Если в больнице не было обхода, обеда или процедур, заняться было совершенно нечем. Взрослые, серьезные мужики впадали в детство – загадывали друг другу грубоватые загадки, играли в карты – во всё, вплоть до «пьяницы», болтали часами и задирали друг друга как мальчишки.
Во второй палате как раз наступило такое время. Лысый усатый мужчина, полувосточной внешности, перебрасывался самолетиками с лежащим напротив 15-ти летним пацаном. Самолетики они делали из старых графиков температур, оставшихся от предыдущих пациентов. Они лежали друг против друга, и в чем-то были «коллегами» – оба сломали по нескольку костей и сейчас лежали «на вытяжке». Мужчина, все звали его по фамилии – Усманов, - въехал две недели назад «по пьяной лавочке» на мотоцикле в березу, - сломал ребра, ключицы, шейку бедра, вывихнул ступню. Мальчишку, Гошу, сбил грузовик, когда тот ехал на велосипеде. Машина ударила сзади, вдогонку, водитель успел притормозить – травм было много, но большинство – легкие. Сейчас все это – сотрясение, шок, вывихи, – было позади. Он уже сам складывает эти самолетики, бросает, тянется за летящими мимо; только нога не собирается пока правильно срастаться.
Остальные тоже бездельничают – кто просто лежит, кто пытается спать, а кто молча наблюдает за Гошкой и Усмановым.
- Нет Нины Ивановны? – в приоткрытой двери появилась коротко стриженая голова завотделением. – Оо-о! Мужики, да вы что? Шарики с роликов посъезжали? Вам, Усманов, так и двигаться-то нельзя! Неужели не больно? Сейчас.
Он скрылся за дверью, но через пару минут вернулся.
- Вот вам книжечка с кроссвордами, разгадывайте. В больницах, кстати, кровати для того, чтобы на них лежать, а не скакать по ним мягкими местами.
На свободную кровать полетел сборник кроссвордов. Он еще не упал, а врача в палате уже не было.
- Лось стриженый, носится туда-сюда! – Ядовито прошипел ближайший пациент и отвернулся от книжки. – Сам не знает ни хера, нам сует.
- Не хочешь – не надо, не заставляем! – Книжку тут же подобрал Вятичев, молодой крепкий парень в тельняшке с обрезанными рукавами.
Через пять минут все разгадывали кроссворды, пересыпая определения слов круто посоленной бранью.
- Футболист, нападающий сборной Бразилии, на «Рэ».
- Роналдо.
- Хрен! Ривалдо – третья - «Вэ»! Так, нормально. ..Деталь автомата… Затвор... Так, Бывшая солистка группы «Мираж». ..
И так далее, пока в кроссворде не остались «непонятные» слова.
- Опера «Дежэ» Верди. Что-то букв-то многовато… Ну-ка, дальше… У, да та же малина… Бросаем, что ли?
- Давай дальше.
- Погодите! – Приподнялся над подушкой Гошка. – «Навуходоносор»?
- Хм… Точно… Ну-ка, Гошка, давай еще… «Национальный парк в Африке»
- Нгоронгоро?
- Девять букв.
- Се-рен-ге-ти.
- Ни фига себе! Угадал! «Американское сумчатое млекопитающее»
- Опоссум.
- Да, Игорь Васильевич… Я охреневаю от Ваших знаний…
Заполнив с помощью Гошки оставшиеся клетки, Вятичев подумал секунду и перелистнул страницу.
- Ну-ка, молчите все… Гошка, деталь токарного станка, семь букв, первая «Ка»?
Гошка пожал плечами.
- Так, «Каретка»… Наименьшее воинское подразделение?
- Не знаю.
- «Расчет», пацан. «Украинская водка»
Парнишка снова пожал плечами.
- У-у-у, брат, - горилка, брат.
- Горилка. – Сказал Усманов. – Мы ее, эту горилку…
- А вот «Испанского инквизитора» ты знаешь…
- Торквемада.
- Где ты набрался этой херни? Книжки, что ли, читаешь? На хрена тебе это нужно? «Торквемада»… Ты с девками-то целовался?
- Нет. – смутился Гошка.
Мужики недовольно загалдели.
- Так. Ну а что ты можешь? Мотоцикл отремонтировать?
- Нет.
- Велосипед?
- Ну… Может быть…
- «Ну… Может быть», - передразнил Вятичев. Я вот парня знаю, который на моих глазах “Чизетту”, - старье, конечно, - но он ее сам по винтику перебрал – и она поехала. А ему – тринадцать лет! Он в ПТУ пойдет, выучится на автослесаря и будет деньгу зашибать – за него любая девка выйдет. Да что девка! Девки – фигня. Его уже сейчас мужики уважают, а в армию сходит – совсем человеком станет.
Гоша, только что развлекавшийся самолетиками, и чуствовавший себя наравне со всеми, приутих, задумался. Если тот золотой “пацан” – еще не совсем человек, то кто же он, Гошка?
Но долго думать ему не дали.
- Да… Армия – школа жизни… - протянул Усманов. Он сейчас лежал, совершенно расслабившись после метания самолетиков, и протирал ладонью правый глаз. Тут поскрипывал и издавал булькающие звуки.
- После армии сразу поймешь, кто ты есть… - подключился мужик, отвернувшийся вначале от кроссворда, - с народом ты или сам по себе, к начальству поближе или как. Как с кем поговорить, кого бояться, на кого наехать – все узнаешь!
- А то будешь вон, как Мокеев – с велосипеда на гравий падать! – Сказал Вятичев. Эй, Мокеев! Не служил в армии?
Мокеев, высокий, нескладный мужчина в каком-то древнем больничном халате, добавлявшем ему серости, лежал, отвернувшись от всех, носом в стену. Он действительно упал с велосипеда на гравий, сильно ободрав лицо, и теперь почти всегда лежал спиной к входу, – ему был противно, как на него смотрят входящие. И компании он не подошел; над ним подшучивали, иногда достаточно зло; но дело было не в армии, – просто он был совсем серым, невзрачным, среднестатистическим.
Мокеев, как ни странно, ответил. И попал в ловушку:
- Ну, не служил…
- По лицу видно!
Через мгновение ржала вся палата. Только Гошка, сосредоточенный теперь на своей никчемности, не успел засмеяться, а потом почувствовал жестокость шутки и совсем растерялся. А мужики продолжали его грузить:
- Да, бросай ты свои книжки, делом займись каким-нибудь! Лучше что-то техническое. Автослесаря хорошо зарабатывают. Военные сейчас приподнимаются, да и уважают их всегда. Или в бизнес этот пойди – башка-то вроде варит у тебя.
- Суетись, Гошка, суетись!
Постепенно советы потеряли конкретность и логичность, мужики стали путаться, заспорили, нужно ли высшее образование. К концу разговора Гошка понимал только, что он чего-то «должен», и ему чего-то «надо».
В конце концов все утихло, да и вообще, начался обед.
Медсестры ввезли на кухонных каталках подносы со щами, компотами и овсяной кашей. Мужики, перекидываясь с женщинами прибаутками, от которых Гошке хотелось закрыться одеялом, принялись за еду.
Потом, когда все обеденные позвякивания и шевеления утихли, с угловой кровати поднялся тихий алкоголик Паша, невероятно худой, и слишком старо и страшно выглядевший даже для своих лет. Весь разговор он молчал, так же, как Мокеев, отвернувшись к стене. В больницу он попал после драки, в которой ему молотком раздробили обе челюсти. Во рту у него стояли две скобы-подковы, перемотанные коричневой проволокой, - они скрепляли осколки челюстей и зубы.
Шатаясь, он подошел к Гошке, наклонился к нему, и ,приблизив свой страшный рот, прошептал одними губами:
- Гошка, ты только не пей…