Мне двенадцать лет и я уже не люблю ходить в церковь так, как раньше. Полгода назад я разлюбил Санта-Клауса, а еще раньше - двоюродного брата и игру в прятки.
Церковь я и раньше недолюбливал. Она вся зеленая, странный такой покосившийся домик, где под крыльцом копошаться муравьи и залазят под чулки самым боголюбивым бабулькам. Они так смешно от этого прыгают и ругаются, визжат!
Сегодня я просто напросто сбежал оттуда. Святой батюшка о чем-то стал беседовать с моей мамой, она начала рассказывать, сколько муки надо замешивать для плюшек с черешней - и я сбежал, мне стало скучно.
Когда я вышел во двор (огородом это не назовешь - там почему-то совсем ничего не растет, ну совершенно ничего), там стоял старичок. Чернявый такой, горбатый и с лицом в гармошку. Звали его, кажется, Макс. Или Марк. В общем, как-то так.
Дед этот странный, самый странный человек в нашей деревне, про него никто ничего не знает, не помнят, откуда он пришел, когда, что хотел и собирается ли идти дальше. Маме моей почему-то кажется, что он странник. Но это неправда - я ни разу не видел его с посохом. Да и одет он не по-походовому: обычные холщовые штаны и рубаха, старые, хотя и не особо пыльные ботинки. Короче, по мне так он свой, хоть и держится чужаком.
Мне всегда нравилось, как он плете корзины из вишневого дерева, поэтому я подошел и стал завязывать разговор, как умел.
- Здрасьте, деда Макс. С рыбалки?
- Да, курносый, вот с Тихой притабанил только что. Вы заходите вечерком с ребятами, будет вам по лещу на нос.
- Большие?
Дед покряхтел, показал и щелкнул меня по носу.
- Деда Макс, а пойдемте в церковь, поставим свечку Николаю Угоднику?
- Это зачем?
- Меня мама искать будет и ругаться.
- ....они затыкают себе рты, ибо не знают, что ута их смердят, а язык разлагается от греха и не спасает их ни тишина, ни немота, ни косность.....
- Ч-чего? Деда?
- Ничего. Аминь, говорю. Подождем маму здесь.
- Не хотите в церковь?
- В какую, в эту что ли?
- Ну да. В зеленую.
- Неа. Не хочу.
- Почему это, деда, почему-у? может... деда, ты в бога веришь?
- Верю, курносый, как и ты.
- Может я и не верю вовсе, откуда ты знаешь?
- Не знаю.
- А чего тогда себя со мной сравниваешь?
- Просто не хочу делать наоборот. Неправильно это.
- А если я перестану верить в бога, ты тоже перестанешь?
- Посмотрим. Может быть.
Я задумался. Странный он, деда Макс, у-у-очень странный. Путанный какой-то. Хотя все старые - они умные жутко.
- Деда Макс, скажи, а если мы с тобой не будем в бога верить, мы в рай не попадем?
- Можем попасть в ад. Можем никуда не попасть. С богом или без - его нет ни там, ни там. Он-то на небе, курносый.
- Правильно, в раю. И плохих и еще тех, кто в него не верит - он к себе не пускает.
- Ну и ладно. Значит у него там свой рай, отдельный.
- А что, рай не один, что ли?
- Ага. И не два.
- И где на земле рай, деда?
- На Севере, в подножье самых высоких гор, на берегу во время разлива реки, у милой женщины в изголовье, между шеей и плечом, где тянется такая тонкая нежная косточка, в песочнице, где болтают детишки... в общем, в разных местах. И у каждого свои.
- А у меня?
- Говорю ж тебе, откуда мне знать? Есть, конечно. Нельзя сказать, какой он и кодга - твой рай. Ты на речку завтра пойдешь?
- Ага.
- Купаться будешь?
- Буду!
- А если я вам рыбки в дорогу дам жареной, да кукурузы вместе наварим ведро? Если мама снова пойдет к подруге и ты нагуляешься там, что вернешься вместе с луной? Ты будешь счастлив?
- Уууу, деда, конечно буду!
- Значит завтра будет тебе твой кусочек рая. Ну, не только тебе...
И замолк. С ним такое случалось и раньше, я замечал. Сидит, смотрит вдаль и молчит, пока силой не разбудишь.
- Деда? Деда Макс!
- Чего тебе?
- Скажи, вот если рай на земле и в разных местах, везде, пока мы живем, ад значит тоже везде?
- Ад - это там, где нет жизни и нет рая. Условно говоря.
- Как это?
- Знаешь, я вчера был в городе, ездил за лесой и новыми сапогами. Сажусь я, значит, в троллейбус, гляжу в окно. А там, на другой стороне дороги идет бабушка. Сгорбленная, как я, в белом платочке, с маленькими черными глазками. А пекло ужнасное. Вдруг она останавливается, поворачивается назад медленно - а там никого нет, люди спешат по сторонам, ее не трогают. А смотрит она так... как тебе сказать.... смотрит по сторонам, будто все вокруг - и улица, и город, да и весь мир заполнен демонами вместо людей, духами вместо дымовых труб, ужасами, воплями и гниением, а не уличным шумом и окурками. Понимаешь?? И она смотрит на это все и качает головой. Потом опускает взгляд и идет дальше, медленно, не смотря по сторонам, и остальные - они тоже идут вместе с ней...
Вот это, по-моему, и был ад. Точнее сказать, такой он бывает.
- Д-деда... а у тебя уже был ад? Ух, как страшно! Вот бы его опдольше у меня не было.
- Не думай об этом.
- А как же тогда чистилище? Оно-то есть на земле?
- Ага. Полно.
- И когда оно бывает?
- Чистилище - это боль.
И опять замолк.
- Какая боль? Любая?
- Любая, но самая сильная.
- А у меня, деда, вчера пчела укусила. Жутко больно было. И главное - я не сделал ей почти ничего. Обидно было очень...
- Да. Зря она тебя так.
- Ууу, вон мама идет... Дедушка Макс, можно я приду вечером с друзьями и давай теперь шалаш сделаем из веток?
- Поглядим. Приходите. Да и принесите мне соли наконец, сорванцы!
- До свидания, дедушка!
- Бывай.
Мама все рассказывала святому отцу про творожную запеканку. А дедушка шел и что-то бормотал под нос. Это могла быть молитва, очень похоже, но ведь он верил в бога не так, как все, так что вряд ли.
Где-то громыхнуло ведро и наша калитка приветливо скрипнула, встречая маму с ее расшитой золотом Библией.
И я почувствовал себя таким... спокойным!
Улыбнулся и стал ждать следующего дня.
>>