ТЕМА ДНЯ миг изменения

    
      Лучник 5-го тумена 8-й сотни  проводил взглядом полёт стрелы, затерявшейся в облаках пара. Тот, клубясь, поднимался от ледяного рва, заваленного монгольскими и русскими воинами, к деревянному частоколу крепостной стены. На третьи сутки осады город уже горел.  Оставалось совсем немного для того, чтобы незримые всадники вознесли весть к подножью небесного храма, на ступенях которого их ждёт Великий Сульдэ.    

     Марш продолжался уже 6 часов.
     Дорога пошла круто вверх, наверное, градусов под 45.
Впереди  двигалась БМП-2, следом БТР, за ним УАЗик. За УАЗом двигалась "ступа" - ЗИЛ 131. Она везла ящики с перевязочными средствами, шинами, шприцами, спиртом, мед. палатками и другой дрянью, упакованной и рассортированной. В кабине "ступы", задыхаясь от жары и пыли, трясся Барбизан Задумчивый. Водитель, Смирнов, чумазый как чёрт, не умолкая, нёс какую-то чушь про рубли и боны.
    Он заметил, как БТР начал замедлять ход и отставать всё больше, а затем вообще встал.
- Ну, блин, говорили ему, что на одном движке не доедет. -  удовлетворённо отметил Смирнов.
      Вся колонна, машина за машиной, останавливалась.
БТР начал двигаться назад и съезжать на обочину, уступая путь УАЗику. В этот момент Мир перевернулся.
      Открыв глаза, (а, может, они не закрывались?) Барбизан видит, что лобового стекла нет, Смирнов уткнулся в рулевое колесо. Самое удивительное: сидушка  сиденья лежит  на коленях. В ушах стоит монотонный писк.
     В следующую минуту он  понимает, что случилось.
На краю дороги горит БТР: красно-зелёно-синее пламя рвётся из распахнутого как лепестки цветка чрева ходовой части и уходит в небо чёрным столбом. Башня лежит вверх тормашками неподалёку. Из перевёрнутого УАЗа кто-то выползает.
"Давай, иди". Он достаёт из под каких-то тряпок и гаечных ключей,  из под собственных ног  медицинскую сумку. Мутит, и всё кружится. "Давай, иди".  Он грузно спрыгивает с подножки. Он  качается и идёт вверх, к БТРу.
- Сюда, Док!
- Доктора!
"Иди, иди". Он словно плывёт сквозь вязкую муть. Ноги совсем не слушаются.
Навстречу ползёт серо-зелёный ком. Барбизан с трудом узнаёт в нём капитана Новосёлова.
Новосёлов что-то бормочет и улыбается, и ползёт. Бормочет, ползёт и улыбается, а сзади за ним волочатся какие-то кровавые тряпки. Нет не тряпки. Это нога волочится. А на чём он ползёт? На обрубленных, размозженных  бёдрах. И заваливается. Заваливается набок, бормочет, и вот, уже перестаёт дышать…

      Смерть заставила его танцевать. И он танцевал перед её лицом. Теперь он чувствовал, что тело обретает полную свободу. Копыта, едва касаясь пустоты, возносили его всё выше, сквозь серебристый свет Луны, прямо к Млечной Дороге. Она же видела как он, встав на задние ноги, раз за разом бил и  разрушал стену материального мира.  Смерть принимала дань - грациозный танец агонии.
   Куст багульника в этот момент видел умирающего оленя.
   Cтрела в его шее ещё подрагивала. Она ещё чувствовала, как вспарывает своим телом прочную ткань воздуха, она уже видела свою цель.
     И пока дрожит оперение стрелы, пробившей шкуру оленя, и пока по его телу пробегает мелкая дрожь, она ещё чувствует страх перед тем, как навсегда покинуть тетиву лука, а  он ещё чувствует пьянящий запах багульника перед тем,  как навсегда его забыть.
Миг изменения  происходит за миг до осознания.

       Она неслышно подошла со спины, - сухонькая старушка: старомодные ботики, длинная тёмная юбка в мелких серых цветочках, потертый в локтях чёрного плюша полушубок и серый платок.  Она посмотрела на него своими глазницами - бездонными яминами, поглощающими свет. Она положила костлявую длань на его плечо и прошептала: "Привет".
В тот момент, когда он понял, что его жизнь, наконец, приобретает определённость и смысл, она надвинулась сзади и открыла рот. Тот превратился в проём,  ведущий в чёрный тоннель.
     Теперь, из Зева Смерти он смотрел в тот Мир, где родился и жил. Словно через стекло, он с удивлением наблюдал людские страсти: они ели и смотрели телевизор, они ехали на машинах по делам и строили коттеджи, они увольняли сотрудников и занимались сексом, они рожали детей и разводились, садились на диету и писали стихи. Они придавались унынию и радовались пустякам, злобились и восторгались, обижались и  ликовали, - они жили.
     Теперь он понимал, что,  вся его жизнь - это бессмысленное и короткое путешествие озабоченной молекулы. Жизнь возникла, посуетилась и сгинула в  Броуновском Мирке сиюминутной реальности. Рассыпалась в звёздную пыль и слилась с Потоком, не имеющим, ни начала, ни конца.
Ни жалости, ни грусти, только глубокое чувство облегчения. Именно это состояние он неосознанно желал и ждал, и оно пришло. Прожитая жизнь - сброшенный кокон.
- Я люблю тебя, и я уже иду.