Глава 19.
Было морозно, где-то около пятнадцати градусов, но это самая хорошая погода для лыжных прогулок. Я очень любила длинные прогулки по лесу и полю по хорошо утоптанной лыжне. Лыжи весело шептались с лыжней, вкусный морозный воздух румянил щеки и вливал бодрость, а бежавшие навстречу мне елки и сосны в пуховых платках, казалось, радовались мне. И весь лес хоть и стоял немой, но пел мне какую-то чудесную песню. Особенно хорошо на лыжах в лесу, когда лыжня при закате солнца, как бы полита малиновым сиропом. Далеко за лесом ярко-голубые небеса обнимаются со снегом, а солнце устало валится на верхушки елей, и его последние лучи посылают и лесу и людям необыкновенный яркий привет.
Я часто каталась на лыжах с отцом, с Борисом и Ниной по этому полю и лесу. Но с Эриком впервые, и это было так замечательно. Мы съехали с ним с трамплина нашего счастья и не упали, а весело заскользили к лесу, не уставая восхищаться дарами зимы.
- Все-таки тыл есть тыл, - сказал Эрик, - в этой зимней сказке война и не чувствуется.
- Ну что ты, Эрик, а мне хоть и хорошо, но я едва сдерживаю слезы, здесь каждая елочка, каждый пень видел моего папу, а больше ни папа их не увидит, ни они папу. И разве между нами не стоит война? Она все время грозит нам с тобой и самые хорошие минуты отравляет.
- Да, Снежинка! Ты права. В самые красивые минуты нашего общения война все портит. То мы заново переживаем утраты, гибель наших отцов, то тень разлуки и неизвестность текущего нас огорчают. Но так нельзя. Мы счастливы. У нас необыкновенная любовь, давай жить мгновением, которое есть, и которое тоже пролетит, как снежинка, как птичка. Давай не будем думать о том, что будет, а то не почувствуем радости, пусть будет, что будет в этой жизни земной, если верить в бога, то нельзя ничего загадывать на будущее, ибо “неисповедимы пути Господни”.
Я с удивлением взглянула на Эрика, только что шаловливый мальчишка на горе превратился во взрослого мужчину, да еще такие благочестивые речи!
Эрик, поймав мой взгляд, понял его по-своему, остановился и спросил:
- Снежинка, ответь мне искренне на очень важный для меня вопрос: ты веришь в Бога?
От неожиданности я даже чуть не упала. Я верила Эрику, но признаться в самом сокровенном было страшновато, в наше время это строго запрещалось.
- Эрик, - сказала я, - я доверяю тебе свою тайну, об этом знают только Лиза. Мама нет, так как мама у меня неверующая и противница веры в Бога. А я много лет жила у бабушки, матери моего отца, она вышла замуж за моего деда. Она меня крестила, когда мне было четыре года, и пока я жила у нее в маленьком городке Кологриве, где я и родилась, мы с ней два раза в неделю ходили в церковь, И я всю жизнь молюсь, как умею, только скрываю это. И я точно знаю, что Бог есть, когда мой брат Слава умирал от воспаления легких, и врачи сказали, что он безнадежен, я много молилась, и он выжил.
- Спасибо, любовь моя, - сказал Эрик, - это замечательно. Я тоже глубоко верующий, и Ирина тоже, а мои родители, как и твои, на неверном пути, их погубили коммунистические лозунги.
Я от удивления открыла рот. Вот так Эрик! Насколько его высказывание отличалось оттого, что мне всегда приходилось слышать, что я вся сжалась:
- Какой ты загадочный, Эрик, - сказала я, - одно дело вера в Бога, и я очень рада, что мы в этом едины, но я за всю жизнь свою не слышала таких слов, каких ты только что сказал.
- Умница, - сказал Эрик, - надеюсь, ты понимаешь, что это мы можем говорить только между собой, что этого ты не скажешь даже своей маме, иначе будет беда.
- О чем говоришь ты, Эрик, - сказала я, - конечно, ни я, ни ты не должны никому этого говорить.
Эрик схватил мою руку, снял варежку и поцеловал.
- Я так рад, Леночка, что веришь в Бога и что ты крещеная, это упрощает мои планы на наше будущее.
- Лена, - сказал он, обращаясь ко мне, - а ты Библию и Новый завет читала?
- Конечно, нет, где же я его возьму. Я знаю немного молитв, которым меня научила бабушка, и все.
- Надо будет пополнить этот пробел, сейчас у нас каникулы, и мы займемся твоим образованием.
- Я буду очень рада. Какое безобразие, какие мы рабы, даже веру в Бога надо скрывать и Библию не найдешь, чтобы почитать, она водится только у старушек, а ум и соображение лучше в юности. Хорошо тебе, Эрик, у тебя столько книг.
- Знаешь, Снежинка, верующим людям частенько во имя Бога приходилось страдать. Особенно первым христианам. Что касается моего счастья, то оно становится и твоим. Скоро ты станешь моей женой, и все мое станет и твоим.
- Эрик! После разговоров о Боге ты вдруг опять о женитьбе! Ну, какая я жена, посуди сам, я еще девчонка, несовершеннолетняя, хозяйством заниматься не смогу, мне учиться еще надо, маме помогать, я не собираюсь быть “плодовитой самкой”, как идеал Толстого Наташа Ростова.
- Ну и ну! Сколько проблем, - засмеялся Эрик. - Моя мама в твоем возрасте была уже замужем, не такая уж ты и маленькая, хоть и юная, но физически вполне готова к браку. Я сам убедился в этом сегодня утром. Мне нужна жена, друг, мать моих детей, образованная, умная, красивая, а домашним хозяйством будет заниматься приходящая домработница, как у нас Настя, а в крайнем случае, будем делать все вместе, как мои родители, а я кое-что умею. Учиться будешь, тебе будут созданы все условия, гораздо лучше, чем ты имеешь сейчас.
- Эрик, ты такой рассудительный, просто не верится, что шестого тебе исполнится восемнадцать лет, ты еще мальчишка, зачем тебе жениться? - Я хотела закончить эту фразу вопросом - только для того, чтобы все было, но благоразумно сдержалась.
- Если бы я не встретил тебя, мою мечту, я бы и не помышлял о женитьбе, но ты, только ты, и другой такой не было и не будет. Зачем тянуть? И каждый день неповторим, и женщины прежде в твоем возрасте частенько выходили замуж, это большевики придумали так называемое равноправие, черте во что превратили женщин.
Это фраза о большевиках опять поразила меня, и я сказала полушутя полусерьезно:
- Эрик, но здесь в лесу наш брак оформить некому, поехали, а то я замерзла.
- Поехали, - сказал Эрик, - никуда мы с тобой от этой проблемы все равно не уйдем, ты скоро сама поймешь. Скажи, пожалуйста, тебе бы понравилось, если бы мы расстались навсегда?
Наверное, выражение моего лица сказало ему все, так как он хитро заулыбался, но я быстро взяла себя в руки, сделав веселое, спокойное лицо, и спросила:
- Что ты имеешь в виду, Эрик?
- Могла бы ты сейчас, при наших отношениях, сказать мне, как чужому, “До свидания, Эрик”, уйти и забыть, что я есть и все, что было между нами за этот месяц?
Я представила это все, что он говорил, и на меня напала такая тоска, что как я не хорохорилась, мои глаза и лицо кричали “нет, нет”.
- Так почему ты не хочешь, чтобы мы всегда, всю жизнь были вместе? А это значит, что ты должна стать моей женой.
Я сказала:
- Эрик, а почему нам нельзя просто встречаться, не расставаться, просто вот как все было и есть теперь?
- А потому, радость моя, что все совсем не просто, и тебе, и мне, но на сегодня об этом хватит, а то у тебя вид очень печальный, поехали вперед.
Мы мчались по лыжне вперед и вперед, уехали очень далеко, как вдруг налетел ветер, началась метель. Лыжню замело, ветер дул в лицо, но я хорошо знала эти места и сказала:
- Эрик, я поеду вперед, чтобы мы не заблудились.
- Да, конечно. Ты и должна ехать впереди, чтобы я видел тебя.
Он умел ориентироваться и сам, если он ехал впереди, он вывел бы нас куда надо. Эрик был поражен, что я действительно вывела нас на дорогу более короткую, и вскоре мы усталые шли по городу. Эрик нес мои и свои лыжи.
- Ох, и молодчина ты у меня, ни разу не заныла, такая выносливая и смелая!
Я засмеялась и сказала:
- Ты забыл, что мы с Ниной специально тренировали себя на выносливость, собирались стать капитанами дальнего плавания.
Эрик засмеялся:
- И что это были за тренировки?
- Ну, например, ты же знаешь, где стоит наша городская баня, а стоит она на высокой крутой горе, над Кокшагой. Земля на этой горе глинистая, гора почти отвесная, вечно мокрая, по ней течет слив, а мы с Ниной от Кокшаги до верха карабкались по глине. Это вырабатывало выносливость и волю. Зимой лыжи, даже вдвоем, хоть и страшно, примерно по такому же маршруту, что и мы с тобой; столько раз нас заставала пурга, бывало, что и заблудимся, пока достигнем совершенства. Страх преодолевать - тоже были специальные тренировки. А летом мы с ней брали на лодочной станции лодку и гребли вверх по Кокшаге до поворота, а это не меньше двенадцати километров. Красота на реке необычайная, вода, как зеркало, берега красивые, все в зеленом кустарнике, а у берегов белые, как лебеди, кувшинки, а мы рассекаем веслами зеркало воды, гребем дружно, так было чудесно. А кажется, это было сто лет назад, а на самом деле меньше года прошло. Я приехала в Йошкар-Олу на год раньше тебя, летом сорокового года, осенью, в сентябре. Подружилась с Ниной и Людой, и образовалась наша знаменитая тройка, но Люда быстро повзрослела и к новому году покинула нас, так что в капитаны мы с Ниной готовились вдвоем. Ох, и хороши были наши прогулки по реке, правда однажды мы попали в пренеприятнейшую историю.
- В какую? - спросил Эрик, - это было в начале июня сорок первого года, да??
Да! Примерно так. А ты откуда знаешь? Тебе, наверное, тоже наговорили на нас.
- Я бы им наговорил, жаль, что я не застал этих красавчиков Васю и Сережу. Нет, наоборот, мне рассказали вашу историю, как было на самом деле, даже вы с Ниной не знаете того, что знаю я.
В это время мы подошли к нашему дому.
- Эрик, - сказала я, - ты мне все расскажешь, а я тебе. Ладно?
- Обязательно, Снежинка, только чуть попозже, не сегодня, пока нам с тобой на эту тему говорить вредно. Только ты не подумай, что вредно оттого, что там, в этой истории, есть что-то плохое про тебя, совсем нет, там скорее будет плохое про меня, и это плохое неким образом оказалось, связано с той вашей речной историей. Поняла?
- Ничего не поняла, - сказала я с досадой, - скорее всего ты ничего не знаешь, берешь на мушку. Эрик, я пошла домой.
- Куда домой? Твой дом там же, где и мой.
Я засмеялась.
- Хорошо, я пошла в родительский дом: переодеться и побыть со своими. Позвонишь?
- Нет, - сказал Эрик, - пойдем сразу в наш дом, лыжи твои я беру к себе, чтобы лишний раз не бегать.
- Но, Эрик, я же должна переодеться, я вся мокрая и в таком костюме я у вас сжарюсь, у вас очень тепло.
- Хорошо, - сказал Эрик, - а ты перенеси часть своих одежек к нам, возьми халат, ночную рубашку, Наш костюм”. Мы будем ходить на танцы. Давай зайдем вместе, ты сложишь все в чемодан, а я помогу донести.
- Эрик, время пять часов вечера, может быть я останусь дома, а завтра приду?
- Нет, - твердо сказал он, - хотя мы решили не помнить о том, что будет, но грозная тень повестки на фронт маячит над нами. Я хочу все время быть с тобой, пока можно, впереди длинная разлука. Переодевайся. Я подожду здесь.
- Эрик, ты замерзнешь, я позвоню, как переоденусь.
- Нет! Я жду тебя здесь, - твердо сказал он, как отрезал, - и тетя Ира ждет нас обедать.
Когда у него был такой голос, вот-вот рассердится, я возражать ему не решалась.
Глава 20. Особый день.
Я вошла домой, двое младших братишек спали, двое старших сидели на кухне, один читал книжку, а другой учился играть на скрипке. Самый старший брат, Женя, который был младше меня на год, вскоре после смерти отца исчез, оставил записку, что пошел добровольцем на фронт, и пока мы известий от него не имели.
Лиза склонилась над шитьем. Я подошла к ней и обомлела: в руках у нее было платье, белое, роскошного фасона, из необыкновенно красивой ткани, не то атлас, не то креп-сатин.
- Что это ты делаешь, Лиза?
- Ох, выглядела уже, а я хотела сделать сюрприз - новое платье тебе шью ко дню рождения Эрика.
- Где же ты взяла такую ткань, ведь она очень дорогая?
- Где взяла, там уже нет, это наш секрет, - хитро улыбнулась Лиза.
- Зачем мне такое платье дорогое, да еще белое зимой, прямо как свадебное?
- А разве у тебя жениха нет, - спросила Лиза уже серьезно.
- Замуж я не собираюсь, - сказала я разозлившись, - я еще маленькая.
- А дома не ночуешь, разве маленькие ночуют в доме кавалеров?
Я хотела взорваться, но Лиза сказала примирительно:
- Ну, маленькая, так маленькая, а платье тебе пригодится на выпускной вечер, такие отрезы на улице не валяются.
Я вспомнила об Эрике и стала переодеваться. Халата у меня не было, в чем идти я не знала, а Лиза и говорит:
- Вот из узла гардероба Солнцевых я нашла юбочку шерстяную синюю, одень ее с той кофточкой, что ты на свадьбу ходила к Зое, кофточка открытая, не жарко и идет тебе.
- Только этого мне не хватало, - подумала я, - одеть этот вырез! Нет уж! И я надела свое клетчатое платье, не забыв под низ надеть нижнюю рубашку, чтобы не повторить вчерашних и утренних ошибок.
Я выскочила из дома, где пробыла почти полчаса, Эрик весь замерз, костюм на нем был легкий, но ни одного упрека мне не бросил.
- Эрик, ты же весь замерз.
- Конечно, теперь придем домой и будешь меня греть.
Как только мы пришли Ирина Петровна бросилась к нам навстречу.
- Ох, как вы долго, а я думала, что что-нибудь случилось, на улице такая холодная метель.
Мы разделись, отогрелись, а Эрик даже принял душ. После обеда, отогревшись, Эрик куда-то позвонил, договорившись с кем-то встретиться в восемь часов вечера, сказал мне, протягивая книгу в старом переплете, на котором был начертан крест:
- Леночка, почитай, пожалуйста, Евангелие, а мне надо ненадолго по очень важному делу сходить.
- Я спросила:
- А я с тобой не иду?
- Нет, я должен сходить один.
- Но тогда, Эрик, я пойду домой, а завтра с утра приду к вам.
- Нет, Лена, ты подождешь меня здесь, я очень тебя прошу, я иду по очень важному делу. Тетя Ира, пусть она вам вслух почитает Евангелие, а вы, пока меня нет, если ей что-то будет непонятно, помогите.
- Хорошо, Эрик, - ответила та.
Эрик пошел в свою комнату и вернулся так нарядно одет, в черном костюме, в свежей, ослепительно белой рубашке, в красивых лаковых ботинках, не смотря на мороз. Эти ботинки я видела у него впервые. Одел он и свою парадную черную бабочку. Мне было немножко обидно, что такой нарядный и симпатичный он идет куда-то без меня, и еще не хочет, чтобы я ушла домой.
- Эрик, если ты там пробудешь больше часа, я уйду домой, - решила я так утвердить свои права.
- Ты откроешь Евангелие и тебе не захочется идти домой, и я не думаю долго задерживаться. Пожелай мне ни пуха, ни пера, сказал он и поцеловал меня в щеку.
- Ты прямо, как Онегин, одень еще и шляпу.
- Одел бы, - сказал он, - да холодно.
И он ушел и сразу без него так стало пусто. Я взяла Евангелие и, действительно, было так интересно, я познавала высшие ценности духа и не заметила, как бежит время и как Эрик оказался дома.
Он вошел сияющий, снял пальто и сел рядом со мной, и стал, не отрываясь смотреть на меня.
- Ну, как, - спросил он, - все понятно?
- Все понятно, да только обидно, что это так долго было мне недоступно, а не встретились мы с тобой, может быть я бы никогда не приобщилась к слову Божьему.
- Я рад за тебя и за себя, что ты такая. И так, Елена, наше счастье в твоих руках, других преград нам на пути нет.
- Сегодня у нас день и вечер загадок, - сказала я, - сначала нерассказанная речная история, потом твой тайный деловой поход, после которого я из Снежинки превратилась в Елену. Ты меня назвал так первый раз.
- Сегодня особый день, запомни его - третье января. Ну ладно, почитай еще немножко, а я пойду к тете Ире.
Его не было минут двадцать. Затем они пришли вдвоем.
- Сейчас будем ужинать, - сказала Ирина Петровна, - а пока, Леночка, я тебя должна обмерить.
Я с недоумением на нее посмотрела:
- Зачем?
- Да Елизавета Григорьевна попросила, а то ты дома почти не бываешь.
- Но у нее мои мерки есть, - удивилась я.
- Значит, потеряла, - сказала Ирина Петровна и стала меня обмерять.
За ужином Эрик попросил у Ирины Петровны поставить на стол немного кагора и положил около меня целую плитку шоколада.
- Почему это только мне?- спросила я, - поделим на всех.
- Я не ем шоколада, - ответила Ирина Петровна.
- Снежинка, а помнишь, что ты написала в альбоме на вопрос “Что ты любишь больше всего?”.
Эрик улыбнулся:
- Не только, а еще: шоколад, вино и танцы!
- Сегодня день особый, вот тебе маленький подарок к ужину - шоколад и вино. После ужина будут танцы.
- А тебе шоколад тоже не нравится? - спросила я.
- А на этот вопрос, что я больше всего люблю, ответил бы так: танцы, вино и девочек. И не встреть тебя, стал бы я гулякой и распутником.
- К столу! - торжественно сказала Ирина Петровна, неся в большом блюде жаркое - картошку с мясом.
Меня всегда удивляло изобилие продуктов в этом доме, ведь кругом был голод, но я все не решалась спросить об этом у Эрика.
Ужин был отменный, и мы, сидя в уюте и тепле, немножко повеселились. Эрик был в ударе и шутил, а когда у него было хорошее настроение, то он умел всех рассмешить, так как от природы обладал отменным юмором. После чая он завел патефон, и мы с ним стали танцевать, а Ирина Петровна любовалась, глядя на нас:
- Это надо же было встретиться двум таким красивым и так хорошо танцующим молодым людям. Ведь вашему знакомству нет еще и месяца, а, глядя на вас можно подумать, что вы лет десять танцуете вместе. Вам можно на сцене выступать, а уж в конкурсе бальных танцев сам Бог вам велел участвовать. Эрик, где ты научился делать такие красивые па в танго и вальсе-бостоне? - спросила Ирина Петровна.
- Ты не поверишь, - ответил он, - но танцевать меня учил дед, твой отец. Так прежде в его время танцевали эти танцы. Но что удивительно, снежинка с первого раза поняла меня и ни разу не сбилась еще на том первом вечере, вечере наших первых танцев.
Эрик несколько раз предлагал потанцевать Ирине Петровне, но та отказывалась и грустно вздыхала, поглядывая на большой портрет отца Эрика, ее брата Владимира. Судя по фотографии, отец Эрика темный с мужественным благородным лицом, в военной форме с двумя ромбами в петлицах. Эрик не был похож на него нисколько, а у Ирины Петровны сходство было. Портрет не был оформлен черным крепом. Интересно, знает ли Ирина Петровна о его гибели или они берегут друг друга, думая каждый о другом, что тот не знает, и молча страдали. Война и гибель близких все время, как нарыв, дергали больно сердце, как мы не старались уйти оттого, что было и оттого, что будет в то, что сейчас есть, это не получалось. И Эрик даже в этот вечер то и дело задумывался и делался грустным.
- Эрик! - спросила Ирина Петровна, - а кого-нибудь из своих друзей ты будешь приглашать на день рождения и на другие события? Кстати, Эрик, почему я не вижу никого из твоих друзей. Почему ты больше с ними не общаешься? Ну, Клара - это понятно. А остальные: Юра, Женя, Ванечка?
При слове Клара на лице Эрика отразились смущение и досада, а у меня неприятно кольнуло сердце.
- Значит, что-то было больше у него с ней, чем товарищеские отношения, а может быть, так же, как со мной? Почему он мне сказал неправду?
Пока эти мысли крутились у меня в голове, Эрик прервал молчание.
- А зачем они мне теперь, тетя Ира? У меня есть такой замечательный друг, как Леночка. На лыжах, на коньках, на танцах - она их всех за пояс заткнет, а я как раз всем этим увлекаюсь, а они не очень, круг их интересов очень узок, что касается их интеллекта и воспитания, то они далеко не лучшие - все они провинциалы происхождением из быдла. Ты не заметила, Как Лена хорошо образована? Ее главное достоинство для меня не только в красоте, красота со временем проходит, а в том, что мне с ней интересно, с ней можно говорить на любую тему, даже если она чего и не знает, то она быстро впитывает в себя. Она очень любознательна и способна, и я постараюсь, если позволит судьба, сделать ее более начитанной и образованной, поделиться всем тем, что мне удалось почерпнуть с помощью моего деда. Мы с Леной духовно родственные души, а с ними мне скучно. Исключение из всех составляет Борис, но он, скорее Ленин друг, чем мой, да Юрка в небольших дозах терпим. А остальных я бы предпочел видеть только на расстоянии в силу необходимости в школе.
- Ты позовешь Юру и этого Бориса, да Эрик?
- Пожалуй, нет, тетя Ира. Бориса не позову, жаль парня расстраивать, он давно, на полгода раньше меня влюбился в Леночку, все никак не решался объясниться. Они дружили по-детски, втроем, он, Нина и Лена, я тебе рассказывал. А Юрку не приглашу, во-первых, потому что он сплетник, чего-нибудь не так поймет и наболтает, а ведь Лене еще долго с ними общаться в школе и после того, как меня не будет.
Я взорвалась, отошла от Эрика в сторону и сказала:
- Зачем ты наговорил на Бориса, сначала мы все равноправно втроем дружили, а последнее время ему больше нравилось Нина.
- Ах, снежинка, мы же с ним по-хорошему поговорили на свадьбе у Зои, пока вы с Юркой отплясывали цыганские пляски, у нас было время с ним поговорить, и он мне все рассказал.
- Странно, сказала я, - почему же на первый вальс он пригласил Нину, а не меня? Ведь я и не представляла, что моим партнером можешь быть ты. В классе давно судачили, что у тебя с Кларой любовь, которая зашла далеко (это я уже сейчас преувеличили, так как слова Ирины Петровны меня задели), и хоть ты парень видный, но мне и в голову не приходило, что ты меня пригласишь и станешь для меня всем на свете. А Борис мне нравился, и пригласи он меня, может быть все бы было по другому, - сказала я и напугалась, так как даже представить себе не могла, чтобы все было по другому, ведь с Борисом это был бы обычный вальс, он не умел так танцевать, как Эрик.
- Не могло этого случиться, сказал Эрик, - едва ты вошла, как сердце мое дрогнуло и сказало мне: “Эрик! Вот она - твоя мечта, как гимназисточка из времен твоего деда”. А уж после первых па, я понял, что мы с тобой созданы танцевать вместе. Но я тебе еще все расскажу подробно. И об истории с Кларой я тебе не наврал, поймешь, когда узнаешь подробности, просто подробности такие, которые маленьким девчонкам знать нельзя.
- Шутить изволишь, - сказала я с обидой, но тихонько, так чтобы не слышала Ирина Петровна, - днем уверял меня, что я достаточно физически взрослая, чтобы стать тебе женой, а чтобы знать твои былые подвиги по покоренью других девочек - маленькая. Лучше скажи, почему Борис не пригласил меня.
- Он сказал, что ты была такая красивая, такая отрешенная и куда-то шла, будто кто-то тебя уже пригласил и была так хороша, что он не посмел. А потом еще решил, что тебя-то пригласят, а Нину с ее походкой и фигурой могут и обойти.
- Ерунда какая-то, - сказала я, - Нина красивая.
- Ну, Бог и ними и с Борисом и со всеми твоими друзьями. Ведь все было так чудесно тогда, правда?
- Да, любовь моя, - но часы пробили десять часов, - ой, уже поздно, мне пора домой.
Ирина Петровна и Эрик переглянулись.
- Снежинка, - сказал Эрик, - ну почему ты не хочешь привыкнуть к мысли, что это твой дом, а ты и я неделимы.
- Эрик! Может быть, когда-то я это пойму, когда все будет по-другому, а пока ты - Эрик Моисеев, а я - Лена Новикова. Мы просто с тобой встречаемся.
- Нет, не просто, - властно сказал Эрик, - ты моя невеста, и скоро, очень скоро ты станешь моей женой.
- Интересно, Эрик. Кто это решил? У меня уже и спрашивать не надо? Или ты в такой ультимативной форме делаешь мне предложение?
- Прости, Снежинка, - смущенно сказал Эрик, - я думал, что между нами уже такие отношения, что слов не надо. Я действительно у тебя не спросил согласия, но спросил согласие сегодня, официально у твоей мамы.
- Так вот куда он ходил, - подумала я, а вслух сказала, - ну и что сказала моя мама?
- А мама твоя сказала, что вообще-то рановато. Мы молоды, особенно ты, но если ты согласна и хочешь этого, то она возражать не будет, так как всегда считается с твоими желаниями. Хотя бы ей этого пока не хотелось.
- Вот видишь, Эрик, - сказала я, - мама согласилась, думая, что я согласна.
- Ах, Снежинка! Ты не согласна? Ты не хочешь быть всегда вместе со мной? Ну, скажи!
- Я хочу быть с тобой, но только так, как это было у нас все это время, но не так, как сегодня утром. И я ведь решила никогда не выходить замуж. Эрик, давай поговорим об этом завтра, если честно, то я совсем мало сегодня спала и очень устала. Я пойду домой, а завтра встретимся.
- Ты можешь сейчас уйти домой и без меня там будешь спокойно спать, и тебе не будет грустно оттого, что меня нет рядом? И ты не будешь потом жалеть, когда война разлучит нас, а это будет очень скоро, что ты так расточительно тратила то время, которое могла быть со мной, на свои капризы. Ведь я вижу, что тебе тоже хорошо со мной, ну, решай, - сказал он уже с обидой, - остаешься или уходишь?
Я чуть не плакала оттого, что наделала, конечно же, если я уйду, то мне без него будет очень плохо, и буду жалеть, но утренние события могли повториться, и я боялась этого повтора. А еще это “решай сама” было для меня настолько обидным, что выхода не было: остаться - значит унизить себя.
- Ухожу, Эрик, - сказала я и потянулась за своим пальто.
- Я провожу, - холодно ответил он и подал мне пальто.
Глава 21. Ловушка.
- Лена! - сказала Ирина Петровна, которая вышла в коридор, - вы мне очень нужны. Задержитесь минут на десять, разденьтесь, пожалуйста, Я хочу только померить на вас одну вещь.
Ирине Петровне грубить я не могла, так же как и отказать в ее просьбе. Я впервые за этот месяц сняла с себя пальто сами, всегда это делал Эрик, а он стоял безучастный и даже не смотрел на меня.
- Вот и все, - подумала я, - как в романе “с улыбкой нежности роман окончен наш”, но я не Клара, и не подавая вида, что сердце мое рвется на части, прошла, как чужая, мимо Эрика в столовую с Ириной Петровной.
- Леночка, - сказала Ирина Петровна, - пойдем в мою комнату, я тебе дам померить халат, одна моя знакомая по случаю предложила мне его, он тебе будет хорош и стоит недорого.
- Ирина Петровна, спасибо, но мне халат не нужен, я не привыкла к халатам. Я пойду домой.
- Нет, девочка! Ну, сделай мне одолжение, померяй, я хочу посмотреть, как он сидит на тебе, будь добра, сними ботики и надень халат вот с этими домашними туфлями. Иди в мою комнату и переоденься. Я только посмотрю на халат на тебе и ты пойдешь домой.
Я осталась в комнате Ирины Петровны и стала переодеваться. Халат был чудесный, лучше самого красивого выходного платья, атлас с блестящей нитью серо-голубого цвета с набивным рисунком. Впереди глубокий вырез, сверху до низу застежка. Халат был длинным, почти до пола и туфельки, синие с красным, на маленьком каблучке, вышитые бисером, так называемые татарские, дополняли его. Переодевшись, я позвала Ирину Петровну, она ответила:
- Выходи, Леночка, в столовую, я сейчас только кое-что доделаю на кухне и через секунду я приду.
Каково же было мое удивление, когда я вышла в столовую и увидела там Эрика. Он надел свой выходной костюм, лаковые ботинки и стоял в напряженной позе. Увидя меня, он сделал шаг ко мне, от неожиданности я отпрянула назад, он вдруг встал на колени и, протягивая ко мне руки, проговорил:
- Лена! Я перед тобой на коленях, я прошу тебя стать моей женой, я тебя очень люблю, я хочу, чтобы мы всегда были вместе.
Я опешила, в голове даже мелькнула мысль, а не смеется ли он надо мной, да нет, он был серьезен и взволнован.
- Эрик, - сказала я, сделав шаг к нему навстречу, - ну встань, пожалуйста, сейчас сюда войдет Ирина Петровна.
Поскольку я подошла к нему поближе, он не встал с колен, но потянул меня и стал целовать подол моего платья, ноги и умолять:
- Лена! Стань моей женой! Ничего страшного в том, что мы молоды, раз нас в юности настигла настоящая любовь.
- Эрик, встань, - сказала я, готовая наклониться к нему и поднять.
- Леночка! Прости меня за все то бестактное, что я тебе сделал, но ведь я живой человек. Я не встану пока ты мне не ответишь, - он начал опять целовать мои ноги.
- Эрик! зачем ты меня мучаешь? Дай мне подумать! Эрик, встань. - я наклонилась и протянула к нему руки, он обнял меня, и губы наши встретились, - зачем слова, - подумала я, разве и так все не ясно? Эрик, сейчас придет Ирина Петровна, пусти.
- Она не придет, не бойся, пока я ее не позову. Пойдем ко мне в комнату.
Я поняла, что мне подстроили ловушку, но это была приятная ловушка, так как я своим упрямством чуть не разрушила дворец нашей любви. Да и после сцены в столовой во мне произошла окончательная перемена, страхи мои сменились такой огромной нежностью к Эрику, такой тягой к нему, что я даже забыла о том, что халат мне дали только примерить.
Войдя в комнату Эрика, я увидела, что там постелены две постели, одна на его кровати, а другая на маленьком диване.
- Выбирай себе место, где ты будешь сегодня спать и ничего не бойся.
- Эрик, я хотела переночевать дома, а завтра сходить в баню.
- Зачем тебе баня? Я натопил в ванне колонку, сейчас я пойду подогрею, иди и мойся. Я тебе покажу, как пользоваться ванной. Халат на тебе, из комнаты Ирины Петровны я сейчас принесу полотенце и мыло. Я пошла за Эриком в ванную комнату, думая, что в этом захолустном городишке даже не во всех каменных домах есть все удобства, а у Ирины Петровны в маленьком частном доме было все, и водопровод, и ванна, и теплый туалет. У нас туалет был во дворе на улице, деревянный.
Эрик спросил:
- Воду налить в ванну или будешь мыться под душем?
Он мне показал, как управляться с ванной, а затем показал на полочку, где лежало прекрасное туалетное мыло и какая-то парфюмерия (пудра, помада, духи).
- Это твоя полочка, и все, что лежит на ней, твое. Спинку пока тереть тебе еще не имею права, управишься сама, а в следующий раз - рассчитывай на мою помощь.
Видя протестующее выражение моего лица, он сказал:
- Это шутка, но в каждой шутке есть доля правды.
Я отлично вымылась с туалетным мылом, а у нас дома и простое считалось роскошью, вытерлась большим пушистым полотенцем и натянула на себя роскошный халат. Голову я не мыла, мытье головы - это целая проблема. Решала, что завтра вымою. Когда я выходила из ванной, Эрик стоял в коридоре с папиросой и ждал меня.
- Зачем ты стал курить? - спросила я.
- От тебя зависит, - сказал он, - если ты захочешь, я брошу курить, - он оглядел меня и сказал, - радость моя и мука, так бы я тебя сейчас обнял, но... пойдем в нашу комнату.
Ирина Петровна так и не появилась, ясно, что халат мне подарили. Эрик уже был в своей голубой рубашке и пижамных брюках. Едва мы вошли в его комнату, как он подошел ко мне и обнял меня, а я прижалась к нему, он стал меня целовать, потом сказал:
- Девочка моя! Ты устала, вон твоя ночная рубашка, выбери себе постель, какая тебе больше нравиться и ложись спать, а я посижу, почитаю.
Он ушел, я сняла халат, надела новую роскошную трикотажную рубашку, которая меня всю обтягивала, и решила лечь на большую кровать - и удобнее, и если что произойдет, то не мне ходить на его кровать, а он ко мне придет, но лучше, чтобы ничего не было. Пусть бы все оставалось, как сейчас, а то придумали такие красивые отношения портить постыдным, да еще говорят, и болезненным ритуалом. Разве плохо - танцевать, целоваться, прижиматься, это все чудесно, за тобой красиво ухаживают, а после этого животного безобразия одни беды, подумала я и задремала.
Я проснулась. В комнате горела настольная лампа, Эрик сидел в кресле такой симпатичный, и читал. Мне хотелось подойти к нему, приласкаться, но чудовище “последний шаг” пугало меня, и я просто смотрела на него, и волна нежности заливала меня всю.
- Господи! Благодарю Тебя! Мне так повезло! Как хорош мой любимый! Неужели это не сон? Всего месяц мы с ним знакомы, а прошла будто бы вся жизнь. Если бы не грозила война и этот “последний шаг”.
Я долго смотрела нас него, пока не уснула. Утро было пасмурное, за окном бушевала метель, и я долго спала. Разбудили меня губы Эрика. Он наклонился надо мной и целовал мою руку:
- Вставай, засоня! Я уже соскучился по тебе.
- Я же тебе говорила, Эрик, что я еще маленькая и люблю, как все дети, спать.
- Ты такая милая, когда спишь, я всю ночь не спал и любовался тобой.
- И я тоже, только ты не видел.
- Жаль, - сказал он, - что я не видел, что ты проснулась, я хотел к тебе подойти, но боялся разбудить, тебе надо было отдохнуть. Я пошел умываться, а ты оденься, пойди умойся, приведи себя в порядок, я жду тебя в столовой.
- Ну вот, довоображалась, добоялась, а он даже и не обращает на меня внимание, даже не поцеловал, только руку. А может он уже и не хочет, чтобы я стала его женой? Ну и пусть! Все, что ни делается, все к лучшему, - успокоила я себя, оделась и пошла в ванну. Дверь в ванну была открыта, я вошла, быстро приняла душ, но, вспомнив "Суламифь" Куприна, которую мы с Эриком как-то читали вместе, надушилась духами и “умаслила тело благовониями”.
Эрик был уже в столовой, он был бледен, и мне показалось, что замерз - его была дрожь.
- Эрик, - сказала я, - ты замерз или заболел?
- И то и другое, Леночка, ответил он, - я заболел тобою и замерз от твоего холода ко мне, недаром я тебя назвал льдинка-снежинка. Я тебя благодарю, - сказал он торжественно, - как я понимаю, ты мне сказала “да” своим поцелуем вчера, ты согласилась быть моей женой. Сегодня в нас четвертое, а шестого, в день моего рождения, нас обвенчают. Да, да, что ты так удивилась. Большевики отняли у нас Бога и заменили венчание ЗАГСом, но в моей семье всегда все будет по-христиански. И так, шестого мы венчаемся, естественно, эта процедура пройдет в большой тайне, иначе вместо медового месяца нас с тобою ждет НКВД. И ты не скажешь даже маме.
Я молчала, оглушенная новизной сообщения, я росла и воспитывалась совсем в другой среде, и особенно меня шокировали его реплики о большевиках, комуняках и советах.
- А для мамы и для того, чтобы наш брак был действителен по законам Советов, девятого мы идем в ЗАГС, если конечно ничего не случится, я имею в виду военкомат. Вот так, моя дорогая и единственная! А сейчас мы с тобой выпьем понемногу водки.
- Зачем водки? Она противная, я ее сроду не пила.
- А сегодня мы с тобой выпьем немножко, не забудь, что водка обезболивающее средство, мне мама рассказывала, что на передовой, когда нет наркоза, раненых оперируют и даже ампутируют конечности, дав им стакан водки. Так что, девочка, надеюсь, ты согласна?
Он опять был властным, в такие минуты он становился совсем взрослым, казался намного старше меня, и не поймешь тогда, кто он мне - возлюбленный или отец.
- Но сначала, - сказал он, - мы станцуем с тобой наши танцы, наши позывные любви, запомни это! Это все равно, что придуманный тобой наш телефонный код - два звонка, а потом длинные звонки, так и наши три танца: “Дунайские волны”, танго “Мне бесконечно жаль” и вальс-бостон.
Сначала мы танцевали с ним вальс, и не просто танцевали, но целовались при этом, конечно, сбивались с ритма. Затем он пригласил меня к столу, и мы немного выпили водки. Затем был наш вальс-бостон. Потом мы еще выпили водки, и Эрик взял гитару и стал мне петь мои любимые романсы: “Очи черные”, “Чайку” и многое другое. Мое чувство нежности росло к нему. Музыка, пение, танцы, как бы дорисовывали силуэт любви, красивой и духовной. И потом зазвучало танго, и он так нежно и так тесно прижал меня к себе, что я через тонкий халатик почувствовала все его тело, на волнах его песен, оставивших след в моей душе. Мне все казалось прекрасным и “чудовище” больше не пугало меня. Эрик не отпускал меня из объятий, потянулся к столу, взял рюмку и влил мне в рот еще немного водки. Музыка танго кончилась, Эрик выключил патефон, подошел ко мне, и мы долго-долго неотрывно смотрели друг на друга. Затем он нежно прижал меня к себе и стал меня целовать, а потом взял меня на руки и понес в свою комнату на кровать. Его поцелуи, ласки были настолько пронизаны музыкой танцев и песен, мне было так хорошо, что я сама прижималась к нему, забыв об опасности. Мне опять казалось, что я с ним вместе лечу над землей в сладостном дурмане. Но вдруг резкая боль прервала волшебную музыку любви, я забилась в крепких объятиях Эрика, пытаясь вырваться. Но было поздно. Эрик немного растерянный и благодарный продолжал покрывать меня поцелуями, но мне было уже противно. Чудовище - последний шаг оказалось страшнее, чем я думала. Самое страшное было в том, что Эрик после этого был мне неприятен.
- Снежинка! Снежинка! - просил он, - ну прости меня, если я может быть сделан это неловко. Я старался. Ну, пожалуйста, не смотри на меня так, любовь моя, ведь все равно это должно было случится, днем раньше, днем позже. Очень больно? Чем тебе помочь?
- Если можно, уйди хоть ненадолго, оставь меня одну. И кто придумал такую гадость? Как хорошо было без этого, - со слезами на глазах упрекала я, а ты не боишься, что из-за этого последнего шага ты мне будешь неприятен?
- Нет, не боюсь, - смеясь, ответил он, - придет время, ты поймешь все и оценишь, что это не гадость, а сладость. Просто первый раз это еще совсем не то. Это все равно, что открывать бутылку с хорошим вином, но вина не только не выпить, но даже не пригубить.
- Наглец, - сказала я, - и циник, - и отвесила, приподнявшись ему звонкую пощечину.
- Леночка! Ты несправедлива, я не наглец, все то, что ты называешь, хорошо без этого - это первые нотки этого, еще неосознанные, это заложено в нас природой. И потом без этого хорошо было только тебе, а мне тоже по-своему было больно.
- Эрик, уйди, - сказала я, - а то я сейчас уйду и никогда-никогда не приду.
Эрик серьезно и виновато посмотрел на меня и, ни говоря, ни слова, вышел. Я полежало немного, встала, глянув на простынь, и обмерла - на ней были пятна крови. Я не знала, что одеть на себя, халат или новую ночную рубашку, было жаль испачкать их, пока я размышляла, послышались шаги Эрика. Испуганно я залезла под одеяло.
- Я нагрел ванну, сказал он, - не хочешь помыться?
- В чем я туда пойду? Посмотри, что мы наделали, вся простынь в крови.
Эрик не говоря ни слова, взял чистую простынь и сказал:
- А можно я заверну тебя в простынь и отнесу.
Я кивнула головой, он был мне еще неприятен, и я хотела, чтобы и ему было несладко. Неся меня в ванну, он пытался меня несколько раз поцеловать, но я отворачивалась. Я помылась, и мне стало легче.
- Эрик! - крикнула я.
- Да, - ответил он. Он стоял возле двери ванной в коридоре.
- Принеси мне что-нибудь одеть похуже.
Он молча ушел и принес мне совершенно новое белье, да такого качества, что мне во сне и не снилось. И бюстгальтер, и трусики, и комбинация, и другой халат, теплый, атлас на фланели и немного ваты. Злость моя проходила, и меня взял смех над его предупредительностью.
- Эрик, а ты случайно не проходил курсы по обслуживанию обесчещенных девиц, что все это предусмотрел, - зло крикнула я ему.
- В том то и дело, что не проходил. Женщины у меня были, и не одна, я не мальчик, а вот чистая девочка ты у меня одна. И ты, не обесчещенная девица, а моя жена, через два дня нас обвенчают, и все плохое останется позади, и в тот святой день ты станешь моей настоящей женой, и я уверен, что ты изменишь свое мнение обо мне, как о муже, и о сегодняшнем событии. Я не ответила ему ничего и стала одеваться, все было мне как раз, будто сшито по мне. Удивлению моему не было конца. Но я была настолько огорошена всеми событиями, что даже забыла посмотреться в зеркало. Одевшись, я открыла дверь ванны, Эрик подскочил ко мне:
- Не ходи, я отнесу тебя.
Про себя я подумала:
- Я не инвалид и сама могу дойти, но пусть носит на руках. Я была не легкая, изящная, но плотненькая и высокая, и ему, наверное, было тяжело. Я обхватила его за шею руками, и он понес меня, как маленькую.
- Давно меня так никто не носил, - сказала я с усмешкой.
Эрик еще больше покраснел от моих слов (он был красный от натуги) и спросил:
- А разве тебя уже мужчины на руках носили?
- Представь себя - носили, - злорадно сказала я и посмотрела на него с улыбкой.
- Когда это было? - спросил он недобрым голосом.
- Больше девяти лет назад, мы всей семьей были в парке Горького, прошли через все аттракционы, я спускалась с парашютом под вышкой по спирали (там есть такой аттракцион), коснулась рукой на ходу стенки и содрала себе кожу, было очень больно, и отец нес меня на руках через Крымский мост и дальше до нужной остановки.
Эрик засмеялся и наклонился ко мне.
- Маленькая моя, - сказал он и вдруг стал смеяться еще больше.
- Чего ты радуешься? - спросила я.
- Ты ведь у меня пьяненькая, любовь моя. Я тебе водки дал больше, чем надо. Ай-яй-яй!
Он принес меня в свою комнату и положил на кровать. Кровать уже была застелена, я сделалась вся красная.
- У тебя, наверное, температура, - испугался Эрик.
- Нет у меня никакой температуры, - сказала я, - принеси лучше мои вещи, а эти красивые чужие надо возвратить, чего валяться в таком чудесном халате.
- Во-первых, это твои вещи, во-вторых, халаты для того и служат, чтобы в них можно было и поваляться.
- С чего это вещи мои, Эрик?
- Это тебе приданое или подарки к свадьбе, как хочешь, так и считай.
- Но кто же мне все это дарит?
- Мы все, - ответил Эрик, и я, и мои родственники, и твои.
- Спасибо большое! Но ведь это стоит огромные деньги, и где вы столько ордеров набрали?
- Каких еще ордеров, - поразился Эрик, - знаешь что, ты приди в себя, отдохни, а потом, чуть позже мы с тобой поговорим. Ты есть не хочешь?
- Ну что ты, а ты иди поешь, а я почитаю. Дай мне что-нибудь почитать.
- Ты гонишь меня? - спросил Эрик и губы его дрогнули от обиды.
- Почему гоню, как я тебя могу гнать из твоей же комнаты, просто хочу, чтобы ты поел.
- Нет, - сказал Эрик - без тебя я есть не буду. Ложись, я тебя укрою пледом и почитаю. Помнишь, я обещал тебе рассказать сказку. Вот и пришло время ее рассказать...