Сердце красавицы

Наталья Ильина
   00.26.
   Я танцую.
   Мой танец изыскан настолько, что хочется самой себе закатить бурю оваций. Но не могу – руки заняты. Руки тоже танцуют.
   Немного сальсы, несколько па в духе Джинджер Роджерс, а также дань уважения зулусам.
   Кто-то поет, я не знаю кто. Мне хватает ритма, чтобы придать своему телу необходимое ускорение. Я вращаю задом, выгибаю спину, кручу головой и подбрасываю ноги до тех пор, пока не спадают оба тапочка. Вокруг моих бедер (стройных – честно-честно!) отчаянно болтается ночная сорочка и халат без двух нижних пуговиц. 
В середине танца я чуть не падаю – эдак меня закрутило! -  но быстро группируюсь и смущенно улыбаюсь с воображаемой сцены несуществующей публике – с кем, мол, не бывает?
   …Танцевать устаю. Слушаю теперь, как Стинг поет о том, что красавицы ни о чем не жалеют. И правильно! Не буду. Буду смотреть в окно на горы и курить. 
   А что мне еще остается? Мой мужчина спит. Он спит давно, потому что устал и пьян. Я тоже пыталась устать и напиться, или что-нибудь одно из двух, но ни разу не получилось.
   Вот и танцую.

***

   Я люблю, когда на меня смотрят. Теперь люблю. Раньше – смущалась, отводила глаза, старалась ходить безлюдной улицей.
   Сейчас я смотрю прохожим прямо в зрачки. Наслаждаюсь, замечая, как там что-то колеблется. Больше ничего разглядеть не успеваю – хожу стремительно.
   Мне нравится, что мужчины оглядываются мне вслед. Что водители легковых автомобилей. автобусов, МАЗов и КамАзов, мотоциклов, скорых и милицейских помощей всегда смотрят на меня, отрываясь от  своих баранок. Я люблю, когда рабочие высовывают из траншей головы в оранжевых касках и ощупывают взглядами мои ноги.  Когда азербайджанские продавцы фруктов кричат, перегибаясь через прилавок, «вах, кр-р-расавица!». А однажды дяденька, стоя внутри своего гаража, заметил меня издали, и – о чудо – даже вышел на улицу, чтобы поближе меня рассмотреть.
   Зачем мне все это нужно? Просто мой мужчина на меня больше не смотрит. Он почти все время пьян и у него устало закрываются веки. Мне нужно одеваться в мужские взгляды, чтоб стало чуть-чуть теплей…

***

   Раньше я любила вечерами гулять по городу. По тихому маленькому городу. Окруженному горами, и поэтому – без горизонта. Город – как знакомый диван, где с трех сторон спинки: куда ни пойди – везде на что-то наткнешься. Так и у нас. Не унесешься мыслью вдаль, в просторы пейзажа. Нет. Взгляд и мысль никуда не уходят, не покидают голову надолго. Кидаешь их, а они ударяются, как мячики, о географическое препятствие, и – назад, на свое место.
   Раньше я любила гулять, а теперь не очень. Потому что в нашем городе вечерами все пьяны.  Мужчины – молодые, старые и средние. Женщины – бабушки, тетеньки, беременные и кормящие матери, девушки, девочки… Дети.  Я с испугом кошусь то направо, то налево. Пугаюсь шагов позади. Стыдливо прячу в сумку баночку сока «Чемпион» (какая ирония!), ведь у всех остальных в руках другое. И кто знает, что на уме.
   Я думаю, они пьяны от усталости. Их головы устали оттого, что мысли постоянно возвращаются назад. Никакого полета! А взгляды… Вообще страшно представить. Если б не я, они вообще бы ничего красивого в жизни не увидели.
   Хотя меня они тоже не замечают вечерами. И я в слезах бегу домой, чтобы подставить всю себя - длинные ресницы, полуоткрытые крупные губы, загорелые коленки и розовые пятки, щеки, пахнущие молоком и ванилью, сладкие подколенные ямочки, все (сколько-их-там) позвонки –  под дождь из поцелуев любящего меня мужчины.
   Но моего мужчины нет дома. Он устал и пьян. И, вероятно, спит там, где устал.

***

   Не так давно я любила разговаривать с моим мужчиной. На разные темы. Сидеть с ним  на лавочке, обнявшись. Или стоять у озера, обнявшись. Или сидеть у него на коленях. И –разговаривать.  Про жизнь и красоту. И их взимосвязь.
   Теперь ничего не выходит. Он сидит, ссутулившись у стола, я стою у окна. Я его раздражаю, когда он трезв. Когда он пьян, он раздражает меня. И мы никак не встретимся.
    Обычно я говорю «что происходит?». Или, например, «когда это кончится?». «Сколько можно?» и «В конце-то концов». Еще я прошу  «Посмотри на меня», но бесполезно. Он смотрит на свои натруженные руки и повторяет: «Зря ты со мной связалась».
   Может, и правда, зря?
   А он добавляет: «Без тебя я умру».
   Наверное, он действительно скоро умрет.
   При чем тут я?


***

   Раньше я много плакала. Утром мое лицо напоминало кляксу. Или что-то, похожее на это слово. Я плакала, чтобы обратить на себя внимание моего мужчины. Чтобы он все-таки посмотрел на меня, я даже кричала, пугая соседей. Потом у меня болело горло и опухали веки.
   Теперь я не плачу, и не кричу. Вечерами, когда мой мужчина пьян и спит, я пью кофе, курю и танцую. И меня пронзает игла ликования и пенистого восторга.  Я улыбаюсь, это полезно красавицам.
   Перед тем, как заснуть, я внимательно разглядываю свою ладонь. Наблюдаю, как день ото дня укорачивается линия моей жизни.
   А сплю я крепко и сладко. Мне не мешают слова, которые бормочет мой мужчина в пьяном бреду. Он спит и не догадывается ни о чем.
   О том, что наполняет меня покоем и весельем.
   О том, отчего укорачивается моя жизнь.
   О том, отчего блестят мои глаза.
   О стеклянной бутылочке.
   И в ней – не жидкость. Нет.

   2002.