Женщина, в одиночестве бредущая по пустынной московской улице во втором часу ночи – явление подозрительное и неестественное. Оно наводит на мысли о разбитой личной жизни и внушает опасение случайным встречным. Однако у нас на станции такое зрелище ни у кого никаких вопросов не вызывает (интересно, с каких это пор я стала говорить о Мирной «у нас»?). Даже если на этой женщине надеты валенки, ватные штаны и пуховый платок поверх офицерской ушанки. Примерно в таком виде и в это время я возвращалась с поселкового переговорного пункта, который из-за шестичасовой разницы между Мирной и Москвой регулярно посещала именно по ночам.
Погода для этих мест стояла просто блистательная. Ветер отдыхал где-то за сопками, ближайший снегопад ожидался не раньше весны, и из всех забайкальских метеокомпонентов присутствовал только сорокаградусный мороз. Под стать погоде было и настроение – я дозвонилась всем, кому хотела, заочно прикоснулась к всевозможным благам цивилизации и теперь возвращалась домой, полная оптимизма и уверенности в себе, которых должно было хватить до следующего сеанса связи.
Почтовый пес Пакет с руганью кинулся меня провожать, но так и не нашел подходящего места, чтобы укусить, через три двора замерз и отстал. Я шагала по спящему мертвецким сном поселку, помахивала фонариком, и даже, уверившись, что меня никто не слышит, напевала что-то вполголоса. Небольшой кружок света от фонарика весело прыгал по дороге, сверху на него насмешливо смотрели звезды. А вы знаете, какие в Забайкалье звезды? Вам такие и не снились! Разговор с далекой родиной навеял массу приятных воспоминаний – друзья, родственники, коллеги… И седой добродушный профессор политэкономии.
- Молодец, - сказал он тогда, выводя после госэкзамена «отлично» в моей зачетке, - далеко пойдете.
Как в воду глядел! Только он даже представить себе не мог, насколько далеко!
Предаваясь воспоминаниям и глазея на небо в традиционных поисках Большой Медведицы, я отвлеклась от дороги, незаметно миновала поселок и едва не упала, споткнувшись обо что-то уже на самом мосту. Сначала я приняла это «что-то» за большую собаку, околевшую на моем пути. Но, поведя фонариком вдоль ее туловища, обнаружила, что с одной стороны оно заканчивается толстой рифленой подошвой, а с другой – переходит в черный армейский тулуп. Тулуп, в свою очередь, венчался человеческой головой. Человек сидел прямо на мосту, привалившись к металлическому ограждению. Я посветила ему в лицо и вдруг почувствовала, как у меня обрываются внутренности. Конечно, голова человека была утеплена по последней забайкальской моде, но та небольшая ее часть, которая оставалась снаружи, между толстым шарфом и лохматой шапкой с завязанными под подбородком ушами, бесспорно была мне знакома.
- Андрюха!!! – я затрясла его за плечо, - Ты живой? Что с тобой?! Ты откуда здесь?!
Андрюха (а это был именно он) несколько минут в упор смотрел на фонарик в тщетной попытке меня опознать, а потом вдруг очень спокойно и отчетливо попросил:
- Убери меня отсюда.
Пошатнувшись под натиском алкогольных паров, я с облегчением поняла, что с Андрюхой, слава Богу, ничего страшного не случилось, но оставлять его на мосту было нельзя.
- Ну давай, слышишь, вставай, я тебя домой отведу.
- Да, отведи. А то мамка волноваться будет.
С невероятными усилиями я попыталась поставить его на ноги. Андрюха помогал мне, елозя унтами по мосту и только усложняя дело.
- Да вставай ты, дурень! Ведь замерзнешь! Ты где живешь-то?
Андрюха наконец-то кое-как утвердился в наклонном положении и повис у меня на плече.
- Там, - он обвел широким жестом участок степи от Китая до Байкала и упрямо замолчал.
В несколько приемов нам удалось развернуться в сторону поселка и не свалиться с моста.
- А дом? Номер дома-то ты помнишь?
- Н-н-не помню… Цифирь много.
- Ладно, черт с тобой. Покажешь.
И медленно-медленно мы двинулись в ту сторону, откуда я только что пришла.
Лучшее средство не замерзнуть, если вдруг вы среди ночи оказались в зимней степи – километровый марш-бросок со штангой на плечах. Через десяток шагов пар валил у меня уже даже из валенок. Весом и координацией движений Андрюха напоминал набитый песком манекен, которым обычно испытывают авиационные катапульты. Думаю, его можно было бы использовать для той же цели без особого вреда для здоровья. Кроме того, у него почему-то постоянно перемещался центр тяжести, и чтобы не упасть, мне приходилось выписывать на дороге немыслимые кренделя. Возле каждого дома я останавливалась и спрашивала:
- Сюда?
В ответ Андрюха только мотал головой, рискуя потерять равновесие, а после двадцатого вопроса вдруг огорошил меня:
- А я-то почем знаю?
- У-у-у, горюшко… Ты где же так набрался-то, а?
- У Коляна был на свадьбе. В Бз… Бззз… Бзззр…, - отчаявшись выговорить мудреное название соседней станции, Андрюха махнул рукой и добавил, - Это я вина зря выпил. Если б только самогонку, то ничего….
- В Безречной? А оттуда что – пешком шел? Мог бы и протрезветь за десять-то километров.
- Не-е-е… Я на поезде.
- Поезд уже три часа как ушел! А час назад тебя на мосту еще не было. Где шлялся?
В ответ Андрюха неосторожно пожал плечами, и мы оба чуть не рухнули в очередную рытвину на дороге.
Наш беспримерный дрейф продолжался, кажется, полжизни и неожиданно закончился у забора отделения связи, куда нас прибило каким-то чудом. Пакет выбрался из своей конуры, чтобы облаять ночных гостей, но, снова увидев меня, онемел. Переговорный пункт был последним домом в поселке. Дальше была железная дорога, станция и степь. Штанга на моих плечах уже превратилась в многотонный якорь, и передышка на почтовом заборе оказалась очень кстати.
- Андрюш, там дальше ничего нет. Ты мне в конце концов скажешь, где живешь?
Андрюха критически осмотрел станционное здание, темневшее по другую сторону колеи.
- Не, не здесь.
- Твою мать… Ну давай, разворачивайся. Пошли обратно.
Жаль, что никто из жителей поселка не видел нашего похода – им хватило бы разговоров на год. Обратный путь оказался еще тяжелее, потому что Андрюха слегка пришел в себя и начал изредка самостоятельно переставлять ноги. Только делал он это все время невпопад, и швыряло нас из стороны в сторону сильнее прежнего. Пересчитав по дороге все телеграфные столбы, но так и не найдя Андрюхиного дома, мы опять прошли поселок из конца в конец и вновь оказались на мосту.
- Слушай, ты издеваешься, что ли? Я не собираюсь с тобой всю ночь гулять. Или ты мне говоришь, где живешь, или я тебя сейчас посажу тут, и сиди до утра!
Андрюха удивленно покачнулся.
- Я думал, мы твой дом ищем. Я-то во-о-она где живу, - он указал в сторону военного городка.
Так. Еще полтора километра с Андрюхой на горбу! Эта ночь будет последней в моей жизни.
Идти по степи оказалось не в пример страшнее, чем по поселку. Звезды уже не радовали. Круг света от моего слабосильного фонарика метался по дороге, повторяя наши маневры, а тьма по сторонам казалась чернее и опаснее, чем на самом деле. В ней перемещались какие-то неясные тени и слышались невнятные шорохи. На полпути я твердо решила, что если на нас нападут волки – отдам им Андрюху, пусть травятся. Хотя откуда тут волки?!
Несмотря на недюжинные физические усилия, которые мне приходилось прилагать, чтобы не уронить свою неустойчивую ношу, я успела уже порядком промерзнуть. Рискуя до смерти напугать волков, если они вдруг здесь объявятся, я всю дорогу вслух выкладывала Андрюхе, что о нем думаю – тут мне здорово пригодился военторговский словарный запас. Андрюха мирно похрапывал у меня на плече.
Возле танка, стоящего на входе в военный городок, он проснулся (для этого мне пришлось несколько раз толкнуть его локтем в бок) и огляделся по сторонам с младенческой радостью.
- Во! Вот он! Второй этаж… Пшли!
Дом был старый, двухэтажный, на восемь квартир. Таких было всего три в городке, и обитали в них потомки бывших служивых, давно и бесповоротно перешедшие в стан местных жителей.
- Ну вот и славно, - пропыхтела я у подъезда, пытаясь стряхнуть с себя своего кавалера, - Дальше уж давай сам.
- Не-е-е, - жалобно протянул Андрюха, - Пошли со мной. А то мамка мне вломит… Вдруг при тебе не станет.
Собственно, выбора у меня не было.
На середине лестницы Андрюха споткнулся и едва не упал. В попытке его удержать я выронила фонарик, он, весело постукивая, покатился по ступенькам, звонко щелкнул и погас, убив всякую надежду его найти. В наступившей кромешной темноте я не видела, как мы с Андрюхой добрались до его двери, поэтому ничего об этом сказать не могу. Больно ударившись головой о дверную ручку, я поняла, что мы у цели, наощупь, матерясь уже без всякого стеснения, привела своего спутника в вертикальное положение, и постучала.
Дверь распахнулась, и перед нами предстала Андрюхина мать.
Увидев ее, я испытала шок не меньший, чем на мосту. Это была Нина Семеновна. И в руке она держала аккуратно сложенный пополам солдатский ремень. Конечно, мы с ней были давно и хорошо знакомы – она работала в продовольственном магазине, а с июня по сентябрь – в «Вишенке», кособоком ларьке, торгующем нехитрыми дарами забайкальской земли. Впервые придя ко мне сдавать выручку, она так и отрекомендовалась: «Курбатова. «Вишенка». С тех пор эта кличка в моем мозгу намертво приклеилась к ее облику. Хотя на вишню она походила разве что цветом лица, да и тот по оттенку был ближе к вареной свекле. Это была могучая женщина гренадерского роста, в присутствии которой даже военторговские шофера не позволяли себе рискованных шуточек из опасения получить шутливую оплеуху. Вишенка была громогласна, груба, но добродушна. Фамилии у них с Андрюхой были разные, поэтому мне даже в голову не приходило, что эти два человека могут состоять в каком-то родстве. Нет, конечно, я знала, что у Нины Семеновны есть сын – юный вундеркинд Андрейка, триумфально побеждавший на школьных олимпиадах по всевозможным предметам, но он представлялся мне сутулым затурканным книжным червем, которым вовсю помыкает его властная мамаша. Уж чего-чего, а рассказов об исключительных Андрейкиных талантах я, сидя в своей кассе, наслушалась множество. Другие продавцы, ставшие, как и я, невольной жертвой материнской любви, выслушивали эти рассказы, деликатно восторгаясь. Как раз накануне вышла в свет очередная серия - о том, как Андрейка, служа в армии, голыми руками задержал до зубов вооруженного нарушителя границы, и командир части, сурово двигая желваками, жал смельчаку руку и вручал медаль «За отвагу»… или еще какую-то. После этого я скорректировала для себя предполагаемый сынулин возраст, но подумать, что это и есть военторговский грузчик Андрюха, по-прежнему не могла. Очень не вязался субтильный «Андрейка» с тем обликом, который я привыкла видеть, и уж тем более - с тем пьяным амбалом, который колыхался сейчас рядом, повиснув на моих плечах.
Убедившись, что он, наконец, дома, Андрюха предпринял нечто среднее между попыткой сделать шаг вперед и рухнуть на пол, и мне пришлось уцепиться обеими руками за косяк, чтобы не дать ему увлечь меня за собой. Встав таким образом на якорь, Андрюха доверительно сообщил Вишенке:
- Мама, эт я, - и радостно улыбнулся.
- Вижу, - хладнокровно ответила Вишенка и, не вступая в дальнейшие разговоры, огрела сына ремнем по плечу.
Ремень смачно шлепнул по тулупу, но никакого воздействия на Андрюху не произвел. Я забилась под его пудовой рукой, пытаясь высвободиться, пока не перепало и мне, но с таким же успехом я могла бы спихивать с себя бетонную плиту.
- Мама, не фулюгань, - назидательно произнес Андрюха, - У нас гости.
- Я т-те щас покажу гостей! Спиногрыз…, - с этими словами Нина Семеновна играючи сдернула сына с моего плеча и принялась вытряхивать его из тулупа.
Вопреки тому, что одновременно Андрюха пытался снять с себя унты, ей это удалось довольно быстро. В следующую секунду, отброшенный ее мощной рукой, он отлетел на диван и ремень, еще раз свистнув в воздухе, с неприятным звуком опустился на широкую Андрюхину спину. Но Андрюхе это было безразлично – он уже спал.
- Нина Семеновна, - позвала я, пытаясь его защитить, - Вы…
- А ты чё встала? – она грозно обернулась ко мне, и я невольно попятилась.
Вообще-то вопль «А ты чё встала?», хоть и мог спровоцировать инфаркт у слабонервного человека, был на самом деле ее обычным приветствием. Она издавала его всякий раз, завидев, как я демонстративно встаю в конец очереди. Поздоровавшись таким образом, Вишенка обычно тащила меня в подсобку, и пока испуганные покупатели приходили в себя, угощала подручными средствами.
Но в этот раз вместо привычного «Тебе чаю или водки?» я услышала совершенно неожиданное:
- А ну, пшла вон отсюда!
От такой чудовищной несправедливости у меня перехватило дыхание и выступили слезы на глазах.
- Нина Семеновна, я сейчас уйду. Только из-за вашего сына у меня разбился фонарик. Вы мне не одолжите какой-нибудь? Я завтра отдам.
Вишенка с задумчивым выражением на лице двинулась в мою сторону. Я уже мысленно приготовилась считать ступени собственными ватными штанами, но тут вдруг она округлила глаза:
- Ленка! Ты что ль?!
Она торопливо нашарила в кармане халата очки и водрузила их на нос. Только теперь я увидела, что они с Андрюхой определенно похожи – даже очки у них были одинаковые.
- Тьфу ты! Я-то думаю… Ты ж знаешь – за ним девки табунами ходят. Вот так найдет какая-нибудь, притащит – потом женись на ней. Замучилась уже их гонять.
- Нина Семеновна, не надо жениться! Лучше дайте фонарик, да я пойду. Мне на работу скоро.
Однако фонарик я получила только после того, как подробно рассказала ей, как оказалась среди ночи на мосту через Тургу, зачем ходила на переговорный пункт, куда звонила, что нового узнала и так далее.
На следующий день Андрюха явился в кассу вместе с Витей Рогулькиным. Половину Витиного лица занимал темно-фиолетовый, с радужными краями, отек. Правый глаз заплыл и казалось, будто Витя все время игриво подмигивает. Андрюха же, как всегда, излучал здоровье и жизнелюбие. О вчерашних его похождениях напоминал только небольшой сиренево-розовый синяк на скуле.
- Ничего себе! – приветствовала я их, - Где это вы так?
- Да гуляли вчера у Коляна, в Безречке… И мне вот он, - Витя большим пальцем указал на Андрюху, - по пьяни и засветил.
- Да я же в шутку! – воскликнул Андрюха, и друзья заговорщицки посмотрели друг на друга.
Учитывая, что каждый Андрюхин кулак был размером с Витину голову, вряд ли можно было признать подобные шуточки гуманными.
- А это я ему сдачи дал, - Рогулькин расплылся в несимметричной из-за отека улыбке и засветился тихой гордостью, - Короче, собирайся, поехали. Я жду.
Отдав это распоряжение, мой водитель вышел из кассы, а Андрюха, добродушно улыбаясь, остался ждать, пока я найду ведомость с его зарплатой. Я знала, что стоит мне задержаться на пару минут – и Витя будет ворчать все десять километров до нашего банка, но уж очень хотелось задать Андрюхе один вопрос.
- Андрюш, ты мне вот что скажи, только честно…, - он заинтересованно просунул голову в окошко, - Я в жизни не поверю, что Рогулькин тебе сдачи дал. Он ведь такой лентяй…
- Ага, - закивал Андрюха, - Он тоже долго не верил, когда я ему рассказал.
- Ну скажи честно, - я указала на его синяк, - Это тоже маманя?
Андрюха изменился в лице и оторопело уставился на меня.
- Стой! Так это… Это ты, что ль, меня вчера домой привела?!
- Я. Кто же еще?
- Вот блин! – он восторженно грохнул кулаком по подоконнику, - Я ж помню, что меня кто-то вел! А мамка все – «сам приполз, сам приполз»…
Он воровато оглянулся и понизил голос:
- Только ты никому не говори, что я вчера… что меня…
- Чего «не говори»? Вы же с Рогулькиным сами всему поселку наверняка уже растрепали.
- Да не, я не про это. Что меня мамка это.... Ладно? А то глупо получается – взрослый мужик, а его мать ремнем…
Конечно, я пообещала.
В тот же день вечером я услышала за своей дверью громовой голос Вишенки. Отловив кого-то из военторговских новичков, она излагала очередную главу из обширного жизнеописания своего сына. Особо к сути повествования я не прислушивалась, но кажется, на этот раз пионер Андрейка в неравной борьбе брал призы на областном конкурсе юных пианистов.
Дождавшись, пока очередь перед кассой рассосется, и вокруг никого не останется, Вишенка, таинственно поблескивая очками, заглянула в окошко.
- Лен, - сказала она почти шепотом, - Я чего хочу попросить… Ты это… Не рассказывай никому про вчерашнее, ладно?
- Нина Семеновна, я-то не скажу, но он же на свадьбе гулял, его там человек сто видели!
- Да хрен с ним, - Вишенка отмахнулась, - Не рассказывай, что ты его домой вела. Пусть думают, что сам шел. А то стыдно ведь – парню двадцать пять лет, а его бабы пьяного на загривке таскают. Как пацана.
Разумеется, это обещание было ей дано.
Много позже я узнала, что армейская медаль у Андрюхи и в самом деле была. После этого совершенно в другом свете предстали все Вишенкины рассказы про школьные олимпиады и конкурсы юных музыкантов.
Конечно, я так никогда и не узнала, что в этих рассказах было правдой, а что – вымыслом, но ведь пианино-то у них в доме стояло!!