Паша Строганов ничего не умел делать руками, даже гвоздя забить. Позор для мужика! Вот как-то купил Паша порнографический календарь и решил повесить его на стенку. Взял он молоток и гвозди, приготовился к решительному удару. Раз - и от стены отлетел здоровенный кусок сухой штукатурки. Раз - и гвоздь согнулся в дугу. Ра-а-аз - ... мать! Ноготь указательного пальца весь синий. Ничего не поделаешь, придется просить соседа дядю Колю, мастера на все руки.
Сосед был сегодня в хорошем настроении и не стал смеяться над неумелостью Павла.
- Забивать гвоздь я тебе не буду, но я научу тебя это делать, - сказал дядя Коля.
- Почему? - удивился Паша.
- Когда научишься сам поймешь, - объяснил сосед.
- И как же надо его забивать?
- Для начала постарайся понять, зачем гвоздь нужен стене...
- Нужен?! Стена - неодушевленный предмет!
- Это ты прав, она действительно неодушевленна, это ее и мучает, попробуй понять в этом свою стенку, постарайся научиться сопереживать ей... Иначе ничему не научишься!
Паша пришел домой и стал смотреть на стенку. Стена как стена, в меру кривая и в меру высокая, ничем особым не выделяется. Павел мысленно представил на ней картинки из своего календаря. Смотрел он смотрел и вдруг какая-то странная мысль сверкнула в голове: “- Ведь стена тоже женщина! Тоскующая женщина!” Павлик погладил стенку, поцеловал ее, а потом принялся ей сочувствовать. Воображение разыгралось вовсю, и уже небольшие капельки конденсата, проступившие на зеленых обоях, стали для него слезами. Всю ночь он спал привалившись щекой к стене и нашептывал ей что-то ласковое, поглаживал ее и даже поцеловал несколько раз. На следующий день он отставил от стены всю мебель, чтобы можно было постоянно любоваться ею и говорить возлюбленной ласковые слова, утешая и обнадеживая ее. Так прошла неделя. В воскресенье он снова был в гостях у дяди Коли и рассказывал ему свои впечатления.
- Молодец, Пашка! - похвалил сосед, - Теперь пойдем дальше. Твоя стена когда-то была песком, щебнем и камнями, они тоже ужасно тосковали. Все, что есть в этом мире, на чем бы не останавливался твой взгляд - о чем-то тоскует, а о чем - не понимает само. Задумайся об этом...
И Пашка задумался. Дома, столбы, дорожные камни, деревья, травы, железнодорожные рельса - все шептали ему о какой-то своей тайной тоске, о жажде чего-то недостающего. Все на свете задыхается от своей неполноты, каждая встречаемая вещь плачет по своей главной, но невидимой части. Кто успокоит их! Иногда Павлу становилось страшно, сам себе он тоже стал казаться каким-то ущербным, но прекратить подобные занятия не было сил. Иногда ему снилось, что он рыщет в какой-то черной пустоте в поисках чего-то скользкого и невидимого, чье существование даже никем не доказано. Упорство росло день ото дня и также росло ощущение обреченности этого мира в своей неполноте, в его трагической ущербности. “- Вот откуда на самом деле идут все беды! И как раньше я этого не понимал, винил в них каких-то людишек, когда корень-то зарыт именно здесь! Вот в школе я расстраивался каждому “банану”, а ведь если этот мир проэкзаменовать на знание самого себя, то ему можно поставить один огромный “банан”!” - так постоянно рассуждал Паша, созерцая что-нибудь совершенно неважное, например - помойку.
Созерцательность настолько охватила Павла, что он заметно охладел к работе и у него уже начались неприятности с начальством. И это немудрено - каждую нужную бумагу он рассматривал по несколько часов, думая не о ее тексте, а о странном предназначении самой бумаги и о том, что за ней стоит. Потом мысли переходили на чернила, а когда что-нибудь требовалось написать - на авторучку. Рабочие дни проходили для его непосредственной, требуемой обществом деятельности почти впустую. Но Паша не отступал.
О гвозде, а тем более о календаре он уже и забыл. Но как-то совершенно неожиданно Паше в подъезде встретился дядя Коля.
- Ну, как дела, Павел? - спросил Пашин сосед.
Паша подробно рассказал о своих переживаниях за прошедший месяца. Дядя Коля чуть не подпрыгнул от радости.
- Прекрасно! Я вижу, ты все понял. А теперь возьми вот это, - и дядя Коля протянул Пашке блестящий острый гвоздь.
Павлик недоуменно повертел предмет в руках.
- И что мне с ним делать?
- Представь, что это и есть то нечто, чего недостает твоей стене, как и всем видимым предметам этого мира. Это то, что должно быть внесено в Материю!
- Но это же... просто гвоздь!
- Нет, не просто. Гвоздь есть не сам по себе, он - символ. За истекший месяц ты понял, что всякая вещь, даже вот эта дверная ручка, имеет странную невидимую тень. Так вот, теперь ты можешь понять, что назначение “тени” гвоздя как раз и состоит в том, чтобы вернуть предмету (например, твоей стене) это недостающее!
Остаток дня Павел размышлял о значении гвоздя. Он трогал пальцем его острие, внимательно рассматривал, даже пробовал на язык. Придя домой он очередной раз сочувственно погладил стену, потом взялся за молоток.
Размахнулся... И тут неожиданно вся сущность Паши вытянулась в огромный гвоздь. Нет ничего, весь мир состоит только из Пашки и Стены и одно не может быть без другого, Стена стала частью Паши, а сам Паша - частью Стены. “- Не зря расстреливают всегда у стенки”, - подумал он. Мощнейшая, ничем не обузданная энергия молнией рванулась наружу. Удар!!!
Гвоздь аккуратненько вошел в стенку. Небывалое радостное чувство охватило Пашку. Оно было похоже на оргазм, только раз в сто сильнее. Полнота распирала его сущность и она стала распухать до размеров Вселенной. Победа!
Порнографического календаря Паша вешать не стал, а гвоздь он так и оставил торчать на самом видном месте - как памятник обретаемой Целостности.
ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2002 год