ДОРОГА ЖИЗНИ
Он приметил дом ещё вчера. Полдня и ночь наблюдал, скрываясь в диком малиннике. Подходящий дом. Стоит на отшибе, соседей нет. Хозяйка видимо одна и уйти можно легко. Кругом заросли, метров через двести лесок начинается. В другую сторону яр большой. Есть куда бежать. От большой облавы не спрячешься, но в остальных случаях выскользнуть можно. Плохо только, что хозяйка молодая. Лет двадцати. Точно женихи будут шастать, расспрашивать начнут, по округе разнесут, а там и милиция пожалует, что не желательно. Но и продолжать ночевать в скирдах не мог. Два месяца жил как зверь лесной, забыл уже о кровати, горячей воде, еде нормальной. Несколько дней назад в поле его накрыл сильный дождь, промочивший до нитки. Долго дрожал как осиновый лист и видно не прошел тот дождь даром. Чувствовал жар, кружилась голова, слабость в ногах, сильно потел. Нужно идти в дом. Три-четыре дня отлежаться, набраться сил и уходить. Ничего с ним не случится в доме, а вот если попадет под ещё один дождь, что осенью легче легчего, тогда конец ему.
Кашель начался. Но сразу идти не решился. Сидел, скрючившись в кустах, пытался согреться. Трясло. В дом никто не приходил, а вот хозяйка ушла. Часов в восемь, темно уже было. Но разглядел, что принаряженная. Подождал минут десять и, шатаясь, пробрался во двор. Дверь в дом была закрыта, но он успел изучить деревенские хитрости. Поискал рядом и нашел ключ под камешком на пороге.
Зашел. Дом был небольшой. Коридорчик, кладовка, кухня и комната. Жили бедно. Ни холодильника, ни телевизора. Заглянул в стол, нашел пачку писем, ручку, несколько конвертов и листов чистой бумаги. Переписывается с кем-то. Хорошо. Значит точно одна. А кровати две, идеальный случай.
Полез в шкаф, старался сильно не ковыряться, чтоб не заметила. Много старой, чуть пахнущей плесенью одежды. Перебирал стопку за стопкой, хотя в такой бедности сбережений могло и не быть. Но выщупал железную коробочку из-под кофе. В ней, к немалому своему изумлению, обнаружил 523 доллара. На ум приходила проданная корова, даже не одна. Или жених на заработках. В Сибири или Москве, шлет деньги ей. Под эту версию подходили и письма. Отлично, значит сама. Сейчас пошла в клуб, молодая, потанцевать хочется. Спрятал коробку обратно. Ему были нужны сейчас не деньги, а крыша над головой и кровать. Дом ему нравился, здесь можно будет хорошо отдохнуть и никто не узнает. Заглянул в кладовку, открыл сундук. Припасов было негусто. Экономная девица, другая телевизор бы купила, конфет, что ещё им, дурам, нужно, а эта нет. Экономная.
Вернулся в комнату и растянулся на кровати. Почувствовал как сильно устал. Два месяца бродяжничества, постоянная тревога, особенно первые дни, когда был взвинчен и не мог заснуть. Добавился ещё дождь. Явная простуда. Обязательно нужно отлежаться, а там видно будет. Хотя виделось очень смутно. Нужно уходить на юг, здесь слишком холодно становилось. Куда и как на юг? Но главное нужно было решить, окончательно решить. Может тогда и не понадобится никуда уходить. Как же всё вышло по-идиотски. Придурок!
Со злости плюнул в сторону и тут же полез вытирать слюню, чтоб не оставлять следов. Нужно уходить, а то ещё заснет. Поправил кровать и вышел из дома, закрыл дверь, ключ на место. До села полчаса ходьбы, туда и обратно час. Раньше не придет. Залез в малинник, достал из рюкзака всю одежду, укутался, но согреться не смог. Ждал, пока она придет, временами засыпал. В один из таких моментов она пришла. Увидел, как светится окно во дворе, окна на улицу прикрыты были ставнями. Подошел, приоткрыл и заглянул. Хозяйка застирывала платье. Ничего девочка, но малорослая.
Вспомнил её, конечно красивее. Она была королева, а эта горничная. Кашлянул, прикрыл ставню и заковылял в кусты. Может не услышала, а может побоялась по темному выходить. Рюкзак под голову, скрючился и пытался заснуть. Во сне время летит не заметно. Но сна не было. Тошнило, бросало то в жар, то в холод, голова болела. Чаю бы. Горячего, с малиной, стакана три и под перину, тогда бы вмиг заснул. А так мучился долго, проклиная себя за идиотизм. Проспал лишь несколько часов. Утром долго собирался с силами, отряхивался, расчесал давно немытый волос, постарался сделать подобрее выражение лица и подошел к воротам. Стучал и сочинял, что врать.
-Есть кто?
Она открыла калитку, посмотрела с подозрением. И не мудрено, два месяца не стригся, не брился и мылся давно. Улыбнулся ей.
-Хозяюшка, постояльца не возьмете? Художник я, хочу отдохнуть от городской суеты в вашей глуши. Платить буду вперед, если пустите, конечно, и не сильно загнете.
-Я, я, не знаю даже.
-Это понятно, растерялись. Давайте так, я посижу с час около двора, вы подумаете и скажите. Да-да, нет-нет.
-Зачем же около двора, заходите во двор, на лавке посидите.
Он так и знал, что пригласит во двор. Два месяца по деревням бродил, совестливых здесь ещё много, если не спились. Зашел во двор.
-Вы хозяюшка не стесняйтесь, если в тягость вам, так и говорите, пойду в другое место, это дело такое.
-А вы пьющий?
-Нет. И не курю. За мной ухода особого не надо, только что есть и где спать.
-Еда у меня скромная.
-Что будет, то и будет. Я привык к пище простой. А вы, если надумаете меня пускать, так сразу цену скажите. Деньги у меня есть, но не много.
Конфузилась она. Не привыкли здесь ещё про деньги так прямо говорить, дикари. Девственные нравы. Еле сдерживал кашель. А то подумает, что с туберкулезом.
-Хозяюшка, а как вас зовут?
-Саша.
-А по батеньке?
-Петровна.
-Александра Петровна, чаю у вас не найдется? А то приболел я что ли, морозит меня, голова кружится. Я заплачу.
-Да что вы! Незачем платить, сейчас подогрею воды.
Становилось хуже и хуже. Даже если она скажет нет, то уйти он не сможет. Она возьмет и в милицию сообщит. Хотя где здесь милиция. Село соседнее полупустое, много хат заколочено. Это нужно в район ехать. Вряд ли поедет. Главное по доброму всё устроить. По злому у него и сил не было. Путаться начали мысли.
-Вы заходите в дом. Оставайтесь. Возьму я вас. Хоть и одна живу да брать с меня нечего, даже если и бандит вы.
-Разве похож я на бандита?
-Сейчас время такое, что ничего не разберешь.
-А цена какая?
-Да потом договоримся.
-По три рубля в день пойдет?
-Пойдет. Я хотела два просить.
-Сейчас наперед заплачу.
-Потом, потом. Вы ляжте лучше, а то еле стоите.
-Плохо мне что-то. Вот так жилец, не успел вселиться и заболел, не обижайтесь.
-Ничего. Вот сюда.
Он дошел с её помощью к кровати, скинул кроссовки и упал. Помнил, что успел ещё удивиться тому, как быстро раскис. Она укрыла его одеялом, вторым, а ему было холодно, никак не мог согреться. Очнулся в темноте. Чувствовал у себя сильный жар. До 40 градусов температура, не меньше. Во рту пересохло. Позвал её. Тишина. Встал. Сел. Мысль была бежать, но сил не было. Не беглец он сейчас. Может она пошла в милицию, может, но ему это без разницы. Залезть под одеяла и лежать там. Единственное желание. Стал себя успокаивать. В чем могла она его заподозрить? Есть конечно в чем, но тогда бы она сразу не пустила, зачем ей рисковать. Может пошла к врачу? Но вспомнил где он. Какие здесь врачи, здесь и коновала не найдешь. Опять в клуб? Вот девка! Тут человек считай при смерти, а она на танцы. Вот и девственные нравы, цивилизация достигла и здешних мест. А главный принцип цивилизации - срать на всех. Клуб. Но и клуб вряд ли был в том полумертвом селе. В соседнее? А там мог быть и милиционер. Ну и пусть. Решится сама собой проблема.
Опять зебра: жара и холод, полубред, полусон. Опять она. Елена Прекрасная. Даже с дыркой во лбу. Кровь по белой коже, ручейком. И удивленные глаза. Она не испугалась, она не ожидала. И он не ожидал. То, что застрелит, знал, но что будет потом. Влезло море. Он ещё маленький, с кругом болтается на волнах. Отец тюленем ныряет рядом. Дальше не разобрать, винегрет полный. Очнулся, когда хлопнула дверь. Она пришла и кажется сама. Притворился спящим, когда она подошла и трогала лоб, подправляла одеяло. Прикрыла дверь, возилась на кухне, легла спать. Тишина никакой милиции. Значит в клуб. Хорошо. Ему плохо, его тошнило, но хорошо, что клуб. Скорей бы утро. Утром всегда легче. Несколько раз приходил в себя, лежал в темноте. Если бы не нашел дом, то вполне мог сдохнуть под кустом, как собака.
Утром она принесла чаю. Под глазом синяк, неловко улыбается. Синяк его встревожил. Хворь отпустила и можно было потревожиться. Значит было за что бить ей морду. Не из-за него ли. Только сцен ревности ему не хватало. А по какой ещё причине бьют морды молодым девкам?
-Это откуда?
-Так.
-Хоть не из-за меня?
-Нет, что вы.
Врала. Не умела врать, но врала. Он понял, что он причина. И ему нужно минимум два дня отлежки, раньше уйти он не мог.
-Вы Саша извините, что я вот так слег у вас. Простудился видимо. Но чуть только поправлюсь, сразу же уйду.
- Ничего, мне даже лучше не одной.
-У вас время есть?
-Есть.
-Если хотите, давайте поговорим. Садитесь, только подальше от меня, чтоб инфекцию не подхватили, хватит и одного грипующего.
-Не переживайте, не заболею. Я крепкая.
-Вы такая маленькая, что не верится в вашу крепость, но дай бог. Теперь давайте я представлюсь. Конев Николай Сергеевич,40 с небольшим, художник, разведен. Последнее я к тому, чтобы вы никому не говорили обо мне. Я понимаю, что странная просьба, но я алиментщик, меня ищет милиция, могут дать срок за уклонение. Я бы и рад платить, но денег нет, времена сейчас тяжелые. А бывшей моей жене деньги и не нужны, она вышла за директора завода, хватает там денег и ей и дочке. Но жена досадить мне хочет, в тюрьму запроторить, потом передачи мне носить и требовать, чтобы я у неё прощения просил, унижать. Очень прошу, не говорите никому. Хорошо?
-Хорошо.
-Очень благодарю вас, что помогаете вы мне. Честно скажу- пропадать мне не будь вас. Буду ваш должник и поверьте, что отплачу.
-Да ну что вы, какой должник.
-Должник, должник.
Убеждал что должник, много благодарил и постепенно переводил разговор на неё, стараясь ненавязчиво разузнать как можно больше. История её была обычна для наших печальных времен. Жила крепкая семья, по здешним меркам хорошо жила. То есть был телевизор и магнитофон. Держали скотины порядочно, отец водителем на ферме работал, молоко в город возил, мать там же дояркой. Питались сытно, одевались чисто, работали много, думали, что хорошо живут. Пока не поехали раз после Рождества в гости на санях. Всей семьёй поехали; она, сестра, отец, мать, только брата Леши не было, в армии служил. Погостевали хорошо, выехали обратно по темному, не спеша везла их лошадка, под неторопливый разговор старших. Дети спали, зарывшись в солому. Не знала поэтому Саша как оно приключилось, но врезался в них на полной скорости “Мерседес”. Телегу вдребезги и людей. Мать и сестренка сразу умерли, отец в больнице, как и водитель. А она отделалась сотрясением мозга. Долго удивлялись люди, как это она в живых осталась, не иначе в рубашке родилась.
В рубашке то рубашке, но началась ей трудная жизнь. Скотину сводить приходилось, на похороны все деньги пошли. Лешку, брата, с армии отпустили на похороны, он от горя с кем-то задрался в городе, дюжий парень и зашиб сильно нескольких. Они нападали, их вина, да оказались они детьми важных родителей и оборотилось будто он напал на них, это один то на четверых. Суд был, хотели ему большой срок давать, она продала телевизор, холодильник и крестики золотые, подмазала судью и тот дал три года, сказал, что меньше никак нельзя. Потом правда, подсказали ей, что больше судья дать и не мог, просто обманул сиротину, деньг ни за что взял, но не вернуть их уже было. Стала она брата ждать, сама живет, дом боится бросать. Быстро его разворуют и жить брату будет негде. Такая вот история, ничуть не проясняющая доллары. Ушла готовить завтрак. Лжет, скрывает что-то. Но это его не волновало, через пару дней, когда отлежится, прихватит деньги и прощай Саша. Не хорошо так делать, но ему без разницы. Столько натворил, что кражи теперь смешно было бояться. Может и три дня, уж сильно прихватило. С утра пока сносно, но к вечеру снова придавит, при гриппе всегда так.
-Саша, а у вас парацетамола нет?
-Это лекарство что ли?
-Да, от головной боли.
-Лекарств никаких нет.
-Ну ничего, так выкарабкаюсь.
-Может мне в район съездить?
-Не надо. Ради пары таблеток не близок свет ехать.
С кухни понесся запах, его не радовавший, аппетита не было. Хотелось пить.
-Саша, вы ничего не готовьте, только чая побольше.
-Несу.
Картофельное пюре, блюдце сметаны, кусочек сала с мясной прорезью, хлеб, большая чашка чая с медом.
-Ух ты, как в ресторане. За такое царское обслуживание буду платить вам по пятерке в день.
Он ничем не рисковал. Когда будет уходить, заберет и свои и чужие. Пока можно и порадовать девочку. Немного поел, выпил чая, попросил ещё, принесла.
-А вы на сорок не выглядите.
Ему было 25, но бородка, патлы, два месяца скитаний, думал сойдет.
-Это потому что вовремя развелся. Иначе и шестьдесят могли дать сейчас.
-Злая была?
-Дура. Это хуже всего. А у вас жених есть?
-Нет.
-Что ж так?
-Село безлюдное. Кто мог- уехал, осталась пьянь одна.
-Вы чего тут кисните?
-Дом берегу. И куда мне идти? Ни родственников, ни знакомых.
-А здесь где работаете?
-На ферме.
Снова врала. Не умела правдоподобно врать, что ещё раз говорило о здешней дикости. Елена врала превосходно, могла смотреть в глаза и врать. Он так и не научился определять, когда она врёт. И зачем. Он сцепил зубы. Его больше всего бесила дешевость происшедшего. Третьесортный роман, продающийся на вокзалах в карманном формате. Любовная коллизия с трагическим концом. Как он мог влезть в такое дерьмо? Придурок.
Она вышла на огород. Представил Елену на огороде. Рассмеялся. Королева с сапачкой на прополке картофеля. Она была королева. И шлюшка. Вообще то лучшее сочетание, если ты не дурак. По неизвестным причинам он оказался дураком. Неожиданно для себя. Дурак дураком, вообразил бог знает что и пошло-поехало. Всегда реально смотрел на вещи, всегда поступал правильно, избегал глупостей. А то. Идиот! Разыграть удивительное по глупости действие и пересрать себе всю жизнь. От себя никогда такого не ожидал. И никто не ожидал. Живо представлял как смеялись знакомые. Угораздило же. Что он хотел доказать? Пристрелил её. За то, что застал с другим. Но ведь она шлюшка! Именно шлюшка. Даже не проститутка. То есть выгода даже не главное. Не жадность, а другой бес толкал её, хотя и от денег не отказывалась. Будь он хоть немного умней, и внимания бы не обратил. Она была такая, шлюшка, и нечего слюни распускать. Трахался с ней и большего от неё требовать было грех. И зачем ему большее от неё? Незачем. Это понимали все. Кроме него. Он вдруг уверил себя, что влюблён. И до и после помрачения, его бы стошнило от самого слова, годящегося для слюнявых малолеток. Какая к черту любовь, тем более к ней. Но тогда сошло и за первой глупостью последовала вторая, ещё большая. Он стал ревновать. По дури это был Эверест, дурней нельзя. Ревновать шлюшку. Ладно в романах, там кого только не ревнуют, но писателям нужно зарабатывать на хлебушек, пусть выдумывают. А в реальной жизни! Да она была хороша в постели, мастерица. И трахайся с ней дальше, не создавай проблем себе. Она глуповата, она шлюшечка. Одно желание на уме, быстро превращающееся в действительность. А как ей нравились его ревности!
Поморщился от ненависти к себе. Она несказанно радовалась, ревность тешила её самолюбие, у неё был набор суперженщины и ревность входила в этот набор. Её ревнуют! Это как золотая медаль. Чемпионка, рассказывать подружкам, слушать их завистливые вздохи. Когда дал ей по лицу, то она только обрадовалась. Бьёт, значит любит, какой напор чувств! И уже специально подстраивала, чтобы сцены ревности видели другие. Для неё такая показуха была высшим кайфом и не удивительно, она дура. Но почему он вёлся? Ругался с нею, устраивал скандалы, не догадываясь, как она довольна. Конечно, она вызывала не просто желание трахнуть, как она привыкла, она вызывала страсть, как в сериалах! Вот он бегает за мной, одержим мной, я его повелительница, я свела его с ума! Невыносимо вспоминать, но так и было.
С трудом разжал зубы, чтобы не стереть всю эмаль. Клоун. Как же матерился отец, узнав о его выверте. Наверное. Он не видел и не слышал, он побоялся показываться ему на глаза. Когда повязка спала, он увидел такую дурь собственного изготовления, что только охнул. От начала и до конца чистый, концентрированный идиотизм. Даже если настолько придурок, что ревнуешь шлюшку, ну найми человека, её тихо пришьют и успокойся. А он в ресторане, на глазах у всех, выпустил ей пулю в лоб. Отец бы помог и здесь, откупил. Сделали справку, что дурак, хотя очевидно, подкупили свидетелей, хорошие адвокаты, замяли бы дело, притом у неё родители никто, учителя что ли. Но он испугался. Не тюрьмы, дело бы закончилось условным сроком, были примеры и похлеще.
Но он испугался как ему жить дальше, среди всех, кто будет справедливо считать его дураком, как смотреть в глаза отцу. Он дал ему всё, он был лучший отец и вот единственное чадо вытворяет такое. Выручил бы и здесь, но он не хотел. Он боялся встретиться с отцом, чувствовал себя невиданным говном. И решил уйти. Бросил в рюкзак вещи, взял заначку и ушел. Два месяца жил бомжом, ночевал под небом, держался глухих мест и полузаброшенных деревень. У него было будущее, хорошее будущее, в отличии от большинства обитателей их вшивого городка. Он мог стать хозяином, как и отец. Но он сглупил, он щедро плеснул на окружающих неизвестно откуда взявшимся идиотизмом. И самое обидное, что он понял свою придурковатость слишком поздно. Повязка спала, когда кровь текла по её белой коже. На лбу дырочка, удивленные глаза. Все смотрели на него, будто он был на экране, все ждали продолжения. А он удивлялся своей дури. Плевать ему было на эту шлюху. Она была красива, она заводила, каждый, кто видел её, хотел трахнуть и он хотел, но что бы устраивать пистолетные драмы, это дешевка. Так он размышлял, поглядывая то на свой ещё дымящий пистолет, то на её удивленные глаза. Шлюха, знать он её не хотел, а муки ревности это чтиво для шестиклассников и сорокалетних старых дев. Бред им сочиненный и им исполненный. Прекрасно это понимал, но было уже поздно. Он уже пристрелил её, хотя и сам не знал зачем. Пристрелить ****ь, которая не стоила даже мордобоя. Она была создана для траханья и её нужно было использовать по назначению. Он счудил.
Прошло два месяца, а он места себе не находил, вспоминая свою глупость. Лупить себя по морде. Поздно, он уже по уши в дерьме, назад пути нет, впереди нет ничего. Вспоминал снова. Все онемели от удивления, она была восхищена. Он понравился ей, разъяренный, с пистолетом, как в кино. И это из-за неё. Она королева не только постели, но и вообще! Вон какие страсти возбуждает. Вдруг выстрел, она успела только удивиться, дырочка, кровь, повязка падает, острое ощущение погружения в канализацию. Бить себя по голове. Зачем и почему? Ну ведь не глуп, не идиот и не сопливый дрочильщик. Зачем? Что толкнуло его на глупости, что закрыло глаза и приморозило мозг? Выдумал же все, урод. Ненавидел сам себя. Она пришла с огорода. Черт подери, от неё зависело её будущее, хоть и дерьмовое, но его. От замызганной колхозницы с синяком под глазом. Она возилась на кухне, типичная служанка, глуповатая, трудолюбивая, честная. Хотя честность не типично для служанок. Отец завел двоих в доме, но они оказались воровками.
-А ведь ты не Конев.
И что-то крошит, тук-тук-тук нож по доске. Гром среди ясного неба. Как, откуда, что знает, почему молчала? Нужно говорить, а что не знает. Молчал, лихорадочно пытался придумать как себя вести дальше.
-Я читала про тебя в газете. В район ездила, купила на вокзале несколько газет. Про тебя было. Я сперва не сообразила даже.
Она могла убежать и сообщить в милицию, причем без всякого риска. Но пришла и призналась. Туповата. Доверчива. Отлично, что дальше? Можно убить её, но он не Чикатило, ему вовсе не нравиться убивать. Хватит одной, когда им правила дурь. Теперь нужно быть умным, пользоваться мозгами. Ему нужны ещё дни, их может не быть, если убьёт, поэтому мокрый вариант исключается.
-Ты любил её?
Своим вопросом она указала путь. Глуповата. Бабоньки любят несчастных. Она его за такого считает, поэтому пришла и говорит с ним. Ударить по жалости, душещипать до полного пронятия и самому слезу пустить. Тогда он был шутом из глупости, теперь из хитрости.
-Да любил.
-Зачем же?
-Подойди. Ты не боишься меня?
-Нет.
-Я ведь убийца.
-Ты несчастный.
-Я сволочь! Я в тюрьме должен сидеть! Гад я, убить меня мало! Я расскажу тебе всё как было. Никому не рассказывал, а тебе расскажу. Хочешь слушай, хочешь иди в милицию. А лучше выслушай и сама реши как быть. Решишь, что сидеть мне в тюрьме - иди в милицию и буду сидеть. Сама знаешь, что мне сейчас не уйти. Решишь по другому - значит так. Хочу я тебе рассказать, чтоб душу облегчить, тяжело ей, невыносимо.
Она заплакала.
-Я любил её. Любил до безумия. Её звали Елена, я звал её Елена Прекрасная. Она была очень красива. Как богиня. Она была само совершенство, а её волосы могли свести с ума любого. Едва я увидел её в первый раз, сразу понял, что влюблён. У меня были деньги и я не жалел их, швырял целые пачки ей под ноги. Что были деньги по сравнению с ней! Я дарил ей неподъёмные букеты, водил по ресторанам, купил норковую шубу, много золота, я был без ума! Но эта не она доила меня, она ничего не просила, я сам тратился, я привык иметь дело со шлюхами и думал, что любую можно купить, дело лишь в сумме. Я был как в тумане, а она ничего мне не позволяла. Я не спал ночей, мечтая увидеть её в моей кровати, но дело не шло дальше поцелуев. И можешь не верит, но я был счастлив! Рядом с ней я был как на седьмом небе! Я делал ей предложение, хоть отец был против, она ведь из небогатой семьи. Но у меня не было выбора, любовь заставляла меня быть настойчивым. Она не сказала нет и не сказала да, но в ту ночь мы стали близки. До того я знал много женщин, напробовался всяких шлюх и думал, что чувствовал уже всё что можно. Но то, что открылось мне в ту ночь, было настоящим потрясением. Я узнал, что такое любовь, я плакал от счастья. Как она была прекрасна! Ничто не могло сравниться с ней! На коленях я умолял её выйти за меня замуж, обещал что угодно. Я знал, что это моё счастье, так мне не будет ни с кем. Я был готов выполнить любое её желание. Она молчала. Господи! Я вспоминаю те дни и ночи, это как огонь жжет меня. Я был счастлив и я сам лишил себя счастья. Как тяжело. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Я жив, а она умерла, но тяжело почему то тебе.
-Я так не думаю.
-Ты плачешь. Ты ненавидишь меня!
-Нет!
-Все возненавидели меня и прежде всего я сам. Поверь, я страшный преступник и не достоин твоих слез! Я гнусный убийца. Мерзавец. Подонок. Как ненавижу себя! Знаешь почему я не застрелился? Потому что это было слишком легко для меня. Я убийца, я должен быть наказан, сторицей должны взять с меня за её кровь! Я остался жить, чтобы мучиться! Все это время я не знал ни минуты покоя! Я искупаю свой грех. Мне гореть в аду, бесконечные муки, но я заслужил муки и здесь. Я ходил как бродячий пес, спал под заборами, часто голодал, но для меня этого мало, я заслужил худшего! Бог должен страшно покарать меня!
-Он милостив! Он прощает грешников!
-Не таких, как я! Ведь я не просто убийца! Я убийца не только человека, я убийца любви! Даже подумать не мог, что так выйдет. Всё было прекрасно, счастливые дни и счастливые ночи. Для меня существовала лишь она, об остальном я забыл! Только её кожа! Её губы, её соски. Я сволочь! Я убил её, а сейчас я представляю её голой! Я негодяй. Но я любил её. Как тяжело, невыносимо. Я знаю, господи, что заслужил эти муки, прошу дай мне ещё большее наказание! Уничтожь меня!
-Он милостив! Он любит нас! Он простит!
-Я не прощу себя! Знаешь почему я не сдался милиции? Потому что отец выкупил бы меня, сунул кому нужно и я был бы на свободе. Я убил её, она мертва, а я, как ни в чем небывало, разгуливаю на свободе! Я не мог этого допустить. Я должен был мучаться и я ушел. Не могу, не могу! Я вспоминаю её и сердце разрывается! Как я любил её! Любовь страшная сила. Я ничего не видел вокруг, только она, везде и всюду лишь она. Елена. Я называл её королева. Моя королева. Она была богиня! Она была прекрасна телом и душой! Может ты не поверишь, скажешь, что так не бывает, но так было! Она была добра, ласкова, заботлива! Другим нужны были деньги. Она смеялась над деньгами, хоть я готов был отдать ей всё. Остаться нищим, лишь бы быть с ней. Я жил среди эгоистов, я сам был эгоист. Каждый думает о себе и плевать на других. Она была другая. Она заботилась обо мне и деньги были не причем, это её душа. У многих души нет, но не было ничего лучше её души. Она не помнила зла, она прощала, она не знала зависти. Раз я ударил её, я был на взводе, я хотел знать да или нет, она молчала, я разозлился и ударил. Я почти ненавидел её, а она улыбнулась и сказала, что прощает меня. И тогда я понял, что люблю совершенство, сам ничтожество, а люблю совершенство. Я валялся у неё в ногах. Я ходил в церковь, ставил по десятку самых дорогих свечей, чтобы отблагодарить бога за неё. Она была создание божье. Свет среди тьмы. Как она могла не замараться среди окружающей грязи? Я думаю она была святая, она не могла даже врать. Все врут, а она не могла. И сказала, что любит другого, не хочет морочить мне голову. Я чуть не сошел с ума, я хотел повеситься, но меня вытащили из петли. Я бился головой о стены, я не хотел жить. Отец сказал мне, что всё уладит. Её парня сильно избили. Сотрясение мозга, множество переломов, сделали его калекой. Я не знал о намерениях отца, но я должен был догадаться. А самое страшное - я обрадовался. Едва не убили человека, а я радовался. Она бросит калеку и будет моей. Конечно бросит, кому нужен инвалид? Сейчас суровые времена и слабые сразу же оказываются на обочине. Она бросит и придет. Только это имело значение. Я эгоист, только я и моё имеет значение. Но я забыл, что она святая! Кто бы остался с бедным да ещё и калекой? 0на осталась, день и ночь не отходила от его кровати, она целовала его руки, умоляла врачей. Она пришла ко мне и попросила деньги на лекарства. Бес во мне воспрянул. Мечта любого беса верховодить святой. Она была в моих руках и я, проклятый человек, захотел поиздеваться над ней. Я обезумел. Я заставил её стать на колени. Она была богиня, но она стала. Она любила его и стала на колени. Я сказал, что хочу её трахнуть, я хотел, чтобы она вскочила, дала мне по лицу, выцарапала глаза. Но она заплакала. Я хохотал над её слезами, я показывал ей деньги. Она плакала и раздевалась. Я ненавидел её. Она никогда не спала за деньги, а теперь была готова. Ради него, ради никчемного калеки, делающего под себя. Не ради меня, красивого и богатого, а ради ничтожества! Я ненавидел её, хотел уничтожить, я как мог издевался над ней, мучил, потом выгнал её из дома голой, одежду выбросил в окно и денег не дал. Материл её, после смотрел кассету. Я заснял, что было. Я смотрел, как она плакала и смеялся. Дьявол сидел во мне и помыкал мной, он смеялся надо мной и во мне. Только за те унижения я вечно должен мучаться! Я противен тебе!
-Нет. Я сама великая грешница.
-Твои грехи ничто перед моими. Я совершил два самых тяжких. Унизил и убил. Нет страшнее грехов. Она нашла деньги, переспала с каким-то богатеем, лекарства купили и парня спасли. Он стал понемногу поправляться физически, но оказалось, что умом повредился. Его били ботинками по голове, это любимая забава наших головорезов. У меня появилась надежда. Ну хоть придурок ей зачем. А она стала ему нянькой. Ухаживала за ним и он был ей дороже чем я, со своими деньгами и положением. Я не мог этого терпеть, я угрожал ей. Сказал, что ему не жить. Она сказала, что тоже умрет. Она ведь никогда не врала и я понял, что силой нельзя чего-то добиться от святой. Я валялся у неё в ногах, я молил. Пусть он даже будет жить рядом, найму к нему сиделку, лучшие врачи для него. Это дьявол нашептал мне. Если она любила, то должна была согласиться, так ведь было лучше для него. И она согласилась. Сказала, что не любит, но будет хорошей женой. Я был счастлив как в начале нашего знакомства. Я пьянствовал три дня без перерыва, обмывая её согласие. Но дьявол, сам по себе не уходит, не оставляет человека. Червь сомнения стал грызть меня. Я слышал как смеялись на до мной, что мол женился сразу на двоих, получил жену в комплекте с любовником, что калека и придурок видимо шустрей меня, что я дойная корова. Зависть стояла за этими словами, или глупость, но я был ослеплен. Если бы я действительно любил её, разве я услышал бы эти слова, разве обратил бы на них внимание, но я не любил. Это была страсть. Любовь, когда двое как одно, а страсть это один. Моё самолюбие было дороже мне, чем она. Я сам молил её стать моей женой, а теперь ненавидел её. Я весь горел от ненависти. Я не знал что делать, я сходил с ума, я хотел стреляться, но испугался. Я трус. Любовь изгоняет страх, но я не любил. Она спрашивала всё ли я обдумал и я уверил, что да и во мне нет сомнений. Соврал. Кого хотел обмануть? Теперь я безуспешно пытался к чему-то придраться, но она была идеальная жена, она была безупречна. Только если хочешь устроить ад, найдешь как. Я сказал себе, что она мой враг, дьявол так сказал мне. Она причина моих мучений и если убить её, то всё пройдет. И я застрелил её, на это у меня хватило смелости, застрелил безоружную женщину, застрелил святую. Когда я увидел кровь, скользящую по её белой коже, я понял, что натворил. В угоду своему самолюбию, в угоду бесу, я убил святую, совершил грех, за который мучаться и мучаться. Я не мог застрелиться. Это была бы трусость и бегство. Уже довольно было моей трусости. Я должен был заплатить, я ушел из дома и стал бродить по земле я хотел мук, и огонь воспоминаний жжет меня.
Она рыдала, он перевел дух.
-Не плачь, я недостоин твоих слез. Я великий грешник. Я убил святую, я принял самолюбие за любовь, я уничтожил её любовь, сломал жизнь ему и забрал жизнь у неё. Бог дает жизнь и человек, забравший её, совершает непростимый грех. Я совершил, я конченный человек, я мерзавец. Презирай меня как нечистого и будешь права.
-Я тоже грешница?
-В чем ты можешь быть грешницей? На долю твою выпало много страданий и тебе простится всё.
-Я проститутка!
-В смысле?
-Думаешь куда я хожу по вечерам! Я хожу на шоссе. Туда из города приезжают желающие и везут в ближний лесок.
Насчет долларов прояснилось, но если честно, то он не ожидал столь сильного проникновения товарно-денежных отношений в глубинку. Однако игра не закончилась.
-На это тебя толкнула безысходность.
-Ну и что? Разве грех перестает быть грехом, если он вынужден? Я продаю себя.
-У тебя не было выхода.
-Я знаю. Ферму давно уже закрыли, а деньги то нужны. Я сама то как-нибудь протянула бы с огорода, сколько мне надо. Да Леша в тюрьме, там сейчас не кормят совсем, без посылок помирают люди. А посылку нужно слать за деньги и наполнить её, чтоб и мяском и медом, посытней, получше. Вот и вышло, что уезжать нельзя отсюда, иначе дом пропадет и деньги нужно зарабатывать, иначе брат пропадет. Тут предложила подруга моя, Светка, она уже с год работала так. Честно сказала, что говенная работа, но выбирать то было не из чего, я и пошла. С зимы на дорогу хожу, сначала с ней, последнее время сама.
-А что с подругой?
-В Москву она поехала, её там и зарезали.
-За что?
-За что таких режут, могли и для интереса.
-Синяк оттуда?
-Да. Меня ждали, договорено было, если бы не пришла, могли сюда нагрянуть. А вы же в горячке были, я волновалась и сказала им, что спешу. Они разозлились, что я, мол, ****ь начали кричать, что они деньги платят и должна я их ублажать без всякого спеху. И в глаз дали.
-Часто бьют?
-А как же. Это обязательно. Они ведь приезжают сюда не просто перепихнуться, для этого у них жены есть и любовницы, а сюда они едут поунижать, за волосы потаскать, ударить, в зад трахнуть, сукой грязной обозвать. Редко когда кто по нормальному, дело сделает, заплатит и уедет, большинство за другим приезжает, чтоб в грязи покупаться, растоптать, упиться тем, как они велики по сравнению с дешевой ****ью. А глянешь на них, ни за что не подумаешь. Все в возрасте, одетые хорошо, холенные, когда расплачиваются, всегда видна в бумажнике фотография жены и деток, а то и внуков. Семьянины небось примерные, а сюда приезжают в говне похлюпаться. Там ангелочки, а здесь звереют.
-Знаешь почему?
-Почему?
-Это из них пар выходит.
-Какой пар?
-Такой. Приезжают к тебе, как я понял, чиновники средние. Есть у них начальство и не мало. Это самое начальству может их и по стенкам размазывать, что хочет может делать, а они терпеть будут, боятся положение своё потерять. Терпеть то терпят, но унижение так не проходит, копится оно в человеке. Они ведь простить не могут, злятся и нужно им кого-то унизить, чтоб выплеснуть накопившееся. К жене не полезешь, по морде даст, любовница терпеть не будет, вот они и едут сюда чтоб покуражиться и тебя топча, забыть как их топтали.
-Нравиться им грязной меня называть, говорить, что неподмытая я, что навозом пахну. У самих изо рта воняет, потом прет, а ты грязнуля, ты сука, ты говно. Руки любят связывать, бить, заставлять, чтоб я кричала, будто рабыня их и тварь. Надуваются они от радости, от гордости.
-Не плачь. Ведь ты не грешница, ты мученица.
-Мученицы денег за муки не брали.
-Не в деньгах здесь дело. Не из-за них ты на муки идешь, а потому что выхода другого нет. И могла ты окрыситься, обозлиться на всех. Я вот пришел, а я ведь такой же как те. Поунижать тоже любил, плюнуть на человека и растоптать. Сволочь я. И если бы ты прогнала меня на улицу сдыхать, то никто бы тебя не упрекнул. Но ты приняла меня, ухаживаешь и не боишься, хоть должна. Я ведь убийца, что мне стоит взять тебя и придушить. А ты сидишь рядом и не боишься. Знаешь почему? Ты человек с великой душой, страшные испытания не сломили тебя, не обозлили и ты можешь любить ближнего. Любовь побеждает страх и потому ты не боишься меня. Я думаю, что ты святая, я говорю это не для того, чтобы польстить, чтобы я не сказал, ты будешь так же добра ко мне. Ты очень сильная, ты поборола ненависть. А ведь должна бы меня ненавидеть.
-Ты несчастный.
-И хорошо, ни малейшего права не имею на счастье, мучаться должен до скончания дней. Самому стараться мучаться.
-Зачем?
-А как же выйдет? Если я счастлив стану? Убил человека и счастлив! Нет уж, натворил, так извольте отмучаться! А если бог не наказывает, то сам!
-Не надо сам. Какие муки положил Бог за грехи твои, от них не уйдешь. А самому выдумывать- грех. Богу положено наказывать, а человеку жить.
-Зачем ты меня защищаешь? Я ведь подонок!
-Человек ты, создание божье и чтобы не сделал, а всегда к Богу повернуться можно, хоть и трудно.
-Ты верующая?
-Да, мама меня научила. А ты хороший. Бывает так, что оседлает дьявол хорошего человека и верховодит. Увидит слабинку и через неё действует. Сейчас ты уже его победил, сейчас ты чист. Если хочешь, то оставайся здесь. Никто тебя не найдет. Будешь молиться, надумаешь как дальше быть. Не дело это бродить. Самому плохо, не очистишься так от грехов. Лучше к людям иди, людям добро делай и это лучше всего, даже лучше молитвы. Радуется бог, когда человек ближнему добро делает. Добро добро рождает и возвращается к человеку. Как и зло.
-Денег у меня не много.
-Разве в деньгах дело!
-Я подумаю.
Она вышла. Он скрючился под одеялом. Его унесло. Зачем он говорил все это? Он ведь никогда так не думал. Опять шут в нем вылез. Тот шут, который надел ему повязку на глаза. Он не мог контролировать шута в себе и это было проблемой, большой проблемой. И ведь он говорил искренне и тогда искренне верил, что любит. Искренне для шута. А он, настоящий он, только смеялся над этими бреднями. Наплел, но хоть с выгодой, можно будет здесь задержаться. Зима впереди и, в крайнем случае, можно будет переждать в тепле. Правда спать с ней придется, она явно втюрилась после рассказа. Этого он не хотел. Шлюха нижайшего пошиба, подцепить можно что угодно. Нет уж. И тут же сообразил.
-Саша, ты извини, но я не могу остаться здесь.
-Почему?
-Понимаешь, после случившегося я стал, как бы это сказать, ну равнодушный к женщинам. Только увижу, сразу перед глазами она и давят мысли. А ты можешь подумать, что я брезгую или другое. Не хочу тебя обижать.
-Не подумаю! Хорошо даже, мне этого добра и там хватает. Мне поговорить бы с кем, а то волком живу.
Примерно это он и ожидал. Тупых людей легко просчитывать.
-Стыдно мне Саша, стыдно. Я же убийца и везет мне, сволочи, на святых. Одну убил, второй на шею сяду, нет. Подло выходит.
-Ничего ты не сядешь. Будешь помогать, где сила мужская нужна.
-Я подумаю, хорошо?
-Конечно. Но ты ничего не стыдись. И знай, что мне с тобой хорошо очень, хоть выговорила наболевшее, выплакала. С тех пор как уехала Светка, сама я.
-Страшно на дорогу ходить?
-Тошно. Но делать то нечего. Вернется Леша, дом целый, деньжат немного подкоплю, чтоб скотину купить и будем жить по другому. А пока буду ходить на дорогу жизни.
-Как, как?
-Это Светка придумала. Она умная была, веселая. Говорила, что дорога на нашу жизнь похожа. Так у нас заведено, что пока копейку заработаешь, унизят тебя, ударят, плюнут в морду. И жизнь часто трахает, как и дорога. Потому и можно называть дорога жизни.
-Выходит мы все проститутки на дороге жизни и терпим и мучения и трахания, только бы выжить.
-А что не так?
-Так. Одни ездят по дороге и трахают, другие выходят на дорогу и терпят. Но есть и такие дороги, по которым и ездящие ходят и там их трахают вышестоящие. То есть каждый может быть и тем и другим. А знаешь откуда название пошло “дорога жизни”?
-Я же говорю, Светка так назвала.
-Нет, это ещё до неё было. Немцы когда Ленинград окружили, блокада началась и остался один путь продукты подвозить. Был через озеро. По льду везли, немцы сильно бомбили, многие гибли на той дороге, но продукты шли и спасали горожан. Поэтому и называлась дорога жизни.
-Тут никого не спасают.
-Ведь убить тебя могут?
-Могут. На всё господня воля.
-Брат то без тебя пропадет.
-Как будет, так будет. Может его раньше отпустят, он ведь хороший. Это с горя он тогда. В армии научили приемам всяким, а тут горе. Жду, пока он придет, а там видно будет.
-Бросишь?
-Обязательно. Лешка парень трудящий, хозяйство заведем, проживем.
-Жениться он.
-Конечно женится, парень хороший.
-А ты?
-Что я?
-Так и будешь при чужой семье состоять?
-А где мне свою взять? Кто за меня, порченную, пойдет?
-В город едь.
-А в городе что?
-Где жить, где работать? Ещё и алкаш попадется, совсем жизнь испортит.
-Что ж тебе одной всю жизнь?
-Видно уж судьба такая.
Вдруг подумалось, что недаром свела их судьба и быть им вместе.
-Останусь я здесь, останусь.
Долго говорили, поужинали. Под вечер ему снова плохо стало, жар, головная боль, потел. Поила его чаем. Ей снова сегодня уходить нужно было. Поставила рядом с кроватью горячий чайник, замотанный в полотенце для сохранения тепла. Мед рядом в блюдце.
-Я поскорей постараюсь.
-Смотри под кулаки не попадай и за меня не волнуйся, всё в порядке. Ты бы лучше дома их принимала, так безопасней. А я бы в кладовке или на чердаке переждал.
-Не хочу я ими дом марать.
-Ты поосторожней.
-Как будет. Жизнь она то дерганная и дорога такая же.
Ушла. Он лежал и плакал. А потом спохватился. Опять! Опять в нем шут заплясал! Врал, врал и поверил! Идиот! Бил себя по горячему лбу, надеясь выбить дурь. Судьба. Какая к черту судьба! И ведь поверил, натурально думал, как повезло им, что встретились, родственные души, будут вместе. Как по настоящему! Но это враньё! Это выдумка, глупости. Лапшу на уши ей вешал, не заметил как и себе начал. Шут снова его победил, завладел им. Что попало. Точно такая же дурь и тогда с ним была. Только не такая дешевая. Это уж слишком, прямо мексиканский сериал. Демпинговать начал. Но зато девицу взял на абордаж надежно. Лихо конечно её. Слезы выжал, в душу влез. Жалостливая бабенка и дура. Можно сказать, что повезло, не всякой сейчас на уши повесишь лапшу. А то повстречал же, плечевая с израненной душой, под ****ство мотивы высокие подводит. Дорога жизни. Дура. И он туда же. Ведь тоже плакал, по настоящему, для шута, плакал. Жить с ней хотел. И ведь он. Как так выходит, что и такой он и другой. Пока не научится шута в себе душить, до тех пор не ждать ему добра. Дорожная шлюха его на слезы расколола. Он её, она его. Квиты. Но он ведь умный, он не верит в эту дурь. Нужно научиться держать себя в руках. Заснул, думая как извести шута в себе. Проснулся ночью, чай гнал к помойному ведру. Уже не шатало. Заодно посмотрел сколько время. Два часа, а её нет. Встревожился. Раньше так не задерживалась. И в милицию не пошла, тут он был уверен. Чепуха, может клиент ненасытный попался. Пусть работает. Услышал как барабанят по крыше капельки дождя. Этот дождик мог быть его могильщиком, если бы не дом. А так, он уже через пару дней будет как огурчик. А она наверно дождь пережидает, вот и задержалась. Пока живут на свете дураки, обманывать нам будет их с руки. Правильная песенка. Если быть умным, то будешь хорошо жить. Главное придушить в себе всех шутов и глупость, не обращать внимания на чепуху и жить реально. Не распускать соплей и не покупаться на дешевки. Тогда будет всё в порядке. Успокоенный такой мыслью он заснул.
Дождь был сильный и долгий, смесь ливня и обложного, какая бывает осенью. Лужи росли, земля раскисала, деревья печально расставались с последними листьями. Она ползла. Она не могла переждать, потому что ждать было нечего. Нужно было только ползти или умереть. Она ползла. Она не могла умереть сейчас. Он и Леша, жизни двоих зависели от неё. Она ползла, хоть искалеченные ноги были терзаемы страшной болью, хоть изрезанная спина кровоточила. Ползла по скользкой, кисельной земле, хваталась руками за ненадежные, пожелтевшие плети жухлой травы, выбивалась из сил. За что они издевались над ней, она не знала. Были пьяны и хотели чего-то особенного. Сначала обычная программа с кулачным битьем и тасканием за волосы, потом связали и вдруг стали бить монтировкой по ногам. Нравилось слышать её крики. Принялись за спину, у одного оказалась бритва. Подвывали её мукам. Она теряла сознание, ей сыпали соль из спичечного коробка, на раны. Развязали ей руки и смеялись, смотря, как она старалась ползти. Оттащили её в яму, забросали ветками. Они рассчитывали, что ей там помирать. Только не учли, что она не могла умереть. Она ползла. Оставляла кровавый след, ползла, теряла сознание, приходила в себя снова ползла. К ближнему дому села было немного ближе, но туда ей нельзя. Его могут поймать, тюрьма. Доползти домой. Она вязла в грязи, чувствовала слабость, затихнуть и не двигаться и будет хорошо. Она плакала, просила Бога о помощи, сил доползти и ползла. Уже несколько часов. Старалась не думать о пригорке перед домом. Метров сорок сквозь заросли. Но она ползла, невзирая на колючки, сучки и стену малины. Боли было столько, что она в ней тонула. Но ползла, часто даже не осознавая это.
Стук не сразу обратил на себя его внимание. Подумал на возню крыс, но уж больно монотонно. Её по-прежнему не было. В дверь явно кто-то стучал. Явно не милиция. Немой что ли, хоть бы голос подал. Преодолевая слабость, встал в коридоре взял топор, тяжеловатый для его теперешнего состояния. Вернулся на кухню и достал из стола нож. Подходящее оружие. Прислушался. Стук и хрип. Алкаш заблудившийся. Но почему так настойчиво стучится. Решил открыть. Если он настолько пьян, то ничего не запомнит. Нож держал наготове. Темное, едва ворошащееся тело на крыльце. Включил свет, но в патроне не было лампочки. Сбегал в дом, выкрутил, прибежал, вкрутил. Она. Чуть живая, в крови и грязи. Затащил в дом, дверь на засов, свет выключил. Она хрипела и кажется улыбалась. Идиотка, она же подыхает. Выругался. Бил по лбу себя давил шута, уничтожал глупость. Остаться здесь- пришьют ещё второе убийство. Пока тащил, вымазался в кровь. Ходячее доказательство. Что он мог сделать? Бежать в темноте в село? Далеко не факт, что там есть телефон. Пусть есть, пусть в районе есть на ходу скорая, есть бензин и не пьян водитель. Не больше процента вероятность этого, но пусть. Только скорая фиг доедет сюда по размокшим дорогам. Не жилец она и нечего голову себе морочить. Окровавленную одежду в печку. Рылся в шкафу, выбирал одежду по теплее и прочнее. Не удастся зиму в доме переждать, во всяком случае в этом, а другую дуру такую найти будет ой как трудно. Приглядел себе бушлат и меховую шапку, изрядно правда порченную молью. Плащ старомодный, но как раз для дождя. Деньги ей тоже не нужны, мертвому хорошо. Не хрипи и не плачь, случилось не самое плохое. Дорога жизни может трахнуть и до смерти, ничего не поделаешь, уж по такой дороге мы идем. На дорогу взял хлеб, сало и мед. Ещё нож, спички и пару старых газет, соскучился по прессе.
-Прощай Александра. Встретимся в аду что ли.
Выключил свет, вышел во двор. Густой, сильный дождь, приятный с его жаром, но очень рискованный. Он слабоват, а плащ не спасет от дождя. Быстро пробьёт его эта стена воды. Намокнет и могут быть осложнения. Вспомнил, что нет сапог. А в кроссовках по такой погоде это гарантированная простуда. Ждать пока кончится дождь, пусть и до утра. Кто его увидит в этой глуши. Лучше остаться. Он подумал контролирует ли шута. Держал в упряжи, не понесет. Вернулся. Она улыбнулась, дурочка, на что-то надеялась.
-До утра Саша, только до утра.
Хрипела. Он не мог заснуть при её хрипе и не хотел её таскать. Взял постель и примостился на полу около печи. Как она смогла доползти? Недаром говорят, что мелкие очень живучие. Другая бы давно сдохла, а эта копошится. Эх, рано. Ему бы ещё день и тогда бы пожалуйста, сейчас слабоват. Начало трясти, жар, опасение как бы шут не натворил дел. Старался заснуть. И сил наберется и шут во сне безвреден. Плохо вышло. Зима на носу, он ослаблен, а нужно уходить неизвестно куда. Дом на отшибе, хозяйка лопоухая дура, сама- мечта, но недолгая. И кто ж её так. Обкурился наверно какой-то дедушка, посмотрел порнофильм о мазохизме и решил пошустрить. Когда очухается, перебздит от страха неимоверно. Придурок. Небось у самого есть его дорога в кабинетах начальства, куда ходит он и терпит, только бы не прогнали, оставили при хлебном месте. Потом сам едет и уже он водитель, а его ухищрения терпят. Жизнь. Оттрахает по полной программе, унизит, нагадит, даст копеечку и благодари. Если он сможет придушить шута, то будет идти другой дорогой, как отец, станет хозяином и будет исключительно трахать, но никак не терпеть. Он сможет. Он не хочет кончить так, как кончают те, кто терпит. Сдохнуть, захлебываясь в грязи и собственной крови. Он победит, подчинит себе шута и избежит дороги жизни, во всяком случае в варианте, распространенном в этой дерьмовой стране. Нахвататься здесь бабок и махнуть в места, где жизнь похожа не на дорогу, а хотя бы на публичный дом средней руки.
Спал неспокойно, проснувшись почувствовал что на пути к выздоровлению. Но на закрепление успеха времени не было. Поел жаренной картошки, по которой соскучился. Выпил несколько чашек горячего чая. В комнату не заходил, не любил кровавых сцен. Она была жива, тихо стонала, видимо отходила. И так долго протянула. Нашел в кладовой галоши. Нога в кроссовке влазила. Теперь ему была не страшна осень, а к зиме что-нибудь придумает. Дождь прошел, чуть показалось солнце. Он старался идти по траве, чтобы не оставлять следов. С удивлением смотрел на канавку, оставшуюся после её ползания. Откуда такое страстное здание жить? Ладно бы хорошо жила, а то в дерьме. Трахали её, кто не попадя, унижали, а она лезла. Подумал, что в людях тупых, примитивных, очень силен природный инстинкт выживать. Не задумываются зачем, действуют на автомате. Человек умный не захотел бы жить в таких условиях, а эти как тараканы. Тупость своего рода щит для ее обладателя. Зато ум это меч и лучше нападать, чем оборонятся, лучше быть хозяином, чем терпеть. Он будет умен. И всё правильно устроено.
Чувствовал слабость, но утром всегда легче. Переходил ту дорогу. Она действительно была похожа на жизнь в этих широтах. Разбитая, с мусором на обочинах и машин мало.