Файзуллаеву не спалось. За окном ветер, издеваясь, ритмично стучал листом жести, невесть как оказавшимся на соседнем балконе, насвистывал в щелях оконных рам и, словно наждаком, скреб стекло жесткими снежинками. Файзуллаеву не давала покоя мысль об уехавшем КамАЗе и его пассажирах. Он уже успел наслушаться рассказов о бесследно канувших в степь машинах и их экипажах, и относился к ним с изрядной долей недоверия. Но когда Юркин КамАЗ не вернулся в расчетное время, занервничал и даже решил было послать кого-нибудь на его поиски.
- Геннадий Минулыч, да не волнуйтесь вы так, - поспешил его утешить Шабров, - Если заблудятся, нам тут же сообщат.
- Кто сообщит, капитан? – Файзуллаев едва не впал в истерику, - Если они заблудятся, кто вообще об этом узнает?
- Ой, да запросто! Машину сожгут – пламя-то в степи далеко видно…
Вспомнив это оптимистическое пророчество замполита, комбат вскочил на ноги и босиком по ледяному полу бросился к окну. Там безраздельно властвовала метель. Где-то далеко, едва различимая за снежным потоком, перемигивалась горсткой жалких огоньков железная дорога. Горящей машины видно не было. «Наверное, в Безречной остались, буран пережидать» - успокоил себя Файзуллаев, возвращаясь на мат. Навязав себе эту мысль как единственно верную, подполковник завернулся в одеяло, закрыл глаза и принялся считать баранов.
В это время трое отчаянных путешественников сидели в кабине, изо всех сил упираясь ногами в пол и внимательно глядя в темноту. Прошло уже двадцать минут после того, как КамАЗ, не замедляя хода, ухнул куда-то вниз, завизжал, заскрежетал и затих, швырнув начинку кабины на приборную доску.
С того момента никто в кабине не проронил ни слова, если не считать печального и загадочного Юркиного комментария:
- Здравствуй, жопа – Новый год.
Когда после продолжительного молчания стало ясно, что само собой положение не изменится, Юрка принялся руководить.
- Слышь… Попробуй, что ли, назад сдай, - неуверенно предложил он бойцу.
Тот закивал и трясущимися руками зашарил вокруг себя в поисках рычага переключения передач.
КамАЗ жалобно заскулил, заскреб колесами мерзлую землю, но с места не стронулся.
- Это куда ж мы так сели? – Юрка озадаченно почесал ушанку, - Вроде на дороге таких колдобин не было. Мимо моста, что ль, промахнулись? Ну-ка, давай еще…
Еще несколько раз машина принималась сучить колесами, но в результате лишь сползла еще глубже и сильно накренилась вправо.
- Не, так дело не пойдет, - решил ротный, - Пошли, посмотрим, что там вокруг.
Хорошевский поглубже нахлобучил шапку и полез из кабины, предупредив попутчиков:
- Далеко не отходить! Машину из виду потеряете – п***ц всем!
Слегка поежившись от неприятного предупреждения, бойчишка-рулевой открыл свою дверь и спрыгнул на землю. КамАЗ стоял, свесив кабину и уткнувшись мордой в крутой склон овражка, служившего, наверное, руслом какому-нибудь капризному ручью. Овражек был глубиной чуть меньше человеческого роста, узкий, тесный, и странным образом напоминал ту самую траншею, в которую угодил в свое время УАЗик командира дивизии, только в более масштабном исполнении. Любой водитель из местных сразу определил бы, что без посторонней помощи выбраться из ловушки не удастся, но молодой боец смог установить только, что у машины бесповоротно разбиты фары. Затем, помня указание Хорошевского, - посмотреть «что там вокруг», он дисциплинированно вскарабкался по корявому каменистому склону к кузову. Ветер тут же хлестнул его по лицу миллионом колючих плеток, завертел снежные буруны вокруг сапог, сдернул с головы шапку и поволок ее в темноту. Боец машинально бросился в погоню, забыв о втором указании ротного – далеко от машины не отходить. Ветер тащил солдатскую ушанку, словно дразня ее хозяина, слегка подбрасывая и откидывая подальше всякий раз, когда бойцу казалось, что он ее уже почти настиг. В конце концов бойчишка обо что-то споткнулся, нырнул плашмя в густую поземку и в падении успел ухватить предмет своего обмундирования за ухо. Все так же, лежа, надежно закрепил шапку на голове, забыв вытряхнуть из нее снег, и покрепче завязал уши под подбородком.
Довольный своей победой, солдат поднялся, потирая ушибленные места, огляделся и на несколько мгновений ему стало жарко. Машина исчезла.
Юрка с Шуриком тем временем оглядывали кабину со своей стороны. Хорошевский пнул пару раз переднее правое колесо, затем проделал ту же операцию со склоном овражка и оценил ситуацию:
- М-да… Хреново.
- Что делать будем? – заволновался Шурик.
- Что делать, что делать… Ждать будем. Метель утихнет – будут искать. Все равно без тягача никак. Давай в кабину, чего тут стоять-то…
Оказавшись в кабине, Юрка сунул руки в рукава бушлата и задумчиво уставился на свое отражение в стекле.
- Слышь, Возжаев… А ведь этой ямы на дороге точно не было. Все ж таки куда нас занесло, а? Как думаешь?
Шурик, крайне плохо знакомый с местной географией, ничего дельного предположить не смог, но желая помочь ротному в определении координат, рискнул рассказать о своем недавнем видении.
- Крест?! Это мы, значит, через кладбище профигачили, – воодушевился Юрка, но тут же сник, - Вот только через какое… Их тут в районе три штуки.
Убитый обилием кладбищ в районе, Хорошевский некоторое время помолчал.
- Возжаев! У тебя случайно с собой еды никакой нет? Нет? А выпить?
Шурику стало совестно своей непрактичности.
- Ладно, - Хорошевский потянулся, - Раз все равно делать больше нечего, буду у тебя сейчас зачет принимать. Давай-ка мне про лопату обыкновенную цельноштампованную…
Кляня себя за то, что не догадался захватить с собой никакой провизии для изверга-ротного, Шурик горестно вздохнул и начал:
- Лопата обыкновенная предназначена для производства работ в….
Юрка поудобнее устроился на сиденье, скрестил на груди руки и прикрыл глаза.
- Лопата цельноштампованная состоит из черенка…. Черт, как оно там еще называется, - Шурик сдвинул шапку на затылок, - Из черенка и… Товарищ капитан, не помню!
Юрка зевнул.
- Валяй, как помнишь. Я эту херню все равно наизусть не знаю.
- Работу лопатой обыкновенной производят путем ее заглубления в грунт под углом… Товарищ капитан, что-то бойца долго нет.
Смысл сказанного дошел до Хорошевского не сразу. С минуту он бессмысленно смотрел прямо перед собой, потом вскочил на ноги, едва не потерял равновесие и ударился обо что-то головой. Толкаясь, цепляясь в темноте за какие-то рычаги, офицеры ринулись к водительской двери и чуть не застряли в ней, одновременно высунувшись наружу.
- Э-э-э-э-эй!!!! Как тебя…. Где ты там? – изо всех сил закричал Юрка.
На крик никто не отозвался.
- Ерунда, тут в трех метрах уже ничего не слышно, - дрожащим голосом сообщил Хорошевский Шурику, падая обратно на сиденье.
Шурик несколько раз посигналил, но снег тут же растерзал звук, проглотил его и унес с собой. Юрка снова ненадолго впал в оцепенение.
- Товарищ капитан, - робко позвал лейтенант, - Если с ним что… случится…Нам что за это будет?
- Ладно, если только погоны снимут, а то ведь могут и…, - Юркины глаза вдруг засветились обычным оптимизмом, - Хотя чего там! Дальше Мирной не сошлют. Что у нас есть – запаска там, может, доски какие в кузове? Давай, бери ведро, сливай соляру. Костер жечь будем.
Заблудившийся боец, потеряв голову, метался по бушующей степи. Пытаясь докричаться до командира, голос он сорвал в первые же минуты, и теперь его хватало только на легкое поскуливание. Сначала он пытался, двигаясь против ветра, вернуться туда, откуда приехал. Но ветер дул сразу со всех сторон, полосы поземки свивались, перекрещивались и постоянно меняли направление. Кроме того, начал давать о себе знать жестокий забайкальский мороз. Бойчишке казалось, что он провел в степи уже полжизни, причем последнюю ее половину, которая близка уже к завершению. На счастливый исход дела он уже не надеялся, поэтому, почувствовав под сапогами гладкий асфальт, решил, что у него начались галлюцинации. И окончательно уверился в этом, когда прямо перед ним, на расстоянии, не поддающемся определению из-за метели, возникли два ярких светящихся глаза. Бойчишка зажмурился, замотал головой, но они не исчезали.
Спотыкаясь, скользя и падая, задыхаясь от ужаса, он метнулся навстречу глазам, громко шепча:
- Помогите!!!
Закутавшись в одеяло, как в кокон, Файзуллаев уже по пятому разу заставлял огромное баранье стадо брать препятствие. Сначала это была кирпичная стенка, потом деревянный забор, теперь – живая изгородь. Бараны прыгали охотно, но сон все равно не шел. Мешала навязчивая мысль о судьбе батальонного КамАЗа.
- Нет, я все-таки пошлю машину их искать, - решил, наконец, подполковник.
Словно в поддержку его решения кто-то забарабанил в дверь. Файзуллаев, за одну минуту представив себе восемь вариантов того, что ему могут сейчас сказать, босиком добежал до двери и обнаружил за ней паренька из Юркиной роты.
Боец безумными глазами смотрел на комбата, хватал ртом воздух и держался за косяк, чтобы не упасть.
- Что??? –закричал Файзуллаев и сам испугался своего голоса, - Хорошевский?!!!
Боец отрицательно замотал цигейковыми ушами:
- Вы…Вы…а….Ваню…, - со всхлипом втянул воздух и наконец смог выговорить ужасную фамилию, - Ванюшин!!! В штабе! Вас спрашивает…
Файзуллаев кинулся одеваться. Боец метался за ним по комнате, оставляя на полу грязные пятна и пытаясь изложить свое видение причины, приведшей комдива глубокой ночью в штаб саперного батальона. Но комбат не слышал даже собственной ругани. Ругался он в адрес Ванюшина, Хорошевского, бойца, принесшего дурную весть, и всей этой чертовой станции. Досталось даже прогнозу погоды.
Ванюшин сидел в дежурке и прихлебывал чай из железной кружки. На его лице блаженствовало выражение доброго дедушки-людоеда, приехавшего погостить. По опыту Файзуллаев знал, что это выражение не предвещает ничего хорошего.
- Это ваше? – вежливо осведомился комдив, указав кружкой в угол дежурки.
Там, на полу, обняв печку-«буржуйку», и прижавшись к ее раскаленному боку, как коала к эвкалипту, сидел молодой боец, уехавший вместе с офицерами за возжаевским багажом. Его била крупная дрожь, и стук зубов перемежался с мелодичным звоном печной дверцы.
- Это ваше? – повторил генерал.
- Мое, - упавшим голосом признался Файзуллаев.
- Что же это, товарищ подполковник? Боец в самоходе, а ни начальство, ни дежурный и в ус не дуют? – голос Ванюшина был тих, как хорошо смазанная гильотина.
Дежурный Горобец испуганно замер и попытался слиться с плакатом, восславляющим очередной юбилей инженерных войск.
- Товарищ генерал, э-э-ээто не самоход! Это командировка! – воскликнул комбат, пытаясь защитить если не себя, то хотя бы бойчишку.
- Командировка? По такой-то погоде? Да еще пехом? Я его подобрал на полпути к Оловянной.
- Нет, на машине! С двумя офицерами, - Файзуллаев повернулся к бойцу, - Что с машиной-то? И где остальные двое?
Пытаясь унять пляшущую челюсть, боец кое-как рассказал о настигших его неприятностях, заключив свой рассказ:
- А я зззы…зззза….зззззз….
- Заблудился, - облегченно перевел Файзуллаев Ванюшину. Комдив грохнул кружкой по столу, расплескивая кипяток.
- Ты что ж, гад, мне сразу не сказал, что там еще люди были?!
- Я зззы…. зззза…. зззззз….
- Замерз, - догадался комбат.
- Зззараза..., - добавил Ванюшин.
На поиски пропавших отправился лично Файзуллаев, обеспокоенный судьбой замерзающих в степи офицеров, и сержант Колмогоров, предчувствующий, что с его любимой машиной произошло что-то нехорошее. За рычагами огромного тягача сидел зверски разбуженный зампотех Серебряков.
- Майор, елки-палки, ну что ты плетешься?! – нервничал комбат, - Ты быстрее можешь?
Заспанный зампотех неустойчиво качал головой, как китайский болванчик.
- Товарищ подполковник, ну что я вам, взлечу, что ли?
По выданным Ванюшиным координатам КамАЗ нашли легко. Измученные Юрка с Шуриком спали в кабине, привалившись друг к другу. На краю овражка тихо догорал костер, сложенный из запасного колеса, брезентового тента и ящика с солдатским обмундированием, которое замполит получил накануне в штабе дивизии и забыл выгрузить из кузова.
Служба в Забайкалье разительным образом отличалась от всего, что Файзуллаеву довелось прожить раньше. Раньше ему многого не доводилось делать. Никогда раньше он не вытаскивал из оврагов за хвост КамАзы, похожие на ощипанных куриц. Никогда раньше он не пил и не матерился в присутствии подчиненных. Но когда-нибудь все случается впервые.
Пока тягач натужно волок обессоляренный КамАЗ домой, и Юрка с Шуриком дремали, навалившись на Файзуллаева с обеих сторон, он не вымолвил ни слова. Буран утих. Светало, когда вся компания выгрузилась возле штаба.
- Вы можете отдыхать, - тихо и нежно сказал комбат Шурику, - А вы, Хорошевский, зайдите ко мне.
В своем кабинете Файзуллаев трясущимися руками с трудом налил себе водки, выпил, и, набрав побольше воздуха в легкие, нарушил последнюю свою уцелевшую заповедь – по поводу «не материться». Такой искренней, эмоциональной и образной речи он сам от себя не ожидал. Хорошевский слушал молча, не возражая, только голова его все глубже уходила в плечи. На его щеке краснела отпечатавшаяся звезда с Файзуллаевского погона. Юрку спас замполит, которого срочно разыскал Шурик:
- Юрий Михалыч, бегите скорей, а то батю или кондрашка хватит, или он ротного убьет.
Шабров, не вникая в детали, поспешил на выручку и, как всегда, победил. Уже через четверть часа после его вмешательства комбат обессиленно сидел на стуле и говорил еле слышно, вновь перейдя на «вы»:
- И последнее, капитан… В последний раз предупреждаю вас насчет лейтенантов. Книжку эту вашу – сжечь…
Замполит возвышался за спиной Файзуллаева олицетворением немого укора и подмигивал Юрке – мол пусть лучше имеют за лейтенантов, чем за изуродованную машину. Подполковник продолжал:
- Сколько можно издеваться над молодыми, капитан?! Они ведь такие же офицеры, как и вы…
- Уй-еее, - прошептал Немой Укор, - Еще двое таких же…
- Да я уже и сам подумал – пора завязывать с шанцевым инструментом, - как ни в чем не бывало, согласился Юрка, - К тому же Возжаев мне зачет уже сдал…
- Вот и хорошо, - бесцветным голосом, глядя в одну точку, похвалил Файзуллаев, - Идите отсюда… К чертовой бабушке.
- Товарищ подполковник, я в танковом полку договорился – они мне лыжи напрокат дали. Хочу доверить Возжаеву лыжную подготовку. Кадр проверенный, пусть теперь сам бойцов тренирует. Что скажете?
- К чертовой бабушке, - повторил Файзуллаев.
- Спасибо! – обрадовался Юрка и скрылся за дверью.
Помолчав несколько минут после его ухода, комбат тихо обратился к Шаброву:
- Еще одна такая ночь – и я не жилец.
- Да ничего, Геннадий Минулыч, тут и не такое бывает.
Замполит тоже немного помолчал и вдруг спросил сам себя:
- Мне вот только интересно… Снег-то весь выдуло, где они на лыжах собрались кататься?
Офицеры переглянулись, и Файзуллаев, знобея от нехорошего предчувствия, выбежал в коридор. Замполит поспешил за ним и нагнал уже возле двери учебного класса.
Оттуда доносились звуки, похожие на похоронный марш в исполнении ансамбля ложкарей.
Стукнувшись лбами, комбат и замполит припали к двери.
- А теперь переменный шаг, - раздавался бодрый голос Шурика Возжаева, - И-и-и рррряз…. Рррряз…. Усманов, палками не болтай, это ж тебе не весла!
Несколько минут Шабров с комбатом смотрели друг на друга совершенно круглыми глазами.
- Убью, - прошептал Файзуллаев.
- Кого?
- Всех…
Тем временем Юрка из-за плеча сержанта Колмогорова разглядывал помятую морду КамАЗа с выбитыми фарами. Уцелевшие кусочки тента колыхались на каркасе, как морские флажки. На присутствие ротного сержант никакого внимания не обратил. Он стоял, засунув руки в карманы почти по локоть и убитым взглядом осматривал свое любимое детище.
- Это ж надо… - время от времени шептал сержант.
Неправильно истолковав его отчаяние, Хорошевский поспешил приободрить подчиненного:
- Не-е-е, чтоб я еще раз с молодым поехал… Фигушки! У меня вот жене рожать скоро, я ее в госпиталь только с тобой повезу.
Впоследствии Юрка рассказывал всем знакомым, что в этом месте глаза сержанта сложились в два отчетливых и выразительных кукиша.