Данила Ленский. Родной единственный человек исповедь ди-джея

Данила Ленский
               


РОДНОЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
/исповедь ди-джея/



Владимир Топорков, 22 года. Эфир от 20 марта 2001 года:
- «… такая, блин, вечная молодость!» Только что на «радио-Норд» прозвучал вечный хит Сергея Чигракова. Тем временем в городе уже 3 часа 15 минут. С вами по-прежнему d.j.Боб, и я ещё раз приветствую всех, кто не спит в это позднее время! И правильно делаете, что не спите. Сразу после рекламного блока ваши любимые «Обломы недели»! Так что, если на этой неделе с вами произошли разного рода неудачи, конфузы, оказии, если вас кто-то жёстко обломал,  - звоните, – будем расхлёбывать вместе. А пока слушаем рекламу. Вещь тоже полезная.
 
  Пока крутится реклама, жду первого участника.
  Как обычно, в первую очередь дозваниваются радио-маньяки. От которых никакого житья. Как в прямом эфире, так и за его пределами. Наверно, у них есть особый секрет, как дозвониться, опередив простых смертных. Этих сразу можно сбрасывать. Обнаглели потому что. Всю ночь тебе могут названивать, придурки. Лишь бы задать пару дебильных вопросов, или в эфир залезть. Но это, так, мирные маньяки.
  А есть другие. Настырные. Каким-то образом узнают твой домашний - звонят в любое время суток и дышат в трубку. Доставать d.j.Боба им в самый кайф - всегда нарываются на мои маты. Что может позабавить больше, чем d.j., который матерится, как сотня чертей?
  На маньяков у меня аллергия.
  Так, вроде, нормальный. С ним-то и будем общаться.
-  Какую вам песню поставить?
-  А у вас есть Scooter “Call me magnana”?
  Шутишь? Конечно, есть. Такого добра на каждой станции навалом. Многие слушатели удивляются, как это они так быстро находят песню. Элементарно. Пока звучит песня, d.j. уже за эфиром общается с участником, с которым обо всём договаривается.
- В общем, так. Как только песня заканчивается, выходим в эфир. Там снова здороваемся, и ты начинаешь рассказывать то же самое, что сейчас рассказала. О’К?
  Девчонка лет шестнадцати. Имя - Регина. Её обломила лучшая подруга. Обломила – ещё мягко сказано. Так вот, эта самая Регина увела из-под носа подруги бой-френда. Та решила не устраивать скандала и мирно разойтись. Тогда Регина пригласила ее на днюху. Подружка, разумеется, пришла и, как полагается, не без подарка. Им оказался навороченый шампунь, какой сейчас во всю рекламируют. В общем, Регинке хватило одного раза, чтобы больше не притрагиваться к этому подарочку. Вместо положенного содержимого во флаконе оказалось дипеляционное средство. Сами понимаете, что происходит после одной такой процедуры.
-  Ну, Регина, за то теперь ты попала в ряды тех, кто продолжает завидовать Sinead O’Connor и до сих пор не решается побрить голову наголо. Но тебе повезло! Всё обошлось без бреющего станка. На худой конец, твоей голове теперь можно будет подобрать любой парик, и этим изменить свой имидж. Дерзай! Ещё раз спасибо за историю. Только для тебя и твоей головы поёт Scooter. Вещь «Call me magnana», после чего мы продолжим «Обломы недели». Жду следующего пострадавшего.
  Месть – страшная штука, чего уж говорить.
  И чего только не выслушаешь во время «Обломов». Кому отомстили, кому насолили. Кого обманули, кого предали. А народу нравится. Слушать эту байду.
  Если хорошенько пораскинуть мозгами, то вся эта байда похожа на некую исповедальню. Ведь когда человек исповедуется, его никто не видит. Он может говорить, никому не глядя в глаза. Просто говорить и всё. То же самое со слушателем. Только слышит его не один человек, а целая армия других слушателей. В этом-то всё и дело.
  Вот так послушаешь этих пострадавших и начинаешь врубаться, что не у тебя одного проблемы-то. У тех еще хуже. Твоя же задача, задача радиоисповедника – поднять человеку настроение. Вдолбить, что не всё потеряно, и жизнь продолжается. Типа того.
  И лучше всего вдалбливать ночью. Когда народ клюёт больше. Как рыба в ранние часы. В такое время суток кажется, что тебя мало, кто услышит. Ну, там из твоих родных или друзей. Поэтому «Обломы» - моя главная корка. Корка d.j.-ночника.

Иван, инженер, 26 лет. Запись от 14 марта 2001 года:
- Неплохая передача. Я как-то принимал в ней участие – рассказывал жуткую историю про то, как один сумасшедший стоматолог неправильно выдирал мне зуб. Знаете, до сих пор фобия – идти на приём к стоматологу. На мой взгляд, участники «Обломов» не нуждаются в том, чтобы их пожалели и дали дельный совет. В первую очередь им нужно высказаться. А потом слушаешь другого и сравниваешь: кто из нас обломился больше. Я или он. Так, прикольно.

Дина, студентка, 19 лет. Запись от 14 марта 2001 года:
- … тогда мне было так стрёмно! Да, всё из-за родителей. Ну, как что произошло? Сейчас не хочу об этом говорить. Да, слишком стрёмно. Нет, тогда было по-другому. Я же позвонила на радио. Я говорила, и меня никто не видел. Понимаешь? Вот ты стоишь с этим диктофоном, и смотришь на меня. Что? Ну, конечно, большая разница. Мне просто стало легче на душе. Оттого, что меня кто-то выслушал. А по ходу своего рассказа вдруг поняла: фигня это всё. Никто меня не обломил. Вот так вот.
 
Николай, охранник магазина, 29 лет. Запись от 15 марта 2001 года:
- Ага, слышали. Ночью всё равно делать нечего. Скучно бывает. Вот девчонки радио прнносят. А? Да, нет, зачем мне участвовать-то? Если надо, скажу кому-нибудь одному. Зачем на весь город-то? А слушать интересно. Люди разные. И проблемы разные. От них никуда не денешься. Ну да, слушаешь, и спать не охота. Ага, что-то вроде кофе.

  Следующий пострадавший - еще одна девица. Что-то мне сегодня везет на бабские голоса. Этот мне тоже не знаком. И, судя по нему, девица гораздо старше Регины. В принципе, возраст тут не имеет особого значения. Главное, чтобы это был настоящий облом. Чтобы слушатель завёлся.
  Сегодня, что, все маньяки отдыхают? Им же лучше.
  Девица представилась Ольгой.
  Тормозная какая-то. Проснулась недавно, что ли? Жутко нервничает.
  Время поджимает, поэтому не успеваю выслушать ее историю заранее. Может, не пускать? Кто знает, что она там наговорит? Чушь какую-нибудь.
  Ну, да ладно. Пусть травит, раз дозвонилась.
- Ой, даже не знаю с чего начать.
  Долгая пауза.
  Ну, уж начни с чего-нибудь! Кажется, теперь занервничал я. Всё-таки, не стоило.
- Я долгое время…кху-кхе… встречалась с одним парнем. Когда я с ним рассталась…кху-кхе… родила от него ребенка. Девочку. Кхе! О ребенке он ничего не желал слышать. Кху-кху-кхе. Я воспитывала её одна… И вот недавно поняла, что…
  Из трубки послышались частые сопения и хлюпание. Плачет? Скорей всего неполадки со связью. Кху-кхе!
- Алло!
   Р-р-р! Кончай тормозить! Чего ты там не поняла, глупая утка?
-…что не нужно мне было тогда рожать… НЕ НУЖНО! Я повстречала другого человека сильно его полюбила он предложил мне выйти за него замуж, но девочку мою принять не хочет чужая, говорит тогда я пришла к ее отцу так, мол, и так, говорю но он даже говорить со мной  на эту тему отказался не знаю, что делать куда ее теперь?
  Вот это выпалила! Как из пулемета. Словно за нее это выпалил другой человек. Давно бы так.
  Что значит, куда её теперь?
  Как я ненавижу эти семейные разборки! Кто бы знал. Нашли программу «Моя семья», идиоты. Почему я-то должен выслушивать эти передряги? Один раз тоже позвонила одна. Вся в слезах рассказывала, как её трахнули в тёмном подъезде. Теперь эта тормозная.
  Нет уж, теперь точно буду заранее прослушивать каждого. Не фиг.
- Алло, вы меня слышите?
  А ты как думала? Козлиха! Конечно, слышу. И вообще, пора закругляться. Прогноз погоды скоро.
- Всё это, конечно, побудительно, Ольга. Но не совсем по адресу. Кху-кхе…простите. С моей стороны грех что-то советовать. Я – не психолог. Но могу сказать одно: не стоит торопиться с выводами. Не думаю, что вы зря произвели на свет Божий такого милого ребенка. Все наши слушатели уверены, что он – милый. Так что, вам стоит лучше приглядеться к нему и окружающему миру. Не всё так плохо, поверьте. Спасибо за откровение. Мужайтесь. Всего доброго! Кхххе-е-е-е! Кажется, мой голос даёт петуха. Напоминаю, что в эфире «Обломы недели» и если у вас в запасе есть, что рассказать, то звоните. А сейчас немного о погоде.
 
  На маньяков у меня аллергия. Это точно.
  По ходу эта Ольга оказалась одним из них. При чём настырным. Только таким удается каким-то образом пронюхать домашний.
- Я просто хотела извиниться. За то, что испортила ваш вчерашний эфир.
  Неужели ты это поняла?
- Да, нет, всё в порядке. Не берите в голову. Вам даже не следовало  вот так извиняться.
  Извиняться как? Звонить на домашний. Откуда она его узнала, спрашивать глупо. Как-то со временем привыкаешь не задавать таких глупых вопросов.
- Нет, следовало. Вы единственный, кто захотел выслушать меня и хоть как-то поддержал. Спасибо вам огромное.
  Вообще-то, тебя слушало пол города.
- После нашего разговора мне значительно полегчало. Я даже на время осознала, что не одна. Но, на самом деле, я одинока. Очень одинока. Понимаете?
  А как же твоя девочка? Или мальчик?
- Я всё понимаю.
  Возникла долгая пауза. Как тогда. Такое ощущуние, что наш прямой эфир продолжается. Затянулся почти на сутки. Но теперь она плакала. И никакие это не помехи.
  Маньяки – тоже люди. И иногда они плачут, вместо того, чтобы просто дышать в трубку.
  Маньяк-Ольга плакала по-настоящему. Глотая слезы. Как беспомощный ребенок. Готовый жаловаться любому, лишь бы его пожалели. Чем я-то могу помочь? Она снова позвонила не по адресу. Я – не психолог. Конечно, пришлось соврать, что всё понимаю. Что ж, готов врать и дальше, лишь бы она перестала с нытьём и скорее попрощалась.
- Извините, не сдержалась. В последнее время мне так плохо. Так плохо, что не с кем поговорить. Другой бы на вашем месте сразу положил трубку. Наверно, вы очень хороший человек. Вашей девушке очень повезло. Берегите её.
  О, нет! Почему я? Потому что хороший человек.
- Пип-пип-пип…
  То ли сорвалось, то ли положила трубку. Странные люди, эти маньяки. И чего им нужно?

- Кто звонил, Володя?
- Да, так, никто. По работе...
  Это мой дядька.  Я его так и зову - Дядька.
  Было бы как-то по-дурацки, если я его звал папой. Папа. Папка. Да ну, даже язык не поворачивается. Не катит.
  Кроме него из родных у меня никого не осталось. Родители давным-давно погибли в автокатострофе. Мне тогда три года было, и я их не помню. Мы жили в другом городе. Этого тоже не помню. Когда всё это произошло, - ну, автокатострофа, то есть, - приехала моя бабушка, мама Дядьки, и забрала меня к себе. Оформила опекунство. Так я и очутился в этом маленьком северном городочке. В котором почти все друг друга знают.
  Бабушка сильно болела и через год умерла от инфаркта. Поэтому воспитывал меня Дядька. Ему тогда было, как и мне сейчас – двадцать два. И я благодарен ему за всё, что он сделал.
  Но я по-прежнему скучаю по родителям. Всё время о них думаю.
  Кому-то это покажется странным. Как можно скучать и думать о тех, кого ты не помнишь.
  Дядька, говорит, они были хорошие. Но говорить о них почему-то не любит. Поэтому я стараюсь не задавать лишних вопросов. И тогда подолгу смотрю на фотографию родителей.
  Она стоит в моей комнате. На столе. В рамочке.
  А Дядька, он – клёвый. Правда, клёвый. Владелец телерадиокомпании. Небольшой, но пока единственной в городе. Дядька всю жизнь стремился стать большим человеком. И это ему неплохо удалось. Из грязи в князи, как говорится.
  Теперь понятно, как я оказался на радио?
  Но у меня и в мыслях никогда не было становиться радио-d.j. Как-то не задумывался и жил тем, что я – просто d.j. Не на радио. Мало кому известный. Разводил диски на различных дискотеках. Начинал, конечно, в школе. Как все. Потом через старшеклассников познакомился с более опытными d.j. и прорвался в клубные места. Они намного отличаются от школьных булкотрясов. Гораздо лучше акустика, свет и аппаратура, конечно. Да и контингент постарше.
  Наверно, народу нравилось то, что я делаю, поэтому никто не возмущался и не жаловался. Даже хвалили. А это и есть самое главное в работе. Приятно, когда людям нравится то, что ты делаешь. Дядька это сразу заметил и предложил мне попробовать свои силы на радио.
- Это почти то же самое. Разница в том, что ты развлекаешь публику не только музыкой, но и голосом. Понятно?
  А что непонятного? Ежу понятно. Стал развлекать голосом. До сих пор развлекаю. И тоже никто не возмущается и не жалуется. Как-то всё гладко получилось. 
  А про дискотеки не забываю. Редко, но провожу. Когда попросят и денежкой не обидят.
  Но клёвый он не поэтому. С ним всегда бывает просто. Дядька дома, Дядька – на работе. А так, его зовут Глеб Юрьевич Дымов. Но, повторюсь, не для меня.

Глеб Дымов, 44 года. Запись от 18 ноября 2000 года:
- А что Володька? Он парень самостоятельный, ты же знаешь. У него хватает мозгов, чтобы понять одну простую истину: если бы из него d.j. не получился, я не стал терпеть его у себя на работе только потому, что он – мой племянник, и я к нему хорошо отношусь. Есть много людей, которым я отношусь хорошо, и если бы они все работали на радио с единственной целью подзаработать деньги, представляешь какую услугу они оказали? Отсюда общепринятая мораль: дружба дружбой, а служба службой.

  Да, он любит во всем находить мораль. Абсолютно во всем. Я, например, никакой морали не вижу. Просто он – клёвый, и я его уважаю.
- Так кто, говоришь, звонил? Никто по работе?
  Дядька вышел из ванной в своем любимом махровом халате. Сейчас стопудово начнёт бриться. Потом закурит сигарету и будет, как маятник, ходить с ней из одной комнаты в другую. (Их всего две).
  Дядька очень много курит. За час может погасить сигарет десять. К этому я давно привык. И сам иногда с ним покуриваю.
- Да, та телефонистка. Новенькая.
- А-а… Если будет звонить Сорока, скажи, что вышел. Задолбал! У меня сегодня выходной. Скажешь?
- Ага, скажу. Отдыхай.
- Идём лучше ужинать. Чайник закипел.
  Дядька отключил свой Braun, прикурил Camel, и мы пошли на кухню.
  Женя Сорока – наш главный редактор. А еще d.j. Как я. Только он старше меня почти на десять лет и, если честно, в музыке не фига не шарит. Наверно, никогда не вёл дискотеки в школе. Придумал какой-то дебильный проект и доволен. Никто так и не понял: что за проект-то? Вот еще один в голову пришёл. И это стало веской причиной его названивания Дядьке с самого утра. Всё советуется. На фиг советоваться, если ты главный редактор? Никто никогда не поймет Женю Сороку. Что ему нужно.
- Раз он так задолбал, почему ты его не уволишь?
  Он усмехнулся и сказал  то, что следовало ожидать:
- Кто ж тогда будет редактором-то? Ты, что ли?
- Ну… хотя бы Кира Ромина. Мне кажется, она бы не плохо справилась.
- Боб, у меня сегодня выходной. Давай о чем угодно, только не о работе. У меня помимо радио еще и телевидение, не забывай. А что касается Киры, она скоро замуж выходит. Потом до декрета ей осталось немного.
- Как замуж выходит?
- А чего ты ждал от неё? Она на седьмом месяце уже. Или на восьмом?
- За кого?
- За Сороку. Шутка.

Эфир от 22 марта 2001 года:
- Добрый день всем, кто настроился на «радио-Норд», самую северную радиостанцию! Добрый день, а может быть и доброе утро! Сейчас 11:30, и кто разберет, какое сейчас время суток? Начиная с 6 утра до этого момента, с вами был d.j.Боб. Хочется верить, что мой первый утренний эфир получился не таким ужасным и следующий будет гораздо лучше. Еще раз напомню, что Кира Ромина ушла в заслуженный отпуск… и теперь по утрам вас буду будить я. Напоследок любимая команда Киры – Savage garden. Кира, мы с тобой! Слушай своих любимчиков, а я прощаюсь. До скорого!
 
  Елки! Чуть не выболтал про декретный. Ромина меня бы убила. У неё немыслимое количество поклонников, и большинство из них – мужики. Им-то в первую очередь необязательно знать, что их радио-примадонна собирается разродиться.
  Сегодня всё утро звонили, как потерпевшие: «Где наша Кира? А почему она не вышла? Парень, а ты кто?» Достали! Приходилось, чуть ли не каждые десять минут говорить в эфире, что Кира в отпуске, и её замена -  я.
  Наверно, эфир был не просто ужасным, а отвратительным.
- И что теперь каждое утро так? – Обычно я не кричу на Дядьку, но сегодня просто не мой день. Чувствую себя неудачником.
- Не каждое. Потерпи чуток. Побесятся, да успокоятся. Чего ты переживаешь? Если вместо Роминой вышла, допустим, Ливнева, или тот же Сорока, все требовали бы сам знаешь кого. Так что ты здесь не при чем. Расслабься, друг. Кофе выпьешь?
  Кофе – мой главный напиток на работе. Антидрёма. Только теперь придётся его пить не по ночам, а по утрам.  Еще и перестраиваться на другой режим. Кто теперь будет вести «Обломы недели» и почему, интересно, выбрали именно ночника?
- Спроси Сороку. Он выбирал.
  Сороку на мыло! Тоже мне, редактор. Хренов. Сам-то, поди, не захотел по утрам ди-джеить. Понимает, что и его залажали бы. Слабак. Фиг с ним. Его и так лажают, как могут.
  Дядьке не понравился его новый проект.
 
- Какое счастье! Неужели теперь по утрам не будет слышно этого визглявого голосочка?
- Хочешь сказать, мой лучше?
- А ты и так у меня самый лучший! Ну, не опаздывай. Целую.
  Хорошо, когда есть человек, который тебя понимает. Пусть даже иногда приврёт, что ты – самый лучший. Пусть. Врёт или нет? Плутовка.
  Плутовка по-имени Юлич. Я её так зову. И ей безумно нравится. Почти так же, как мне, когда Дядька иногда с того ни сего назовёт меня Бобом, а не Володькой. Поэтому в эфире я – Боб. Чтобы чаще меня так называли. Сработало. А она – Юлич только для меня. И ни для кого больше.
  Мы познакомились на втором курсе. Она тогда ярой поклонницей команд из высшей лиги КВН-а была. Ярой и яркой. Готовой идти сквозь огонь и воду ради того, чтобы филологи одержали победу. Идеи всякие подкидывала, советовала что-то, плакаты рисовала… Смешная. Тоже филолог. На журналистике. Вот и болела изо всех сил. Своих в обиду не давала. В группе поддержки всегда первая. А сама участвовать в команде не хотела. Хотя звали сто раз. «Трусиха я, побаиваюсь», - говорит. «Вдруг забуду, что делать? Так и команду всю подведу». Трусиха и есть.
  Я-то там же, на филфаке учился. Только отделение другое. Русский и литература. Вот, в том году закончил. Юлич в этом заканчивает.
  А тогда, черт возьми,  второй курс! Как будто вчера было. Ей-богу.
  Правду диканша говорила: … и не заметите, как студенческая жизнь из-под ног убежала. Только кто её тогда слушал?
  Вот мы с парнями и не слушали. Набрали в тот день пива и пошли на КВН наших поддерживать. А наши взяли и проиграли, черти. Победили юристы.
  Помню, наши жутко расстроились. Так, что напились с горя до чертиков. Как ведь готовились-то! Даже на учёбу многие плюнули. Поставили себе одну цель – победить. Победить и всё тут! В финал попали и поняли, что можно еще большего добиться. А взяли второе место. Как последнее.
  А Юлич? Больше всех расстроилась. Сначала не поверила, а потом как заревёт. Так я её и заметил. Сидела себе втихушку на первом ряду и ревела.
  «Димка, кто такая?» - спрашиваю. «Эта? А, Юлька Грачёва. Филфак».
  Потом дискотека была. После КВН-а всегда дискотека. Проводил её я. Однажды кто-то заикнулся, что Топорков, дескать, в этих делах шарит. Один раз попросили, второй. А на третий уже сам пришел.
  Со мной еще один парнишка был. Димка Рогожин. Можно сказать, на пару вели. Прикольный пацан. Рыжий такой. Анекдоты всё травил. Другие слушали и угорали. То ли над ним самим, то ли над анекдотами. Рыжие все весёлые. До сих пор его добрым словом вспоминаем.
  Убили его. В Чечне.
  Помню, как девчонки плакали. Плакали и говорили, какой он смешной был. Димка Рогожин. Наш Рыжик. Я тоже, когда вспоминаю, не знаю: плакать или смеяться.
  Я попросил его подежурить немного у аппаратуры. Как раз в тот момент, когда Sting поставил. «Shape of my heart». Красивая вещь.
  Ни я, ни Юлич не хотели, чтобы она заканчивалась.
  До этого еще ни разу ни с кем не танцевал медляк так, как с ней. А песню, словно, впервые слышал.
  Сейчас сижу и думаю: что я тогда в ней нашел. Может, мне просто было её жалко, когда она ревела на первом ряду? А что она нашла во мне?

Юлия Грачёва, 21 год. Запись от 15 марта 2001 года:
- Нам по восемнадцать было. Тогда казалось, любое знакомство может перерасти в серьёзные отношения. Если честно, я на это и расчитывала. Я имею в виду знакомство с ним. Я до сих пор не сказала Топоркову, что взяла его на заметку еще до КВН-а. До того момента, когда он со мной заговорил. Нет, такие вещи мужчинам говорить нельзя. Они и без того знают себе цену. Я этого не говорила. Но запала я на  него еще на первом курсе.
 
  На первом?! Что, серьёзно? В таком случае, где был я? Вот дурак-то!
  С ума сойти. Выходит, она еще на первом курсе могла мне заявить: ты – лучший.

- Ну и кто из нас опоздал?
- А мне можно, - Юлич сделала невинное личико.
  Почти на полчаса!
  Да, ей всё можно. Потому что для меня она тоже лучшая. А еще плутовка.
- Слушай, кино – дурацкое, говорят. Да и начало уже пропустили. Пойдём в другое место.
  Билеты полетели в мусорый бак, и мы пошли искать другое место. Им оказалась недорогая кафешка. В ней почти никого не было. Останься мы в кино, здесь было бы совсем безлюдно.
  Мы оставили вещи в гардеробе и сели за столик у окна.
  А здесь не плохо. Не так, как снаружи.
  Из колонок не громко доносилась музыка. Чуть позже послышалась реклама, и сразу стало понятно, что это радио. А мне было понятно больше - «радио-Норд». Потом на фоне следующей песни раздался глуховатый, чуть с хрипотцой голос Жени Сороки.
- На мыло вашего Сороку! – сказала Юлич, нахмурив бровки.
  Странно, сегодня я подумал о том же.
  И вот в голову про Сороку пришла еще одна мысль, которая до этого не приходила: почему-то большинство d.j. по разным причинам  в эфире просто опускают свою фамилию, или присваивают целые псевдонимы, а Женька не захотел ни того, ни другого. Он никак не представляется. Мог бы для приличия просто опустить фамилию. Если не нравится, что она такая птичья. А что? D.j. Евгений. Вроде, звучит.
- Он что простыл?
- Не знаю. Вообще-то, он всегда такой. Хриплый.
  Официантка прибавила звук.
- Любка, скажи, красивый голос?
- Ага, приятный.
  Вот тебе и хриплый!
 
Любовь, официантка, 32 года. Запись от 23 марта 2001 года:
- Да, разумеется, для меня имеет большое значение, кого слушать. Голос d.j. – самое главное. Это же его оружие! А как же? Если там будет вещать какой-то невзрачный голосок, совсем неинтересный, конечно, я переключу на другое радио. D.j.Боб? А кто это? Наверное, слышала. По именам не помню.

  Неужели Сороку кто-то любит? Ну да, типа этой Любки и той, что прибавила.
  Теперь понятно, почему он никак не представляется. Потому что кто-то по именам не помнит. Только по голосу.

  Если бы радио-маньяки знали меня только по голосу, им вряд ли получилось пронюхать мой домашний. Может, не представляться больше?
  У меня выходной, и как говорит Дядька: только не о работе!
  дзыыын…дзыын…дзын…
  Нет, правда, одолели! У меня выходной, или нет? Только не о работе! Маньяки хреновы! Это уже перебор. Четвёртый раз подряд. Чтоб их! Я бы мог запросто вырубить телефон к такой-то матери, если не ждал важного звонка от Юлич.
  Может, это она?
- Слушаю!
  Нет, всё-таки, маньяки. Тишина потому что. Но на проводе всё равно кто-то есть. Как бы он не скрывал свое присутствие. Этот маньяк. Слышно ведь, как по ту сторону ёрзает телефонный проводок. Проводок сам себя ёрзать не может. И еще какие-то шубуршания.
  Опять дышит. Паровоз!
- Чего тебе нужно, а?  Чего ты всё звонишь и молчишь? Иди на х**, понятно?!
  Иногда так срываешься, что плевать на базар. Ей-богу. Но они только и ждут того, чтобы я обматерил их. Уродов этих.
  Есть еще другие. Более оригинальные. Тоже звонят, но на фоне своего сопения заставляют радио слушать. Настроят «радио-Норд», врубят на всю катушку и подставляют к трубке. Чего я там не слышал? А один позвонил как-то ночью. Трубку снимаю, а там голос чей-то. Я-то спросонья врубиться не могу. Что за хрен такой. Оказалось, это мой собственный голос. Взбрело же кому-то в голову записать его и так прикольнуться посреди ночи. Скоро еще не то взбредет. 
  дзыыыыыыыын!
- ДА!!!
- Здравствуйте. А Боба можно? – ответил испуганный женский голос. Кого я так напугал? Кажется, знаю кого. На голоса у меня хорошая память. Работа такая. Только не о работе!
- Я слушаю.
- Это Ольга. Вы меня, наверное, не помните.
  Отчего же? Конечно, помню.
- Я принимала участие в вашей передаче. А вы теперь по утрам работате, да?
  Чего надо-то? Юлич, поди, уже звонит, а  у меня занято.
- Да, по утрам. Это вы недавно звонили?
- Что? Нет. Только сейчас позвонила.
  Врёт, наверно.
- Знаете, я подумала, что всё-таки позвоню к вам. В последний раз. Я – попрощаться. С вами. Потому что больше не с кем.
  Точно врёт! Звонила ведь! Ненормальная. Все маньяки рано или поздно находят повод, чтобы заговорить. По началу, видимо, не находят нужных слов. Вот и дышат. Попрощаться она хочет, как же! Ну вот, опять заныла.
- Вы уезжаете? – спросил я, хотя меня это не особо волновало.
- Можно и так сказать… Я уезжаю… из жизни. Навсегда.
  Что она имеет в виду? Так, стоп!
- Я не хочу больше жить в этом мире. Никому ненужная.
- Ольга, постойте. Вы нужны своему ребенку.
- Ему я тоже не нужна. Я никому не нужна. Жить незачем.
- Не говорите так. Вам нужно успокоиться. Что вы делаете?
  В трубке послышалось, как открывается какая-то дверь. Нет, только не балконная! Она точно ненормальная. Собралась прыгать. А какой этаж? Если первый, то ладно.
- Седьмой, - она говорила уже с балкона.
- Ольга, я вас очень прошу: не делайте этого. Подумайте о…
- Мне не о ком думать!!! Я никому не нужна, слышите?!!
  Она так орала, что не слышать её я не мог. И соседи её, наверняка, слышали. Но раз она никому не нужна, то соседям подавно. Уже стемнело – у каждого дома свои дела. Я глянул на часы. Начало десятого. Потом представил, как Ольга стоит, никому ненужная, на ледяных железных перилах. Её закоченевшие от вечернего мартовского холода ноги чуть пошатываются, того гляди, вот-вот подведут; одна рука упирается в балконный потолок (потолок – единственная опора), другая держит телефонную трубку - лишь бы она её не кинула!
- А-а-а-а-а-а-а-а!
  Вот чёрт! Неужели она это сделала? Не может быть!
- Алло! Ольга! Вы меня слышите? Ответьте.
  Боже, ну почему я? «Потому что вы хороший человек».
  Не отвечает.
  Всё-таки, сделала. Если нет, то всё еще стоит на этих чертовых перилах. И только богу известно, что предпримет это безумное существо. Эта глупая утка.
  А чего закричала-то? Потому что скользко. Вот и подскользнулась. Нечаянно.
  Так, тихо! Кажется, плачет. Значит, живая. Слава богу!
- Ольга! Пожалуйста, не молчите.
- Почему я сейчас не упала? Я должна… должна это сделать, господи! Я – плохая мать. Моя девочка… моя маленькая девочка… Прости меня… Я не могу больше терпеть. Я должна…должна. 
  Ольга меня не слышала. Говорила сама с собой. Забыв о моём существовании. Только не бросай трубку!
  Еще и дочка! Почему её не слышно? Потому что в другой комнате. Время позднее. Вот и спит. Это хорошо. Пусть спит.
  Надо, чтобы она меня слышала. Надо с ней говорить. Говори! Это же твоя работа, в конце концов! И вообще, мы сейчас в прямом эфире. Да, пусть поверит, что наш эфир продолжается! И почаще произноси её имя, понял?
- Ольга, как хорошо, что вы дозвонились! Вы сейчас слушаете радио? Мы в прямом эфире. Только что мной было сказано: кто дозвониться первый, тот…
  Ну, давай! Рожай быстрее!
- …тот получит бесплатный музыкальный подарок. Ольга, я вас поздравляю! Вы первая! Ольга?
- Д-д-д-а…
  Есть контакт! Продолжай!
- Какую вам песню поставить?
- Пппесню?
- Да, какую песню?
  Пауза.
- Анжжжллика ввва-ррум кккаллыббееелльннаййа
  Господи, она же совсем там задубела! На своих перилах.
- Анжелика Варум - «Колыбельная»? Очень хорошо. Вы часто ставите её для своей дочки?
- Ддда-а оннаа ллюббит-т-т-т…
  Лишь бы она снова не потерялась! Говори, говори с ней!
- И как же её зовут?
- Ммм...миии…
  Чего она там мычит? Точно, задубела.
- Как?
- Мммииллеенна-а
- Милена? Очень красивое имя. А где она?
  Долгая пауза.
  Придётся всё заново. Как была с самого начала, такой и осталась. Тормозная. Козлиха!
- Моя девочка? Как где?
  Удивительно. Она ведь не могла так быстро отогреться. Скорей всего просто замёрзла. Так захлёбывалась слезами, что не могла и слова толком произнести. Говори дальше!
- Она там. Внизу. Мне пора к ней. Она ждёт меня. Там, внизу. Моя девочка. Моя малютка. Я иду к тебе. Мне пора. Твоя мама идёт к тебе...
  Чего она там городит?
  Вот чёрт! Седьмой этаж!
  Да, она не просто ненормальная! Она же…
…скинула своего ребёнка! И теперь собирается прыгать сама. Вслед за ним.
- Ольга, стойте! Скажите мне адрес – я приеду!
  Черт бы её побрал!

  Район, где стоят одни высотки. У подъезда одной из девятиэтажек тормознуло моё такси. Вылетая из него со скоростью пули, я со всего размаху хлопнул дверцей. Так, что она чуть ли не вылетела вместе со мной. Нервы? То ли еще будет!
- Эй ты, лихач, поаккуратней!
  Голос офигевшего таксиста слышала только дворовая собака, поднявшая ногу возле дерева, чтобы отлить. Я уже был в подъезде и ничего не слышал, кроме бешеного стука сердца. «И бачок сливной, как сердце, бешено стучит». Что за песня?
  Седьмой этаж. Лифт не работает. Мне нужен седьмой этаж. Бегу со всех ног, как угорелый. Наверх. На седьмой этаж. Она там, внизу.
  Наконец-то. Вот он. Чертов седьмой этаж. Квартира №234.
  бббзззззззззззз!
  Ну, давай же! Где ты там?
  Я звонил раз десять. Но никто не открывал. Ни звука. Одно из двух: или наврала  адрес, или… уже там…  там, внизу.
  Я позвонил в соседнюю квартиру.
- Извините за беспокойство, - начал я, услышав за дверью мужское «Кто там?», - я по поводу вашей соседки из 234-ой. Вы не могли бы со мной поговорить?
- А что случилось?
  Мужик говорил за дверью и явно смотрел на меня в глазок.
- Тут такое дело… в общем, вы ничего не слышали? Ну, что у неё происходит.
  Происходит что? То, что соседка эта орала,  как белуга, что никому не нужна. То, что сбросила своего ребенка. То, что сама хотела сброситься. Это я должен сказать? И как я об этом узнал? По телефону. Уже звучит глупо.
  Раз у него такой спокойный голос, значит, ничего не произошло.
  А пошло оно всё к матери!
- А что такое?
- Да, нет ничего. Наверно, я ошибся. Еще раз извините.
  Я глубоко вздохнул и начал спускаться. Сначала быстро. Потом медленно. Куда торопиться? Если она и сиганула, всё равно опоздал. Я сделал всё, что смог. Но не знал о чём думать. 
  Как же я не удержал её? Нужно было что-то другое говорить. А ты заладил с этим прямым эфиром. Тоже мне, радио-d.j. нашелся. Неудачник хренов. И дискотеки твои дурацкие. Только для семиклашек ставить. И как тебя еще терпят? Такого неудачника…
  Нет, я сделал всё, что смог. Самобичевание не для меня. Может, она наврала не только адрес, но и всё остальное? Да, скорее всего ничего не было. Никакого балкона. Никакого ребенка. Никакого радио-маньяка. Сейчас приду домой и первым делом отключу телефон. Или пусть Дядька говорит, что меня нет. Он сам меня частенько об этом просит.
  Тут я остановился и достал сигарету. В то же мгновение наверху послышался чей-то голос:
- Ну ладно, Оленька. Иди отдыхай. Если что, звони, или заходи. Ладно? Ступай с богом. А Миленка пусть еше немного у меня посидит. Они с Ванькой видик свой смотрят. Ступай, ступай! Я приведу её.
  Говорила какая-то бабулька. Я-то уже на пятом стоял. Но отчётливо слышал каждое слово.
  Оленька ничего не говорила. Вместо этого захлопнулась какая-то дверь. Бабулькина. Почти сразу же открылась другая. Оленькина. И тут же закрылась.
  Докурив сигарету до самого фильтра, я снова понялся на этот проклятый этаж.
  Стоп! А зачем я сейчас к ней пойду-то? Она жива-здорова. И Миленка, оказывается в полном порядке. А не там, внизу. Видик смотрит. Какого-то хрена.
   Но в те минуты я почему-то не думал об этом. То, что сказала бабулька, меня успокоило. Теперь не придётся мучиться в догадках, чем всё закончилось. Но сердце до сих пор стучало. Как бачок сливной. В голове было теперь другое: какая она, эта Ольга-Оленька. И как выглядят радио-маньяки.
ббззз…
- Кто?
- Ольга, откройте. Это Боб.
  Сначала послышался кашель. Чуть приглушенный. Такой, когда прикрывают рот ладонью. Потом услышал, как с петель слетает дверная цепочка. И вот открылась сама дверь.
  На пороге возникла миниатюрная фигурка. Барышня. Совсем молоденькая. Лет восемнадцати от силы. Хотя по голосу казалась старше. А на внешность совсем невзрачная. Такая, каких встречаешь каждый день. На улице. В магазине. В автобусе… На её худенькие плечики была небрежно накинута серая пуховая шаль. Такая широкая, что казалась больше, чем сама владелица. Под шалью виднелся белый халат и шерстяные носочки. Тоже белые. Наверное, их та бабулька связала. Да и шаль, поди, тоже её. Бабулькина.
  Крашеная блондиночка с рыжими конопушками по всему личику. Милому такому личику.
  Да, Ольга по началу показалась мне достаточно милой. А чуть позже, когда зашел на порог, где-то даже симпатичной. При тусклом свете бра в небольшой прихожке.
  Я стоял на пороге и чего-то ждал. Ну вот, посмотрел, как выглядят маньяки, можно и честь знать. Чего стоять-то?
  А она всё  руками лицо трогает. Или глядит в зеркало. Может, я её смущаю? Пора сваливать.
- Ненавижу весну. Сразу эти веснушки появляются. Ничего не помогает, - подобно ребёнку, обиженному на что-то без причины, пробурчала Ольга, проходя на кухню, - вы проходите, проходите.
  Ты смотри! Такой вид, словно ничего не произошло. Как будто я просто пришел к ней в гости. Как старый приятель. Так, чаи погонять.
- Чай будете? С лимоном.
- Да, нет, спасибо. Я вообще-то, пришел вас проверить. Как вы. Уже лучше?
- О чем вы?
  Она что прикалывается? Держит за дурака какого-то.
  Не говорить же ей: как погодка на улице?
  Я всё боялся, как бы не ляпнуть чего лишнего, ощущая себя при этом полным придурком.
  А она всё стоит в своей пуховой шали, помешивает свой чай с лимоном и искоса смотрит в мою сторону. Так, чтобы лица не было видно. Стыдно, стало быть.
- Вы хоть помните наш разговор по телефону?
- Разговор? – Вот теперь она пристально на меня уставилась. - А, да! Я рада, что вы приехали. Правда. Знала, вы приедете. Так вот вы какой на самом деле. А я вас другим представляла. - На её лице просияла улыбка понимания и радушия. Потом она опустила глаза и чуть отвернулась. - Извините, я себя не ловко чувствую.
  Ну, ещё бы!
- А я была у соседки и там слышала, как кто-то звонит в дверь. Так это вы были? Я только потом сообразила. Дверь открыла, а вас уже нет. Вы извините. Не стоило мне… У меня бывает такое, что…
  Что тебя клинит! По-страшному. А я тоже идиот - припёрся.
- Ну, раз всё нормально, тогда я пойду. Уже поздно.
- Да, конечно. Но, пожалуйста, скажите только одну вещь: вы думаете, как остальные, что я ненормальная, да? – она спросила это с такой горечью и печалью, что из этих глаз, так не ловко опущенных, чуть не покатились детские слёзы. Сущий ребенок!
- Да, нет, я вовсе так не думаю. Мне, правда, пора. Всего доброго.


  Юлич была на меня сердита. Очень сердита. Ясное дело, из-за чего.
- Я звонила тебе раз сто. Было занято, как в туалете. С кем ты там болтал? А потом твой дядя сказал, что тебя нет. И где ты был? Сам что ли не мог не позвонить?
  Все девчонки любят задавать вопросы. Причём все сразу.
  Когда я ей всё рассказал, она по началу долго молчала. Переваривала информацию и смотрела в никуда. А потом сказала только две фразы:
- Всё равно мог бы мне позвонить. Я, как дура, весь вечер просидела у телефона.
  Больше мы на эту тему не разговаривали. Ни к чему было.
  Я же всё думал об этой ненормальной девице, из-за которой так отчаянно билось тогда сердце. Когда рвался на седьмой этаж со всей прыти. С таким чувством, что бегу спасать целый мир от ядерного взрыва, и если я опоздаю, он взорвётся. Зачем мне, дураку, это было нужно? Я - не психолог. И уж точно не герой.
  Из головы не вылезал её по-хорошему странный, детский образ. Как она переживала из-за своих весенних веснушек, а от весеннего вечера хотела согреться лимонным чаем, и всё поправляла свою шаль огромных размеров, чтобы не спадала с ее узеньких плеч. Кто она? Мать маленького ребенка, которая, по сути, сама еще ребенок.
  А однажды мне привиделся сон:
  …в ожидании сильного порыва ветра Ольга, укутанная шалью, стояла на балконных перилах, готовая совершить свой единственный в жизни полет, словно птица. Птица, покидающая своё гнездо.
  Балкон, превратившийся в её уютное гнездышко, едва-едва был виден из-за густого тумана, укравшего у мира последний луч дневного света. И казалось, что птица-Ольга хотела спрыгнуть высоко с облаков, расправив на лету свои широкие крылья-шаль. Она всё стояла, опрокинув назад голову, и из её закрытых глаз, вместе со временем медленно текли слёзы. То замерзая от холода и превращаясь от этого в тонкий, хрупкий, как хрусталь, лед, то вновь отогреваясь от теплого дыхания молчаливых губ.
  Ожидаемый сильный ветер внезапными порывами мгновенно раздул шаль, превратив её в парус. И вот, легко и осторожно оттолкнувшись от перил, Ольга взметнула в воздух на своём пуховом парусе. Ветер нёс её куда-то вдаль седых облаков. А может, это и был тот туман, поглотивший всю Вселенную. Рассекая густую пелену, Ольга парила в воздухе, наслождаясь полётом легкости и свободы.
  Вокруг всё белое. Белыми были её халат и вязаные носки. Белым был мир. Мир ли был это? И лишь темно-серый цвет крыльев-шали марал воздушную белизну, как чернила, пролитые на чистый лист бумаги.
- Дамочка, всего несколько слов. Можно? - Откуда-то из-за облаков вдруг показалась моя физиономия. Чуть позже выплыл весь я и уже парил наравне с Ольгой. В руках у меня был d.j.-ский микрофон. На правах журналиста, получившего в том году высшее образование, я брал интервью. Но сейчас эти права были навсего птичьими. – Как ваш первый полёт? Скажите.
  Заделавшись важной птицей, она сначала не хотела обращать никакого внимания на мое наглое появление, но потом всё же сказала:
- А вы из какого разряда будете? Из орлиных?
- Пожалуй, из орлиных. А вы?
- Не знаю. Я только вчера вылупилась. И мама мне строго запретила общаться с теми, кто из орлиных. Они слишком опасны. Вы не причините мне вреда?
 «Должно быть, она из воробьиных, - отметил я про себя, - да, без всякого сомнения, из воробьиных».
- Нет, я недавно позавтракал. Так как ваш первый полёт?
- Холодно. В гнезде было куда теплее.
- И куда птичка держит путь?
- Куда-нибудь в теплое место. Я очень боюсь холода. Ах, не прикасайтесь ко мне! Соблюдайте дистанцию. Не то я упаду, - Ольга бросила на меня неодобрительный взгляд.
  Я просто случайно задел её крылом. Даже не подозревая, что у меня за плечами трепетали два аккуратных крылышка. Они меня так прикольнули, что я стал размахивать ими, что было силы.
- Боже, что вы за птица такая? Невежа.
  Ольга спустилась чуть ниже, утонув под облаками. Так, чтобы я не мог ее разлядеть. Но её все равно выдавал темно-серый цвет шали. Поэтому я сразу её отыскал.
- Знали бы вы, как тяжело иногда приходится журналюгам. Особенно тогда, когда они суют свой клюв не в свои дела. Но что поделать, такая работа. Еще один вопрос, и я от вас улетучусь. – Но на самом деле у меня не было никакого вопроса. Мне просто не хотелось лететь одному. Вот и всё. Вдвоем как-то веселее, да и заблудиться вероятности меньше.
- Нет, прошу вас, никаких вопросов. Если моя мама узнает, что я с вами разговаривала, мне влетит. Не отвлекайте меня, пожалуйста. Я еще должна отыскать свою дочку. Она, должно быть, где-то здесь. Заблудилась, бедняжка.
- У вас уже дочка? Вы же только вчера сами вылупились!
- Я не виновата. Это всё проделки Аиста. Его рук дело. То есть крыльев. – Ей действительно некогда было давать интервью. Теперь она больше не поворачивала ко мне голову. Смотрела только вперед, или вниз. - Дочка! Дочка, ты где?
 Надо помочь ей отыскать дочку. Иначе она снова подумает, что я – невежа.
 И тут случилось нечто ужасное, что только может произойти во время птичьего полета. Подул встречный ветер. Он дул с такой страшной силой, что готов был сотворить из облаков разного рода блюда. И это было совсем не к стати. Тем более для птицы-Ольги. У которой были обыкновенные крылья-шаль. Ветер мог запросто вырвать их из рук, и тогда беде не миновать. Ольга со всей силы сжимала края шали. Но силы, видно, не хватало. Ветер был гораздо сильнее и, похоже, выигрывал. Мы пытались что-то говорить или кричать, но ничего не было слышно. Ничего не слышно и не видно. Облака на столько сместились, что их союз казался вечным и нерушимым. А ведь сейчас главное – не потеряться и не улететь далеко друг от друга.
  Ольга сжимала шаль, я – микрофон, словно в нем моё единственное спасение. Борясь с порывами ветра, я то и дело подносил его ко рту и начинал вопить:
- Люди! Кто-нибудь слышит меня?! Это я, d.j.Боб! Женя, твою мать! Какого хрена ты поручил мне это задание?!
  И тут откуда-то у меня появились наушники, в которых раздался хриплый голос еще одной птицы. Птица-Сорока:
- Не переживай, Топорков. Замену всегда подыщим.
  Вот ублюдок!
- По-мо-гиии-тееее!!!
  Вот черт, Ольга! Где она?
  Мой микрофон с наушниками полетели вниз. А я полетел (во всяком случае, старался лететь своими усилиями, а не усилием ветра) в том направлении, откуда послышался голос Ольги.
  Было поздно. Её и след простыл. Крылья-шаль внезапно налетели мне  прямо на голову, нацепившись, как паранджа. Подпоясовшись ими, я устремился вниз.
  Вниз… вниз… вниз…
  И вот я вновь на грешной земле. За моими плечами по-прежнему так же шаловливо трепечут белоснежные крылышки, и я, подобно ангелочку, кружу над мёртвой Ольгой. Бывшей птицей. Так и неотыскавшей средь густого тумана своей дочки.
  На груди Ольги лежал d.j.-ский микрофон...
 Ничего более жуткого мне никогда не снилось. Ей-богу.
 
  Кроме меня в студии никого нет. Кому еще в такую рань просыпаться-то? Седьмой час.
  Сидишь себе в одиночку спросонья, тупо глядишь то на аппаратуру, то на часы, чтобы не прозевать своевременный выход рекламы или джингла. И всё пьёшь, и пьёшь этот дурацкий кофе. Чашку за чашкой. Без молока и сахара. А спать всё равно, блин, как хочется! Хоть убей.
  Только никого это не волнует. Хочешь ты спать, или нет. Пнули тебя с утра пораньше тяжелым ботинком, или нет. Ужалила тебя африканская муха, или нет. Но ты, во что бы то ни стало, не должен показывать, как у тебя на душе стрёмно. Ты лучше всех. Вот и докажи это всем.
  Ночью было как-то проще. Главное слушателя удержать. «Обломы недели» хорошо в этом плане помогали. А утром-то еще и будить этих козлов нужно! И как только Кире удавалось? Ведь удавалось же.
  Нет, спать и еще раз спать! Сил никаких. К черту этот вонючий кофе. Никакого от него толку…
  Стоп! А ведь это же идея!

Эфир от 26 марта 2001 года:
- С вами d.j.Боб. А это Мария. Маша, вы в эфире, и теперь мы внимательно слушаем ваши методы быстрого пробуждения.
- На самом деле проснуться для меня это настоящие адские муки. Каждое утро нужно вставать в шесть утра. Вот это морока!
- В шесть? А чего так рано?
- На учебу. До города ехать минут сорок. Ну, еще там накраситься нужно, позавтракать… Короче, первым делом я начинаю дёргать себя за уши.
- Чего-чего делать? Вы меня, Маша, не пугайте.
- Ну, не дёргать, а растирать. И вовсе я вас не пугаю. Дело в том, что уши – это что-то типа карты всего нашего организма. Почки там, сердце, печёнка, селезёнка… Так бабушка моя говорит. Так что, когда тормошишь своё ухо, этим самым тормошишь весь свой организм, и он типа просыпается.
- Спасибо, Маша. Обязательно в следующий раз перед сменой я устрою своим ушам растиралово. Пока! 6:30 в городе, и мы продолжаем просыпаться. В эфире самая утренняя программа «Прощай, подушка!».  Не забудьте, как следует, попрощаться со своей подушкой и рассказать нам, что вы делаете для того, чтобы почувствовать себя человеком с утра пораньше. Утро доброе!

  Печёнка, селезёнка… Ужас какой-то. А еще на медфаке учится.
  Сорока одобрил мой утренний проект. Нехотя, но одобрил. Проект заключается не только в разных методах быстрого пробуждения, которыми делится слушатель, а также во всяких прикольных историях. В общем, чтобы было интересно слушать и просыпаться.
  Да и спонсор сразу нашёлся…
  Прошло какое-то время, и я по утрам начал чувствовать себя, как рыба в воде. Дядька был прав на счёт слушателей. Побесятся, да успокоятся. Про Ромину, конечно, всё еще спрашивали. Но теперь не так часто.
  «Прощай, подушка!» шла на ура. И я был счастлив.

- Володь, ты сегодня вечером не мог бы сходить куда-нибудь прогуляться? Ну, с Юлькой там, или с друзьями прошвырнуться, а?
- А в чем дело-то? – Я тупо косился на Дядьку, жуя своё яблоко, и по его тону прекрасно понимал, что к чему. А он косился на меня. Тоже тупо. Потом подошёл ко мне, хлопнул по плечу и сказал по-братски:
- Ну, мужик, ты же должен понять…
  Да всё я понимаю. Уже сваливаю.
  Её зовут Нина. Не знаю почему, но это имя мне никогда не нравилось. Именно это. Но оно ей подходило. Потому что Нина сама мне не нравилась. Кобыла страшная. И что в ней Дядька нашел? Что она нашла в нем, ежу понятно. Бабки, конечно. Пудрит ему мозги, вот и всё.
  Дядька – не дурак. Скоро сам всё поймёт.

Глеб Дымов. Запись от 22 марта 2001 года:
-  Ну, чего еще? Да, Нина мне нравится. Я же тебе сто раз сказал. Так спроси её, а не меня! Вот доставучий народ! Еще чего! Если Боба что-то не устраивает, пусть катится ко всем чертям. Я же к нему не лезу. Не лезу, ведь. Да-да!  Всё… иди, иди! Хватит с меня интервью. Иди, я сказал!

- Откуда ты знаешь? Может, она его любит, - промолвила Юлич, глядя мне прямо в глаза. Я посмотрел в её – синие, как море – и подумал про себя, любит ли меня Юлич.
- Юлич, а ты… ну… твои чувства ко мне те же?
   А она вместо того, чтобы ответить на мой довольно-таки серьезный вопрос, игриво, чуть ли не смеясь, потрогала мне лоб – горячий, или нет.
- Ты чего это, парень, а? Заболел, что ли?
  Ты права. В последнее время со мной что-то происходит. Но я не могу тебе об этом сказать. Потому что сам не знаю. Она думала, что дело в Дядьке. Сказала, что это дело не моё. Только его. И тут же просияла, - что-то другое внезапно охватило её мысли и вызвало улыбку чеширского кота, - схватила меня за руку и как закричит:
- Я за госы получила отлично!
  Потом кинулась мне на шею и принялась целовать, как сумасшедшая.
- Ну, скажи что-нибудь. Язык, что ли, проглотил?
  Моя девочка получила отлично. А я и забыл, что у неё госы. Разве она к ним готовилась всё это время? Не помню, чтобы она вообще когда-нибудь готовилась к экзаменам. Вот это да! Сдала ведь. Никто и не сомневался. Она у меня умница. Просто умница.
- Наши сегодня все, как один, надулись шампанского. Прямо у нас в кабинете, прикинь? Вместе с Захаровной. Я так, посидела немного, да свалила. А Дашке тройку влепили. Она плакала. Жалко её было. Александр Петрович всё утешает её, утешает, а она плачет и плачет. Я даже радоваться особо из-за неё не хотела. Дело в том, что она-то как проклятая готовилась. А я? Владыкина напихала мне кучу шпор – я и скатала. А потом…
  Юлич всё говорила и говорила. Без умолку. Я старался слушать, но вникал в её неугомонную болтовню лишь на половину. А вокруг всё белое. Мои мысли были о чём-то другом. Непонятном. Встречный ветер. Словно впал в какую-то прострацию. Белые птицы. Сижу, как дурак, и не могу врубиться, что происходит. И я парю средь седых облаков…

  Белый сон стал повторяться. Вот уже какую ночь он будоражит мою несчастную голову. Как видеопленка, которую перематываешь туда-сюда. А на ней фильм ужасов.
  Такое чувство, что Ольга во мне жила. Я боялся этого чувства. И того, что мне с каждым разом всё больше и больше хотелось её увидеть. Увидеть наяву. Это хрупкое создание. Откуда, черт возьми, такое желание? Стоп. А что, если я в неё того? Втрескался.
  А как же Юлич? Ты гонишь!

Юлия Грачева. Запись от 25 марта 2001 года:
- Я прекрасно всё вижу. Он меня, что, за тупую держит? А вдруг у него, правда, другая появилась? Да, нет. Он бы мне сразу сказал. Боже, почему он такой тупой? Нет, не тупой, просто запутался. Я не знаю, что с ним происходит. Ничего мне не говорит. Ходит, как тормозной. Ну и черт с ним! 
 
  Господи, как ты могла про меня такое подумать? Сдурела. Точно сдурела. Что я тебе мог сказать? Ты же меня не слушаешь. Историю про Ольгу ты просто проигнорировала. А я хотел ответа. На свои сны и вообще на всё. Сны не могут сниться просто так. И, кажется, вот-вот ответ отыщется.
  Потому что Ольга опять ко мне позвонила.
  Теперь я не знал, как реагировать. Ведь это был уже не просто радио-маньяк, от которого можно ждать чего угодно. Поэтому всё это время я ждал. Ждал её звонка. То ли снова хотел услышать её голос, её никчёмное «извините», то ли – сразу заткнуть ей рот и самому сказать прямо: птичка, ты меня достала!
  И вот она позвонила, и я почувствовал себя растерянным – как себя вести.
  Может, ее внезапный звонок навсего часть моего сна? Просыпайся!
  Нет, это было наяву. Потому что Ольга попросила срочно приехать. И я приехал.
  На этот раз она открыла сразу. После того, как я тихонько постучал. На двери была наклеена записка: пожалуйста, не звоните! Позже я понял, почему.
  Как только я оказался на пороге, она одним жестом дала мне понять, что нужно вести себя очень тихо. Щщщщ… 
  Она была в какой-то спешке. Очень взволнованна. Чего-то всё суетилась и суетилась. Старалась всё делать предельно тихо, из кухни в комнату ходила на цыпочках в уличной обуви и говорила только шепотом. На этот раз дело было не в веснушках. Как пить дать.
- Боб, у меня к вам одно дело. Мне сейчас не надолго нужно отлучиться. Я вас очень прошу, не уходите. Там в комнате спит моя дочка. И если она проснётся и увидит, что дома никого нет, будет плакать. Обычно я прошу Софью Матвеевну, но её сейчас нет. Очень вас прошу. Посидите?
  И ради этого ты меня позвала? Чтобы я присмотрел за твоей дочкой. Бред какой-то.
-  Я даже как-то… Она же меня совсем не знает. Что я ей скажу?
- Она вас знает, успокойтесь. Она слушает радио. И вы у неё любимый d.j. Она даже рада будет. Посидите?
- Можно узнать, зачем вы меня позвали?
  Эта птичка что-то мудрит.
- Обещаю, как только я вернусь, обо всем вам расскажу. Я сейчас.
  Накинув на ходу пальто, Ольга осторожно открыла дверь комнаты, где спала её дочка, и тихонько проникла внутрь.
  Кажется, она её поцеловала.

- Где мама?
  В начале я не слышал её вопроса. Я сидел на кухне при тихо включенном телевизоре и от нечего делать смотрел мультик про тасманского дьявола. В руке у меня была чашка чая. С лимоном, разумеется. И когда она еще раз спросила: где мама, я чуть было полностью её не опрокинул. Только успел обжечься.
  Обернувшись, в дверном проёме я увидел чучелко. Оно стояло в одних трусах и майке. Без конца грызло свой палец, сипло кашляло и глядело на меня испуганно, как на привидение. А я глядел на него, не зная, что и сказать-то. И тут же вспомнил про маму.
- Мама? Она скоро будет. - Потом я встал и представился. – А тебя Миленой зовут, да?
  Чучелко, насытившись своим пальцем, молча кивнуло. Его лица почти не было видно из-за длинных растрёпанных волос, свисавших паклями. Чем-то синим, или зеленым перепачканный нос сопел, как чайник. Руки тоже были перепачканы тем же. А босые ноги то и дело играли пальцами в смешную разминку. Всё кашляло и кашляло. Такая же худышка, как её мамаша!
- Ты чего вся такая перепачканная-то? – решил поинтересоваться я. А она посмотрела на свои руки и как заревет. Хуже белуги. – Эй, ты чего? Я же сказал, мама скоро придёт.
  Этого мне не хватало! Что мне теперь, утешать её? И где носит эту сумасшедшую?!
  Я выключил телек. Вместо него включил негромко радио и настроил на «радио-Норд». Не знаю, хорошая это идея, или нет.
- Мама сказала, ты любишь слушать радио. Правда? Так вот, я тот самый дядя, который сидит в этом приёмнике и ставит тебе песни.
  Она заорала еще больше. Видимо, идея была плохая. Я просто напугал её тем, что своим ростом 183 см, могу каким-то образом уместиться в этой сравнительно маленькой коробочке. Не мог сказать что-нибудь более умное? Если пудрить мозги ребенку, для начала нужно кое-что узнать:
- Сколько тебе лет?
 Чуть успокоившись и проглотив слёзы, она сказала:
- Семь.
- Ну, вот видишь, такая большая, а плачешь. Пойдём-ка умоемся.
   Когда она подставила под шумную струю воды свои ручонки, вода сделалась какой-то бурой. Только потом до меня дошло, что это обычная акварель. Которой и я когда-то в детстве вымазывался, как поросёнок. А Дядька потом меня всего оттирал.
  Вытерев лицо полотенцем, она быстро юркнула в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь. Стало быть, мне туда вход строго воспрещен.
  Ну и что дальше?
 
  Дальше я просидел еще целых три часа. И больше не мог сидеть.
  Где же Ольга? Сказала ведь, что скоро будет. Может, просто взять, да уйти?
  Милена так и не выходила из своей комнаты. Только кашель её сиплый изредка давал напоминание о том, что в квартире я не один. И мне было как-то всё равно, чем она там занимается. Не хочет выходить – ну, и не надо. К тому же я не знал, о чём с ней можно поговорить. Мне 22, ей – 7. Какие тут разговоры?

Милена, 7 лет. Запись от 2 мая 2001 года:
-  Я сидела в своей комнате и просто не хотела выходить. Чё делала? Книжки, наверно, смотрела. Не знаю, почему. Не помню. Нет, я не знала, кто он такой. Правда. Ну да, d.j. Ха-ха-ха! Ты чё? Да, он даже не смог помочь мне умыться. Да, не испугалась я его! Просто он ничего не умел делать. Обращался со мной, как будто я совсем маленькая. А я уже в школе. Всё, не хочу больше говорить! Не хочу, не буду! Выключи…

  Детям всегда легко рассуждать. Но всё равно за них всегда решают взрослые.
 
  Да, я не мог больше сидеть.
  Что я вообще здесь делаю? В чужой квартире. Оставлю Ольге записку: так, мол, и так. Типа её косяк, не мой. А девочка и без меня посидит. Раз она такая самостоятельная, что имеет моду закрываться в комнате и никого не впускать.
  Всё, ухожу. Баста.
- Нееет!!! Стра-а-ааа-шно! 
  Как только она узнала, что остаётся одна, заорала хуже прежнего. Аж сопли потекли ручьем. Что ты будешь делать!
  Как там звали эту бабульку? Софья Матвеевна. Одна надежда.
  Милена пальцем показала её квартиру, и я позвонил.
  Дверь открыл какой-то парень. На вид почти мой ровестник. Полураздетый, с накинутым на голову полотенцем. Кажется, я вытащил бедолагу из ванны. На вопрос про Софью Матвеевну ответил, что её нет.
- Её три-четыре часа назад в больницу увезли. Скорая приезжала. Случилось что?
  Как скорая? Значит, я ничего не слышал.
- Я могу зайти?
  Парня звали Иваном. Тот самый Ванька, с которым Милена в тот раз видик смотрела. Я-то думал, это мальчик её возраста. А он каким детиной оказался! Высокий. Где-то с меня ростом. Худощавый. И лысый почти. Сдаётся, где-то мы с ним уже пересекались. А где именно, не помню. Если, конечно, пересекались. Так или нет, но он произвёл впечатление человека, с которым можно договориться.
  Я выложил ему всё, как было… Ну, не всё, конечно. Наплел, что Ольга, дескать, моя случайная знакомая, и вот попросила присмотреть за её дочкой, а сама куда-то свалила с концами. Не могу же я тут сутками торчать, дожидаясь её прихода. Может, он поможет, раз его бабушка в больнице. А просить больше некого. Ей-богу.
- Слушай, а чего у тебя голос как будто знакомый?
   Пришлось сказать, что на радио работаю.
- Точно! «Радио-Норд». Угадал? И, по-моему, я тебя уже где-то видел.

 Эфир от 29 марта 2001 года:
- Доброе утро всем, кто недавно проснулся, чьи подушки еще не успели остыть! В эфире самая утренняя программа «Прощай, подушка!» И сейчас слово Ивану. Ваня, здорово!
- Привет! Расскажу историю, как я однажды просыпался в поезде. Сочи-Новосибирск. Ехали с приятелем в одном купе, пили пиво, угорали… Что касается пива, его мы брали буквально на каждой станции. Именно местного разлива. Хорошо так, знаете ли,  напились. Я уснул первым и попросил приятеля разбудить на нашей станции. Естественно, он проспал. Я спрашиваю: «Лёха, какая станция-то?», а он глянул на название пива и спокойно ответил: «Брянская».
- Да уж. Пиво иногда – это не только расслабуха, но еще и неплохой ориентир для проезжающих поездом. Надо запомнить. Ну, а если вы не в поезде, что помогает не проспать тогда?
- Тогда две вещи: надовливый пейджер и «радио-Норд».
- Отлично. И для какого такого важного дела они вас будят?
- На работу. Как и всем.
- Понятно. Что за работа-то?
- Ведущий специалист отдела по работе с общественными организациями. Реализуем программу «Молодежная политика» при комитете по делам молодёжи.
- Опаньки! Как всё сложно-то! Можно еще раз? Я пошутил.

   Зазвучала песня «Смысловых галлюцинаций», и на её фоне, уже за эфиром, мы продолжили нашу беседу.
- Ты не поверишь. Прикинь, эта Ольга так и не соизволила вчера вернуться домой и забрать своё чадо.
- Шутишь?
- Мне не до шуток. Милена еще спит, а мне уходить нужно. А завтра я улетаю на неделю.
  Замечательно! Только дураку лишний раз нужно объяснять, что он хочет этим сказать. А я – не дурак. Но был в полном замешательстве. Посмотрел на часы и спросил:
- А ей разве в школу не нужно?
- Да, нет, у неё справка. До конца недели. Может, еще продлят. Пока не выздоровеет, не знаю.
  Ну да, она же так кашляла…

  Иван уже был одетый. Только ботинки остались. Я наблюдал, как он возится со шнурками.
  Милена стояла, облокотившись о стену, шмыгала носом и по-прежнему грызла свой ненасытный палец. Стало быть, вкусный. Обычно люди грызут палец, или карандаш, когда нервничают. Возможно, в данный момент она как раз и нервничала. Зная, что её друг Иван сейчас куда-то уйдет, и ей снова придётся сидеть в запертой комнате.
- Сколько раз тебе говорить: не грызи ногти! А то в животике появится червячок и начнёт тебя лопать.
  Иван умел разговаривать с детьми. С Миленой, видно, давно нашел общий язык. Испугавшись червячка, она оставила палец в покое.
- Иди лучше высморкайся.
-  А ты скоро придёшь? – спросила она, чуть не плача.
- Мама придёт раньше, чем я. Так что не хнычь. – Затем Иван посмотрел в мою сторону. А я сам уже чуть не хныкал. – Ну, мужайся! Кстати, я вспомнил, где я тебя раньше видел. Не ты ли вёл дискотеки после КВН-а?
-  Я.
-  Ну, вот! Я так и думал. А меня ты чё не узнаешь? Я как раз и вёл КВН. И до сих пор веду.
   Иван Лазарев?
  Значит, всё-таки, пересекались.
- Вот, в Казань сегодня вылетаем. Гала-концерт. Ну, всё, бывай, d.j.Боб. А то меня на работе пришибут.
  И мы остались одни.

  Мне на ум почему-то пришли игрушки. Во что играет это чучелко? Она показала мне своих кукол, зверушек, книжки с картинками… Но ко всей этой ерунде я не проявил особого интереса.
  В детстве у меня тоже были игрушки. При чем полным-полно. Целый шкаф. Еще и на полу валялись. Дядька для меня ничего не жалел. Покупал всё, что моей душе угодно. Даже тогда, когда я его об этом не просил. А когда приходили его друзья, они тоже заваливали меня всем, чем только можно. Мне мог позавидовать любой мальчишка. Не у всех в коллекции игрушек водились тогда иномарочные машинки. А у меня их был целый пресс! Они все стояли в одном огромном железном гараже и кое-как помещались. Помню, притащу тайком от Дядьки несколько в детский сад и раздам мальчишкам. Дядька, должно быть, догадывался, но делал вид, что не замечает. А на все мои проступки вообще закрывал глаза.
  Сейчас думаю над этим всем и поражаюсь, как он один смог меня тогда воспитать.
- Какая твоя любимая?
  Я сидел на полу среди целой горы игрушек, кое-как найдя свободное местечко.
- Вот эта. - Она протянула мне плюшевого мышонка. Такого маленького, песочного цвета. - Ванька подарил. На день рождения.
-  Ванька – твой друг?
-  Да. У него еще видик есть. И там мультики.
  Ванька был для неё всем. Настоящий кумир. Её герой. Она могла говорить и говорить только о нем. Я слушал и даже местами завидовал, что у меня в детстве не было такого друга. У меня его и сейчас нет. Странно, почему? Почему у Юлич куча подруг, а у меня ни одного? Несправедливо как-то.

Иван Лазарев, 24 года, ведущий КВН. Запись от 4 апреля 2001 гола:
- Славная девчушка, вот и всё. Да с детьми всегда проще. Во всяком случае, с ними не надо из себя что-то корчить. Они воспринимают тебя таким, какой ты есть. О, да! С ней-то мы настоящие друзья!
 
  Я решил позвонить к Юлич. Она опять на меня наорала. Сказала, что я опять куда-то пропал со вчерашнего и не даю о себе знать. Что я никудышный пацан и потаскун.
- Ну, почему ты мне не веришь? Я же тебе всё рассказал.
- Что всё? То, что ты там у какой-то непонятной Ольги? Какой еще ребенок? Хватит!
  Она была вне себя. Но ведь я же сказал ей правду. Почему она так со мной?
  Все девчонки – одинаковые. Давно пора зарубить себе на носу. И что за мода кидать трубки. Это больше всего раздражает. И я принялся грызть палец.
- И ты тоже будешь такой же, - сказал я, посмотрев на Милену.
  К счастью она была пока только ребёнком.

  За окном падал пушистый снежок. Я стоял у окна и с седьмого этажа молча наблюдал, как он падает. Мягко ложась на землю и крыши домов. Темнело.
- Ванька пришел!
  Милена все время настораживала уши, и как только в подъезде хлопало дверью, радостно кричала одно и то же. Что Ванька пришел.
- Нет, это у других соседей.
- Нет, это он! Я точно знаю! Он! Он!
  Я уже раз пять проверял его дверь. Никто не открывал. И вообще, кого она ждёт больше: его или маму?
  Мне завтра опять вставать ни свет, ни заря. Проводить «подушку». Работать, черт побери. А что я делаю здесь? Еще и с Юлич поссорился, дурень.
  Надо что-то делать, пока совсем не стемнело. Если её мамаша не пришла вчера, гарантии, что она придёт сегодня, мало. Остаётся одно.
- Собирайся.

  Все в снегу мы стояли перед Дядькой. Так, словно, в чем-то перед ним провинились.
- Это Милена. Можно она пока у нас побудет?
  Дядька молча смотрел на девочку и не мог произнести ни слова. Как током шебануло. Не такая она уж и страшная. Чего это он? Ну, разве что кашляет чуть-чуть. С кем не бывает-то. А он всё смотрит так пристально и молчит. Онемел совсем. А потом родил:
 - Ты… где взял её?
  Милена всё не выпускала мою руку. Стояла, робко опустив глаза. Готовая провалиться сквозь землю.
  Я хотел, было, всё объяснить, но тут из гостиной показалась эта дура. Ниночка. И всё испортила. Её-то как раз и не хватало.
- Ой, ты глянь, кто к нам пришёл! Какие мы хорошенькие! И как нас зовут?
- Милена. Её зовут Милена, - резко сказал я, чтобы заткнулась.
  Какого собачьего хрена она тут лезет?
 
  Мы вчетвером сидели на кухне и ужинали. Эдакая тупая семейка: папа, мама, сын и дочка.
  Я был голодный, как волк, – с самого утра не фига не ел. Потом подумал про Милену – голодная или нет. Она, как мышка, сидела спокойно и тихо, свесив ножки вниз - стул для нее оказался слишком велик - и лениво ковыряла свою котлету. То ли котлета ей была не по душе, то ли, правда, не голодная. Не так-то и много нужно для такой худышки.
   Все молчали, как рыбы. Казалось, каждый боялся и слово вымолвить и всё настырнее смотрел в свою тарелку. Или делал вид, что смотрит. Словно все, как сговорившись, следовали одному важному принципу: когда я ем, и глух, и нем. Я ни с кем не сговаривался и решил первым толкнуть реплику:
- Нина, ты, что, причёску опять сменила?
- Да. Спасибо. Ты первый, кто это заметил.
  Она не поняла, что мой вопрос прозвучал с ехидством. Её новый причесон мне был до лампочки. Она по-любому выглядела, как старуха.
- Неправда, - подкючился Дядька, - я заметил еще сегодня утром.
- Ну, вот, а так ничего и не сказал.
- Ну, ладно, не дуйся. Ты выглядишь просто потрясающе! Иди ко мне.
  Дядька облизал её пухлые губы, и мне почему-то сразу перехотелось доедать пирожное.
Нина Непомнящих, кассир, 39 лет. Запись от 26 марта 2001 года:
- Володя? Славный мальчик. Весь в Глеба. Такой же ревнивый. Конечно, он ревнует! Они же оба всю жизнь привыкли жить вдвоём. И тут я появилась. Вижу, что он бесится, когда я прихожу. Может, поэтому Глеб иногда просит его уйти на какое-то время. А я наоборот хочу с ним поближе познакомиться. С Глебом мы где-то года два встречаемся, а мы с Володей так и не поговорили толком. Всё равно, думаю, мы поладим. Я-то всегда к нему с открытой душой…
 
  И всё равно она дура. Набитая!
 
  Я уложил Милену в своей комнате. Она легла у стенки, обняла своего мышонка такого маленького, песочного цвета и попросила не выключать свет.
- Послушай, когда ты проснёшься, дома никого не будет. Но я приду рано. Возможно, ты еще будешь спать. Вместе со своим мышонком. По рукам?
- Я не хочу одна. Хочу к маме.
  Девчонка оказалась несговорчивой трусишкой. Вот капризная!
  Потом она опять принялась кашлять. На этот раз громко. Не как тогда. По-моему, ей стало еще хуже.
  Какой я олух, что не захватил её лекарства! Но Ольга мне ничего про них не говорила. Она вообще ничего не говорила.
  Я сбегал на кухню и стал рыться в аптечке.
  Дядька полчаса назад посадил Нину в такси и теперь в одиночку допивал свой коньяк, сидя на табуретке у окна.
- Что, заболела?
- Да, кажется. Скорей всего я не так ее одел, когда уходили. Она еще дома кашляла, – ответил я, продолжая копаться среди всевозможных лекарств. Сам не понимал, что мне вообще нужно.
- Мне нужно с тобой поговорить…
- Послушай, я всё понимаю, - я начал говорить вполголоса, чтобы не услышала Милена, - но что поделать, если она свалилась на мою седую голову? Кстати, только на мою. Не на твою. Я всё беру на себя.
- И что ты намереваешься делать? Что если эта барыня не вернётся?
- То есть, как не вернётся?
- А вот так. Что тогда?
  Я об этом не подумал. Даже мысли не было.
  Ольга должна вернуться!
  Если она придёт домой и увидит, что дочки нет, то непременно догадается позвонить.

- Так диски трогать нельзя! Вот видишь, заляпала пальцами. - Я выхватил из её шаловливых ручонок компактдиск, протёр его о футболку и бережно положил обратно в футляр. – И запомни: когда я говорю в этот микрофон, – видишь его? - ты должна молчать. Потому что d.j. здесь один. Это я. Уяснила?
  Милена кивнула головой и взяла другой компактдиск:
- Так?
- Так. Теперь правильно.
  Как правильно брать компактдиски научить несложно. А вот то, что нужно сидеть тише мыши в тот момент, когда микрофон включен… извините, загвостка. Я уже не помню, сколько раз пролетали в эфир её нескромные «хочу в туалет!», «а это что?», «смотри, что я нашла!», «можно я возьму?»
  Неугомонный ребенок!
  Скорей всего ей было скучновато смотреть, как я общаюсь с пустым микрофоном, немым собеседником. Вот и лезла, куда не следует.
  Тогда я поставил длинную песню и посадил свою любопытную гостью за пульт. Её крохотные ножки так же, как во время ужина, свисали со стула, на этот раз d.j.- ского, и было прикольно смотреть на то, как она, одев огромные наушники, пытается дотянуться до микрофона. Я нажал пару кнопок, чтобы она могла в него говорить, не выходя в эфир, и слышать саму себя через наушники. Ей это чертовски понравилось. Потом я дал ей нажать другую кнопку, чтобы зазвучала следущая песня. Вот это был полный восторг!
  D.j.Милена схватывала всё на лету.
 
  Сейчас 8:30. На студии, кроме нас двоих, никого не было.
  Первым приходит Сорока. Никогда, собака, не опаздывает. Ровно в девять. Я уже заранее прокручивал в голове ту картину, когда он спросит про девочку.
- Что здесь делают посторонние?
  Женя Сорока строго нахмурил брови и от негодования залился краской. Покраснел, как сеньор Помидор.
- Это племянница. Моего приятеля. Попросил присмотреть. Можно она посидит до конца моей смены?
- Так, так. Нарушаем дисциплину, значит. Пиши объяснительную.
  Вот козёл! Сам пиши.
  Я чуть было не произнёс это вслух.
  Нашел в маленькой девочке постороннюю. Сука.

- На этом всё. С вами был d.j.Боб. Всем удачи и до скорого!
 
  Всю смену я мучил себя надеждой, что Ольга позвонит. Спросит про дочку. Но она так и не позвонила. Может, с ней что-то произошло? Не могла же она вот так пропасть.
  «А что если эта барыня не вернётся?»
  Предположение Дядьки, как ком в горле, застряло в моей башке. Но я хотел верить в лучшее.
  Мне жаль было смотреть на эту кроху, которая постоянно спрашивала, где её мама и почему она не приходит. Я отвечал ей, что мама звонила и сказала, что задерживается. На работе.
  И тут меня осенило.
- Где работает твоя мама?
- Не знаю.
- У нее есть работа?
- Не знаю.
  Вот так мы с ней и общались. Знаю – не знаю.
  После радио мы сели на автобус и поехали к ней домой.
  Ключа от двери у нас не было. Ольги не было тоже.
  Иван тоже не открывал. Всё-таки, укатил в свою Казань. На гала-концерт. КВН-щик.
  Оставалось одно – вернуться обратно. К Дядьке.
  По пути мы зашли в аптеку. Я посоветовался с аптекарем, и она надавала мне всяких разных коробочек с лекарствами. Я не знал, что это были за коробочки, потому что сам никогда не принемаю лекарства.
  Ближе к вечеру я обзвонил все больницы и морги.
  Девушки, которую я так ярко описывал каждому, кто брал трубку, нигде не наблюдалось. Милена сказала, что их фамилия – Санины. Я называл и имя, и фамилию, и еще раз давал описание.
  Худенькая крашеная блондинка по-имени Ольга Санина как в воду канула.
  На следующий день я пошел в больницу, куда положили Софью Матвеевну, бабушку Ивана Лазарева. Узнал от соседей, что за больница. Там сказали, что её нельзя беспокоить. Я взмолился: хоть на минутку - задать пару вопросов.
  Выяснилось, что она и говорить-то не в состоянии. Почти всё время спит.
  Вот тебе и «Обломы недели».   

- Чего недовольный такой? – спросил я Дядьку, пройдя в гостиную.
  Он весь прильнул к экрану. По ящику шел какой-то футбольный матч. Но я-то видел, что футбол его не волнует. Нисколько. Просто делает вид, что увлечён игрой, а сам в пустоту упёрся. Обычно он всегда смотрит футбол с большим интересом. Кричит, как бешеный, «пасуй!» или «гол!» и всё бьёт себя кулаком по колену, если наши проигрывали. А сейчас на лице ноль эмоций.
– Что Сорока опять пожаловался? Ну, ясно. Дуйся дальше. Только никакой объяснительной я всё равно писать не стану.
- Володя, - Дядька выключил телевизиор, нажав кнопку на пульте, и теперь объектом его внимания стал я, - давай поговорим. Ты только выслушай и старайся не перебивать.
  Я сел на диван и приготовился слушать. И я ни разу его не перебил.
- Еще задолго до того, как стать президентом компании на одной из дружеских гулянок я повстречал одну молоденькую девицу. Ей было всего восемнадцать. Но уже тогда она вела разгульную жизнь. Спала с кем попало. И чаще всего за деньги. Но я-то, когда впервые увидел её, ничего об этом не знал. Да и дела до неё особого не было. Ну, смотрю, девчонка, да девчонка. Симпатичная. Больно молодая. А потом выяснилось, что наши парни позвали её просто поразвлечься. Представь себе одну девчонку-малолетку на пять синих мужиков, которым по тридцать с лишним. В общем, когда все окончательно нажрались, сначала к ней начал первый приставать, потом следующий… в итоге все гурьбой на неё навалились. Я тоже был пьяный, ничем не лучше этих свиней, но всё же соображал, что так делать нельзя. К тому же девчонка эта пыталась сопротивляться. Видно, когда шла в нашу компанию, не думала, что всё так выйдет.  Сначала я словами дал понять, чтобы они от неё отстали. Это было бесполезно. Поэтому объяснять пришлось на кулаках. Драка началась зверская. Но девчонку зато никто не тронул. Помню, она только отлетела в сторону и сильно ударилась головой. Так получилось, что идти ей было некуда, и я решил пригласить её переночевать у нас. Ты тогда в Питере был. В ту ночь она рассказала о себе. Сказала, что за неё никто никогда не заступался, и что я для нее настоящий герой. Потом уложил её спать. И между нами ничего не было. После этого девчонка стала часто ко мне наведываться. Всё называла меня своим героем… А потом сказала, что устала от такой жизни и хочет быть только со мной. Я ей прямо ответил, что у нас ничего не выйдет. Не потому что она такая гулящая особа, а потому что она слишком для меня молода. Но она не поверила. «Я – вздорная, - говорит, - распутная девка, поэтому ты меня не хочешь. Но ведь я тоже человек. И если захочешь, я исправлюсь». И ты знаешь, я почему-то ей поверил. Мы встречались около двух недель. Но потом я узнал, что она всё еще продолжает встречаться с другими мужиками. Какого мне было? Поэтому, когда она снова пришла, я не открыл ей дверь. А потом вдруг куда-то изчезла, и я больше ничего о ней не слышал. И вот где-то неделю назад она ко мне позвонила, и мы встретились. Она совсем не изменилась. Такая же молоденькая, как тогда. Родила дочку. Говорит, от меня. Показала фотографию. А там эта мелюзга. Милена. Когда ты в тот раз с ней пришёл, я сразу узнал её. Но только я не верю во всё это. Потому что не могу человеку верить дважды. И не верю, что она изменилась в лучшую сторону. А она говорит, что всю жизнь искала свою любовь. Сначала думала, что это я. А сейчас это другой человек. Который не хочет, чтобы в доме его жил чужой ребёнок. Ребенок, напоминающий о её темном прошлом. И этот ребенок тоже не мой. У неё была куча мужиков. А я не хочу быть козлом отпущения. Понимаешь?
 
- Во намело-то! – Дядька стоял у окна в одних трусах и тоже, как я, не мог поверить своим глазам. -  Чувствую, проводим мы зиму.
  Проводы зимы совпали с 1 апреля. Днём, когда всем полагается шутить. И в этот день мать-природа тоже решила устроить шутку.
  Милена тоже подбежала. Дёргает меня за руку и просит, чтобы я  приподнял ее – дал взглянуть, что там в мире-то происходит.
  Дядька на нас посмотрел косо и отошел в сторону. Включил свой дурацкий Braun и принялся водить им по своей заспанной харе.
- Юлич, ты готова? – говорил я в телефонную трубку, поглядывая на Милену. – Слушай, может, не пойдём никуда? Ну их, эти проводы зимы! Каждый год одно и то же. Ну, как из-за чего? Погода какая! У Милены нет ничего теплого. Куда её в мороз-то? Нет, ты иди, конечно. Как с кем? С Дашкой и Владыкиной. Они же собирались…
  Не хочешь, так и скажи!  М-да, с ней иногда бывает не так просто. Далеко не просто. Говорит, что я стал мало уделять ей время. И всё из-за этой девочки.  А я сказал, что всё беру на себя. Если Дядьке она была до фени, то кому она еще нужна? Получается, я у неё один.
  А она всё спрашивала: «Где мама?». Плакала по ночам и всё сидела в моей комнате, боясь из неё выйти. Боялась, конечно, Дядьку. Говорит, что он плохой, вечно хмурый и с ней совсем не разговаривает. Когда его не было, она позволяла себе пробежаться по квартире. Иногда мы бегали вместе.
  Я старался её отвлечь. Чтобы она не так часто думала о маме.
  Именно из-за того, что я вожусь с этой мелюзгой, наши отношения с Дядькой стали портиться. Ссорились из-за всяких мелочей. Никогда такого не было.
  Во-первых, он боялся, что Нина обо всём узнает. Ну, то, что Милена может оказаться его дочкой.
  Ему никогда не везло с бабами. Вот и боялся всего. Мало ли, вдруг Нине это не понравится, и они разругаются ко всем чертям собачьим.
- Если твои отношения к Нине серьёзные, ты сам ей должен обо всём рассказать. А не отрываться на девочке.
- А я сказал: заткнись! Не вмешивайся.
  Я и не вмешиваюсь. Просто не могу понять, почему он такой взвинченный. Может быть, потому что в глубине души думает, что Милена всё-таки его дочка. И боится в этом признаться. Тогда он просто трус. Или его разрожало, что в нашем доме появился новый человек.
  Он со временем перестал любить, чтобы к нам кто-то приходил. Поэтому гостей у нас почти никогда не было. У него гостей, а у меня друзей. У человека, говорит, в жизни должен быть только один настоящий друг. А все остальные – случайные встречные.
  Стало быть, у него друг – Нина, у меня – Юлич. А Милена – случайная встречная?
  Больше всего его раздрожало то, что я уделяю ей много внимания. И он всё злился. То ли на меня, то ли на самого себя.
  А один раз чуть было не поднял на неё руку. Вернее поднял, но не успел ударить. Всё из-за того, что Милена тогда случайно оставила своего мышонка в гостиной.
  Гостиная всегда считалась комнатой Дядьки. Вторая комната - моей. Так вот, Милена никогда не расставалась с мышонком, поэтому пришла его забрать. Дядька смотрел телевизор и не заметил, как она вошла. Милена хотела потихоньку пробраться, чтобы злой Дядька её не заметил. Но он заметил. Как раз в тот момент, когда она взяла его серый пиджак. В нем Дядька всегда любил ходить на работу. И в тот вечер положил его на кресло. Там-то мышонок и дожидался своей хозяйки.
- Эй, мелюзга! Какого чёрта ты там делаешь?
  Я тут же вошёл и увидел, как он замахивается на девчушку.
- Ты что? Она же ребёнок совсем!
- Вот и забирай её на хрен! Чтобы она не шарилась по моим карманам. Воровка хренова. Такая же, как её мать.
- Я не воровка! И моя мама – хорошая!
  Милена прижала к груди мышонка, и слёзы ручьём покатились по её розовым щечкам.
  Никогда не забуду этой картины.
  А на следующий день мы с Дядькой разругались окончательно.
  Он всегда, когда надышится своим вонючим Camel, открывает все форточки нараспашку. Чтобы проветрить. А я ему говорю, что от открытых форточек в доме холодно, и Милене нельзя заново простужаться. Она только-только пошла на поправку. Видно аптекарь-то не обманула с лекарствами.
- А мне какое дело? – пробурчал Дядька. - Если ты думаешь, что я стану из-за неё изменять своим привычкам, то ошибаешься.
  Он снова прикурил сигарету.
- А чего рычишь-то? Я же нормально попросил: закрой форточку хотя бы в гостиной. Оттуда дует больше. Жалко, что ли?
- Это на тебя смотреть жалко. Скоро со всеми перессоришься. С Юлькой в первую очередь. Когда вы в последний раз виделись?
- Не твоё дело.
- Да было бы из-за кого! Кто она тебе? Что ты так о ней печешься?
- А что, когда ты меня воспитывал, ты тоже так рассуждал?
- Я тебя воспитывал, потому что ты – сын моего брата. И не задавай глупых вопросов. То же мне d.j.!
  Я какое-то время помолчал, а потом не выдержал и снова:
- Скажи, только честно: после смерти бабушки я хоть был тебе нужен-то?
- Меня достали твои грёбаные расспросы!
- Нет, это важно. Ответь, я был тебе нужен?
  Дядька встал со стула и принялся ходить взад вперёд. Он, когда курит, всегда так ходит. Как маятник. Но в тот момент он просто нервничал. Сильно нервничал.
- Нет, ты мне на хрен не сдался! Доволен? Это ты хотел услышать? Вот тебе сейчас двадцать два, и мне было тогда столько же. И ты думаешь, хотелось мне с тобой, трёхлетним, возиться? В то время, когда мои сверстники  во всю гуляли. А я, как придурок, торчал дома. Да надо мной все смеялись! А еще работать приходилось, где попало. Чтобы с голодухи ноги не протянуть. Никто мне не помогал и не советовал, как правильно поступать. И мне противно на тебя смотреть, потому что я сразу вспоминаю себя! Противно, как ты подтираешь задницу этой мелюзге. Это пройденный этап! Потому что Я ЗНАЮ ТЕБЯ! Иди лучше спать, а то еще не то скажу.

Эфир от 5 апреля 2001 года:
- С вами был d.j.Боб. С вами действительно всегда было хорошо, поверьте! Будет вас не хватать. Не скучайте и удачи всем! Счастливо!

  Радио-маньяков мне будет не хватать в первую очередь. Чтоб их всех!
- Ты что спятил?
  Дядька поймал меня в холле, когда я выходил из студии. Он держал в руках чуть смятый лист бумаги. Моё заявление об уходе.
- Что это значит?
- Это значит, что я ухожу.
- Володь, не будь идиотом! Ну, куда ты пойдёшь-то? Послушай, если я вчера что-то не так сказал, так это я навсего погорячился. То, что я сказал, это всё неправда. Веришь, нет?
- Ты же сам сказал, что дважды человеку не веришь. И не мни бумагу. Дважды писать не умею. И, это самое… передавай привет Сороке. Вы оба стоите друг друга, - сказал я и, развернувшись, спокойно пошёл к выходу.

  Я всегда считал Дядьку клёвым. Потому что уважал его. Потому что он один меня воспитывал. И я никому, кроме него, не был нужен. Родной единственный человек…
  Но даже тогда я чувствовал, что целиком завишу от этого человека. Потому что всё было так, как хотел он. А не я.
  Когда он брал меня в кино, никогда не спрашивал, хочу ли я в кино. Хочу ли я вообще смотреть этот фильм. Водил меня в парк, садил на колесо обозрения и после этого даже не интересовался, понравилось ли мне. Всё делал так, словно у него в башке была какая-то особая программа.
  Да, какая-то чёртова программа! И в ней было всё строго указано: что ребенку нужно, а что не нужно, что ему нравится, а что не нравится. Поэтому считал, что всё делает правильно. И я шёл у него на поводу. Дружил с тем, с кем скажет. Играл в то, что купит. Смотрел то, что покажет. И работать я буду там, где укажет.
  Я уже далеко не маленький и соображаю, что к чему. А он не соображает. Думает, я всю жизнь буду идти у него на поводке, как собачонка. Буду торчать на его радио и выполнять указания безмозглого Сороки. Да, они стоят друг друга. Всё делают по программе. Чертовы роботы.
  Это было первой причиной, почему я решил тогда написать завление. Я писал его с такой злобой, словно хотел высказать на этом листе всё то, что не говорил ему все эти годы. Каким он был роботом. А когда положил заявление на его рабочий стол и вышел из его прокуренного кабинета, с души словно камень упал.
  Я впервые почувствовал себя самостоятельным. И независимым. Я сам принял решение. И оно было правильным.
  К Дядьке на радио не вернусь. Не вернусь на радио вообще.
  Возможно, это даже была не моя стихия. Хотя по большому счёту мне нравилось. Развлекать публику не только музыкой, но и голосом.
  Но, когда я рулил на дискотеке, то всегда чувствовал какую-то свободу. Полную независимость. Там не нужно фильтровать свой базар. Выполнять чьи-то указания. Ты - Бог. Правишь музыкой так, как тебе хочется. Главное уметь в ней разбираться и граммотно сводить диски.
  И потом с живой публикой общаться мне нравиться больше.
  Тогда принял еще одно решение.

  Клуб «Хат-Хи». Самое дорогое заведение города.
  Его владельца я хорошо знаю. Лёвка Стадник. До прихода на радио дискотеки в основном проводил у него.
  Высоченный детина. Два метра ростом. Оттого и сутулый всегда. Ходит чуть согнувшись. Наверно, чтобы не удариться обо что-нибудь. Или чувствует себя неловко, когда общается с теми, кто его ниже. Гораздо ниже.
  Белобрысый такой. Смеётся над теми, кто считает его обесцвеченным. «Сам ты, - говорит, - обесцвеченный!»
  Хороший малый. А еще простой, как копейка. Лёвка Стадник.

Лев Стадник, 34 года, директор клуба «Хат-Хи». Запись от 4 мая 2001 года:   
- Боб – отличный парень. Прекрасно справляется со своей работой. Есть такие d.j., которые знают себе цену. Потому-то и любят погнуть понты. У Боба, видимо, другие понятия. И я их уважаю. Поэтому не отказал в его просьбе. Ну, пожить какое-то время в здании клуба вместе с этой девочкой-оторвой. Конечно, местечко не ахти какое, апартаментами не назовёшь, но, думаю, на первых порах потянет. В смысле? Да нет, я просто уверен на все сто процентов, его ждёт неплохое будущее… 

  Я же говорю, хороший малый.
  А на местечко мы с Миленой не жаловались. Он прав, на первых порах потянет.
  Местечко – это небольшая комнатка на третьем этаже. Раньше она была комнатой отдыха для рабочего персонала. Сейчас комнату отдыха перенесли в другое крыло, а в этой всё осталось по-прежнему. Два мягких кресла, диванчик и столик. Еще телевизор. Только сломанный.
  На столик я поставил рамочку с фотографией. Милена сразу подошла и спросила:
- Кто они?
- Мои родители.
- Ты на них совсем не похож. А вот я похожа на маму.
- Да, ты на неё очень похожа.
  Я смотрел на фото, как впервые. Думал, на кого был похож я.
- А где они сейчас, твои мама с папой?
  Я её спросил: «Ольга, вы уезжаете?» Она ответила: «Да, я уезжаю. Из жизни».
- Они уехали. Из жизни.
- Поэтому ты всегда такой грустный? – спросила она, продолжая разглядывать фотографию.
- Разве всегда?
- Нет, на радио ты весёлый. И когда дискотеку ведешь, тоже весёлый. А потом грустный.
  И тогда я подумал и спросил себя: почему я – d.j.? Разве я прусь оттого, что громкая музыка бьёт по мозгам на протяжении 8-10 часов? Я же всегда говорил всем, и себе в том числе, что это моя любимая работа. Громкая музыка бьёт по мозгам… и я делаю её всё громче и громче.
  И, кажется, я начал понимать, почему я это делаю.

  Юлич, как всегда, о чём-то думала. Смотрела в никуда и молчала. Когда она так думает, её лучше не трогать и не задавать лишних вопросов. Вместо этого я просто её обнял. И этим всё было сказано.
  Ведь я-то прекрасно знаю, о чём она сейчас думает. Моя плутовка.
- Господи, я чувствую себя такой мелкой! Оттого, что ничем не могу тебе помочь, - промолвила Юлич, уткнувшись своим личиком в мою грудь. – Вчера я разговаривала с предками на эту тему. Чтобы ты какое-то время пожил у нас. Ты и Милена. Но они против. Сам их знаешь. Я иногда терпеть их не могу! Ненавижу! Если они против тебя, значит, и ко мне так настроены.
- Не говори так. Они любят тебя. И ты должна быть благодарна за то, что они у тебя есть.
- Хороший мой, ты всё еще думаешь о своих родителях? Извини. Не хотела.
- Скажи, на кого я из них похож?
  Юлич взяла фотографию. Посмотрела на родителей, потом на меня.
- На папу. Ты улыбаешься так же.


Юлия Грачёва, 21 год, студенка. Запись от 7 апреля 2001 года:
- Конечно, я  люблю своих родителей. Но они так часто выводят меня из себя! Настолько, что я готова умереть от ярости! Боб не понимает, как можно говорить о родителях пободным образом. Потому что не знает, что это такое. Боюсь, он просто зациклился на родителях. Скоро это станет навязчивой идеей. Он даже свой диплом посвятил этой теме. Хотя я не удивляюсь. Я просто люблю его. Таким, какой он есть. Неважно о ком он думает больше. О  них, или обо мне.

  Я тоже люблю тебя, Юлич. Ты всегда меня понимаешь. 

- ЧТО?! Не слышно!
- Я говорю: дай другой диск! Не этот! Тот, красный!
  Милена еще на радио научилась правильно справляться с дисками. Так, как я её учил. Она дала мне красный, и я, моментально закинув его дисковод, принялся отсчитывать четырнадцатую песню. Она была следующей по выходу. Вещь лысого Moby.
- Можно я сама ее объявлю?!
  Обычно во время работы у меня нет собеседника. Здесь не до разговоров. Всё нужно делать быстро. Каждая секунда на счету. Не дай бог между песен возникнет пауза! И не дай бог сведение дисков получится корявым! Мне, конечно, за это ничего не будет. Сорока под боком не летает. Просто различного рода косяки мешают тебе сосредоточиться на дальнейшей работе. Типа сам себя из колеи выбиваешь. Поэтому всё дело в технике.
  О подручном и речи идти не могло. Подручный,  который за тебя еще и песню объявляет.
- Ты уверена?! – (Здесь все общаются на криках. Из-за громкой музыки).
- Да!
- Тогда валяй! И не базарь в микрофон ртом впритык! Только так, как я тебе показывал! Ясно?! На расстоянии! 
  Милена села ко мне на коленки, и я, дождавшись концовки песни, обратился к толпе:
- Добрый вече-е-ер! Народ, как настрое-ние-ниеее?!
- КРУУУТООО!!! SUPEEER!!!
- Я это чувствую! Так держать! Молодца! С вами по-прежнему d.j.Боб, и у меня тоже всё круто! Во-первых, потому что уже третий вечер я не один! Хочу вам представить принцессу нашего клуба! Знакомтесь, ээээто Миии-ленаааа!!!
  Я тут же встал и поднял её на руки. Толпа просто взорвалась от криков! Эта маленькая бестия понравилась всем.
  И тогда все, как один, подхватили одно только слово:
- Принцесса! Принцесса! Принцесса!
  Я не ожидал, что это будет таким фурором! Теперь звезда она, а я - подручный. И звезда вдобавок оказалась не из растерянных:
- Я хочу объявить следущую песню! Готовы?!
- ДАААА!!!
- Moby и его суперская тема “Honey”! На нашей волне! Поехали!
  Боже, где она выкопала такие словечки? Я спросил её об этом после.

Милена, 7 лет. Запись от 15 апреля 2001 года:
- Во что я люблю играть? Ну… в радио. Как? Обычно! Потому что я люблю слушать музыку. Потом нравится её ставить. То есть объявлять. Ну, «Блестящие» там, Natalia Oreiro, Limp Bizkit… Я всё могу слушать! Кем я стану? D.j.-ем? Не знаю… Если буду высокой, то манекенщицей.

  Да, радио – это её любимая игра. Берет какую-нибудь пустую банку. Из-под Cola, например. Затем придумывает для неё какой-нибудь держатель. Ставит всё это хозяйство на стол и начинает болтать в эту банку-микрофон разную радиошную пургу. В осовном ту, что слышала от меня. Когда сидела со мной во время смены на радио.
  Может быть, поэтому, увидив микрофон, сразу вспоминила музыкальную студию.
- В следующий раз не говори «на нашей волне», хорошо? Потому что это не радио. Тебя слышат только те, кто тебя видит. Дяди и тети, которые стоят внизу. Они на тебя смотрят и поэтому слышат. Поняла?
  Кажется, поняла.

  Я решил позвонить Дядьке и сказать ему, что у меня всё в порядке.
- Володя? Ты где?!
- В клубе. У Стадника. У меня всё в порядке.
- Слава богу! А я тут переживаю. Места не нахожу. Позвонил бы сразу. Ты еще сердишься?
- Нет. –  Мой ответ прозвучал, как да.
- Значит, сердишься. – Дядька глубоко вздохнул. -  Эх, не знаю, как еще загладить свою вину. Но хочу, чтобы ты знал: ты в любое время можешь вернуться.
- Со мной Милена.
  Что он теперь скажет? Сразу же замолчал.
- Послушай, Боб… на счёт… ну, этой девочки… ты же всё знаешь. Знаешь, что для меня это замкнутый круг. Мне трудно себя перебороть. Я…
- Ты всё еще любишь Ольгу. И не можешь её простить. Я прав?
  Прав? Не молчи.
- Как она могла так со мной поступить? Как? Я не могу найти ответ. А тебе тем более трудно понять. У меня есть Нина. И я люблю её. И боюсь её потерять. Как Ольгу. Понимаешь? Скажи, что должен сделать? Чтобы всё встало на свои места…
  Что делать Дядьке я не знал. И не знал, что мне делать самому. Что делать с Миленой?

- И что ты будешь делать дальше? – спросила Юлич, как всегда угадав мои мысли. Она держала меня за руку и говорила серьёзно. - Ведь ты не можешь постоянно делать из неё маленькую принцессу клуба. Боб, ей нужно ходить в школу.
- Знаю.
  Все вещи Милены были в квартире Ольги. И мне нужно было туда попасть. Забрать хотя бы одежду. Милена уже который день не снимает свои синие джинсы и красный джемпер. Я как-то об этом и не подумал.
  Когда мы жили у Дядьки, она носила мои старые футболки. Откопал ведь! Но в школу в таком виде она не могла пойти.
- Тихо! – сказал я ей. Чтобы она не шумела на лестничной площадке. - Там кто-то есть!
- Мама?
- Не знаю. Чьи-то голоса. Ну, что позвоним – узнаем?
- Это мама! Я точно знаю!
- Тихо. Не шуми. Вдруг кто-то чужой.
  Воры, например. Но я не стал произносить это вслух. Чтобы её не пугать. Хотя по правде, у меня самого по телу пробежали мурашки от такой мысли. Сейчас по телевизору чего только не показывают…
  бзззз!
- Кто? – послышался мужской голос.
- Можно Ольгу? – ответил я. 
  Дверь открыл какой-то усатый мужик. В длинном кашемировом пальто. На голове задом наперед была нахлобучена клетчатая кепка, из-под которой торчали растрепанные волосы. Он как-то оценивающе на меня поглядывал. Снизу вверх. Его большой рот, как у чеширского кота, постоянно улыбался.
- Ольга здесь больше не живёт, - сказал он. Хотел захлопнуть дверь, но тут же послышался женский голос:
- Кто пришёл? Не Вика?
- Нет-нет, это к Ольге. Саша, ну я пойду? А то машина ждёт.
  На пороге появилась Саша. Увидев Милену, она воскликнула:
- Ой, Милка здесь! Милка, привет! Ну что, не узнаёшь тетю Сашу? Ой, да вы что в коридоре-то стоите? Проходите.
  Она закрыла дверь за Чеширским Котом и принялась тискать Милену.
- Мама родная, как выросла-то!
  Милена недоумённо смотрела на незнакомую тётю Сашу и как язык проглотила.
- Вы подруга Ольги? – первое, что я решил узнать.
- Да. А вы, надо полагать, Володя, он же Боб?
  А чего такая радостная-то? Как на празднике.
 Я отправил Милену в её комнату. Она как вихрь туда умчалась. А мы с Сашей прошли в гостиную.
  В доме царил беспорядок. Куча распакованных чемоданов и прочих шмоток. Всё было нагромождено – одна вещь на другой. Поэтому сесть было некуда, и мы стояли. Саша предложила мне сигарету, но я отказался.
  Саша была высокой симпатичной девушкой. И во многом отличалась от Ольги. Но тоже блондинка.
  Не люблю блондинок.
- Получилось так, что в чём-то и я виновата, - начала Саша-блондинка. -  Дело в том, что я должна была приехать не два дня назад, а как раз тогда, когда Оля уезжала. Просто рейс задержали. А потом у меня возникло еще одно дельце. В общем, ужас, что было. Оля оставила мне ваш телефон. Я, как приехала, сразу же позвонила. Раза четыре звонила. Но вас всё время не было и не было. Подходил какой-то мужчина. Как я поняла, ваш дядя. Оля мне много о нём рассказывала… И на радио к вам тоже звонила. Там сказали, что вы уволились. Это правда? Очень хорошо, что вы сами пришли. А то я тут решила прибраться, а так как мою комнату заняла Миленка… в общем, сами понимаете. А вы что совсем не курите?
- Я бросаю. Значит, квартира не Ольги, а ваша?
- Конечно. Оля вам разве не сказала? Странно. А говорила, что вы с ней неплохо подружились. Меня не было в городе три года. Целых три! Самой не верится. Всё это время мы с мужем были в экспедиции. Куда нас только не заносило! Вот Оля и попросила пожить с дочкой у нас. Ей мы доверяем. К тому же часто созванивались.
- Где она сейчас?
- Оля? Вы меня просто удивляете, молодой человек. Как где? Она же вам всё написала. В письме. Вы что, не получили? – В её глазах возник вопрос удивления. - Ах, да! Софья Матвеевна… она ведь в больнице. Бедная женщина. Оля оставила записку ей. Боже, тогда как всё нехорошо получилось-то! – Саша взяла еще одну сигарету.
- Саша, вы меня простите. Но вы не могли бы пока не курить?
- Что? Нет уж, простите, молодой человек. Я у себя в доме. Это Оля никогда не курила. Что странно. С её-то взглядами! – Радость Саши куда-то сразу пропала. Теперь она стояла, нахмурив брови. Праздник кончился. – Не знаю, вернётся она еще, или нет. Санина всегда была какой-то странной. И я просто не понимала её примочек. Она еще со школы, которую кое-как закончила, такие штучки вытворяла! Учителя вешались. Мы-то в одну школу ходили. Только я была старше на три класса, и…
- Скажите, где Ольга?
  Ей не понравилось, что я перебил её никчёмный монолог. Аж всю передёрнуло. Но эта барыня до смерти затрахала своими  бесконечными рассуждениями. И тут выпалила. Громко. На всю комнату:
- Упархнула птичка! У-е-ха-ла! В Новосибирск. Ту-ту! С мужиком одним. Ясно?
  И тут Саша неожиданно заткнулась. Её взгляд был устремлён в другую сторону.
  Я оглянулся и увидел Милену. Она стояла незамеченная у двери.
- Почему она не взяла меня с собой?
  Ответ на её вопрос был в письме: 
 
- Володя, когда вы будете читать это письмо, меня уже не будет в городе. Я понимаю, что поступаю неправильно. Но у меня нет другого выхода. Я вам уже говорила, что люблю одного человека. И он меня тоже любит. Дело в Милене. Он не хочет, чтобы она была с нами. На это у него есть причины. И я его не виню. Боб, знаете, я ведь всю жизнь хотела, чтобы меня так любили! Всю жизнь! И вот я поняла, что этот человек – единственный, кто может меня так любить. Он прекрасно знает о моём прошлом, но моё прошлое его не волнует. Он любит меня такую, какая я есть. Глеб, ваш дядя, наверняка расскажет о моём прошлом. Поэтому я хочу опередить его и сказать, что я не сделала ничего плохого. Не хочу, чтобы вы плохо обо мне думали.  Ведь Глеб до сих пор не может меня простить. Понимаю, я причинила ему боль. И я удвоила её, сказав, что я родила от него ребёнка. Но только потому, чтобы он позаботился о моей малышке. Глеб, конечно, не поверил, что она – его дочь. Господи, я и сама не знаю, от кого я её родила! Теперь Глеб, наверно, меня просто ненавидит. И опять виновата я. Володя, постарайтесь меня понять. Глеб и вы – единственные люди, которые смогут хорошо позаботиться о моей дочке. Я её очень люблю! Она у меня такая славная, - вы сами поймёте. А  я – никудышная мать. Я не смогу ей дать будущее. У нас даже нет постоянного места жительства, понимаете? И вы не представляете, где мне только не приходилось останавливаться с дочкой. И на что я только не шла, чтобы её прокормить! Эта квартира тоже не моя. Квартира моей подруги, которая приедет сегодня ночью, или завтра утром. Я обо всём её предупредила. Она в курсе. Володя, еще раз прошу вас простить меня и понять. Берегите мою девочку и прощайте навсегда.
    26.03.01.                Ольга.


- Вот такие, брат, дела. – Иван Лазарев открыл холодильник и достал Балтику. – Будешь?
- Как Софья Матвеевна?
- Чуть лучше. Уже может говорить. Сказала, что письмо в её сумке. Кто бы мог подумать, что оно вообще существует? – Иван разлил пиво в две кружки. – Боб, если хочешь, я поговорю с бабушкой, чтобы вы какое-то время пожили с Миленой здесь. Думаю, она против не будет. Миленка ей нравится. Ну, так как?

Иван Лазарев, 24 года, ведущий КВН. Запись от 16 апреля 2001 года:
- Я уже говорил, что мы с Миленой друзья. А друзей в беде не бросают. Раз возникла такая ситуация, то уж пусть они оба поживут пока в нормальных условиях, чем в каком-то клубе. Да, бабушка уже дала согласие. Вчера Боб приходил к ней в больницу, и они, наконец, познакомились. Она тоже переживает за Милену. Тем более с выходками её матери она хорошо знакома.

  Иван помог с кое-какими вещами Милены. Перенести их из квартиры Саши в квартиру его бабушки. А я чуть позже забрал свои вещи из клуба.
  Так мы обрели новое жилище.
  Работа Ивана отнимала у него почти весь день. Поэтому мы видели его только поздно вечером. Как раз тогда, когда я уходил в клуб. Оттуда я возвращался под утро и отсыпался полдня, как суслик.
- Почему ты не берёшь меня с собой?
- Понимаешь, принцесса, с той недели ты уже пойдёшь в школу. У тебя первая смена. Ты же не хочешь на уроках клевать носом?
- Не пойду! Не пойду в школу! Я еще кашляю! – Милена принялась издавать фальшивый кашель. – Слышишь, я еще болею! Значит, мне нельзя в школу. Я всех заражу. Возьму и заражу.
- Ты еще и врунишка ко всему, - сказал я, пытаясь сдержать смех. – Врать не хорошо. А если не будешь учиться, об этом узнает дядя Лёва и вообще тебя в клуб не пустит. В клуб ходят только те, кто любит учиться. Кому нужна такая недоучка?
  Милена сделала сердитое личико и сказала:
- Ты как мама! Всё время бросаешь меня. Из тебя не выйдет хороший папа.
  Я чуть было не подавился от таких слов. Но всё понял.
  В тот вечер я решил взять её с собой.

   Приходу Милены Лёвка был только рад. Своим раскованным поведением у пульта она его просто покорила. Тем более появление маленького d.j. повышало рейтинг его клуба. Многие интересовались этой девочкой. Спрашивали, кто она такая и откуда взялась.
  Однажды Лёвка ко мне подошел и предложил повысить меня в бабосах, если я хотя бы раза три-четыре в неделю буду работать на пару с Миленой.
- Если она быстро устаёт и ей нужно рано вставать в школу, то пусть ди-джеит не до упора, а хотя бы до часу ночи. Ну, или до полуночи. Как хочешь. И как она сможет. А потом пусть спит на третьем. Там, где вы в тот раз останавливались. Как тебе, парень, идейка, а?
- Оставлять её на третьем одну? С ума сошёл!
- А что такого? Там всегда спокойно. Никто её не тронет. Чего ты так?
  Милена боится оставаться одна. Стаднику было на это плевать. Его интересовал только рейтинг. Больше ничего.
  Я сказал, что хорошенько подумаю над его предложением. Взвешу все за и против. К тому же у самой принцессы надо было спросить. Но этого даже не стоило делать.
- Я уже не боюсь одна! Не боюсь, не боюсь! Ну, пожалуйста! – Милена дергала меня за рукав и дрыгалась, как гусеница. От её нытья закладывало уши. - А в понедельник я пойду в школу. Правда пойду! Честное слово!
  Вот хитрюга!
  Как бы предложение Стадника не казалось убедительным, и как бы Милена не вешала мне лапшу на уши, идея эта не понравилась мне с самого начала. Я как чувствовал, что добром это не кончится.
  И интуиция меня не подвела.
  Всё произошло на той же неделе. В субботу. Когда народа, хоть отбавляй. В дверях было не пробиться. А число посетителей с каждым разом всё росло и росло. Ближе к полуночи на танцполе даже яблоку негде было упасть. Дело понятное. Завтра воскресенье, и многие пришли оторваться на полную катушку.
  Не люблю работать в такие дни. Напряг еще тот!
  Милена, как обычно, сидела рядом со мной. Помогала с дисками. И ждала своего выхода – подбодрить народ своей болтовнёй.
- Всем привет! Я – Милена! Как вы там внизу?
  Танцпол хором ответил громким свистом и одобрительными криками. Все смотрели в нашу сторону, задрав головы. Прожектор слепил им глаза своим ярким светом.
  Милена только-только хотела объявить следующего исполнителя, но народ ничего не услышал. Вместо этого из колонок раздался чужой голос:
- Всем не двигаться!
  У нас было слишком много работы, поэтому мы и не заметили, как к нам сзади подвалило двое мужиков. С пушками.
  Я очнулся в тот момент, когда что-то твердоё упёрлось в мою спину. Одна из пушек.
  Мужик, который был выше другого, чётко произнёс: “Ты тоже не двигайся. Если жить хочешь”. А потом рявкнул обратно в микрофон:
- Стадник, я тебя предупреждал! Какого хрена ты не захотел меня слушать? Я разнесу этой девке башку, если ты не выполнишь обещание!
  Он схватил Милену за волосы и направил её на свет прожектора, чтобы все видели. А потом направил на неё пушку. Чтобы видел Стадник.
– Если ты не появишься через минуту, ей не жить! Сука, тебе всё равно не скрыться! Думаешь, ты такой  умный? – Он выстрелил в потолок. Все услышали, как Милена завизжала. – Я сказал, никому не двигаться!
  Чего я жду? Пока пройдёт минута?
  Стадник, хоть и славный парень, но всегда был трусом. Он не выйдет. Ни за какие ковриги. Собственная шкура дороже.
  Надо что-то делать самому. Но мои мысли неожиданно перебил знакомый голос:
- Послушайте, я знаю, где его можно найти. Только не стреляйте. Отпустите их, и я скажу, где он.
  Голос Юлич я узнаю везде. Где бы ни был.
  Но я не видел её. Потому что не мог обернуться.
- Эй, d.j., крути дальше свою шарманку! Чё не понял? Крути, давай! А ты, молодая, пойдёшь со мной.
  Длинный схватил Милену и потащил её к двери. Где находились его люди. А второй мужик остался со мной. Покручивал своей пушкой. Как игрушку.
  Юлич, плутовка, что ты делаешь? Откуда ты знаешь, где Стадник?

Юлия Грачёва, 21 год, студентка. Запись от 19 апреля 2001 года:
- Я с самого начала подозревала, что в тот вечер с Лёвкой творилось что-то неладное. Он всё нервничал и не хотел подходить к телефону. Я спросила: в чём дело-то? А он как будто не слышал. Места себе не находил. Потом мы оба увидели из окна, как к торцу здания подъехали две машины. Одна джип-иномарка, другая Волга. Лёвка тут же соскочил и пулей вылетел из кабинета. Я за ним. Увидела, что он поднимается на третий. И я сразу сообразила, что он бежит в бывшую комнату отдыха. Где Боб с Миленой в тот раз останавливались. Ладно, думаю, сами разберутся. И пошла на первый. К Бобу. Когда спускалась, сразу врубилась, что там что-то происходит. Потому что музыки не было слышно. А музыка всегда орёт так, что на третьем слышно. В микрофон базарил какой-то левый мужик. Но его слова я не могла разобрать. Потом подхожу и вижу: двери окупировали какие-то мужики. Я их впервые видела. А потом выстрел. Что делать-то? Я так испугалась за Боба, что решила выдать своё присутствие. А за одно и Стадника. Я вообще не соображала, что делаю. Как-то всё быстро получилось.

Милена, 7 лет. Запись от 19 апреля 2001 года:
- Я испугалась, когда тот дядька схватил меня за волосы. А потом выстрелил. Я подумала, что он хочет меня убить. Но он опять меня схватил и потащил куда-то. Боб? Не знаю. Я тогда о маме думала. Почему её нет сейчас рядом. Она бы что-нибудь придумала.

  Да, безусловно, твоя мамочка что-нибудь придумала! Хотя в тот момент о тебе, принцесса, думал только я один.

  Боже, клянусь, я не хотел убивать того мужика!
  Как-то даже по-идиотски вышло. Но у меня и в голове не было его убивать.
  Менты редко поспевают вовремя. Но на этот раз на удивление поспели. Откуда мне было знать-то? Что они уже в клубе. И всё давно схвачено. То ли Стадник успел их предупредить, то ли кто-то еще. Сейчас неважно.
  Я оставался на месте. И тот мужик с пушкой какого-то хрена оставался со мной и не сводил с меня глаз. Он стоял сзади. Поэтому я делал вид, что занят своим делом. Крутил шарманку.
- Эй, ты, - сказал он мне, - чё за херню врубил?! Влючи чё-нибудь получше! Есть Scorpions?!
  Опа! А я подумал, ты сейчас Шуфутинского или Кучина попросишь!
- Есть, - ответил я. И вот тогда пошёл на риск. – Хочешь сам поставить?
- Как это?
- Очень просто. Видишь диск? Суёшь его сюда. Потом play и выводишь через этот фейдер. Ну, как, слабо?
  Мужик посмотрел на меня с недоверием и снова покрутил своей пушкой. Но стопудово перед соблазном устоять не мог. Просто загорелся.
- Но только смотри у меня, никаких трюков! Здесь всё схвачено. Понял, молодой? Всё схвачено. Освободи дяде место.
  Свою пушку он положил возле пульта. И я не мог этого не заметить. У каждого на моём месте возникла бы идея стащить и воспользоваться ею. К тому же оружие находилось от меня на расстоянии полметра. И я решил дождаться нужного момента, чтобы ею завладеть.
- Куда вставлять, сюда, говоришь? – Мужик напялил диск на указательный палец и вертел им так, словно не знал для чего он вообще предназначен. Тупица!
- Нет, в нижний дисковод! Да, сюда.
  Заиграла вещь Wind of change. Как я и предполагал. Такое впечатление, что Scorpions поют только эту песню. И ничего другого.
- На хрена наушники-то?
  Этот недоразвитый d.j. начинал действовать мне на нервы. Спрашивал обо всём, что попадалось ему на глаза. Милена и то схватывала быстрее. Я объяснил, что наушники нужны для прослушивания треков. Когда их выставляешь. Чтобы точно знать, что этот трек подходящий для спаривания. И тогда я окончательно его загрузил.
- Что такое трек?
  Потом он откинулся на стуле и просто начал тащиться от Скорпов.
  Вот это и было моим моментом. Я резко протянул руки к пушке. И в то же мгновение мужик на меня набросился.
  Его громадные ручищи пытались зажать мои. И тогда мой палец каким-то образом оказался в районе курка. И пистолет выстрелил.
  Всё произошло в считанные секунды.
  Я не знал, как обращаться с оружием. Держал его впервые. То, что оно было заряжено, ежу понятно. Но я не мог предположить, как всё обернётся.
  Мужик свалился прямо на пульт. Животом. Из которого во всю сочилась кровь. Заливая весь пульт.
  Я, как вкопанный стоял и смотрел на эту картину. Мои дрожащие руки по-прежнему не отпускали эту чёртову пушку. А Скорпы всё пели свой «Ветер перемен». Перемены были во мне самом.
  Затем ко мне подвалили мужики, стоявшие у двери. Я не помню, сколько их было. Перед глазами всё плыло. Но я осознавал, что делаю. Потому что понял, что совершил убийство. Может быть, это и было то состояние аффекта, о котором нам втирали по философии и психологии. Потеря самоконтроля. Но ведь у них тоже были пушки. Поэтому я и они думали о своей заднице.
  Но я старался не думать о своей заднице. То, что Милене и Юлич грозила опасность, волновало меня больше. О Стаднике я почему-то не думал.
- Ещё шаг, ублюдки, и следующая пуля ваша! Руки!
  Они в начале пришли в некое замешательство. Оттого, что увидели на пульте труп своего кореша. А потом оттого, что их могло ждать то же самое. Видели, что я жутко нервничаю и не знаю, как правильно обращаться с этой штукой. Поэтому от волнения запросто мог нажать на курок. Еще раз.
  Направляя на этих ублюдков пушку, я устремился к двери. Туда, куда Длинный, главарь этой банды, поволок Милену и Юлич.
  Мои мысли перемешались. Какого-то хрена передо мной возник образ Ольги.
  Лифт не работает. Мне нужен седьмой этаж. Бегу со всех ног, как угорелый. Я должен успеть. Пока эта ненормальная не творила беды. Я бегу так, словно бегу спасать целый мир. От ядерного взрыва. И если я опоздаю, он взрорвётся к чёртовой матери. Целый мир!
- Руки за голову! – Это был приказ. Но я не видел того, кто его отдал. Поэтому еще крепче сжал оружие.
  Меня всего колотило. И я не знал, что со мной произойдет даже через секунду.
- Нет! Не стреляйте! Он с нами!
  Юлич подбежала ко мне и бросилась на шею. Я почувствовал ее холодные руки.
- Володя!
  И вот тогда я выронил пушку.

  За то, что я грохнул мужика, того недоразвитового d.j., мне ничего не присудили. Это была просто самооборона. Что мог подтвердить каждый, кто присутствовал в клубе. А народу, как я уже говорил, в тот субботний вечер было выше крыши.
  При задержании остальных больше никто не пострадал. Даже Длинный.
  Стадник, как выяснилось, задолжал этой банде кучу бабосов. И постоянно мазался.
  Его ошибка была в том, что он переметнул стрелки на другую банду. Якобы он под угрозой выплачивает ей, а не им. Таким образом, между двумя бандами разгорелась жуткая ссора. И виноват был в этом только Лёвка. Поэтому он и наложил в штаны. Сам не подозревая, какую кашу заварил.
  Но я не виню его за то, что он тогда смалодушничал и не появился. Когда Длинный его об этом просил через микрофон. Если бы вышел, кто знает, чем эта история закончилась.
  Наши победили, и это главное.
- Боб, я понимаю, что всё так стрёмно вышло. Получается, я подставил всех. Тебя с Миленой в первую очередь. Я во многом тебе обязан, но прошу: не уходи сейчас. Теперь всё будет классно. Ну, чего, как в рот воды набрал? Мы друзья, или нет?
  Друг Лёвка смотрел на меня жалобными глазами. И я чувствовал в его словах искренность. Тогда я подумал про себя: хрен с тобой, золотая рыбка!
  А потом произнёс вслух:
- У тебя денег-то на новый пульт хватит?


  В понедельник мы, как штык, встали в 7:30 и стали собираться. Милена давненько уже не вставала в такую рань. Поэтому ходила, как сомнамбула. Спотыкаясь на ровном месте.
- Первый урок – математика? – Я был не лучше сомнамбулы и говорил сонным голосом. Съедая слова. Не переставая зевать. - Если училка придирётся: почему тебя так долго не было, скажешь, что болела, и справка будет позже. – Милена меня не слушала. Может быть, и к лучшему. Потому что всё равно справки никакой не будет. Она, полураздетая, в одном носке, была занята поисками какого-то учебника. – Я же тебе говорил, что собираться нужно было еще вчера вечером. Милена, я с кем разговариваю-то?
  Мы на лету позавтракали вчерашним ужином. То, что оставалось, я поставил в холодильник. Для Ивана. Который до сих пор дрых.
- Ванька-то спит! – с завистью пробубнила сонная принцесса.
- Потому что он своё отучился. Всё, пошли!
  Школа № 15. До неё от дома совсем близко. Если дворами пройти еще ближе.
  На математику опоздали. На целых десять минут.
- Ничего страшного. Подумаешь, с кем не бывает? Я сказал, не хнычь! Даже учителя иногда сами опаздывают, - убедительно сказал я, расстёгивая ей куртку. – Дурацкий замок!
  Милена закинула куртку в гардероб, и мы быстрым шагом дошли до самого класса.
- Ладно, всё! Учись и не вредничай! После уроков я за тобой зайду.
  Школу недавно отреставрировали. На всех этажах до сих пор пахло свежей краской. Здесь пахло школой.
- Володька! Сколько раз я тебе говорил: после уроков жди меня на первом этаже! Вот здесь, возле подоконника! Я же, блин, не могу бегать за тобой по всей школе! На, вытри нос. – Дядька даёт мне платок, и я громко высмаркиваюсь. – Ну, что у тебя сегодня по русскому?
- Тройка, - с болью в сердце отвечаю я.
  Ведь не хотел я ему говорить про эту проклятую тройку! Но он всё равно вынул бы мой дневник.
  Как он не поймёт, что я никогда в жизни не получу по русскому четыре?!
- Эх, ты троечник позорный! Сегодня дома будешь писать диктант. Заново.
  Дядька, взъерошивая мои потрёпанные волосы, достаёт из своего кармана монету. Сейчас он нарошно подкинет её в воздух и сожмёт в своём громадном кулаке.
– Решка. Значит, диктант будешь писать два раза.
  У Дядьки на всё были свои правила. Целую книжку можно было написать. “Дядькины правила”.
  Я бродил по этажам школы, и хоть школа эта была мне чужой, она всё равно навевала мне разные воспоминания. О моих школьных годах.
  Моя первая училка. Вот идёт, переваливаясь. С одного бока на другой. Толстая, как бочка. А это мои одноклассники. Которых я терпеть не мог. Дебилы, потому что. Я был лучшим в классе. И они меня за это ненавидели. Я – единственный из выпускников, кто закончил школу с медалью. С золотой. А эта, та, что выходит из библиотеки, Маргарита Борисовна. Жутко сварливая баба. Какого хрена она здесь работает?
  И тут я подумал про себя: чтоб еще раз попасть в эти адские муки?!
  Да никогда в жизни!!!

- Хорошо, Топорков Владимир Леонидович, вы приняты. Поздравляю! – Октябрина Иннокентьевна, пожилая женщина, директор школы, жала мне руку и радушно на меня смотрела. – С завтрашнего дня можете приступать, Володя. Не забудьте, ваши классы с девятого по одиннадцатый. Не перепутайте расписание. Ну, удачи!
  Тут в учительскую зашел историк. Я уже знал, кто он такой. А он меня видел впервые.
- Вот, Дмитрий Игоревич, знакомтесь – наш новый коллега. Владимир Леонидович Топорков. Учитель русского и литературы. В том году закончил наш университет. С красным дипломом! Хороший мальчик.
  Знала бы она, что этот хороший мальчик почти каждую ночь колбаситься в клубе! Мало того, подрабатывает d.j.-ем. Ей бы это вряд ли понравилось. Поэтому про «Хат-Хи» решил промолчать.
  К тому же о последнем инциденте, произошедшем в клубе, – d.j. грохнул бандита из его же пушки, - много писали в газетах.
  А мне не хотелось лишних вопросов.
  В учительской было всё не так плохо. Как я думал с самого начала.
  Историк Дмитрий Игоревич – единственный, с кем я там пересекался и здоровался за руку. Физрук и трудовик в учительской появлялись редко. В основном за большим учительским столом восседали старые тётки. С ними не о чем было разговаривать. Всё шушукались и что-то обсуждали. То других учителей, то учеников.
  Молодыми были только я и училка по французскому. Одна на всю школу. Эличка. Элеонора. Но все её звали Нора Юрьевна. Закончила факультет иностранных языков, а в школу пришла два года назад.
- Уйду я скоро отсюда, - сказала она как-то раз, - возьму и уйду всем назло! Терпения больше нет. Выматываюсь две смены подряд, а толку никакого. Кому нужен этот французский? Кому? У четвероклашек родители каждый год ходят толпами, умоляют перевести их ребёнка в английскую группу. Потому что английский сейчас нужен везде. А мой язык? Не представляешь, как всё достало!
  Русский язык, как английский, тоже нужен везде. Знал бы тогда Дядька, который вечно гонял меня своими дурацкими диктантами, что русский я всё равно осилю. И буду знать его лучше, чем он.
- Дядька, зырь! У меня по русскому пятёрка! Пятёрка, слышишь? – радостно и громко кричу я. Так, что чуть сам не оглох.
 Я примчался со всех ног прямо к нему на работу. Только для того, чтобы похвастаться своей первой в жизни пятёркой по русскому. А он:
- Что ты здесь делаешь? Марш домой!
  А потом заглянул в мой дневник.
– Ну, и что? Мог бы и раньше за голову взяться. Марш! Ну, чего встал? Я занят.
  Тогда мне было так обидно! Так, что я заперся в туалете и плакал там целых полчаса.
  Как я тогда его ненавидел! А себя чувствовал неудачником. Троечником-неудачником. Что может быть обиднее?
  Но это было мне большим уроком. С шестого класса учителя с меня просто поражались. Сначала я стал первым в классе. Затем в школе.
  А Дядька так и не похвалил ни разу. Всё говорил : “Мог бы и лучше! Мог бы и раньше!”
  Вот тогда я и взял привычку везде таскать фотографию своих родителей. Смотрел на неё и думал: зачем они меня одного-то оставили? И как мне без них плохо. Они бы никогда в жизни не заставляли меня писать эти проклятые диктанты!
  Мне было пять лет, когда я впервые её увидел.
- Кто это? - спрашиваю я.
- Твои мама с папой. – Дядька до этого никогда мне о них не рассказывал.
- Мама с папой? А почему они не приходят забирать меня из садика? Другие же приходят. К Мишке, Сашке, Катьке… Почему?
- Потому что из садика тебя забираю я. Дай сюда. – Он берёт у меня фотографию. – Они не могут тебя забирать. Потому что очень далёко находятся.
- А где?
- Подрастёшь – узнаешь.
  Когда я подрос, то снова его спросил. Таким голосом, словно веду допрос, как гистаповец:
- Где мои родители?
  Дядька молчит. Закуривает сигарету. Дымит, как паровоз, и ходит по комнате. Потом оборачивается в мою сторону и говорит:
- Они погибли. Ехали в машине. И разбились. Мне жаль, что я не мог тебе сказать об этом раньше. Маленький ты был - как тебе объяснить?
- Мой отец был твоим братом?
- Да. Леонид.
- Ну, ни пуха тебе! – Эличка-Нора Юрьевна махнула мне рукой на прощание и скрылась за дверью какого-то класса.
  К чёрту!
  Октябрина Иннокентьевна была со мной рядом в качестве провожатого и не могла не заметить моего волнения. Словно читала мои мысли и видела меня насквозь.
- Это, Володя, на первых порах страшно. Я тоже, когда в первый раз заходила к своим обалдуям, жутко нервничала. Чуть в обморок не упала. А потом привыкла. И вот, сам видишь, доросла до директора. Ну, чего ты там?
  Я ничего.
  Просто держал в руках этот долбаный журнал. На котором чётко было выведено чёрным фломастером “9 А”. Держал его, как бомбу замедленного действия.
  Октябрина резко распахнула дверь, и шум класса тут же ворвался в коридор. Такой гул, что уши закладывало.
  Какого хрена я здесь делаю? Пока не поздно, надо сматываться. Эти монстры точно меня сожрут. И не подавятся.
  Октябрина вошла в класс первая. Твердой уверенной походкой директора. Шум моментально прекратился. Будто кто-то вселил его в бутылку и напрочь закупорил пробкой.
  Бросить бы эту бутылку подальше в синее море!
- Так-так! – Голос Октябрины был очень громким. Что мог перебить все двадцать четыре голоса сразу. Столько учеников было в классе. – Баранова, для тебя одной правила не писаны? Когда входят старшие, нужно встать. Быстро все успокоились!
  Она из-за двери бросила на меня такой взгляд, будто хотела сказать: Учись, зелёный! Вот так их нужно строить! 
- Марина Венедиктовна передаёт вам пламенный привет из Сахалина. Куда она и переехала с мужем. Но это не означает, что к концу учебного года у вас не будет русского и литературы. Баранова, я кому сказала! Так вот, вам просто везёт. С этого дня эти два прекрасные предмета вам будет преподавать наш новый учитель. Поздравляю!
  После её слов они все замерли. В ожидании моего появления из-за двери. Ну-ка, поглядим на этого новенького!
  Октябрина опять посмотрела в мою сторону. Ну, заходи, давай! Не стой опорожняком-то! 
  И я вошёл.
  Двадцать четыре головы смотрели на меня сорока восемью глазами. У меня была только одна голова и два глаза. Но и этого мне было вполне достаточно, чтобы увидеть их и понять с первого раза, во что я, придурок, влип.
  Из них только чуть меньше половины собирается переходить в десятый. Так что им плевать на учёбу. Аттестат получат в любом случае. Так мне сказала Эличка.
  В таком случае зачем я им нужен, как классный руководитель? Потому что Марина Венедиктовна переехала с мужем на Сахалин. Её ты заменяешь по всем пунктам.
- Здравствуйте. Можете садиться. – Стоя на своих двух, я еще раз в целом посмотрел на класс и тоже решил присесть. Не стой опорожняком! – Ну, что, будем знакомиться?

  Баранова Ксения –  королева девятых классов,  Девицкий Антон – задира и главный пофигист с камчатки, Ермолаева Маша – красота неписаная, Колесников Максим, он же Колесо, - фанат металла… Все другие примерно такие же кадры.
  Не сказать, что в их возрасте я был тихоней, но, во всяком случае, моё нескромное поведение ни чуть не мешало забивать свой дневник честно заработанными пятёрками.
  Октябрина не могла постоянно приходить и затыкать этим недорослям рот. Поэтому мне самому приходилось это делать. Когда нервы были на пределе, так и хотелось крикнуть: все заткнитесь!
- Тишина в классе!
  Если хорошенько разобраться, то построить можно было всех и каждого. Но только не Баранову. Самую наглую и дерзкую особу. Неудивительно, что такая оторва стала королевой.
  Но трудным ребёнком она не была. Просто ходячий комплекс и сплошная мания величия. Не более. К тому же второгодница.
- Ксения, тебе так нравится ходить по классу во время урока?
- Да, а что? – Она прищурила глазки и кинула вызывающий взгляд в мою сторону. – Учителем себя возомнил? Не задавай тупые вопросы!
  Простите, ваше высочество!
  Королева баранов нервничала. Я это видел. На самом деле она не хотела так дерзко со мной разговаривать. Возможно, после этих слов у неё сердце в пятки ушло. Но виду не показала. Если бы Баранова не вела себя подобным образом, её авторитет перед классом просто снизился. Проблема в этом.
  Так как я в школе был новым учителем, многие ее правила мне были не известны. И местами не понятны. Дядька приучил меня всегда следовать каким-то правилам, поэтому мне было всё равно.
- Здесь не школа, а сумасшедший дом, - шепнула мне на ухо Эличка во время большой перемены. – Даже не верится, что к этому дурдому я привыкла. И стала его частью. Думаешь, почему Марина Венедиктовна свалила на свой Сахалин? – На лице Элички было написано, что она будто бы знает ответ на этот вопрос. - Вот и думай.

Милена, 7 лет, ученица 1 класса школы №15. Запись от 24 апреля 2001:   
- Ненавижу школу! Вероника Михайловна очень злая. Она бьёт нас указкой. Меня ударила один раз. Я пожаловалась маме. И тогда она пришла поговорить с Вероникой Милайловной. Та ей сказала, что ничего подобного не было. Я сама всё выдумала. Но это неправда! Она меня ударила! Что? Да. После уроков я иногда сижу в классе у Боба. Жду на задней парте, когда он закончит. Делаю домашнюю работу. Вероника Михайловна нам много задаёт. Меня тошнит от школы!

  Её много от чего тошнило. Но в школе не было всё так плохо. Люди неплохие. А Эличке просто нужно расслабиться. Она классная девчонка. Прекрасно знала французский. Но её порой клинило оттого, что ей выпала ничтожная роль преподавать никому ненужный предмет.

Элеонора Дронова, 24 года, учитель французского языка. Запись от 26 апреля 2001 года:
- Если честно, я очень рада, что Володя пришёл в эту школу. Теперь мне есть с кем поговорить. Я имею в виду поговорить откровенно. Потому что здесь постоянно чувствуешь себя скованной. Оттого, что ты должен вести себя так, как они. Сдержанно. Скромно. Упаси боже, если на урок придёшь в супердорогой одежде или не так накрасишься.  Молодых здесь не очень-то жалуют. А вот Володя понравился многим. Октябрина в нём души не чает. C’ est tout, mon enfant?
 
   Что касается Вероники Михайловны, учительницы начальных классов, то она, и правда, была стервой. Еще той.
- Милена примерная девочка. Но тихоней её не назовёшь, - отозвалась Вероника, восседая на своём коронном месте. – Вы, Владимир Леонидович, кем ей приходитесь? Если не секрет. Братом?
  Я бы тебя тоже кое о чём поспрашивал!
- Нет, - сухо ответил я. – Просто её родители – мои хорошие знакомые.
- На сколько мне известно, у Саниной только мама. А что с её отцом?
  Почему бы тебе не заткнуться на время? Я просто пришёл её забрать.
- Он в другом городе.
- А, понимаю. Развод родителей часто действует на психику ребёнка. Теперь неудивительно, о чём Санина постоянно думает во время уроков. 
  Вероника подошла к доске. Вынула из ведра мокрую тряпку и принялась её тщательно выжимать. И на её ведьмином лице тут же скорчилась гримаса отвращения. Будто тряпка пахла не сырым мелом, а гнилыми мухоморами. Самая натуральная ведьма! Выжимающая мухоморы.
- Вы, должно быть, любите детей, раз решили заняться учительством?
  Да, и я убью тебя, когда из неё выйду!
- Почему вы спрашиваете? Я, что, похож на плохого учителя?
- Не дерзите, молодой человек! Не выношу дерзости. – На её морщинистой худосочной шее вздулись вены. - Нет, напротив. Нашей школе нужны молодые учителя. У них обязательно в запасе какие-то новые методы. Время, знаете ли не стоит на месте. Это мы всё еще учим детей по-старому. Но советую вам, молодой человек, не слишком обольщаться. Не забывайте, что это мы вас всему научили.
  Например, бить указкой по голове учеников.

  Милена всё схватывала на лету. Учёба ей давалась легко. Не говоря уже о ди-джейском мастерстве. Она была просто супер!
- С вами d.j.Боб! Всем привееет!
- А я – Миииилена! Добрый вечер, народ!
- Ну, что, объявишь, следующую тему, принцесса?
- Запросто! Команда Modjo и вешь «Услышь меня, леди, этой ночью»! На улице и, правда, ночь, но я почему-то никого не слышу! Эээй! Вот это другое дело! Поееехали!
  Такие у нас с ней были диалоги. Которые между нами заранее обсуждались перед выходом. 
  Стадник платил неплохие бабосы. И мы никогда не филонили. Отрабатывали честно. Все дни, кроме понедельника и четверга.
  Милена выходила только по выходным. Так мы договорились.
  Начинали в девять. Я, как обычно, ди-джеил до четырех. А она вырубалась где-то в половину первого. На третьем этаже. Лёвка не обманул. Там действительно было спокойно. Даже по выходным.
  И вот однажды в один из таких дней за моими плечами послышалось:
- …влл…лааа…дии…мир лео…оони…дович?
  Язык того, кто пытался назвать меня полным именем, жутко заплятался.
  Я обернулся тогда, когда чья-то маленькая ручонка упала на моё плечо. Заляпав при этом мою фирменую футболку чем-то красным. Кровь, - подумал я. И не ошибся.
  Сзади меня возник труп.
  Чтобы лишний раз убедиться, что мы знакомы, я вслух произнёс его имя. На что он ответил:
- аааасссаммаййаа…
  Труп кое-как держался на своих двух. Словно к нему были приделаны невидимые нити, как у марионетки. И какой-то карабас-барабас их сверху небрежно дёргал. Представление было не из лучших – наровясь смести всё на своём пути, труп шатался в разные стороны. Не переставал нахально улыбаться разбитым ртом и всё щурил по-кротиному глазки. Из его носа в два ручья струилась кровь, мгновенно попадая на одежду. Выкрашивая её пятнами в алый цвет. 
- шшшо…выыы…ззздееезделлаайэеееттьььеее…
- Эй, ты! Поосторожней! На поворотах!
 Труп сильно штормило. Стоило коснуться его одним пальцем, и он тут же свалится. Вместо этого я встал из-за пульта, отодвинул от него свой стул и тут же усадил это нечто.
- Пойти за охраной?
  После того инцидента с мужиком любое появление непрошенного гостя для Милены было громким сигналом.
- Нет пока не надо сиди здесь следи за музыкой если что спаришь я сейчас…
  Когда я вернулся с мокрым полотенцем и большим стаканом воды со льдом, Милена уже не сидела на месте. А увидев меня, тут же подбежала ко мне. Её взбудораженное поведение уже вызывало жуткую панику.
  …безумие школы №15, полностью отрешённое от мира, облокотившись на пульт, блевало на него что есть мочи.
  В момент дебютного выступления восставшего из ада крайний фейдер на пульте был поднят - горела красная лампочка. Это означало, что микрофон был включен.
  Какого-то хрена!
  Стакан воды выпал из моих рук.
  Ну, что, Лёвка, хватит у тебя денег на новый пульт?

- Все свободны. – Я решил отпустить их пораньше. – Баранова, задержись, пожалуйста.
  Всю литературу королева девятых сидела тише мыши. Опустив голову. Ни с кем не переговаривалась. И уж тем более по классу не ходила.
- Ну, что, ваше величество, поговорить мне с твоими родителями?
- При чём здесь мои предки? Я ничего не сделала.
  Ксения не вставала со своего места. Её взгляд был устремлен в окно. За которым на спортивной площадке в футбол играли семиклашки.
- Да? Ты знаешь, что они всю ночь переживали за тебя? – Я закрыл «Евгения Онегина» и присел рядом с ней за соседнюю парту. - Они даже Октябрину Иннокентьевну подняли среди ночи. А она сегодня ко мне подошла. Напомнила, что я ваш класрук, и отдуваться за все ваши грешки должен я, а не она. Поэтому давай по-хорошему. Что ты сказала родителям?
- Ничего не сказала.
- Как это ничего?   
- Так ничего. Им плевать на меня. Веришь, нет?
- Почему ты так думаешь?
- А чё это тебя так волнует-то? Мои же предки. Не твои.
- Просто нельзя так. Попробуй поставить их себя на своё место…
- Вот дерьмо! – Баранова встала из-за парты и со всей силы швырнула свой школьный рюкзак в сторону. Из него вылетело пара каких-то учебников. Вместе с конфетами-драже. Которые заплясали разноцветными бусами по всему полу. - Ты что мораль мне вздумал читать?! Я всего этого уже наслушалась досыта!!! От таких, как ты. Ксюша, то нельзя, это нельзя! Достали все! Уроды! Сначала бы на моих предков посмотрели, а потом мораль читали! Переживали они за меня, как же! Мать сама мне денег дала, чтобы я из дома на время свалила. А потом забыла. Потому что синяя, как сволочь, была…
  От Элички я узнал, что родители Барановой сильно пьют. А отец не раз её домогался. Поэтому мать давала ей денег, чтобы она уходила куда-нибудь. Когда отец терял над собой контроль.
  Один раз я подошёл к ней после русского.
  Все уже ушли, а она сидела на поконнике. Грызла свои конфеты-драже и ревела.
- Ну, чего уставился? – Её крупные, как гранат, слёзы от туши делались чёрными и растекались по всему лицу. – Будешь? – Она протянула мне конфеты, но я вежливо отказался.
- Я поставил тебе четыре. За сочинение по Онегину. – Я вернул ей тетрадь по литературе. Она тут же её открыла. И уставилась в свои каракули. – За грамматику, правда, три. С минусом. Ошибок куча. А так, неплохо.
  Затем я, накинув на ходу куртку, вышел из школы.
- Владимир Леонидович… - Баранова подбежала сзади. Держала в руках  какую-то фотографию. – Это твоя. Я видела у тебя похожую. Родители, что ли?
  Я взял фотографию и бережно положил её в куртку.
- Спасибо, Ксения. Иди домой. Готовься. Завтра контрольная по русскому.

  Юлич снова порвала билеты. Но на этот раз они полетели не в бак, а прямо мне в лицо. Наверно, мы никогда не сходим на этот фильм. 
- Да ты чего, Юлич?
  Она отвернулась от меня. И не хотела ничего говорить. Тогда я понял, в чём дело:
- Это твои тебе сказали, что фильм стрёмный. А мне уже сотый раз втирают, что на него стоит сходить. Вот я и взял билеты, чтобы… ну, убедиться. Сегодня последний день показывают. А ты…
  Юлич тут же ожила. Повернулась и сказала:
- Что, опять Козлова твоя? Или как её… Баранова? Вот и иди с ней.
  Я не мог поверить своим ушам. Какую чушь она городит!
- И не смей отпираться! Милена мне всё рассказала.
- Что?! При чём тут Баранова?
- Притом, что после уроков ты дополнительно с ней занимаешься. С этой малолеткой хреновой. Вместо того, чтобы лишний раз со мной встретиться. Мог бы так и сказать! На хрена врать-то?
  Юлич не шутила. Я знаю, когда она говорит на полном серьёзе. Её голос дрожал и был резок. Полнота напрасного отчаянья заполонила всю её душу.
  Значит, снова эта дурацкая ревность! Но, если бы я сказал про Ксению правду… ну, то, что я помогаю ей по русскому, было хуже. Наверно, хуже.
– Нет, это не ревность! Можешь думать всё, что хочешь! Как же, стану я ревновать какой-то девятиклашке-второгоднице! Я просто устала от всего! Оттого, что мы перестали быть вместе! Ты что ничего не видишь? Ты вечно то у Стадника, то в этой дебильной школе. А я? Как же я? Как дура вечно одна. Наши все гуляют по парам. А я, как хвостик, плетусь за ними. Каждый вечер одно и тоже…
- Ты же сказала, что дипломную пишешь…
- В жопу дипломную!
  Юлич подкурила сигарету.
- Ты что курить стала? – У меня чуть глаза не вывалились.
- За то ты бросил. – Она принялась громко кашлять. Дурочка, даже затянуться не сумела! – А ведь всё началось с того, что тебя достала эта радио-маньячка Ольга… Боже, ну почему ты хоть раз в жизни не можешь на что-то закрыть глаза, а? Везде суёшь свой нос! Тоже мне, Робин Гуд нашёлся! Борец за правду. Пошёл к чёрту! Слышишь? Со своей правдой, со своими родителями… и со всем остальным!
  Она заревела, бросила сигарету… бросила…   
 
  Юлич меня бросила… моя плутовка… меня бросила…
  …единственный, кто меня понимал. И читал мои мысли.
  Она любит КВН. До чертиков боится сцены. И терпеть не может тупые фильмы.
  А если сердится, то ни за что на свете не подойдёт к телефону. И вообще не пойдёт первая. Даже при случайной встрече.

Юлия Грачёва, 21 год. Запись от 3 апреля:
- Боб, я хочу, чтобы ты знал: я тебя очень люблю! И что бы я там не говорила, я тебя всё равно люблю!

  Эту запись я перематываю чаще остальных.
  Юлич, моя сумасшедшая журналистка!
- Боб, я точно решила!
  Юлич ураганом врывается в комнату и набрасывается мне на шею. Чуть не задушила!
- Репортаж я буду писать о тебе! И точка. Пусть другие носятся по злачным местам, а я вот самая умная! Сам ты плут! Отдай диктофон! Завтра же начну собирать о тебе материал! Нет, не спорь! Захаровна сказала, что писать можно о любом человеке. Лишь бы он был интересной личностью. А ты у меня не только самый интересный, но и самый лучший!
- Врёшь, или правда? – спросил я и поцеловал в её горячие губы. После чего вернул ей диктофон. С которым когда-то сам носился, будучи студентом.
 
- Вань, скажи, девчонки все одинаковые?
- Как тебе сказать, - Иван драил свои старые ботинки, сидя на корточках весь перепачканный ваксой. – Юльку имеешь в виду? Вот она особенная. Её трудно с кем-то сравнивать. На КВН-е она одна такая. Всё суетится, носится, как ошпаренная… Да, не грусти ты! Девчонки одинаковы в одном: им нужно уделять много внимания. Тогда они счастливы. Сделай ей какой-нибудь подарок. 
- Пробовал. Она даже не открыла мне.
  Она стояла, прислонившись к двери, не хотела со мной говорить, и плакала. А я стоял в коридоре. За дверью. Дурак, даже слова нужные не смог подобрать.
- Ты сердишься на меня, да? – Милена робко стояла передо мной, прижав к груди своего мышонка. – Это я виновата, что вы поссорились.
- Ну-ка, иди сюда. - Я посадил её на колени. – Ни в чём ты не виновата. – А потом добавил: плутовка.

- Дайте же поспать! Чего вы разорались с утра-то пораньше? – Иван в одних трусах вышел из комнаты, протирая глаза. – Что за поросячий визг?
  Милена не хотела одеваться в школу. Брыкалась и кричала сквозь крокодильи слёзы:
- Не пойду! Не пойду в школу!
- Что значит: не пойду?! Не устраивай истерику!
- Нннекккричиии! Я хххочу к мааамеее! Ты – плохой! К мааа…ме…
  С ней это происходило не всегда. Но почти каждое утро, когда мы собирались в школу. Она нарошно прятала свои вещи, чтобы потом долго их искать. Так она расстягивала время, из-за чего мы часто с ней опаздывали, а потом ссорились.
  В то утро я бы не вышел из себя окончательно, если жутко не торопился – у одиннадцатого класса первым уроком должна была быть городская контрольная, и я никак не смел опоздать к началу. Октябрина и так в последнее время бочку на меня катила. Говорит, что стыдно опаздывать, когда твой дом находится в нескольких дворах от школы, и вообще учителя опаздывать не должны.
- Что ты всё заладила со своей мамой?! Нету её! Бросила она тебя! – Я выхватил из её рук мышонка и швырнул его на пол. – Вот так она тебя бросила, видала?
  Милена замерла от испуга. Она никогда меня таким не видела. Таким злым. Таким плохим. Я и сам себя никогда таким не помнил. И чего это я?
  В одних колготках она стояла на холодном полу и ревела пуще прежнего. От ее дикого рева у меня разболелась голова, и я решил присесть. Но не от боли, а оттого, что зря так накричал на нее. Зачем я, дурень, накричал?
- Прости. Прости меня, слышишь? Ты же хорошая девочка и должна понять, я не могу опаздывать именно сегодня. Сегодня в школе у меня самый ответственный день.
  Затем я снова посадил ее к себе на колени и погладил по головке. Потом сказал  что-то ласковое, и она прекратила реветь. А когда спрыгнула с моих колен, повторила эту жуткую фразу:
- Ты плохой! – Любимая игрушка снова оказалась в ее ручонках. – Мама меня не бросила! Она любит меня и скоро заберет! А тебя никто не любит! Это тебя все бросили! Твои родители тебя бросили! И дядя твой тебя тоже бросил! 
  Я не знал, что ей сказать после этого. Потому что говорить было нечего. Как не смешно это звучит, но мы были квиты.   
  Всё же в тот день я выяснил, почему она не хотела идти в школу. После контрольной я сразу же заглянул на первый этаж к Веронике Михайловне.
- Зачем вы это делаете?
  Вероника нацепила очки и поправила тощий хвостик своих облезло-рыжих волос. Улыбаясь натянутой улыбкой, попросила меня присесть.
- Нет, спасибо, я так.
  В классе было слишком тёмно. Тогда как во всей школе некуда было деться от ярких лучей майского солнца. На уроках все жмурились. Хоть очки солнечные одевай. Поэтому Вероника нарошно повесила эти толстые, как медвежья шкура, шторы. Опустила их до самого пола. Но пыль всё равно быстро оседала, а из-за спёртого воздуха и закупоренных форточек дышать совсем было нечем.
- Санина занималась посторонними делами. Может быть, это вы по своим новым методам позволяете детям бездельничать на уроках, а на моих я этого не позволю. – Вероника говорила медленно, отчётливо проговаривая каждое слово. Смотрела мне прямо в глаза, как стервятник. Через свои квадратные окуляры. Смахивая на злобную  гипнотизёршу. А еще на ведьму.
- Но это вам не даёт никакого права поднимать на них руку.
  Тут она порылась в своем столе и достала какую-то газету. Положила её передо мной и ткнула пальцем в заголовок. Но я не стал смотреть. Так как догадывался, что за статья была в этой газете.
  На её сморщенной омерзительной роже играла самодовольная ухмылка.
- Учитель русского и литературы одной из престижных школ города подрабатывает в развратном ночном клубе и вполне этим удовлетворён!
- Вас это не касается.
- Меня нет. А вот ваших учеников да. Еще не известно, чем вы там занимаетесь. – Вероника решила, что подкинула мне бомбу. И была рада тем, что ответила ударом на удар. – Знает ли уже вся школа о том, какой подвиг совершил их скромненький учитель?
- Если вы читали статью до конца, то должны знать: это была самооборона.
- Что? Это вы называете самообороной?! Ну, знаете ли!
  Мне не нравился её странный тон. Словно мы общались на разных языках.
  Тогда я схватил эту чёртову газету и беглым взглядом пробежался по статье.
  Это была совсем другая статья! О Стаднике даже и речи не было.
  Меня всего шарахнуло. Глаза вылезли из орбит, а во рту всё пересохло.
  Вероника сохраняла спокойствие и следила за моей реакцией. А потом снова повысила голос:
- Бедная девочка! Что вы с ней вытворяете? И как она попала в руки такого чудовища? Что вы сделали с её матерью? Тоже самооборона?

  Стадник хохотал. Хохотал, что есть мочи.
  Мы были на втором этаже. В баре. И все присутствующие в нем пялились в нашу сторону. Стадник, хозяин клуба, не обращал на это никакого внимания и продолжал ржать, как лошадь.
- Топорков-извращенец! Ха-ха-ха! – От сильного гогота у него аж слёзы выступили. – Мировая училка! Может, ты еще и геронтофил, а? Ха-ха-ха!
- Слушай, ты, - шепнул я ему на ухо, - обесцвеченный!
  Лёвка сразу прекратил свой ржачь. Надулся, как помидор, сделал большой глоток красного вина, а потом выкинул свою привычную для всех фразу:
- Сам ты обесцвеченный. – Он присел на стул и вытер платком со лба пот. – Ладно, прости. Погорячился. Но это действительно смешно. Кстати, знаешь, кто к тебе сегодня приходил?
- Ну?
- Глеб. Дядька твой. Поговорить с тобой хочет. А вот и он. Привет, Глеб!
  Когда вошёл Дядька, мне показалось, что мы не виделись вечность.
  У Дядьки появились очки. Которых у него никогда не было. Еще он отрастил щетину. Обзавёлся барсеткой и всё-таки подключил свой старый мобильный, перезвон которого его всегда раздражал.
  А вот пиджак его любимый как всегда был при нем. Он отряхнул его от пепла докуренного Camel и, не поздоровавшись, присел рядом со мной за барной стойкой. Вместо Стадника.
  Посмотрел в мой стакан, в котором плескалась водка с колой, снял очки и сказал:
- Ты ведёшь себя как слабый человек.
- Слушай, мне надоело жить по твоим правилам. Говори, что хотел и проваливай.
- Да вы, батенька, уже нализались! – Дядька пытался делать свою речь чуть шутливой. Но она казалась чересчур ироничной.
  Я понял, какого хрена он припёрся. Его взбесило, что имя такой известной личности, как он, испачкали дерьмом. В статье под дурацким названием «Зовите меня Гумбертом». Строчка ниже: новое амплуа d.j.Боба.

Газета «Недели», от 6 мая 2001 года:
- История Лолиты известна многим. А любая история, как правило, имеет свойство повторяться.

После того, как d.j.Боб (Владимир Топорков) заявил об уходе с «радио-Норда» его бархатный голосок теперь по радио не услышишь. Но услышать о нем можно в других местах. Например, в клубе «Хат-Хи». Вспомните инцидент с выстрелом, в результате которого погиб один из участников террора. В инциденте значительную роль сыграло присутствие семилетней девочки по-имени Милена. Ей бы в куклы играть, да зубрить домашнее задание, ведь в этот клуб положено впускать лица, достигшие восемнадцати. Но оправдывать надежды посетителей клуба, а также свое новое прозвище Принцесса для нее, стало быть, важнее. Может ли ребёнок принемать за себя решения в семилетнем возрасте? Все решения принемает Боб. И до сих пор неизвестно, каким образом Милена попала  в его руки. Никто не может дать точный ответ на вопрос: где и кто ее родители? Известно одно: для Боба Милена и есть та единственная Лолита, которую описывал В.Набоков. И чтобы быть с ней ближе Топорков устроился учителем в ее же школу. Ни директор, ни учителя, конечно, не могут их ни в чем заподозрить. Таким уж благовоспитанным кажется Топорков, дядя которого небезызвестный Глеб Дымов, владелец телерадиокомпании «Норд». Дымов единственный, кто воспитывал Боба. И какого же  удивление? Когда он узнал о наклонностях своего любимого племянника, на которого молился всю жизнь, что сделает из него настоящего человека. Что, если яблоко от яблони недалеко укатилось?..
 
- Уйди. Я не буду с тобой говорить на эту тему.
- Почему? Мы оба должны во всем разобраться. Я из этих сволочей всю душу вытрясу. Так просто они не отделаются.
  Я не желал с ним ни о чём говорить. Молча допил свой коктейль и направился к лестнице, чтобы подняться на третий. Мне нужно было прилечь.
  Зачем я нажрался?
- Да постой ты, псих пьяный! – Он схватил меня за рукав. Но я тут же его отдёрнул и рванул наверх. – Выслушай меня! Я уже был в редакции «Недели».
- Пошёл вон! Предатель! – кричал я на Дядьку сверху, остановившись посреди лестницы. – Если бы ты не отказался от Милены, ничего бы не было! Ольга мне всё рассказала в письме! Ты – гад! Вали отсюда, понял?!
  Я не видел, как сзади меня спускался Эдик. Наш официант. В руках он нёс большущий поднос с какими-то продуктами. Когда я разогнался, чтобы устремиться выше, мы оба столкнулись. Напоролись друг на друга, как два ракетчика.
  Моя ракета разбилась. И я кубарем полетел вниз. Сквозь мерцающие звёзды перед глазами, сквозь космическое пространство.

  На утро моя голова трещеткой меня разбудила и осторожно промолвила ласковым голосочком где-то в районе мозга: Ну, я же тебя предупреждала, что пить много вредно.
  А я ответил ей: Больше не буду.
  Немного придя в себя, я начал смотреть по сторонам и приглядываться к разным вещам. Это были хорошо знакомые вещи. Какого чёрта я здесь делаю, а?
- Какого чёрта?
  Мой хриплый голос перебивала d.j.Ливнева. Она бодро и весело передавала из радиоприёмника прогноз погоды на день. Дядька прибавил звук.
  Он стоял над плитой в своём махровом халате и молча готовил завтрак.
- Какого чёрта? – повторил я.
- Во-первых, с праздником! Во-вторых, садись. Будем завтракать.
  С каким еще праздником? Ах, чёрт! Сегодня же 7 мая.
- С праздником, Боб! – во весь голос кричит d.j.Кира Ромина, раздавая на ходу всем разноцветные шарики. Которые сама только что надула. Два из них тут же лопнули.
- С праздником! – ликует d.j.Ливнева, радостно хлопая в ладоши.
- Боб, с праздником! – жмёт мне руку d.j.Саня Бумер и тут же из его бутылки шампанского вылетает пробка. Кроме меня никто и не заметил, что она въехала прямо в плечо Жени Сороки. Который молча сидел в сторонке и, как всегда, был занял какой-то писаниной. – Урррааа!!!
- Урррааа! С праздником, люди! С днём радио!
  Но сегодня это уже не мой праздник. Хотя он был самым веселым и искренним из всех остальных.
  Милена сидела за столом и равнодушно мешала ложкой остывший чай.
  Я не хотел завтракать. Голова сильно раскалывалась. Словно в неё вставили раскалённые ножны.
  Милена молча посидела еще минут пять, а потом я включил ей в гостиной телевизор и вернулся на кухню.
- А у нас радостная новость. – Дядька поставил на стол сковородку. Из которой аппетитно шипя, глядела своими рыжими глазами яичница. Наши глаза встретились, и тогда я взял вилку. – Кира родила. Пацанчика.
  Надо бы поздравить Ромину.
- И еще. Ты знаешь, что я уволил Сороку?
  Надо бы поздравить Сороку.
  Засвистел чайник. Дядька его выключил и принялся разливать чай.
- Тебе бы сейчас рассольчика кисленького. Но его нету, - сказал он и осторожно поставил чашки на стол. – Рассказывай, что в школе.
  Вероника Михайловна только подтвердила в учительской написанное. Так как она чаще остальных видела нас с Миленой.
  «Кем вы ей приходитесь? Если не секрет. Братом?»
  После её болтовни на меня все косо поглядывали. Дмитрий Игоревич не захотел здороваться со мной за руку. Эличка делала вид, что меня нет. А Октябрина Иннокентьевна вызвала к себе в кабинет.
- Володя, если ты скажешь, что это неправда, я тебе поверю. Меня не интересует то, что про тебя пишут. Мне не интересны сплетни Вероники Михайловны. Мне интересно то, что ты сам скажешь.
- То, что я скажу, не имеет никакого значения. Всё равно все будут думать, что я…
- Можешь не продолжать. Просто скажи честно, кто для тебя Милена?
  Я помолчал, а потом ответил:
- Не знаю.
  Дядька, не перебивая, слушал меня внимательно.
- За то я всё знаю, - сказал он.
- Что?
- Кто написал эту байду и поместил её в «Неделях». Угадай с трёх раз.
  Я уже ломал над этим голову. Но все мои варианты были бессмысленными, не имели никакой логики и ни к чему не приводили. Кому нужно портить мне кровь? Мне и Дядьке. Веронике Михайловне, этой старой ведьме?
- Нет, не ей. Кто бы ей, старухе, поверил? Она даже не была в курсе, что ты d.j. -  Дядька никогда не выкладывал на стол все карты. Вчера он говорил, что сходил в редакцию. Значит, душу он из них всё-таки вытряс. -  Пойми, это нужно человеку, который всегда чего-то боится. Только трус мог так поступить. Кто боится даже назвать своё имя?
  Он никак не представляется в эфире. Мог бы для приличия опустить хотя бы фамилию. Если не нравится, что она такая птичья.
- Женя? Женя Сорока?!

- Это он из-за мести. Ведь я его уволил.
  Месть страшная штука. Я вспомнил историю с Региной. Которой отомстила подружка, сделавшая ей на днюху замечательный подарок - шампунь.
- Почему ты решил его уволить?
- Прислушался к своему племяннику. – Глаза Дядьки смеялись. Он опять закурил сигарету. -  Ты же сам спрашивал: почему я его никак не уволю? Да и хватит с него новых проектов. А еще он из города рванул, трус поганый.
  В следующем выпуске «Недели» должны были опубликовать новую статью. С опровержением и гребаными извинениями в наш адрес. Недельщики испугались суда, которым Дядька им пригрозил. У него был очень хороший адвокат и куча разных связей по всему городу.
- Полагаю, после этого у нас с тобой мир? – спросил он. В надежде, что я отвечу да.
- После чего этого?
  Он считал, что, спасая свою драгоценную репутацию, помогает и мне. Избавится от сорокиных слухов. Но он всё равно думал только о своей заднице. Помощник!
- Хочешь мира? – обратился я. – Тогда скажи им всю правду.
- Ты о чём это?
- О том, что Милена – твоя дочь. – Я говорил вполголоса. Чтобы она ничего не услышала. - Вот тогда все поверят. И никакая другая сорока на своём хвосте не принесёт новых небылиц.
  Дядька в последний раз выпустил из себя дым и затушил бычок в раковине.
- Я не смогу этого сделать. Потому что она не моя дочь. Мы же сто раз говорили с тобой на эту тему. А, теперь догадываюсь, что тебе написала в письме Ольга.
- Она написала, что сама не знает, кто отец.
- Неужели? – Он встал у подоконника и принялся громко кашлять. – Надо купить сигареты полегче. Послушай, я тебе не сказал еще одну новость. Мы с Ниной решили пожениться. Ты рад?
- Прекрасно. Мои поздравления. – Это прозвучало так, словно речь шла о похоронах.
- Значит, не рад. А я думал, ты будешь моим свидетелем.
  Я поблагодарил за завтрак и начал одеваться. На прощание сказал:
- Как у вас с Ольгой всё просто. Вы же оба от нее отказываетесь по одной дурацкой причине. Та нашла своего чёртого рыцаря, ты женишься. А девчонка, получается, на хрен никому не нужна, да? Мы с ней оба никому не нужны! Это нас и объединяет. Вот об этом пусть и напишут в следующем номере.

- Водку с колой. Как обычно.
  Паша, бармен, приготовил мой коронный напиток в два счёта. Я сел на своё привычное место, за стойкой, и начал его медленно потягивать. Какого чёрта я стал так много пить? Но сегодня праздник. И все почему-то меня поздравляют. Пейджер до сих пор взрывается.
  Любопытно, существует ли профессиональный праздник у клубных d.j.?
  На пейджер пришло еще одно сообщение. И, когда я принялся его читать, меня прервал чей-то голос:
- Здравствуй, Володя.
  Я обернулся.
- А, это ты? Привет, – сухо поздоровался я.
  Мне не хотелось ни с кем общаться. Тем более с ней. Но её появлению я был жутко удивлен. Делая вид, что мне до нее нет никакого дела, я продолжал читать свои сообщения.
  Приглушённый свет едва касался яркой одежды Нины. От этого она становилась гораздо темнее. И в своей зелёной кофточке Нина смахивала на жабу. В каком болоте Дядька выпросил у неё стрелу? Хотя на это мне тоже было плевать.
- Замуж выходишь? Поздравляю.
- Я как раз пришла поговорить на эту тему. Не возражаешь?   
  Нина присела рядом. Почувствовав, что в баре жарко, она сняла шапочку, и я снова увидел у неё новую причёску.
- Вчера мы разговаривали с Глебом, - сказала она, -  и я, наконец, узнала, кто такая Милена. И почему она жила с вами какое-то время.
- И кто же она такая?
  Паша подал ей апельсиновый сок со льдом. И она жадно его пригубила. Что, в горле пересохло?
  Нина не ответила на мой вопрос. Будто не расслышала.
- В первую очередь я не хочу быть яблоком раздора между вами. Ведь ты против, чтобы мы поженились, да?
  А ты не такая тупая!
- А мне всё равно. Хоть убейте друг друга, – ответил я. – Кстати, у меня сегодня тоже праздник. Давай-ка лучше за нас!
  Этим я спровоцировал её стукнуться бокалами. И мне до чёртиков была смешна эта картина. Потому что все дуры выглядят смешными. Особенно, когда чокаются.
- М-дааа, - протянула Нина, нервно стуча пальцами, - Глеб был прав. Ты не желаешь ему счастья. Ты, Володя, самый настоящий эгоист. Он же любит тебя. Как ты не понимаешь? Почему ты отплачиваешь людям дурной монетой? Пойми, он не может всю жизнь думать только о тебе! – Она говорила чуть ли не взахлёб. Но местами старалась думать, что говорит.
  И всё равно дура! Потому что так и не врубилась не хрена. Со своими бухгалтерскими расчётами. Кассирша!
  Я попросил Пашу налить еще.
- А что до Милены, то я не понимаю, почему Глеб мне сразу ничего не сказал.
  За то я понимаю.
- Я вовсе не возражаю, чтобы в нашем доме был ребенок.
  В нашем доме?! Пошла ты!
- Желаю семейного счастья! – сказал я, рассмеявшись, и вышел из бара. Оставив озадаченную Нину одну допивать апельсиновый сок.

  Но она снова меня решила достать.
- Расскажи мне об Ольге, - попросила она.
- Зачем тебе?
- Мне кажется, он до сих пор её любит.
- Твои проблемы. Ты же согласилась за него выйти.
- Прошу тебя. Не будь таким злым. Я должна знать точно. Во сне он постоянно называет её имя…
  Тогда я понял, почему Нина так часто меняет причёски. На этот раз она  кардинально изменила цвет. Стала блондинкой. Как Ольга?
- Ладно. Одно тебе скажу: ты на неё совсем не похожа. Потому что ради человека Ольга способна пойти на что угодно. Даже с балкона сигануть. А ты ни на что не способна. – Я снова от неё отвернулся и направился в сторону танцпола. - Прости, но меня ждёт публика.
  Нина не уходила в тот вечер. Она влилась в толпу, выделяясь своей ярко-зеленой кофточкой. Танцевала, как сумасшедшая, и очень много пила. Никогда её такой не видел.
  Что ж, пусть поугорает. Когда ей еще такое предстоит-то? Семейная жизнь не такая уж развеселая!
  А вот мне было по-настоящему весело. И празднично. Спасибо бывшим коллегам!
  Ливнева пришла вместе с Санькой Бумером. Вместе отметить день радио. Я попросил, чтобы они передавали привет Роминой. Ей и ее пацанчику.
- Передадим! А ты, если что, подваливай, слышишь?! У нас там куча пива! Двоим не справиться! Кстати, мы видели твою Юлич. Она где-то там…
  Моя Юлич тоже здесь!
  Потом они оба спросили меня про статью. Что за пурга?
  Милену они знали еще на студии. Когда я приводил её туда на смену. Так что эта дешевая писанина казалась им полным маразмом. И, когда они услышали про Сороку,  их удивление сразу исчезло.
  К тому же у Бумера в башке, как всегда, была только одна мысля. Как бы найти себе путёвую кандидатуру.
- Что за старушка? Та, что в зелёненьком, – поинтересовался он.
- Старушка твоего босса, - ответил я.
- Вот эта?! Иди ты! – Санька Бумер, усмехаясь, пялился на Нину. Придурок! - Ну, Глеб Юрич даёт, подцепил же динозаврушку на свою седую! Пойти, что ли, познакомиться, пока его нет?
  Конечно, Бумер прикалывался. Потому что Нина уродка. И совсем не в его вкусе. Это его как раз и прикалывало. А также то, что такая страшная кобыла-старпёрка тусуется среди молодёжи. И хочет выглядеть, как все.
  Самому Бумеру было где-то под тридцаху. И выглядел он свежим огурчиком.
  Ему всё-таки удалось пригласить Нину на танец. Когда я поставил Sting “Shape of my heart”.
  А ведь это была наша с Юлич песня. Под неё мы с ней познакомились. На дискотеке после КВН-а.
- Принцесса, ну-ка порули немного. Я скоро.
  Милена, раплывшись в улыбке, мне подмигнула и сделала большой палец в знак одобрения.
  Юлич стояла одна, прижавшись к стенке.
  В эту минуту мы оба думали об одном и том же.
  Я подкрался. Нежно обнял её сзади.
  Она даже не обернулась. Потому что знала: это я.
  Мы танцевали, как тогда. На втором курсе.  Ничего не говорили. Просто танцевали и не могли оторвать друг от друга глаз.
  И в этом мире нам никого не было нужно. Юлич была нужна мне. Я нужен был Юлич.
  Мы даже не вспомнили, из-за чего была ссора. Просто в тот вечер мы не отходили друг от друга, сидели в аппаратной, о чём-то болтали… и музыка почему-то в основном звучала медленная.
- Слушай, Захаровна просто в восторге от моего репортажа! Она в восторге от тебя! Так что спасибо, что ты есть! Я же говорила, что ты у меня самый лучший! – Она поцеловала меня в губы. – Ну вот, ты опять супер! Это же классная песня! Я обещала Владыкиной, что как только она заиграет, я к ней спущусь. Я скоро, ладно? А то она там совсем одна колбасится.
  Убежала. Всё такая же несносная плутовка!
  Потом я заметил, как, прижавшись друг к другу, расслабляются в танце Нина с Бумером. 
  Эх, видел бы сейчас Дядька, что вытворяет его будущая жёнушка! Какие кренделя! Может, стоит позвонить ему на мобильный и доложить всё, как есть?
  Но тут же свои пошлые мысли я перебил мыслями о Юлич. Как я не мог без неё всё это время.
  Наверно, им тоже также хорошо вместе. Дядьке с Ниной. Какого хрена мне вмешиваться? Тем более, если мне в целом положить на Дядьку. Да, и Бумера жалко. От Дядьки на радио ему потом не поздоровиться. 
  По просьбе Саньки я поставил для них еще какой-то медляк. После которого они оба куда-то смылись.
  Понятное дело куда! Чертяки!
  Если верить, что у каждого человека на одном плече сидит по ангелу, а на другом – по дьяволу, и они вечно между собой спорят, то на моих плечах в этом споре дьявол выигрывал чаще.
  Да, я позвоню к Дядьке и скажу, чтобы он приехал забрать свою пьяную жёнушку. Нечего ей тут околачиваться. А когда он застукает её в самый нескромный, но интересный моментик… тут уж Бумер, не подкачай!
  От этой мысли у меня аж мурашки по телу пробежали.

  Я набрал номер его мобильного.
- Боб? Случилось что? – послышался в трубке голос Дядьки.
  Я не знал, что говорить. И не слышал его голоса.
  Я закрыл глаза и увидел, как…
…в ожидании сильного порыва ветра она стояла ето аммм ыссоооко и думала, что сейчас совершит свой первый и единственный полёт в жизни…
…рассекая густую пелену, она парила в воздухе, наложжжаййась полётом льоооготтти и свободы...
- Что? Говори громче! Ты сказал: Нина? Что с ней?
…а вффкккруггг всё белое… бььййеелый мир…
…лишь тёмно-серый цвет крыльев-шали марал сссдууушуйййуу белизну…
…встречный ветер… облака… сместились…
- Боб, ты меня слышишь? Твою мать! Где Нина?! У Стадника?
…ккррр…крылья сломаны…
…было поздно… слишком поздно…
…взниз…вниз…вниз…
- Нееет!!! Этого… не может быть. Нина!!!

- НИНА!!! 
  Мне никогда не нравилось это имя. И мне никогда не нравилась та, которую так звали.
  Нина, Нинка, Ниночка, Нинуся…
  Я впервые задумался над вопросом: почему она мне так не нравилась? И почему я всегда считал её дурой? С которой не о чем было поговорить. Которая, как хамелеон, меняла причёски. Но только за тем, чтобы понравиться одному человеку. И ей это вполне удавалось.
  Ты ни на что не способна.
  Это последнее, что я ей сказал. Зачем мне нужно было это говорить? Ведь этими словами я только подтолкнул её к тому, что не успела сделать Ольга. На седьмом этаже того дома…   
  Как же я ошибался! Думая, что белая птица из сна это Ольга. И спасать нужно было не её, а Нину.
- Я её ннне… не стталкивал! – говорил Бумер. Его всего колотило. -  Она… ммменя ссама по-по-просила ппп…пойти на крышу. Ск…сказззала, что хочет кое-что проверить. Хотела ппп…проверить, сможет ли она это сделать, или нет. Спрыгнуть, то есть. Но она не хх…хотела прыгать… Просто всттт…встала на край… и покачнулась…
  Мент продолжал задавать ему какие-то вопросы. А я стоял и смотрел, как Дядька прижимает Нину к груди, плачет и умоляет ее вернуться.
  И тогда я со всей силы к своей груди прижал Юлич. И не хотел её больше выпускать.
- Мне больно, - сказала она.
- Мне тоже, - ответил я, - мне тоже. Господи, почему же люди не как птицы? 
  Почему? Почему? Почему?

  Я достал спички.
  Поджёг фотографию.
  И оставил ее умирать в стеклянной пепельнице на окне.
  Когда огонь добрался до середины, Милена подбежала и принялась ее тушить.
- Не надо! Не надо!
  Тогда Дядька взял в руки обгоревшее фото и сказал то, что я никогда от него не слышал: 
- Они любили тебя. - Затем он взял третью сигарету и подкурил. – Ты весь в отца. Такой же дурачок. Всюду суешь свой нос. Если бы он тогда не сел в эту проклятую «жульку»! Если бы не сел! – Дядька смахнул с подоконника пепельницу и схватился за голову.
  Я никогда его таким не видел. Таким, что на него жалко было смотреть. Ведь он всегда для всех казался сильным человеком, который добился в жизни многого. Сам.
  А сейчас плакал, прикрывая глаза рукой, в которой дымилась сигарета.
  Из моих глаз тоже катились слёзы, и я был готов отдать всё на свете, лишь бы Дядьке сейчас было легче.
  Я тихонько перед ним опустился и упал головой на его длинные колени.
  Дядька погладил меня по голове и сказал:
- Нина-то всё переживала, когда ты ушел. Думала, что это мы из-за нее поругались. Не надо вам, говорит, из-за меня ругаться… Знаешь, мы ведь с ней даже день свадьбы успели назначить… на 10 июня.   
  Нина для Дядьки очень много значила. А я никак не мог в это врубиться. До того дня… Всегда думал, что главное место в его жизни занимаю я. Я один. Родной единственный человек. А он занимает главное место в моей жизни.
  Но я всё равно хранил фотографию своих родителей, горько сожалея о том, что они так рано меня оставили. Представлял, что они всё еще живы, где-то там в другом городе и в один прекрасный день обязательно ко мне вернутся.
  Но теперь я понял другую простую вещь: любить и беречь нужно тех, кто с тобой рядом.
  Рядом со мной были мои Дядька, Юлич и…
- Милена! Сколько раз тебе говорить: не грызи палец! А то в твоём животике заведётся червячок и…
- Знаю! Будет меня лопать! – Громко рассмеявшись, она вынула палец изо рта.
  Как учил её Ванька.
 
  Софью Матвеевну уже выписали из больницы. И Ванька по-прежнему за ней присматривает, не забывая про свой КВН. А мы с Миленой вернулись к Дядьке.
  Вечерами он любит смотреть свой футбол и пить пиво.
- Вот, идиот! – Дядька стукнул себя со всей силы по колену, когда один из игроков его любимой команды в тупую упустил мяч.
- Молодца! Ату его! Так держать! – ликовала Юлич, громко хлопая в ладоши. Её любимчики выигрывали.
  Я не следил за игрой. Рассматривал экзаменационные билеты по русскому, делая на них какие-то пометки. А сам думал об этом маленьком чучелке. Которое опять умудрилось чем-то испачкаться.
  Кого же она назовёт своим родным единственным?
  Когда же про нас опубликовали новую статью в газете «Недели» за 13 мая, она притащила её из школы, развернула и, подойдя к Дядьке, тихонько спросила, прижимая своего мышонка:
- Теперь ты меня будешь забирать из школы, да?
  Дядька улыбнулся, посмотрел ей в глаза и ответил:
- Да. Да… моя родная.

Запись от 1 июня 2001 года:
- Пламенный привет всем, чьи радиоприёмники настроены на волну «радио-Норд»! В эти часы с вами d.j.Боб, и в начале я спешу поздравить вас с первым днём долгожданного лета, а также с днём защиты детей! Всех, кто не собирается выходить из детского возраста, с праздником! Кстати, сегодня в студии я не один. Тот, кто со мной сейчас, тянет свои ручонки к микрофону и уже готов что-то умное добавить к моей бестолковой речи.
- Всем, привет! Во-первых, меня зовут Милена, во-вторых, с днем защиты детей! Поехали!
- ПО-ЕЕЕ-ХА-ЛИИИ!
               
               
               
               
               
               
                март-май 2002г.