Всё

                ВСЁ

Рано утром Дикая дивизия Григория Куделина вошла в город. Уставший, запылённый поток взмыленных лошадей и посеревших людей. Кое-как держались в сёдлах, засыпали на ходу, у многих пятна запёкшейся крови. Они прошли много вёрст, забрались из раздольных южных степей в эти лесистые края, усыпанные болотами. Труден был этот путь. Много битв, атак, погонь и бегств. Они побеждали, они отступали, они расстреливали сегодня, завтра расстреливали их. Такое было время. Не осталось и половины из тех, кто пошел за атаманом. Кто погиб, кто сбежал. Некоторые выступали против, их кровь смешивалась с пылью бесконечных дорог. Потому что Куделин не любил недовольства. И едва замечал смуту, сразу же вырывал её с корнями, не останавливаясь ни перед чем.
Он был жесток этот Григорий Куделин. Смел и жесток. Недаром уже год держал он в руках эту хорошо вооружённую орду головорезов, у каждого из которых руки были по локоть в крови. Дикая Дивизия - от этих слов дрожала сама земля, вспоминая сожженные сёла, начисто вырезанные еврейские местечка и двенадцатый пехотный полк армии Деникина, устлавший собой порядочный кусок донецкой степи. Ночь, обезумевшие от страха люди в белых рубахах, их безнадёжное бегство по степи и темная волна окровавленных сабель. Дикая Дивизия вышла на охоту и пила, жадно лакала парующую кровь. Полная луна, от которой не спрятаться, размашистые удары, предсмертные крики, хрипящий хохот, витающая в воздухе жажда убийства и гулкий топот разгорячённых коней. То был праздник для души.
Теперь дивизии было не до веселья. Вчера они проиграли, хоть и вырубили две роты балтийских морячков, хоть и захватили месившую их батарею. Но батарея была не одна, и морячки не закончились, и эскадроны красных казаков рубали с флангов. Пришлось бежать, продираться сквозь леса, переплывать через частые речки, бросать все что набрали за этот поход и уходить. Дивизия была недовольна. Недовольство дивизии означало смерть.
Но он был хитёр этот Григорий Куделин и он сказал, что впереди их ждёт богатый город, где много евреев, купцов, дворян и прочих приятностей, что поход будет здесь окончен и они скоро вернуться в степи, свои любимые родючие степи, где ждут их жены и дети, истосковавшаяся по хозяину земля. Придут домой они с невиданно богатой добычей, и будут жить в достатке до самой смерти, вспоминая былые свои приключения. Атамана послушались, потому что его любили. Никто не задумался бы, если нужно было его убить, но его любили и ему поверили. Хотелось верить, ведь они выжили этой страшной ночью, когда смерть была рядом и каждый слышал её холодящую вонь, но они ушли, враг был уже далеко и не они лежали на прохладной земле там, где ещё вяло гремели пушки. Дивизия хотела выплеснуть свой страх, гульнуть так, чтоб забыть обо всём, и город был очень кстати.
Даже такой как Неплюевск, уже несколько десятилетий медленно умирающий и постепенно лишающийся признаков того буйного рассвета, который был здесь во времена господина Покрикина, местного Нерона, творившего дела поистине ужасающие, ходившего походами на соседние деревни, обращавшего горожан в рабство и, наконец, сжегшего город во имя подражания своему кумиру. Как ни тяжело было горожанам иметь под боком деспота, но, благодаря необычайнейшей жизненной силе господина Покрикина, Неплюевск процветал. Скот плодился в невиданных количествах, коровы непрерывно мычали, требуя избавить их от всё прибывающего молока, куры неслись по два раза на день, пшеницу даже не садили, но урожаи снимали отменные, до того доходило, что рубль, оставленный под подушкой, через месяц превращался в три. Понятно, что с такими прибылями согласны были терпеть горожане и триумфы, и казни, и гонения на христиан, насилование жен, присуждение любимому коню звания городского головы, и прочие бесчинства, на кои горазд был господин Покрикин, местный Нерон.
Но когда сжег он город, и при этом читал богомерзкие стихи о страстях своих грязных, то приехала из губернии комиссия, имущество его разворовала, а самого отправили в сумасшедший дом до конца жизни. Вместе с господином Покрикиным ушло из города и изобилие. Ничего больше не плодилось, даже в нормальных размерах, не говоря уже о прежних. Чиновники шкуру драли ещё пуще деспота, и стал город стремительно нищать, превращаясь в село. При смутных временах грабили его уже три раза, и взять в нем решительно было нечего.
Но ведь Дикая Дивизия была шустра в грабеже. И едва она вошла в город, как затрещали выламываемые двери, закудахтали редкие куры, истошные женские вопли, выстрелы, дым загорающихся домов. Всё было как обычно, не находя поживы, дивизия искала развлечения и находила. Расстреливали коммунистов и купцов, сожгли баптистскую молельню, посбивали выстрелами кресты с церквей, рыскали по чердакам в поисках девок. Несколько новобранцев учились на невесть как занесенных в эту глушь эсерах рубить головы одним махом. Этим умением дивизия славились всегда.
Пока бойцы отдыхали, атаман обеспечивал себе безбедную старость. В богатейшем из городских домов, он беседовал с дрожащем стариком о живописи, точнее, о коллекции голландских картин. Старик отпирался, старик рвал на себе волосы и клялся всем, чем только можно. Атаман улыбался, он играл с этим стариком, как кот с полудохлой мышей, и искренне веселился над наивной надеждой выжить.
Застрелил, когда причитания надоели. Вскрыл тайник и удовлетворенно погладил картины и ещё стопку старинных икон. Он был умен этот Григорий Куделин, он прекрасно знал, что к чему. Да, сейчас он атаман Дикой Дивизии, от его имени женщины рожают недоносков, а мужчины не хотят жить, он командует, он казнит и милует, но придёт время - и всё будет наоборот. К этому времени он должен быть далеко. Только дураки держатся до конца. Он не был дураком. Главное - вовремя уйти, он хорошо усвоил это правило ещё в воровской юности. Нет ничего хуже бедности - тоже испытал. Он хотел жить и жить хорошо. Для этого он и затеял этот поход, чтобы потом вовремя уйти, сесть в Одессе на пароход и сладко жить где-нибудь в Париже. Эти картины - залог такой жизни. Картины и ящик икон.
Он был хитрец этот Григорий Куделин. Когда наделавший от испуга в штаны юнкер предложил ему сделку, он не убил, а выслушал. С улыбкой и вежливо. Узнал о коллекции, собранной сахарным магнатом Кутеповым и спрятанной в надёжном месте из опасения смуты. Юнкер был сыном Кутепова, знал место тайника и требовал взамен жизнь. Дурачок, он не знал, что никто не может что-то требовать от атамана. Куделин показал ему, что бывает, когда человека сажают на кол. Юнкер всё рассказал и получил пулю в лоб, а с ней и вечную жизнь. Он был милосерден этот Григорий Куделин.
Двадцать две картины, тщательно упакованные, лежали стопкой перед ним. Чуть поодаль старик, слишком глупый, так и умерший с надеждой на лице. В соседней комнате умирала невестка, жена юнкера. Она была хороша, и в другое время атаман бы воспользовался ею. Но когда речь шла о деньгах, он не обращал внимания на женщин. Потому что деньги - это всё: и женщины, и власть, и достоинство, - всё. Приказал убрать труп старика, умылся и потребовал еды.
Он приказывал не бойцам. У каждого в Дикой дивизии было оружие и никто бы не простил унижения. Он приказывал перепуганной служанке, толстой женщине с прожилистым лицом и белой рябью подбородков, полохливо выполняющей приказания. Он поел и завалился на большой кожаный диван, закурил. Служанка подала коньяк. Он любил кейф, этот Григорий Куделин. Мечтал о жизни в Париже, куда он обязательно попадёт. Сначала - белая громада корабля, волны, солнце и багаж. Потом - Париж. Особняк, девки, кабаре, казино. Когда нагуляется - женитьба. Естественно на красавице, желательно с титулом, карты по вечерам, хорошее вино, деликатесы, тихая жизнь, тихая смерть, приличное кладбище. Он был не жаден этот Григорий Куделин. Он упустил возможность владеть миром, но он не жаден.
И снова заболело сердце, атаман заскрежетал зубами. Его обманули, его, всю жизнь обманывавшего! И этот обман самый большой обман в мире. Потому что он упустил мир, мог бы править миром, но его обманули. И он теперь рыскает по свету из-за каких-то копеек, когда у него в руках были тысячи.
Атаман вскочил, он не мог спокойно вспоминать об этом, он зверел, приходил в ярость, он хотел крови, чтобы забыть, как обманули его, Григория Куделина, атамана Дикой дивизии. В ярости пустил он тогда на убой тех чёртовых деникинцев - целый полк, сдавшийся накануне. Он дал им несколько минут, чтобы убежать, а потом спустил на них всю дивизию. Запах крови повеял над степью, этот запах пьянил и возбуждал. Атаман несся впереди, настигал парализованных страхом солдат и рубил, рубил, рубил, чувствую дикий восторг и первобытную радость. Ночь стала солёной на вкус и красного цвета. Великая ночь.
Теперь он тоже хотел убивать, хотел крови, чтобы захмелеть и забыться. С этим он шёл в город - чтобы убивать. Позади охрана. Убийцы. У всех в дивизии руки в крови, но эти в крови по уши. Один из них вырезал собственную семью - и его только зауважали. Они были самые дикие в Дикой дивизии. У них не было хуторов в жирноземных степях, не было крепких домов, окруженных саженными заборами. Они воевали не для грабежа, а для убийства, своего любимого дела. В дивизии их ненавидели, поэтому он взял их в охрану. Те, кого ненавидят, не предают. Если бы не он, их бы давно убили. Но сейчас хотел убивать он, и какой-то старушки, выглянувшей из окна, было мало. Он хотел моря крови, он кипел от ярости, он был настоящий демон этот Григорий Куделин.
Возле здания городской управы раскинулся большой пустырь, густо заросший лопухами и прочим сорняковым разнотравьем. Несколько раз здесь пытались сделать сквер, но только канавы, наполовину заполненные гнилой водой, да череда засохших саженцев напоминали о благих намерениях. Теперь здесь собирались расстреливать. Под стеной недостроенной беседки сидело семь избитых мужчин. С них сняли даже исподнее. Дикая дивизия веселилась, хотел веселиться и атаман.
-А ну, ставь сволоту! Да лицом сюда, чтоб видели, как мы им хрены поотстреливаем! Кто такие?
Атаман ждал ответа, чтобы заткнуть говорящего пулей, но все молчали. Куделин вдруг почувствовал, как громко застучало сердце и пот выступил на лбу. Атаман смотрел на одного из семи.
-Попался, гад!
Это был рёв. Атаман подскочил и стал бить худого мужичка. Кулаком, рукоятью, ногами. Бил остервенело, пока злость не прошла. Улыбнулся, стало весело. Нашел! Он снова сможет стать великим, мир у его ног! Почти полгода он выл, на его локтях появились незаживающие раны от укусов, и вот судьба улыбнулась ему.
-Пусть оденется, и тащите его в дом, остальных- в расход.
Атаман вспомнил одно местечко под Житомиром. Хижину старого еврея, то ли скорняка, то ли портного. Куделин самолично избил хозяина и обыскал всё жилище. Слышал, что старик был колдуном и знал будущее, но ничуть не боялся, потому что пистолет сильнее всякого колдовства. И быстрее. Атаман искал золото, говорили, будто старик научился переливать свинец. Но ничего не было в доме кроме горы старых книг и непонятного мусора. Григорий вытащил старика во двор и облил холодной водой.
-Ты у меня всё скажешь, морда жидовская!
Он был упорный этот Григорий Куделин. Он умел заставлять говорить людей, он любил правду и загонять иголки под ногти. Но старик оказался крепок. Не рассказал о золоте, зато трепал о каком-то будущем. Атамана было не провести, он знал, что золото- это самое лучшее будущее. Но что-то в словах старика было чудное и непонятное. Куделин приказал оставить пархатого и решил зайти ночью сам. Что за будущее такое, да и иголки могут подействовать лучше кованных сапог.
Ночью Куделин, словно тать, пробрался в хижину. Иголки не понадобились. Старик еле шевелил разбитыми губами, рассказывал. Есть деревянный футляр, оббитый кожей. Не свиной, телячьей. В футляре находится нечто, не имеющее формы. В этом нечто, обладая определённым умением можно увидеть будущее. Можно увидеть всё: и прошлое, и настоящее, и будущее, но люди ведь хотят только будущего. Старик говорил ещё много: о великих тайнах и священных книгах, о начале и конце, о причинах и следствиях. Атаман не слушал этот бред, всё, что нужно, он уже услышал. Он будет великим, человек знающий будущее - будет великим, будет властелином мира! Зная будущее, он возьмёт в руки настоящее. Он был умен этот Григорий Куделин. И когда почувствовал пистолет у затылка, то не стал дергаться. Он не хотел умирать в одном шаге от могущества. Он позволил себя связать, молча смотрел, как неизвестный шарил в груде хлама. Нашел футляр, приоткрыл его. Никакого свечения или звуков. Человек заворожено смотрел, потом закрыл футляр, поцеловал его и исчез в темноте. Но атаман успел разглядеть его в призрачном свете луны. Он был остроглаз, этот Григорий Куделин. И не собирался упускать власть над миром.
-Старик развяжи мне руки.
Старик улыбнулся.
-Развяжи мне руки!
Старик закрыл глаза.
-Я убью тебя!
Старик забормотал молитву.
-Я вырежу всё это замызганное местечко!
Тихий шелест слов, похожих на падающую листву.
-Старик, не заставляй меня кричать. Прибегут мои убийцы, они же снимут с тебя шкуру полосами.
-Нет, мне перережут горло.
-Что?
-Мне перережут горло.
-Кто?
-Твой охранник.
-Откуда ты знаешь?
-Мне известно будущее.
-Тебя зарежут, если я это прикажу.
-Меня зарежут вопреки твоему приказу.
-Дурак. Развяжи мне руки.
-Не могу.
-Почему?
-Тебя развяжут твои люди, а мне нужно просто сидеть и говорить с тобой.
-Зачем тебе это нужно?
-Такова судьба, это моё будущее. Иначе я бы не прервал молитву, чтобы говорить с гоим. Иначе я ничего не рассказал бы тебе о футляре. Но я видел своё будущее и в нём я рассказывал, прерывал молитву, должен был говорить эти слова и дожидаться ножа.
-Ты спятил старик.
-Я иду своей дорогой.
-Тебе не жаль своих соплеменников? Я ведь прикажу уничтожить их всех!
-Их судьба умереть сегодня.
-И ты не хочешь их спасти? Только развяжи мне руки!
-Только бог может спасать, я не бог, я не могу изменить судьбу.
-Ты дурак старик! Ты прожил жизнь и остался дураком!
-У каждого свой удел.
Атаман закричал. Он имел сильный голос этот Григорий Куделин. Его услышали, прибежали. Нож освободил атамана от веревок, а старика от мучений. Три дня вся Дикая дивизия прочесывала окрестности, три дня все старались найти человека с футляром и получить огромную награду от атамана, но человек исчез. Осталась только его фамилия- Шведков. Атаман чуть не сошел с ума, метался и убивал, не спал ночами, все видел, как уплывает из его рук власть над миром.
Сейчас атаман улыбался.
-Где футляр?
Он готовился пытать, ведь не так-то просто расстаться с могуществом. Но человек не стал упираться.
-Я его закопал.
-Где?
-Недалеко.
Через четверть часа футляр был уже в доме.
-Идите, развлекайтесь.
Охранники не двигались с места. И улыбались.
-Награда, мы же его поймали.
Атаман очень разозлился. Он не любил, когда его шантажировали. Но он умел сдерживать, когда нужно, свои чувства. Иначе давно бы лежать ему в сырой земле. Достал кисет с золотом.
-Вот, здесь хватит.
Они задумчиво изучали мешочек, потом хмыкнули и ушли. Куделин облегченно вздохнул. Он не был трус, он просто хотел жить этот Григорий Куделин. И он знал, кто умрет сегодня ночью. Собаку, огрызнувшуюся на хозяина, сразу же пристреливают. Но это потом. Есть дела поважнее. Запер тяжелую дубовую дверь на все засовы.
-Думал, не найду?
-Думал.
-Нашел. От меня не уйдешь.
Атаман сильно ударил прямо в лицо. Человек упал.
-Самый умный нашелся?
Бил ногами.
-Как я тебя ненавижу!
Он представлял сколько случайностей могли помешать ему найти футляр.
-Я тебя убью!
Не убил. Просто это стало неважно. Атаман взял в руки футляр, открыл. Нечто, неподдающееся описанию, было там. Любые слова могли быть сказаны об этом, но ни одно не описывало это. Это нельзя было охарактеризовать, оно было ни на что не похоже. Нельзя было сказать, что оно находилось в футляре. Футляр находился в нём. Футляр, дом, город, атаман, беглец, реки, поля, ВСЁ- всё, что было, есть и будет. Атаман сунул руку в футляр, но в нём уже были все руки мира. Его руки всегда были там, и сам он был там с рождения и до него.
-Я ничего не вижу.
Атаман поднял с пола Шведкова и обтёр с него кровь портьерой. Он был чистоплотен этот Григорий Куделин.
-Как этим пользоваться?
-Нужно сосредоточиться и ровно дышать.
-Что дальше?
-Дальше решить, что хочешь увидеть. И увидеть.
Атаман швырнул Шведкова обратно на пол.
-Дернешься - застрелю!
-Еще рано.
-Что рано?
-Ты застрелишь меня позже.
-Я тебя застрелю, когда захочу!
-Можешь называть это так.
-Что ты мелешь?
-Ты хочешь, когда тебе положено хотеть, нет, даже когда ты обязан хотеть.
-Я никому ничем не обязан и делаю то, что хочу, так что заткнись и не мешай!
Атаман усмирил дыхание и сосредоточился. Он долго смотрел в мельтешения, пока из них не появились картины жизни.
-Почему я не вижу себя через десять лет?
-Потому что тебя не будет через десять лет.
-То есть как?
-Завтра тебя расстреляют около той же стены, где чуть не расстреляли меня.
-И кто ж это меня расстреляют?
-ЧЕКА.
-Откуда они здесь возьмутся?
-Я точно не знаю, посмотри сам.
-Чёрт! Войдут завтра с севера, а эти идиоты все перепьются!
Атаман вскочил и бросился к двери, остановился.
-Вставай!
-Зачем?
-Я их встречу! Я всю эту шваль перестреляю! ****и красножопые!
-Успокойся, тебя завтра расстреляют.
-Никто меня не расстреляет, я буду расстреливать! Я теперь знаю будущее, я всех перешибу! Я теперь самый сильный, я стану императором мира, правителем, по сравнению с которым всякие там государи чепуха!
-Тебя завтра расстреляют.
-Да заткнись ты! Меня не смогут убить, ведь я знаю будущее!
-Но ты не можешь его изменить.
-Что ты сказал?
-Ты не можешь ничего сделать, чтобы изменить.
-Ты, значит, можешь, а я нет?
-Я тоже не могу. Никто не может. Я пытался. Я узнал, что ты убьешь меня в каком-то доме, и я убежал на север. Здесь, в этих болотах, ты не должен был меня найти. Я посмотрел будущее, но оно ничуть не изменилось. Ты всё равно убивал меня. Я очень четко видел, как ты стреляешь в меня. Тогда я решил схитрить. В будущем я видел, как ты убиваешь меня и у меня все десять пальцев.
-Причём тут пальцы?
-Притом, что в будущем умирал некто с десятью пальцами. Я отрубил себе палец, вот на левой руке. Я бросил палец в огонь. Я радовался, как ребенок, ведь умирал от твоей пули не я, а какой-то десятипалый. Я снова посмотрел в будущее и увидел, как ты убиваешь человека с девятью пальцами. Меня. Всё равно меня! Понимаешь? Может тебе удастся стоять перед ЧЕКА в штанах, может, нет, это зависит от тебя, но тебя обязательно расстреляют.
-Ты врешь сволочь! Просто ты дурак, ты не смог воспользоваться такой возможностью!
-Ну, воспользуйся ты.
-И воспользуюсь!
-Стреляй в колено.
-Откуда ты знаешь?
-Ты должен.
Выстрел. Черт, странно, он целился в бедро, а попал в колено, такого с ним ещё не бывало. Но нет времени раздумывать, он бросился на улицу, готовить Дикую дивизию к бою. Он бежал разбитыми пыльными улицами и видел, что дивизии нет. Толпа пьяных мужиков, большей частью спавших. Десятка людей хватит, чтоб перекоцать всё его воинство и он не может ничего поделать. Кричал, матерился, стрелял, но без толку. Дивизия, напившись крови, залегла отдыхать после трудного похода и её было не поднять.
Но не таков был Григорий Куделин, чтоб сдаваться. Выход есть, нужно его найти. Пошел домой. По дороге встретил охранников. Один отрывал курицам головы, другие кого-то резали, какой-то хрипящий обрубок. Стрелял с двух рук, охрана рухнула, заливаясь кровью. Атаман даже не стал искать кисет с золотом. Он очень не любил, когда ему угрожали, когда заставляли его чувствовать страх. Он добил изувеченных. Он был милосерден этот Григорий Куделин.
План созрел. Бежать из города. Всё забрать и бежать. Вернулся в дом. Шведков монотонно выл в луже крови.
-Не вой.
-Не могу, должен!
-Что должен?
-Выть, это моё будущее.
-Так ты воешь из-за того, что знаешь будущее?
-Вроде того.
-Не из-за боли?
-Из-за боли, но ведь можно кричать, хрипеть, стонать, а я вою.
-Дурак. Ладно, вой себе на здоровье, я уезжаю.
-На мосту тебя схватит разъезд красных. Картины отберут, а тебя поставят к стенке.
-Откуда знаешь про картины?
-Я смотрел твоё будущее.
-Ты брешешь.
-Хочешь, проверь.
Атаман сел, заглянул в футляр, тяжело вздохнул и захлопнул крышку.
-Значит, мне не убежать?
-Нет. Тебя расстреляют завтра утром.
-А это, в футляре, не может ошибаться?
-Оно ничего не может, оно просто есть. Оно всё и вся. И этого достаточно.
-Но на какой хрен оно тогда нужно?
-Оно просто существует, оно вне нужно или не нужно. Это мир, это всё. Человеку нужно зачем-то жить, он песчинка. Миру ничего не нужно
-Но кто-то же засунул это в ящик. Значит, этим можно как-то управлять.
-Никто не засовывал это в футляр. Это не в футляре, все мы и футляр в этом. Футляр просто окошко, даже не окошко, а рама.
-Но к чему оно, это окошко?
-Человек должен искать свой смысл. С окошка хватит и того, что оно есть.
-Я думал в нём сила.
-Там силы нет. Это просто открывает глаза, но руки твои по-прежнему связаны. Все, кто владел этим футляром, думали, что приобретут великую свободу, но вместо этого попали в страшное рабство. Их глаза открылись, и они увидели, что человек несвободен, что все делаемое людьми, это не их воля, а их покорность. Они просто идут по своему пути. Только большинство не знает об этом. Они думают, что свободны, вольны делать, что пожелают, но они лишь тени, исправно повторяющие движения неких первичных. Эти первичные и есть судьба. То, что я сейчас говорю, тоже лишь отзвук беседы, запечатленной в этом. Мы тени, тень не может, тень должна.
-Откуда ты знаешь всё это?
-Судьба. То, что я узнаю об этом, буду стремиться к нему, загляну в будущее и умру, уже было в этом ещё, когда меня не было, и будет, когда черви, съевшие меня, станут травой. Я шел по пути, предназначенному мне, ты шел по своему. Наша встреча уже была и еще будет. Ты уже убивал меня и еще убьешь. Тебя уже расстреливали и ещё расстреляют.
-Это что же я всё время буду родиться, расти, командовать Дикой дивизией и гибнуть под пулями?
-Да.
-Значит, один проживет свой век в тепле, в добре и будет всегда так жить, а в меня всё пули будут всаживать?
-Я не знаю точно, но мне кажется, что каждый проживает бесконечное число раз бесконечное число жизней. Когда-то я буду тобой и убью тебя, когда-то я буду твоим головорезом и ты разворотишь мне затылок. Ещё когда-то мы будем двумя пескарями, весело снующими в песке. Мы будем родителями, друзьями, врагами, возлюбленными, вовсе незнакомыми людьми и не людьми. Мы будем всем, может мы даже есть всё.
-Мне плевать на всё! Мне важно, что завтра меня расстреляют!
-А сегодня ты убьёшь меня.
-На тебя мне плевать! Я не верю, что погибну!
Он не хотел умирать этот Григорий Куделин.
-Значит это твоя судьба, не верить до самой смерти. Видеть, как задымились винтовки красноармейцев и не верить.
-Да пошел ты со своей судьбой! По-моему будет, не умру! Возьму вот и не убью тебя.
-Ты убьешь меня.
-Вот и нет! Ничто меня не заставит убить тебя, во всяком случае сегодня. Ты останешься жить, а значит, это, в футляре, будет врать, когда покажет твое убийство. Если хоть одно враньё, то и всё остальное враньё и чепуха. Всё полетит вверх тормашками. Вот как всё просто! Ты остаешься жить, а это становиться из будущего враньём! Черт с ним с будущим, зато я останусь жить! Я сейчас запрягаю лошадей и уеду отсюда вместе с картинами и иконами. А ты останешься здесь болтать об этой чепухе, ты будешь живой и я буду живой! Каково!
-А я ведь умру и так.
-Умирай, я то тебя не убивал!
-Убивал. Я истеку кровью, а стрелял ты.
-Ты же говорил о другой смерти, быстрой?
-Ну, мелочи могут меняться, я же говорил.
-Чёрт!
Атаман куда-то убежал. Вернулся с порванной на бинты простыней.
-Я тебя перевяжу и ты будешь жить. Я не дам тебе умереть! Дела! Я убил столько народа, а теперь беспокоюсь за жизнь какой-то сволочи.
-Ты всего лишь идёшь своей дорогой.
-Чепуха! Я иду, как хочу и куда хочу! Хочу дорогой, а хочу полем! Я обману судьбу, я плюну ей в глаз!
-Если ты и плюнешь судьбе в глаз, то это будет твоя судьба.
-Приподнимись. Сейчас замотаю тебя, и никуда ты не денешься.
-Помнишь того старика?
-Какого?
-Хозяина футляра.
-А того жидка, помню. Вроде тебя болтун был.
-Представляешь, как он мучался.
-Ничего он не мучился, чиканули по горлу и полетела душа в рай. А что били, так кого ж не били.
-Я не о том. Он ведь всё давно знал.
-Что всё?
-Всё. Знал, что на старость будут его топтать сапогами и резать горло. Знал и жил. Знал, что его сына поднимут на пиках. Знал и растил его и любил. Знал, что его внучку, радость души, свет мира, будут насиловать твои сволочи. Всё знал и с этим жил многие годы.
-Дурак! Тряпка и дурак! Чтобы жить нужно уметь, обманывать судьбу! Так сейчас завяжем.
-Он молился, работал, ел, целовал внучку и знал свою и их участь.
-Холуй! Трус! А ты дурак! Нашел куда бежать. В Америку надо было, там бы я тебя точно не нашел. Вы не захотели поработать головой, чтобы спастись. А теперь воешь. Раньше надо было думать!
-Футляр это проклятье, от которого никому не убежать. Футляр крест, но мало у кого хватило сил достойно с ним взойти на гору. Иисус нес этот футляр на Голгофу, он взял на себя все страдания, он закрыл футляр, чтобы никто больше не страдал из-за него. Но бесы или люди снова открыли футляр и пустили его сеять мучения. Ты мучаешься день, я несколько месяцев, а тот старик почти всю жизнь. Он купил футляр в молодости на распродаже. И многие годы жил, зная всё, мучился, но не отчаялся, прошел свой путь, испил свою чашу.
-Прошел, прошел, врешь ты всё. Это я уже понял. Если судьба, так и не мог старик отчаяться, потому что в судьбе у него такого нету. Жил себе, думал, чувствовал, что положено, и всё. Нет тут ничего такого, чем ты восхищаешься. Это если по-твоему, судьба. А если по-моему, по-настоящему, то дураки вы оба. Бороться нужно было, драться до последнего, землю грызть зубами и получилось бы. Но вы слабаки, вы всегда только терпели, вы слуги жизни, а мы хозяева. Я обманул судьбу, потому что хитрый, потому что жизнь предназначена для меня, я взял её как дешевую ****ь, силой и моя воля! Так то надо жить, а не слюни пускать! Не бывать такому, чтобы Григорий Куделин испугался какого то жидовского ящика! Это для слабаков. Всё, завязал я, кровь идти перестала, будешь жить. Вот уж не думал, что оставлю тебя в живых, так мечтал помучить, показать тебе ад. Сколько месяцев только и мечтал как буду тебя убивать, а оставляю живым.
-Я мёртв.
-Жив ты и поживёшь ещё.
-Мертв, мёртв!
-Нет!
-Да!
Шведков рванулся, неожиданно и сильно. Свалил сидящего атамана, на пол и стал душить. Клокочущее горло, тяжелые хрипы. Борьба, выстрел. Шведков обмяк, атаман сбросил его на пол и вскочил. Шведков смеялся, хоть трудно смеяться человеку с простреленным животом.
-Я уж испугался было, что действительно уйдешь, а я живой буду.
Атаман задыхался. Он отбросил дымящийся пистолет и схватил Шведкова за грудки, он был взбешен.
-Скотина! Зачем ты это сделал? Мог ведь жить!
-Это моя судьба.
-Сука! Ты ведь мог жить! Насрать на судьбу!
-Судьбу нужно исполнять.
-Кому нужно?
-Мне.
-Но ты ведь не должен был вот так на меня бросаться!
-Не должен. Но если бы я не бросился, то ты не убил бы меня, а моя судьба быть сегодня застреленным, я не хочу нарушать судьбу.
-Почему?
-Если бы я не погиб, то всё бы сломалось, всё нарушилось, весь миропорядок. Не мне его нарушать.
-Мог жить!
-Я должен был умереть.
-Ну так сдохни ****ь!
Атаман взял пистолет и выпустил в Шведкова все оставшиеся пули. Сел на диван и обхватил голову руками. Он нервничал, слишком многое свалилось на него за этот день. Нужно успокоиться и решить, что делать, он ведь хитёр, он ведь Куделин. Дело жизни и смерти. Нужно бежать, дивизию уже не поднять. Чёрт с ней. Бежать на юг. Трудно будет пробиться туда с картинами. Война: разъезды, посты, партизаны, банды. Поди прорвись сам.
Страшно, что умер Шведков, ведь всё пока сбывается, пока. Может действительно не уйти? Куделин гнал прочь такие мысли. Нужно быть уверенным, он хозяин. Заглянул в футляр. Полуразрушенная стенка красного кирпича, строй солдат, залп. Человек падает, он падает. Атаман садонул футляр со всей силы о пол. Футляр отлетел к стене. Куделин зло сплюнул и выбежал из дома. Вскоре подогнал повозку, запряженную добрыми лошадьми. Погрузил картины, иконы, бросил пулемет и ящик с гранатами. Матерно выругался и огрел кнутом лошадей. Мчал по улицам, нещадно давя спящих бойцов, они всё равно считай дохлые, да и не важно. За ночь он уйдет далеко, так далеко, что его не успеют до завтра привезти в этот вонючий городок и расстрелять. В том и план. Он еще обманет судьбу плюнет в глаз, отымеет!
Атаман почувствовал прилив сил и уверенности. Он спасется, он уйдет! Париж, рестораны, девки, сытая, довольная жизнь, всё это будет у него! Лежать на диване, курить дорогую сигару, под боком блондинистая сука, рядом бокал вина, и вспоминать былое. Тысячи вёрст бешеных скачек, битвы, резни, кровь и смерть. Дурачки и слабаки подохли, а он живой, он счастлив, он хозяин. Он вздыхает и улыбается, такова судьба. Его судьба. И патефон играет мелодию похожую на слегка взволнованное море. Иногда курнуть опиума.
Откуда взялась канава поперёк дороги непонятно. Куделин слишком задумался и не заметил её. Телега резко ковырнулась, завалилась на бок, еще несколько метров протащилась по дороге и остановилась. Атаман лежал под деревом, удар о которое остановил его полёт. Он был крепок этот Григорий Куделин, он не умёр, он быстро очнулся. И услышал чьи-то шепотки. Поднял голову - несколько мужиков торопливо рылись в повозке, уверенные, что ездок мёртв. Атаман начал стрелять. Двое упало, ещё двое бросились бежать. Куделин подбежал к повозке, схватил гранату и скосил убегавших. Сел на дорогу, скрученый сильной болью в левой руке. Не иначе как, сломал.

Куделин нашел в себе силы встать и осмотреться. Повозка была разбита напрочь. Картины от удара разложились по дороге, как большие карты. Стал собирать их и носить в кусты. Спрятать их здесь, запомнить место, позже вернуться. Когда позже, как вернуться? Куделин гнал от себя эти вопросы, зная неутешительный ответ. Но не мог он просто так бросить картины. Это же Париж, его Париж!
Складывал в какой то яме, сверху навалил веток. От дождей это не защитит, но что было  делать? Вернулся к повозке. Освободил из упряжи уцелевшую лошадь, искалеченную застрелил. Залез и поскакал. Быстро, хоть и страшно болела рука, но дыхание смерти позади было куда страшнее. Он уйдет, он выживет, он ведь Григорий Куделин. Пусть не Париж, не особняк и не рестораны. Маленький городок, где всё дешево и жизнь спокойна. Жизнь!
Мадам, вдова, недурно выглядит, владеет лавочкой. Вместе торгуют, вместе живут и долго проживут. Рука забивала все мысли. Больно. И пусть, пусть. Значит он живой, он с каждой минутой отдаляется от костлявой старушки. Он, Григорий Куделин, побеждает судьбу. Он всегда делал невозможное. Сбегал из самых строгих тюрем, уходил из хитрых ловушек, больше года командовал Дикой дивизией и вот победил судьбу! Отымел как последнюю ****ь! Он хитрец, он хозяин! На юге, в тайнике лежит золотишко и валюта, ещё кое-что при себе. На первое время хватит. Ну Гриша, ну жук! Он был сыном шлюхи и конокрада, а стал человеком, обманувшим судьбу!
Впереди показались всадники, несколько человек. Атаман бросил лошадь с дороги в кусты, но его уже заметили. Может в лесу, ему бы и удалось затеряться, но кусты и деревья кончились, впереди расстилалось поле. Куделин погнал лошадь вперёд, уже зная, что будет, но не веря. Лошадь подстрелили, атаман умело упал на землю, но сломанная рука не прощала даже умелых падений. Едва не потерял сознание, топот приближался. Вот они уже рядом, вскинул пистолет и тут же несколько пуль разнесли правую руку. Опытные попались бойцы, ждали подвоха.
Куделин понял, что конец. Футляр, судьба оказались сильнее. Значит всё-таки расстрел. Он так ослаб, что даже не было сил злиться. Его обыскали, взвалили поперёк коня и повезли куда-то. Кровь из раненной руки оставляла прерывистый след. Он наверняка умрёт, не доехав до города. Потерял сознание. Очнулся от холодной воды.
-Здравствуй Гриша. Узнаёшь?
Перед ним стоял Жныкин, красный командир. С ним ещё какие-то люди. Особенно приметный один, со щелью на лбу и сжатыми кулаками. В глазах у него только холод, зима в глазах.
-И знаете орлы кого вы изловили? Самого Гришу Куделина, атамана Дикой дивизии! Что ж это ты Гриша мотаешься по дорогам один да ещё на незаседланной лошади? Или погнали тебя твои головорезы?
-Везите в город.
-Это ещё зачем?
-Расстреливать.
-Что ты Гришаня, и не надейся даже на такую льготу. Ответишь ты за всех , кого убил.
-Я ведь офицерьё резал!
-И офицерья много, согласен. Это тебе зачтется, но ведь и нашего брата ой немало ты погубил. Помнишь морячков две сотни балтийских. Ведь золотые были ребята, а ты их порезал всех. Они ж за революцию, за счастье стеной были, а ты их в расход. Вот за них и будет тебе сейчас тошно.
-Меня чекисты должны в городе расстрелять.
-Нету тут братец никаких чекистов, они вперед  лезть боятся, всё по тылам больше чистят. И в город тебя никто не повезет. Здесь тебе кое-что устроим. Как ты любишь - на коле.
-А офицерьё?
-Если бы не офицерьё, то резали бы тебя на части, пока ты не закончился. А ну вкопать в землю кол хороший!
-Суки.
Стучал топор, рвали землю лопаты.
-Тебе здесь хорошо будет, раздольно. Вон березовая роща, речка недалеко, птички поют. Это тебе тоже за офицерьё послабление.
Куделин закрыл глаза. Но как же стена? Ведь должны были расстрелять, и в помине не было кола! Обманули! Страшная смерть. Уж лучше было сидеть в городе и ждать. Тогда бы только расстреляли. Эти не дадут просто умереть. Жныкин, чёртов морячок, как же его драли, сколько людей положили, а он выжил. Подкрался и скоро сплетет лапти Дикой дивизии. Плевать на дивизию, эти пьяные свиньи заслуживают смерти. Но почему он, Григорий Куделин, умный, хитрый, сильный, много повидавший, почему он должен умирать. Кто дал ему эту судьбу? Бог? Он ненавидел того, кто пишет судьбу, кто бы он ни был. Если бы смог достать, то сразу же пристрелил бы его. Потому что несправедливо, какое-то говно будет жить, а он, лучший, должен умереть. Неправильно!
Столб вставили в яму, засыпали землёй и трамбовали теперь прикладами.
-Хороший столб, Гриша. Как раз по тебе.
Жныкин будет жить, а он нет!
-Даю тебе три минуты, последних. Подумай, скажи, если будет что, или помолись. Перед смертью часто молятся. Минуту эти тебе из моего уважения. Хоть и сволочь ты, но боец изрядный, замечательный. Жаль не туда пошел ты, а то с тобой бы могли мы побыстрей счастье обустроить. Но уж не по нашему. Часы у меня трофейные, немецкие, точные, так что не обману. Вот, началось.
Весь отряд как-то затих. И всего то десятков семь-восемь. Как клопов могла их дивизия раздавить. Но спит дивизия, полумёртвым пьяным сном спит. И будет спать, пока не перебьют её. А он, атаман Григорий Куделин, уже на пороге смерти. Ему дана чепуха, уже меньше. Как быстро идет время, будто понёсшая лошадь. О чём думать перед смертью? Похожа была его жизнь. Сначала дела, бега от полиции, тюрьмы, снова дела. Потом походы, перестрелки, рубки. Что об этом вспоминать, всё на одно лицо. О мечтах ещё глупее вспоминать, не сбудутся они, сидеть ему на колу. Молиться? Зол был на бога за упорство в судьбе. Ну что ему стоило отступить, дать выжить, он бы пудовые свечи в благодарность бы ставил. Нет же уперся, старый дурак, ни в какую. Ну и пошел куда подальше! Что ж делать? Время уходит, его жизнь уходит, навсегда уходит, умрет он. Лежит атаман смотрит в небо в последний раз. И травы запах в последний раз, дышит последние разы, всё послед нее! Глянул на часы Жныкин, хмыкнул. Всё.
-Застрели!
Подняли его и опустили на кол. Сантиметр за сантиметром оседал он воя от боли. Потом хрипел, через несколько минут затих.
-Получил своё. Теперь и с дивизией так же, хана им. Поехали, Хребто, счастье строить.
Отряд зарысил по проселку к городу. Среди белых березок и зеленной травы остался кол. На нём был бывший атаман Дикой дивизии. Он был похож на ободранного цыплёнка, этот Григорий Куделин, цыплёнка насаженного на вертел. И первые мухи уже садились на пятна крови. Пока ещё боязливо, пока ещё осторожничая.