Вася застыл на площадке из грубо обструганных досок, возвышающейся над черными водами. Недалеко жарко пылал костер и слышались пьяные голоса товарищей, вещающие каждый о своем и сливающиеся в хаос из грубого смеха, обрывков песен и сокровенных монологов.
- А-а-а! Смотрите! - крикнул Василий.
Голоса стихли и на фоне алых отблесков показались черные фигуры. У Васи захватило дыхание, самодельная вышка под его ногами принялась раскачиваться из стороны в сторону. “- И какого хрена я сюда поперся?!” - подумал он, но отступать было поздно ибо Василий привлек внимание всех своих приятелей, и что самое главное - девушек.
Отгоняя последние сомнения Вася метнулся вниз головой в бездну озерных вод. Сверкнула освещенная луной гладь, виляя хвостиком промелькнула маленькая рыбешка. И тут молния пронзила Васино тело, сознание померкло. “- Я же кричал, что мелко здесь, мелко!!!” - орал кто-то на берегу.
Очнулся Вася в больничной палате, кругом сновали люди в белых халатах, периодически задавая ему разнообразные вопросы, что-то говоря про переломы шейных позвонков. Но все это было уже в недосягаемой дали для Василия, ибо тело его, подобное куску дрянной ваты, валялось где-то рядом и казалось совершенно чужим и никому не нужным. Единственное на что он был еще способен - поднимать да опускать голову и еще сердце продолжало постукивать в немощной груди.
Переход в новое состояние был сверхнеожиданным и моментальным, поэтому в его необратимость Вася-Нырок поначалу не верил. Жившее еще сознание выстраивало от своей гибели щит - надежду на выздоровление, лекарства, докторов, новые достижения медицины, наконец. Конечно, никто и не думал его в этом разубеждать, но текли не считаемые, ибо в этом не было никакого смысла, дни, а все оставалось по-прежнему и ни один мускул не дрогнул на заброшенном теле. Лежал он теперь дома, возле зеленых обоев и окна с чахлым столетником, над головой улыбался трещиной серый потолок. Жизнь продолжала течь - где-то в другом измерении, за окном, и хоть как-нибудь в нее вмешаться уже не было никакой возможности. Иногда для пущего доказательства Васиного бессилия по его лицу совершенно безнаказанно пробегали мухи, а Вася мог только их созерцать.
Все недосягаемо для действия - как в музее. Мир сжался до невообразимо малых размеров и тяжелый однообразный воздух замкнутого помещения вконец разрушил последние надежды.
Друзья не приходили ибо боялись тотальной бессмысленности своих слез и сочувствий, а больше сказать им было, собственно, и нечего. Иногда заглядывал Миша, лучший друг Васи, молча смотрел на него, произносил несколько туманных мыслей и убегал.
Занимать бесконечную массу пустого времени было абсолютно нечем. Можно, конечно, было смотреть телевизор или просить родителей читать вслух книжки, но речь во всех произведениях литературы и, тем более, в телепрограммах шла исключительно о том, что отныне стало для Василия глубоко чуждым - о действии. “ - Пошел, пришел, поехал, приехал, убил, повесил, украл, кольнул”, - сколько же, оказывается, скрытой мерзости в подобных словах! И кто бы мог подумать?!
Иногда беседовал с родителями, которые постепенно переставали его понимать, а услышав про чье-то убийство он искренне позавидовал и преступнику и жертве ”- Как-то хорошо им! Они знают, что сделали и куда попали, нет этой проклятой двусмысленности! Это ни то что висеть между жизнью и смертью, как я...” Услышав это высказывание Васина мать расплакалась, но сказать ничего не смогла.
Единственная оставшаяся надежда и возможный исход - это только смерть, но смерть окружена ореолом страха для разума. Но терять Васе было абсолютно нечего. И лежа в слезах после сна, в котором он радостно бежал босиком по большому росистому полю, Василий решил, что последнее дело на какое он еще способен - побороть собственное сознание. “ - Если этого не сделать, то истинный ад для меня будет здесь, на этом свете”, - решил он.
Разумеется, у Василия уже не было жизни, но сохранялась гадкая обуза сознания, мешающая ему перейти во что-то иное, и теперь ее следовало разрушить с помощью ее же самой.
Начал Вася с извращения смысла понятий. Чего он только не вытворял с ними! Он переставлял буквы, извращал смысл слов, вставлял в старые формы новые содержания, и наоборот старые содержания облекал в новые формы. Если для него больше не существует предметов, то их названия и внешние формы - пустая шелуха, с которой можно вытворять все что угодно.
Разглядывая осточертевший столетник он думал: “- Цветок... Светок... Кусок света, воткнувшийся в землю и застрявший в ней... А отчего он зеленый? Свет был белый, а земля - черная, сложились - и вот тебе зеленый. А почему края у него такие острые? Наверное, свет и есть острый, только летит он так быстро, что мы этого не видим, но иногда он все-таки режет глаза... А почему он называется столетник? Наверное, через сто лет он вылезет из земли и полетит дальше”. Таким образом Вася издевался над всеми предметами, находящимися в комнате. И потолок стал для него потным Локом, который вечно несет свою трещину, и пол - половинкой чего-то непонятного, а обои стали намеком на существование какого-то таинственного двойника, ибо это слово означает “оба”. Повторяя до бесконечности одни и те же пассажи, он убеждал себя в полной их реальности, и вскоре его комната превратилась в нагромождение каких-то то добрых, то страшных, а то и совершенно невообразимых сущностей. Вася снова стал смотреть телевизор, но все видимые там предметы тут же начинали менять в глазах Василия форму и содержание. Рожи обретали то рога то клыки, а то просто сминались как комья пластилина, здания и машины то уплотнялись до массивных гирь, то вытягивались в жерди, а иногда развоплощались до теней. Работавший на самоуничтожение разум все активнее и активнее разрушал некогда столь любимый мир. С треском лопнули границы между предметами и между людьми. Человек стал субстанцией, ярко-огненной внутри, ледяной посередине и мерзко-липкой снаружи. К липкому человеческому покрытию приклеивались все внешние предметы - дома, столбы, автомобили, шариковые ручки, микросхемы, электророзетки. Все растворялось и размешивалось в этой слизи, лишь чуть-чуть меняя ее окраску.
Мир растворился, но в глубине Васи оставалось еще какое-то непонятное ядро, делающее его еще в какой-то степени личностью. Наверное, именно из-за наличия этих остатков, он все-таки вошел в перепись населения как ныне живущий “гражданин РФ”.
Очень смутно Василий мог еще различать своих родителей и друга Пашу, и поэтому именно к ним он обратился со своей самой последней просьбой.
- Берите у меня кровь и вливайте ее в людей. Чем больше - тем лучше! Хоть в рот, хоть в вены - не важно!
- Зачем, зачем тебе это? - удивленно спросила мать, глотая слезы.
- Хочу растечься, разлететься на весь мир!
Конечно, никто его просьбы не понял. Но чем они могли помочь Васе? Слезливыми монологами, рыданьями? Или обеспечить его наркотиками, дабы последние годы жизни он провел в сладком полусне? Нет, уж лучше выполнить эту просьбу, несмотря на всю ее странность.
В тот же день Сергей Николаевич взял у своего сына первую порцию крови. Организовав через неделю большой обед для друзей и знакомых он подлил эту кровушку им в еду и питье. Один из его приятелей работал заведующим станции переливания крови и Васю удалось сделать донором, разумеется - не официально. Васина мама работала поваром в столовой и в каждый котел с пищей неминуемо добавляла по флакончику кровушки сына. Все трудились, для каждого распространение по миру крови несчастного Василия стало самоцелью.
А Паша копил Васину кровушку в специальную канистру, пока не набрал три литра. Потом он о чем-то задумался, нарисовал на листках бумаги несколько непонятных схем, посвятил в свою тайну двоих друзей, которые сначала вертели пальцами у висков, но потом почему-то все поняли. Было ясно, что Пашка что-то замышляет.
Каждый вечер родители отчитывались перед сыном о людях, получивших его кровь. Находившийся в полузабытье Вася на их рассказы как будто не реагировал, но чувствовал, как какие-то новые горячие шары вливаются в него, а сам он распух, вобрав в себя еще что-то. По этому распуханию он и судил теперь о времени, и чувствовал крепкую привязанность к себе все новых и новых людей.
Вооружившись веревками, кусачками, ломами и пистолетом-пугачем Паша с друзьями направился к городской водоочистительной станции. Там они быстро нашли лазейку в колючей проволоке и оказались на заполненной ржавыми трубами территории. Сторожа, похоже, глубоко спали, уверенные в полной безинтересности их объекта для каких-либо посетителей. Заглянув во все емкости друзья нашли наконец главный бассейн и вылили в него все содержимое прихваченной с собой канистры.
Никем не замеченные ребята покинули главную водокачку и побросав снаряжение в канаву, направились к дому Васи.
- Вы что! Три часа ночи! - крикнул им с порога облаченный в мягкий домашний халат Сергей Николаевич, но увидев лица гостей сразу понял, что произошло что-то важное.
Друзья ринулись в Васину комнату и прямо на ходу крикнули:
- Городская водоочистка! Пять миллионов человек! Весь город!
В Васю ринулось бессчетное количество жгучих огненных шаров. И стал он раздуваться - до пределов Вселенной, до выхода за всякие пределы, до потери всякой остаточной плотности.
- Все!!! - подумал Вася (или уже не Вася).
- Он умер!!! - крикнул кто-то.
Подбежали, пощупали пульс, заглянули в глаза, послушали дыхание. Сомнений не оставалось.
- Это я его убил!!! Я брал его кровь! - дергая себя за волосы совершенно не в тему крикнул Сергей Николаевич, - Дурак, зачем я выполнял эту его просьбу! - сквозь слезы причитал он.
Покопавшись в письменном столе Сергей Николаевич извлек из него пистолет и приставил к виску. Послышался сухой грохот выстрела и Сергей Николаевич рухнул на пол, под ним растеклась лужа крови.
- За сыном вдогонку пошел, - прошептал кто-то.
А разве был другой выход?
ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2002 год