Задольский задумчиво глядел в широкое окно на буйную растительность парка, пока Павел сбивчиво рассказывал ему о событиях прошлого дня. Каждый цветущий куст, каждая тянущаяся к пронзительно голубому небу пальма казались новенькими, блестящими после вчерашней грозы.
- Сейчас все трое сидят в подвале, - закончил Павел.
Он всем нутром чувствовал, что ему не сдобровать, но тем не менее браво улыбался, показывая своим видом уверенность и благополучие.
Михаил Иванович перевел на него тяжелый взгляд.
- От мужика надо сегодня же избавиться. Вывезти вечером подальше от берега, шлепнуть – и гирьку к наручникам прицепить!
Он отхлебнул из чашки дымящегося кофе.
- Только дождись темноты… Твои остолопы не оставили там следов? Ну, у этого иностранца дома?
- Нет, все убрали, Михал Иваныч!
- Ладно, можешь идти. Разговор с тобой потом продолжу.
Павел сразу же удалился.
Оставшись один, Задольский лениво потянулся, встал из кресла и подошел вплотную к огромному, панорамному окну.
«А девочка не промах! Это же надо – вылезла на чердак, спустилась по пожарной лестнице прямо под носом у охранника и была такова!» - медленно размышлял депутат, прихлебывая ароматный кофе с коньяком и закусывая эклером.
Никто особенно не вникал в технологию побега Татьяны, поэтому охранники доложили Павлу, что она спустилась по пожарной лестнице. Это простое объяснение настолько всех устроило, что никто даже не удосужился пройтись по периметру здания. Еще меньше их взволновала пропажа ее платья. Павел пришел в бешенство, когда выяснилось, что Татьяна занималась любовью с каким-то иностранцем, давшим ей приют. Он тут же распорядился запереть всех троих в грязном бетонном бункере под домом.
Они сидели там в полной темноте уже больше двенадцати часов.
Тем временем в Москве начал давать первые плоды энергичный розыск, устроенный Иннокентием.
Опросили всех свидетелей, которых только можно было найти. Установили марку и номер джипа. Иннокентию опять пришлось прибегнуть к помощи своего друга из органов.
Наконец, все встало на свои места. Все нити вели к Задольскому, тому самому соседу по лестничной площадке, на которого жаловалась Татьяна.
Источники сообщали, что депутат довольно часто пользуется небольшим частным самолетом, причем заявленный маршрут всегда один и тот же: Западная Африка, Либерия.
Иннокентий Петрович начал собираться в путь. Регулярных рейсов «Аэрофлота» в Монровию, столицу Либерии, просто не существовало. К тому же, его охранникам наверняка понадобится оружие, а авиакомпании этого не любят. Оставался один доступный и надежный метод передвижения – чартер.
Кому-то может показаться смешным, что такой богатый и высокопоставленный господин, как Иннокентий Петрович Веселов, не имел своего собственного самолета, но это было именно так.
Около полудня того самого дня, когда Задольский принимал в Лумбагре доклад от своего помощника, из небольшого аэропорта Быково вылетел и взял курс на юго-запад маленький реактивный самолет с тремя пассажирами на борту.
Это были два охранника, Сергей и Олег, и сам банкир, Иннокентий Петрович.
Настроение у их шефа было явно подавленное, поэтому оба крепких парня без лишних разговоров откинули спинки сидений и завалились спать. Сам Иннокентий тревожно смотрел в круглый иллюминатор, почти вплющивая нос в холодное, затуманившееся от дыхания стекло. Что их ждет там, впереди?
Самым неудобным вопросом была предстоящая проблема проноса оружия через таможню аэропорта. Иннокентий не знал о том, что в непосредственной близости от дворца думского комитетчика имеется своя взлетно-посадочная полоса, однако, даже если бы он и знал о ней, вряд ли бы имело смысл садиться прямо под носом у Задольского.
Монровия встретила путешественников удушающей жарой. Так как сейчас был самый разгар зимнего «сухого» сезона, знойный ветер прямо из сердца Сахары превратил окружающий воздух в нечто подобное тому, что исходит из разогретой электрической сушилки для рук.
К трапу тут же подогнали видавший виды джип. Не произнеся ни слова, двое рослых негров в военной форме почти силой затолкали русских в машину и повезли их в сторону железного ангара, наполовину выкрашенного выцветшей, грязно-голубой краской.
В ангаре было гораздо хуже, чем на открытом воздухе. Спертая духота не позволяла даже сделать глубокий вдох, и разом взмокшие пассажиры российского самолета вдыхали воздух мелкими, частыми глотками, то и дело облизывая пересохшие губы.
- Лейтенант Мбале Кене, - представился на сносном английском негр, сидевший за деревянным, изрезанным ножом столом. На нем был мундир со всеми регалиями, которые только изобретали вооруженные силы разных стран в разные времена. Погоны напоминали птичьи гнезда сложной конструкции, а поперек груди тянулся золоченый шнур, который бы сделал честь самому прославленному генералиссимусу. Словно подчеркивая комичность этого напыщенного наряда, на левом локте виднелась грубая заплата, а обшлага рукавов были обтрепаны до основы и покрыты масляными пятнами.
- Предъявите ваши паспорта, - презрительно процедил он.
Минут пять он сосредоточенно изучал документы, чуть ли не обнюхивая их, пока Иннокентию вдруг не пришла в голову мысль, что лейтенант Кене попросту не умеет читать.
Иннокентий кашлянул.
- Excuse me, lieutenant Kene, - сказал он. – Не могли бы Вы уделить мне несколько секунд внимания наедине?
Не поднимая на него глаз, офицер сделал знак чернокожим солдатам, напряженно следившим за каждым движением нежданных гостей из России. Те тут же удалились на почтительное расстояние и закурили, переговариваясь вполголоса.
Иннокентий извлек из внутреннего кармана заранее приготовленный конверт и осторожно положил его на грязную столешницу.
- Здесь тысяча долларов, - сказал банкир.
- Через несколько дней мы полетим обратно, и, если все завершится благополучно, я заплачу Вам в три раза большую сумму. Можем ли мы рассчитывать на Вашу помощь?
Лейтенант Мбале Кене оказался очень отзывчивым человеком. Уже через час Иннокентий Петрович и его спутники находились в кондиционированном салоне относительно новой яхты, взявшей курс вдоль побережья на юго-восток.
Банкир уставился невидящим взглядом в широкий иллюминатор, вспоминая то немногое, что ему удалось узнать о Либерии перед вылетом из Москвы.
В начале девятнадцатого века чернокожие представители США достигли договоренности с вождями местных племен об основании на этом месте первой африканской республики. Основную роль в руководстве вновь образованной страны стали играть освобожденные рабы, переселенцы из США. Сегодня это может показаться неправдоподобным, но в начале прошлого века негры охотно переезжали из будущей богатейшей страны мира на свою историческую родину. Название подобрали соответствующее – Либерия, что означает «свобода». Столицу же нарекли Монровией в честь тогдашнего президента США Джеймса Монро.
Республика развивалась стремительными, по понятиям Африки, темпами, однако к 1986 году распрямилась пружина недовольства властями, сжимавшаяся почти 150 лет. Дело в том, что все руководящие посты традиционно принадлежали бывшим иммигрантам из Америки и их потомкам. Туда же устремлялись и потоки валюты, заработанной на экспорте натурального каучука. Местным вождям эта ситуация страшно не нравилась, и в конце 80-х годов двадцатого века в стране разразилась гражданская война.
Было разрушено все, что только можно было разрушить. Наступил хаос и анархия. Именно в такой ситуации Задольский и приобрел себе «дачку» на берегу Атлантики за сущие гроши. В отношении личной безопасности он был полностью спокоен. Каждый месяц он регулярно выплачивал дань местному полевому командиру, который ревностно следил за охраной покоя своего благодетеля.
* * *
Хуже всего было то, что в подвале не было света. Точнее, фонари то под балками висели, но разъяренный Павел приказал оставить пленников в полной темноте.
- Пусть себе отдохнут без света, - мстительно сказал он.
Татьяна, Люцилла и Рольф уселись прямо на каменном полу, прислонившись спиной к неровной бетонной стене, усеянной острыми, выступающими камешками гравия. Хорошо еще хоть, что охранники позволили им одеться, а Рольфу – перебинтовать рану, пока они ждали машину, высланную за ними из дворца.
Люцилла еле слышно хныкала где-то рядом с плечом Татьяны. Боксер изредка зло пофыркивал.
Манекенщица первой нарушила молчание, когда прошло уже почти полчаса после их заточения в бетонный бункер.
- Что будем делать? - почти равнодушным голосом спросила она.
- Не знаю, - буркнул мужчина.
Он неловко передвинул опухшую ногу и застонал он неожиданной боли.
- Теперь они будут гораздо осторожнее, - как бы размышляя вслух, произнесла русская фотомодель. – Поэтому надо бы придумать такой ход, чтобы был эффект полной неожиданности для них. Надо придумать беспроигрышный вариант.
Рольф молча отвернулся в сторону, хотя он и так не мог видеть ее лица в непроницаемой темноте подвала.
- Даже если удастся отсюда вырваться, - продолжала говорить Татьяна – то нам непременно потребуется машина. Например, тот «Лендровер», на котором они привезли нас сюда.
Вместо ответа, боксер долго и протяжно вздохнул.
Татьяна порассуждала еще минут пятнадцать, но Люцилла, казалось, впала в забытье, а со стороны мужчины не доносилось не звука.
Фотомодель затихла.
Ситуация и вправду выглядела неразрешимой. Оставалось готовиться к худшему.
На втором этаже депутатского дворца, в просторном зале, оформленном в лучших традициях мусульманского зодчества, с бесчисленными цветастыми коврами, устилающими шахматный мраморный пол, с фонтаном, бьющим из резной каменной чаши прямо посреди комнаты, с разноцветными мозаичными окнами и клетками с канарейками и попугаями, громко чирикающими и щебечущими на фоне приятного плеска падающей воды – посреди всей этой восточной красоты проходил торг живым товаром между господином Задольским и арабским посланником в белоснежной чалме.
Объектом торга выступала Ольга, недавняя Мисс Провинция, которая стояла в трех метрах от мужчин стыдливо прикрывая руками свои большие груди. Она была почти без одежды – только алый шелковый пояс был несколько раз обернут вокруг ее осиной талии, да блестели золотом изящные босоножки на маленьких, почти детских ступнях. Красивые каштановые волосы были распущены и свободно ниспадали на покатые плечи, искрясь в золотистом солнечном луче, бьющем сквозь причудливую мозаику сводчатых окон.
В огромных, влажных глазах девушки плескался страх, перемешанный со стыдом и разочарованием. Ей даже не приходило в голову, что, прикрывая соски ладонями, она выставляет напоказ все юное очарование плоского живота и крупного, выпуклого лобка, покрытого негустой порослью рыжеватого руна.
Араб не мог вымолвить ни слова. Он только цокал языком, причмокивал губами и закатывал глаза перед этой бесстыжей газелью, не ведающей, какой несказанной красотой ее так щедро одарил Аллах.
- Скажи ему, - тихо произнес Михаил Иванович, наполовину оборотясь к переводчику, - что эта девушка, к сожалению, уже не девственница, но еще никто не посмел осквернить ее вместилище содомского греха.
Будучи в бизнесе уже больше года, Задольский в совершенстве овладел всей необходимой терминологией.
Переводчик вкрадчивым, умасленным голосом повторил на английском слова думского торговца человеческим товаром.
Мусульманский посланник еще сильнее оживился.
Он повернулся всем корпусом к депутатскому руководителю и быстро заговорил на ломанном, гортанном английском, помогая себе выразительной жестикуляцией.
- Он говорит, что из трех девушек, купленных им в сентябре, только одна пришлась по вкусу господину Абдарахману-ибн-Бадару, - сказал переводчик. - У двух других задний алтарь наслаждений оказался не в меру растянутым и слишком мягким, поэтому его повелителю пришлось избавиться от этих девушек, продав их одному берберскому вождю. Господин ибн-Бадар потерял на них почти триста тысяч долларов.
- Хорошо, - спокойно сказал Михаил Иванович, пристально глядя в блестящие, черные, как уголь, глаза торгующегося араба.
- Скажи, что он может собственноручно удостовериться в упругости этого восхитительного отверстия, которое, я уверен, будет дарить самые изысканные наслаждения его повелителю Абдарахману-ибн-Бадару.
На лице араба появилось деланное недоумение. «Вы за кого меня принимаете» - красноречиво говорили его округлившиеся глаза и вытянутые в презрительной усмешке губы.
- Я не могу осмелиться на такой вопиющий в своей непочтительности поступок, как осквернение храма, куда дозволено проникать только моему господину, - почти прошептал мусульманин, выразительно подергивая густыми бровями над выпученными глазами.
Он врал.
Не было еще случая, чтобы он привез своему хозяину птичку, не пощипав ее перышек в дороге. Тем более, что его пристрастия полностью совпадали со вкусами Абдарахмана, и, следовательно, он почти не рисковал, учитывая относительно скромные размеры его пениса и привычку обильно использовать бараний жир при анальном совокуплении.
- Тем не менее, - раздельно повторил Задольский, - цена остается прежней. Вы отказываетесь мне доверять, утверждая, что полученный ранее товар оказался некачественным. Вы также отказываетесь произвести инспекцию товара на месте.
Он коротко вздохнул, взглянул еще раз на побледневшую Олю, застывшую ледяной статуей в нескольких шагах от дивана, где заключалась сделка, и продолжил говорить:
- По крайней мере, вы можете произвести прямо сейчас осмотр… э-э-э… ворот… того чудесного храма, куда имеет привычку проникать ваш господин.
Михаил Иванович едва заметно щелкнул пальцами, и к нему подскочил один из охранников, оправдавший себя прошлой ночью непосредственным участием в поимке русской манекенщицы-беглянки.
- Поставь девочку на колени и поверни ее задом к арабу, чтобы он посмотрел ей в очко, - приказал депутат.
Ольга почти не сопротивлялась.
Молочно-белые, безупречные в своей гладкости и упругости ягодицы были несильно раздвинуты в стороны охранником, чтобы исламский курьер смог убедиться в качестве приобретаемого товара.
Оля еле слышно всхлипнула.
У охранника были холодные, липкие ладони.
- Ц-ц-ц! – громко зацокал арабский посланник, увидев аккуратный розовый цветок ее юного сфинктера. Немного ниже упруго выпирал спелый, расщепленный плод ее женского естества. Редкие волоски окаймляли плотно закрытые губы крупного персика вульвы, а на короткой дорожке промежности между анусом и влагалищем кожа была совершенно голой.
На вид, анальное отверстие действительно выглядело девственно сомкнутым и нетронутым.
- Итак! – громко произнес думский руководитель, прерывая жаркие фантазии мусульманина, - согласны ли Вы с ценой, назначенной мною?
Последовало продолжительное молчание.
Михаил Иванович махнул рукой, и девушку увели.
- Хорошо, - решительно сказал он. – У вас еще есть время подумать до следующего утра. А сейчас мне пора работать.
- Подождите! – выбросил вверх руку араб. – Пятьсот тысяч американских долларов – это очень высокая цена. Абдарахман-ибн-Бадар еще никогда не платил столько за девушку…
- Вы изволили убедиться в качестве товара. Вы также знаете, что я никогда… почти никогда не торгуюсь. Я уверен, что господин ибн-Бадар не станет Вас упрекать за излишнее расточительство, когда увидит, что за товар Вы ему привезли!
Смуглый, почти чернокожий мужчина в ослепительно белой чалме напустил на себя такой удрученный вид, словно ему только что сообщили о гибели всех его близких. Он начал выдергивать волоски из собственной бороды с выражением убийственного горя, умоляюще заглядывая в глаза продавцу, чуть ли не поскуливая, как побитая собака.
- Я могу заплатить только триста тысяч, клянусь Аллахом! Больше у меня нет денег, а возвращаться домой без товара – значит обречь всю мою несчастную семью на медленную и мучительную смерть от голода. Смилуйтесь, господин, это моя первая и последняя просьба к Вам!
Хозяин дворца устало прикрыл веки. Он уже знал эту песню наизусть. Он также знал, что у курьера денег было ровно столько, сколько он просил. Отступать было невозможно. Поэтому он терпеливо стал ждать, когда у восточного посланца иссякнет запас красноречия.
Прошел еще час, и только тогда обе стороны покинули зал приемов, оба злые друг на друга за неуступчивость, но тем не менее успешно заключившие сделку.
Задольский скинул ровно 10% - и Ольга была тут же продана за 450 тысяч американских долларов в гарем известного сластолюбца Абдарахмана-ибн-Бадара.