И дыхание этих коридоров и комнат, где мы были, и где нас не было – дыхание тех комнат, которые навсегда останутся для нас загадкой; и их кашель, ночной кашель комнат – знаешь, ночью, двери комнат беспорядочно открываются, хлопают, сбрасывая свои тяжелые перья, хрипло выкрикивают слова, бросают на съедение проржавевших замочных скважин свои реплики, но мы не слышим их, нас связывает сон. Вход и выход для выдохов и вдохов; мы выходим, и полотна, настенные, и часы, пульсирующие, провожают нас в это мгновение, глядят нам вслед, отправляют нас в это падение, ночное падение, мы падаем, засыпаем – знаешь, можно заснуть и не проснуться; нам расскажет остывшая лампа, нам расскажет надкушенное яблоко – нам с тобой, так тихо, как если бы мы тоже научились когда-нибудь говорить и заговорили бы, и рассказали бы друг другу об этом.
Лампа
«Я лампа, у меня стеклянное сердце, внутри моего сердца костер: если однажды перегорю, если однажды замкнёт, если однажды прервётся мое горение – ты останешься без света, безо всякой надежды увидеть этой ночью лица друг друга не разглядеть, не разобрать, на детали, знакомые и неизвестные».
Знаешь, некоторые детали твоего лица для меня загадка, как если ты смотришь в небо, или на меня, или когда я – в небе, и ты продолжаешь на меня смотреть, наблюдать за мной, ты смотришь на меня, когда я молчу, ты смотришь на меня, даже когда меня нет рядом, меня нет рядом – не включай свет, меня всё равно нет рядом, а тебя нет со мной, и нет огня в стеклянном сердце этой уже обледенелой лампы.
«Я рядом, я лампа, я разделяю границей влюбленных, стеной, я разделяю границы светом, что льется из сердца моего, стеклянного. Говорят, я не одушевлена. Не верь – по мне, током, электричеством, проходят желанья и страхи, надежды и дрожь, и руки мои, мой шнур – удавкой станет для тех, кто останется в этой темноте сегодня ночью, сегодня ночью притронься ко мне, забудь о любимой, я подарю тебе мотыльков, что кружат и пытаются достучаться до моего стеклянного сердца, они любят меня, так пусть они будут и с тобой».
Знаешь, некоторые твои желания навсегда останутся для меня загадкой. Чего ты хочешь? Хочешь, я разобью эту высокомерную лампу, которая даже не светит, не греет, которая по ночам пугает тебя, которая так неуместна посреди дыхания этих комнат – она заполняет твой взгляд опасеньем, так давай же избавимся от неё, милая, скажи мне, ответь, почему же ты молчишь, почему я тебя не слышу, почему я не чувствую твоего дыхания, почему я не могу прикоснуться к тебе, почему я не вижу тебя нет рядом почему же тебя нет –
Рядом со мной, так близко, что можно было наблюдать за тобой всю ночь, так, чтобы можно было видеть, как стекает с твоих губ яблочный сок, когда надкусываешь ты это яблоко приснится тебе, когда бы я был бы рядом, около, с тобой, у изголовья –
Я – у изголовья своей собственной тени. Я пытаюсь разглядеть её лицо, я прикладываю к этому столько сил, но внешность моей тени остается для меня загадкой. Она неподвижна; моя тень спит.
Яблоко
Я – акварельным яблоком, сорвусь с глубины кроны,
проломив сухую жесть крыши;
упав в залах просторных, что в себе прячут букеты твоих мыслей.
Я замру на душистых коврах, разомкнув свои яблочные, сочные губы,
от удивленья
от восхищенья, в ожиданье тебя, когда –
Когда восхищенно вдохнет тебя зала – ты подойдешь,
присядешь ко мне, поднимешь меня на ладони,
в воздух подбросишь.
Надкусишь.
И маслом у кисти смолкает наш май неумело.
Съешь меня, я - яблоко; я хочу исчезнуть без остатка.
Тени утренние, дневные и вечерние
Тень разбуженного внезапно кота, еще спящая, в отличие от самого кота, изумленно вытаращившего на нее огромные глаза – те глаза, в которых засыпает каждую ночь небесный месяц.
Тень полупустой кофейной банки, источающая аромат самого кофе и тень этого аромата, упавшая на блюдце – блюдце, чья тень на скатерти, а тень скатерти уже уползает в щель под дверью. Не упустите её, - и кот хватает её за край когтями; довольно улыбается – кот, в чьих глазах засыпает каждую ночь небесный месяц.
Тень Солнца – весь наш мир, так удобно расположившийся этим жарким полуднем у наших рук, на нашем столе. Тень солнца, весь мир на столе, не задень, не сломай, будь осторожен к деталям.
Я закрою глаза и услышу тебя, твой голос.
Я открою глаза – ты мне расскажешь, как же темно в мире,
Глаза которого прикрыты ладонями.
Сегодня ты пахнешь яблочным соком, сегодня я слышу твой голос.
Сегодня ты говоришь мне о чем-то, я продолжаю открывать глаза;
Открывать, закрывать и слышать тебя.
Ты стоишь напротив меня; напротив тебя – я. И воздух, остывший,
Пронизан сухожилиями твоего тихого голоса.
И стих слуха яблонь, усохших – освободившихся от своего сока.
Что изменилось в городе за два дня моего отсутствия
На моей любимой тихой улице установили новые фонари. Фонари нашептывают прохожим тени и тени меняются в зависимости от тональности их голоса, от дуновения ветра, от поведения веток тополей над ними, от поведения твоих глаз и гибкости пальцев – сегодня ты мне что-то рассказываешь; рассказываешь, что было бы, если бы на моей любимой тихой улице так и не появились эти прекрасные новые фонари и их тени.
У ресторана на пылающем перекрестке вычурная ограда. У моста, что приходится этой улице правой рукой – тысяча одуванчиков. Под мостом отремонтированная, окрепшая железная дорога, по которой игрушечным поездом увозят от кого-то детство. Своё ты спрятала в старой маминой шкатулке – тебе нечего боятся, там его никто не найдёт, никто не посмеет отнять его у тебя; но сможешь ли ты сама вернуть его себе?
Я еду в автобусе, моё кресло у окна, а в окно бьётся бабочка с жестяными крыльями. Пассажиры приобретают билеты, пассажиры избавляются от них. Пассажиры интересуются следующей остановкой, пассажиры – это все те, кто едет в этом автобусе, в том числе и я.
За моим окном недожаренный город; который сегодня так похож на меня, что иногда я даже путаю его с самим собой, это удивительно. Мимо проносятся дома и проглоченные ими этажи. Мимо проносятся столбы и пришпиленные ими дороги. Деревья и протараненные ими тротуары. Парк и люди, что душат этот парк сором. Автомобили, заставляющие вращаться город вокруг своей оси, и, наверное, это правильно, и так надо – иначе город остановится, иначе город прекратит свое движение, прекратит пылать, гореть, распространять и подавлять в себе запахи и тайны, секреты по почтовым ящикам своих подъездов, прекратит биться в окно бабочка, своими жестяными крыльями оставляя на окне царапины, что мешают сегодня взгляду, занимательному процессу наблюдения за этим огромным недожаренным городом.
Меня не было в городе два дня. Меня не было в нём. Я не чувствовал себя его частью, не замечал свои одежды и волосы опаленными его тяжелыми огнями; не замечал на своей коже крючки его крикливых сквозняков и пристальных взглядов автомобильных фар, светофоров, параноидально расчерчивающих траектории движения людского потока, не ощущал себя в потоке, не был среди людей этого потока, не представлял, не видел себя нечаянным прохожим, черты лица которого едва ли останутся в памяти при столкновении – если вдруг, внезапно, столкнетесь со мной плечами, если смахнете лихорадочно с ушибленного места пыль ненужной встречи – забудьте обо мне, и я забуду о вас, мы всего лишь прохожие, мы всего лишь живём с вами в одном и том же недожаренном городе, на одном и том же выразительном жесте улицы, и мне так занятно ощущать себя на вашем месте. И вот я уже попался в капкан парапета, и он ведёт меня вдоль себя, не выпуская из своих ледяных каменных объятий. Я двигаюсь и чувствую смех приближающегося дождя; столь нежеланного мною сегодня, сейчас; мне кажется, дождь свалит меня, у меня не хватит сил, чтобы найти в себе хотя бы одну причину скрыться от него; и эта бабочка с жестяными крыльями, уже ослабевшая, замершая на искривленном леднике подоконника.
Ночные тени
Сегодня их две: моя и моего желания видеть тебя рядом.
Гербарий теней
Я вернулся в город и привёз с собой несколько наиболее ценных для меня теней. Меня греют этим холодным утром воспоминания, старые, нуждающиеся в чистке и латании, и совсем молодые – как я попал вчера под дождь, как он проглотил меня, стянув на мне тугую паутину одежды. Как я сбежал от парапета, сбежал с набережной, хоть она и звала меня, тянула к себе за руку, охватив браслетом портовых цепей кисть – набережная произносила твое имя, но я уже давно не верю тем, кто его произносит; она твердила его, она просила меня вернуться; но дождь внезапно ослеп, опустился бессильно под землю. Я не вернулся, не обернулся ни разу.
Наша с тобой последняя встреча состоялась в прошлом месяце. А неделю назад я заметил тебя проглоченной подземным переходом. Ты прошла мимо цветочных лотков, и тени продажных цветов ласкали твои ноги. Я не попал на маковое поле твоего теплого взгляда – ты меня не заметила, я скрылся за телами, растаял. Я видел тебя. В один лишь миг во мне всё обледенело, затянуло горло, рванул кашель. Я опустился на землю; я видел тебя, твою тень и её контуры – сквозь пестрые сгустки полиэтилена, накрашенных лиц и стягивающей подземной духоты.
Наша с тобой последняя встреча всё еще царапает меня, оседает во мне пыльными комками. Мы учились быть непохожими друг на друга, мы хотели быть всегда вместе, воедино, но наши тени – они проиграли нас друг другу и теперь я могу лишь вспоминать, снова и снова погружаясь в то сумрачное присутствие тебя, где ты жалуешься мне на лампу на ночном столике, на успевшее за несколько минут проржаветь насквозь яблоко, на плохой сон, на кота – ведь это он виноват в том, что тебе приснился этот сон, говоришь ты мне, а я стою в дверях, я продолжаю считать наши двери, комнаты, и эти коридоры, по которым эхом, бисером, бесчисленными нежными прикосновениями тянется наша призрачная тайна; тайна нашего единения. Тогда я часто думал о том, как может обернуться для меня потеря тебя, твоего тонкого молчания, желаний, тонущих в зените распадающегося солнца, чьи лучи пронизывают ветви твоих теплых рук. Я стараюсь вернуть всё то, что возникало в моменты, когда ты была рядом; эти мельчайшие детали мира, стягивающего меня сейчас тугим кольцом, детали, сотканные твоей рукой, невзначай, они словно окутывали нас, возникая ниоткуда, рождаясь в том облаке, что накрывало меня, когда ты была ближе; ближе, ещё ближе, совсем рядом и я чувствую твое дыхание, слушаю и замираю; эти прикосновения комнат; твои перчатки у двери, тяжелый шарф, таящий в себе симметричные лабиринты твоих ароматов, и эти ароматы уже сохранены мной, скрыты у окна, на подоконнике; на подоконнике ты оставляла два своих кольца, серебряных, тонких, и каждый раз, когда я подходил к окну, я замечал их, вскользь, на моем лице рождался очередной завиток улыбки – милая, ты опять их забудешь, забудешь на этом подоконнике, и зачем, почему ты снимаешь их всякий раз, придя ко мне, избавляешь пальцы от вкраплений блестящего, дабы в дальнейшем запамятовать, не забудь, не забудь это, не забудь ни единой детали наших редких встреч, я прошу тебя об этом, ведь если ты забудешь, то я потеряю всё – если бы ты знала, как тешит, ласкает меня одна только мысль, что ты хоть о чём-то, что было с нами, ещё помнишь, но, бог мой, ведь ты такая забывчивая – ты бросала свои серебряные кольца на подоконнике, а я, что тебе я.
Очертания твоей тени повсюду при мне, в памяти. Я прислушиваюсь к каждому изгибу твоего профиля – на пыльной стене, охваченной дрожащей трещиной. Я прислушиваюсь к твоему шепоту, к яблочному стону в твоих руках, когда оно уже изнемогает на ладони, рассыпается на сотни оттенков, играющих в воздухе и разлетающихся в стороны – ты взглянешь на меня, ты сядешь ближе и в тот самый момент, когда я перестану читать вслух, а сегодня я читаю вслух, ты спросишь меня, ты задашь мне вопрос, и я долго буду искать ответ.
Я читаю тебе вслух, но отчетливо осознаю тот факт, что тебя нет рядом, как это ужасно, и как ужасно будет позже, когда эти бумажные листы кончатся, прекратят подсказывать слова, знаки, когда мне нужно будет остановиться и я услышу только тишину, и ничего больше, но я продолжаю читать, читать для тебя, я знаю, ты слышишь меня, я знаю, ты наблюдаешь за моими губами, за каждым словом, что срывается с моих губ. Не дай мне замолкнуть, не дай мне остановиться сегодня вечером я могу читать для тебя вслух столько, сколько ты пожелаешь, я расскажу тебе о том, как часто ты встречаешься мне, как часто я вижу тебя в глазах людей, в криках птиц, в их полетах и падениях, падениях и снах, в этих полуночных восхождениях, где теряешь себя, а под утро и сам сон, где ты, у реки, или река – с тобой, а я далеко, или река далеко, а я – рядом, или я – река, а ты далеко, и я стремлюсь к тебе, перебираю блики рыбьих спин, тянусь к луне, которая еще дальше, чем я и ты, или ты – луна, но я река и мне до тебя еще дальше, чем до утра, где весь этот сон уже забылся, иссох, испарился, стал одной из нескольких теней, которые я привёз сегодня в город. Не дай мне замолкнуть, и я продолжу, не дай мне замолкнуть и молчание, это насилующее молчание коридоров, комнат, запертых и раскрытых нараспашку дверей, не охватит меня, не накроет глаза густой пеленой, глаза – ты смотришь мне в глаза, когда я читаю вслух, сегодня я читаю вслух, не навреди, не сделай мне больно, затянув пояса, щелкнув щеколдой на двери, замком, засовом, озверевшим сторожем, который не выпустит меня и не даст мне побежать за тобой, если ты всё-таки уйдешь, ты всё-таки уйдешь, ты всё-таки ушла, тебя всё-таки нет, а сторож, он глядит на меня и мое тело покрывается дрожью, как если бы тишина – это кромешная тьма и свет потерян, потерян на невидимых горизонтах этих стен, в коридорах и комнатах, включатель, что позволяет вздохнуть, выдохнуть, увидеть, где вход, увидеть, где выход – где выход, там и ты, а я – здесь, а ты уже так далеко, что и не слышно тебе, наверное, что я читаю вслух, сегодня я читаю вслух для тебя, ты знаешь, это просто – услышать, как ты внимательно вглядываешься в каждый звук, извлекаемый мною из этих листов бумаги, листков, листьев, лепестков, нежных, хранящих твое внимание, где ты слышишь, где ты – слушаешь, ведь ты слушаешь меня, ведь ты меня слышишь.
Карта твоей тени
Я собираю все тени воедино. Все те тени, что я собрал за два дня моего отсутствия в городе – они передо мной. В моей руке игла с тонкой нитью твоих нежных взглядов, улыбок, прикосновений – я сшиваю тени воедино.
За моим окном ревёт перекрёсток. Пылает огнями город, давясь на поворотах, душит жителей своих, неуклюжих, тех, кто не успевает.
Я исколол себе пальцы, на тени падают капельки яблочного сока, все эти тени – это самое дорогое, что у меня есть.
Несколько утренних теней, дневных и вечерних, а также ночные тени.
Я помню тебя, я тебя помню так, как если бы ты вышла секунду назад, растаяла на мгновение в одном из этих коридоров, оставила мне несколько вздрагиваний секундной стрелки, что чертит сейчас свои круги, новые паутины, дрожит, как вышла бы ты налить лунного молока коту, чья тень уже пробита иглой, уже запачкана тремя темными красными каплями, и кот плачет – он ведь всё видит, в его глазах засыпает каждую ночь небесный месяц.
Я помню тебя – каждую черту лица, твоего лица, такого ясного, нежного. Я знаю изгибы твоего тела, его сомнения, его уверенность. То, когда он говорит правду и когда лжёт. Карта твоего тела, его атлас, написанный мною, сейчас в моих руках. И именно за ним я наблюдаю, сшивая все эти драгоценные тени воедино.
Я шью твою тень. Тень твоего тела, тень тебя; твою тень. Она будет рядом, я буду глядеть на неё и думать, что я счастлив. Счастлив замерзнуть этим майским вечером, счастлив остаться посреди этих комнат и бьющихся дверей, где память, мембраной, давящей на слух, не даёт сделать глубокий вдох.
Словно ты пожелала остаться в темноте
Вокруг меня не осталось ни единой тени. Как если бы ты прошептала выключить свет, и всё бы растворилось, осело в испарине у ног, и не осталось не единой тени, кроме твоей. Она – точная копия тебя; со спокойными глазами, ямкой на подбородке, с собранными в единое русло волосами, с тонкими руками, изгибом спины, наклоном головы и ты вдруг замолкаешь; и я чувствую себя так неловко, произнося сейчас эти слова, читая вслух, сегодня я читал вслух, но этот взгляд, он заставляет меня остановиться и я не могу ему перечить, я замолкаю, как если вдруг птица наконец отыскала на горизонте свой дом, и твоя тень так прекрасна сегодня ночью, что я забываю о том, что не осталось вокруг ни одной тени, забываю о том, что это всего лишь тень; нет-нет, это твоя тень и это так много, как если бы свет так более и не появился вовсе.
(2002)