Нехотя, то истерично швыряясь запоздалыми вьюгами, то злобно огрызаясь небывалыми морозами, но зима все же отступилась.
И тут же затренькали синички, распахнулись голубые небеса, оранжевым соком брызнуло солнце, и по деревьям поползла нежная зелень, затушевывая коряво-черные кроны робко и неравномерно, словно неопытный живописец наносил свои пробные мазки.
Майские праздники выдались солнечные и жаркие. Горожане, истомившись в ожидании весенней ласки, хлынули в облагороженные парки, где их уже поджидали шатры с чудо-аттракционами, палатки с мороженным, сладостями и напитками. Отовсюду доносились музыка, рекламно-завлекательные речи, радостные возгласы и детский щебет.
А в дальнем углу Александровского парка на бережку захламленной канавки, что опоясывает мрачное здание Военно-исторического музея, в стороне от основного праздника жизни расположились двое – он и она.
Мужичок лежал на боку: колени подтянуты к груди, заросшая пегая голова откинута назад, рот открыт. Его тщедушное тело время от времени напрягалось, словно под воздействием электрического тока, и затем медленно расслаблялось. Женщина сидела, прижавшись спиной к спине своего спутника и уронив голову на грудь, дремала.
По правую руку от непрезентабельной парочки, вокруг ящика с бутылочным пивом веселилась компания молодых людей. Выделялась стройная девчушка в желтой мини-майке, голубых расклешенных джинсах и с распущенными розовыми волосами. Вскарабкавшись на ветку одинокого тополя, она визжала, подпрыгивала, вертела своими соблазнительными ягодицами. Получалось очень грациозно. Друзья поддерживали безумства своего сотоварища хоровым пением нового хита.
Слева – на раскладном стульчике сидел господин круглой наружности с пушистыми бакенбардами и читал газету АиФ. Его молодая такса, исходя восторженным лаем, гонялась за огромной вороной. Грузная птица лениво перелетала с места на место и, подзадоривая щенка, горланила свое – кар-кар.
Все пребывали в приподнятом и благодушном настроении, радуясь солнцу, теплу и здоровью.
И только те двое – он и она – застыли в каком-то болезненном изнеможении, как на мимолетном привале замирают измотанные бойцы отступающей и обескровленной в боях армии.
Наконец, женщина, разбуженная неугомонным щенком, вскинула голову, потрясла ей, прогоняя навязчивую дрему, и осмотрелась. Она демонстративно плюнула в сторону застывшего в глубокомысленной позе читателя, замахнулась на подскочившую близко таксу и обернулась к шумной компании. Довольно долго наблюдала она за проказами подвыпившей девчушки, и постепенно на ее полупьяном опухшем лице стала проявляться корявая улыбка. Но в это самое время ее спутник в очередной раз напрягся и издал кощунственный звук.
Улыбку захлестнул злобный оскал щербатого рта. Женщина схватилась обеими руками за плечи наглеца и принялась тормошить его скрюченное тело:
– Ты, раздолбай, вставай! Сколько можно спать?! – приговаривала она тягуче-шепелявой дикцией.
Мужчина не реагировал, его голова безвольно моталась из стороны в сторону.
Осознав всю несостоятельность избранного ею метода побудки, женщина вцепилась в волосы спящего и несколько раз размашисто ткнула его лицом в прошлогоднюю траву:
– Я кому сказала, уебище, подъем!
Но и это атака не увенчалась успехом, спутник не подавал признаков жизни, лишь брюки его задрались, оголив бледные сморщенные икры.
– Ты что издеваешься, паскуда, да?! Надеешься что я буду суетиться вся такая недалекая, а ты пока поваляешься, такой сам себе приятный, да?! А вот так тебе не жмет?! – с последним восклицанием женщина размахнулась и съездила симулянта кулаком по шее.
Безрезультатно.
Правда, глухой удар привлек внимание читающего господина. Он скорбно покачал головой и шумно перевернул газету.
Женщина схватилась за руку и громко застонала:
– Падла, это из-за тебя у меня рука по весне отнимается. Ты, уебище, мне ее сломал! Что пользуешься теперь моей инвалидностью, да?! Думаешь, все подмял ты меня?! Да я тебя сейчас вон одними ногами в говнотечку втопчу и сгинешь там навечно! Никто о тебе не вспомнит, гнида ты хитрожопая! Спихну махом, и моих дел здесь нет! Шел, бултых и мандец! Вставай, говорю, если не хочешь нахлебаться до смерти!
В нетерпении она снова попыталась встряхнуть своего мучителя, но, вспомнив о руке, жалобно вскрикнула и отступилась:
– Ты всю жизнь мою испоганил своим присутствием, – запричитала, потирая локоть. – Я вон какая была, как цветочек! Смотри! Смотри, гнида! – повернув его бледное лицо с темной впадиной разинутого рта к разгулявшейся компании, она тыкала пальцем в сторону шаловливой девчушки.
А юная атаманша, оседлав самого рослого парня, скакала вокруг тополя.
– Кто тебя из тюряги ждал? – продолжала свое обличение женщина. – Я тебя ждала! А ты что привез мне из своей тундры? Ты, олень сохатый?! Триппером ты меня наградил! И ведь не постеснялся, кобель пегий, на меня стрелки перевести! А я то дура ходила, никого к себе не подпуская, как монастырская богиня! Даже мама взволновалась, уж не заболела ли. Понял, скобарь? Да как ты можешь спать-то, уебище, когда я с тобой разговариваю?!
Удар... Еще... Тихие всхлипывания...
– Ты что, хочешь чтобы я тебя ментам сдала, да?! Слушай, никого и никогда в своей жизни не сдавала, спроси любого. Но вот если ты сейчас не встанешь – все, сдаю! Первый и последний раз, но согрешу! Ох и отмудохают они тебя! А мне не жалко, я всю жизнь тебя жалела. Ты что же думаешь, я не знала, что ты бегал к это мясистой крысе с третьего этажа? Бегал-бегал, вприпрыжку! Просто мне тебя жалко было выгонять-то, подох бы без меня. Нужен ты ей был? Да тьфу на тебя! Это я, дебила, из-за тебя травиться хотела! Но теперь все – вышел срок! Вот сейчас руку отпустит и утоплю тебя в этой луже. И менты мне только спасибо скажут, что кончила такую мразь. И Бог простит... и тоже в ножки поклонится.
Женщина умолкла, старательно массажируя недееспособную конечность.
Молодежная компания заканчивала пирушку. Все поднялись, наскоро допивали остатки пива и складывали бутылки в ящик. Лихая наездница выдохлась и теперь дремала в крепких объятиях своего рослого брюнетистого "мустанга".
– Сережа, ну, вставай! Надо ж идти, вон ребята-то собираются! Мы же столько их пасли! – почти ласково подступилась женщина к своему компаньону и осеклась – к лежбищу подходили два милиционера.
На запястьях у хорошо экипированных молодцов болтались резиновые дубинки.
Женщина прильнула к уху Сережи и зашептала:
– Атас, Серега, менты! Ну, ты чего притворяешься-то?! Да шутила я, ну, чего в горячах-то не скажешь?! А вон они и взаправду нагрянули! Заберут, Серега!
Милиционеры подошли и встали, поигрывая упругим оружием.
– Ребята, все о"кей! – замахала на них руками женщина, прикрывая телом недееспособного Сережу. – Он в порядке. Просто разморило на солнцепеке. Нам в ночь на работу, решили отдохнуть! Но сейчас встаем и уходим.
Женщина изо всех сил пыталась усадить своего друга, но он вываливался из ее некрепких объятий и скатывался все ниже к воде.
Милиционеры молча переглянулись. Один подошел и присел рядом с распластанным телом, осмотрел его.
– Давно прилегли-то, – спросил и несмело, двумя пальцами, приоткрыл веки.
– Да уходим, чего не видишь, уходим?! – твердила женщина, с возрастающим рвением продолжая свое дело.
– Тихо-тихо, – остановил ее второй милиционер, подхватил руку недвижимого и приложил свои широкие белые пальцы к грязному запястью.
– Отпустите, хлопцы! Сейчас он очнется, клянусь Богом!
– Навряд ли он очнется, мать, – сказал милиционер и отпустил руку, та скользнув по бедру, упала на землю.
Милиционеры поднялись.
– Вставай, уебище, – яростно зашипела женщина и влепила звонкую пощечину.
– Да умер он, мать, – сказал милиционер, доставая из нагрудного кармана рацию.
– Сам ты умер, – зло огрызнулась женщина. – Что я своего Серегу не знаю?! Сейчас водой обрызгаю и поднимется, – с этими словами она поползла к канавке.
– Четвертый вызывает первый, – заговорил милиционер в рацию. – У нас тут труп похоже... в парке, напротив Артиллерийского.
Женщина остановилась и поднялась на колени:
– Вот ты мент, да, и шутки у тебя ****ские, – погрозила она скрюченным пальцем "хлопцам".
Те вяло посмеялись.
– Серьезно, мать, без шуток, холодеет уже, – отозвался один.
Другому стало неудобно, он потеребил фуражку и отвернулся.
Наконец-то до женщины стали доходить слова и действия стражей порядка. Она пристально осмотрела распластанное тело со стороны, затем подползла к нему и заглянула в лицо. Для верности приложилась ухом к открытому рту.
– Господи... мамочки... Сереженька, – зашептала она отстраняясь. – Как же так?.. Ведь вот только что... А теперь?..
Беспорядочно она стала ощупывать его лицо, зачем-то запустила пальцы в открытый рот. И все что-то бормотала.
В это время со своего стульчика поднялся господин круглой наружности, аккуратно свернул газету и подошел к милиционерам.
– Я, собственно, давно предполагал, но все сомневался, – пояснил он степенно, указывая газетой на труп. – Хотя агония была явно выражена, но кто их поймет, ведь это уже и не люди, собственно.
Милиция отмалчивалась, и господин побрел восвояси, тоненьким свистом зазывая утомившуюся таксу.
Вскоре подъехал перекошенный милицейский УАЗ. Сережу опять ощупывали, задирали одежду на спине, искали синие пятна – следы алкогольной интоксикации. Пытались допросить и женщину, но она лишь беспомощно таращилась на подступивших и размазывала грязные слезы по лицу. От нее отстали и отошли к машине покурить.
Вдова присела к покойному и принялась его прибирать – оправила растрепанную одежду, уложила руки на груди, пригладила волосы, выбрав из них прошлогоднюю траву.
Наконец подкатил РАФик – карета скорой помощи – труп погрузили в салон, женщину сопроводили в УАЗ и скорбный кортеж тронулся.
Берег канавки опустел, лишь огромная ворона все бродила у кромки воды, поблескивая на солнце своим лощеным оперением.