СОН
Диме снился сон, будто лежит он в палате тяжело болен, за распахнутым окном гуляет весна, а в оконном проеме вырастает фигура Игоря. В неурочное время посетителей к больным не допускали, вот Игорь и нашел эту лазейку, чтобы видеть своего друга. Сюжет этого сновидения в точности повторял события трехлетней давности, и еще во сне Дима подумал, что ведь именно сегодня, 2-го мая, три года с момента, как он заболел корью, в результате чего и оказался в больнице.
Игорь, спрыгнувший с подоконника, как всегда, был свеж, энергичен, хотя и чувствовалось, что немного подустал от приготовлений к завтрашнему зачету, и бесконечно внимателен. Предупредителен настолько, что Диме, тут же ощутившему себя хозяином положения, захотелось в очередной раз унизить, морально растоптать «недостойного его любви» друга, ближе которого ему никто не был, даже мама.
…В слезах Дима открыл глаза и повернул голову. Часы показывали ровно три. Утра или ночи? Правой рукой нащупав выключатель, Дима включил ночник. Разбуженные рыбки прибора начали описывать круги, бросая по сторонам неровный свет, а Дима уже прижимал к уху телефонную трубку. Удивительное дело: оказалось, что он хорошо помнит этот номер, по которому еще ни разу не звонил.
— Да.
— Это Эдик?
— Да. — Голос звучал не зло. Скорее даже вовсе наоборот. А, может быть, просто воспитанность, привычка не орать попусту. В голосе Эдика угадывалось любопытство: кто бы это мог быть среди ночи? А вдруг это чтото важное? Это короткое «да» было красноречиво. «Голос — инструмент души», — подумалось Диме. Судя по первому впечатлению, Игорь сделал неплохой выбор.
— Извини, а Игоря можно к телефону?
— Вы знаете, который час?
Диме хотелось познакомиться с Эдиком, сказать, в конце концов, что это он, Дима, прежний Игорев… друг? любовник? компаньон? Да знаешь ли ты, Эдик, всю правду о наших с ним отношениях? Дима чувствовал себя легко, сознавая, что именно он — первый, и кто бы ни был у Игоря после, он все равно будет допивать чашку чая, уже початую другим. Диме хотелось познакомиться с Эдиком! Но нечто неуловимо металлическое ощущалось в голосе последнего, то, что порождало ассоциации с секретаршей, грудью заслоняющей дверь в кабинет шефа, с верным псом, защищающим интересы хозяина (почемуто Дима сразу решил, что первую скрипку в тандеме Игоря и Эдика играет Игорь). Рука сама собою нажала на рычаг.
Диме снилась лошадь. Большая такая шоколадная лошадь, с черной гривой и влажными глазами, которая ползком (чего ведь только во сне не бывает! Лошадь, а ползком), а потом и вовсе запрокинувшись на бок, помогая себе ногами и понукаемая державшим ее под уздцы Димой, пыталась пролезть под огромным в диаметре трубопроводом, проходившим в этой местности в подвешенном над землей состоянии неизвестно откуда и неизвестно куда.
Лил дождь, соединяя и без того нависшее, казалось, всего лишь в нескольких метрах от того, что, может быть, и можно было назвать до этого окаянного ливня сушей, небо, с зеркальногрязной, разбухшей почвой, в единое неуютномокрое серое.
Дима тянул лошадь под уздцы, чтото кричал ей, о чемто просил, умолял, целовал ей глаза, но чем больше он суетился, тем бедное животное все видимее всасывалось, впитывалось, погребалось алчным бесформенным месивомгрязью. Лошадь, казалось, была придавлена тяжестью преодолеваемого препятствия — трубы и уже не подавала признаков жизни.
Наутро Дима проснулся счастливым. Он чувствовал себя, как будто ему удалось сбросить некий тяготивший его груз. Заглянул в сонник. «Видеть лошадь — знак судьбы». И тут Дима явственно понял, что прошлое погибло, что в его отношениях с Игорем наконецто поставлена точка. Да, Эдик появился в жизни Игоря еще осенью, но это обстоятельство отнюдь не вытеснило из Сашиного сердца надежду. И вот теперь — совершенно определенная точка.
Эдик появился осенью. Той же осенью на приеме у психотерапевта:
—Я вижу, как я бегу, широко расставив руки. Это бежит детство. Я — самолетик. В голубом свитерочке с белыми полосами, мягких маленьких ботинках, нелепой смешной вязаной шапочке с огромным бамбоном. Букет одуванчиков. Смех. Мне только шесть лет. Чувство, что так будет всегда.
Летящий «самолетик» попал в мамины объятия и повис на шее. Фотоснимок.
— Дима, а теперь расскажите о настоящем. Какой вы?
—Да, я вижу себя. Тысячи холодных звезд. Мое лицо. Вернее, я только догадываюсь, что это мое лицо. Оно неподвижно. Оно бело. Оно… бесполо. Оно мертво. Это маска. Слеза. Из левого глаза катится слеза. Минутные стрелки. Слеза — это стрелка на циферблате. Веки. Из прорезей глаз вырвались пучки света. Это холодный свет. Знаете, как у неоновых ламп. Градины безжизненных звезд пронзают прозрачную маску, похожую на плывущее в пространстве облако. Мне хочется к ним. Меня влечет туда. Я вижу, как я поднимаюсь. Это не тот Дима, что пришел к вам месяц назад. Это… чужой мне Дима. Он подобен глупому насекомому. Пленкикрылья. Сноп света из пугающих впадинглазниц притягивает его. Он растворяется в нем. Мне страшно.
— Достаточно. А теперь, представьте, пожалуйста, следующий, третий шар. В нем — ваше будущее. Какой вы там?
— Пустота. Черная, безмолвная, пугающая и непостижимо манящая пустота. Она пульсирует. Пульс — шестьдесят два. Норма? Это живая пустота. Это… я. Да, я. Стена. Я даже не знаю, какова ее толщина. Я не могу ее измерить. Она огромна. Монолит. Я, разлитый в пространстве, пытаюсь обогнуть стену, но невидимый груз сжимает меня сверху и снизу, везде. Везде? Но ведь слева я вижу путь. Однако это путь… в прошлое. Не вернуть. Не вернуться. «Назад дороги нет». Стена.
Препятствиестена. Препятствиетруба. Несчастная героиня сновидения лошадь не знала, что, погибнув, она вернула своему хозяину свободу.