втихую производит опасный эксперимент, поверит с ходу и быстренько сделает ноги... К обеду в Заре было тихо, как на кладбище. Команда Архивариуса прошла по улицам, встретила пару бездомных собак и несколько разомлевших на солнце кошек. Магазин, библиотека, детский сад, клуб - все было закрыто, опечатано, поставлено на сигнализацию. Непривычная тишина вселяла тревогу.
- Как в Припяти после аварии третьего блока, - сказал Степаныч Андрею.
- А ты там был? - поинтересовался Цыпин.
- Пришлось, - вздохнул Степаныч, - я все же ядерщик... А ты не зря ребят отозвал, Андрей Валерьевич?
- Успокойся, Степаныч, - заверил его Андрей без особой убежденности в голосе. - Все под контролем.
- Нашему бы теляти да волка съесть..., - проговорил начальник энергоблока и покачал головой.
Неля проснулась поздно, пощекотала пятку спящему супругу, тот что-то недовольно проворчал и подтянул ногу под одеяло. Она накинула халат, отправилась на кухню, поставила чайник на огонь и пошла умываться. На душе было пусто и гулко, каждое движение механически отмечалось разумом, но чувства словно умерли. « Это, наверное, от тишины», - сказала себе Неля и попробовала включить компьютер. На экране бежала строчка арабского письма и полыхало северное сияние.
- Взбесившееся информационное поле, - вслух произнесла она.
- Точно, - отозвался Шахов и потянулся за пультом.
- И не пробуй, чтобы не расстраиваться, - посоветовала Неля. - Вставай лучше. Чайник вскипел, будем кофе пить.
- А ты опять сигареты с тумбочки утащила, - обвинил ее муж. - Вот всегда так, никакой заботы о ближних.
Неля взяла пачку с журнального столика, вынула сигарету, прикурила и, присев на кровать, отдала ее Шахову. Он приподнялся и, шутливо рыча, попытался повалить супругу навзничь. Минька залился суматошным лаем, чтобы предотвратить предполагаемую драку. Все шло по привычному ритуалу, но что-то было не так.
- Словно в последний раз, - вслух подумала Неля.
- Ага, - подтвердил Николай, - как ты думаешь, что теперь делать ?
- Снять штаны и бегать вокруг дома, - отмахнулась от вопроса озабоченная супруга. - Пошли, кофе стынет.
Аня Державина вовсе не ложилась. Остаток ночи она зачитывала изумленному Андрею тексты из книги в телячьем переплете, сопровождая их рассказами об невероятных способностях хромой девочки. Они впервые сидели обнявшись. Цыпин гладил ее волосы, ласково целовал шелковистые ресницы и нежность светилась в его золотисто-карих глазах. Но не было в сердце Ани радости. Раньше каждое касание Андрея потрясало ее, как электрический разряд, ей казалось, что умрет от счастья, очутившись в этих сильных объятиях... Наступил долгожданный миг - но под влиянием обретенной силы все чувства погасли. Ровный холодный покой. Отдаленность. Отчуждение. Потом Цыпин ушел, и она облегченно вздохнула, его присутствие уже тяготило ее.
Наступившее в поселке безмолвие не тревожило Аню. Так было даже легче сосредоточиться.
- Сегодня ночью будет звездопад, - сообщила она пушистому игрушечному львенку. - Метеоритный поток Леониды, так это называется. Вот!
После обеда в Зарю приехал Архивариус. Седой, подтянутый, и какой-то очень светлый - белые брюки, белая свежевыглаженная сорочка и неизменная синяя курточка - он беспрепятственно прошел на территорию Центра, прогулялся по аллеям, одобрительно поглядывая на голубые ели, завезенные сюда аж в пятидесятые годы, и, не спрашивая дороги, направился в директорский кабинет. Андрей со своей гвардией был уже там. Шахов уныло посматривал в окно. Его общительная душа маялась от тишины и безлюдья. Неля, плотно сжав губы, размышляла о чем-то не очень веселом, рассеянным взглядом уставившись на дверь. Она-то первая и увидела вошедшего в кабинет человека.
Он действительно был похож на артиста Юри Ярвета и чуть-чуть - на Игоря Викторовича Крагельского, автора теории трения, с которым Неля встречалась на одном из семинаров. В этом человеке была та же простота и непринужденность гения...
- Наворочали вы тут дел, - поздоровавшись с присутствующими, сообщил Андрею Архивариус. - Извините, задержался, автобусы ваши пришлось вызволять.
- Что с ними? - побледнел Цыпин.
- Сейчас все в порядке, но чуть не опоздали. Кто-то остановил колонну на посту ГАИ на федеральном шоссе, откуда ни возьмись - отряд РУОПа, принялись проводить обыск на предмет обнаружения наркотиков под предлогом полученной оперативной информации, крик, слезы... А ты что, думал, их так просто из кольца выпустят?
- Где они?
- Да на месте, в пансионате. Тот же РУОП их и охраняет, только парочку командиров у них пришлось забрать, очень у них интересные были командиры. Кстати, сами же подчиненные их и обезвредили после того, как мы кое-что им продемонстрировали...
Андрей с уважением взглянул на Архивариуса. Он не сомневался, что операция была произведена спокойно, изысканно, но вот как убедить бойцов РУОПа повязать своих начальников и поставленное задание перевернуть с головы на ноги... А ведь эти двое бандитов стрельбу устроить могли...
- Нет, стрельбу они вряд ли бы начали, - словно прочитав мысли Андрея, сказал Архивариус. - Но вот если бы мы опоздали, если бы они автобусы к месту базирования основной группировки успели отогнать...
Аня, неожиданно вошедшая в кабинет, услышала конец фразы и бросилась к Архивариусу.
- Что с ними? Они живы? Да отвечайте же!
И вдруг, словно споткнувшись, она остановилась, не отрывая глаз от седого ясноглазого человека. Неле почудилось, словно солнечный ветер прошел по комнате, и серебряные голоса то ли проговорили, то ли пропели:
- Элам морвэрэн вайне, Арлан?
- Элам морвэрэн, Элайна...
Нет, показалось. Правда, Аня почему-то улыбнулась и сказала звонко:
-Здравствуйте. Вы - Архивариус?
- Иван Петрович, - коротко поклонился Архивариус, подошел к Ане, внимательно взглянул ей в глаза и приложился к ручке, как заправский гусар восемнадцатого столетия.
- Неля, - вдруг влез Шахов в повисшее молчание. - Золотой ореол, это что означает?
- Аура Учителя, - ответила Неля Витальевна.
Глава 13
Иса рассматривал в бинокль безлюдный поселок. Солнце горело и плавилось в алом зеве заката у него за спиной и серый силикатный кирпич четырехэтажных домов отсвечивал розоватым жемчугом. Поселок был построен на пологом лесистом взгорье, дома располагались террасами, спускаясь сверху к маленькой заболоченной речке и тихому озеру. Сам Центр не просматривался, он был надежно укрыт высокими березами, зато благодаря сквозной аллее церковь и прилегающая к ней территория были как на ладони. И там вовсю копошились крохотные человечки, таскали деревянные ящики, открывали и закрывали двери, ведущие в подвал церкви, снова куда-то убегали. Иса, наблюдая это мельтешение, с удовольствием констатировал свою правоту. Есть у них тут подземный ход и они явно намерены им воспользоваться. Он вынул рацию и связался с командиром второго отряда.
- Докладывай, Брауни.
- Два джипа, грузовик с тентом и отряд охраны, человек пятнадцать, - отозвался Брауни. - Ты прав, Джинн, они здесь, в развалинах...
- Сиди тихо, - приказал Иса. - Никаких действий до сигнала!
- Понял, отключаюсь.
Всякий, видевший Беню Беспалого или оператора Мосфильма товарища Исмаилова, вряд ли бы узнал одного из двух вышеозначенных граждан в том, кого только что назвали Джинном. Камуфляжная одежда, черный платок, автомат, бинокль, еще куча всяких диверсионных принадлежностей, конечно, меняют внешний вид человека. Но и внутренне Иса уже был другим.
Добравшись до контрольного пункта Организации, он передал сообщение коротенькому белобрысому человеку с бульдожьей физиономией и холодными глазами, а сам ушел в комнату отдыха, куда хрупкая кореяночка, секретарша «бульдога», принесла ему крохотную чашку с ароматным чаем и пару таких же крохотных бутербродов с сыром. Это был резервный пункт, используемый в экстраординарных случаях, когда на обычную конспиративную цепочку для передачи информации не хватало времени. Знали об истинном назначении закрытого акционерного общества «Базиль» считанные единицы, для остальных это была одна из множества посреднических фирм, промышляющих экспортом и импортом.
- Почему такая срочность?
Красная надутая физиономия «бульдога» выражала крайнее недовольство.
Иса коротко доложил о произошедшем. Однако, сам себе при этом удивляясь, несколько скорректировал недавние события. В его изложении Светлана оказалась заурядной шантажисткой.
- Так и заявила, дескать, хватит какому-то чурке мной командовать, - вдохновенно вешал Иса лапшу на уши Лошакину, так на белой глянцевой табличке именовался директор ЗАО «Базиль».
Вообще-то, Лошакин был упрямым злобным дураком, большая редкость в Организации, но здесь, где требовалось принять и передать информацию, практически не вникая в ее суть, он был незаменим. По своей непроходимой тупости он не мог ни понять, ни использовать то, что проходило через его руки, а то, что каждый второй курьер мечтал набить «бульдогу» морду где-нибудь в темном углу, руководителей не волновало.
Вот и сейчас у Исы просто чесались руки, когда этот кургузый недоумок, ходячий почтовый ящик, сначала орал на него, брызгая слюной, а через полчаса, получив указания, с гаденькой злорадной улыбкой сообщил, что дальнейшие инструктаж будет произведен после психокоррекции агента на базе «А». Краем глаза Иса уловил выражение страха и жалости на лице хорошенькой кореянки и не очень удивился появлению двух сопровождающих, каждый из которых стоил, по меньшей мере, милицейского взвода.
Что делали с ним специалисты Организации, Иса не помнил, но он превратился в ледяной сгусток направленной ненависти, при этом рефлексы и мышление стали невиданно четкими и острыми.
Задание было - возглавить боевую группу по зачистке Центра, свидетелей убрать, оборудование взорвать, Цыпина и Державину захватить живыми и невредимыми. В ответ он коротко кивнул, ощущая холодную непреодолимую мощь. В этой мощи были точность, ясность и беспощадность нацеленного оружия.
Однако через пару часов, после знакомства со старшими двух приданных групп и совместной отработки вариантов взаимодействия, Иса начал чувствовать, что его ледяную броню взламывает какая-то тревожная мысль... Сначала это было просто легким беспокойством, как рябь на тихом озере, потом тревога стала настойчивее и в конце концов Исе пришлось прибегнуть к испытанному средству восстановления самодисциплины. Поручив помощникам подобрать и погрузить в милицейские «Уазики» оружие и боеприпасы, Иса уселся в кабину одной из машин, расслабился, закрыл глаза и попытался остановить внутренний диалог, убрать из сознания все мысли и разобраться, что же с ним происходит. Это оказалось не так-то легко. Даже когда он стер с воображаемого экрана все обрывки связной речи, крутившиеся у него в голове, все равно остался повелительный голос, говорящий что-то недоступное для сознания, но невероятно важное...И там, внутри, за командным голосом, стучала тревога... Иса сосредоточился на этом глухом ритме, не обращая внимания на внезапную боль в висках и учащенное сердцебиение. Вдруг словно раздвинулась завеса, и перед его внутренним взором появились два врача в белых накрахмаленных халатах. Один смотрел на экран незнакомого прибора, второй наклонялся над ним, Исой, распростертым на кушетке. На лбу и руках у себя Иса почувствовал металлическое касание контактов.
- Ты обрати внимание, - сказал тот, что стоял у прибора. - Вот здесь альфа-ритм двоится, будто два сознания в одном мозгу. Я с подобным еще не встречался. Может, поисследуем парня? Жалко такой материал упускать ,а?
- Нельзя, - ответил второй, вглядываясь острыми черными глазами в остановившиеся зрачки Исы. - Сам знаешь, приказали провести психокоррекцию по нулевому варианту. Два дня отработает на полную катушку с гашением всех эмоций, а потом - разрыв сосудов мозга. Другой вариант и не подойдет. Ты его энергетику видел?
- Ага, - согласился первый. - Силища необычная. Для такого наши обычные меры, что укус комара. Ну, врубаю?
- Давай, - кивнул второй.
И чуть слышный щелчок тумблера. Потом обрушилась чернота, расшитая разноцветными строчками болевых импульсов.
- Джинн! Джинн! Здоров же ты, бродяга! Первый раз вижу, чтоб так дрыхли перед выходом на операцию...
Ису тормошил Брауни. Его костистая физиономия выражала искреннее восхищение невозмутимостью командира и тот, слегка подыграв подчиненному, сладко потянулся, зевнул:
- Ну что, поехали?
Хорошо, что Брауни тут же отошел, потому что голова просто раскалывалась, да и сознание никак не могло переварить увиденное.
Здесь, на взгорье, оказавшись наедине с собой, Иса снова попробовал разобраться, что же с ним происходит. Так, с коррекцией все ясно. Были разговоры о загадочных смертях молодых и здоровых ребят - вот оно, значит, как происходило. Он и сам давал сведения о ненадежных, усомнившихся, а то и потенциальных предателях. И те, на кого он указывал, или исчезали, или скоропостижно умирали от обычного инсульта. Теперь пришла его очередь. Но разве он уже не достоин доверия?
Наверное, не достоин... Иса размышлял о своем страшном будущем спокойно и отстраненно, словно о другом, совершенно чужом человеке. Хорошо поработали ребята - ни обиды, ни страха, ни удивления. Но откуда тогда тревога, позволившая ему вызвать эту, явно стертую, память? Он снова сосредоточился на глухих толчках и, словно из небытия, выплыло лицо Светланы Бурьяновой, темные глаза, алые губы - язык пламени, жгущий оледенелые нервы...
Настойчивый сигнал рации оторвал Ису от безмолвного разговора с самим собой.
- Джинн! Джинн! Ты меня слышишь?
- Слышу, - недовольно отозвался Иса. - Что ты орешь, как зарезанный?
- Меня еще никто не резал, - обиделся Тролль. - Но здесь такая херня, связи нет, пришлось к дороге уходить, вот только сейчас рация заработала. И людей нет, будто все вымерли...
- Ладно, будь пока на связи, и пусть твои ребята хорошо пошарят в поселке. Не может быть, чтобы никого не осталось. Твое дело взять заложников, хоть сам рожай, но чтоб были...
Иса снова взглянул во двор церкви. Ого! Суета прекратилась, двери в подвал закрыты. Неужели все ушли? Пора начинать, пожалуй. Жаль, что нет заложников. Поставить под автомат небольшую кучку старух с детенышами, и эти псы сами бы оружие сложили.
- Тролль! Ну что там у тебя?
- Есть, шеф! Волк доложил, что у магазина кто-то песни орет. Сейчас возьмем.
- А, - с отвращением сказал Иса. - Синяки, наверное. Местные пьяницы. Ладно, хватай хоть этих. И потряси как следует, может быть, кто еще остался... Кого возьмешь, отправляй к Брауни, остальные силы - на блокировку подвала. В случае чего, взрывай его к чертовой матери. Давай, приступай. Закончишь операцию, посигналь маяком.
- Понял, Джинн, - сказал Тролль и отключился.
Теперь надо ждать, хотя Исе очень хотелось быть там, у развалин, где сейчас начнется главный этап операции. Тролль подаст сигнал, что подвал заблокирован и профессионалы Брауни - бесшумные черные тени - обрушатся на самоуверенных идиотов, считающих, что они всех перехитрили с этим подземным ходом... Но язычок пламени на краю сознания загорелся чуть ярче, освещая какое-то другое знание, по телу прошел холодок. «Спокойно, - сказал себе Иса, - все идет по плану»... Он ждал минут пятнадцать, и вот, наконец, у подвала победно замигала красная точка лазерного маяка. «Пора!», - он нажал кнопку на устройстве, включающем лазерный маяк здесь, на горе. Сейчас наблюдатель Брауни взмахнет рукой, и начнется штурм. Удобная штука эти маяки. Диверсионная группа слишком близко подобралась к ничего не подозревающей охране, чтобы пользоваться рацией, а тут бесшумный сигнал - и действия полностью согласованы. Ну, пора к главному театру военных действий...
...Они действительно были под землей, хотя и не там, где предполагали боевики Организации. Аня весь день находилась в состоянии отрешенной сосредоточенности, словно выстраивала что-то внутри себя. Архивариус после короткого разговора с Андреем куда-то пропал, словно его и не было. Неля допросила Цыпу, тот нехотя объяснил ей, что нельзя Архивариусу с его степенью Посвящения вмешиваться в любой физический контакт, чреватый смертью, а здесь без драки и крови не обойдешься...
- Сектант и дезертир, - мрачно констатировала Неля и отправилась в столовую, чтобы состряпать обед, поскольку Ираклия чуть не силой выпроводили в пансионат. Утром он приготовил огромное количество сдобных пирожков и своих знаменитых бутербродов, часть оставил в столовой, часть раздал отъезжающим, долго объяснял Неле, что где лежит, инструктировал по приготовлению харчо и плова, жестикулировал, ругался, пока охранники вежливо, но решительно не посадили его в отъезжающий автобус. Однако, когда новоиспеченная повариха решительно вошла на кухню, то с изумлением увидела знакомую тощую фигуру, в белом халате и колпаке, из-под которого выбивались жесткие рыжие волосы.
- Вай, водитель - тоже человек! Коньяк ему дал, сказал, что забыл плиту выключить, - объяснил Ираклий. - Слушай, не ругайся, бери халат, сациви делать будем!
Андрей с Николаем Ивановичем с обеда были заняты по уши - симулировали активную работу по перетаскиванию оборудования в церковный подвал. Андрей предполагал, что за ними наблюдают, поэтому работать Шахова и добровольцев из охраны заставлял без устали, спланировав спектакль эвакуации со скрупулезностью ученого. К вечеру все артисты выбились из сил, словно в самом деле демонтировали и перетащили десятки тонн оборудования.
- Хорошо Пичеву, - позавидовал Шахов. - Сидит себе в укрытии, в тенечке, а тут жопа в мыле целый день...
Он никак не верил в возможность нападения и не уставал доказывать Андрею, что этого не может быть, потому что не может быть никогда.
- Сам подумай, мы с тобой в середине России! Одно дело бомбу заложить, но не на целый же поселок напасть! Где милиция, ОМОН, ФСБ?
- А ты уверен, что под видом отряда ОМОНа не появится та же диверсионная группа? Это тебе не Чечня, тут бери повыше. Знаешь, какие интересы задействованы...
- Да брось, мало у нас в России таких центров, что ли!
- Таких мало. И это - наше будущее.
- Это Нелька-то с Анютой - наше будущее? Ну, ты скажешь, начальник, как в лужу... плюнешь, - несколько смягчил Шахов общеизвестное выражение. - Ни за что не поверю!
- Не ты один, - горько усмехнулся Андрей.
Ковыряя ботинком выщербленную, растрескавшуюся бетонную дорожку, он вспомнил, как референт из окружения Президента в легком светском разговоре намекнул, что этот сомнительный проект в определенных кругах рассматривается, как неплохое средство для выкачивания денег на секретные счета сильных мира сего. Андрей едва сдержался, но, видимо, что-то отразилось у него на лице, потому что розовощекий чиновник поспешно замял разговор. Андрея даже сейчас передернуло - ведь, наверное, часть финансирования так и ушла в чьи-то бездонные карманы...И, может быть, действительно, как у Стругацких, этот старый, покрытый плесенью, мир должен рухнуть, расползтись под освежающим ливнем, чтобы на смену ему пришло новое, яркое, сильное поколение. «Сколько нам еще надо получить затрещин, сколько открыть для себя горьких истин, пока найдет путь к настоящей свободе скованный великий дух русского человека... Если он еще остался в обнищавшей растерянной России...»
Андрей вздохнул, огляделся, увидел у забора стройную рябину, праздничную, гордую, всю в тяжелых гроздьях оранжевых ягод и с неожиданным облегчением подумал: «Фиг вам, нытики! Мы выкрутимся. Мы встанем на ноги. И будет на нашей земле и счастье, и гармония, и радостный труд...»
Глава 14
Боевики Тролля попали в элементарную западню, идею которой подсказал Шахов. Он на сто процентов был уверен - и оказался прав - что не все уехали из поселка. Гоп-компания Мишки Филина - Толян, Бублик, Чума - отоварившись утром самогонкой, закатились в лесную сторожку, а когда горючее кончилось, осторожно выбрались на опушку. Тут-то их и прихватила архивная команда.
- Ну и что с ними делать? - спросил у Андрея старший группы.
«М-да, реставраторы», - Андрей с улыбкой вспомнил доклад Шахова, глядя на мощную фигуру и квадратный подбородок двухметрового детины в камуфляжной форме.
- А ничего, - неожиданно вмешался Николай Иванович. - Андрей, у тебя спиртное найдется? Выдай им на опохмелку, только пусть вон там гудят, в Сокольниках.
Сокольниками местные жители называли березовый лесок позади магазина, излюбленное место поселковых пьяниц.
- Может, я американских боевиков насмотрелся, но нападающей стороне заложники могут понадобиться. А мы их им на тарелочке. С голубой каемочкой. Реставраторы у корта залягут, если кто клюнет, возьмут тепленькими.
- Ты думаешь, они все-таки в поселок сунутся?
- Обязательно, - поддержал Шахова командир «реставраторов». - Я бы точно сунулся, чтобы захватить туннель с тыла.
- Так значит, и подвал тоже надо охранять, - упавшим голосом сказал Андрей.
- Еще бы! А зачем мы, спрашивается, здесь остались, - удивился «реставратор». - Там давно уже ребята окопались. А здесь человека четыре, наверное, хватит...
- Я с вами, - неожиданно для себя сказал Шахов.
- Можете с мужиками посидеть за бутылкой, - улыбнулся охранник. - Им ничего говорить не надо, а вы будете готовы к нападению. Сориентируетесь, в случае чего.
- Ага, - буркнул Николай Иванович. Роль живца ему не особенно понравилась, но сам предложил, никто за язык не тянул. Назвался груздем...
Пес Минька, сидевший у него на плече, почувствовал тревогу хозяина и тихонько зарычал.
- Ой, а я думал, это у вас кот!
- Ну да, - улыбнулся Шахов. - Все так думают. Я со щенков его приучил на плече сидеть. Волкодав по имени Минос.
- Как, как? - переспросил Андрей.
- Минос, царь Крита, - гордо пояснил Шахов. - Я-то обычно его Минькой кличу.
- Небось, Неля выпендрилась, - хмыкнул Цыпин. - Надо же такой чебурашке и такое грозное имя выбрать...
- А меня Сергеем зовут, - сказал реставратор, заглянув в коричневые глаза песика.
- Э-э, осторожнее, цапнуть может, - предостерег Шахов. - Он, когда на плече, хозяина от всех защищает.
- Царь Крита, - уважительно кивнул Сергей.
...Боевики Тролля вынырнули из мягких августовских сумерек как раз, когда компания расслабилась и затянула гимн Сокольников.
- И снится нам не рокот космодрома, - завел мягким баритоном коротенький мужичок с морщинистым лицом и наивными детскими глазами со смешной кличкой Бублик.
Вдруг Минька залился истошным лаем, и одновременно раздался жесткий голос:
- Сидеть! А то перестреляем на месте!
Николай Иванович дернулся, рука одного из нападающих припечатала его к земле, и в тот же момент острые, как иголки, зубки пса вцепились в эту большую вражескую руку. Бандит взвыл от неожиданности, затряс рукой, пытаясь сбросить маленького рычащего сатану, но тот не разжал зубы. Через несколько мгновений все было кончено. Синяки так и остались сидеть с полуоткрытыми ртами, а невесть откуда взявшиеся мужики в камуфляже уже укладывали оглушенных и сноровисто связанных бандитов лицом вниз на поляне. По лбу одного из них текла струйка крови. Видимо, Сергей, спасая песика, не рассчитал удар.
Минька, очутившись на земле, выпустил из зубов безвольную руку бандита, на всякий случай облаял новоприбывших, но узнав Сергея, вильнул хвостом и поскреб передними лапками ногу хозяина...
- На плечо просится, защитник, - усмехнулся Шахов. - Ну-ка, а что это у тебя с лапкой?
- Ушиб, наверное, - отозвался Сергей. - Афанасий сейчас посмотрит. Афон, займись раненым!
- Я тоже ранен, - обиженно сообщил Бублик, ощупывая вспухающую шишку на лбу. - Во жизнь пошла! Ни тебе выпить, ни расслабиться... Бац-бац - и по роже! Так вы нас, значит, освободили? Можем продолжать симпозиум?
- Продолжайте, - милостиво разрешил Сергей. - Но если услышите выстрелы, тут же падайте на землю, а то одной шишкой не отделаетесь. А еще лучше - по домам, и до завтрашнего утра носа на улицу не высовывать.
Афанасий тем временем осторожно осмотрел песика.
- Здоров твой герой. Лапку зашиб, но ничего, заживет, как на собаке.
Сергей прислушался.
- Эге, у подвала заварушка началась. Афоня, что с пленными?
- Пусть валяются. Я им по два кубика хитрого препарата вкатил - часов двенадцать теперь ни рукой, ни ногой не шевельнут.
- Тогда пошли. Николай Иванович, сейчас у КПП разделимся. Мы - к подвалу, а вы, скрытно - к директору. Доложите ему о произошедшем. Только, ради Бога, пусть сидят тихо.
- Может, им в пещеру спуститься? - предложил Шахов.
- Да они уже там, - сообщил Сергей. - Ну, братва, вперед!
Глава 15
- Как ты там без меня? - спросила мама.
- Не очень, - пожаловалась Неля. - Вон что в стране творится, институт давно развалился, зарабатываю на жизнь черт знает чем. Да ты будто не знаешь...
- Знаю, - согласилась мама. - Я это так. Выяснить твое отношение.
- Да нет никакого отношения, плакать иногда хочется.
- Ох! - вздохнула мама. - Взрослая умная женщина, а до сих пор, как дите...
- А ты-то как? - поспешила Неля перевести разговор.
Мамина седая челка засветилась голубым ореолом, еще откуда-то хлынул свет, мамино лицо дрогнуло в печальной улыбке и стало таять в этом свете.
- Что ты! Нельзя такой вопрос задавать, - зазвенели, зашелестели крыльями сиреневые птицы, а бархатный баритон откуда-то сбоку сказал:
- Свидание окончено. Нарушение правил.
- Ну, еще немножко, - взмолилась Неля. - Мама, подожди!
- Нарушение правил, - пропели над ухом сиреневые птицы. - Нельзя задавать вопросы по параграфам «а», «б», «в» и по регламенту от тысяча двадцать девятого номера до два миллиона одиннадцатого.
- Бюрократы! - рявкнула Неля. - Откуда мне знать ваш регламент?
- Ознакомить, - сказал баритон, и перед Нелей шлепнулась толстенная книга в телячьем переплете, раскрывшись где-то посредине. Незнакомые знаки вились по страницам, сливаясь в непонятный узор. От книги пахло детством - маленькими белыми цветочками, окаймляющими клумбы и сильный медовый запах догоняет тебя и ударяет в сердце...
- Но я же ничего не понимаю. Здесь не по-русски, - жалобно сказала Неля.
- Как не по-русски? - удивился баритон, а птицы, мерцая шелковым оперением, уселись рядом с книгой и спели:
- По-арамейски, по-арамейски... На русский перевели только два тома. До пятьсот семнадцатого номера.
- А когда же остальное? - с надеждой спросила Неля.
- Не по нашему ведомству, - объяснил бас.
Неля вцепилась в книгу. Теперь от нее пахло золотистыми беляшами.
- Хорошо. Я ее себе оставлю. Найду переводчика и обойдемся без ваших ведомств.
- Вот нахалка! - восхитился голос. - Дать ей еще пять секунд!
Книга выплыла из рук , растаяла в воздухе и перед Нелей опять появилась мама - в синей курточке от спортивного костюма и в юбке из старого Нелиного платья.
- А повесть свою ты написала?
- Да что ты, мам... И не бралась.
- Пиши, - твердо сказала мама. - Нужно. Для себя, для очищения души.
Секунды плыли медленно. Птичий серебряный голос пропел: «Две...Две...»
Неля вглядывалась в такое живое, помолодевшее мамино лицо.
- Напишу. Вот только времени не хватает.
- Три...три, - чирикнула по-воробьиному птица.
- Время, - улыбнулась мама. - Как его может не хватать? Смотри, сколько его!
Она повела рукой по воздуху. Разноцветные искры загорались у ее пальцев. Их было, и правда, много, они вырывались пучками из каждой точки пространства, гасли и снова появлялись.
- Вот, - сказала мама. - Хочешь, научу?
Неля тоже пошевелила пальцами, десяток разноцветных искр вспыхнул и угас, возникло удивительное ощущение единства, как будто в растянутом мгновении настоящего умещались все картины прошедшей жизни с живыми яркими впечатлениями, освещенными каким-то нездешним светом, и Главная Тайна, мерещившаяся ей еще в юности, приобретала в этом свете новые очертания.
- Правильно, - улыбнулась мама.
Неля моргнула и чувство бесконечного времени погасло в душе.
- Попробуй еще раз, - терпеливо сказал ей родной голос. - Не боги горшки обжигают. Научишься.
«Это же школа! - вдруг дошло до Нели. - Самая настоящая школа. Крючки и палочки, первый класс...А впереди огромный труд души, шаг за шагом к самому удивительному познанию в моей жизни»
- Я попробую. Вот, кажется, получилось!
На кончиках пальцев снова затрепетали искры.
... Андрей смотрел на темные морщинистые руки бабушки Луши. Эти руки пахли яблоками, он в детстве любил прижаться к ним губами, а потом зарыться в клетчатую бабушкину юбку. Ему вдруг вспомнилось как, будучи в деревне, родители послали его к соседям за сметаной. У соседей сметаны не оказалось. Семилетний карапуз, сжимая выданную мамой трешку, обошел полдеревни, и все-таки нашел хозяев, у которых смог купить заказанный продукт. Тем временем стемнело, Андрюша у самого дома споткнулся, упал и разбил банку. Конечно, никто его не ругал, когда он, горько плача, весь перепачканный в сметане, появился на пороге. Но только бабушка, утирая его зареванную рожицу, мудро угадала главную причину детского горя...»Ты, Аська, дуреха, послала малого под вечер, когда все дачники поразобрали... А ведь уговорил кого-то, лялька моя, а потом бежал, сломя голову, порадовать нас хотел...»
- Андрейка мой, - низким певучим голосом сказала бабушка.
- Баба Луша, - тонким детским голосом спросил Андрей, - ты разве не умерла?
- Вот глупенький, - засмеялась бабушка. - А то ты не знаешь, что смерти нет...
- Ну да, - обиженно протянул Андрей. - Ты ушла, а я для себя сочинил, что наш мир - это тюрьма, место для страданий, и ты, баба Луша, из этой тюрьмы ушла туда, где хорошо, а я вот свой срок промучаюсь и приду к тебе...
- Ты и так ко мне пришел, - ласково улыбнулась старая женщина и уютные морщинки побежали от глаз, словно теплые весенние лучи. - Не надо мучиться, зайка мой белый, учиться надо...
... Ираклий не мог вымолвить ни единого слова. А зачем слова, когда рядом Гаянэ, солнце его жизни? Не видение, не сон, хотя сколько раз он видел ее во сне после того, как лавина превратила их селение в братскую могилу... А она говорила звонким гортанным голосом и в душе Ираклия вставало солнце, хотя где-то и таился серый туман сомнения...
Коля Шахов переводил взгляд с ясноглазого седого человека на темнокудрого цыгана. Он никак не мог поверить, что рядом с ним дедушка, расстрелянный в тридцать седьмом и отец, сгинувший где-то в сибирских просторах.
- Я не могу тебя научить нашим тайнам, Золотанька, - говорил отец, подкрепляя речь выразительными жестами. - Но я попросился с этим добрым человеком, потому что очень тебя люблю. А вот его ты слушайся, он - твой дед, раньше попом был, то есть, извини, дорогой, священником! Он тебя всю жизнь от беды берег и плохому не научит...
И вдруг все рухнуло. Неля сначала не поняла, что происходит, почему погас ровный золотистый свет, откуда здесь полутьма, грохот, мерцание газовых фонарей...
Резкий мужской голос истерически метался, отражаясь эхом от каменного потолка и стен пещеры.
- Всем стоять! Стоять, я сказал! Кто пошевелится без приказа, пристрелю на месте. Жирный, иди сюда! Скажи своей сучке, чтобы прекратила!
- Что прекратила? - повернулся к бандиту Андрей. - Лицо его было ясным, глаза сияли спокойной радостью.
«Наверное, Цыпин тоже понял про школу, - подумала Неля. - А интересно, кого он выбрал в учителя?»
Иса нажал на гашетку и автоматная очередь ушла в потолок. Пули высекли искры из твердого гранита и только чудом никого не задели рикошетом
- Ты что, издеваешься, жирный? Следующая очередь - тебе в брюхо.
Иса и сам себе не мог бы объяснить, почему он не отправился к Брауни, как было условлено, а решил спуститься в поселок. Как будто неведомая сила повела его в другую сторону и он пошел, повинуясь оживающей в сознании программе. Та же сила подсказала ему, что не следует идти по дороге, и он свернул на тропу, перешел речку по деревянному мосту, но не по настилу, а под ним, цепляясь руками за края досок и упираясь ногами в бревна, служившие основанием моста. Потом так же скрытно, держась в тени кустов, наработанным беззвучным шагом он направился к магазину, где должен был состояться захват заложников. Наткнувшись на своих обездвиженных соратников, Иса постоял около них несколько мгновений. Это не могло быть случайной неудачей. Справиться с людьми Тролля было под силу только профессионалам высокого класса. Охранники Пичева таким классом не отличались. Они были хороши при огневом контакте, поскольку имели опыт вооруженных столкновений в локальных конфликтах, но чтобы так грамотно, без шума вывести из строя четверых солдат тайной войны... Здесь пахло хорошо спланированной ловушкой и, возможно, провалом операции. Но Тролль ведь подал сигнал о захвате входа в туннель!
Утроив осторожность, превратившись в почти бесплотный призрак, Иса направился к церкви. Там он чуть не столкнулся с караульным нарядом из команды «реставраторов», бдительно обходившим поселок. Иса замер в нескольких метрах от двоих верзил в камуфляже. Большие кошки, и очень опасные кошки. Его счастье, что он услышал их чуть раньше, чем они его. Иса перестал дышать и не сделал ни одного движения даже после того, как караул прошел мимо. Так и есть! Следом шел еще один боевик. Грамотно, пес их заешь!
Ну так, а где же Тролль? Приближаясь к церкви, Иса услышал негромкие распоряжения ихнего командира. Тот направлял часть команды на помощь Пичеву по подземному ходу. Остальные должны были патрулировать поселок и особо охранять периметр Центра. Значит, Тролля и его группы больше нет. Дерьмо кошачье! Но не все потеряно - он жив, свободен, и есть группа Брауни. В снаряжение Исы входило достаточно новейших средств ведения диверсионной войны, и нападение с тыла на ничего не подозревающего противника могло быть очень эффективным. Уничтожить всех, как тараканов, а потом обрушиться на Центр! Иса скользнул в туннель и замер. Рядом кто-то был.
- Иди-иди, - добродушно сказал невидимый часовой. - Догоняй ребят, отстающий...Дал бы фонарь, да у самого Афанасий забрал.
Его приняли за своего! Иса хмыкнул и рванул в черноту туннеля, натыкаясь в темноте на стены. Сразу же за поворотом он сбавил скорость. Слишком ранняя встреча с противником не входила в его планы. Он подождал, пока свет фонарей и звук шагов не удалится на достаточное расстояние и беззвучно стал красться следом. Глаза постепенно привыкали к темноте, поэтому полоска света, едва брезжившего между неплотно уложенными камнями, показалась ему чуть ли не лучом прожектора. Это был наблюдательный пункт Шахова и, осторожно вынув камни, Иса тут же отпрянул назад - перед ним открылась пещера, освещенная ровным золотистым светом. Хромая девка - он ее сразу узнал, хотя сейчас она была без костылей - стояла в центре этого сияния, в середине желтого круга, а поодаль, кто - сидя на валуне, кто - прислонившись к стене, располагались еще несколько человек. Шахов с собачонкой на руках, его баба, рыжий повар....Ближе всего к Исе стоял директор Центра, Цыпин. Эту необъятную спину он бы из тысячи узнал. А самое главное - охранников здесь не было! Ни одного вооруженного человека, а эти и не видят ничего, таращатся перед собой, как околдованные. И над каждым - золотистый ореол, не такой яркий, как в круге, но словно живой...Ну, Ису такими штучками не возьмешь. Он выждал еще, пока, по его расчетам, те псы добрались до выхода. Теперь за звуками боя они ничего не услышат. Небольшой кусок пластиковой взрывчатки, шнур, дистанционный взрыватель.. Отойдя на безопасное расстояние, Иса нажал на кнопку - туннель дрогнул, но стены выдержали, не обрушились. Зато на месте, где было смотровое окошко, образовался пролом, в который и ринулся Иса с автоматом у бедра...
- Аня, не надо, - предостерегающе сказал Андрей. - Не обращай на него внимания. Ты же знаешь, смерти нет.
От ровного голоса Цыпина в душе Исы что-то дрогнуло. Действительно, впервые безоружные люди так спокойно стояли под дулом автомата.
- А-а-а, гяуры проклятые! - заорал он, накачивая себя. - Сейчас мы проверим, жирный, где твоя вонючая смерть!
И эхом этого исступленного крика отозвался горестный вопль Шахова. Одна из пуль, рикошетом отскочившая от каменного свода, все же нашла свою цель - теплое тельце Миньки. Тот лишь слабо взвизгнул и кровь, окрашивая снежно-белую шерстку, потекла на руки Николая Ивановича.
- Ну, гад! Да я тебя голыми руками задушу!
Иса полоснул очередью по рванувшемуся к нему поджарому телу бывшего собутыльника, но пули встретили другую цель. Словно молния, сверкнула рыжая шевелюра Ираклия, заслонившего собой Николая Ивановича.
- Иду к тебе, Гаянэ, - тихо сказал Ираклий и осел на каменный пол.
Не отводя черного зрачка автомата от помертвевшего Шахова, Иса оглянулся на Цыпина и наткнулся на темный яростный взгляд Ани. Под этим взглядом руки его разжались, автомат брякнулся на каменный пол и огненный обруч неумолимо сдавил виски. «Заклятие»! - приказал кто-то у него в голове. «Какое заклятие»? - пробормотал Иса, но неожиданно для себя вдруг сдавленным голосом стал выкрикивать непонятные слова, вертевшиеся в сознании по дороге в поселок... «Так, молодец, - подбодрил его внутренний собеседник. - Сейчас эта хромая колдунья будет в наших руках...»
Аня замерла. Черная сеть стала наползать на ее сознание, высасывая силы. «Он сильнее», - со странным равнодушием подумала она, беспомощно огляделась по сторонам, увидела растерянные глаза Андрея, и ее вдруг словно обожгло. Да что же это? Сколько можно быть игрушкой в руках нечеловеческих сил? Пропали бы они все пропадом, никакое могущество не стоит жизни и счастья тех, кого ты любишь. И опять, как в том видении с чудовищами, светлая волна любви и тоски подняла ее на гребень, освободила разум от тисков. Аня гордо вскинула голову и черная сеть отступила. Иса продолжал смотреть на нее пристальным умоляющим взглядом, но его бормотание теперь стало внятным.
- Остановись, подожди! Я тебе предлагаю могущество. Твои знания и моя сила - если их объединить, то нам будет подвластно все. И кто тебе помешает творить добро для них? - Иса мотнул головой в сторону оцепеневших свидетелей странного диалога. - Ты даже этого рыжего дурака сможешь оживить. Не веришь? Попробуй! А сколько ты вылечишь больных детей! Я не буду тебе мешать. Мне ведь тоже убийства не нужны. Мы накажем злобных и бесчестных, отучим ваших русских алкоголиков пить водку, уничтожим наркотики. А над всем этим ты и я - король и королева счастливого мира.
Глаза у Исы сверкали, голос его становился все звучнее, он даже как будто стал выше ростом.
Аня взглянула на Шахова, наклонившегося над распростертым Ираклием.
- Он умер, - глухо сообщил Николай Иванович, ласковым отцовским жестом провел ладонью по обострившемуся лицу шеф-повара, закрывая его потухшие глаза. - Ушел к своей Гаянэ...
Плечи Шахова затряслись, он положил вытянувшее тельце мертвого песика рядом с Ираклием, погладил шелковистую белую шерстку и зарыдал, не стесняясь, в голос.
- Поторопись и мы вернем их к жизни, - приказал Иса.
Он торжествовал победу, чувствуя, что нашел верные стимулы.
- Ну, повторяй за мной...
- Нет! - закричал Андрей. - Аня, остановись! Это уже было. Людей уже заставляли быть счастливыми, ты вспомни, что из этого вышло.
- Молчи, жирный, - презрительно кинул Иса. - Что ты знаешь о счастье?
- Ты - убийца, - неуверенно сказала Аня.
Ей было трудно говорить, слишком прекрасной мечтой поманил ее Иса. «Соглашайся!», - кричал разум, «Соглашайся», - подтверждала логика... Ведь это так легко! Зачем школа, зачем кропотливое воспитание сверхсознания, тоненькие ручейки силы к немногим людям, которые в состоянии воспринять новое Знание? И очень мало дней, когда новички могут выйти к Силе... Сегодня - да, это она узнала из Авесты, а когда еще? Иса предложил ей заманчиво легкий путь. Она открывает энергетический канал, Иса модулирует энергетику своими магическими кодами. Такие коды были зашифрованы в великих книгах древности. Но оживали они только в присутствии Знающих. И тогда возникали новые религии, новые царства. В ее руках - ключ к изменению сознания человечества. Приказ - и мир насилия начнет превращаться в царство справедливости. ...И возляжет лев рядом с ягненком... Не сразу, но есть средства массовой информации, добраться до какой-нибудь телевизионной программы, дальше число последователей пойдет по геометрической прогрессии. И усилитель Андрея очень поможет, с ним радиус воздействия возрастает до километра... И воскресить убитых она тоже сможет, стремительно залечивая телесные повреждения - только скажи: «Да». Но что вместо божественной души вдохнет в них магия Исы?
Аня вдруг ясно поняла смысл своих последних видений. Все правильно, ее тогда украли из школы Знающих, и Учитель воспитывал себе послушное орудие, ключ к силе. С таким ключом он мог стать властелином мира. Мог, но ведь не стал. А почему?
Что-то убедительно говорил Иса, Андрей смотрел обреченно, как Форн на площади, а перед Аней из глубины веков выплыло измученное мужское лицо. Учитель сказал, что это разбойник, убийца, и она должна заставить его говорить. Не допрашивать, а просто подавить своей силой его сопротивление, ведь языка она до сих пор так и не выучила. И вот в маленьком тюремном дворе она рассматривала доставленного из камеры негодяя, все меньше веря словам Учителя. Она уже видела убийц, не в первый раз ее приводили в этот дворик, и ущербная злобность их больных душ вызывала у нее тошноту. В этот раз ей противостояла другая сила - горькое и насмешливое выражение горящих черных глаз, твердые точеные губы потомственного аристократа... Конечно аристократ! Грязные лохмотья не могли скрыть гордой осанки, а всклокоченная борода явно раньше имела благородную красивую форму. Следы перстней на длинных чутких пальцах... Скованный избитый пленник не был преступником, он был врагом Учителя, умным и независимым. Преврати она его в безвольное послушное животное (а это хуже, чем убийство) - и открыт путь новому владыке. Но душа вдруг заболела нестерпимо, словно давняя тоска по свободе навалилась всей тяжестью, не давая дышать, смеяться и плакать. И тогда она упала в обморок, это умеют делать многие женщины, слабостью тела побеждая мужскую жестокость и упорство.
...Аня подняла глаза на недоумевающего Ису. Теперь она знала, что произошло потом - бунт Знающей против порабощения ее дара, попытка подчинить себе Учителя, удар, темнота... и долгое последующее обычное существование - в роли жены, матери, благополучной богатой женщины в государстве Ахеменидов, существование, подобное сну или смерти для того, кто узнал вкус настоящего Знания... Но она знала и другое - удар был взаимным. Учитель тоже потерял свою власть над магическими линиями судьбы соплеменников. Он остался советником при царствующем доме только благодаря своим обширным знаниям тогдашней химии, психологии и медицины.
- Ты - убийца, - повторила Аня медленно, почти по слогам.
Исе не потребовалось дальнейших разъяснений. Взгляд его полыхнул ненавистью и, словно клинок, скрестился с ясным и твердым взором девушки.
Всего несколько секунд продолжался поединок клубящегося хаоса древней магии с направленным потоком музыки Вселенной. Первым сдался Иса. Внезапно он обхватил голову руками и, как подрубленный, упал на каменные плиты. Но и Аня вдруг жалобно вскрикнула, покачнулась и медленно, словно падающий лист, опустилась на желтый круг.
Тут же все пришло в движение. От двери по ступеням бежали охранники. Андрей кинулся к Ане, Неля на негнущихся ногах подошла к Шахову, опустившемуся на колени над телом Ираклия.
Охранники торопливо скрутили безвольное тело террориста. Но в этом не было необходимости. В темных глазах Исы застыла пустота. Он был жив, но жесточайший поединок стер всю его память.
Андрей держал голову Анечки на коленях и, сам не замечая того, раскачивался, как от нестерпимой боли.
- Девочка моя, я же говорил, не надо... Что же делать теперь? Как я жить без тебя буду? Аня! Очнись!
И словно в ответ на эту мольбу Анины ресницы затрепетали, открылись и засияли глаза, словно небо раскрылось, спокойное и бесконечное.
- Андрей... я больше никогда не услышу Голос. Ты меня за это не разлюбишь?
Андрей бережно поднял девушку и прижал к себе ее легкое стройное тело.
По ступенькам кубарем скатился Степаныч.
- Андрей Валерьевич! Вы живы? Автоматика в порядке. И связь появилась.
Где-то у монастыря еще грохотал бой. Боевики Брауни, не желая признавать поражение, отстреливались до последнего. В туннеле лежал тяжелораненый Пичев. Пуля раздробила ему бедро. Во время отражения первой атаки погиб Петр Оплеткин. Костя Достигаев, перемазанный грязью, весь в копоти и чужой крови, азартно всаживал пулю за пулей в темные кусты, где за полуразрушенной стеной заняли оборону остатки банды. Туда в обход пошли «реставраторы», а Костя стрелял и стрелял, отвлекая бандитов - за Петра, за изрешеченного осколками гранаты Афанасия, и за других ребят, которые навсегда остались здесь, у входа в туннель... А потом, когда бой затих, сдавшихся террористов погрузили в джипы, раненых забрала неистово завывающая городская «Скорая», Сергей подошел к Косте, который пристально смотрел куда-то в темноту, беззвучно шевеля губами.
- Ты что, молишься?
- Нет, - ответил Достигаев. - Песню вспоминаю. Помнишь, вчера Афанасий пел под гитару: «Знай, что победят только лишь честь и свобода...»
- «Да, только они, все остальное не в счет...», - механически продолжил Сергей врезавшиеся в память строки, судорожно сглотнул и крепко обнял Костю за плечи.
ЭПИЛОГ
Анна Егоровна Цыпина закончила занятия в Центре с группой Слушающих и медленно шла домой, машинально стараясь не наступать на стыки темно-желтых плит пешеходной дорожки. Торопиться было некуда, Ася с Ираклием еще в школе, потом они побегут к отцу Михаилу на факультатив по Новому Завету. Это Андрей настоял, чтобы у детей было альтернативное образование. «Ничего нельзя запрещать и тем более - навязывать. Перед ними - океан знаний, пусть сами выбирают свой путь...», - говорил он, забирая у Ани с рук годовалую Аську, а та радостно смеялась, тараща на папу свои вишневые глазенки... А им теперь все интересно, и с отцом в лаборатории что-то колдуют, и в церковь ходят, домой не загонишь. Андрея тоже долго не будет, укатил в Москву на какой-то симпозиум, так что можно прогуляться, никуда не спеша.
Аня остановилась у памятника павшим. Легкая женская фигура на высоком постаменте слегка склонила гордую голову, руки ее протянуты вниз, чуть-чуть не дотянувшись до простертых рук рванувшегося к ней Ираклия. В порыве его сильного мужского тела - и мука, и счастье, и сумасшедшая надежда. Чуть поодаль, словно на страже - погибшие в том бою ребята...На плече Афанасия - белый песик, даже в камне похожий на обаятельную мягкую игрушку.
Сергей Ванин, бывший командир отряда боевиков, а теперь талантливый скульптор, вложил в этот памятник горечь утраты и теплый свет памяти. Скульптурную группу поставили в бывших «Сокольниках» на опушке березовой рощицы. У подножия постамента лежали свежие цветы, а у ног Афанасия - сахарная кость с остатками мяса. Шахов, значит, недавно приходил... Не может он мимо памятника пройти и что-нибудь погибшему Миньке не оставить.
Сморгнув слезу, Аня положила на землю несколько ромашек, сорванных тут же, у пешеходной дорожки. Все-таки, молодец Сережа, сколько лет прошло, а приходишь сюда - и в горле ком, и снова, как клятву, повторяешь про себя высеченную на постаменте вместо эпитафии строку: «Знай, что победят только честь и свобода!»... Катарсис - очищение страданием...
А Шахова будто подменили с той ночи - никаких запоев, виски седые, в уголках рта - горькие складки... Правда, это не мешает ему регулярно разыгрывать Пичева, с самым серьезным видом сообщая ему очередные тревожные данные поселкового ОБС. Аня даже хихикнула про себя, вспомнив, как Пичев озадаченно спросил:
- ОБС? Это что, отдел безопасности и слежки?
- Ага, - кивнул бессовестный Шахов, едва удерживаясь от смеха. - А еще: «Одна баба сказала»...
Бедный Пичев, рану ему вылечили, даже хромоты не осталось, зато теперь другая напасть. Как охранять Центр, если никакой секретности, полная свобода передвижения и при всем при этом что ни день - новые люди... И хотя он сам понимает, что вряд ли возможно повторение тех трагических событий, но все же раз в месяц достает Андрея и сотрудников своими инструктажами по безопасности, а службу охраны муштрует, как бойцов спецназа...
Аня вгляделась в строгие каменные черты Афанасия и вздохнула. Все-таки ребята погибли не зря. Успела она сдвинуть камешек, за которым идет лавина. За небольшое, отвоеванное ими время, ей, видимо, удалось открыть каналы связи с непостижимой силой Космоса для Андрея, Нели и Николая Ивановича. Что удивительно, у Кости Достигаева тоже появились способности. Так что четверка Знающих в Центре уже есть. Было бы шестеро, если бы не погибли Ираклий и Петя Оплеткин... Но и оставшиеся справляются. Человек пять в месяц им разбудить удается. А дальше - рутинная работа, настройка дара. Это, конечно, не тот дар, который чуть не сжег ее душу, но Андрей теперь называет Центр инкубатором гениев. Несколько человек овладели телекинезом и телепортацией. Группа молодых ребят занимается управлением гравитационными полями. Андрей разрабатывает новые источники энергии, не оставляя попытки постичь природу Времени. Они опять работают с Розеном. Шурик приехал из Канады на месяц, увлекся и остался, несмотря на Татьянины звонки и телеграммы.
Ане в этой деятельности тоже достался участок. Она ведь не забыла уроки Учителей, и сейчас сама стала одной из тех, кто не имея дара, знает, как его применить. Вот и работает она сейчас с учениками по древней методике: «Слушай дерево... Слушай камень... Правильно... А вот это запомни...»
Все хорошо, дети растут, Андрей относится к любимой жене с неубывающей нежностью, но в редкие мгновения, особенно после встречи с молчаливым беспалым дворником, который отзывается на имя Беня, почему-то вдруг подступают слезы и вспоминается давно прочитанное: «Слушай беззвучие...» и еще что-то насчет венецианского окна и винограда, вьющегося до самой крыши... И подступает тоска, которую убаюкивает только неизвестно откуда доносящийся голос, который произносит с легкой картавинкой одни и те же строки:
- Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые.
Его призвали всеблагие,
Как собеседника, на пир...