«К чему бояться нам тюрьмы, тоски,
ущерба очагу, вреда здоровью –
ведь это всё такие пустяки
в сравнении со Смертью и Любовью…»
(М. Щербаков)
Пятый час я еду сквозь темноту. Хмель растворился. ГАИ – ГИБДД, ау! – я уже трезвый…
Пятый час поёт мой любимый бард. Поёт и рвёт мне душу. Пять часов. Какой там – всю жизнь он мне её рвёт. Что такое беспокойство на душе – я не знаю. Я знаю, как она мучительно ноет, болит – тошно ей в моём теле, да всё срок не даёт Бог вырваться…
«Мотор подъехал чужеземный, фиолетовый. Я марку бы назвал, да забываю постоянно. В него шатенка голенастая уселась, дверью хлопнула. И всё. И всё – и только брызги из-под колеса. Странно. Вы как хотите, мне – странно. Ведь я почти уже любил её за некоторый пафос очертаний, так сказать, и вообще за выражение лица…»
Мокрые пустые улицы. Закрытые жизни за тёмными окнами. Всё спряталось и уснуло, и не хочет никакого беспокойства. Один лишь придурок на «девятке» - «приз» хочет его, да ещё среди ночи, да чтоб этакого сладкого…
«Когда знакомишься на улице тирады о погоде не проходят – устарели как идея. Предпочитаю для начала выразительный какой-нибудь вопрос философического свойства. Например – «Где я? Скажите, девушка, где я?!» На многих действует, а этой – хоть бы что – не удивилась, как не удивился бы реаниматор или милиционер…»
О чём собственно речь? Чего хочется мне под убийственные зарифмованные истины Щербакова?
«Ты прав, - киваю я, измена – пустяки… Любовь важней, но и она трудов не стоит…»
Наверное, чтобы привычная до тошноты дорога на Химмаш, вдруг неожиданно пошла бы спиралью к звёздам, а я нёсся бы туда, к этим звёздам, глотая слёзы счастья, летел бы между светофоров Вселенной к Юпитеру, и обязательно, чтобы важный груз, чтобы его ждали, а я тащил на своей «девяточке» этот груз и упивался наслаждением важности своей миссии… Э-э-э-х! Где же ты, поворот на орбиту, где? Х… - ШТАНГА!!! – отвечает так и не умерший для меня классик…
«Могут возразить – а вот пригорки, ручейки, Родина, положим, нация, ты как на это дело смотришь? – Я на это дело так давно смотрю, что насмотрелся…»
Наверное ещё, чтобы кто-то сломался в пути, и чтобы никакой уже у него надежды, а тут – я, что случилось, братишка, ты знаешь, я в этих железяках не разбираюсь, но у меня – трос, цепляй, давай, поехали, мы ещё успеем до рассвета, и тащить бы его вёрст сто пятьдесят, так, чтоб сродниться, и дотащить до его дома, где уже отчаялись дождаться жена и дети, ну счастливо, дружище, да не за что, ведь это было совсем не сложно, тем более, слава Богу – не февраль, счастья тебе, земляк! Пока…
«Устанет ждать невеста меня, но траура не наденет. Сосед – богач повадится к ней – она не будет горда. И к марту их помолвит родня, а после Пасхи поженит…»
А ещё, наверное, чтобы вдруг, это ведь всегда «вдруг» - лёгкий взмах женской руки из темноты, а тормоза-то у меня ого-го! – конечно по пути (это двадцать километров в другую сторону), и чтоб разговориться под эти не-оставляющие-шанса-на-равнодушие-песни, и выложить всю боль от начала до конца, как можно её выложить только человеку, которого видишь первый раз в жизни и никогда больше не увидишь, проорать, фигурально выражаясь – проблеваться, нет, нет, у меня ни на кого не осталось и не было злости, просто жизнь – дерьмо, а потом – Смерть, просто эта планета – не для джентльменов, просто доброму человеку всегда так трудно, он беззащитен и нелеп, а когда начинает защищаться, то становиться злым, а это уже никуда не годиться, и всё вот в таком духе, а у неё уже изумлённые глаза, она об этом и не задумывалась никогда, но вот сейчас-то – да и ведь всё правда. У Макара помните – «я ворвусь во вчера, я вернусь, словно с дальнего фронта домой, я им всё расскажу, расскажу всё что будет, и, может быть, кто-то поверит, и удастся тогда хоть немного свернуть, хоть немного пройти стороной…», а она-то поверит, так поверит, что слёзы будут стоять в этих самых изумлённых глазах, а мне – скоту – видать того и надо было, наговорился, насладился, скинул груз на чужое плечо, это я завтра пойму, что в жизни-то ничего не изменилось, но моё завтра – через несколько лет, а сейчас – только ночь в лобовое стекло, мокрый асфальт под колёса, да перемигивание с дальнего на ближний, да прелестная попутчица, я не могу видеть черт лица в темноте, но она, конечно же, прелестна, раз так слушает, она совершенна, потому что так искренне сочувственно молчит, она - просто богиня, а я - просто неудачник, хотя вся жизнь впереди, хотя сто сорок прожитых лет давят непосильным грузом, но согнуться нельзя, это как на кроссе в военном училище, когда через полтора километра понимаешь, что бежать дальше просто невозможно, нет сил бежать, нет дыхания, небо с овчинку, круги в глазах с блестящими мушками, только лечь и сдохнуть, но останавливаться нельзя, просто нельзя останавливаться, это Армия, дружок, и ты бежишь дальше… Вот в таком духе и оторваться, оттянуться на всю катушку, на всю Ивановскую, и у подъезда уже, у порога её дома окончательно понять, какое это было счастье. Только нет, не брать и не просить никаких телефонов и адресов, просто до свидания… Да? Что Вы говорите про деньги? Я ничего не понял, тяжёлый день, но эмиссия конечно уже идёт, иначе этим козлам не выкрутиться… До свидания…
«… И по тёмным городам я скитаюсь тут и там – ни пристанища, ни Бога, ни таланта…»
Но мечты – только мечты, дорога на Химмаш не увеличивается ни на сантиметр, застрявшие в ночи предпочитают для надёжности пользоваться услугами СПАСа, а когда на взмах женской руки я отчаянно торможу с бьющимся от нетерпения и предвкушения счастья сердцем – пропито-прокуренный грубый бабий голос с нездоровым прикашливанием вопрошает: «Девочка не нужна?» «Вот такая, блин, вечная молодость…»
«Нет – я не сильный, нет – я не храбрый, нет – я не добрый, я очень злой… Не покрытый славой… Левой, левой, правой… Капитан бравый, но отставной…
А Она была готова за мной хоть на Край Света, за мной – хоть на Край Света, без лёгкого пути… Да вот вмешалась эта – ах, Грубая Планета… Где Край Света? Нету! И некуда идти…»
Я уже и не еду никуда, вернулся из своего бессмысленного путешествия, сижу в офисе, Город спит, какие-то там сны вы все видите – загадки нет – двенадцать основных сюжетов и двадцать четыре дополнительных… Это и не исповедь даже, а лишь изложение, известный «жанр». Спите спокойно, сограждане и соратники, единоверцы и единомышленники, однофамильцы и однополчане, братья и сёстры… Об одном прошу – когда проснётесь – позовите меня на помощь – мне без вас очень плохо…
31 октября – 1 ноября 1998 года
Екатеринбург
P.S. «А незнакомка номер два уже тем временем сошла на тротуар, фосфоресцируя и рдея. Весьма мила, не хуже первой. Даже лучше. Впрочем, что там, я ведь тоже не любой! Где я? Девушка, девушка, где я? Не к Вам, не к Вам ли я сейчас почти испытываю что-то, что по некоторым признакам весьма уже похоже на любовь?»