Задетое живое наташей нежинской кинекот, часть 4-2

Юрий Меркулов
Эпиграф:

...А ты задела за живое, задела... Больно, доктор! Вы же обещали держать нежно???
Это же вам не колбаска краковская!
Это же Душа!!
Так и знай - если получится больше трех связных предложений - будет человечеству шедевр с посвящением Наташе Нежинской...


 



Ну что ж, Друзья.
Я расскажу тебе о моих друзьях.

Сначала их у меня не было вообще. Даже наоборот: меня колотили всем классом после школы на пустыре. К счастью моему - в основном драки заканчивались не начавшись: я - смелый, а они - ссыкло.
Поставлю дипломат к столбу, выну из него бинт эластичный, каким боксеры кисть фиксируют - намотаю старательно... Ну, кто смелый?
К окончанию намотки оставалось человек, может быть, пять, из которых двое сразу объявляли, что они “посмотреть”.
Поговорив, обвинив, расходились.

Привыкнув к этому раскладу, я оборзел совершенно и нередко взорам прохожих представлялась такая картина:
на школьном пустыре стоит толстый лохматый мальчик с забинтованной рукой и козлит-скотинит во весь голос десять неподвижных понурых коллег...

Потом  мне все-таки накостыляли. Это оказалось очень просто: сбить с ног и навалиться.
Так я впервые СТОЛКНУЛСЯ с настоящей дружбой и понял, что это - сила.

Принципом, на котором я хотел взиждить прекрасное здание Дружбы стала Концепция Взаимопомощи.
По юной глупости своей я полагал, что друг - это тот, на кого можно понадеятья или, в случае беды, о чем-то попросить.
Конечно, сначала я должен стать для него такой опорой...
Но, едва столкнувшись на практике с реализацией ВТОРОЙ части этой концепции, друзья мои испарялись. Оставались разве что товарищи по интересам пострелять из рогатки или посидеть на заборе под окнами Тани... Тани... Или Светы?
Тани, Светы...

Есть, конечно есть светлое воспоминание: Лешка Лапеко. Такая славная Душа у человека! Если бы не дрочил с восьми лет или бы дрочил незаметно, глядишь - не повела бы его мама в психиатричку, и моя мама не стала бы меня колошматить за “связь” с ним...

Прошли годы, настало прозрение. Книжки что ли, или привычка плотная к самостоятельности, но вдруг постиг я, что ДРУГ - это человек, которому ты ОТДАЕШЬ все, чем желаешь поделиться, при этом не только НЕ ПРОСЯ, что-то взамен, но и -
вот главное -
НЕ ОЖИДАЯ от него такой взаимности!

Как только этот принцип зафиксировался в моем подсознании - друзья посыпались как из рога изобилия! Я стал душой компаний и меня послушать собиралось человек по пятьдесят...
Если, конечно, на всех хватало еды.

Ко мне мог прийти кто угодно, когда угодно, с кем или с чем угодно и всяк был встречен, согрет, накормлен и - рюмашечкой поднесен...

Как же погибла эта дружба?
Теперь знаю.
Все случилось потому, что в каждый приход “их” я не вываливал все из холодильника и из бумажника, разумно отделяя лишь часть. Ну, во-первых, я - не рас****яй.
Во -вторых, могли прийти еще люди,
В - третих, я это все САМ зарабатывал, а не у мамы брал!
Я ведь и сам кушать хочу и не только сегодня, - весь месяц!
И неплохо хочу!
И с икрой хочу!
Они, Братья и Сестры, это замечали, конечно....
...замечали, улыблялись, переглядываясь....

А знаешь, как все начиналось?
А начиналось все здоровско!
Нас выкристаллизовалось четверо.
Нам - по 19. Все - выпускники Физ-мат школы, у всех - будущее.
Мы покупали бутылку водки на четверых и жарили большую огромную сковородку картохи. Мы сидели и беседовали о судьбах вселенной, планеты, отечества, народа, Таньки Болотовой и наших собственных.

 Когда половина бутылки выпивалась - мы начинали петь под гитару. Много и хорошо мы тогда пели...

“Рааа-злука ты-ы разлука,
Чужая сторона...
Никто нас не разлучит,
Лишь Мать - Сыра Земля...”

Особенно любил эту песню Сашуля.
Теперь он в Мельбурне моет посуду.

Ну, потом водки становилось все больше, картоха заменилась копчеными курями и огурчиками из круглосуточных магазинов, мы перестали петь, а потом и разговаривать: пришли друзья, пропили все свои деньги, повторили уже на мои, заняли по чирику на такси - и - посмеиваясь и переглядываясь -  пока, Меркулов...

Может это случилось, потому что в нашу компанию внедрился Павлик - Трактатор, чьи идейки приклеивались вонючей смолой к идее любой чистоты, а слова “пошли за водкой” действовали на нас магически? 
Да нет, видно просто время пришло. Так или не так, а только компании эти, с Павликом, стали мне тошны и противны.
Я выгонял друзей откровенно и неявно не открывая им двери, при включеной музыке.

Потом, конечно, мне становилось стыдно и я звал их снова. И Павлика, конечно тоже: ведь это же все для них!

Нет, я пробовал, я же не гой - я пробовал адаптироваться к новому ритму: я гулял в кабаках с утра до ОМОНа, я искал с Павликом его свитер и поливал коньяком дорожки и пятаки.
Однажды мне было так хорошо, что я сказал ему, глядя прямо в глаза:
“Павлик, ты, ты веришь, вот искренне, вот ч-чесно, а... никого вот ближе тебя мне нету!”
- Хорошо, если так... Спокойно и трезво ответил Трактатор.
Наутро я вспомнил все и понял, что это была демо-версия моего сумасшествия и я отпрянул...   

... но все же звал, пускал, кормил и пел, пел им свои песни: ведь и песни мои были для них - ну не для меня же!
Они переглядывались, улыбались и говорили “О-О-О, ну теперь нам точно пора...”

Потом Сашуля уезжал в Австралию. Тут уже не до поз и шуток - все наизнанку. Павлика раскусили и похерили, -  я же просто запретил ему являться в мой дом и компании с ним не разделял.
Поэтому были там только свои...

И вот, на этой самой что ни на есть последнейшей из наших встреч Сашуля сказал:
“Ты, Юр, в принципе старался как бы, пытался что-то хорошее для нас сделать, но как-то наполовину, ты же жмот, понимаешь, ты все время как-то так подленько, втихушечку, припрятывал... Нет, ну вот мы, там, Паша - мы всегда - сколько вот есть денег - на все до копейки гуляем, даже если пешком домой, а ты вот всегда все знают, что у тебя деньги есть еще, но ты не дашь, ты всегда так, втихушечку, ну вот... Может и правильно это, но за это тебя всегда мы не любим... “

Ну, где-то, в общем, примерно это он сказал под бодрое кивание других голов: говорить они не могли, жрали мое, жмотское.

Я же к ним сам ходить не любил. Они людьми семейными стали, заюзаными* (copyright - ). И пить их серый чай под громкое тиканье часов - я не любил.
Пошли ка вы все лучше ко мне?!

...

Когда-то, в молодости, в юни - я думал, то есть я был уверен, что все дело в этих Гадах, что захватили власть над прекрасными людьми с чистыми Душами и угнетают их, заставляя спиваться... И я писал гневные, обличительные статьи в их защиту. Клеймил угнетателей гневно, воров щунял несгибаемо..
Я “открывал Народу глаза” на очевидное, я думал, что вот - узнай они правду - и та, как Горящее Сердце Данко, выведет их к счастью и свободе...

На меня показывали пальцем в редакциях.
Узнавая меня на улицах, люди улыбались вбок и отшагивали.
На “мероприятия” я приглашался в качестве городского сумасшедшего.
Мне урезали гонорар вдвое, полагая, что я это делаю за ради кайфа.
Пацаны - директора сказали: “дотявкаешься, парашник, мы твою маму попишем!”
На меня и редакции завели несколько дел: от клеветы до национальной розни -  и девяносто процентов того, что я писал в то время, начиналось со слов:
“Главному прокурору...”
Люди, сделавшие мне имя своими интервью здоровались со мной словами: “Я думал ты уже сидишь! Тебя что, Алюминщики перекупили? Ты же, вроде, Курский был?”
И не хотели со мною иметь дело, как с опущенным на тюрьме...

Все знали, что я продажная тварь, за деньги грызущая глотки и ныряющая в Оно.

А не был я ни Курским, ни Алюминиевым - я был просто хороший  пацан. Но больной. “Юношеский Максимализм” называлась моя болезнь, осложненная, к тому же, “Любовью к Родине” в финальной стадии...

Мне горько глоталась водка и я просил Бога вразумить меня.
Как и все грешники, я вспоминаю об этом славном парне, только когда тяжко... Концепция дружбы?
...Нет, тогда я не увидел розового слона с цветным мячиком на спине,* но я понял, что слон этот - серый.

...Тогда я стал писать легкие публицистические рассказы о путешествиях, о других городах и странах.
Людям очень нравилась искристость Парижа, восторженность Диснейленда, теплый пирог воздуха Ялты... И я стал нравиться людям...
Но люди перестали нравиться мне.

Мне стукнуло тридцать, старость дохнула на меня смрадом  и отшатнувшись в ужасе, я задел Весы...
...Застрявшие нулем на прерывистой линии государственной границы - они пришли в движение.

...В принципе, я старался, пытался что - то хорошее сделать, но как-то наполовину, и все время как-то что-то для себя припрятывал. Вот все знают, что я еще живой, что не распят толпой и не распялен братвой... А и почему?
Ну понятно - зажался, спрятал себя!
За это не любят.

У меня нет друзей и нет народа.
Моя Родина сжалась до размеров семьи.
Моя Любовь уместилась между струной и медиатором.
Клянусь,  - я счастлив.
И я - совершенно свободен!








Свободное Лето 2002