1
«О счастлив тот, кому дана отрада –
Надежда выбраться из непроглядной тьмы!»
И. Гёте «Фауст».
Отца своего Павел почти не помнил, он спился и сгинул где-то на целине, когда маленькому Пашке не было и семи лет. Лишь густой голосистый бас, да колючие усы «ёжиком», вот и всё, что отложилось в памяти.
Мать же, оставшись без мужа, пацаном своим малолетним почти не занималась, да и по характеру её это не удивительно было.
Жили они на Сретенке в тесной, но уютной коммуналке. Жили не по средствам, вызывая тайную, а иногда и явную ненависть многочисленных соседей.
Деликатесов разных всяких: икры и осетрины, свиных окорочков копчёных, да колбасок «охотничьих», Пашка в детстве едал изрядно, а уж, сколько мужиков при тех продуктах хаживало, так и не упомнишь ныне.
Мать его, Лизаветта, молодость свою муженьком-алкоголиком загубленную, растянуть пыталась до самой до старости. Однако когда Пашка уж в старших классах учился, поток мужиков заметно поутих, да и расточительность их прежняя – поубавилась явно.
Мать свою Пашка не то чтобы ненавидел, мать всё-таки, но призирал. И призрения своего никогда не скрывал ни от кого.
В детстве, во время застолий пышных, она то сюсюкала с ним при гостях своих, то орала на него как сумасшедшая и била, приговаривая:
- Чего зеньки вылупил, отродье чёртово? Всю жизнь вы мне отравили! Всю до капельки!
Кого именно она имела в виду под многозначительным «вы», Пашка тогда не знал. Но зуботычины материнские запомнил навсегда. Все до единой.
Впрочем, от мальчишек соседских доставалось ему чаще и больше. Не любили его ровесники. Но ту боль он терпел, и, глядя на всех волчонком затравленным, горя мальчишечьего своего не показывал, лишь по вечерам поднимался один на чердак – поплакать.
В играх ребячьих Пашка участия почти не принимал, хотя и звали его пацаны. Знал он, что любая их игра перейдёт в чистое над ним издевательство, что не выдержит он рано или поздно, скажет им пару «ласковых», и непременно будет бит. Бит жестоко и обидно, когда все на одного гурьбой. Поэтому после школы часто лазил он один по подвалам и чердакам, стараясь никому не попадаться на глаза. Гонял приблудных котов камешками, искренне радуясь каждому точному попаданию. И все коты в округе боялись его пуще, чем псов голодных, это уж точно.
В школе его тоже недолюбливали за начитанность большую, усердие, да умение говорить складно.
Позже, в старших классах, качества его эти девчонок как магнитом притягивали, но Павел на девчонок внимания старался не обращать. Боялся он их, честно говоря.
Школу между тем, он закончил весьма прилично и, несмотря на ворчания матери типа: - Хватит-то уже на шее сидеть. Работать надо идти, на хлеб зарабатывать, - он всё же подал заявления в институт. А, поступив – тут же съехал в общагу, провожаемый плаксивым:
- Пашк, а Пашк, одну меня бросаешь, сволочь! Забыл добро материнское, как я одна тебя вскормила и на ноги подняла?
Однако Павел ничего такого не забыл, поэтому и в общагу съехал.
С первого же дня решил Павел, что жизнь начнёт другую, новую. И если детство своё и школу представлял он чёрным цветом, то учёбу в институте – почему-то зелёным. Не розовым, иль разноцветным, а именно зелёным. Ну, прям как травка молодая на чёрной из под снега земле.
В Технологическом, куда поступил Павел, ребята были на особом счету, за явной своей малочисленностью. На его химическом факультете их было всего четверо, причём он в своей группе оказался и вовсе один.
Однако, гордое одиночество своё, Павла не очень-то и расстроило. Больно уж плохо он ладил раньше с другими парнями во дворе и школе.
Перспектива оказаться среди девушек одному его смущала, но не более. Он старался как можно меньше думать об этом, гнал робость свою подальше, в самые дальние уголки сознания.
Вида он был самого, что ни на есть обыкновенного – ни худ, ни толстоват, не высок, не мал, с внешностью абсолютно заурядного провинциала, хоть и был столичным малым с рождения.
Когда он первый раз вошёл в аудиторию, смутился сильно, ибо встречен был десятками пристальных оценивающих девичьих взглядов и подозрительным беспрерывным шушуканьем.
Непривыкший к всеобщему вниманию, Павел даже и не понял истинных причин. А причины-то были проще некуда – один он у них оказался, вот и хотелось заценить его сразу, немедленно.
Ничего не поделаешь с девичьим любопытством. Остаётся одно – смириться.
Хоть и успокоился Павел – скованно вёл себя ещё довольно долго. И пообвыкся немного, лишь в самом конце первого семестра.
Учился он хорошо, был прилежен и, несвойственно для ребят этого возраста усидчив, особенно давались ему точные науки. Однокурсницам своим в помощи по учёбе никогда не отказывал. Чем, очень скоро и вполне естественно, те стали пользоваться без зазрения совести.
Пока не произошёл один случай…
2
«…Долго ли бы я могла выжить в такой жизни? – Вот главнейший вопрос! Это самый мучительный из вопросов».
Ф. Достоевский «Братья Карамазовы».
Кате не особенно хотелось ехать домой на Новый год, но деваться ей было некуда. Ведь Татьяна, единственная близкая подруга, тоже уезжала к родителям.
События, происшедшие в стране в последние годы, сделали небезопасными её поездки домой. Родной узбекский Наманган теперь был самой, что ни на есть заграницей, далёкой и глухой.
Катя собиралась ехать поездом до Ташкента, где у неё жил дядя, а потом уже вместе с ним, домой, к сестре и маме.
В четверг утром, когда она ещё только встала, собираясь в институт, к ней нагрянули Лена и Игорь.
- Что на Новый год делать собираешься? – прямо с порога спросила деловым как всегда тоном, Лена.
- Домой поеду.
- Кать, ты уже два года подряд туда мотаешься. Не надоело?
- А куда мне ещё? – удивилась Катя.
- Давай с нами… - начал, было, Игорь.
- Да подожди ты! – цыкнула на него Ленка, смерив при этом неодобрительным взглядом.
- У Игоря друг есть, ну ты помнишь – тот, что на чёрной «Вольво» ездит, я тебе показывала?
Катя неопределённо качнула головой, и Ленка продолжила:
- У его папика дача – просто отпад! Два этажа, камин, мебель, ну, в общем – все условия. Так вот, этот Олег приглашает всех к себе, - Ленка сделала паузу в ожидании реакции, - Новый год – на даче! Представляешь?
- Кого это всех? – перебила Катя.
- Да всех же, говорю тебе! Соберётся куча народа – человек двенадцать – пятнадцать, не меньше. Отвяжемся по полной программе!
- А я здесь причём? – спросила Катя, расчёсывая волосы перед зеркалом, и с удивлением поглядывая на друзей.
- Дурёха, так ты тоже пойдёшь с нами. Это тебе не Средняя Азия! – Ленка растянула глаза кончиками пальцев.
- Кто меня туда позовёт? – пожала плечами Катя, - Только меня там до вашей кучи и не хватало!
- Так вот мы с Игорем, - Ленка небрежно кивнула в его сторону, - и пришли тебя позвать. – Она победоносно взглянула на подругу.
Катя оторвалась на несколько секунд от зеркала, и голосом, полным некоторой досады, произнесла:
- Лен, я никого там не знаю. И что значит, ты меня приглашаешь? Это что – твоя дача, собственная? А твоего Олега я в глаза ни разу не видела, и он меня кстати, тоже. Да и вообще, я уже решила домой ехать, матери звонила вчера.
- Матери можно ещё раз позвонить. Подумаешь проблема! А то, что Олег тебя не видел ни разу, так ты просто не знаешь, как ты ему понравилась…
- Погоди, Лен, - перебил её Игорь, - От твоей болтовни голова кругом, любишь ты всё расписать, - он недовольно покачал головой, - Катя, я показывал тебя Олегу как-то, и ты ему очень понравилась, поэтому теперь он…
- Что я, кухонный гарнитур, чтобы меня показывать? – перебила Катя, уже не скрывая своего раздражения.
Игорь слегка смутился, но продолжил:
- Так вот, теперь, он меня и попросил пригласить тебя на Новый год. Самому ему вроде как неудобно, вы же не знакомы, а я тебя третий год знаю.
- Подумаешь, - усмехнулась Ленка, - Обязательно, что ли персональное приглашение требуется. Тебя что – замуж выдают? Сказано же – народу будет много, повеселимся нормально и всё. Ты что, больная – отказываться от такого?
- А я и не отказываюсь.
- Что же тогда ломаешься? Как будто это лично мне надо. Я тебя не сватать пришла.
- Ну, знаешь что! – вспылила Катя, - Я так не люблю.
- Да ты, Катька, много чего не любишь, поэтому-то третий год одна и кукуешь! Посмотри на себя со стороны!
- Это не твоё дело!
- Моё, не моё, а всем известно!
- Так, - разозлился на Ленку Игорь, - Ты сюда ругаться пришла, или человека в гости звать?
- А чего она выступает? – уже добродушным тоном сказала Лена, - Ей же говорят – дача, «Шампанское», камин – класс просто!
- Ну, ты уж тогда хоть познакомь нас сначала, - вздохнула Катя, отвернувшись от Ленки и обращаясь персонально к Игорю.
Ленка фыркнула.
- Нет проблем! – просиял Игорь, - Хоть сегодня!
* * *
Двадцать седьмого декабря, сразу после окончания зимней сессии, Катя позвонила домой матери, сообщив, что всё нормально, но она не успевает к Новому году, а приедет числа четвёртого-пятого, на недельку, всё же каникулы.
Новый год прошёл шумно и весело.
И лишь твёрдая Катина уверенность, что все мужчины одинаковы и всем им нужно от неё одно и тоже, не позволила ей вести себя более раскованно с Олегом. А когда под утро все повалились спать в большой комнате на втором этаже, она специально легла к стенке рядом с Леной, подальше от Олега.
Но заснуть ей очень долго не удавалось.
Во-первых, она мысленно прокручивала весь этот суматошный день по порядку, силясь припомнить хоть какой-нибудь подвох со стороны Олега. Но – ничего похожего на какие бы то ни было плохие намерения. Олег нравился Кате и она, в который раз, осталась недовольна собой.
Вторая причина, не дававшая ей уснуть, была совсем близко, можно даже сказать под боком. Там копошились Ленка с Игорем, издавая при этом такие звуки, что их ругали даже с противоположной стороны комнаты.
* * *
Олег был явно не в духе.
- Сколько можно говорить, что нельзя быть такой мнительной, - возмущался он.
Катя чуть не плакала.
- Я ничего не могу с собой поделать! Ничего! Знаю, что надо что-то менять, но не получается.
- Ничего ты не пытаешься! Ни капельки! Боишься, как будешь выглядеть со стороны. Совсем себя извела!
- А ты сам, не боишься взгляда со стороны?
- Я нет!
- Я не ты, не забывай об этом!
- Это точно!
- Да, вот такая я плохая!
- Да не плохая ты. Просто надо уважать себя, ну хотя бы чуть-чуть. Все же на тебе ездят! И ещё бы им не ездить, когда всегда, во всём и перед всеми ты оправдываешься. Ты послушай себя со стороны. Твоя речь – это одни только сплошные оправдания. Ты чувствуешь себя перед всеми виноватой или обязанной. И люди этим пользуются.
- А ты? Разве не пользуешься тоже, как и все другие? – Голос Кати срывался от подкатывающихся рыданий.
- Причём здесь я?
- При всём!
- Мне надоело видеть, как ты себя ведёшь. Я не могу тебя всё время одёргивать!
Катя не выдержала и в очередной раз расплакалась, уткнувшись Олегу в грудь, как маленький ребёнок.
- Почему я такая? Никому я не нужна!
- Ну, вот опять, пошло-поехало, - разозлился ещё больше Олег. Потом посмотрел на её заплаканное лицо, вздохнул, покачал головой, (мол, говори, не говори…) и обнял бережно за плечи. Катя перестала всхлипывать и ещё теснее прижалась к его груди.
3
«Одиночество – извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нём лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда».
Э. М. Ремарк «Триумфальная арка».
Вопреки ожиданиям, летняя сессия далась Кате тяжелее обычного. Из пяти экзаменов – два ей пришлось пересдавать. Причём, оба на четвёрки, что немало её расстроило.
Учёба обычно шла легко, и была не просто предметом её особой гордости, но и чем-то гораздо более важным. Каждый раз, получая «пятёрки» на экзаменах, Катя как бы доказывала всем, да и себе тоже, что она не хуже других. Хотя, честно говоря, это в первую очередь было необходимо ей самой. Ибо с самого раннего детства Катя твёрдо верила в свою какую-то то ли неполноценность, то ли ущербность по отношению к другим. Сидело это в ней глубоко и доводило её и без того большую неуверенность в себе, до просто немыслимых высот.
Этот комплекс неполноценности и стал непреодолимой стеной между Катей и Олегом, молодым симпатичным парнем, понравившимся ей полгода назад. Они встречались три месяца, потом его терпение лопнуло, и он просто бросил её, найдя себе утешение в другой. Высокой, белокурой длинноногой девице, работавшей к тому же манекенщицей.
Катя переживала это до сих пор, а её и без того невысокое мнение о себе, в лучшую сторону, не изменилось, без сомнения. Во всём за этот разрыв она винила только себя. Значит это она, Катя, оказалась для Олега недостаточно симпатичной, недостаточно умной, недостаточно интересной. И даже в мелочах: тут – не то сказала, там – не то сделала, не о том подумала, и так далее.
Часами Катя изводила себя, размышляя обо всём этом. Кроме того, подсознательно её преследовала мысль, что Олег бросил её ещё из-за того, что она так и не решилась на близость с ним. Ведь парни думают об этом всегда. А Олег, он такой интересный, у него своя машина, деньги. Много денег. Да любая ляжет с ним в постель в первый же день, не спросив и фамилии.
А уж за годы учёбы в институте, Катя насмотрелась на своих знакомых вырвавшихся из-под ненавистной родительской опеки, вдоволь. Сама она так не могла, да и не хотела. Что авторитета Кате в их среде, безусловно, не прибавило.
А постоянно быть чужой, посторонней, этому огромному и безудержному празднику жизни под названием – «студенчество», ох как тяжело! Тяжело и удивительно, вместе с тем. Удивительно, прежде всего, потому что, имеющую такую(!) внешность девушку, трудно представить одинокой. Именно – такую! С продолжительным ударением на второй слог, как это говорят иногда мужчины, подразумевая, что у них просто не хватает слов выразиться точнее.
Катя и не подозревала, как она хороша, что впрочем, только усугубляло обстановку вокруг неё. Высокая, стройная, с длинными тёмными волосами и огромными выразительными серо-зелёными глазами, она точно сошла с рекламного проспекта известной фирмы, в то же время, разительно отличаясь от стандартных тамошней красотой девиц, чем-то необыкновенно индивидуальным.
Когда она шла в мини-юбке по городу, редко кто не оглядывался ей в след. Но что самое удивительное, Катя искренне верила, что оглядываются на неё лишь только потому, что в ней что-то не так, если не в ней самой, так в одежде её. Это выработало привычку постоянно поправлять и одёргивать свою одежду, что выглядело как-то неуклюже нервозно. А когда Катя особенно нервничала, то это и вовсе было похоже на нервный тик.
Катя знала за собой этот недостаток, боролась с ним, но без особых успехов. Лишь только она чувствовала, что на неё кто-то смотрит, причём неважно парень ли молодой или бабуся престарелая, руки не слушались её.
Так вот, после сессии, студентам её курса предстояла большая практика на промышленных предприятиях.
Как и всегда в таких случаях, москвичи старались попасть по возможности в другие города, подальше от назойливых пап и мам, к сладким свободе и вседозволенности. Иногородние же обитатели общежитий надеялись остаться в столице. Переезд из ставшей родной общаги, в другую – неизвестно какую, мало кого прельщал. Но судьба в лице декана очень часто распоряжалась по своему усмотрению.
С этой точки зрения Кате повезло больше других. Она осталась в Москве. Её практика должна была пройти на большом столичном заводе, в отделе Главного технолога.
Впрочем, везению своему Катя рада не была.
Она предпочла бы практику в родном Намангане, но с распадом страны это стало делом невозможным. Москва же, как любой другой город России, ей были безразличны.
4
«Пробуждаться для новой жизни почти так же болезненно, как умирать для старой».
Р. Олдингтон «Все люди – враги».
Катя сидела у кабинета Главного технолога, и ей казалось, что ожидание её будет вечным. В кабинете постоянно кто-то находился. И когда она думала, что вот-вот выйдет последний посетитель, как накатывалась новая волна людей в белых и чёрных халатах.
Впрочем, наблюдать за ними было любопытно. Одни заходили тихонько, плотно закрывая за собой дверь, другие открывали её настежь и, ещё не переступив порог, начинали кричать:
- Пал Андреич, опять утечка, так её раз так!
При этом выражения всякие разные употреблялись как само собой разумеющиеся.
Катя один раз попробовала, было войти, но была остановлена вежливо-твёрдым:
- Подождите, пожалуйста, я занят.
Лишь минут за двадцать до обеденного перерыва, Главный технолог Макаров Павел Андреевич (так гласила табличка на двери кабинета) остался один, и Катя, постучав, вошла.
В жизни каждого человека случаются переломные моменты. Но обычно люди, зная прекрасно, что в их жизни что-то круто изменилось, не отдают себе отчёта, как именно это произошло. И очень часто это происходит буднично и на первый взгляд незаметно.
Мысль о том, что её жизнь делает крутой поворот, конечно, не могла придти в голову Кате. Да и с чего бы это вдруг? Просто остались какие-то смутные волнующие, но непонятные чувства после посещения этого начальника. А ещё – злость, то ли на него, то ли на саму себя, Катя не разобралась, только лишь расстроилась.
Был он очень любезен и не в меру говорлив. Снисходительно покровительственным тоном рассказал ей какую-то длинную путаную историю о своём студенчестве, в которой она и поняла-то только, что вот раньше студенческая молодёжь гуляла – не то, что нынешняя. Ни единым словом не обмолвился о практике. И вежливо выставил, сославшись на занятость, даже имени её не спросив.
Последнее – особенно разозлило Катю.
Даже не дружелюбные откровения старого ловеласа, а именно то, что имени не спросил. Злилась она и на то, что опять придётся торчать у дверей его кабинета, и твёрдо решила, что уж во второй раз говорить будет она и только о деле.
Но вторая их встреча оказалась совсем иной.
Когда через два дня Катя заглянула в кабинет Главного технолога, Павел Андреевич кивнул ей радостно, неожиданно сказал: - Проходите, - и твёрдо выпроводил трёх посетителей, плотно прикрыв за ними дверь.
Это так поразило Катю, готовившуюся к визиту с самого утра, что она даже слегка растерялась. И Павел Андреевич снова взял инициативу разговора на себя. Но это был уже совсем другой разговор.
Говорил он о работе по-деловому, но не снисходительно, а как с равной. Рассказывал много и неожиданно очень интересно.
Всё же у студентов весьма расплывчатые представления о производстве вообще, не говоря уже об отдельных его проблемах.
Льстило Кате и то, что Павел Андреевич извинился за прошлый раз, сказав самым простым тоном, что вёл себя как болван. Что раз в жизни такая ладная девушка приходит, и ту по-человечески встретить не смог. Объяснил своё глупое поведение проблемами на работе и дома, а так же Катиным необыкновенным очарованием, которое его просто выбило из привычной колеи. Катю слегка смутил столь прямой комплимент, но, безусловно, это было приятно слышать. Всё-таки большой начальник крупного столичного предприятия, да и мужчина зрелый, а она двадцатилетняя студентка с периферии – так, ничего особенного. И никакого чувства превосходства в интонации. Приятный, доброжелательный человек, интересный рассказчик. Спросил, располагает ли она временем? Конечно. Кате спешить было некуда.
Павел Андреевич, непонятно зачем, рассказал ей, как сам пришёл на завод зелёным юнцом. О старых своих подругах-однокурсницах, ставших директорами и генеральшами, а бывших раньше конопатыми и наивными девчушками. Рассказал очень забавно и совсем беззлобно по отношению к ним.
Потом покурил, и после паузы, о горьком своём одиночестве в детстве, да что там, в детстве, и сейчас тоже. О том, как подобно Моэмовскому герою, пытался начать свою жизнь как бы с нуля, отбросив всё нажитое – семью, достаток, даже опыт. И как, по большому счёту, это ему ни разу не удалось. Потом, вдруг, смутился, замолчал, извинился, что понапрасну забивает ей голову ненужной чепухой и мелкими житейскими проблемами чужого человека.
Но Катя попросила его продолжать, поймав себя на мысли, что всё это ей глубоко близко, понятно и, действительно, интересно. С ней никогда и никто не говорил так.
Павел Андреевич улыбнулся, и как бы даже обрадовавшись, продолжил. При этом он, правда, сменил тему на более лёгкую, и рассказал ей множество старых институтских баек. Катя даже рассмеялась, так похоже оказалось многое в его рассказе на её собственные студенческие случаи и происшествия. Столько лет прошло, а студенты всё те же!
Как пролетели два часа, они и не заметили. И лишь когда Павел Андреевич предложил вместе пообедать, поскольку наступило время перерыва, она смутилась и вежливо отказалась. Он, как ей показалось, слегка расстроился.
Весь вечер Катя просидела в комнате общежития одна. Впервые в жизни она попала под истинное обаяние человеческого голоса. Ей впервые открылся смысл поговорки, что женщины любят ушами.
Внешность у Павла Андреевича была самая заурядная. И возраст – сорок, а может – сорок пять? Семья, наверное, орава детей. Но спросить об этом Кате было неудобно, да и не думала она в тот момент ни о чём таком. Это вот сейчас, сидя в одиночестве, всякие мысли лезут, а тогда она просто слушала его спокойный и одновременно завораживающий голос. Этого ей было более чем достаточно.
Молодые люди, с кем ей приходилось общаться раньше, так говорить не могли. Не то, чтобы все они были косноязычными, но всё равно. Вот Олег, к примеру, мог тоже говорить часами, но слушать его порой было утомительно, больно уж заумно. Бесхитростности и простоты в его речах – ни на грош – интеллектуалом хотел выглядеть.
Катя с удивлением и некоторым ужасом подумала, что воспоминание об Олеге впервые не вызвало в ней душевной боли и горького осадка от чувства вины. Холодное, пьянящее равнодушие к нему было в новинку. Неужели она излечилась от своих переживаний и мук? Господи, так просто? И если это действительно так, то спасибо доктору.
* * *
За три дня практики Катя успела посмотреть технологические процессы во всех цехах завода. И теперь сидела в отделе, переписывая в тетрадь скучные, ничего ей не говорящие, слова и цифры. Мысли её, были заняты лишь одним – какой найти повод, чтобы зайти к Главному технологу. Зайти просто так – ей было немножко страшновато.
За эти дни они встречались часто. Он улыбался ей, спрашивал, как идёт работа, но ничто в нём не выдавало его тогдашнего, поразившего её своей открытостью и откровенностью. Это было весьма досадно. Хотя она и понимала, что глупо было бы вот так, при всех, говорить, о чём-либо личном. А так хотелось! Но просто пойти к нему, Катя не решалась.
Она, наконец, составила какой-то непонятный производственный вопрос к нему, наверно даже глупый, и пошла в конце рабочего дня, когда посетителей поменьше.
Но это оказалось совсем ни к чему. Павел Андреевич вопрос даже слушать не стал, акцентируя внимание лишь на том, как хорошо она сделала, что зашла, что он уже соскучился. Говорил просто, с лёгкой улыбкой. У Кати, словно гора с плеч свалилась.
Они поговорили обо всём понемногу, и Катя сама не заметила, как начала рассказывать ему о себе. Он не просил её об этом, но Катя хотела этого сама. Рассказать побольше всего, без утайки, не боясь остаться непонятой, с лёгким замиранием от сознания того, как он умеет слушать. Наверно, это очень непросто – уметь слушать! Рассказать так много о себе впервые в жизни, и почти что, первому встречному… На такое, действительно, способна только она, Катя.
В Намангане у неё мама и сестра Лена с маленьким сынишкой. Отца нет. То есть, он где-то есть, но вспоминать о нём очень больно. Он алкоголик, человек пропащий. Маму избивал, из дома всё выносил, пропивал, лечился, возвращался, и всё шло по новой.
Жили очень бедно. Катя вспомнила, что когда ей было шесть лет, а Лене – девять, мама достала к Новому году импортной колбасы (с продуктами у них вообще туговато было). Как отрезала по тоненькой дольке дочерям, сказав, что остальное – к праздничному столу. Но вечером пришёл пьяный отец и всю колбасу съел. И как они плакали с Леной, прижавшись к матери.
И вообще с самого детства на Катю давил рок нелюбимого ребёнка, и она это чувствовала всегда.
Когда родилась Лена, родители жили неплохо. Но примерно через год отец сильно запил. И они уже почти не жили вместе, когда мама забеременела второй раз. Хотела сделать аборт, но приболела, затянула, и пришлось рожать. Так появилась на свет Катя. Мама с маленькой Леной жили и так плохо, а тут ещё и второй ребёнок. Так на всю жизнь у мамы и сложилось разное отношение к дочерям. Но Катя её не винила, тяжкая ей выпала доля. Кроме того, при её зачатии, отец пьяный просто изнасиловал маму, что тоже многое усугубило.
Все эти подробности Катя знала от Лены. Та была взбалмошной, в отца, и в порыве злости всю эту грязь выплёскивала на сестру. И Катя верила. Значит, мама откровенничала с Леной. Но Катя о познаниях своих матери не говорила никогда. Ни к чему это.
Всё детство и юность ей приходилось донашивать одежду сестры, что очень угнетало Катю. Но средств на большее в семье не было, да и маме в голову бы не пришло купить что-нибудь специально для младшей дочери. Мама работала вахтёром, зарплата маленькая, подрабатывала ещё и уборщицей, но всё равно денег не хватало.
Лена, едва окончив школу, выскочила замуж, но через два года развелась, оставшись с сынишкой Артёмом, и снова переехала к матери. Та души не чаяла во внуке, и Катя стала семье ещё более в тягость. Мама ей, конечно, никогда ничего такого не говорила, и не намекала даже. Что говорить-то? Тут и слов не надо. Лена же, когда психовала, говорила много гадостей всяких, что и повторять не хочется. Катя старалась не обижаться, ведь кроме них у неё никого не было.
Учёба была единственным предметом гордости Кати. Она окончила школу с золотой медалью, и решила поступать в институт.
Однако в Ташкенте золотая медаль ничего не значила. Русской девушке можно было поступить в ВУЗ, только переспав с кем-нибудь из влиятельных узбеков или их отпрысков. Если же кому-то удавалось поступить без «этого», то уж учиться без «этого» всё равно бы не дали, выжили. Долго, что ли причину подыскать?
Катя твёрдо решила поступать в Москве. В какой институт – сама не знала. Очень боялась провалиться, что повлекло бы неминуемое возвращение домой, поэтому пошла в ВУЗ с самым низким проходным баллом в то время.
Здесь, в Москве, у неё живёт мамина тётя с семьёй. Катя называет её тётя Люда, хотя та ей в принципе доводится бабушкой. Первые полгода она жила у неё. Это вообще был сущий кошмар. Попрекали её всем на свете. И ест она много, и электричество жжёт почём зря, и даже их туалетной бумагой не стесняется пользоваться. Катя по этому поводу много слёз пролила.
Кроме того, тётя Люда постоянно звонила матери в Наманган и жаловалась. То Катя вернулась поздно, мол, смотри, дотаскается девка, то по дому ни в чём не помогает. Хотя всё это время кроме Кати в квартире никто не убирал. Даже ковры она одна ходила выбивать. Мать очень расстраивалась и упрашивала дочь не обижать тётю Люду, всё ж приютили её.
Так бы и мучилась наверно Катя у тётки до сих пор, если бы не Татьяна, подруга её. Та, как только узнала некоторые подробности, сразу как отрезала:
- Всё, хватит! Переезжаешь в общагу!
Комнату Кате долго не давали. Молодой слащавый комендант, не церемонясь, предлагал ей свои услуги в придачу к жилью. Спасибо Татьяне, отшила его.
Про Олега Катя тоже рассказала всё без утайки. Впрочем, там и утаивать-то было особенно нечего.
Павел Андреевич слушал молча, не перебивая, лишь сигареты курил одну за другой. После такого откровения перейти на какую-нибудь иную тему у них не получилось, и Катя решила, что ей пора уходить.
- Кстати, Катя, а что у вас там за вопрос производственный был? Что-то серьёзное? – спросил уже стоявшую у дверей Катю Павел Андреевич.
- Неужели вы думаете, я за этим пришла?
- А что же, просто повод? Вы мне льстите. Я, пожалуй, навыдумываю теперь себе такого…
- Например?
- Ну, например, что вы пришли из-за меня лично.
- Ну и думайте себе, пожалуйста. Разве это плохо? – улыбнулась Катя.
- Я рад бы думать, да уж больно жестоким будет прозрение. Я не хочу разочаровываться, по настоящему боюсь этого. Ведь всё это неправда? – серьёзно произнёс Павел Андреевич, глядя прямо в глаза Кате.
- Правда. Разочарования не будет, - не отводя взгляда, ответила Катя и тут же вышла не попрощавшись.
5
«Всякое желание, которое мы стараемся подавить, бродит в нашей душе и отравляет нас. А, согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление – это путь к очищению.
Единственный способ отделаться от искушения – уступить ему».
О. Уайльд «Портрет Дориана Грея».
Катя и сама не думала, что способна на такую смелость. У Игоря, парня её однокурсницы Лены, родители уехали отдыхать на юг. Сам Игорь жил у бабушки, а на квартиру ходил с Ленкой встречаться. (Официальная версия – поливка цветов и протирание пыли с мебели). Так вот, Катя попросила у Игоря ключи от квартиры на один день. Попросила открыто, впрямую, ничего не придумывая и не объясняя. Это его так удивило, что он тут же полез в карман.
Катя представила Ленкину реакцию и ухмыльнулась. Ох, и достанется же Игорю! А впрочем, это не её дело. Ей надоели встречи с Павлом в кафе и на лавочках.
Катя позвонила ему на работу и назвала адрес.
Он примчался менее чем через полчаса. Взволнованный, с цветами и бутылкой «Шампанского».
Катя хотела близости с ним, чувствовала, что готова к этому. И удерживала её лишь боязнь, что у неё не получится, а если и получится, то не так как надо. А как надо – она не знала, хотя ей шёл двадцать первый год. Среди сверстниц это считалось какой-то неприличной аномалией. Но ей было наплевать на их убеждения.
Просто она этого никогда не хотела сама. Ни с Олегом, ни с кем другим. Не хотела и не делала. А теперь сделает. И не потому, что уже двадцать и давно пора, и не потому, что все так живут, а потому что чувствовала, как хочет этого всем своим существом.
* * *
Чувства переполняли Катю. Не ощущения, она, честно признаться, толком ничего не помнила, а именно чувства. Она лежала на своей кровати в общежитии и, глядя в потолок, улыбалась. Был третий час ночи, и рядом во всю сопела Таня, но Кате спать не хотелось. Она не ощущала себя вдруг внезапно повзрослевшей или изменившейся, это изменился сам мир вокруг неё. И в этом мире она чувствовала себя счастливой. Идеально счастливой.
Мысли её были о Павле. Ей казалось, что она знает о нём всё. Ему тридцать девять лет. У него жена Лариса и пятнадцатилетняя дочь Оксана. Подумать только! Катя всего-то на пять лет старше его дочери.
К жене он давно потерял интерес, и живёт с ней только из-за дочери. Этого, правда, он ей не говорил, это она сама так думает. Сам же Павел разговоров о своей семье не любил. И хотя Кате было жутко интересно узнать поподробнее, что из себя представляет его супруга, она всё же никогда не настаивала, видя отношение Павла к таким разговорам.
- Интересно, а кто ему я? – задавалась вопросом Катя.
Оно по всем делам выходит, что любовница. Слово это ей не нравилось, и она решила не думать больше об этом, чтобы зря не расстраиваться. Она была полна самыми радужными ожиданиями.
На следующий день Павел Андреевич попросил Катю больше не приходить на практику. А то он уже работать совсем не в состоянии, все дела позабросил, да и люди вокруг не слепые. А рабочие дни и что там ещё, бумаги всякие для отчёта в институт, он ей и так сделает.
Это было в принципе неплохо, поскольку сидеть в отделе и слушать сплетни ей давно надоело, а больше там заняться было нечем. Встал вопрос: А когда же встречаться? Решили – в обеденный перерыв и пару часов после работы.
Но этого само собой оказалось им мало. Через два дня Павел взял отпуск за свой счёт на недельку, не сказав, конечно, ничего дома.
То были самые счастливые дни в жизни Кати. Даже в прекрасных девичьих мечтах счастье не представлялось ей таким реальным. Катя упивалась блаженством. Они бродили по маленьким тенистым улочкам жаркой и душной этим летом Москвы, и могли сколько угодно говорить обо всём на свете, не боясь, что кто-то сможет помешать им, наслаждаться обществом друг друга. Ездили на старых «Жигулях» Павла к нему на дачу – маленький неприметный домик с большой кроватью в углу и столиком у окна. Кате всё казалось божественно великолепным. Неудивительно, ведь Павел был всё время рядом, каждую секунду. И ей хотелось одного, чтобы эта секунда длилась вечно.
Именно здесь, на этой даче, Катя впервые по-настоящему поняла, что такое быть женщиной. И открытие это переполняло её.
Но незаметно неуверенность в себе и мнительность стали расставлять ей сети. И провокационно извечный женский вопрос: А что же дальше? – стал возникать в подсознании с пугающей частотой. Кате не хотелось на него отвечать, но мысли всё чаще уводили её в будущее, которое постепенно стало терять свой розовый оттенок.
Катя ничего не могла с собой поделать. Павлу не нравились такие её настроения, и он замыкался в себе, становился жёстким, суровым и раздражительным. Таким, каким Катя не могла его себе даже представить.
Она очень переживала по этому поводу, так как была уверена, что изменения в нём происходят по её вине. Ему передаются, только несколько по другому, все эти её дурацкие опасения и неуверенность. Оптимизма в их отношения это не прибавляло. Катя стала часто плакать и донимать Павла разными расспросами, что порой злило его по-настоящему.
Былая нежность его таяла на глазах, и всё чаще он стал откровенно грубить ей. А однажды на даче произошёл случай, показавшийся Кате абсолютно нелепым…
* * *
Павел разделся и сразу лёг в постель. Однако у Кати было другое настроение. Она не видела его три дня, и всё это время томилась тревожным ожиданием встречи.
Ей хотелось поговорить о наболевшем, обсудить свои волнения. Надеялась она, что встреча с Павлом поможет ей придти в себя, обрести хоть немного душевного равновесия, ведь только он один мог подарить спокойствие и уверенность. Своим добрым словом, понимающим взглядом. Но Павел сказал, что располагает временем только до семи вечера, и приехал в такую даль не разговоры разговаривать, это и в Москве на лавке в скверике можно сделать.
Равнодушия такого к её проблемам Катя не ожидала, расплакалась, и впервые наговорила ему гадостей. Причём, многое из её слов слетало с губ бездумно, эмоции преобладали над разумом.
Павел слушал молча, потом ударил её по щеке, повалил на кровать и овладел ею силой. После чего оделся и уехал, оставив ключи от дачи на столе.
Катя лежала на кровати и плакала.
То была не обида. Даже эта грубая близость, случившаяся таким образом впервые, не была ей противна. Её вдруг охватил панический страх, что Павел бросил её. А этого она себе просто не могла представить.
- Идиотка! Мужчина любит меня. Хочет меня. Наверно с женой даже не спит, а если и спит, то не её представляет в своих объятиях. А я притащила его на край света, нюни распустила, опять поплакаться в жилетку захотелось! Да, он всё это уже сто раз слышал. Наперёд знает все мои проблемы, вот и надоело ему, - так думала Катя, и ей стало противно и больно за саму себя. За бестолковость и ограниченность свою. За то, что не умеет вести себя нормально с любимым человеком, серьёзным, взрослым человеком. Что и любить-то, наверное, тоже не умеет.
6
«Подымите крышку «порядочной жизни», и какая гниль под ней обнаружится!»
Р. Олдингтон «Сущий рай».
- Паш, что такой довольный-то ходишь? Премию что ли дали? – спросила Лариса, увидев в каком приподнятом настроении, пришёл с работы муж.
- Кто про что, а вшивый про баню, - подумал про себя Павел, но вслух сказал: - Да, дали.
- Сколько же?
- Всем хватит, - он любил отвечать уклончиво и неконкретно, зная, что жена после этого, как правило, отстанет.
Лариса, жена Павла, была из тех женщин, о которых мужчины восхищённо и вместе с тем язвительно говорят: - Грудастая баба!
Как будто бы в этой части тела сосредоточены вся их сущность и характер. Но к Ларисе это определение подходило как нельзя кстати. И дело было не только в размерах. Все жизненные трудности она встречала, расправив плечи, а своего добивалась нахрапом, грудью вперёд. Если же это не давало нужного результата, она была способна пуститься на разные типично женские хитрости, низменные по сущности, но талантливые по исполнению.
Их семью многие считали образцом добропорядочности. А как ещё у нас можно назвать семью, где жена – хорошая хозяйка, а муж – не пьёт?
Павел же так давно не считал. Впрочем, сказать «давно» - значит солгать, ибо честнее будет сказать: «никогда». Так вот, сам Павел так не считал никогда.
С Ларисой он познакомился, ещё учась в институте. Девица она была ладная, фигуристая, характера скандального, но не злобного и быстро отходчивого. Она довольно легко и очень круто взяла Павла в оборот. Решала всегда и всё только сама. Выспрашивать его же мнение, ей просто не приходило в голову, а он и не настаивал на своём никогда. Предпочитая почти во всех жизненных эпизодах плыть по течению. Словом, подходили они друг другу идеально, поэтому никто и не удивился, когда, окончив институт, они в первый же год расписались.
Шестнадцать лет семейной жизни Павел не смог бы назвать счастливыми, при всём желании. Парадоксально, но со стороны это выглядело именно так.
Никто толком не знал, что за человек сам Павел. Не знала этого и Лариса. Спокойный, заботливый, о таком может мечтать любая женщина. Ну да, конечно, немного замкнутый и даже чудаковатый малость… Но кто из них, мужчин, без недостатков? Зато – не пьёт!
Ей и в голову не могло придти, что Павел никогда не любил её, просто считал глупым, да и невозможным что-либо менять.
И, несмотря на то, что ему изрядно надоели её командирские замашки и вечные придирки по пустякам, он никогда ей ничего против не возражал, даже голоса не повышал.
Особой заботой Ларисы была чистота и порядок в доме. Простаки мания чистоты. Она постоянно пилила Павла. За то, что ремонт он делает третий год, и что когда закончит спальню, в зале подойдет срок начинать заново. Что ей надоело состояние вечного ремонта в квартире, и постоянно разбросанные кругом вещи.
Павел же любил беспорядок. Он в нём лучше ориентировался. И живи он, к примеру, один – даже трудно представить, на что похоже было бы его жилище. Его раздражало, что каждая вещица, даже незначительная самая, должна иметь только своё, строго определённое ей место. Но раздражительности своей он никогда жене не показывал. Равнодушие – да, раздражительность или неудовольствие – нет. Впрочем, Лариса и равнодушие его, как таковое, не воспринимала вовсе, отнеся всё на слабость его характера. Хотя возможно, ей было удобнее и легче так думать. Кто знает женскую душу?
В тот день Павел и действительно был в приподнятом настроении.
То, что так часто приходило к нему лишь в сладостных снах, да бесплодных фантазиях, внезапно обрело реальные очертания. Причём реальность превосходила все его самые смелые фантазии и мечты.
Самым большим чувством к Ларисе – было чувство огромной зависимости от неё. И хотя Павлу, особенно в молодости, нравилось её роскошное тело, это всё же нельзя было назвать ни любовью, ни хотя бы страстью.
Жил он, с ней довольствуясь малым, как бы по инерции. Обоих это устраивало, или они делали вид, что устраивало, да и со стороны выглядело неплохо.
Однако Павел часто, особенно оставаясь в одиночестве, которое признаться, любил, задавался банальным вопросом: Нужна ли ему жизнь именно такой, как получается? И злился на себя, понимая – такая жизнь его устраивает вполне. Конечно, живёт этой жизнью только его тело с некоторыми самыми примитивными инстинктами, душа же, или что там вместо неё полагается иметь, существует сама по себе. И ладно бы ещё в поисках неизвестно чего, а то – всего-то лишь в праздном ожидании.
Ожидание – вообще было неким жизненным кредо Павла, не любил он перемен, боялся их. Потому сам никогда ни на что особенное не решался, а уж пассивности ему было не занимать. Не лености, а именно пассивности. Чувства же были так глубоко в нём запрятаны, что окружающие не могли ничего заметить в его поведении особенного. Тем более что за все эти годы он ни разу не давал повода к тому.
Ругая себя и порой призирая даже, посматривал он порнофильмы у знакомых, заглядывал и в книжки подобные, их сейчас хоть пруд пруди. Но в основном все свои фантазии создавал сам. Причём, зачастую они и эротическими-то не были.
Часто представлялось Павлу, как подойдет сейчас к нему, например, вон та блондинка, улыбнётся, спросит что-нибудь. А потом слово за слово и познакомятся. Лицо её представлял, фигуру, голос, смех. Но всё вполне пристойно. Эротические же видения были только во сне, но как и положено снам, быстро улетучивались, не оставив в памяти подробностей.
Павел не стеснялся женщин. Учёба в институте, где в его группе были одни только девушки, развеяла любые проявления стеснительности давно и окончательно. Но мысль, самому познакомиться с понравившейся особой женского пола, казалась ему нелепой. С его то внешностью и в его то возрасте? Ай-ай-ай! Да и сказать то что? Любая ответит, мол, шёл бы ты себе, дядя, и шёл… Вот кабы сама к нему пришла, познакомилась, тут уж он бы не растерялся, не сплоховал. Соловьём бы пел, только слушай и млей, это он неплохо умеет.
Так Павлу думалось всегда.
И надо же было случиться, что на деле вышло совсем иначе. Сама пришла, правда по делу, понравилась очень, а он ей всякую чушь наговорил. Я, мол, в молодости и так и этак, а сейчас совсем не то… Впечатление хотел произвести, а вёл себя непростительно глупо. Именем даже не поинтересовался, настолько собственной болтовнёй был увлечён. Что она могла подумать? Ну, в лучшем случаи, что-нибудь типа:
- Старый ты козёл, а туда же!
Уж лучше бы ничего не говорил совсем. Закрыл бы створки собственной раковины и выглядывал бы из-под них глазами похотливыми. И по-деловому – пришла студентка на практику – будь добр, обеспечь ей условия, коли ты Главный технолог. Условия обеспечил – и отваливай! Тебя рабочие будни ждут. Легко сказать «отваливай», девушка-то как хороша. Так бы и съел глазами-то!
Но во второй раз вышло всё как нельзя лучше. Причём без особых усилий с его стороны.
Говорил, разумеется, в основном Павел, а Катя (это студентку ту так зовут) только слушала, распахнув и без того огромные зелёные глаза. Утонуть в них можно было. Чувствовалось в ней что-то из прошлого его. Что-то давнее и приятное. Павел не мог понять что именно, но уж больно отличалась она от сверстниц. Другие сейчас девушки стали, совсем другие.
По этой ли причине, или ещё что повлияло, но совершенно неожиданно Павла потянула на некоторую с ней откровенность, чего он раньше за собой не замечал ни при каких обстоятельствах. И откровенность собственная была ему неожиданно приятна.
После той встречи Павел как на крыльях домой прилетел. Но Лариса ему пёрышки с тех крыльев пощипала быстро. Но так было ему хорошо на душе, что Павел и разозлиться на неё не смог. А стоило бы. Давно уже стоило бы.
Эх, годков бы десять-двенадцать скинуть, уж он бы, Павел, решился на всё! А сейчас – что говорить? Как бог на душу положит, так и быть тому.
7
«Трудно найти в тёмной комнате чёрную кошку. Особенно – если её там нет».
Английская пословица.
Злость и досада переполняли Павла. Тоже ещё, навязалась на его голову с проблемами своими. Мало ему проблем что ли? Нищенка, а с претензиями! Другая радовалась бы, что на взрослого мужика попала. Пацаны ровесники – небось, не церемонятся!
Девочка была, говорит. Подумаешь, а то других способов нет! Неизвестно ещё как она там дома с узбеками общалась… Он то, Павел, про азиатов много всяких штучек слышал по этой части…
А ему что – за город мотаться исповеди в сотый раз слушать? Нет уж, сыт по горло! Папа Римский и тот выходной бывает от исповедей.
А когда злость и раздражение проходить стали, вспомнился ему совсем некстати один старый институтский случай…
* * *
Было это ещё на первом курсе.
Помогая по началу многим однокурсницам в учёбе, Павел и не заметил, как большинство из них потеряли чувство меры. А Ирина Степанова, которая ему признаться, и нравилась больше всех, так та вообще пользовалась услугами его почём зря.
Началось-то с малого, конечно. То чертёж трудный не удавался, он помог, то задача по физике не решалась – решил, то по химии, его любимому предмету, что-то там не получалось. И так пошло-поехало. К концу семестра Павел уже во всю чертил чертежи и писал формулы за Ирину. А когда начинал злиться, что Ирина всю свою учёбу на него спихнула, она только смеялась. Говорила:
- Ты у меня такой умненький, Пашка, мне без тебя ни за что не справиться, - и крепко целовала в губы. Так крепко и долго, что Павел, конечно же, таял и уступал.
Девчонки в группе посмеивались над их отношениями такими. Кто скрыто, а кто и явно. Но Павел внимания на это не обращал, Ирина очень нравилась.
Однажды, не имея никаких намерений подслушать, а абсолютно случайно, услышал он, как Ира двум своим подругам про него рассказывала. Про то, какой он, в общем-то, лопух и дурень. Что достаточно ей только чмокнуть его в губы, и он мягкий и податливый делается, глазами моргает и мычит от удовольствия как телёнок. Про то, что целоваться он совсем не умеет, а только измусолит всю. Что за всё это время Павел не то чтобы в постель уложить не пытался, а даже в лифчик ни разу не залез. Ох, и горько же было ему слышать всё это! Ох, и горько!
А через пару дней у неё в комнате общежития, когда остались они наедине, Павел, выпивший специально для храбрости водочки, почти полностью раздел Ирину. Она, принимая всё за игру, глупо хихикала и сопротивлялась как-то неохотно. А уж когда поняла всё по лицу его каменному и выражению глаз решительному, стала вырываться и уговаривать его жалким плаксивым голосом, а, поняв, что бесполезно это, закричала, что было сил, и разрыдалась. Павел от этого только больше разозлился и стал бить её, стараясь повалить на кровать. Всё шло к тому, чтобы задумка его свершилась. Но в последний момент что-то в нём надломилось. То ли жалость внезапно нахлынула, то ли напугала его Ирина угрозами про милицию (парни часто рассказывали в своём кругу каково «на зоне» насильникам). В общем, ударил он её по щеке напоследок от души, да и хлопнул дверью.
И хотя Ирина об этом никому не рассказала, слухи очень быстро разлетелись по институту. Видно крики её и шум в комнате в тот день многие слышали.
Сразу после этого девиц из группы его точно кто подменил. Ни тебе просьб никаких, ни обращений. Даже когда потом всё улеглось и забылось совсем, Павла о помощи в учёбе никто не просил. Ему только проще от этого стало.
А вот об Ирине он потом долго сожалел. Красивая была девушка, эффектная. Переживал, что вышло всё так бестолково с ней.
Впрочем, иногда казалось ему, что зря он её пожалел. Ведь знал, что был у неё раньше парень старшекурсник, значит, терять нечего. Одним разом больше, одним меньше, от неё убудет что ли?
На третьем курсе прошёл слушок, что Ирину, когда она отдыхала с подругой на юге, изнасиловали трое местных кавказских парней. Повезли горы показать, шашлычка поесть, и позабавились.
Насколько то была правда, сказать трудно, но Павел от этого ещё больше сожалел о прошлом. Сожалением двояким, занозой сидящим в сердце. Не любил он об этом вспоминать…
* * *
А вот сейчас, по прошествии стольких лет, вспомнил и расстроился.
Может Катя тоже играет с ним, как когда-то Ирина. Прикидывается пай девочкой из нищего тяжёлого детства, а сама не так уж и проста. Говорит, девушкой была. А кто её знает на самом деле? Опыта по этой части у Павла никакого не было. А крови, о которой в книжках пишут, не было при том.
Павел отдавал себе отчёт, что заводит себя сам, но остановиться было сложно.
Вот хотя бы тот её Олег с деньжищами, да иномаркой. Кто поверит, что они просто встречались? Сейчас парни пошли порешительнее и попроще прежних.
Вот, стерва! Заставила таки поверить его в своё непогрешимое прошлое. А он лопух и попался.
Девицы сейчас развратные все. А Катька, вон юбка – вся задница наружу. Да и в постели с ней – делай что хочешь, на всё соглашается, ни чем не брезгует. Чего тогда притворяться? И оскорблять, и плакаться, что он, Павел, чуть ли не жизнь ей загубил!
Мысли такие были тяжелы, но отогнать их сил не хватало.
Придя в тот вечер домой, Павел впервые в жизни накричал на Ларису, придравшись к какой-то ерунде. Накричал, едва даже не ударив. Лишь в последний момент сдержался.
8
«Если вы посредственность, то не лезьте из кожи вон, всё равно будет видно, что вы посредственность».
С. Дали «Дневник одного гения».
Вот как не лежала у меня душа с самого начала к этой вечеринке, так ничего путного из неё и не вышло.
Интуиция меня редко подводит. Как только затевается что-нибудь, в смысле активного отдыха, так я сразу наперёд чувствую, будет толк или нет.
Женька мне не особенно верит на этот счёт, но это его личное дело. Подумаешь, кто он такой? Так посредственность! Но это в сравнении со мной, конечно. А вообще, он тоже ничего. Из общей массы хамья и деревенщины выделяется. А иначе и быть не могло. Разве я стал бы с ним общаться?
Что любопытно, девочкам он нравится почти так же сильно, как и я, ну может чуть поменьше. Так что с Женькой и в приличный девичник сунуться не стыдно.
Но на этот раз не лежала у меня душа, к его Татьяне ехать. Сыт я уже по горло знакомыми её. И что в ней Женька нашёл? Конечно, грудь шикарная и прикид приличный, но в голове – хлам. И подруги её соответственно тоже, типа того будут.
А я терпеть не могу глупых. То есть я их терплю некоторое время, но это, как говорится, в зависимости от длины ног. А так – скука серая.
Любая только и знает, что глаза на меня таращить, да балдеть от моих рассказов.
- Ой, Олег вы, правда, в Штатах два года прожили? Представляю себе…
Дуры! Ну что они могут представить? Телевизор – весь источник информации. Дешёвка!
Мне, признаться, надоело каждый раз заново всё рассказывать (Подруги ведь меняются постоянно). Иногда так и подмывает вместо всей этой болтовни, предложить сто «баксов» и сразу к делу. Что любопытно, ведь ни одна не откажется а, сколько апломба при этом будет:
- Да ты что! Да за кого ты меня принимаешь? – и прочее в том же духе. А сама думает, небось: - Может, на две сотни раскручу!
Нет, я, конечно, не обобщаю. Есть наверно и другие девушки, вот только где? К Татьяне Женькиной другие не ходят.
Короче, плюнул я вчера на всю компанию, и уехал.
Ещё и с Максом поцапался напоследок. Но это уже его проблемы, не будет права качать. Собственно и драки не было никакой. Двинул я его в челюсть разок, да и всё. Он то, конечно, не посмел ответить.
Домой приехал – настроение дрянное совсем. Поставил кассету с «Апокалипсисом» Копполы , только тогда и полегчало малость. Там как вертолёты под «Полёт Валькирий» Вагнера вьетнамское село бомбить начинают, у меня аж дух захватывает. Сто раз уже видел, а ощущения всё те же.
Я кино очень люблю. Но так называемое «элитарное». Из друзей моих, само собой, никто в это не въезжает. А Женька, тот вообще думает, что я такие фильмы смотрю для имиджа своего. Осёл он! Стал бы я себя насиловать. Я «Земляничную поляну» или «Рим» могу в одиночестве хоть пять раз подряд посмотреть, и мне каждый раз не скучно будет. А его и на полчаса не хватит, даже ради приличий.
Обидно это.
Обидно чувствовать себя на порядок выше тех, с кем постоянно общаешься. Не из-за кино, разумеется, а вообще, в целом. Мыслю я не только шире и глубже, но и быстрее всех остальных. Пока до них дойдёт что-то, я уже далеко мыслями-то. Из-за этого между мной и друзьями моими, даже самыми близкими – пропасть. Вечно что-то недосказано, недопонято, и двусмысленность какая-то. От этого они, естественно, теряют больше меня. Поскольку мне от них всех и научиться то нечему вовсе, даже подсознательно перенять нечего.
В целом парни они все толковые, хоть звёзд с неба и не хватают, привязался я к ним крепко. Взять Женьку: если пару дней не видимся, вроде, как и скучаю без него, но стоит пообщаться часок, и меня уже тянет на волю, подальше от его узкого и приземлённого, чисто бытового мировоззрения.
А про подруг разных и говорить нечего. Все они одинаково бестолковые. Только цветом волос и фигурами отличаются, да и то не всегда. Цели их, как правило, низменны и корыстны, а интересы – бесхитростны. Было, правда, одно исключение с полгода тому назад. Но на то оно и правило, чтобы из него были исключения.
Звали ту девушку – Катя. Мне её Игорь, Женькин брат двоюродный подогнал. Новый год вместе отметили.
С ней я себя как-то иначе чувствовал, чем с другими. Более доверительно, что ли. Причём, сам толком не понимаю почему. Несмотря на эффектную внешность, была Катя какая-то заторможенная, дикая, как загнанный в угол зверёк. И стеснительная. Вот уж что редко встретишь в наши дни. В детстве у неё там проблемы были с отцом и матерью, точно не помню. Словом – находка для Фрейда .
На что я в первую очередь тогда купился, так это на стопроцентное её бескорыстие. С самой первой встречи я сразу понял, что ей от меня ничего не надо, в смысле благ земных. И так мне от этого хорошо было, что я и событий форсировать не стал, ни на чём не настаивал.
Теперь уж вижу – зря! Расстались мы. Сомнения её вечные, да проблемы неразрешимые достали меня окончательно. А тут ещё и Алёна подвернулась, манекенщица из Дома моды, ноги от шеи. Я и слинял не попользовавшись.
Я о Кате и не вспоминал всё это время. А на днях увидел ее, с каким то типом и аж загорелся. Первый раз со мной такое, странные ощущения. Ночь промучился, не спал.
Интересно – быстро это пройдёт, а?
9
«Ничего не требуйте более определённого вам».
Евангелие от Луки 3:18
«Она была во власти простых эмоций и бесхитростных горестей, никак не могла понять, что счастье – не стабильное состояние, а лишь зыбь на воде…»
Э. М. Ремарк «Тени в раю».
Чего Катя действительно не ожидала, так это его прихода. Это уж точно. Олег на удивление был краток. Не распространялся на отвлечённые темы, как это он умеет и любит, а просто сказал, что соскучился, что сознаёт ошибки, которые совершил, и что-то там ещё в том же духе. Катя его не слушала.
А ведь ещё три месяца назад она наверняка расплакалась бы у него на груди от счастья. Она тогда от души желала точь-в-точь этого. Что бы вернулся к ней и говорил такие слова.
Сейчас – совсем другое дело. Катя чувствовала, что она не то чтобы не рада Олегу, а просто его приход ей «никак». Пришёл и пришёл, никаких эмоций.
Олег, помнивший их прежние встречи, такого отношения к себе явно не ожидал. От того, в общем-то, и разговор у них нормальный, по душам, не состоялся. А какой-то поверхностный и бестолковый, с затянувшимися многочисленными паузами, которые каждый раз приходилась обрывать Олегу.
Катя, выглядела отчуждённой и была инертна. Её этот разговор не интересовал, и она не старалась делать вида, что это не так.
Олег был обескуражен. Он не привык к такому обхождению, но не знал, как ему быть в сложившейся ситуации. Он попробовал произнести длинную тираду, задеть Катю за живое. Но чем больше он говорил, тем больше убеждался, что Катю не интересует ничто из сказанного. Речь его получилась скомканной. Он пребывал в полной растерянности.
Когда он ушёл, Катя заплакала. Это было естественным её состоянием в последнее время. Она ругала себя, что зря так поступает с Олегом, ведь такой парень. Сам пришёл, а ей хоть бы что.
Павел вчера накричал на неё…
Уже столько дней все их встречи и разговоры заканчивались одинаково – слезами. Она старалась быть послушной, нежной, беззаботной, не получалось. Павел видел только итог, не хотел вникать в суть её проблем, злился каждый раз и ругал её. Это было нестерпимо.
А сегодня утром, когда она позвонила ему на работу, даже слушать не стал. Сказал только:
- Я занят, - и положил трубку.
Слёзы душили Катю, переходя в нервное рыдание. Что ему трудно было сказать хоть одно доброе слово? Он считает, что она такая дура и не понимает ничего? Зачем трубку бросать? С Лариской своей, так не поговорит. Она ему быстро мозги вправит. А с ней, с Катей, можно, да? Как с тряпкой обращается. Разве такой он раньше был, особенно тем летом?
А то лето вспоминалось Кате постоянно. Она его так и называла про себя – «то лето». Хотя прошло только несколько месяцев, казалось,что целая вечность разделяет их встречу с днём сегодняшним.
Катя постоянно загружала себя мыслями о Павле. Почему он так изменился? Почему так относится к ней? Видит же, что она готова для него на всё. На любые унижения, на любые поступки, за один только добрый взгляд, за одно ободряющее движение, за короткое слово понимания.
Видимо причина одна – сама Катя. Её глупость, мнительность, навязчивость, в конце концов. Мужчины так боятся быть зависимыми. А у Павла к тому же ещё и семья.
Сколько раз она обещала себе, что не будет ему навязываться. Не будет звонить каждый час, умоляя о встрече и провожать взглядом на проходной после работы. Сколько раз обещала себе, но обещаний ни разу не выполнила. Злилась, плакала, но по-прежнему и звонила, и встречала.
Она просто обложила Павла неустанным вниманием, от которого ему невозможно было скрыться. Понимала это, но иначе не могла. Существование без Павла было невозможно.
Надо взять себя в руки, а то он скоро возненавидит её по настоящему.
Надо стать более раскованной, более независимой. Независимой, прежде всего от собственной мании любви.
У неё должна быть личная жизнь и без Павла, какие либо интересы. Впрочем, какая жизнь? Когда она последний раз с кем-нибудь общалась? Не вспомнить, вот до чего дошла. Даже Татьяну, с которой столько лет дружит, Катя теперь почти не видит. А общение, какое стало – так, «здравствуй – до свидания». Та наверно чувствует, что с Катей творится что-то неладное, но в душу не лезет, ждёт объяснений.
- Всё, хватит хоронить себя заживо! Буду ходить на дискотеки, а то уже забыла, что это такое, в двадцать-то лет! С Татьяной само собой поступила неправильно. Уж кто-кто, а она имеет право знать, что со мной происходит. Ведь ближе неё здесь никого нет. Да и Олег, объявившийся так внезапно, тоже как нельзя кстати, - так думала Катя, в глубине души сомневаясь, получится ли.
Первый раз Кате по настоящему полегчало, когда она всё рассказала Татьяне. Не торопясь, по порядку, не опуская никаких подробностей. Татьяна не удивилась, заявив, что стоило ожидать чего-нибудь подобного уже давно. Посоветовала не принимать так близко к сердцу, попробовать отвлечься, развеяться.
Катя соглашалась с подругой. Но то было на словах, на деле это оказалось намного сложнее.
На дискотеках, раньше столь любимых ею, танцевать с парнями не хотелось. Они её раздражали. Все их намерения Катя без труда читала по лицам. Ей становилось противно. Шумные студенческие компании она стала оценивать скептически, и твёрдо приходила к выводу, что всё их веселье – есть просто большая непрерывная пьянка.
Татьяна говорила, что Катя рассуждает как пенсионерка, что нельзя быть такой предвзятой, что во всём она специально ищет только плохие стороны. Сама же Татьяна всё время пыталась отвлечь Катю от мрачных мыслей, не отходила от неё ни на шаг, жертвовала собственными интересами.
И это тоже раздражало Катю.
Словом, болезненное угнетённое состояние прогрессировало, и она вновь позвонила Павлу.
Они не общались больше недели, но он даже не поинтересовался, чем она занималась всё это время.
Катя была в отчаянии, вновь много плакала и решила, во что бы то ни стало встретиться с Павлом и всё ему сказать. Сказать, что ей надоела такая неопределённость. Что он её не любит и не жалеет даже. Что он эгоист и подлец!
Сказать-то сказать, но что потом?
А может Павел только и ждёт повода. Вдруг не захочет её больше видеть. Как Катя будет тогда без него? Даже думать об этом страшно. Нет, ничего такого делать нельзя. Только себе хуже.
Татьяна говорит:
- Заставь его ревновать и чувства вновь проснуться. Мужики все такие.
Может и правда? И она вспомнила об Олеге.
10
«Любить, это значит пребывать в таком иррациональном состоянии, когда хочешь во что бы то ни стало заплатить чудовищную цену за ветку цветущей вишни, которую тебе должны были бы великодушно приносить в дар…»
Р. Олдингтон «Сущий рай».
Если всех девиц, которые бегали и продолжают бегать за мной по сей день поставить в ряд – длинная получится очередь. Да и выбор шикарный. А я веду себя как последний идиот! Сам это понимаю. Но что обидно – другие тоже понимают.
Игорь и тот вчера шуточку отпустил, мол, попался дружок на удочку.
Чувствую, что с Катей что-то творится, но понять не могу с чем связанно. Чуть что не по её – бесится. Но выглядит во гневе… Не опишешь словами, только самому видеть надо. Как волосы развеваются, как глаза блестят от возбуждения и негодования. А сколько при этом сексуальности!
Раньше она такой не была. Голоса никогда не повышала. Да что там голоса, затюканная была до неприличия. Чуть что, сразу плакать мне в грудь. Не успевал рубашки менять от слёз её мокрые.
Теперь она совсем другая. Решительная какая-то, да и кажется мне, злобная не на шутку. Того гляди укусит. Впрочем, сам то я не против быть укушенным.
Откровенно говоря, перемены в ней мне по нраву. Раньше Катю в ресторан сводить была целая проблема. Глупенькая, всё боялась меня в растраты ввести. Слава богу, сейчас нет таких проблем и предрассудков. Мне это только в радость. Денег я считать не привык, с самого детства.
Мать у меня переводчица профессиональная, отец в старые времена на дипломатической службе был. Седьмой и восьмой классы свои я в Вашингтоне учился, мы там два года всей семьёй жили. Потом ещё год в Канаде.
Теперь отец – эксперт по внешнеэкономическим связям крупной столичной корпорации. Большими деньгами ворочает. Помог и мне на ноги встать, дело своё открыть. Живу – не жалуюсь. Квартиру купил трёхкомнатную в сталинской высотке – больше ста метров, «Вольво» последней модели, да и на мелкие расходы остаётся. Ни в чём себе не отказываю.
Катя всё обо мне знала и раньше, но денег моих тратить всё равно боялась. А я в то время и не настаивал.
Теперь же мне всё время хочется ей что-нибудь подарить, чем-нибудь удивить и обрадовать. Просто не сидится мне на месте без покупок для неё. Она ведь в бедности росла, ничегошеньки не видела в детстве. Так пусть хоть молодость свою проведёт достойно.
Такой девушке и одеваться надо поприличнее. Сколько я девиц весьма посредственных встречал в таких нарядах, закачаешься!
Ну да это дело поправимое. С моими деньгами и при её внешности проблем не будет. Месяца не пройдет, как одену её по самой шикарной мерке, не считаясь ни с какими средствами. Сам этого хочу, и просить не стоит.
На днях Кате плащ купил в модном итальянском салоне белый-белый. Боялся, откажется. Но она очень обрадовалась. Мне приятно было. Да и сама она теперь, я заметил, в магазинах на цены перестала боязливо и подозрительно посматривать, радует меня такая перемена.
По вечерам в лучшие клубы и рестораны Москвы ходим. Местная публика Катю глазами пожирает. А девицы интересуются – с кем это Олег сегодня пожаловал. Оценивают.
Я думал Катя нервничать как всегда будет, но она на удивление держится спокойно и уверенно, даже чересчур. Девицы фыркают, а мужики из завсегдатаев, те понимают, Катя хоть и без «брюликов» в ушах, но поинтереснее их кошек облезлых да крашенных будет. Приятно мне в такой ситуации находиться, чего тут скрывать.
Только вот какая-то она напряжённая вся. Искренность в словах и поступках улетучилась. Вижу, перебарывает себя частенько, делает как надо, а не как хочется. Это тревожит меня, впервые я так к девушке прикипел.
Когда прощаемся, чувствую, что целоваться не хочет. Вроде и не стоило бы мне тогда самому лезть, да разве от таких губ откажешься! До утра их вкус неповторимый ощущаю. Прям хоть зубы не чисть. Совсем я, видать, чокнулся.
Друзья не узнают меня. Да что там друзья. Я, признаться, и сам себя не узнаю. Вот что с нормальным человеком настоящий интерес к обычной девушке может сделать! Хотя зря я так, девушка как раз необычная. На обычную я бы так не запал. Но положение моё такое больше радости приносит, нежели огорчений.
Женька уже месяц по подружкам нашим общим один таскается. А мне только пальцем у виска крутит. А я ему сказал как-то:
- Ещё раз такой жест увижу – палец сломаю к чертям собачьим!
И вижу – поверил.
Недавно Кате новые духи купил, самый большой флакон. Она как-то упомянула, что ей этот запах нравится. Для меня это как руководство к действию. У неё в институте не каждый профессор получает в месяц столько, сколько они стоят. Это её к счастью не смутило, духам она очень обрадовалась.
Весь вечер чувствовал я, что её заботит что-то. Спросил напрямую и был несколько обескуражен ответом. Катя попросила денег. Было ей неловко чуть-чуть, не привыкла она денег просить, это же не подарки. Хотя и подарков она тоже сама почти никогда не просила. Сам я их делал. Но в этот раз пересилила себя, видно очень деньги нужны. Я успокоил её, как мог, ничего страшного не произошло, мне ей помочь в радость. Правда, таких денег с собой не оказалось, поиздержался я малость в последнее время. Но ведь не скажешь ей об этом. Подумаешь – проблема! Мне «бабки» найти – только номер телефона набрать. Я, конечно, не самый крутой, но жить умею это точно.
Единственное, что угнетает меня – это её холодность.
Я то уже выть готов от желания. Хочется постоянно до неё дотрагиваться. То по волосам рукой проведу, то по лицу, то к себе прижму, вдыхая соблазнительный её аромат. Вот до чего дошёл уже. Неймётся мне, с ума схожу, наверное.
А она сдержанная такая, неприступная. Сколько можно терпение моё испытывать! Я так скоро уважать себя перестану. Кому расскажи – не поверят, засмеют! Но главное, мне на всё это плевать, и на себя, и на других, и на уважение.
Вот дела!
Макс недавно в одной компании заикнулся, что, мол, за такие «бабки» как я трачу на Катю, он бы пол-Москвы отымел. Так я его чуть не задушил. Пусть Женьке с Игорем спасибо скажет, оттащили меня вовремя.
Но я должок всё равно верну. Обнаглели! Вякают не подумав. Моя вина – сам их распустил.
11
«Она ещё не представляла себе, что именно предпримет, но ей было достаточно знать, что она в силах что-то сделать, теперь всё казалось ей не таким уж невыносимым. Она не боялась несчастья, слишком долго она прожила с ним бок о бок, приспособившись к нему. Счастье её тоже не пугало, как многих людей, которые считают, что они его ищут».
Э. М. Ремарк «Жизнь взаймы».
Катя не понимала, зачем она это сделала…
Олег, этот самоуверенный тип, чуть не умер от счастья, когда она сама разделась. Так трясся, как будто не мог никак поверить внезапно привалившему ему счастью. Близость получилась какая-то быстрая, и вроде как неумелая. Что в нём другие девушки находят?
Физически он сложен, конечно, неплохо, разговорчив, умён, да и наличие денег – дело не последнее. Так и сыпет ими налево и направо. После такой его расточительности, Катя стала ощущать себя как бы чем-то ему обязанной.
Отношения с Павлом всё глубже заходили в тупик, и никакого прояснения в них видно не было. Добавились ко всему этому ещё и проблемы с учёбой. За весь сентябрь и октябрь Катя не была в институте и десяти раз.
Она не придавалась длительным рассуждениям об Олеге, а оказалась в постели с ним спонтанно, необдуманно, и в какой-то степени даже случайно.
Удовлетворения она не получила ни душевного, ни физического, и от этого страдала ещё больше. Почувствовала себя после содеянного грязной, мерзкой. И всю накопившуюся за последние месяцы злость, раздражительность и недовольство выплеснула на Олега, как ушат холодной воды.
Ругала его, оскорбляла, унижала всячески, особенно не стесняясь в выражениях. А он смотрел на неё полными ужаса и непонимания глазами и молчал, не в силах ничего ответить.
Высказавшись, Катя быстро оделась и, хлопнув дверью, ушла из этой сытой, богато обставленной, но ужасно чужой квартиры.
Она стремительно шла, почти бежала по Котельнической набережной и плакала навзрыд. Порывы сильного ветра подхватывали её слёзы на лету, а случайные встречные прохожие удивлённо смотрели ей вслед.
Почему у всех жизнь как жизнь, а ей суждено так мучиться? Вырвавшись из родного, но во многом ненавистного Намангана, Катя надеялась обрести в Москве новую жизнь. Но разве такую?
Страдания и унижения детства ей казались теперь наивными и несерьёзными переживаниями по сравнению с тем, что она испытывала сейчас. Как интересно другим людям удаётся держать себя в руках? Скорее всего они просто не испытывали того, что выпало на её долю. Даже матери было, всё-таки легче, ведь у неё были дочери, и она могла отвлечься от своих страданий на них, а Катя одна, совсем одна.
Павел, она знала, уже почти развёлся с Ларисой. Но почему же он не зовёт её? Ведь Катя так ждёт. Она готова делать для него всё, лишь бы только быть рядом. Она знает, каким он может быть нежным, добрым, ласковым. Это нервная обстановка последних месяцев выбила его из колеи. Он нужен ей, и она нужна ему. А как же иначе?
Зачем сорокалетний мужчина разводится? Чтобы быть одному?
Но он такой неустроенный, нехозяйственный, один не протянет долго. А Катя с детства привыкла к любой работе. Она сможет окружить его настоящей женской заботой, о которой он и мечтать не мог. А если он боится каких-то обязательств, так это напрасно. Катя ни на что не претендует. Замуж за него не просится, может жить просто так, как это сейчас говорят – в гражданском браке.
К частым сменам настроения Павла Катя почти привыкла. И в те редкие минуты, когда он бывает нежен и заботлив с ней, она испытывает такое огромное счастье, что трудно себе представить большее.
И ожидание этого счастья – весь смысл её существования.
Она не задумываясь ни на минуту, может сказать, что готова к любым с ним отношениям вечно. Что сможет подстроиться и привыкнуть. Постарается понять Павла, не замечать мелких обид. И отношением своим – изменит и его самого.
Вот и Татьяна поначалу скептически отнеслась к их взаимоотношениям, но в последнее время видимо тоже поняла насколько это у Кати серьёзно. Теперь только и говорит, мол, старайся не воспринимать обиды близко к сердцу, больше внимания и терпения.
Олега же только и знает, что поливает почём зря. Дескать, и самовлюблённый он, и самоуверенный слишком, напыщенный, и вообще «поматросит и бросит», все они богатые такие. Да и мозги у него – с уклоном чуток. Начнёт что-нибудь умное рассказывать, так половина и непонятно.
Что особенно странно, Кате всегда казалось, что Олег нравится Татьяне. Не хочется о лучшей подруге плохо думать, но может она и ругает его при Кате, чтобы себе заполучить? Впрочем, бог ей судья. Это не её проблемы кто кому нравится. Не до того сейчас.
Правда, вольно, не вольно, но Олег стал и её проблемой. Она поняла, какую непростительную глупость совершила. Дала ему шанс поверить. Шанс, за который он теперь ухватится двумя руками.
Катя с ужасом подумала – вдруг каким-то немыслимым образом до Павла дойдут слухи, что она была с Олегом.
Господи, какая она всё-таки глупая и легкомысленная! Не умеет просчитывать последствия. Все поступки подчинены сиюминутным, зачастую совсем не оправданным решениям. Вот с Олегом, зачем ей это было нужно?
Здравый смысл подсказывал Кате, что до Павла всё это дойти не должно, ведь общих знакомых у них с Олегом нет. И всё же маленький червячок сомнений грыз – а вдруг? Главное, в случае чего – не подавать вида, что слухи её тревожат. Только тогда Павел может успокоиться и поверить ей.
* * *
Катя летала, словно на крыльях. Павел сказал, что ушёл бы от Ларисы, да вот только некуда.
И всего-то?
Снять квартиру в Москве сейчас не проблема, только плати. Хватит им на двоих и однокомнатной. Сегодня же надо попросить у Олега денег.
Катя поймала себя на мысли, что её совсем не мучат угрызения совести в отношении Олега. Она так была увлечена идеей срочно снять квартиру, что даже не думала, как объяснит Олегу про понадобившиеся деньги.
Брала она и раньше у него, но по мелочам, сам давал. А собственно, зачем объяснять? До сих пор он ни разу не спрашивал. А если и спросит, можно придумать что-нибудь. Можно вообще не загружаться этой проблемой, просто сказать ему:
- Надо и всё тут. А не можешь помочь, так и скажи…
Знала, что тот в доску разобьётся, а денег даст. И любопытство своё по поводу их предназначения при себе оставит.
Лишь бы только Павел не заартачился. Ему то, что сказать? Он то наверняка поинтересуется, откуда деньги.
Говорят, любая женщина при желании может, что угодно преподнести как должное. Она не хуже других, верно?
12
«Пропасть, в которую ты летишь – ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в неё падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение».
Д. Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи».
Оксана говорила с обескураживающей прямотой. Павел Андреевич никогда и не подозревал, что она так может. Оказывается, он напрасно считал дочь непонимающим ничего ребёнком. Открытие это было ему не совсем приятно. Особенно её слова про то, что у сорокалетних так часто бывает, это период такой кризисный, против природы не попрёшь. В этом возрасте мужчины ведут себя как подростки в период полового созревания. Откуда она всё это знает?
Дочь, не моргнув и глазом, спокойным, деловым тоном сказала, что он поступит глупо, если уйдёт от матери. Ну, переспал пару раз с молоденькой. С кем не бывает? Начнёт стареть, кому он тогда кроме жены нужен будет? Да через год его молодка найдёт приемника, и поминай, как звали!
Словом, прочистка мозгов получилась – лучше некуда. Целую лекцию прослушал Павел о психике и сексуальности сорокалетних мужчин, и о негативных последствиях необдуманных разводов в кризисном возрасте. И от кого? От своей шестнадцатилетней дочери! Чёрт знает что такое!
Павел вдруг с неприятным чувством осознал, что особенно никогда не интересовался дочерью, несмотря на то, что очень её любил. То есть он, конечно, интересовался, да как видно не тем. Лелеял образ вечного ребёнка. А она незаметно для него выросла. Вон уже какая взрослая. А рассуждения, каковы? И не заметишь, как станет вроде Кати. Катя… Неужели и у его Оксаны через пару лет может такое произойти? Аж не верится. Впрочем, почему через пару лет? Он много раз читал и слышал, что молодёжь сейчас пошла ранняя, что половой жизнью начинают жить в тринадцать-четырнадцать лет. Из-за нагрузки на детскую ещё психику и возникают конфликты в семьях, на первый взгляд благополучных вполне. Слышать то он слышал, но думал об этом абстрактно. И мысли о собственной дочери на этот счёт ему никогда не приходили в голову.
А вот теперь, после разговора с Оксаной, который она сама и завела, Павел задумался. Его просто распирало от беспокойства. Он совсем не знал, чем живёт его дочь. С кем общается, дружит, как проводит время вне дома и семьи?
Интересно, чтобы он подумал, если бы узнал, что Лариса ещё полгода назад купила дочери противозачаточные таблетки, так на всякий случай. А главное, посоветовала быть поразборчивее и не торопить время.
Вряд ли Павел счёл бы разумными эти меры. Но он ничего не знал. А мужчины, как известно, чувствуют себя намного спокойнее, когда не знают того, чего им знать и необязательно.
На днях Катя сделала ему обескураживающее предложение – снять квартиру. Павел даже рассмеялся. С его то зарплатой? Но Катя что-то долго и невнятно объясняла о какой-то своей внезапно объявившейся родственнице, которая уехала на год заграницу, а квартиру сдавать чужим людям не захотела, и та теперь пустует. Хоть и однокомнатная, но тоже ничего.
Павел с детства не верил в чудеса, да и не любил их.
Была во всём этом какая-то фальшь, но большого значения он этому не придал. Его смущало другое. На словах он много рассуждал о том, что бросил бы Ларису, если б было, где жить, и ему, признаться иногда так и самому казалось, что он действительно способен уйти. Но когда дошло до дела, Павел запаниковал. Как он будет без Ларисы? Он так к ней привык. Он без неё никуда, да и не мальчишка уже, сорок лет это рубеж. Рубеж чего? Наверно именно в этом возрасте мужчине предоставляется шанс изменить свою жизнь. В последний раз начать всё с начала в работе или семье. Павел знал случаи разводов между людьми постарше, но на то были, наверное, другие причины, не об этом сейчас.
Как жить дальше? С Катей? Одному? Одному, конечно, неплохо бы пару месяцев покантоваться. Очахнуть от трудовых и домашних будней. Заманчиво…
А с Катей? Она же ребёнок совсем. Да и вдруг всё пройдёт через год, другой, как Оксана говорила. Вспомнив о дочери, Павел недовольно хмыкнул. Или Катька вдруг опомнится. Ведь не может же быть, чтоб это у неё навсегда. Приятно об этом думать, конечно, но надо посмотреть правде в глаза. Он и сейчас не бог весть что, а через пяток лет? А через десяток? Катька только в самом соку будет…
- Навязалась на мою шею, чёрт возьми, - думал Павел, - Как всё хорошо без неё было. Впрочем, так ли уж хорошо? Стоит ли обманывать самого себя? То, что спокойно было и размеренно – это да. Но вот хорошо ли?
Павел вспомнил первые дни после знакомства с Катей. Как летал он словно пацан влюблённый. Как ждал встреч с замиранием в душе, как мчался покупать цветы и безделушки. Как неистово предавался любви с ней, любви, на которую и не рассчитывал даже в фантазиях своих. От мыслей этих мороз шёл по коже.
Правильно говорят французы, что роман с женщиной оставляет приятные воспоминания только тогда, когда вовремя заканчивается. Но это у них, у французов всё так просто.
С этим трудно не согласиться. Закончись всё у них с Катей пару месяцев назад, седой и сгорбленный на смертном одре Павел с улыбкой и наслаждением вспоминал бы её. А так, что ему по существу предлагается? Сменить один плен на другой. Всякие глупости про сладкий плен Павел не воспринимал всерьёз. Та же зависимость, только от другой, помоложе. Надо ли ему это?
Катя и правда стала его тяготить. Его раздражали вечные её вопросы, на которые не существовало ответов. А эти типично женские собственнические замашки? Вторая Лариса, да и только! Но вот так взять и порвать с ней у Павла не хватало духу. Дело было не только в том, что как женщина Катя давала ему несравнимо больше Ларисы (Лариса никогда в жизни не была так раскована и страстна с ним, да и женственности ей явно не хватало в общении). Только с Катей он мог чувствовать себя самим собой, не играть роль, не притворяться. Привыкший с детства скрывать ото всех свои чувства и переживания, Павел впервые в жизни смог дать им волю. Только с Катей он позволил себе полностью расслабиться, не думать о последствиях слов и поступков, от души радоваться или злиться. Напиться пьяным или читать стихи. Ударить её если очень хочется или же целовать ей ноги, не боясь быть неправильно понятым. Не бояться навлечь на себя элементарное женское призрение. А это всё по большому счёту значило для него немало.
Льстило Павлу и то, что наконец-то его любят.
Любит безраздельно и всепоглощающе молоденькая красивая девушка, от знаков внимания которой не отказался бы ни один мужчина на свете! Значит, не так уж плохи его дела. Значит, что-то он всё-таки представляет собой, как мужчина и как человек в целом.
Вот только счастливый союз возможен по его убеждению, когда и мужчина, и женщина – оба способны дать друг другу многое. А что он может предложить Кате? Житейский опыт? Хозяйственные навыки? Надёжную опору в жизни?
Опыт его мизерный и весь воплощён в Ларисе. (Он никогда не говорил Кате, что она – вторая женщина в его жизни после жены. Больше за все эти годы не было ни одной, и Павел этого откровенно стеснялся). Хозяйственным его можно было назвать с большой натяжкой, всё в доме лежало на плечах Ларисы. Надёжность в жизни? Но может ли быть надёжен человек, который сам не знает, чего хочет от жизни. И даже в мелочах к сорока годам не определился. Да, наверно и не определится никогда, поскольку не умеет, не привык. В семье всегда и всё решала Лариса, а он только соглашался. Часто он был не согласен внутренне, но всё равно, мысль что-то решить самому Павлу казалась глупой. А если решение окажется неверным, что тогда?
А Катя? Что кроме своего молодого и изумительно прекрасного тела, может дать она? Неуверенность и мнительность? Нервозность и потребность в постоянном утешении?
Нет уж, роль опекуна и утешителя не для Павла!
Казалось, у них нет совместного будущего. Но в то, что Катя исчезнет из его жизни навсегда, Павлу не хотелось верить. Как он будет без неё? Опять серость и обыденность? Тупая тоска, боль нереализованных желаний и упущенных возможностей? Зависимость от семьи и обстоятельств?
Павел не находил выхода, и собственное бессилие угнетало его.
13
«Я упивался моими страданиями, несмотря на всю их мучительность…
Мне хотелось, чтобы ещё прочнее вбились в меня гвозди, которыми прикреплена ко мне память о ней».
М. Пруст «Содом и Гоморра».
Татьяна, конечно, девушка интересная во всех отношениях. И хотя мысли мои крепко заняты другой, кажется, придётся снизойти. Больно открыто липнет ко мне. Да и о Кате информацией немалой располагает. Как-никак четвёртый год в лучших подругах числится. Хотя женская дружба – дело известное. Грош ей цена, когда мужчина приличный на горизонте появляется, а тем более я.
А Катя последнее время совсем меня избегать стала. Забыть бы о ней, и дело с концом! Но не в моих это силах! Как представлю себя без неё, так хоть на стену лезь или волком вой! Она одна ещё и поддерживает у меня маломальский интерес к этой жизни. Остальное всё – безлико, противно и обречено.
Вот чего всерьёз опасаюсь, так это «крышей поехать». Невыносимым становлюсь, придирчивым. Люди меня стороной обходят. В том числе и те, которые в былые времена сами искали общения со мной.
Характер у меня и раньше не сахар был, но видит бог не до такой же степени! Самому за себя страшно становится. Сейчас я когда не в духе (а это, надо признаться, почти всегда значит), в любом взгляде ищу вызов или неодобрение, в любом слове – намёк. А мне в таком моём состоянии только дай повод – в миг разделаюсь! Вот и сторонятся нормальные люди. Женьке или Игорю звоню, так и те отмазки ищут, чтобы не встречаться, боятся мерзавцы!
* * *
А с Татьяной, как по писанному получилось, и от того сразу противно стало. Всё в ней наружу. И чувства, и мысли, и радость собачья. Так и кажется, потрепи её по щеке – хвостом завиляет. Про Катю мне естественно выложила всё, что знала, в первый же день, не вылезая из-под одеяла.
Я по началу не поверил совсем, думал специально наговаривает, страхуется, даже оплеуху отвесил, но потом смирился. Где-то помню, читал, что мужчина бьёт женщину от бессилья своего. Раньше я с этим не вполне согласен был. А теперь понял – точно так и есть.
А Татьяна, стерва, ещё и маслица в огонь – не веришь, так вот тебе и телефончик его, и адресок, хочешь – запиши.
Пиши, не пиши… Что за жизнь теперь? Лучше б не знал ничего!
* * *
Раньше думал разговор этот с Катей – осилю. Готовился заранее. Главное что? Тон спокойный, взгляд уверенный. Пора определиться, расставить всё по своим местам. Знать бы еще, какие места свои!
На деле, разумеется, всё иначе вышло. Я унижался, уговаривал, рыдал, объяснял, а она смотрела отрешённо в сторону, будто и не слушала вовсе.
К тому, что я всё знаю о Павле, отнеслась спокойно, не поинтересовалась даже от кого. Высказала сожаление о доставленных мне неприятностях. (Боже мой! Она называет это неприятностями!). Сказала, что ей наверно не стоило обнадёживать меня, и тем более спать со мной, что видимо я, неверно оценил её опрометчивые поступки, что со мной у неё всё это было, только из-за проблем с Павлом, которого она очень любит. И за всё это она просит у меня прощения. Я очень хороший, и девушкам нравлюсь, так что проблем быть не должно, а ей я не нужен. И видеть меня она больше не хочет, потому что я – вечное напоминание ей об её ошибках.
Говорила холодным безразличным тоном, без эмоций, что выглядело устрашающе. Я в миг холодным потом покрылся весь. Рубашка на спине – хоть выжимай. Я в ту секунду искренне пожалел, что наделён слухом. Лучше быть глухим, чем слышать такое!
Я – напоминание об ошибках! И не стерпел. Сколько можно держать всё в себе? Нервишки то не железные! И я кричал на Катю, оскорблял и глумился над ней и её переростком Пашкой, над прошлым её и будущим, которое расписал в самых неприглядных тонах.
Катя слушала молча, не единым движением не выдавая своих эмоций. Потом встала и спокойно объявила, что не обижается и уходит.
Мой тон в один миг изменился. К горлу подкатил огромный комок, который я казалось не в силах выдохнуть. Я внезапно осознал, что она и правда сейчас уйдёт. Навсегда. Но ведь я ничего ещё не успел сказать. А должен так много – о себе, о нас, о будущем. Сказать, что готов на всё. И даже, о ужас, на Пашкино существование. Что куплю им квартиру, только бы изредка видеться с ней. Что она не должна так поступать со мной. Что она – единственное, что у меня есть в целом свете! Я унижался, я рыдал, я хватался за неё руками, как хватается утопающий за плывущую ветку, которая он знает не в силах удержать его на воде, но он всё равно хватается и тащит эту ветку за собой на дно.
И Катя испугалась. В какой-то момент она поняла, что я как веточку вот-вот утащу её на дно. И она не ушла.
Не ушла в ту минуту. Осталась, чтобы успокоить меня, вывести из состояния полного сумасшествия. И лишь через час, когда я ослабевший и ничего не соображающий, трясущимися руками держал чашку приготовленного ею кофе, Катя встала и, попрощавшись, ушла. А я так и остался сидеть за столом, ещё потом, долго глядя в чашку, где плескался остывший кофе.
Господи! Ужель не видишь ты страданий моих? Я заслужил их? Так накажи, как будет угодно тебе! Только вычеркни эту женщину из жизни моей, будто и не было её вовсе. Никогда не было!
* * *
Такого рассвета признаться не припомню. Была суббота, и проснулся я оттого, что невыносимо яркий пучок света, пробившийся в узкую полоску между шторами, падал мне прямо в лицо. Как волной тёплой и мягкой обдавал. И стало мне так хорошо, что захотелось вдруг выбежать на балкон и хлебнуть глоток морозного осеннего воздуха, улыбнуться ясному утреннему небу. И хотя я не сделал этого, ощущение радости, объявшее меня, не проходило. Будто изменилось что-то за эту ночь и теперь торопится обрадовать меня этим изменением.
А пришедший на память вчерашний разговор с Катей неожиданно не защемил душу, не обрушился на сознание тяжкой действительностью. Мало того, появилось ощущение, что и разговора того неприятного не было. А всё это сон. Кошмарный сон. И уверенность эта росла, наполняя душу надеждой.
Ничего уже не могло испортить мне хорошего настроения этим утром. Даже эта дурацкая шутка, отпущенная Игорем. Несмешная и не остроумная, как ему наверно показалось. Правда, я не разозлился совсем, а просто выругался и трубку повесил.
Когда вахтёрша в общаге где живёт Катя отказалась меня пустить, мотивируя это тем, что никакая такая Алексеева Екатерина в сто девятой комнате не живёт и не жила никогда, я стоял и моргал глазами как последний лопух. До меня просто не доходило, что она имеет в виду. Я спросил, могу ли в таком случае пройти к Полянской Татьяне? На что бабка с жандармской непреклонностью сообщила, что та вышла минут двадцать назад, видимо в магазин.
Я решил подождать Татьяну и уселся на старый стул в холле. Но постепенно меня охватила необъяснимая тревога, я вышел на улицу и направился в сторону Универсама, в надежде встретить Татьяну по пути.
- Олег! – я обернулся и увидел, как она идёт ко мне сама. Она поцеловала меня в губы и сразу защебетала:
- Я в верхний магазин ходила, там молоко всегда в пакетах бывает. Куда ты пропал? Вчера весь вечер звонила.
Лицо её сияло от удовольствия, и я на секунду почувствовал себя неуютно, потом спросил:
- Куда Катя делась, Тань? Бабка на вахте бубнит что-то невразумительное. Мне с ней поговорить надо срочно.
- Какая Катя? – искренне удивилась Татьяна. Я разозлился и сбросил её руку со своего плеча.
- Не валяй дурака! Алексеева Катя, соседка твоя.
- Ты что очумел? – рассмеялась Татьяна, - мою соседку Марина зовут, забыл что ли? Она ещё вчера к тётке в Подмосковье уехала.
Я посмотрел на Татьяну слегка обалдевшими глазами, но промолчал. Я ещё не мог всё толком уразуметь. Но откуда-то вдруг пришла уверенность, что Татьяна не врёт. Не знающий ещё, что предприму я, не попрощавшись, направился к своей машине…
Лишь сидя за рулем, я понял, что еду к Игорю. Ведь он был первым.
Его утренний звонок, пустой разговор о том, о сём. Потом я спросил, была ли вчера в институте Катя. Он удивился – какая Катя? Я принял его слова за неудачную шутку, обозвал его как положено и бросил трубку.
Игоря дома я не застал. И вообще промотался в пустую всю субботу. Смог встретить лишь Женьку вечером, но тот был изрядно навеселе и толком ничего я от него не добился.
В воскресенье я позвонил Игорю рано утром, но так и не смог объяснить ему, о какой Кате идёт речь. Он перебирал всех подряд, но я только злился. Это меня доконало, я был вполне созревшим для психушки клиентом.
Всё в моей квартире напоминало о Кате. В том кресле она сидела, из этой чашки пила, этим одеялом укрывалась. Предметы у себя в доме я воспринимал только в их непосредственном отношении к ней.
Я безумствовал. Пытался прилечь, расслабиться, обдумать действия, но подушка издавала неповторимый запах её волос. От всего этого действительно можно было свихнуться. Я метался на каждый шорох за дверью, на каждый телефонный звонок, рискуя поломать что-нибудь по дороге.
Мысли о Кате не давали мне дышать. Угнетало и то, что я никак не мог во всём спокойно разобраться. Все сговорились против меня – это было однозначно. Поговорю с Катей, потом со всеми сквитаюсь. Делать из себя объект для насмешек я никогда не позволял и теперь не позволю!
Когда в понедельник худенькая и курносая секретарь деканата вежливо сообщила мне, что Екатерина Алексеева никогда не училась на их факультете, у меня подкосились ноги. Видя мою растерянность, она предложила самому посмотреть списки студентов. Я отказался. Она виновато пожала плечами, хотела ещё что-то сказать, но смутилась, поймав на себе мой пустой взгляд. Потом, собравшись с мыслями, она предложила обратиться на другой факультет, может, я перепутал. Но я уже понял – это конец! Меня охватила паника.
Последний на кого я ещё мог рассчитывать – это Павел. Была у меня уверенность, что он один не станет мне врать. Мы не знакомы, никогда не виделись, и я вообще сомневался, знает ли он о моём существовании, но надеялся на него больше, чем на кого-либо во всём белом свете.
Вызвав Татьяну прямо с лекции, я сбивчиво стал объяснять ей про Павла, что она говорила, будто бы имеет его телефон и адрес. Татьяна лишь испуганно таращила на меня глаза, ничего как видно не понимая. Наконец, до неё кажется, дошло, что я интересуюсь тем самым Главным технологом, у которого она с Мариной проходила летом практику. Но она знала только место его работы, телефона же, и адреса тем более у неё не было.
Но это было уже неважно. Мои деньги и мои связи, безусловно, могут если не всё, то, по крайней мере, многое. Через час я уже знал домашний адрес и телефон Макарова Павла Андреевича. Жаль, что Катю не удаётся разыскать столь оперативно.
Жил он на другом конце города, и я летел туда как очумелый, рискуя столкнуться с каждой встречной машиной. Удивительно, но в аварию я не попал. Впрочем, спешка была не к чему. Дома никого не было.
Надо успокоиться немного, продумать разговор как следует, и заехать вечером, часов в семь. Так надёжнее.
Катя, что происходит?
Почему мир перевернулся так вдруг? Если кто-то отнял её у меня, то почему он не забрал память о ней? Ведь это – невыносимо! Она перед глазами постоянно. Каждый её жест, каждый взгляд, каждое слово…
Я едва успел нажать на звонок, как дверь открылась. Это была она.
Сердце моё ёкнуло и отпустило. Ноги стали ватными, ладони запотели. Уж кого-кого, но Катю я встретить здесь не ожидал. И не потому, что Павел женат, как я выяснил, просто начинал верить, что потерял её навсегда.
Катя смотрела на меня с нескрываемым интересом и даже, я бы сказал немного игриво, призывно. Всю бурю эмоций можно было прочесть по моему лицу, и я растерянно сдавленным тихим голосом выдавил из себя:
- Здравствуй.
- Здравствуйте. Мы разве знакомы? – голос показался мне чужим. Да и черты лица внезапно изменившимися. Я вновь растерялся. Это была и она и не она одновременно.
- Катя, что с тобой? – мне стало жарко, и я расслабил на шее шарф. Лицо горело, во рту пересохло, от чего голос стал неестественно хриплым.
Девушка улыбнулась, продолжая пристально меня разглядывать, как бы оценивая. Безусловно, это была не Катина улыбка, слишком вызывающая, много мимики.
- Это что – новый способ знакомства? Меня, молодой человек, зовут Оксана, в таком случаи. Вас интересует что-нибудь ещё?
- Макаровы здесь живут? – слегка откашлявшись, но всё равно хрипло, спросил я, не отводя от неё взгляда.
- Ну, мы Макаровы, дальше что? – продолжала улыбаться девушка.
- Мне Павла Андреевича.
- А, - слегка разочарованно протянула Оксана, - проходите. Пап, это к тебе! – крикнула она в пустоту, стрельнула на прощание глазами и ушла, оставив меня одного в коридоре.
Я стоял и не знал, что сейчас буду говорить. Все заготовленные заранее фразы перемешались в голове. Теперь я уже не сомневался, что Оксана существует на самом деле, просто мой воспалённый рассудок ищет в каждой девушке что-то от Кати. Ищет, и гонимый навязчивыми идеями, находит без особого труда. Непонятно, правда, почему такого не было раньше? Ведь я видел немало девушек за эти дни. А Оксана всё-таки похожа на Катю, удивительным образом похожа. Она такая же и одновременно совсем другая.
Меня не удивило то, что Павел Андреевич не смог мне сообщить ничего нового или хотя бы утешительного. Кроме того, он, кажется, так и не понял кто я такой и что мне от него надо. Но я не отчаялся. Я уже привык к тому, что столкнулся в своей жизни с чем-то лежащим вне пределов моего понимания. Я отступил.
Я вышел из подъезда и посмотрел на окна второго этажа. В одном из них была Катя. То есть теперь-то я уверен, что Оксана. Видимо считает, что я хотел с ней познакомиться, поэтому, и придумал все эти глупости про её отца. Наверно ломает сейчас голову, кто дал мне её адрес, знакомых мысленно перебирает. Ведь впечатление я на неё произвёл, сомнений нет.
С Катей бы так просто и быстро не вышло, это уж точно.
14
«Люди думают, что они страдают от голода, от жажды, от боли, от бедности: на самом деле, страдают они только от мысли».
Д. Мережковский «Христос и Антихрист».
Павел долго не мог уснуть.
Ворочался с боку на бок, да курить ходил. Когда в очередной раз выходил на кухню, взглянул на часы – без четверти пять. Будильник зазвонит в семь часов. Прямо хоть и не ложись совсем.
- Долго ты ещё бродить будешь? – зашипела на него Лариса, - табачищем развонял на всю комнату.
- Всё, всё, ложусь уже. Спи.
Лариса недовольно пробурчала что-то в ответ.
Павел прилёг на кровать в надежде вздремнуть хоть часок перед работой, но неожиданно заснул как-то сразу, точно под наркозом.
И приснился ему сон…
…Тянется он Катю поцеловать, а лица её не находит, пустота лишь. И вдруг, прямо из пустоты – морда отвратная. Небритая морда, борода козлиная с сединой, уши огромные, странно как-то заострённые и волосами поросшие, и смех идиотский, скрипучий такой.
- Кого, - говорит, - голубок, ищешь? Не меня ль?
И языком своим поганым призывно по губам волосатым водит, причмокивает.
- Хошь, Лариску твою к себе заберу? Вздохнёшь свободно, полной грудью, первый раз в жизни своей непутёвой. Опостылела она тебе, миленький, верно ведь? – и глаз свой горящий к лицу Павла приставил. А в глазах то его – Лариса, голая совсем. Да только тело то не её, тело мужицкое!
- А то хошь, её оставлю, а тебя голубка с собой заберу? – и смеётся гад слюнявым беззубым ртом.
Замахнулся на него Павел, что было сил и ударил наотмашь, да только впустую, нет уж перед ним рожи тошнотворной.
Обернулся – Катя на кровати сидит, волосы расчёсывает. Обнял он её руками дрожащими, поцеловал крепко, хотел про мужика страшного рассказать, привидится же такое.
Да только Катя слушать ничего не хотела, стала обнимать его нежно, целовать страстно, руками водить по телу его призывно. Положила голову Павла на живот себе и, запустив руку в его волосы, стала гладить, как он это любит. И так Павлу хорошо сделалось и спокойно, что захотелось подарить Кате всю нежность и страсть, на какую он только способен, и немедленно.
Стал он тереться о тело её прекрасное, грудь целовать, шею, лицо. Лицо-то, какое красивое! Знакомое лицо, родное. Однако не Катино ведь…
Отпрянул Павел в ужасе.
Это же – Оксана! Но дочь с томными полузакрытыми глазами продолжала ласкать его, не замечая ничего вокруг, и двигаясь в экстазе всем телом. Вся она горела переполнявшим её желанием, и вид её – потряс Павла. Протянул он руки растормошить её, и не дотянулся…
Смотрит и глазам своим не верит – нет дочери перед ним. А сидит мужичок щуплый с бородой неровной, да грязной. Волосы длинные, запутанные во все стороны торчат, расчёски, видать, никогда не пробовали.
- Ты, - говорит, - всё очень усложняешь сынок.
Говорит «сынок», а сам хоть и потрёпанный изрядно, да немытый давно, а годков на пять помоложе будет. Тоже ещё папаша нашёлся!
- Страданье, - говорит, - есть благо великое. Только тот, кто страданья немалые испытал, способен понять беды других, и существование своё построить во благо другим, а значит и себе самому. Ты же, как и большинство людей, мелкие обиды свои, да недоразумения житейские, готов адскими муками считать, от того и усложняешь жизнь себе и другим тоже. Истинное же страдание воспринимаешь как кару незаслуженную, а потому и боишься его, и избегать пытаешься. А это есть заблуждение превеликое. Ибо праздность и разгул – вот кара человеку, гибель души его бессмертной. Страдая же, душа находит тот единственно верный путь к добру, справедливости и счастью. А муки твои душевные от того только, что не знаешь ты и сам чего хочешь. И не преувеличивай их напрасно. Они есть лишь капля в том море страданий человеческих, что жизнью зовут. Вся жизнь – есть страдание истинное. Но люди редко об этом задумываются. Хотя и среди вас встречаются иногда такие, кто правильно всё понимают. Понимать-то понимают, но принять, как должное, не хотят. От того и страдания их во сто крат больше.
Он помолчал немного, с улыбкой глядя на Павла, потом опять заговорил:
- Да вот хотя бы и тот англичанин. Ты сам читал однажды. Читал, да не помнишь, потому что внимания не обратил. А он одной короткой фразой в полстрочки, всю сущность жизни человеческой выразил. Тебе бы те слова красным подчеркнуть, да запомнить навечно, а ты их и не приметил.
Он вздохнул тяжело.
- А за волнения свои, забудь, образуется всё. Уж я точно знаю, что говорю. Вот как зазвонит колокол, так и образуется всё, и душа твоя мятежная успокоится на время. Слышишь?
Звон был резкий и какой-то совсем не колокольный, хотя и знакомый очень.
Лишь открыв глаза Павел понял – уже семь часов утра, пора вставать, на работу собираться. Он выключил будильник, покрутил его в руках несколько секунд, и поставив обратно на тумбочку, поморщился.
Приснится же такое…
15
«Он разбил моё сердце, ты всего лишь разбил мою жизнь».
В. Набоков «Лолита».
Олег опять зовёт поехать к нему на дачу, на шашлыки.
Катя понимала, что он специально каждый раз это всё устраивает для неё, чтобы порадовать. И людей приглашает интересных. Рассказывать начнут что-нибудь – заслушаешься.
Но на этот раз ехать ей совсем не хотелось. Она и раньше это без особой охоты делала, а последнее время старалась избегать Олега, так как общение с ним тяготило её. Очень уж он навязчив стал, не в меру.
А тут ещё и причина подвернулась подходящая. Татьяна купила билеты в театр на очень модную постановку.
Катя позвонила Олегу и предупредила, что не может поехать с ним. По голосу его поняла, что расстроился очень. Но ничего не поделаешь, всем не угодишь. Чтобы и волки сыты и овцы целы, этого у неё никогда не получалось, да и не стремилась она сама к такому.
Спектакль оказался и вправду интересным. После него решили прогуляться пешком, воздухом подышать, поговорить.
Вот только темы для разговора у них были припасены разные. Катя хотела поговорить о Павле, посоветоваться с подругой, как поступать ей дальше. Татьяну же больше интересовали Катины походы с Олегом в ночные клубы и рестораны, в подробностях разных и деталях. Она с упоением внимала Катиным рассказам. Однако Кате это порядком надоело уже давно.
Да и вообще, с Олегом пора разобраться по честному.
Хватит морочить парню голову. Желающих занять Катино место – хоть отбавляй, вот и Татьяна, тоже, небось, не откажется. А её, Катю, от Олега уже тошнит и ничего с этим не поделать.
Завтра же она съездит к нему и, наконец, решится обо всём поговорить открыто.
Но встретиться с Олегом удалось лишь через неделю и совсем не так, как хотелось Кате.
Олег был вне себя, она не знала, на что он способен в следующую минуту. Изнасилует её, убьёт, или окончательно сойдёт с ума сам?
Она, конечно, тоже очень нервная, спокойно переживать не умеет, но такого как с Олегом не видела никогда, и даже представить себе не могла ничего подобного.
Он то кричал на неё, оскорблял, грозился рассказать Павлу такое, после чего тот не захочет видеть Катю, или разделается с самим Павлом, его связи позволяют сделать это без особых проблем. То плакал и катался перед ней по полу, умоляя простить его и остаться с ним. Пытался убедить, что никто не способен сделать для неё больше чем он. Обещал, что будет прощать ей всё, даже связь с Павлом разрешит продолжить, только бы она не уходила от него совсем.
Зрелище было не для слабонервных.
После всего пережитого в тот вечер, Катя решила больше никогда с Олегом не встречаться, ни при каких обстоятельствах.
Но обстоятельства, как раз и сложились так, что уже через три дня она сама мечтала об этой встрече…
Но это будет лишь через три дня, а пока…
Павел опаздывал на полчаса, чего с ним раньше никогда не случалось. Катя начала волноваться, мало ли что могло случиться, ведь не даром же грозил этот полоумный. Позвонить бы, но сама Катя не решалась, ведь Павел дома не один.
Потолкавшись у телефонной будки минут десять, она решилась попросить молодого симпатичного парня помочь ей. Парень не возражал. Набрав нужный номер, он попросил пригласить к телефону Павла Андреевича. Но на том конце сказали, что он ошибся номером. После повторного звонка ответили, что да, номер этот, но никакого Павла Андреевича там нет, и никогда не было. Молодой человек виновато развёл руками, и спросил, не может ли он помочь чем-то ещё? Посмотрел на неё, многозначительно ухмыляясь, с широкой улыбкой на лице. Катя вздохнула. Надо же, и этот туда же! И почему у всех мужчин она вызывает такой недвусмысленный интерес?
Целый час она без стеснения названивала сама из разных автоматов, но всё время ответ был один и тот же. Расстроенная, взволнованная и не понимающая, что происходит, Катя поехала домой к Павлу.
Постояв у подъезда минут двадцать, она поднялась на второй этаж и позвонила к нему в квартиру, ещё не решив, как будет себя вести.
Дверь открыла молодая симпатичная девушка. (Видимо дочь Оксана). На вопрос:
- Можно ли увидеть Павла Андреевича? – сказала:
- А, так это вы названиваете весь вечер? Мне очень жаль вас расстраивать, девушка, я вижу, как вы взволнованы, но ваш Павел, как там его по отчеству, ввёл вас в заблуждение. Он здесь не живет, и уверяю вас никогда не жил.
- Но ведь вы – Оксана? – спросила Катя.
Девушка удивилась:
- Да, я Оксана…
- Макарова?
- Ну что вы! Я Мелехова. Это по мужу, а девичья фамилия – Ильина, - удивлённо, но абсолютно спокойно произнесла Оксана. – Вы наверно дом перепутали.
Катя назвала адрес. В ответ Оксана только пожала плечами.
- Скоро придёт мой муж Олег, - продолжала Оксана, - вы с ним поговорите. Квартира, в принципе, досталась ему от родственников, мы здесь всего полгода, он может знать, кто здесь жил раньше. Вы пройдите, не стесняйтесь.
Но Катя её почти не слушала. Она понимала только, что Павел не хочет её видеть, и поэтому устроил весь этот балаган. Хотя на первый взгляд девушка выглядит вполне искренней.
Катя покачала головой в ответ:
- Нет, спасибо, мне надо идти, - и быстро стала спускаться по лестнице.
Как добралась до общежития, она не помнила. Татьяны в комнате не было и, слава богу, видеть никого не хотелось. Главное сейчас успокоиться. А потом двоём с Татьяной, они разберутся, как быть дальше.
Однако приход Татьяны не только не помог, но и запутал всё ещё больше. Она клялась и божилась, что не помнит никакого такого Павла. Но если Катя ей расскажет о нём, она готова выслушать и помочь чем сможет.
Катя психанула. Но было в поведении подруги что-то такое до боли правдивое и естественное, что против собственной воли хотелось ей верить.
Но как верить? Как?
В понедельник, с самого утра, Катя позвонила на завод. В кабинете Главного технолога телефон не отвечал.
Она быстро собралась и поехала туда сама.
И вот Катя у дверей его кабинета. Дверь закрыта. Проходившая мимо женщина разъяснила:
- Игорь Анатольевич в отпуске уже три недели. Скоро выйдет.
- Какой Игорь Анатольевич? – не поняла Катя.
Женщина пожала плечами и пошла дальше. Катя посмотрела на запертую дверь. Всё в ней знакомо до мелочей – ручка, замок, обивка. Всё, кроме таблички, которая гласила: Давыдов Игорь Анатольевич – Главный технолог.
Два дня Катя пролежала с температурой. Видимо простыла, мотаясь по сырой и холодной в это время Москве. Таня ухаживала за ней. Не только давала лекарства и поила чаем с мёдом, но и старалась успокоить и ободрить подругу. Катя пыталась ей всё объяснить, но получалось как-то неправдоподобно, Татьяна, кажется, не разобралась в чём собственно проблема.
За эти дни Катя действительно слегка успокоилась. Ведь она же, в конце концов, в своём уме. Просто это какое-то чудовищное недоразумение, которое прояснится в самое ближайшее время. Ведь она же не Олег, чтобы так сходить с ума. Стоп! Олег… Вот кто ей точно поможет! Про Павла он многое знает, сам признался, что справки наводил.
Подумать только, ещё три дня назад она надеялась, что больше не увидит Олега никогда. А сейчас – это просто смысл жизни!
Катя набросила пальто и пошла, позвонить ему с вахты. То, что она услышала по телефону, заставило её содрогнуться. Скрипучий старческий голос сказал:
- Какой ещё Олег? Ошиблись вы, барышня, - потом короткие гудки.
Забыв о недомогании, Катя быстро собралась и поехала на Котельническую набережную.
Дверь ей открыл лишь после третьего звонка маленький сгорбленный старичок в засаленном махровом халате, видимо тот, кто отвечал по телефону. Из квартиры пахнуло неприятным прогорклым запахом сырости.
- Нет здесь никакого Олега, деточка. И раньше не было. А я здесь с шестидесятого года живу. По началу дочка со мной жила, а потом…
Но Катя стариковских откровений слушать не стала, извинилась и ушла.
С Котельнической отправилась к Игорю и на удивление застала его дома вместе с Ленкой. Чтобы не выглядеть полной идиоткой, поболтала обо всём понемногу, Ленка на это дело большая любительница. Затем ненавязчиво так, про Новый год вспомнила, но ребята недоумённо переглянулись. Какая дача? Какой ещё Олег? Они же вот здесь встречали, у Игоря. Сначала двоём, а потом Женька компанию привёл. Словам их Катя уже не удивилась. Рассмеялась натянуто, сделала вид, что просто дурачится. Они сделали вид, что поверили.
Потом Катя заехала на переговорный пункт и заказала разговор с Наманганом. Может и там происходит что-нибудь странное?
- Доченька, - услышала она мамин голос и мгновенно успокоилась.
Дома всё в порядке, по крайней мере, все существуют, живы, здоровы, жизнь продолжается. И она, Катя, не сумасшедшая. Просто каким-то немыслимым образом из её жизни исчезли два человека. Один из которых и составлял весь смысл этой её жизни, а для другого она сама была таким смыслом.
Она вдруг ощутила, как вместе с чувством глубокой и невосполнимой утраты, нахлынуло на неё и чувство облегчения. Чувство, которого она не испытывала ни разу за последние полгода.
Катя готова была уже поверить, что ни Павла, ни Олега действительно никогда не существовало, а всё это бред её необузданной разбушевавшейся фантазии.
Так думать было легко.
Это было достойным ответом на все вопросы. Зачем мучить себя нелепой мистикой и прочей ерундой. Жизнь и без того сложна. И сегодня она дала лишний повод не сомневаться в многообразии своих форм. Только и всего.
Но была одна проблема, не позволявшая расслабиться в новой своей вере. У Кати была задержка больше трёх недель, ведь не ветром же надуло. И единственное, чего боялась сейчас Катя, что врач подтвердит эти её опасения.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Лариса приоткрыла дверь в зал. Павел лежал на диване и спал. Последние дни он совсем измотался на работе, бессонница мучила, сердечко пошаливало. Вот сегодня, в субботу, прилёг почитать, да видно сморило. Ну, ничего, хоть днём вздремнёт малость. Очки, которые он надевал только при чтении, сбились на один бок, что придавало лицу Павла какое-то безмятежное детское выражение. Лариса осторожно сняла их с него и положила в футляр.
В руке у Павла был сжат большой красный фломастер. Чудак он у неё всё же. Фломастер-то зачем? Наверно вместо закладки, будто ничего более подходящего не нашлось. Да и закладывать, собственно говоря, нечего. Книжка на первой странице открыта.
Какой интерес читать вступления и послесловия, Лариса не понимала. Сама она читала редко (в основном любовные романы), и вступления всегда пролистывала не глядя.
Она подняла книгу с груди Павла и хотела уже захлопнуть её, но что-то вдруг привлекло её внимание. Посреди текста на первой странице красовались три красные жирные линии. Вот оказывается, зачем фломастер понадобился, и охота ему книжки пачкать.
Она посмотрела на обложку: Ричард Олдингтон. Это имя ей ничего не говорило. А ровными красными линиями была подчёркнута одна единственная короткая фраза: «Если жизнь не трагедия, она – ничто!»
Ноябрь – декабрь 1994 – январь 1995 г. г.
г. Орёл