/натюрморт с силуэтом Карла Зейса/
С утра накрапывал дождь, и в этом не было ровным счетом ничего необычного.
Да-а, еще вчера в вечернем воздухе ощущалась тяжесть и першение, а по небу, откуда-то из далека, шла туманная серая масса. Бывают тучи, от которых веет озоном, силой и ружейной дробью капель. Но в небе висела масса - от нее несло сыростью, водяной пылью и болезненным артритом.
На крыльце - так, чтобы не замочить головы - сидел Карл. Капли, едва различимые в воздухе и превращавшие лужу перед ступеньками в сито, били в крышу одним слитным “цззссссь”, стекали по желобу и трубе в поросшую скользкой грязью металлическую бочку, где умирали. Не в силах добраться до человека. Его опущенных между коленей рук. Его тусклых, как парафин, волос. Его желтого огарка мыслей.
Эти мысли бились о кости черепа одним слитным "цззсссь", не в силах выбраться, разбивались и стекали с опущенных между коленей рук - по пальцам - в сито у ступеней, где пенилось.
Во всем этом чувствовалось что-то искусственное, но неизбежное. В дожде - безразличие. В человеке - только открываемая способность к безразличию.
И еще - на крыльце лежало письмо - просто белый лист бумаги, мятый завядший лепесток.
"Прощай, и с этим ничего не поделаешь..."
Да-а, еще вчера в вечернем воздухе ощущалась тяжесть и першение - теперь все получило свое объяснение. Карл встал со ступенек, посмотрел, улыбаясь в дождь. Улыбка получилась вымоченная, и это не опечатка.
Дверь хлопнула. Хлоп. Без надрыва, ровно с нужным для того, чтобы закрыться, усилием… В лужице перед ступенями тонул под ударами капель белый лепесток, не оставляя следа с этой стороны двери…