Щедрый мужик провёз нас максимум полтора километра, похвастался, что он тоже басист и пожал нам руки, высадив у поворота на посёлок Шуйское. Бездонные поля прервались, у дороги шелестел хвойный лесок с поломанной берёзкой и мелким мусором на обочине. Мы с Филом залезли в кусты и развалились на рюкзаках. Толик встал на дороге первым и нехотя вскинул руку. Солнце, беспощадно жаря, вскарабкалось ему на плечи. Её величество жара вступила в своё законное владение. Запыхтел четвёртый день пути.
- Или я? – без энтузиазма проговорил Фил, прищурившись.
- Нет, - ответил я и, тяжело поднявшись, поплёлся на дорогу. Казалось, огромное средне российское солнце расплавит кору головного мозга. Вот она потекла из мокрых волос и ушей за футболку…. Я яростно задёргал рукой, поднимая большой палец, как римский гладиатор. Сердобольные водилы, лишь, разводили руками и усердно указывали мне, что скоро сворачивают. Запуганные зятьки, даже не обращали на меня внимания, слушая бой сердец необъятных тёщ, которые провожали меня надменным взглядом, выглядывая из просевших красных Жигулей. Я уныло смотрел на всё это убогое зрелище и поглядывал на, счастливо спящего в тени, Фила.
Небо плюнуло неожиданно и странно. Большими сгустками слюны, харкаясь на раскалённый асфальт. Ветер, посапывая и разгоняясь, как хронический астматик, заволок синее небо рваными грязными тучами. Я почувствовал облегчение, но капелька сомнения и тревоги закрались куда-то в здравый смысл. Я пытался думать о худшем, но этого не ожидал….
Столбы дождя, как взбесившиеся пожарные шланги забили в асфальт и в меня самого. Мощный и злой ветер прогнул толстые стволы деревьев, я еле держался на ногах. Огромные туманные КамАЗы проносились мимо, обдавая меня фонтанами холодной твёрдой воды. Фил сидел на корточках и зачарованно смотрел перед собой, струи воды били по его спине, шее и голове. Я закричал что-то радостное. Но он всё равно ничего не слышал, сквозь надрывный вой природы.
- Чехлы не попачкаешь? – подозрительно проговорил хмурый здоровый мужик, владелец шикарного белого Мерседеса, неожиданно остановившегося перед моей мокрой потрёпанной фигурой.
- Нет, - сказал я, запихивая свой грязный рюкзак между сидениями. Грязь лукаво стекала на белоснежные чехлы. Я аккуратно пристроился на переднем сидении, стараясь касаться чехлов как можно меньше. Машина покатилась плавно и быстро, не давая опомниться моему удивлённому взору.
Небо над огромным лобовым стеклом посветлело, вспыхнуло лучами освежённого солнца, заиграла мутная радуга. Я боялся сказать слово. Этот мифичный Мерседес казался мне каретой для золушки. Правда, гладко выбритое, резкое лицо, крепкие волосатые руки этой феи, возвращали на грешную тульскую землю. При этих мыслях я улыбнулся и «фей» небрежно спросил:
- Путешествуешь?
Я кивнул и скосил взгляд на спидометр. Машина неслась на скорости сто тридцать. Я ненавязчиво пристегнулся.
Фей со скукой наблюдал за дорогой, облокотясь подбородком на руки и руль. Скорость дошла до ста пятидесяти. Поля за стеклом мелькали, как старинное кино, зажёванное в киноаппарате. Дорога для него явно опостылела. В такой позе люди обычно смотрят в окно загородного дома, где идёт дождь.
- А я, вот, по работе в Орёл еду…
Я неловко промолчал, не зная, что вставить. Сзади на вешалке аккуратно висел дорогой пиджак, на сидении лежал серебристый кейс, похожий на чехол для винтовки… Я отдёрнул нехорошие мысли, встряхнул головой, глупо улыбнулся.
- А сам то откуда?
- Из Санкт-Петербурга, - с гордостью выговорил я и снова покосился назад. Он как будто не заметил.
- О, хороший город, хороший… Правда, не бывал. Но рассказывали.
- Приезжайте, - повторил я, уже вылезая из машины.
- По работе будет - приеду, - он пожал мне руку и улыбнулся.
«По работе», - задумчиво произнёс я, бросив взгляд на кейс…. На самой развилке я встретил парочку, – хмурый немытый парень в грязной футболке с профилем Че Гевары и такая же потрепанная девка. Я весело поздоровался с ними. В ответ мне последовал безрадостный кивок. Усмехнувшись, я прошёл мимо. После дороги дышится как-то легче. Хотелось кричать, впрочем, что я и делал. За перелеском мне открылась маленькая деревня или садоводство. Я бросил на обочину рюкзак и поднял руку…
Как описать вечность. Такая хмурая и нудная, шипит покрышками никому ненужных машин и тонет в безразличных взглядах. В десятках, сотнях, тысячах глаз. А редкие руки, лишь показывают ей отворот, строят невинные мины или улыбаются. Небо живёт своей беззаботной жизнью, вываливает пюре пухлых облаков на жёлтое солнечное колесо… от КАМАЗа, а он оказывается бензовозом и катит, разведя руками. Как будто это порвёт тебя вечность. Где-то в деревне гоняют футбол ребятишки. На автобусной остановке обнимается молодая парочка…. Вечность одинока и скользка, как желания.
Я, словно заведённый, напевал глупое и манерное «этапом из Твери – зла немерено», три раза прокрученное в Мерседесе. Сильно устала рука, хотелось пить. Ветер, встряхивая крыльями, погнал пыль по дороге. В ту же сторону величаво шёл косяк спокойных птиц. Я грустно наблюдал за ним и присел на рюкзак.
Из-за поворота выкатился большой горбатый грузовик. Я даже не поднял руки, настолько всё казалось потерянным и безнадёжным. Сотни, тысячи колёс. Я ненавижу вас. Я устал.
Грузовик сбросил обороты, стал тормозить. Я, с бешеным биением сердца вскочил, нацепил рюкзак. Грузовик, громко тормозя, обдал пылью и съехал на обочину. Я подбежал к кабине. Дверь не открылась. Лишь, из окна материализовалась довольная рожа Фила.
- Я до Белгорода! - радостно завопил он, перекрикивая рычание МаЗа, - Но места здесь больше нет, - он довольно улыбнулся и развёл руками, - А ты что?
Я хмуро молчал. Когда грузовик тронулся, я крикнул вдогонку:
- Я не скоро.
- Ну, мы ждём, - Фил снова улыбнулся, - …На Вокзале, сколько нужно.
Я плюнул в сторону исчезающей в… вечности машины. На душе стало скользко и обидно. Я медленно поплёлся по трассе, надеясь найти лучшее место. День устал, и важно закатывался за горизонт. Сквозь побледневшую синеву, как иголки стали пробиваться белые звёздочки. Поток машин поредел. Я начал думать о ночлеге.
Дедок кивнул головой и я, не веря чуду, аккуратно сел на дешёвый чехол старенькой шестёрки. Потрёпанные Жигули показались мне дорогим лимузином. Я осторожно глядел на, наливающийся кровью, закат и медленную дорогу.
- Знаешь, конечно, тяжело остановить у нас попутку, - протянул дедок, - Криминал повсюду. Бояться. Наш город хотя и не большой, но опасный. Вот, таксиста недавно убили, ограбили. Хотел денег зашибить… а в итоге… Правда, его брат…. Того… Но это не важно…
- Да, - промычал я, совершенно не зная, что ответить.
- Нет, ну по тебе видно – турист, с рюкзаком. Все дела… А мы с женой в Крым каждый год ездим. Беру отпуск… Правда, сейчас, она захворала – в этом году не поедем. Ну, может в следующем. Хорошо там, на море…
- А вы далеко? - осторожно спросил я.
- Километров двадцать, - я нахмурился и, вновь почувствовал её…
- Мне, хотя бы, объездную миновать.
- Доедем, - успокоил дедок. Он тяжело крутил руль, наклонившись вперёд, осторожно поглядывая на дорогу. Справа вырастал квадратный небосвод, дымящие трубы, колоды пятиэтажек на фоне вечерней тоски. Забористая вереница садоводств, в одном из которых и жил этот орловский человек. Моя конечная остановка этой бесконечной дороги.
Дедок жил почти у трассы, завез за высоченный бетонный забор, в пыльный, но домашний дворик. Я налил воды из колонки. Жажда потрескалась. Я, как зверь вцепился зубами в края железной кружки и почувствовал сладковатый привкус холодной проточной воды. Жена дедка вынесла мне сала, лука и хлеба. Я спешил, надеясь, успеть до заката. Тогда я не знал, как долго мне ещё ехать.
Я вышел за ворота, поблагодарил. Мне стало неловко за свою нелепую злость. Есть в России люди! Я долго повторял это, быстро шагая до конца объездной. Минули школа, гуляющие подростки, сараи, бани, бензоколонки. Я остановился на развилке и оглянулся в сторону Орла, на извилистую, тонущую в тени деревьев, дорогу. Усмехнулся и зашагал в сторону темнеющего поста Гаи со светлыми фонарями ларьков и придорожного кабака.
Я пожалел, что отказался от ужина в том гостеприимном доме, но кусок сала грелся за пазухой.
Я купил стакан супа, достал хлеб, сало, маленький молодой лук и чинно разложился на лавке. К посту подкатывали междугородние автобусы. Из их старых венгерских животов вылезали всё те же, заскучавшие в дороге, люди и, шаркая тапочками, спешили в кусты. Две азербайджанские девицы бесцеремонно плюхнулись рядом со мной и долго что-то обсуждали на своём тарабарском языке. Я безразлично смотрел на жестяную клетку их автобуса, гордо поднялся и пошёл прочь.
Я не успел допить стаканчик мороженого, купленного в душном, разваренном кафе, как остановился маленький каблук. Шофёр кивнул, я влез, огляделся. Сумерки мягко окутали машину. Дальний свет фар облизывал быструю тёмную дорогу. Густой перелесок сменило огромное русское поле. Красное зарево медленно пылало над высокой пшеницей, отражающей розовые разводы. Мы неслись со скоростью звёзд над этой сияющей бесконечностью…
Шофёр оказался москвичом, дальнобойщиком. Мы почему-то говорили о дорогах Васильевского острова. Он спросил, открыли ли мост Александра Невского. Я растеряно пожал плечами. И шофёр неожиданно сказал, как красиво, глядя на величественную негу русского поля. Я промолчал, да и что я мог ответить? Я чувствовал себя всё ближе и ближе.
Он свернул в поворот на загадочную табличку «Железногорск», не доезжая границы Орловской области. Я остался у перекрёстка, внизу огромного холма. Машины светящейся вереницей скатывались, обдавая ночной пылью, светом и шумом. Стемнело окончательно, мне стало холодно и страшно. Резкая обочина зияла чернотой и необъяснимыми звуками.
Я долго стоял на чёрной дороге, обливаемый быстрым светом встречных фар. На обочине косилась старая бетонная автобусная остановка. Из неё несло зловонием. Я с тоской посмотрел на зияющую темень обочины и остался на дороге.
Я вновь почувствовал её дыхание, скользкое и холодное. Я надел свитер и побрёл в сторону мерцающей вдали бензоколонки. Луна неполным шариком перекатывалась всё дальше, словно посмеиваясь надо мной. К колонке подкатила ярко – жёлтая Тайота, из которой вывалились три пьяных парня. В салоне яростно стучала музыка. Они заправили свою игрушку, что-то выкрикнули мне и исчезли, как нелепый цветной развод зажмуренных глаз.
Это потом я буду делать это спокойно и уверенно. Но сейчас мне было страшно. Я залез за густую чёрную лесополосу, вынул пенку и положил её у кустов рабочей пыльной дороги. Бесконечное поле уползало за ночной горизонт туда, где небо мерцало странным белым светом. Я разделся, лёг в спальник. В кустах что-то шуршало. Но я слишком устал. Это правда.