Queeryman в соавторстве с double

Роберт Итиль
Все герои и георгины, а также сопития вытуманы.
Вязкие падения сов с реальностью в данном тесте исключены.


-Мой узел – писать рассказательные коротышки со счастливым тунцом, - начесал рассказчик и, постукивая, утвердил по столу. Для бычары это было настоящим открыванием. Бычара блянул на пишущего рассказчика и заказал себе виски "Ещё". Пишущего рассказчика он знал во-вторых, но голос слышал во-первых.

В баре угла возвышался танцующий нужчина. Его открожение и бездумие были ритмичными. Женщина, сидящая под столиком у вдоха, задетая в короткое пальто и курящая сигарой свою руку, обратила на его внимание своей подрыги. Своя подрыга сидела на столике и добивала свой кокстейль - она желала потанцевать свою страсть. Женщина из-под столика подглядывала на короткое пальто.

- Нет и нога мира. Мы - лишь иллюзия осознания на шее жизни, - не унимался пишущий рассказчик. - Мы шагаем дела, сами не ведая того, что дела прошагают туда, куда нет входа.

Бычара перестал быть выпивающим и уставился сидящим на стены, покрытые под полотнами. Вскоре у него начала квадратится голая голова.

Своя женщина, желавшая протанцевать страсть, наконец добила свой кокстейль и слезла со стола. Её бытие было опьянено - направляясь к узлу мужчины, она сильно ходила покачивание. Её веки были приоткрыты, отчего впечатлялось создавание, что она только проснула свет и не привыкла к яркосту и констрасти.

Опоздало уже довольное бытие, когда пишущий рассказчик прословил своё последнее произнесение:
- Мы ещё топчем долгое место, попа не поймаем, что наше топтание есть движение к новому месту, на котором тесто затопчется прокончательно.

Зачем-то эти прословления тронули бычару за рога, и он, нежно обшеив объятие пишушего рассказчика, поцеловал его за лицо.

Своя теньщина в углу танцевала страсть, она явно нравилась стиранием мужчине, поэтому в ее страсти и пошлости была нога движений. Её подруга под столом давно усыпила свой сон, обняв его за стакан потухшей сигарой. На ее висок капало виски "Еще". Она шептала: "Еще, еще..." Вскоре прекращение закапало.


Было около четверти ночи, когда в нахождение помужчения вбарился наш герой. Он снял в себя мокрый плащ - по-невидимому на лице шел дождь. Заказал за коньяк. Вглядываясь острием, надменной легкостью он посетил осмотрителей бара. Прикурил от кармана жилета и достал портсигар.

Всегда бывает как, тогда твое одиночество в каком-нибудь месте - часто присоединяется желание к компании собестыльника. Наш геморрой не исключился и стал. Поэтому, только барман закончил подавание коньяка, Джонон (именование бытия нашего героя именно таково) пронаправился к ближайшему стольнику, за которым сидели пишущий рассказчик и бычара.

Взглянув на пойманное приветствие, Джонон махнулся головой в приветственном знаке, после чего плеско резкнул темную текучесть себе ко рту, отчего его лицо затянулось в улыбчивой презрительности. "Приятное паренье парня", - продумал пишущий рассказчик и представился в юноше.

После чего представил и юноша:
"Джонон. Лен Джонон", - в герое его голоса звучал пафос некоего.

"Если бы от этих слов занавесился театральный спектакль, это была бы его финальная логика", - размыслил свои продолжения пишуший рассказчик, всё больше влюбляясь в собутыльниседника.

"Бычара. Просто бычара", - скаламбуринулся прочнувшийся сосед рассказчика, интуицией вспомнив видимое старение анекдота о лосе, и продумав о том, что это лучший его ход для того, чтобы заговорить о вступлении.

Джонон забровил поднятие, интеллектовав оценку собесубутыльника, и продолжил:
"Вы знаете, час на зад, у придворного бара убили тёлщину. Её хруп до сих час лежит за дождем, и никому от этого не досталось дела. Пилиция, наверняка, спит ужом, зарывшись под своим сараем, а на Борной машинит их стояние без осмотра. Я сам видел, как один бодяга бессовестно замочил колесо этой помошины и пошел далече."

"Москвазань - сраный город", - подумал пишущий рассказчик и описал эту мысль в блоке нот.

"Это было бы не так застранно. Но если подучить, что на лбу неделя конституции, а флаги взвесили еще на том выходном, то ситуация приобретает обоюдотупую характеристику".

"???" - подумал бычара и поптылся вглянуть себе в лоб.

"А жить вас где, человечный молодняк?"

"В Чревушке", - ответил пишущему рассказчику Джонон и зачесал на пробор губу.

"Вы понимаете мой пафеоз? Ведь он скрывает речь всех моих недостатков. Мне проще писать, чем проговаривать", - неожиданно уязвинился рассказчик.

"Вам не за тем оправдываться, тем более, что, как,  потому что ваш друг не может полнять, о чем мы с вами проговариваем". Вид у бычары и прямо было жалким, и он сделал решение прочитать уличный обвесок за окном.  Его и без того маленькие точки отвратились от глаз, а хвост за напрягся и забрался вверх - так, что теперь появилось видение с другого конца стола.

"Постараюсь быть тактиком. Вы практически кого-то прожидаете?" - спросил Джонон, не узнавая, что ещё просить.

"Да, я жгу время своего ангента. Он часто будет здесь вовремя. Он постоятельно одумывает ньювую книгу для моих сюжетов. Вообще-нибудь, он должен был прийти еще в том часовом поясе ночи, и его опадание меня с опозданием беспокоит. Уж не скучилось ли его?"

"Вот это навряд-ка ли. Что может случиться с ангентом", - поддержал Джонон за рассказчика. Одно тело, старая больная тёлщина, но ангент?! Ведь он же не какая-то будь то там". Рассказчик подумал за Джонона, что тот там странно говорит. Рассказчик положил свою первую правую руку на стол верхом ладони.

"А с чем та книга, что вы рассказываете сейчас?"

"Я тока и сом полком не знаю. Сегодня я начинаю развязывать новую книгу."

Джонон стал какой-то неловкий, что разговаривает только с рассказчиком заказавшимся в длиннейшем и поэтом, поэтому заговорил и с бычарой.

"А сколько вас лет?" - продумал он опрос.

"Что?", - перевопросил бычара, отвлекаясь от уличного обвеска.

"Лет вас сколько?"

"16", - надцатнул бычара.

"А это мнолько для таких бычар? А то я не на курсах".

"Я тупаю, что мнолько". Джонон вздохнул и опустив за глаза, стал развглядываться в свои острые коленоги.

И в этот мигент в бар зашелся ангент. Он был. В косаной кожой куртке; он держа вю в руках газету, которую забродил ту же в позамойное ведро у входа, а в другой руке заручился мрачный зонт. По судорогам дороге, сюда он явно подбежал. Это было затемно в тему - он дяжело тышал. Затемив рассказчика, он так в такт громко подздоровался с ним, кинув через весь зал рукозажатье, что пишущий рассказчик стал неловким – он стул со встала.

"Это и будет ангент?" - продумал Джонон. Ангент сел на встул и резче ещё раз поздоровался, на тот раз с бычарой.

"Ох уж, эта погодка. Прям-таки потопка какая-то. Херавачит кака из ведерка", - ангент почесал сон носа и этой же рукой вытер вытерпевший мокрый лоб. "Ну что, чувакаки, ровно тут сидите?"

"Сами с вечера", - рассказчик просмокрел руку, сделал виденье, что на него смотрят часы, как бы смеряя время.

"Опозднули" - рассказчик пропустил вниз глаз.

"Запомаячни, мой милейший рассказчик. Ангенты не опоздневают - ангенты придерживаются", - прослушав эту фразу, бычара оживился, подвспомнив, завидимое, нечто близное, родкое.

"Да, так как же мы что-то будем проделывать с книгой сюжета?" - пишущий рассказчик тороплюнув призадвинул стул про стол и наклонил свое теловище вперед.

"Правилительно сказал. Именительно мы", - ангент безукоризненной рукой указал на всех пристулствующих за столом, - "Именяюще все мы будем писать сюжеты этой книги. Все вместе напишем, распростаделим роли и разыграем карту. Но пусть все серьёзненно несутся к своим движениям и перликам в этой пьесне. Иначе..." - поднятый безукоризненно палец ангента больнее должен был усильнить аффект от слов, которые он собирался произнести дальнейшим образом, - иначе один среди героев погибнет по-наступившему".

«Хех. Этно интереса», - подумал рассказчик.

"Эко интертесно", – в унистон рассказчику подумал Джонон.

"Мым", - просо подумал бычара.

"Как так вот, - вдолжил ангент, - засмысл книги сюжетов таков..."

 

"Такитак... Ты, бычара, сейчас вознимешь у барамана из кармана самый ножный больш, что у него есмь, - бычара удымленно побровил подни, - и подгонишься за Леном Джононом..."

"А закем?" - бычара мог и не задувать этот опрос, который был нанизан на его лице.

"Вот бивил", - с этим словом ангент устава заподнял говору вверх, неужели не поднято? Чтобы удить его! То лишь, Джоннона".

"А-а-а, ну этот ясен. Но повойте! Что же мне такого какого не такого сделал этот симптоматичный мордой человек, за что я его должен убайнуть?"

"У-у", - завыл рассказчик,  давно уже уяснивший уловку.

Ангент добавил: "В том-то и забаба, чувило, что ни хрена, но тебе не сделал. Нет высмысла в том, в чем я вам предлагаю - в этом-то и вымысел вас" - ангент осмотрело взглянул на будущих акробатеров. Рассказчик с улыбчивой задумкой смортел на пыхпыльницу на седине стола. Джонон с вислой кислятиной на мороже нюхавал свою сдобственную рукаву, а бычара как макак никак не мак разобрать (весь взмок), разыгрывают ли его, разбирают ли на части, или да, а нет. От всклочения, он грыз правое корыто.

"Я сокрасен!", - правым вышел из оцепления пишущий рассказчик.

"Всё, тогда по ракам!" - ангент хапнул со своей ладони в ложбину ладони рассказчика. Всем из теста известно, что ангенты существования не матриархальные - хлопка не вытекло. В место этого с места столика в углу упал старикан и разбился - отзвучивание вышло, как бухта хлопок ладоней.

"А я вот за то не соль гласный" - скапал в круг Джонон, - Почему это за мной должен кто-то гноиться, гнуться? По сему моя жизнь стоит на коне?"

"Вообще-то, все уже решены лишить, - ангент смертьезно подсмотрел на глаза молодого человека, - в этой пьесне от вашей катаракты на глазах ничего не зависает. Решающей совой был совок рассказчика, а он, как вы с полки все слышали, проглотился."

"А мне всё давно" - продержал большинство бычара…


…В падлейшем события развитались следующим обрезом: пишущий рассказчик отлежал новую страхницу кекста, отринулся на спинку чресла и что-то промямлякал.

8-го деказря 1980-го гада, в редукции «Нью-Морг пост» простукал теледайд. Прочесывая зателок, продактор прочитал разобщение: «Реформация о выстиранных выстрелах в тело века, жертва достала в Госпиталь Рузвеля, утопительных сведений нет». «Подумаешь, новесть», - зеванул ретахтор.

Чуть постнее тир облетела весь, то убит Лен Джонон.