Дальше жизнь моя текла размерено, почти не изменяясь. Мы переехали в Париж (в Венеции я не могла больше находится, а в Петрограде до сих пор было небезопасно), жили там, недалеко от le Grand Opera.
Я стала чуть полнее фигурой, обзавелась постоянной домработницей. Так же, как я раньше с головой уходила в гуляния по ресторанам, балам и… и прочему; так же теперь я погрузилась в светскую жизнь. Я почти полностью соответствовала типажу светской дамы: состоятельный муж, часто сменяющие друг друга молодые любовники, сплетни о подругах… Не хватало только детей, но об этом мы старались не разговаривать, полагаясь на волю небесную.
Тихо мне было жить, спокойно. Я вошла в роль, и хорошо ее исполняла. Но внутри, под этой светской маской, все еще жила та молодая девушка, которой было невыносимо скучно.
Она мечтала, она жила воспоминаниями о той свободной жизни, не ограниченной рамками общественного мнения. Но ничто, ничто из воспоминаний не казалось мне таким недостижимым, как ты…
Ты стал для меня яркой звездой в зимнем небе – такой же далекий и мерцающий, но никогда, никогда не гаснущий. Все бессонные ночи, проведенные якобы за книжкой – книжка лежала у меня на коленях, раскрытая всегда на одной и той же странице – все эти ночи были в мыслях о тебе, в мечтах о новой встрече, и даже, - Господи, каким богохульством мне это тогда казалось! – даже о ребенке от тебя. Ты стал мечтой, несбыточной мечтой той девочки, что когда-то в тебя влюбилась.
Прошло три года. Все было по-прежнему, скучные светские вечера, изредка – шикарные балы. Длинные разговоры на философские темы, или, что еще хуже, обсуждения заключения торговых договоров между Францией и СССР. В политике каждый хотел показать себя, и что меня больше всего удручало – Алек был не исключением.
Намечался очередной шикарный бал по поводу совершеннолетия дочери одной очень известной в то время актрисы. Я заказала себе скромное, но очень дорогое платье, глубокого малахитового цвета, - в тон глазам. Алеку оно очень понравилось, он даже забеспокоился, что я смогу затмить собой виновницу торжества.
Мы подъехали к дому в начале девятого. На улице была зима, и переливающийся в желтом свете фонарей снег падал хлопьями на расчищенную дорожку к лестнице. Настроение мое было приподнятым, я искренне улыбалась знакомым, встречающимся по пути в большую залу, и в самой зале. Оставив наш подарок в небольшой, аляповато украшенной комнате для подарков, мы влились в гудящее светскими разговорами общество.
Говорили в основном о виновнице торжества и о ее крестном, который приехал из Будапешта, специально, чтоб поздравить девушку, и завтра же утром уезжает обратно. Мужчины в основном обсуждали экономическую сторону вопроса – никто точно не знал, но говорили, что у него какое-то всемирное производство то ли парфюма, то ли мыла. Женщины же с заговорщиским видом выдавали все новые сведения – оказывается, крестный мало того, что очень красивый мужчина, он к тому же еще и редкий знаток этикета, а уж пассий меняет, как перчатки.
Разговоры разом прекратились, когда состоялся торжественный выход именинницы. Я поняла, что Алек зря тревожился, о том, что я смогу ее затмить – девушка действительно была красива, да и к тому же, рядом с ней шел самый красивый мужчина на земле – ты…
Ты сильно изменился с того момента, как мы виделись последний раз. Ты стал старше, на лице отчетливо проступили следы прошедших лет, но морщинки в уголках глаз только придали тебе еще больше обаяния. И еще – ты стал как будто серьезнее, а может быть даже мудрее – наверно, сказывалось отцовство, хоть и крестное…
После эффектно выдержанной паузы актриса первой подошла к дочери и поздравила ее. Затем ты наклонился к ней и тоже сказал несколько слов. Постепенно к вам стали стекаться все гости, и Алек повел меня в толпу. Если бы у меня были силы упираться, я бы мечтала о том, чтобы вырваться. Но сил не было, я лишь прижала ладонь ко рту, как будто в ужасе. А Алек словно не замечал моего медленного шага, он тащил меня среди людей прямо к вам. На мгновение меня осенила мысль: он знает! Он все знает, и сейчас ведет меня на расправу – к тебе. Дикий ужас наполнил меня, я поняла, что если это так, то у моего мужа есть все основания ненавидеть свою жену, и годами лелеять эту ненависть, как я лелеяла свою любовь к тебе, ожидая только следующей встречи – возможности все это выплеснуть наружу…
В следующее мгновение я осознала, что Алеку не за что меня ненавидеть, что все наши с тобой отношения были еще до свадьбы, а остальное – лишь мечты в моей голове, о которых он ничего знать не может.
До тебя оставалось всего четыре шага – четыре гостя перед нами. Ты вежливо улыбался всем, незнакомым тебе людям. Я вдруг вспомнила твою теплую, искреннюю улыбку, с которой ты любовался когда-то мною. Мысль о том, что сейчас ты снова также улыбнешься, заставила мое слабое сердце улететь куда-то вниз, в пропасть…
Три шага.
Я не отрывала от тебя глаз. Вежливая улыбка каждый раз заново появлялась на твоем лице, для каждого человека в отдельности. Улыбались губы, улыбались морщинки вокруг глаз, но сами глаза были серьезными. Как мне казалось тогда, они были наполнены воспоминаниями, глубокими, теми, о которых ты уже успел крепко забыть…
Два шага.
Я судорожно думала, что же сказать тебе? Ведь надо как-то дать тебе знать, что я узнала тебя, но чтобы при этом никто вокруг ничего не заподозрил. Боже мой, что же сказать? Коротко, невинно на посторонний взгляд, но чтобы тебя как током дернуло; а быть может, и чтобы ты вспомнил все – с самого начала…
Один шаг.
Я была на грани обморока.
Тысяча километров, мириады звезд, миллионы галактик мне до тебя…
- Дорогая Катрин… Я…мы с мужем хотим поздравить тебя… - я сбивалась, не могла вспомнить, что надо говорить. Краем глаз я видела, что ты безразлично смотришь на гостей, что уже отошли в сторону.
- Хотим поздравить тебя с твоим вступлением во взрослую, серьезную жизнь, - подхватил Алек, спасая положение. А я, проклиная тягучий шаг времени, медленно повернула голову и посмотрела на тебя.
В ушах билась кровь, сквозь которую с трудом проникал голос Алека, продолжавшего поздравлять Катрин. Тяжело, словно свинцовую, я подала тебе руку.
Ты улыбнулся, наклоняясь к омертвевшим пальцам. Улыбнулся вежливо, морщинками вокруг глаз; сами же глаза, затуманенные пеленой воспоминаний, не улыбались, а смотрели серьезно и невидяще.
Ты снова не видел меня.
И тогда я сделала последнюю попытку пробиться – всю мою боль, всю бессонницу я вложила в это слово, я захотела крикнуть его в лицо тебе, чтобы ты проснулся, - но голос изменил мне, как это бывает в дурном сне. И вместо того, чтобы кричать, я произнесла его почти шепотом, одними губами:
- Andre…
Ты вежливо кивнул и повернулся к Алеку. Пожал ему руку, поздоровался. Алек подтолкнул меня дальше, я сделала шаг… и умерла.
Я пришла в себя утром.