Когда-то на чердаке под крышей сарая хранили сено для лошади. Лошадь жила в этом же сарае, на первом этаже, и сено ей сбрасывали прямо через проделанный в полу чердака люк. Потом, через много лет, лошадь исчезла, а люди, живущие в Доме, завели вместо нее большой, железный и дурно пахнущий автомобиль. Автомобиль травы не ел, поэтому сено выкинули. На чердаке теперь жили двое – старое Кресло на гнутых ногах, обитое потертым бархатом, и большое Зеркало в вычурной резной раме. Жили они там уже давно, успели друг другу порядком надоесть, и обычно проводили время в мирной полудреме. Иногда, когда бывало настроение, Кресло и Зеркало вели долгие беседы, вспоминая дни своего былого великолепия. Постороннему слушателю могло показаться, что старая мебель просто поскрипывает, рассыхаясь, но эти двое прекрасно друг друга понимали. Время от времени солнце просовывало руку в чердачное окошко, чтобы помассировать Креслу спину, смахнуть пыль с Зеркала и рассказать последние новости о людях, живущих в Доме. Новости постояльцам чердака нравились – они убеждали их, что с их былым величием не сравнится уже никто.
Но в тот день, о котором идет речь, у солнца был выходной. Вместо него за окном в кустах сирени возился молодой дождь. На чердак он никогда не заглядывал – ему было скучно со стариками.
- Все-таки могли бы они уже застеклить окошко, - проворчало Кресло, - Не переношу сквозняков. Я уже, наверное…. а-а-а-а-апскрррр… простудилось.
- Ну-у-у, коллега… Вы слишком много от них требуете, - заметило Зеркало, - К тому же это не сквозняк, а свежий воздух. А ревматизм – что ж… В наши-то годы…
- Не знаю, как у вас, а у меня нет никакого ревматизма! У меня, между прочим, пружины нержавеющие. Помню, еще прапрадед нашего последнего хозяина в младенчестве описался у меня на сиденье – так им хоть бы что!
- Помню, помню, - мечтательно вздохнуло Зеркало, - Я как раз учило его мамашу правильно надевать шляпку, вот она и недосмотрела…
- Вот я и говорю, - гнуло свое Кресло, - Рановато нас на чердак списали. Эти, нынешние, из опилок – разве это мебель? Так, недоразумение.
- А я, честно говоря, устало… Сколько же людей в меня смотрелось! И все разные, и всех надо запомнить, и всем что-то от меня было нужно… Хотя, конечно, иногда я без них скучаю.
Кресло насмешливо заскрипело.
- Кто это разный? Люди, что ли? Ой, не смешите меня! Все они одинаковые. И, кстати, весьма черствые и неблагодарные существа.
- Не-е-ет, не скажите! – мягко возразило Зеркало, - Знаете, какие у них становятся глаза, когда они, наконец, понимают, чего я от них хочу! Это ведь моя специальность – менять людей в лучшую сторону. Хотя бывают и такие, что хоть разбейся – не втолкуешь, что эта рама ему идет, как корове седло, или что колер плохо подобран…
- Рама? – удивилось Кресло, - Какая рама? Они ведь, люди, кругом мягкие!
- Есть, есть! У них это способ самовыражения. На мой взгляд, нет ничего лучше добротной деревянной рамы. Как у меня, например… Но эти чудики носят рамы не из дерева, а из какой-то непонятной дряни – вроде той, которой набито ваше нутро.
- Я бы попросило…, - обиделось Кресло, пытаясь прикрыть подлокотником прореху в сиденье, - Это не дрянь, как вы изволили выразиться, а натуральный, между прочим, конский волос. Ему износу нет! Еще прапрадед нашего последнего хозяина…
- Знаю, знаю, - миролюбиво отозвалось Зеркало, - Конечно, я не думаю, что они носят на головах натуральный конский волос. Скорее всего, это какая-то подделка. Но сколько же у них фантазии – это уму непостижимо!!!
- Ну, не знаю… Если люди и отличаются чем-то друг от друга, то только обивкой. Бывает шелковая, бывает шерстяная или парусиновая, а в последние годы появилась вообще какая-то, непонятно, из чего. Тьфу!!! Но хоть они и меняют ее по пять раз на дню – под обивкой-то у них все равно одно и то же.
- Заблуждаетесь, коллега. Когда прабабушке нашего последнего хозяина я помогало надевать фату, - белая такая тряпка, которой они украшают себя для торжественных случаев, - у нее глаза были совсем не такие, как, например, у его нынешней жены, когда она десять лет назад вернулась из пахер… пирек… парикмахерской. И у его внука глаза были совсем не такие, как у его бабушки…
- Ну и фантазия у вас, - пробурчало Кресло.
Не слушая его, Зеркало продолжало:
- Конечно, после всего этого разнообразия мне здесь скучновато. Но пора уже и отдохнуть. Такой груз ответственности, знаете ли, в мои годы уже утомляет. Ведь не расслабиться ни на минуту, за всем нужен глаз да глаз! Представляете, однажды случайно завесили меня какой-то черной тряпкой, потом сняли ее – бац! – бабушки нет. И куда делась?
- Ясно, куда! – мрачно ответило Кресло, - Я видело. Унесли куда-то – тоже, наверное, на чердак, а то и на свалку. Ужасно бессердечные создания!
- Ах, не говорите так! – чуть не плача, воскликнуло Зеркало, - Вы не знаете людей! Вы оцениваете их односторонне! Нельзя же так!
- Коллега, это у вас одна сторона, вы только и можете, что на стене висеть. Даже тут вон – и то, только прислонившись. А я – предмет объемный, на своих четырех стою твердо… И мнение о людях у меня вполне объективное. Я их, кстати, насмотрелось не меньше вашего. Обивки разные – нутро одно и то же. Даже не конский волос.
Зеркало обиделось
- Ну и стойте на своих четырех, пожалуйста. Между прочим, их у вас уже давно три с половиной.
- Ну и стою…
- И стойте…
- И буду стоять…
Зеркало и Кресло гневно замолчали и, если бы смогли, отвернулись бы друг от друга.
- В конце концов, какая разница – разные они или одинаковые, - примирительно подумало Зеркало, - Мы-то все равно уже в утиле…
Было слышно, как дождь болтает на разные голоса с кустами сирени, хлопая их по темно-зеленым ладошкам.
- Что-то не видело я у них никаких глаз… - подумало Кресло, засыпая.