В первую же смену на новой работе Петр Сергеевич, увидев массивный крюк кран-балки, сразу понял, что именно на нем он и повесится.
Его новое рабочее место представляло из себя стол со стулом в цехе, возле ворот. Напротив стола, метрах в пяти, вытянулась длинная коробка литьевой машины –– первой в ряду, а прямо перед ней свисал из-под потолка этот крюк.
Начальник цеха после оформления заявления о приеме на работу сразу же повел его к столу, уже по дороге начав объяснять его обязанности сторожа. Перед концом смены, около четырех вечера, прийти, сесть на стул, затем, после ухода последнего рабочего, дверь –– "на клюшку" и всю ночь "делать регулярные обходы охраняемого корпуса". Петр Сергеевич слушал внимательно, временами поддакивая: "Да, конечно… Хорошо… Понятно…" Но стоило ему увидеть хищный клюв крюка, как речь начальника цеха начала звучать в другом измерении, став ничего не значащим фоновым шумом.
Мысль о самоубийстве впервые появилась года полтора назад. Неожиданная, неосмысленная, она вызвала у Петра Сергеевича только тоскливую усмешку и сразу исчезла. Но вскоре вернулась и тогда он пригляделся к ней повнимательней. Обдумал и решил, что это глупо. Собственно, он и не обдумывал ее, а просто вспомнил въевшийся в подсознание набор аргументов-аксиом, гласивших, что это –– грех, что такой поступок недостоин мужчины, да и вообще, это не выход. И тем не менее, мысль возвращалась снова и снова, неназойливо возникая в голове и покладисто исчезая сразу, как только он отвергал ее –– она ждала, когда Петр Сергеевич встретит ее без предубеждения, в состоянии трезво оценить.
И дождалась-таки. Это случилось тогда, когда он, отметивший одну годовщину, готовился к другой. Петр Сергеевич сидел за столом в аккуратно прибранной кухне, перебирая мысленно этапы своей жизни.
Жизнь явно сложилась неудачно. К 53 годам он не достиг каких либо особых высот, хотя и не сказать, что у него ничего не было. У него было все, что полагается иметь среднестатистическому гражданину: жена, дети, квартира со всей обстановкой, машина и даже дача. Правда, все это было не ахти какое –– машина –– старая "шестерка", жена –– хоть и любимая, но порядком располневшая, дети, взрослая дочь и почти взрослый сын –– не тупые, но и не сказать, что умные. Стандартный набор посредственного университетского преподавателя. Петр Сергеевич считал, что у него жизнь сложилась.
Дни текли спокойно, размеренно, пока однажды, два года назад, все не рухнуло разом.
Поздним летним вечером, когда жена с дочерью на машине возвращались с дачи, на их полосу вылетел встречный "МАЗ". Они погибли на месте.
Петр Сергеевич плохо помнил подробности тех дней, ощущая их набором отдельных кадров: два человека в форме на пороге его квартиры; белое лицо сына; морг и в нем –– искалеченные голые тела с чудовищными швами от паха до горла; делано участливое лицо сотрудника похоронного агентства и такие же –– коллег с кафедры; занавешенные зеркала, красные крышки гробов в глубине могил, тягостные поминки. И на следующий день утром –– в розовой от крови воде ванны тело 17-летнего сына, не перенесшего смерть матери. Петр Сергеевич остался один.
Он запил. Заведующий кафедрой отнесся к этому с пониманием и оформил ему задним числом отпуск на две недели. Но через две недели Петр Сергеевич вести занятия был не в состоянии из-за перманентно продолжающегося запоя. Заведующий кафедрой терпеливо ждал месяц, потом не выдержал и прямо сказал, что ВУЗу вообще и ему в частности такие преподаватели не нужны. Петр Сергеевич вынужден был с ним согласиться. И на следующий день получил расчет.
Деньги быстро кончились и ему пришлось устроиться сторожем на завод. Расчетных хватило только-только до первой получки. Он по-прежнему пил –– каждый день, когда у него не было дежурства. Начинал в обед и к вечеру приканчивал очередную бутылку водки.
Как ни странно, алкоголиком он не был. Никогда не испытывал потребности опохмелиться, не пил в день дежурства и на работе, не испытывая от этого неудобства. И в любой момент вполне мог остановиться.
Но не хотел: водка ощутимо смягчала давящую на сердце тяжесть.
Каждый раз, придя утром с дежурства, делал уборку в и без того идеально чистой квартире, готовил что-нибудь на обед, накрывал стол и доставал из холодильника бутылку. Выпивал первую стопку и начинал вспоминать прошлое, главным образом жену и детей.
Он не опустился, не изменил своей привычке к чистоте и порядку. Ежедневное бритье, уборка квартиры и стирка по-прежнему были ему необходимы. И хотя пил много, но всегда в одних и тех же пределах –– бутылка в день. Под кроватью в спальне всегда стоял ящик водки –– Петр Сергеевич покупал ее на оптовом складе, так было дешевле –– но больше одной бутылки никогда из него не брал. За исключением одного раза.
Был уже вечер. Он сидел на кухне за последней стопкой –– опустевшая бутылка уже стояла на полу –– и с тоской думал о приближающейся второй годовщине смерти сына. В затуманенном алкоголем мозгу вяло мельтешили обрывки фраз и образов, но вдруг все они куда-то провалились и с необычайной четкостью возникла мысль о самоубийстве.
Она была так неожиданна и отчетлива, что Петр Сергеевич вздрогнул. Он вдруг разом осознал, что для него это –– выход не самый худший. Более того, если рассуждать непредвзято, то это выход оптимальный. Ему уже 55. В этом возрасте не начинают жизнь сначала, а прошлая жизнь кончена –– от нее остались только мучительные воспоминания. У него никого нет –– ни детей, ни жены, ни внуков, ни даже дальних родственников –– вообще никого, ради кого стоило бы жить. Нынешнюю жизнь можно было назвать только существованием: нудные часы дежурства и тоскливые часы с бутылкой на кухне в квартире, давно уже ставшей для него чужой. Отупляющее зарабатывание денег и бессмысленное их пропивание, уверенно ведущее к скорому инфаркту. Невыносимое существование.
Что могла принести ему смерть? Покой. Избавление от терзающих душу воспоминаний.
Все равно она скоро придет сама, так почему бы и не ускорить ее приход, уйдя из жизни добровольно?
В тот вечер Петр Сергеевич первый и последний раз изменил своему принципу, открыв вторую бутылку, забыв, что на следующий день ему на работу. Нетрезвых работников руководство того предприятия не любило. Снова увольнение.
На следующий день Петр Сергеевич уже устроился на другую работу, снова сторожем, но теперь в один из цехов завода пластмасс. Довольно странно для человека, твердо решившего уйти из жизни, но тому были свои причины.
Во-первых, он не любил принимать решения с бухты-барахты. Такой серьезный шаг следовало хорошо обдумать и взвесить, а для этого требовался не один день. Во-вторых, нужно было подготовиться, завершить свои дела. А третьей причиной было то, что он никак не мог выбрать способ.
Ему претило травиться снотворным или ядом. Он знал, что у него не хватит духу воткнуть себе в сердце нож или шагнуть под поезд, так же как и спрыгнуть с табуретки, предварительно накинув петлю на шею. О том, чтобы вскрыть себе вены он даже думать не мог после того, как это сделал сын. Другие варианты казались слишком вычурными.
Сомнениям положил конец крюк кран-балки. Почему-то Петр Сергеевич сразу понял, что это именно то, что нужно.
Каждое свое дежурство он начинал с того, что заворожено разглядывал висящий перед ним крюк с блоком, закрытым лимонно-желтым с черными полосами кожухом. Потом его взгляд по тросам поднимался вверх, туда, где на швеллере балки примостился мотор, выкрашенный все в тот же тревожный желтый цвет. Взгляд мимолетно задерживался на катушке, на которую наматывается трос и переходил на тележки с колесами, похожими на вагонные, на которых балка перемещалась по рельсам-направляющим вдоль цеха. Но в них не было ничего интересного и взгляд возвращался вниз, где рядом с крюком висела на кабеле продолговатая коробка пульта управления.
И снова смотрел на крюк, притягивавший его как магнитом. Было в этом устройстве для поднятия грузов нечто завораживающее и в то же время пугающее, отчего у Петра Сергеевича временами появлялось ощущение, что кран-балка не то чтобы живое существо, но по крайней мере разумное. И непонятное. Казалось, что он создан для чего-то более серьезного, чем прозаическая работа в цехе. Как аристократ, усаженный за стол бухгалтера.
Нигде на нем, в отличие от собрата на соседнем участке, не было пыли и грязи. Не было трафаретных табличек со схемами строповки и строгими запретами "не подтягивать груз со стороны". Краска по сравнению с этим соседом казалась свежей, как будто красили всего месяц назад. Впрочем, так оно наверное и было.
Иногда Петру Сергеевичу казалось, что кран-балка знает, что им скоро предстоит. И ничего против этого не имеет.
После ухода последнего работника цеха Петр Сергеевич подходил к крюку, брал в руки пульт и поглаживал большим пальцем уже хорошо знакомую кнопку "вверх", которую ему надо будет нажимать. Усмехался мысли о том, что кран-балке приятно это прикосновение и что он ждет, когда эта кнопка будет нажата. И чувствовал, что ему самому приятно ласкать теплую пластмассу и что палец сам по себе напрягается, готовый надавить на нее. Приближающийся день, их день, должен был породнить человека и холодную машину, узаконить уже возникшую между ними связь, взаимное влечение.
Не прошло и месяца после начала работы Петра Сергеевича на новом месте, как все было готово. Первая зарплата была получена и потрачена.
В похоронном агентстве уже делали по его заказу памятник, в спальне на кровати лежал новый костюм, на нем –– конверт с деньгами и запиской, поясняющей, для чего они предназначены. Там же были его пожелания относительно того, как и где он должен быть похоронен. Петр Сергеевич хотел быть похороненным прилично, не как бомж. На "рабочем месте", в столе, лежал моток не очень тонкой, но прочной нейлоновой веревки, на одном конце которой была петля-удавка, а на другом предусмотрительно завязана простая петля, чтобы зацепить за крюк.
Дверь закрылась за последним рабочим. Кроме Петра Сергеевича в цехе никого не осталось. Он не стал закрывать на засов дверь –– открыть ее завтра будет уже некому.
Достал веревку, поднялся и, обогнув стол, подошел к крюку, висевшему на обычном месте. Взял в руку коробку пульта и нажал на кнопку "вверх", проверяя. Мотор исправно загудел, неторопливо выбирая трос и аккуратно наматывая его на катушку. Петр Сергеевич представил, как так же неторопливо натянется веревка, отрывая его ноги от бетонного пола, как ослабевшие руки выпустят пульт и замолкнет мотор. О том, что будет завтра утром, ему думать не хотелось, да его это и не интересовало.
Петр Сергеевич опустил крюк обратно, накинул на него петлю, другую –– с удавкой –– надел на шею и подтянул узел. Все было готово. Вздохнул и закрыл глаза, пытаясь ощутить что-нибудь, соответствующее моменту.
Когда Петр Сергеевич вновь открыл глаза, у него было ощущение, что он проснулся.
–– Господи, –– ошарашенно произнес он, –– да я же себя чуть не угробил! –– Мысль о самоубийстве, еще минуту назад такая привычная и естественная для него, теперь казалась дикой. –– Вот псих-то! Жить ему, видите ли, надоело, дураку старому…
Он как-то разом вдруг увидел все краски жизни. Закатный свет солнца за окном, шелест листвы и даже запах расплавленной пластмассы –– все это было удивительно живым, осязаемым, все вокруг него отрицало смерть и как бы говорило ему, что еще не все потеряно и еще много впереди радостей. И Петр Сергеевич почувствовал это.
–– Ну дурак… Это кто ж сказал, что жизнь кончена? Э нет, мы еще поживем! Тоже мне, Анн Каренин нашелся…
Ему одно за другим начали вспоминаться названия фильмов, которые он не видел, и книг, не читанных им. Города, в которых не бывал, и красоты, которых не видел. Он вдруг вспомнил, что уже несколько лет не купался, что о новых развлечениях, появившихся в городе в последние годы, только слышал, да и то, краем уха. Улыбаясь, Петр Сергеевич думал о том, как много у него свободного времени при таком графике работы и вообще, еще лет десять жизни впереди, за это время еще столько можно успеть!
В висящем неподалеку на стене электрощите щелкнуло и Петр Сергеевич недоуменно посмотрел в ту сторону. В пустом цехе и раньше раздавались разные звуки –– то принимались потрескивать остывающие литьевые машины, то вдруг начинала жужжать под потолком лампа дневного света –– но чтобы ни с того ни с сего сработало какое-то реле…
Он не успел толком подивиться этому обстоятельству, как над головой у него внезапно ожил и загудел мотор кран-балки.
Петр Сергеевич обалдело посмотрел на пульт в руке, потом на катушку над собой, потом снова на пульт. Палец не только не касался кнопки, его близко рядом не было! И тем не менее, трос медленно наматывался на катушку.
Он вдруг с ужасом вспомнил, что у него по-прежнему затянута на шее петля, и поспешно вдавил кнопку аварийного останова. Ничего не изменилось, мотор продолжал ровно гудеть. Растерявшись, он продолжал лихорадочно нажимать кнопку.
Крюк поднялся уже довольно высоко и веревка начала натягиваться. Это вывело его из оцепенения. Отбросил бесполезный пульт и схватился за веревку, пытаясь ослабить петлю, от ужаса забыв, в которую сторону нужно двигать узел.
Но было уже поздно. Веревка натянулась как струна и скоро мотор замолчал. Через несколько минут переставшее раскачиваться тело неподвижно повисло в полуметре от бетона пола.
В абсолютной тишине безлюдного цеха сухо щелкнуло реле.