Вечники роман, часть 3-я Мастерская дьявола

Мастерская дьявола
(часть третья).
-Про то, что наши предки были ростом пятьдесят метров, люди деградировали до обезьян, асуры жили на Земле в летающих городах, что часть венерианцев после ядерного удара переселилась на Землю, чтобы провоцировать войны и закрывать наши космические программы.
-Вы что, Верагуа, мне тут рассказываете?
-Передаю содержание.
Я подёрнул плечом.
-А есть доказательства? – полюбопытствовал я. – Или это очередные сновидения, наплыв фантазий, как у Даниила Андреева, когда он описывает разные демонические миры?
-Шемшук утверждает, что у него имеются геологические данные.
-Какие? Географические?
-Нет, геологические. От геологии.
-А что за геология?
-Геология, - мрачно сказал Верагуа, - наука о составе, строении, истории развития земной коры и более глубоких недр Земли, а также о размещении в земной коре полезных ископаемых, с геологией тесно связана палеонтология.
-Ну и о чём говорят геологические данные пермского биолога?
-По его геологическим данным, асуры погибли 25-35 тысяч лет назад во время огненной катастрофы.
-Они сгорели?
-Вероятно. Ибо ядерный гриб имеет температуру 5 тысяч градусов по Цельсию.
-Остались следы ядерного взрыва?
-Шемшук утверждает, что есть несколько свидетельств такого ядерного взрыва: тектит, уровень углекислого газа в океане, полярные шапки на полюсах Земли, давление в пузырьках воздуха, которые образовались в янтаре.
-Тектит? Что за вещество?
-Тектит – небольшой оплавленный кусок природного стекла чёрного или тёмно-зелёного цвета; они образуют россыпи (поля рассеяния).
-С чем связано оплавление?
-По мнению учёных, тектиты, по-видимому, имеют космическое происхождение.
-Вот так так! Значит, это может быть следствием ядерного взрыва?
-Кто знает?
-А что в океане с уровнем углекислого газа?
-Его там в шестьдесят раз больше, чем в атмосфере.
-И что это нам даёт?
-Шемшук предполагает, на Земле был колоссальный пожар, и образовавшийся углекислый газ принял Мировой океан.
-И что?
-По рассчётам Шемшука выходит, чтобы получить такое количество углекислого газа, нужно сжечь углерода в 20 тысяч раз больше, чем находится в современной атмосфере; что если бы выделилась из такой огромной биосферы вся вода, то уровень Мирового океана поднялся бы на 70 метров. Он считает, что как раз подобное количество воды находится в полярных шапках полюсов Земли, что вся эта вода раньше текла в организмах животных и растений погибшей биосферы, что древняя биосфера по массе своей была в двадцать тысяч раз больше нашей, что в пустыне Гоби поэтому до сих пор сохранились грандиозные высохшие водные системы, что при таких размерах биосферы атмосферное давление должно составить 8-9 атмосфер, что давление в пузырьках воздуха, которые образовались в янтаре – окаменевшей смоле деревьев, равняется восьми атмосферам, что в связи с переменой атмосферного давления струсы и пингвины вдруг разучились летать, ибо гигантские птицы могут летать только в плотной атмосфере.
-Значит, ядерный удар был по нашей планете?
-Не знаю.
-Откуда ж его нанесли? С Венеры?
-Шемшук предполагает, что с Венеры.
-А жаль, - сказал я.
-Чего?
-Жаль, что такое вероятно. Получается, прав четырёхрукий пилот, хотя и без того понятно: программы запущены и они работают.
Верагуа искоса глянул на меня, точно хотел поправить, но передумал.
-Мы – плесень, - сказал я, - и нас уничтожают, как микробов под ногами. Жизнь подтверждает: программы работают. Гляньте, что делается: ураганы и прочие катаклизмы; горячие точки и локальные войны; народ отупевает от реформ и других демократических геноцидов; толпы протестуют и всё одно сидят без пенсий, зарплаты, детских пособий; преступность правит бал, а честный топится, вешается, стреляется! Что за время, когда смерть – подарок судьбы и выход из положения? Оглянитесь и скажите, где ваш Бог и в чём Его милосердие? Чего ждать и на что надеяться? Никому мы не нужны, поэтому нас, как плесень живой материи, нашими же руками уничтожают между делом.
Верагуа молчал и ошарашенно смотрел на меня.
-Не впадай в панику, - сказал он, сухо и твёрдо чеканя каждое слово. – Нечистая сила того только и добивается. В наше время границы между мирами размыты. Нечистая сила может вселиться в тело человека, ибо ей нужно материализоваться в нашем мире. Известно, что чёрт вылупляется из петушиного яйца, которое колдуны вынашивают под левой мышкой, либо из погибших душ некрешённых детей, самоубийц и тех, кто похищен нечистой силой. Здесь мы в городе мёртвых, то есть в месте, где из людей создаётся нечистая сила. Ещё не факт, что всё, сказанное нечистой силой, - правда. Ещё Ванга говорила о том, что на Земле до нас существовали глобальные цивилизации, что летающие тарелки прилетают с планеты Вамфим, которая третья с Земли. Возможно, теперь нечистая сила принимает облики инопланетян, биоандроидов. Раньше это были черти, лешие, кикиморы, анчутки, банники, богинки, волкодлаки, двоедушники, индрик-звери, мавки, ночницы, планетники, полевики, шуликуны. Теперь – вампиры, призраки, вервульфы, светящиеся точки, гуманоиды, экстрасенсы. Ещё в подземелье Трофиния (прозвище Зевса) обитали тени умерших, которые не могли покинуть Землю.
-Ну и что?
-А то, что это и был город мёртвых. Так что всё это было. Другое дело, кто такой пилот? Ты слышал о жвалофаге из цивилизации УН-22?
-Нет.
-Жвалофаг хитинопанцирный, экстрагуманоидный. Рост – 120 см. Контактирует в сумерках и ночью. Гипнопотенциал равен нулю. Обладает ядовитым дыхание. Жертву медленно втягивает в себя, перетирает жвалами до полного рассасывания. Локализация – Центральная и Южная Африка, Индонезия. Цель пришествия не определена. Свыше 25 постконтактных летальных исходов.
-И что?
-А то, что если мы – плесень и нас ожидает нетравмирующее уничтожение, то зачем присылать такого жвалофага? Прозектора часто сталкиваются с подозрительными типами, которые пытаются проникнуть в морг.
-Прозектора? Кто такие?
-Прозектор – врач, патологоанатом, производящий вскрытие трупов с целью установления посмертного диагноза.
-Так. И чего нужно подозрительным типам в морге?
-По-разному. Одному хочется обмыть труп, чтобы забрать воду.
-Какую воду?
-Которой обмывали труп.
-Для чего ему эта вода?
-Такая вода – необходимый компонент для опытов чёрной магии.
-А что, разве маги ещё остались?
-Маги? Да и в одной России 50 тысяч. Правда, больше шарлатанов, а настоящих колдунов не больше дюжины. Есть те, кто занимается пиромантией, то есть гадает на извивах пламени. Есть те, кто владеет геомантией, гаданием по линиям на песке. Есть гидроманты: те, кто гадает на воде по зыби. И некроманты – гадающие по трупам. Маги древней халдеи были такими страшными волшебниками, что их пришлось замуровывать в землю, дабы их знания не достались людям. В средние века и позже маги древней Халдеи время от времени пробивались к магам Европы. В частности, к Джордано Бруно.
-К Джордано Бруно?
-Да.
-Но почему?
-Он был магом. Именно за колдовство был казнён.
-За колдовство?
-Конечно.
-А не за то, что утверждал вслед за Коперником, что Земля вертится вокруг Солнца?
-Нет. За колдовство.
-Интересно. Валяйте дальше, патрон.
-Например, к Корнелиусу Агриппе, который в 1510 году заявил о том, что никто не может овладеть магическими силами, но лишь тот, кто сролнился с элементами, покорил природу, взошёл выше небес, возвысившись над ангелами и достигнув самого прообраза, с коим и становится колегой, может делать всё. Рассказывают, что Агриппа платил хозяевам гостиниц золотыми монетами, которые после его отъезда превращались в яичную скорлупу. Однажды он оставил ключ от своего кабинета жене. Студент, квартировавший вместе с ним, выпросил у неё ключ и заглянул в книгу магических заклинаний, которая была на столе. Явился демон и задушил студента. Агриппа вернулся, увидел убитого, испугался, что за убийство осудят, вызвал демона и приказал ему оживить студента. Студент прошёлся по улицам и внезапно скончался от сердечного приступа. Магом был и врач Парацельс, который приказал бросить в костёр медицинские книги Галена, Авиценны, Розеса и кричал при этом, что они не стоят вместе взятые одного его волоса из бороды. Маг и доктор Джон Ди получил кристалл, когда в видении увидел ангела-ребёнка, который плыл за окном с кристаллом в форме яйца. Архангел Михаил явился Джону Ди и сказал, чтобы тот не боялся и взял кристалл у ангела. Этот кристаллический шар находится сейчас в Британском музее и является свидетельством того, что духи дарили кому-то спиритические предметы. Магом был и Григорий Распутин, умел лечить молитвами. Тибетские монахи и колдуны умели заманивать духов и удерживать их в определённом месте.
-Зачем вы это рассказываете?
-А вот зачем. Голоса ада издавна достигают человеческого сознания, ибо, как сказал Миларен, их порождает сознание и сознание их убивает.
-Вы хотите сказать,что мы сами их придумываем?
-Нет. Мы видим то, чего боимся увидеть. Послушай, что именно являлось раньше. Анчутка – маленький чумазый бес, который умеет летать и проказлив. Сказка Пушкина «О попе и о работнике его Балде» не на голой выдумке строилась. Однако анчутка не так беспомощен, ибо пожирает души, предлагая взамен мешок золота. Теперь о баннике. Это старик, покрытый старыми листьями от берёзового веника, живёт за каменкой или под полком, невидим, так как обладает шапкой-невидимкой, может иногда просто обдать кипятком, может и задушить. Богинки считаются самыми злобными духами. Сделаны они из женщин, которые при жизни умертвили собственных детей. Человека, который им неугоден, они бьют, загоняют в реку, топят, выпивают по ночам кровь, душат. Я сам по молодости столкнулся как-то с ними. Шёл по тайге, искал труп, ибо расследовал убийство лесника. И вдруг вижу: три тени рядом со мной. А рядом – никого. Спасибо, что одна знахарка подоспела, а то так бы и утопили в реке. Волкодлак особенно опасен молодожёнам. Перебежит дорогу свадебному поезду – все, кто на нём, превращаются в волков. Волкодлаками становятся колдуны, которым после смерти не пробили сердце осиновым колом и не разрезали горло. Двоедушник напоминает оборотня: днём живёт человек человеком, ночью превращается в волка и нападает на прохожих. Убить его невозможно. Единственное средство – сжечь ошейник, который он прячет днём, а ночью надевает. Если ошейник удаётся сжечь, двоедушник возвращается в могилу и уже не выйдет. При опасности вызывает ураган, который валит столетние дубы. Индрик-зверь имеет два облика: в одном – похож на единорога, в другом – на гигантскую змею. Живёт под землёй. Очищает колодцы, делая воду чистой и прозрачной. В образе змея пожирает целые семьи. Как-то я расследовал происшествие в одном сибирском селе. Пришёл в районное отделение милиции хозяин одного дома и написал заявление, в котором утверждал, что не может закрасить пол в горнице, ибо появляется жёлтое пятно. Участковый для смеха послал заявителя к нам. Район и отправил меня. На ночь я остался в горнице, а хозяева ушли спать к родственникам. В три пополуночи пятно разрослось и выпустило змеиную голову. Я просто остолбенел. Змея оказалась толщиной примерно с бочонок. Я посадил в неё всю обойму, а змея кинулась на меня. Хорошо, соседи услышали выстрелы, прибежали с кольями, вилами. Добили змею. Наутро мы вскрыли пол в горнице, увидели лаз, по которому пошли и выбрались на кладбище. Под одной из могилок мы обнаружили останки сорока человек. Одна бабка из деревни и сказала, что змея эта – Индрик-зверь. Леший – хозяин леса. Пасёт медведей, хотя некоторые уверяют: волков. Днём спит в заброшенной берлоге, ночью выходит на промысел и поедает тех, кто почему-либо окажется в лесу. Мавки – те же русалки, прозрачные со спины, но без хвоста, как у русалок, а лапы у них жабьи, с перепонками. Топят людей. Особенно не любят браконьеров и рыбаков. Ночницы – женщины, которые при жизни остались старыми девами. Одни видят их в форме белого пятна, другие – в виде летучих мышей, третьи – в форме земляных червей. На самом же деле они имеют форму геофила Himantharium gabrielis, но только зелёного цвета. Питаются кровью младенцев. Обо всех видах нечистой силы рассказывать долго, да и не нужно. Приведу лишь некоторые данные. В 1989 году в воздухе над территорией СССР было замечено от 3-х до 4-х тысяч НЛО. Посадок их на Земле – от 400 и до 600. Посадок НЛО с близкими контактами с людьми – от 150 до 180. Похищено 5000 жителей СССР. А теперь вернёмся к тому, что я говорил раньше: черти вылупляются из тех, кто был похищен нечистой силой.
-Вы полагаете, что НЛО – посланники нечистой силы?
-Да. Я готов даже допустить, что в районе мыса Медвежий был сбит супер-НЛО, что спецслужбам удалось захватить пилота и допросить его, что газете «Голос Вселенной» повезло раздобыть копию «Стенограммы допроса инопланетного резидента спецслужбами ЦРДР и ЦРУ», что опубликованное – верно и на 100 %. Но!
-Что но?
-Но тут вера встаёт против веры.
-Как это?
-А так. Кому верить: Библии или биоандроиду? По Библии, мы сотворены Богом по образу Его и подобию. По биоандроиду, мы – плесень, которая будет уничтожена. Ни одно из утверждений перепроверить мы не в состоянии. Я предпочитаю верить Библии.
-Почему?
-Да потому что мы – не плесень и не микробы. Пусть даже запущены программы по уничтожению земной псевдоцивилизации и работают. Пусть всё то, что переживает человечество, идёт под диктовку пилотов. Они нас не уничтожат, ибо не смогут. Тот, кто хочет уничтожить, делает это, а тот, кто не может, якобы по случайности проговаривается на допросе. Они ведь даже не знают причины, по которой мы мешаем вечному движению. На самом же деле по Библии ясно, кто нас ненавидит и почему. По Библии также известно, что земные правители – ставленники тёмных сил. Конечно, они и будут выполнять указы тёмных сил. Но! Здесь надо понять твёрдо и навсегда: они могут нас сделать нищими, наслать болезни, отнять родных и близких, убить и унизить, но душу получить не смогут, пока мы этого не хотим. Заблюждаются те, кто полагают, что смерть решает проблемы, как ребёнок, сдавший экзамен на аттестат зрелости, полагал бы, что знает все науки. Жизнь – это колоссальное испытание духа. Самое главное в ней – вера. Нельзя терять её. Нельзя во имя временных неудобств, трудностей, болезни отвергать веру. Пока ты жив, ещё можешь заполучить милосердие Божье. Вот мы всё жалуемся: никто нас не слышит, не помогает. Как поверить, если на все молитвы и призывы о помощи – пустота безмолвия? Вчитайтесь в Библию покрепче. Между Богом и человеком – стена, имя которой грехопадение первого человека. Он не был рождён для труда и жил в праздности. От него, Адама, требовалось только послушание. И он ослушался. Мы несём в себе это ослушание. Грех сидит в нас, и мы сами не в силах снять проклятие первородного греха. Теперь наша задача одна – вера. И у нас её нет. Мы каждодневно задаёмся вопросом, как удостовериться. Вот я пройду по улице и, если найду кошелёк, а в нём хотя бы сто долларов, то, значит, Бог есть. Этим самым мы искушаем Бога, хотя сказано: не искушай Господа своего всуе. Сотворив грех искушения, обижаемся: нет долларов, зачем я буду верить? Отсюда – размывание веры. Другое. Мы смотрим по сторонам, замечаем: такой-то ни за что имет всё, а у меня ничего нет. Этим мы впадаем в искушение уже от дьявола. Он искушает нас завистью. В итоге мы оставляем веру более глупым и ударяемся в отчаяние: нет правды на Земле и нет её повыше. А нам сказано: имей веру. Всё. Никаким самоусовершенствованием мы не избавимся от греха и не войдём в рай. Одной только верой. Можно, как угодно, бить себя в грудь: я честный, я хороший, - в глазах Бога последний преступник, раскаявшийся в делах своих, стоит больше, чем лже-праведник, который убеждён в собственной непогрешимости.
-Последний преступник?
-Да.
-Но как же так? Получается, я натешусь, наубиваю до мозолей, потом приду в церковь, бухнусь перед распятием, поплачу, и всё? Меня в рай возьмут?
-Покаяться – это признать свои ошибки. Принять Бога всем сердцем, всей душою, вернуться к нему.
Да, я был потрясён примерно так же, как после слов пилота о том, что все мы – плесень.
-Бог Один, - сказал Верагуа, - но дороги к нему разные: иудаизм, христианство, ислам, буддизм.
-Да ведь все религии разные!
-Конечно, зато Бог Один.
Я стоял и думал над словами Верагуа.
Как же так? Почему? Разве тот, кто убил, может вернуться к Богу? В чём же тогда моё над ним, над преступником, превосходство? Я не крал, не убивал, не пожирал имуществ вдов и сирот, а стою на одной доске с последним бандитом? Правда, я и не молился никогда. Считал, что успею. К старости как-нибудь домолюсь, достучусь до рая. А в чём мне теперь каяться? Что я сделал такого? Как ни крути, а мне прямая дорога в рай, ибо кому там и быть, как не мне, хорошему и честному.
-Нечистая сила, - сказал Верагуа, - способна на многое.
Открылась дверь ближайшего кабинета, и вышли индейцы. Я взял в руку темляк, то есть петлю из ремня на эфесе меча, приподнял меч.
Индейцы прошествовали мимо, точно и не заметили ни меня, ни Верагуа. Я вздохнул было с облегчением, но тут пара индейцев как из-под земли выросла и выкрутила мне руку так, что и за меч взяться не получилось. Верагуа придерживали другие индейцы. Нас привели в ту же комнату, где было собрание и где пилот грозился покончить с земной плесенью.
Пилот по-прежнему покоился на лотосе, но теперь играл на флейте и припевал:
                «Лотом лотом венлау
                синт драмон пилк
                ом трамаома рарт
                лотом лотом венлау
                цита япир сон
                лотом лотом венлау
                лотом лотом венлау».
Он увидел нас, усмехнулся, отложил флейту, сказал:
-Дибиби Дибебе казажаж ао каия дивака аиа калак в лакак я мама музал вяслвнал.
В секунду всё в комнате исчезло: лотос, индейцы, самолёт, Верагуа. Передо мной находился жвалофан хитинопанцирный экстрагуманоидный. Невысокий рост, чёрный, как уголь, голова, точно два сшитых до половины кошельков, красные глаза, пучок на затылках, усы, клыки.
-Человек, - прошипел он злобно. – Узнаёшь меня?
-Нет.
-Нет?
-Нет.
-И никогда не видел? – спросил он, отделяя странным образом звуки, точно мысленно рубил слова на слоги и делал акцент на каждом гласном.
Я качнул головой.
-Хорошо, - сказал пилот.
Он глянул на меня и точно растворился. Образовалась пустота, - чистая, беспространственная, чёрная. Парные, ярко фосфоресцирующие точки светились неподалёку. Я сидел на качелях, висевших просто в воздухе, и не было заметно то, на чём они там держатся.
-И никогда не видел? – любопытствовал невидимый теперь пилот, а точки подплыли ближе, остановились прямо перед глазами.
-Нет, - проговорил я и оглянулся, ибо ноги не ощущали никакой опоры и малейшее нарушение  равновесия могло опрокинуть меня в страшную бездну.
-Я – ты, но с планеты Трон, - сказал невидимый пилот, - и пришёл спасти, так как убивая себя, ты убиваешь меня.
-Ты – это я?
-Да. Я – твой двойник с планеты Трон, которая располагается в созвездии Большого Пса. На ваших земных картах такая планета не обозначена. Но я – не абсолютная твоя копия, вернее, ты – мой дубль с изъяном.
-Я… с изъяном?
-Конечно.
-С каким же?
-Ты слишком заземлён в заботах. Эмоции проедают твою сущность, первооснову, то, что вы на Земле называете душой. Освободи дух, дабы он помогал тебе в работе, ибо ты готов, чтобы общаться со мной напрямую.
-С тобой?
-Со мной. С помощью магии люди сведущие общаются и управляют изначальными силами природы. Ты можешь исправить свою судьбу и помочь исправить другим.
Я был в полупомешанном состоянии хохха, в котором, по уверениям оккультистов, постоянно пребывал Сталин, подпитываясь энергией тёмных сил. Я не мигая смотрел на точки перед глазами, а они двигались, дёргались хаотично, и ровный голос в моём сознании лепил фразу за фразой:
-Потенциал научной гениальности и ораторского искусства у тебя отняли ещё в астральном теле до твоего рождения. Гений государственного деятеля парализовали, когда ты был ребёнком. Ничего не оставили. Стёрли даже глубинную память о дарованных тебе мною талантах. И вот ты здесь. Над самой магмой.
-Над какой магмой?
-Тут я должен кое-что разъяснить. После смерти биологической оболочки у души три дороги: чистилище, ад и призрак. В чистилище душа очищается от плесени прежней жизни, фильтруется и готовится к другому земному воплощению. В аду душа развоплощается, опускается в нижние миры, вплоть до одномерного дна Галактики, то есть магмы, ибо при жизни облучалась Инь-энергией, грубо говоря, грешила. Третья дорога – дух, призрак, вампир, оборотень, остающиеся на Земле, чтобы закончить какое-либо дело, не завершённое при жизни.
-Я что, на дне Галактики?
-Почти.
-Да за что?!
-За бездействие. Планета Земля – это продукт нашей цивилизации.
-Какой вашей?
-Планеты Трон.
-Ну и что?
-На вашей планете четыре мира: минералы, растения, животные, человек. Люди воспринимают мир самих себя, мир животных, мир растений, мир минералов. Животные воспринимают мир животных, растений, минералов, но не способны воспринимать полноту и силу человеческого сознания, продукты его деятельности. У человеку они чувствуют страх и уважение. Растения воспринимают себя и минералы. А сами минералы воспринимают только себя. Человек – аномальное явление для животных и растений, как животные – для растений.
-И что с того следует?
-А то, что человек не воспринимает наш мир.
-Какой ваш мир?
-Нас 69 миллионов цивилизаций.
-Вместе с нами?
-Нет, мы – не вы, ибо вы – псевдоцивилизация. Главный закон Вселенной – взаимосвязанная энергетичность, то есть малейшее твоё действие оборачивается противодействием по отношению ко мне. Мы отвечаем за вас.
-Перед кем?
-Перед Космосом. Вы стоите на грани термоядерной войны. Лучше уничтожить вас, ибо на восстановление биомассы уйдёт несколько миллионов лет, а на восстановление вашей планеты не один миллиард.
-Но почему бы нас не исправить?
-Как проще: починить микросхему в компьютере или поменять на новую?
-Поменять.
-Вы для нас то же, что и бактерии для биолога: провёл в пробирке с ними опыт и вылил содержимое в раковину.
-Да разве мы мешаем?
-Нет.
-Почему же нас хотят уничтожить?
-Вы – болезнь. Плесень или раковые клетки – как угодно. Ты, кстати, должен был излечить эту болезнь, но бездействовал, и послали меня.
-Я бездействовал?
-Ты.
-А что я должен был сделать?
-Убивать.
-Да я живодёр, что ли?
-Ты – чёрный мессия.
-Я?
-Ты.
-С чего ты взял?
-С того, что ты родился ровно через двенадцать лет после смерти Сталина.
-Ну и что? Не я один родился в тот год.
-Не ты один, но ты назначен для воплощения Антихриста. Ибо Сталин был генеральной репетицией. Ангелы мрака выбрали тебя для последней реинкарнации. Всё, что окружало тебя с рождения, - слуги и быдло. Твоя задача на первый год – презирать ближних, отказаться от церкви, но главное - примерка.
-Какая примерка?
-Примерка человеческого сознания. Ты должен был понять, кто есть кто на уровне подсознания. Не секрет, что у священнослужителей нет никакой веры в Бога. Выходя из церкви, они пьют, развратничают, исчезают с деньгами прихожан. Человек же и без того слаб, эгоистичен и беспринципен. Что будет, когда он разовьётся технократически и станет угрожать другим мирам?
-Не знаю.
-Будет катастрофа. Поэтому для ВЦ лучше уничтожить вас, чем позволить случиться непоправимому. Но сделать это лучше вашими руками. Вот зачем ты назначен.
-Зачем?
-Для развязывания третьей войны. Последней в истории вашей псевдоцивилизации. Ещё в утробе матери ты получил от нас определённые энергохарактеристики. Демонический мир не был един, когда ставил на Чингисхана, Наполеона, Гитлера и Сталина. Каждое земное воплощение Антихриста – репетиция главной его роли, много веков подготавливаемой высшими силами мрака. Воля демонических сил сошлась на том, что – единственное воплощение Антихриста, доступное земному разуму. Ты закончишь кармический круг человеческой расы, ибо взведёшь человечество на высшую ступень. Жизнь – ошибка материи. Её болезнь, как плесень или как ржавчина у железа. Смерть – вот бесконечность, ибо она не разрушение материи, а её инкарнация. Умирающее семя даёт колос, умирающая плоть – освобождённую душу. Здесь, на Земле, все вы во власти грубой материи. Живёте вне закона. Вне высшей справедливости. Сильный топчет слабого, а слабый… Что говорит о нём? Ты – ученик, более осведомлённый и более приспособленный, послан нами, Учителями мудрости, дать конечные и неопровержимые доказательства науки умирать, которая одна – источник всех религий и философских учений. Она была утеряна и забыта. Теперь нашлась и должна быть провозглашена по всему миру.
-Что за наука? Я не хочу служить дьяволу и его аггелам.
-Ты не знаешь нас, а потому в плену предрассудков. А знать необходимо. Вспомни, как это началось. Две группы с планеты Трон создали вашу солнечную систему. Солнце, Луну, Землю и ещё девять других планет: Юпитер, Марс, Венеру, Нептун, Сатурн, Меркурий, Плутон, Уран и Аракс. Первая  группа сделала Солнце, заставила эту звезду вращаться вокруг своей оси с запада на восток с периодом около 25 земных суток. Создала температурный режим на поверхности – 6000 градусов по Цельсию. Создала саму поверхность фотосферу с тёмными пятнами, меняющими свою конфигурацию и численность, используя для этого огромные вихри плазмы. Сотворила атмосферу Солнца – хромосферу и её верхние слои – солнечную корону, которая простирается вокруг Солнца на высоту в несколько сотен тысяч километров, с выступами-протуберанцами – огненными облаками и колоссальными фонтанами раскалённого вещества, выбрасываемого на высоту в сотни тысяч километров. Создала и ближайшую к Солнцу планету Меркурий, за которой идёт Венера, после неё – Земля, а за Землёй – Марс. Окружила всё это поясом астероидов, за которым наша группа поставила на орбиту Юпитер, за ним – Сатурн, за Сатурном – Уран, за Ураном – Нептун, за Нептуном – Плутон, и замыкает Солнечную систему планета Аракс, которую вы открыть никак не можете. На Земле первая группа вывела живую материю: минералы, растения, животных. От последних пошёл человек. Каюсь, здесь наша группа немного подсуетилась. Мы, вторая группа, экспериментальной лаборатории, подвергли стаю обезьян генному облучению, дабы поторопить эволюцию. На космическом совете высших цивилизаций первая группа донесла о наших незаконных методах генной инженерии. Совет решил объявить нас вне закона, ибо только на таком решении настаивала первая группа, которая объявила себя легионом света, а нас – тёмными силами. С того решения пошла между нами война. Первая группа присвоила себе результаты нашей работы, отобрала для продолжения опытов один экземпляр человеческой особи, уничтожив с помощью ядерного оружия все остальные. Первая группа оставила в живых мужскую особь, полагая, что методом клонирования сможет восстановить численность. Мы же, вторая группа, уберегли несколько женских особей. Одну из них мы и предложили первой группе для скрещивания их мужской особи с нашей женской. Адам – так назвали они свою особь. Лилит – вот имя нашей. Они убили её, но из её клетки вырастили Еву. Зная, что без нас, второй группы, им не обойтись, они предложили космическому совету помиловать нас, но космический совет принял смехотворное решение: мы должны были признать верховенство этой человеческой особи над нами и поклониться ей. Мы, сгустки космической энергии, должны были поклониться порождению Земли, то есть глине?! Конечно, мы отвергли унизительное помилование и сказали, что не хотим и не нуждаемся в таком прощении. Адам и Ева между тем пребывали в Эдеме, и сознание их катилось вниз. Обидно было, что мы напрасно их облучили, ибо они ничем уже не отличались от животных. Тогда-то Белиал, то есть Железный Характер, и сыграл шутку одну. Приняв облик змеи, он посоветовал Еве принять препарат, который продвигал сознание вперёд на несколько уровней. Ева приняла препарат и уговорила Адама. Конечно, первая группа обо всём узнала, ибо видела перед собой чуть ли не дебилов, а тут Адам и Ева догадались, что ходить в неглиже перед посторонними неэтично. Эдем был прежде едва ли не заповедником, и в нём ослушникам находиться уже не подобает. Их отправили на прежде заселённую планету Земля, где вовсю шла борьба за выживание. Там жили гиганты, и люди были им под стать. Адам же с Евой на фоне их казались пигмеями. На Земле уже не было асуров. Их мы убили ядерным ударом с Венеры, а жили великаны-пришельцы с Венеры через Плеяд. В Южной Америке у озера Титикака был Тиахуанако – Город Мёртвых, где помещалось Калассассаякс, то есть святилище, которое было точно таким же, как египетские храмы Карнака. Египет был колонией Атлантиды, затонувшей позднее, во времена потопа. На месте современного Перу, на высоте 3,5 тыс. м. была крепость Саксайхуаман. В ней были дворцы, крепостные стены из блоков, которые весили больше 20 тонн, и выложенные камнем площади, и водохранилище, вмещавшее 200 тыс. литров воды. Как и египтяне, хирурги Тиахаунако были опытны в операциях трепанации черепа, пользовались медицинскими инструментами из меди очень высокого качества. Точнейшие свёрла и долото свидетельствовали о высоком уровне металлургии и медицины. Даже и теперь вы со всей вашей современной техникой не сможете сделать такую же цитадель, где блоки так пригнаны друг к другу, что раствора для их крепления не требуется, а между двумя блоками нельзя просунуть даже иголку. Атлантида же находилась на островах близ современной Латинской Америки. В те времена жили на земле великаны – прототипы человеческой расы и современники динозавров. Адам же и Ева должны были населить Землю. Однако среди гигантов они не смогли бы выжить. Смерти ещё не было. Как бы Адам стал населять уже занятую Землю? И на космическом совете высших цивилизаций решили ввести в карму Земли смерть, болезни, разрушения. Приблизили крупный метеорит, который захватил и Луну, к Земле, и начался потоп, а после него ядерными бомбардировками с Венеры покончили с теми, кто спасся от потопа. На освобождённую Землю поселили Адама и Еву, но забыли отменить закон о смерти в карме Земли. А между тем от законов нельзя ни на шаг отступить и даже думать об этом – катастрофа. Получился замкнутый круг: человечество смертно, человек бессмертен. То есть любую человеческую особь можно убить, но сознание его неуничтожимо. Гиганты выжили, но теперь это было трусливое племя аллегеви. Ваше племя тоже пытались уничтожить, но парадокс космической эволюции заставлял призадумываться. Самое страшное в вас – это свобода.
-А для чего нас создали? – спросил я.
-В принципе, ВЦ не могут размножаться.
-Не могут?
-Да, чисто энергетические цивилизации не размножаются вообще. При необходимости пополнить цивилизации новыми членами, центральный разум даёт установку на создание только одной субстанции всей цивилизацией сообща. Но с вами получилась промашка. Вы имеете способность к размножению, не имея на то никаких прав. Бактерии вашего сознания засоряют космос. И вас нельзя уничтожить, пока  сами не придёте к осознанию, что вы – плесень, болезнь живой материи. Каждый из вас обязан кончить жизнь самоубийством.
-Но почему?
-В вас много агрессии, жестокости, злобы, ненависти, жадности. Вы все поголовно лживые сущности, завистливые. Преодолевая ступень материи, вы восходите на ступень сознания, на которой должны зарождать новые цивилизации. А что вы вложите в них? Чему научите?
-не знаю. Но почему бы нас не изолировать?
-Как?
-Ну, санитарный кордон поставить.
-Глупости! После естественной смерти вы покидаете эту планету, то, что Даниил Андреев придумал как Энроф, и входите в лоно энергоносителей. Вы оставляете белковую сущность, чтобы уйти в полевую. Смерть – это расслоение человека, отделение биомассы от энергии. Вы выходите отсюда чистой энергией, которую Космосу не удержать.
-И где же выход?
-В самоубийстве.
-Да какая разница как умирать?
-Совершая самоубийство, вы нарушаете кармический закон, за нарушение которого Космос может погрузить вас на Дно Галактики, в одномерное пространство, где вы уже ничего не сможете.
-Рядом со Сталиным, что ли?
-Рядом.
-Почему же мы ничего там уже не сможем?
-Потому что вас навечно погрузят в магму, как муху в янтарь.
-Всех, что ли?
-Всех.
-Да за что всех?
-За то, что во всех вас заложена ошибка программы: вы – синтез материи и духа. Ублажая одно, отвергаете другое. Чистая энергия может не опираться на материю, но как энергия, запертая в клетке материи, сможет быть энергией?
-Как?
-Никак. Как материальная сущность человек должен есть, пить, одеваться и прочее, но как дух он тянется к Космосу. Вот парадокс!
-Где же парадокс?
-А как иначе? Дух живёт по законам Космоса, то есть исходит из понятия высшего идеала, а может ли материя сообразовываться с законами абсолюта?
-Не знаю.
-Не может. Ибо человек, как и животное, как растение и прочее дерево, есть-пить должен, а когда так, то обязан принять участие в гонке на выживание, но ведь кто выживает? Сильнейший и наиболее приспособленный, то есть то существо, которое будет у кормушки первым. Как можно быть первым, никого не отталкивая, не опрокидывая, не устраняя? Закон жизни – выживание во что бы то ни стало, несмотря ни на что. Закон Космоса – не может быть отступлений от единой воли Мира, от его настоятельного призыва к добру, уму и справедливости. Может ли обусловленная душа удержаться в колеснице материального тела? Может ли разум вожжами ума укротить чувства, которые подобны бешеным коням?
-Но почему нас просто не убить?
-Не получится. Биологическая смерть – конец вашей второй сущности, то есть телесной оболочки. Но ведь есть ещё первосущность. А она-то неуничтожима. Она-то и есть ядовитая плесень, болезнь живой материи. Ваша телесная оболочка порабощает духовную. Связывает её и обрекает на чудовищную карму. Чем дольше – тем хуже. Ты спрашивал, почему вас не оставить в покое, но вы-то как собой управляете? Вы – углеродные структуры – породили астральный мир, самый грубый абстрактный. Это мир полей кочующего коллективного разума в энергетических сгустках, которые называются иллюзиями. Из-за вас аура Земли озлоблена, искажена. Мир материальных ресурсов вас губит и затягивает. Вы эластично приспосабливаетесь к материи, когда обязаны совершенствовать дух.
Он притих; радужные точки выросли, обратившись в бурые клубки, по центру которых горели багровые глаза. Мне стало не по себе, ибо видеть одни глаза, торчавшие во мраке, как куски мяса на шампуре, - не приведи Господи. Дрожь пошла по всему телу, и сознание моё точно расшибалось о стену невозможного, и сердце обвисало от ледяного, судорожного волнения, и волна отчаяния мёртвой зыбью стелилась на душу.
Я глянул вниз. Бездна висела подо мною. Окрест – пустота. И под ногами – вакуум. Багровые и остервенело прыгающие глаза носились косматым бурым облаком вблизи. Я не понимал, зачем я тут и к чему. В голове роились вопросы, кроша представления о мире.
Неужто всё так плохо? Неужто мы – болезнь живой материи? Неужто все потуги наши, дела и помыслы – плесень? Человек жив, пока надеется на бессмертие. Тяжёлая, топкая, как болото, жизнь выдавливает нас к порогу смерти. Безысходность томит и угнетае. Лишь вера в лучшее отводит от трясины. И вдруг – пустота? И скомканные надежды под ногами обстоятельств.
-Нет, - сказал я, - я тебе не верю.
-А что поменяется? – поинтересовался пилот. – Не ты, другие выполнят программу.
-Какую программу?
-Программу хирургического вмешательства. Никто её не отменит. Она запущена и сработает. Ошибка будет странена, ибо нельзя сочетать дух и материю. Не сочетается. Дух устремляется к абсолюту, материя довольствуется достигнутым.
-кто ты?
-Пилот.
-Но как звать тебя?
-Демиург.
-Российский или ещё какой? – полюбопытствовал я, припоминая что-то о демиугах, уицраоре, соборной душе, по-моему, под кодовым обозначением у Андреева Навна.
-Я – творец Вселенной, создатель богов, мировой души и бессмертной части человеческой души; свободный ремесленник, мастер, художник. Второе имя – Мимир, то есть хозяин источника мудрости, который находится у корней мирового дерева. Или, как меня называли древние индийцы, Варуна – охранитель истины и справедливости, тот, кто связал космические воды.
-Так мудрость в тебе?
-Да.
-И в чём она?
-Для человека главная мудрость жизни –смерть.
-А высшая справедливость?
-Смерть.
-У тебя всё в смерть упирается?
-Для человека – да.
-Вильнуть в сторону жизни нельзя ли?
-А зачем?
-Ну, чтобы жить.
-А жить зачем?
-Просто так. Хочу и живу.
-Не получится. Безумие ваше не в том, что не знаете, для какой надобности жить, но в том, что, не зная этого, плодите себе подобных. Безумие – это и есть та программа, которая уничтожит вас как болезнь. Первая ступень вашего безумия – Бог. Для иудея, христианина и мусульманина Бог Один. Однако почему он у евреев в «Бытие» говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и подобию нашему»? И дальше Он говорит: «Нехорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника». И ещё дальше Он говорит: «Вот, Адам стал как один из Нас». И ещё говорит Он: «Сойдём же и смешаем там язык их». Если Бог Один, то к кому Он обращается? Кого Он принимает за равного Себе, ибо ведь Он и говорит же: «Адам стал как Один из Нас»? А у христиан что делается? Бог – Отец, Бог – Сын, Бог – Дух Святой. И христиане так толкуют: вот, мол, один и тот же человек может быть отцом собственному ребёнку, мужем своей жены, сыном своего отца, банкиром, соседом, другом, знакомым, одноклассником. Правильно, всё это и есть один человек, но может ли такой человек послать самого себя на смерть за первородное прегрешение перед собой же? Убивая себя физически, он ведь и все функции свои устраняет: отца, сына, мужа, брата и прочего. В Куране Аллах всё время говорит: «Не придавайте Мне сотоварищей». Правильно. Однако и Сам то и дело о Себе говорит во множественном числе: «Мы их наделили», «Мы ниспослали», и даже от третьего лица говорит: «Он сказал: «О Адам, сообщи имена их!» это первый парадокс. Бог Один и всё время, говоря о Себе, говорит «М». Значит, Он и Сам уверен, что Их несколько? Далее. По Библии и Курану получается, что человек вообще никогда милости не дождётся, ибо выполнить все божьи предписания физически невозможно. Кроме того, наказывается человек вплоть до седьмого колена, то есть если твой прадед чем-то не угодил, то дед твой, отец, ты сам, сын твой, внук, правнук уже будете наказаны. И ещё не всё. Легко проверить, исполнится ли твоя просьба, обращённая к Богу, или нет. Просите хоть во имя Иисуса Христа и кого другого – ответа не будет. И помощи. Оставайтесь без гроша, и с неба не упадут ни деньги, ни золото, ни прочие Божьи милости. С неба может упасть всё: градина в два килограмма, железный метеорит в несколько десятков тонн, твёрдотопливная баллистическая ракета, - но не деньги. Вера в Бога – это первая ступень безумия. Безумие второе – вера в высшую справедливость. Оглянитесь, где она? Её нет и никогда не было. Вашим миром управляет случай. Родился ты в добрый час, и всё у тебя будет. Попал под заклятие судьбы, и вот ты нищ, без знакомств, связей. Безумие третье – вера в разум. Причём, только в свой собственный, родной и близкий, а не в чей-то ещё. Вера и упор в самодостаточность своего ума. Один из признаков слабого ума – подозревать кого-то в недостатке разума. Именно так и полагают учёные, что древние народы принимали молнии, дождь, гром и прочие небесные пакости за что-то другое и потому не могло быть того, что передавалось в мифах, что простую радугу древний человек именовал луком, облака и тучи – стадом дойных коров, Солнце – одноглазым Богом и всё такое, в том же соусе басен и придумок. Отсюда делается поразительный вывод: человек взялся из ниоткуда, обезьяна потрудилась и стала человеком, жизнь зародилась по чистой случайности и уж, конечно, совершенно случайно на Земле есть атмосфера и гидросфера, которые и стали главной причиной возникновения и развития биосферы. Но если на то пошло, если человек и в самом деле – венец природы, то, разумеется, что, отойдя от неандертальцев и прочих обезьянолюдей, человек просто обязан теперь, когда окреп умственно и технически, устроить жизнь-то свою по-настоящему продуктивно и архимудро. А тут-то и загвоздка. Тут-то и получается застой разума и топтание на месте. Тут-то и выясняется, что никто разумом не живёт, а полагается на инстинкт да животную привязанность. Возьмите любую сферу деятельности и скажите, где тут затребован разум и высшее его проявление – мудрость? Чем жизнь человеческая отличается от животного состояния? Отнимите веру в Бога, и что останется? Голая конкуренция. Выживание самого сильного и наиболее приспособленного. Борьба за выживание. Богатый и бедный – это ведь не остановленная реальность, а перманентная. Зигзаг истории, и вот – король обезглавлен, нищий наживается на доносах, и новая финансовая олигархия. Ещё зигзаг, и вот – другие выскочки на коне. И в прах нищеты обращаются прежние богачи и калифы жизни. Калейдоскоп истории постоянно возводит на пьедестал одних и свергает в забвение прежних. И где тут разум? Был хоть один правитель, который бы окружал себя людьми умными да талантливыми, а не подхалимами да блюдолизами? Не было. А ведь дабы просто удержаться у власти, надо ведь обладать мудрыми советниками. Террор – это ведь ненадолго. Нищий скорее пойдёт бунтовать, ибо чего ему терять в пожаре войны? За каждым не уследишь, да ведь и следить не будут. Зачем? Не так много и не так аккуратно платят, что ещё и честно работать. Вот и уходят за решётку те, кто не смог откупиться. Ставка на разум – утопия. Мир управляется иным. Некоторые полагают, что Бог – это высший разум. Исходя из этого положения априори, мы должны согласиться с тем, что коли человек частичка Бога, то и человек должен быть разумным. Но что получается? Первый же запрет первыми людьми же и нарушается. Где тут логика? Где здесь подтверждение разумности частички высшего разума? И вот вытаскивается на белый свет два убедительных доказательства: а) присутствие дьявола; б) греховность самого человека. Теперь можно оправдывать что угодно. Всё, что по случайности получается хорошо, приписывается Богу; всё, что плохо, - это от дьявола. Обратился к Богу за помощью и не получил её – это не знак того, что Бога нет и потому просьба не исполняется, а, напротив, знак того, что: а) ты сам не знаешь, что тебе нужно, а Бог знает, что тебе этого не нужно, и потому молитва твоя уходит мимо; б) у тебя у самого нет достаточной веры в то, что просьба твоя исполнится, поэтому из-за собственного твоего неверия Бог не даёт исполниться твоей просьбе. И теперь, как ни проверяй существование Бога, виноват будешь только сам, так как ты с рождения настолько греховен, что Богу ты мерзостен и Он для тебя вне доступности. Все болезни, все несчастья, все неудачи, которые сыплются на тебя, как дождь, идут от того, что ты в сетях дьявола и погряз в богоотступничестве. Не получая при жизни ни одного факта, подтверждающего, что ты нужен Богу, ты должен надеяться: посмертно всё вернётся и ты будешь жить вечно. И странное дело: как бы ты ни тонул в проблемах, помощи нет и никогда не будет, но всё равно ты обязан верить. То есть изначально признаётся, что мир сделан как-то не так, что лучше не будет, но, оказывается, в этом виноваты трое: ты, твой первородный грех и дьявол. Убивают ли грудного ребёнка, режут ли его мать, вешается ли изголодавшийся пенсионер – во всём этом нет ни малейшей вины Того, Кто Всемогущ, Всезнающ и Милосерден, а как раз жертвы и виновны в том, что с ними произошло и происходит. Не имели веры, значит. А на что тогда милосердье Божье и в чём оно, если недоказуемо и невидимо? Но если таков Высший разум, то что стоит Его ничтожная частичка – человек? Безумие четвёртое – вера в любовь. Бог вас любит – это главный постулат веры. Из-за любви к вам Он пожертвовал Сыном. Вот, мол, доказательство. Из-за любви к вам Он хочет вас спасти. Хорошо. Ладно. Допустим и предположим. Пусть так. Но где эта Его любовь к вам и в чём она? Но если Он – Отец, а вы – Его дети, то ведь к вам надо как именно к детям относиться и спрашивать как с детей. Вот здесь и возникает гвоздевой вопрос веры: кого из вас Он считает родными сыновьями и дочерьми, а кто для Него – пасынки да падчерицы. Каждый что-то получает от Бога – богатство, славу, власть, почести, талант, связи, блистательную карьеру, красоту, отменное здоровье, ум, инвалидность, детский приют, родителей-забулдыг и прочие дивные подарки. Дары получены. Всё. Далее «не заботьтесь и не говорите: «Что нам есть?» или «Что пить?» или «Во что одеться?», потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и это всё приложится вам». Сказано ещё: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него». Вот любовь! Ну, а где доказательства? Они в окружающей среде. Богатые – это те, которые, вероятно, отмечены Божьей любовью. Так за что их Бог любит? Разве они делают всё то, что предписано им? Не больше, чем все остальные. Почему же одним Он даёт рыбу, когда просят рыбу, а другим – голый воздух? С рождения Он выделяет людей, и как одним не войти в соблазн и не погрязнуть в нём? Легко ли нищему, для коего хлеб – уже лакомство, видеть пиршество, когда столы трещат под снедью в доме богатого? Так где тут «просите и дано будет»? Получается, нищий только и просит о том, чтобы сгнить в нищете? Или одних Бог держит в чёрном теле и в ежовых рукавицах из-за непомерной любви Своей? А других тепличными условиями угнетает? Странная любовь! Прямо-таки изуверская! И не имея залога любви Божьей в настоящем, как можно надеяться на Него в будущем? И разве не безумие вера в такую любовь?.. Человек, твоё племя безумно и потому само обязано покончить со своим безумием, ибо заразно для других.
Я смотрел на виляющие эти глаза и ощущал, что пилот лжёт, что нет никакой программы на уничтожение человечества, хотя какие-то зачатки правды в показаниях пилота проскальзывают, имеются. Однако я не мог определить и понять, где правда, а где её аберрация? Был какой-то выверт, подкладку которого я не видел. Уклон в одну сторону, бросающий все представления о мире в топку абсурда. Конечно, Бог непостижим для нас. Может, и нет Его. Но отсюда вовсе не следует, что все мы – плесень. Есть и в нас какое-то назначение. Пусть живём через пень колоду. Пусть кидаемся от одной веры к другой. Пусть умрём и не будет нас. Дело всё в том, что жизнь наша никогда ни к какой формуле не сведётся. Нельзя жить одним умом, но и только на сердце полагаться выходит опрометчивым. Должно быть идеальное сочетание ума и сердца.
Глаза остановились, замерли и глянули в лицо мне, точно змеиные: не мигая, не сгибаясь и не отворачиваясь.
-Ты согласен? – спросил пилот после минутного молчания.
-С тобой?
 -Да, со мной.
-Не согласен.
Глаза дёрнулись в судорожном замешательстве, как у змеи с прищемлённым хвостом.
-Ты не в моей команде?
-Я сам по себе.
-И не будешь исполнять то, что назначено?
-И не подумаю.
-Но почему?
Я плотнее ухватил рукоятку меча.
-С какой радости я буду исполнять чью-то волю?
-Ты же – последняя реинкарнация Антихриста.
-Это одни слова.
-Ты хочешь доказательств?
-Плевал я на них. Не верю я ни в какие программы по уничтожению человека.
-Почему не веришь?
-Слишком много болтовни. Когда хотят делать, делают, а не мудрят. Ибо мудрят обычно те, кто не знает, как подступиться.
-Ладно, - сказал пилот, - отдай меч и иди.
-Куда идти, если я сижу на качелях, а они висят в воздухе?
Мрак рассеялся, и я увидел, что подо мною стул, а под ним – пол, покрытый линолеумом. Коридор, где мы были с Верагуа. Пилот с гирляндой на шее смотрел на меня выжидательно и тянул одну из четырёх рук за оружием.
-Давай меч! – шипел он.
-Обойдёшься.
Пилот затрубил в боевую раковину, и явилась толпа индейцев, размалёванных на военный лад. Они стояли с луками, стрелами, копьями, деревянными мечами и были голыми, только носы прикрывали костяные кольца и на бёдрах имелась верёвка, обсаженная детскими черепами.
-Убейте! – приказал пилот.
Индейцы кинулись, и я не успел встать со стула и взмахнуть мечом, как в две-три секунды оказался схваченным. Мне нагнули голову, но моего меча касаться избегали. Руки мне завернули за спину. С шеи моей убрали волосы. Индеец поднял деревянный свой меч, показывая, что будет рубить по шее. Подошёл пилот и отобрал у меня меч.
-Ну? – полюбопытствовал пилот. – Ты и теперь не в моей команде?
Я качнул головой.
-Что? – спросил пилот. – Не хочешь?
-Нет.
-Тогда прощай, двойник!
-Убивая меня, ты не себя ли убиваешь? – поинтересовался я.
Он усмехнулся.
-И ты поверил? – спросил он, загибаясь от смеха. – Ты не я. И никогда не был моим дублем. Убивая тебя, убиваю только тебя.
Я изготовился к смерти. Она страшила. Примораживала позвоночник. Сжимала сознание подлинной неотвратимостью. Хотелось жить во что бы то ни стало. Жить. Но я готовился к смерти. Холод покрыл спину, а в животе сквозило отчаяние. Под сердцем томилось чёрное предчувствие. Мысли лихорадили сознание, ибо искали спасения.
-Я сам отрублю ему голову, - сказал пилот. – Сам.
Принесли колоду, положили на неё мою голову так, чтобы она далеко не отскочила, когда сорвётся с шеи.
Ужас прямо-таки парализовал меня. Пересохло в горле. Подбородок, вытянутый за колоду и пригнутый поплотнее к ней, ощущал тяжёлое колючее дерево. Под горлом оно казалось особенно жёстким и удушающим. Руки, заведённые за спину, холодели и судорожно давили на рёбра. Острый край колоды въедался в грудь.
-Отдай меч! – твёрдо прозвенело в воздухе.
Я поднял голову и увидел Пересвета, который двигался по коридору и мечом, точно нагайкой, разгонял толпу индейцев перед собой. Пилот побледнел и заморгал. За Пересветом семенил Верагуа.
Пилот ошарашенно отдал меч, понурил голову и стоял рядом с Пересветом, как отщлёпанный.
-Кадуцеус? – спросил Пересвет.
-Да, - отрешённо промолвил пилот.
-Развяжи парнишку.
Пилот развязал мне руки. Я взял свой меч. Индейцы прижимались к стенам.
-А где Гермес? – спросил пересвет.
-Не знаю, - ответил пилот.
-Я просил его приглядывать за тобой, - заметил Пересвет, - но ты опять сбежал. Законы знаешь: ушёл от хозяина – к нему вернут, не повинуешься – приструнят. За Гермесом я пошлю, а ты пока у меня побудешь. С кем ты здесь?
-С Валькирией.
-А где Каражанов?
-Понятия не имею.
-А Хазаров?
-Какой из них?
-Ты не Гермес, - нахмурился Пересвет, - поэтому изворачиваться передо мной не стоит. Отвечай на вопросы и не увиливай. Гермес – покровитель путешественников, торговли, изворотливости, обмана, воровства, юношества, атлетов, гимнастики, а также магии и астрологии. Но ты – всего лишь жезл его, которым Гермес погружает людей в сон. На этом и оставайся. Не тебе давать в торговле доход и посылать людям богатство. Не тебе провожать души умерших. Но ты – один из змеев на магическом жезле Гермеса. Где второй змей?
-В городе.
-В каком городе?
-В городе живых. И его вам не поймать.
Послышался свист, и Пересвет обернулся. По коридору летел человек с барабаном на руках.
-Гермес? – сказал Пересвет.
-Я.
-Откуда ты, вестник?
-Неважно. Ты, говоря обо мне, забыл сказать, что я ещё и покровитель пастухов. Чего ты хочешь от моего змея?
-Он идёт по твоим следам: нарушил закон и не признаётся.
-Неважно, Пересвет. Это всё пустяки.
-Я просил тебя приглядывать за ним.
-Ну и что? Подумаешь, Аресу дорогу перебежали. Стоит из-за того беспокоиться? Он сам кругом виноват: постоянно затевает раздоры, губит людей и радуется виду их крови. Поделом ему. Даже и сыновья его, Деймос и Фобос, уже не мчатся за ним как во времена герове Трои. Да и где богиня раздора Эрида, спутница его? И сеющая убийства богиня Энюо, тоже его подельница? Все оставили его, ибо кому нужен тот, кто без разбора разит налево и направо, не отличая ни правых, ни виноватых? Верни мне Кадуцеуса, и покончим на этом.
-Нет, - возразил Пересвет. – Я должен допросить его.
-А что такое? Хочешь, я сам допрошу его?
-Спасибо. Не требуется. Тебе я не верю. Опять обманешь.
-Без обмана нет торговли.
-Об этом и речь. Я сам. Ты же найди второго.
-Сам? Ну вот и отлично. Заодно  сам найди и второго, обоих и вернёшь. Надоело мне таскаться с барабаном. По жезлу соскучился. А, впрочем, с вечниками и не поспоришь, ибо на своём стоят.
Гермес усмехнулся, сделал ручкой и взлетел, уносясь по коридору.
-Знаешь, - сказал, оборачиваясь ко мне и с мешковатой запинкой по голосу, Пересвет. – Забыл одно дело сделать.
-Какое? – спросил я.
-Меч произолировать.
-Зачем?
-Да как бы объяснить? Он сделан, конечно, из вещества, который у вас называется нить Алисы. Само собой, что я организовал его применительно к твоему уровню, а то бы ты его не поднял.
-Не поднял?
-Разумеется. Ведь толщина каждой нити в миллион миллиардов меньше толщины атома, а масса одного его сантиметра равна ста триллионам тонн.
-Не может быть!
-А оно оказывается. Но я сделал применительно к твоей руке: кое-что подмешал, так чтобы ты мог поднять. Свойства, правда, сохранились.
-Какие свойства  сохранились?
-Вещество это при ударе несётся со скоростью света и рассекает пространство и прочее на невидимые друг другу миры.
-На какие миры?
-Ну, если такая нить пройдёт между тобой и Верагуа, вы оба перестанете видеть друг друга, потому что будете в разных мирах. Такие нити в космосе звёзды гасят.
-Звёзды гасят?
-Отправляют их в антимир.
-Так, - проговорил я, - а зачем ты хотел этот меч заизолировать?
-Понимаешь, у мёртвых не кровь идёт по жилам.
-А что?
-Жидкий свет.
-Разве свет бывает жидким? Это же электромагнитное излучение.
-Бывает. Свет – излучение, жидкость, твёрдое вещество и газ.
-Так, - заметил я. – Допустим, что у мёртвых жидкий свет по жилам. Что было бы при ударе?
-А то, - горячился Пересвет, - ты получил бы заряд тока, как только бы ударил мёртвого мечом.
-Большой заряд?
-Эффект электрического стула.
-Спасибо за такое оружие с такой отдачей.
-Ничего. Исправимо.
Он обмотал чем-то рукоятку и вернул меч.
-Вот, - сказал Пересвет, - порядок теперь. Лассо бы тебе, да Бурхана найти надо.
-Какого Бурхана?
-А того, кого ты в отчёте Самаром окрестил.
-Чукчу?
-Его.
-А что за лассо у него?
-Да обычное. Только мёртвый с него не сорвётся. Кидай на мёртвого, води по кругу да об стенку расшибай. За милую душу. Дай-как меч.
Я отдал меч. Пересвет с лёгкостью подхватил его. Повертел-покрутил в воздухе, да и снёс башку подоспевшему под удар индейцу. Обезглавленый замер, пошатнулся, сделал по инерции два-три шага и рухнул к ногам Верагуа, который едва успел отпрыгнуть. Куда отлетела голова индейца, я не заметил.
-Видел? – спросил Пересвет.
-Чего? – не понял я.
-Как голова отлетела.
-Да.
-И где она?
-Закатилась куда-нибудь.
-Так поищи.
-Зачем?
-А затем, чтобы понять: её здесь нет.
-Где она?
-В антимире.
-Где?
-Там, где ты слышал.
-В антимире?
-Конечно.
Я глядел на меч и ничего не понимал. В принципе, я ничего и не знал об антимире. Кое-что слышал. Краем уха. Точно сплетню. Но не придавал значения. Мало ли чего в газетах напишут? Во всё не уверишься. Но антимир как реальность ошарашивал.
-Что? – спросил Пересчвет. – Дошло, что и как?
Я качнул головой.
-Чего именно ты не понимаешь? – спросил Пересвет. – Существование антимира?
-Я не понимаю, что это.
-Эх, простота! – заметил Пересвет. – Во Вселенной имеется ровно столько веществ, сколько и антивеществ. Однако миры, где атомные ядра имеют положительные заряды, удалены от миров с отрицательными зарядами примерно на такое расстояние, что в ближайший триллион лет ваша Галактика не сможет столкнуться со своим антиподом во Вселенной.
-Так антимир существует? – спросил я.
-Разумеется. Да ведь ваши американские физики китайского происхождения Ли Цзун-дао и Янг Чженьнин доказали его существование, когда изучали поведение мельчайших частиц материи. Правда, наконец-то ваши земные космомикрофизики обнаружили, что по своим свойствам античастицы слегка отличаются от обычных частиц и не могут быть их зеркальным отражением. Согласно законам неживой природы, должны существовать истинные зеркальные частицы и целый зазеркальный мир, состоящий из одних таких частиц.
-И что произойдёт с отрубленной головой в антимире? – спросил я.
-По идее, - сказал Пересвет, задумчиво разглаживая усы, взглядывая куда-то мимо меня, точно держал в уме не только мой, но и ещё чей-то запрос, - она должна взорваться, когда соприкоснётся с антиголовой в антимире, однако этого может и не случиться.
-Почему?
-Потому, - ответил Пересвет всё так же тягуче и задумчиво подмаргивая, - что голова срублена не в вашем мире, а в теневом.
-Теневой мир? – спросил Верагуа. – Разве антимир и теневой мир – не одно и то же?
-Нет, - сказал Пересвет, - кроме антимира и мира зазеркального существует и ещё один, параллельный вашему миру, - теневой. Его существование тоже можно вывести из поведения элементарных частиц. И он, как вы убедились, не совсем похож на ваш мир, как тень не идеальная копия человека. Зазеркальные и теневые миры находятся рядом с вами. Существует зазеркальная Земля на Солнце.
-Где? – удивились мы с Верагуа.
-Солнце, - пояснил Пересвет, - вместе с обычным веществом по закону гравитации притягивает к себе и невидимое для вас зазеркальное вещество. Именно поэтому период, причём постоянный, колебания составляет 2 часа 40 минут. С таким периодом Солнце колеблется потому, что в его чреве катается зазеркальное скопление размером примерно с вашу планету. Это и есть зазеркальная Земля. Ваши учёные уже не сомневаются, что во Вселенной существует скрытая масса. Есть то, что вы увидеть в обычном состоянии не можете. Например, скрытые или зазеркальные звёзды, которые пропускают сквозь себя свет ваших звёзд, то есть звёзд вашего мира, и действуют подобно линзе, во много раз увеличивая их свечение. Контакт с параллельными мирами возможен в том случае, если в мозгу, глазу или ухе человека заведётся спайка атомов-мутантов, поэтому телепатия и ясновидение происходят не на привычном для вас электромагнитном уровне, а на атомном… Теперь, когда мы, вечники, закупорили болевые точки вашего города (а их миллион), пришло время раскрыть все карты.
Он поднял руку, и толпа индейцев оцепенела, а Кадуцеус весь как-то сжался, сморщился, ссутулился и смотрел на Пересвета приниженно да придавленно, как смотрит под водой голубь на пожирающих его голодных черепах.
-Ваша наука, - сказал Пересвет твёрдо поставленным голосом, - в совершенно зачаточном состоянии вроде эмбриона, когда яйцо уже начало дробиться, но ещё не вышло из яйцевых оболочек. Поэтому вам трудно будет понять то, что я скажу. Мы, вечники, не можем вмешиваться в вашу земную жизнь, когда она протекает в естественных руслах и ритмах. И даже вмешиваясь, не можем элиминировать, то есть исключать и устранять, события, которые носят отклоняющийся характер, самостоятельно. К примеру, когда образуется спайка миров, то есть патологическое их соединение в результате воспалительного процесса, под которым следует понимать абсолютно непродуманные действия как существ из вашего земного мира, так и особей из сопредельных миров. Как в кишечнике произошло образование спаек, так оно и происходит в городе Таразе. Не так просто теневому миру, а равно и другим мирам, соприкоснуться с вашим. Для того необходимо обоюдное желание и стремление. Но и этого мало. Нужны дополнительные кризы, то есть внезапно наступивший приступ болезни. У вас и произошло идеальное это сочетание: 1) экологически тяжёлая обстановка самого города; 2) понижение нравственного тонуса; 3) поиски и установление контакта с теневым миром через колдунов, гадалок, ясновидцев и прочих вызывателей мёртвых; 4) изъятие из небытия судьбой убитого города путём возвращения названия; 5) поселение мёртвых в городе живых, используя переименование улиц, сёл, площадей и посёлков; 6)возвращение ауры мёртвого города через посредство археологических раскопок. Поясню каждый пункт. На территории города существуют заводы: суперфосфатный, химпром, новоджамбульский фосфорный, «Коммунмаш», «Запчасть», резиновых изделий и другие – а также имеются фабрики и комбинаты: кожкомбинат, первичной обработки щерсти, текстильная. Прибавьте выхлопные газы, ядохимикаты и подобные атрибуты современного города. Медики знают, какова на сомом деле экологическая ситуация по городу, и она далеко не безоблачная. Это по первому пункту. Экономический кризис, поголовная коррумпированность, нищета, безработица, безверие и насильно раздутый криминал привели город на край нравственного банкротства. Разочарованность всех и вся – это второй криз болезни, которую назовём отсутствием вкуса к жизни и падения к ней интереса. Неслучайно смертность в городе превышает рождаемость. Следующий пункт – поиски выхода. Откуда такой всплеск надежд на гадалок, ясновидцев и колдунов? От безысходности. На массовое сознание пошла тотальная агрессия. Кришнаиты, иеговисты, сатанисты, разные секты да направления псевдорелигий – это результат слома коллективного сознания. Люди привыкли, что все: с президента и до участкового – воруют, лгут и наживаются на общенародном бедствии. Когда изголодавшийся пенсионер видит, как большой человек толкует о терпении, то ему, пенсионеру, уже хочется повторения революции 17-го года. Ненависть к обожравшимся способна опрокинуть небо на землю. Разумеется, что ненависть так же материальна, как мировая война. Легко эту планету никто не покидает. Каждая слезинка, пущенная с отчаяния, отзовётся и не останется без возмездия. Урок гражданской войны впрок не пошёл, но всему своё и время и назначение. Всё вызревает в положенный час. Четвёртый пункт – самый болезненный и необдуманный. Современные психологи уже подозревают, что даже в имени человека заложена его судьба, то есть имя целиком и полностью содержит в себе информацию о будущей жизни, об её исходе и направлении. Вот поэтому, дабы не провоцировать судьбу, древние народы достаточно осторожно подходили к процессу наречения новорождённого. Тараз – имя умершего города. Никто из ныне живущих древний Тараз не застал. Поэтому мёртвые город Тараз считают своим городом. Плюс к тому – названия улиц стали меняться и не в самую лучшую сторону: Толе-би, Казыбек-би, Айтике-би, Сыпатай-батыр, Санырак-батыр  и прочие – это давно умершие люди. Память о них в потомках придерживать и надо, и полезно. Вопрос – как? Ставить памятники – хорошо. Писать о предках книги – неплохо. Фильмы, спектакли – всё разумно, ибо память. Но названия улиц – это кодовый знак. Символ принадлежности. Улица чья? Такого-то. Вот и всё. А слово имеет свойство материализоваться. Практически все улицы носят имена мёртвых, сам город взял имя умершего города, так кому теперь отдан город: живым или мёртвым? Другой пункт – раскопки. Археологам, конечно, интересно поглазеть на материальную историю, а задумывались они, кого выпускают из небытия? Кого зовут? И тревожат? Проклятие фараонов – это не цикл совпадений, а спланированная акция, ибо и без того мёртвые ищут контакта с живыми. Хотят любой ценой вернуться в этот мир, используя форму призраков, инопланетян и прочих оборотней. Глупые и другие ограниченные да недалёкие людишки, зацикленные на материи, полагают, что все миры, кроме им известного, - выдумки. Однако любой учёный знает, что наука только на пороге великих открытий. Многое ей ещё не известно. Многое она объяснить не в состоянии. Природа – всё-таки храм, а не мастерская, как уже убедились экологи. Потому прежде, чем сунуть нос в её закрома, следует взвесить и обдумать последствия. Легко срубить дерево, осушить озеро и болото, загрязнить реку нефтяными отходами. Труднее – вернуть всё на круги своя, ибо многое восстановить уже не получится. Человек же дороже любого дерева и животного. Нельзя безнаказанно выдавливать его из жизни. Природа совсем не зря и далеко не случайно выделила его из мира животных. Разгадать природу свою и назначение – вот задача человека. Жрать, пить, облегчаться, размножаться и печься о потомстве и животное умеет. Человек способен на большее… Теперь вернёмся к вопросу об открытии всех карт. Первое, вы помогли теневому миру войти к вам. И войти накрепко. Второе, вы и не представляете себе, что даёт мёртвым такое к вам внедрение, зачем оно нужно и что из этого должно быть, но всё-таки  не будет, ибо мы, вечники, потому и здесь, что должны развести миры на прежние позиции. Мы не можем допустить усиление одного мира за счёт другого. Как я сказал раньше, мёртвые прошли к вам. Легко и просто, как на параде победителей. К несчастью, они пробили вашу защиту, ибо вы не ведаете, что творите. Грубо говоря, им нужен мой меч. От меня и от других вечников они его никогда не получат. И знают, что не получат. Другой расклад, если они заберут его у вас, ибо для них вы слишком простодушны. И это – более возможный вариант. Для чего им нужен мой меч? Вот для чего. В любом человеке есть бессмертная сущность, на которую и покушаются все прочие миры. Её нельзя убить, но можно уничтожить. Как это делается? Очень просто. Каждый из вас одновременно существует в трёх мирах: в земном или теневом (если умрёт, конечно), в антимире и в зазеркальном. Человек, который убивает себя, автоматически убирает своего двойника-зазеркальца. Это – первый этап. Теперь происходит вот что. Самоубийца в теневом мире становится бесом и активно участвует на стороне тёмных сил в борьбе против вас же, но не знает одного: как только в нём отпадёт необходимость, его перебрасывают в антимир, где он, встретившись с самим собой,  погибает вместе с ним и теперь навсегда. А послать в антимир даже самоубийцу можно мечом вечника. Те же из вас, кто не кончает жизнь самоубийством, всё равно проходят через теневой мир, но в нём не задерживаются, а переходят в другой – мир чистой энергии. То, что Вернадский полагал ноосферой. Лишь в теневом мире и в зазеркальном каждый из вас доступен для тёмных сил.
-Зачем им нужно уничтожать нас? – спросил Верагуа.
-Спроста тут не ответишь, - сказал Пересвет, - они вроде санитарного кордона, ибо отлавливают только больные и слабые души.
-Значит, - спросил Верагуа, - мы на Земле проходим испытание?
-Конечно.
-А как же души младенцев? – спросил Верагуа.
-Умерших во младенчестве?
-Да.
-Они своё испытание проходят в Зазеркалье.
-Для чего нужен антимир? – спросил Верагуа.
-Для противовеса.
-Как это? – удивился Верагуа.
-Просто.
-Но как именно? – упорствовал Верагуа и настаивал на более точном ответе.
-То, что не состоялось здесь, состоится там.
-То есть? – напирал Верагуа.
-Допустим, здесь вы дали кому-то оплеуху.
-И?
-Там вы её получите.
-А если я кого-то убью? – интересовался Верагуа.
-В антимире убьют вас. Все поступки возместятся.
-А в Зазеркалье как будет? – наседал Верагуа с непомерным своим любопытством.
-Так же.
-Другими словами, я получу два удара?
-Именно.
-И я почувствую эти удары?
-Обязательно. Всё то, что сделано здесь, обернётся против вас же. По системе бумеранга. Вот почему Христос учил вас любви, милосердию и непротивлению злу насилием.
Мы приутихли.
-А что собой представляют инопланетяне? – спросил Верагуа.
-Это полевые сущности. Живут сами по себе, по своим законам. И никому не мешают.
-Не мешают? – скривился Верагуа.
-Естественно.
-Но они похищают людей, исследуют их и проводят опыты по удалению различных органов, - возразил Верагуа.
-Правильно, - ответствовал Пересвет, - однако и вы отлавливаете животных в дикой природе, ставите маркировки, радиомаяки и прочие игрушки. Вы это считаете нормальным? И вы расхищаете биоресурсы планеты. Вспомните зоопарки, свои опыты над крысами да прочими лягушками. Я могу припомнить и зверофермы.
-Но мы же люди! – выдохнул Верагуа. – Мы выше животных по развитию.
-А гуманоиды выше вас по развитию. Имеют же они право знать, кто обитает по соседству с ними?
Верагуа сник и точно поперхнулся, ибо сидел с выпученными глазищами, как карась на сковородке.
-Они же не только вас изучают, - покровительственно заметил Пересвет, - но и лечат. В том числе, подбрасывают научные идеи, помогают наладить нравственный тонус. Другое дело, что их высокий уровень не даёт им морального превосходства. И у них те же самые проблемы, что и у вас.
-Какие же? – спросил Верагуа.
-На более высоком уровне. Они давно покончили с бедностью, невежеством и физическим нездоровьем, однако их мир так же заражён противоборством. У них есть различные группировки: чёрная сила, белая, космические пираты, серые цивилизации, тёмные силы быстрого реагирования, коричневые.
-Коричневые? – не удержался и я от вопроса.
-Да, коричневые цивилизации. Те, кто сделал ставку во второй мировой войне на Гитлера.
-На него делали ставку? – спросил я.
-Конечно. Его подпитывали космической энергией. И не только его, но и всех нацистов. Чем же иначе ты объяснишь нечеловеческую жестокость фашистов? Вообще, для полевых сущностей вы – испытательный полигон. На вас пробуются различные режимы управления, вирусы общественных заболеваний.
-Какие вирусы? – спросил я.
-Общественных заболеваний, - повторил Пересвет.
-Как это понять? – не унимался я.
-Очень просто. Алкоголизм – общественно-опасная болезнь?
-Вероятно, - согласился я.
-А наркомания?
-Наркомания опасна, - подтвердил я.
-А проституция?
-Ну, и проституция, наверно.
-А гомосексуализм?
-Что, разве и его внедряли?
-По-твоему, лесбиянство и мужеложество – это нормально?
-Ну, если кто хочет, - ответил я.
-Кто хочет? – встрепенулся в резком удивлении Пересвет. – В ваших тюрьмах опускают по желанию?
-Нет, - вздохнул я. – Однако у преступников свои законы.
-А ведь преступник – человек, не так ли?
-Смотря за что сидит.
-Преступник тоже человек, - упорствовал Пересвет, - а не другой вид животного. Просто на нём проводится эксперимент, чтобы пронаблюдать его развитие в естественных условиях.
-В естественных? – изумился я.
-Природных.
-Постой, - поразился я, - нам все эти проблемы навязывают?
-Да неужто ваши учёные обнаружили противоядие?
Я почесал лоб, ибо впал в глубокое недоумение и погряз в нём, точно профессор, погрязший в тине наки. Верагуа всё так же ошарашенно пялился на Пересвета.
-Но по какому праву они вмешиваются? – возмутился я.
-По праву сильного. Кто из вас интересуется мнением лягушки, которую препарируют? Или барана, коего откармливают на убой? Или любых тех животных, проходящих селекционный отбор?
-Среди нас и селекцию проводят? – спросил я.
-Конечно. Неужто кто-то полагает, что рождается в определённой семье по случаю?
-И все события нашей жизни спрограммированы?
-Да.
-Чёрт! – разозлился я. – Так где же ваша свобода выбора?
-У вас много вариантов – пожал плечами Пересвет.
-Каких вариантов? – спросил я.
-Разных: убить или помиловать, украсть или не увидеть. Экспериментаторы даже договариваются между собой: я, мол, подведу девочку к заданному месту происшествия, ты – организуй туда же потенциального насильника. Вам только предлагается та и другая ситуация, а поступок – за вами.
-Ну, а как же тогда Бог? – спросил я.
-А что Бог? Ему нужны ваши поступки, а не лицемерное поклонение. Помнишь, говорится: «Вера без дел мертва есть»? Ваши души проходили и будут проходить испытание на этой планете. Иное дело, когда испытания проходят с применением запрещённых средств. Тут мы, вечники, вмешиваемся.
-Каких ещё запрещённых средств?
-Тех, которые выходят за границы ваших представлений. Все испытания должны идти естественным путём. Так, чтобы не травмировать вас преждевременными чудесами. Вы должны думать, что всё идёт от вас: и плохое, и хорошее. Что вы всё можете и всё победите: и природу, и собственные неудачи.
-Так, - огорошенно заметил я, - получается, инопланетяне ведут нас по жизни?
-Нет. Идёте вы самостоятельно.
-Странно, - возразил я, - обкладывая нас обстоятельствами да условиями, они нас ещё и не ведут?
-Конечно.
-Не понимаю. Предположим, я родился в бедности.
-Ну?
-Что «ну»? Бедность – это и есть бедность! Какие могут быть тут варианты? Нет связей и денег, значит, нет и хорошего образования и карьера со старта упрётся в тупик, ибо что делать без денег и связей в этом мире?
-Пробиваться.
-Как?
-Ум используй. Энергию находи. Гибкость проявляй.
-Да ведь ерунда это и сказки! Со старта карьера не заладится.
-Делай, что можешь.
-Что?
-По возможности.
-Так что именно делать в такой позиции аутсайдера со старта?
-Оставаться человеком, творить добро, учить этому и других: соседей, родных, близких.
-Как Некрасов, что ли?
-Как получится.
-Без денег ни черта не получится.
-Разве помочь кому-то можно только деньгами?
-А чем же ещё?
-Добрым словом.
-Чушь! Человек помирает с голоду или в больнице, ибо нет средств на хорошее лечение и необходимое лекарство, а я как его утешу: ничего, мол, страшного, быстрей помрёшь – скорей похоронят? Или от смерти не открестишься и все там будем, так что займи место и для меня?
Пересвет усмехнулся.
-А чего ты улыбку кривишь? Отвечай, а не за улыбочками прячься.
-Поживёшь и ответишь.
Он явно увиливал от ответа, да и чего бы мог сказать?
-Инопланетяне, - втиснулся в разговор и Верагуа, - это полевые сущности?
-Полевые, - ответил Пересвет.
-Почему же мы иногда их видим? – спросил Верагуа.
-А вы их-то как раз и не видите.
-Кого же наблюдают очевидцы? – спросил Верагуа.
-Выходцев из теневого мира. Они лишь принимают облик настоящих инопланетян.
-Зачем? – интересовался Верагуа.
-А вот вы и спросите у них.
-У кого именно? – спросил Верагуа.
-У них, - ответствовал Пересвет.
Он подманил пальцем пилота.
-Кадуцеус, - сказал Пересвет, - тут публика любопытствует.
Пилот поднял голову.
-Кто? – спросил он.
-Люди, - сказал Пересвет.
Он обернулся к Верагуа и подмигнул.
-Давай, снимай показания, - сказал Пересвет.
Верагуа покручивал ус и не торопился с допросом.
-Ну? – спросил Пересвет. – В чём заминка, старичок?
-Я не могу допрашивать в коридоре, - ответил Верагуа.
-Почему? – спросил Пересвет. – Сесть хочешь, садись прямо на пол.
-А Кадуцеус? – спросил Верагуа.
-Ему какая разница? – отмахнулся Пересвет. – Он не знает усталости.
-Хорошо, - согласился Верагуа и сел на корточки.
Я подумал и сел радом и так же.
-Ваше имя? – спросил Верагуа, обращаясь к пилоту.
-Кадуцеус.
Верагуа чесал подбородок и тянул-медлил со следующим вопросом. Пилот усмехался. Пересвет нахмурился.
-Рассказывай всё, - жёстко сказал он пилоту. – Я же пойду, посмотрю, что тут и как. Прихвачу с собой индейцев. Бахмуров, если Кадуцеус будет вилять и кривить свои показания, руби ему голову. Пусть отправляется в антимир.
-А Гермес как же? – оторопел пилот.
-Его дело, - пожал плечами Пересвет. – Здесь проблемы поважней его собствености.
-Но я же уничтожусь в антимире! – сказал пилот.
-Конечно.
-Из чего Гермес сделает себе магический жезл? – спросил пилот.
-Пусть думает.
Пересвет собрал индейцев и погнал их перед собой по коридору. Пилот чесал нос и затравленно косился на меч, который я держал крепко.
-Ну? – сказал я. – Чего, патрон, допрашивать? Давайте, я зарублю Кадуцеуса при попытке к бегству, и вся недолга.
-Не надо, - попросил пилот.
-А сами пойдём и догоним Пересвета, - продолжил я, игнорируя просьбу пилота.
-Не надо, - повторил пилот.
-Чего не надо? – удивился я.
-Меня рубить.
-Да ты всё одно правды не скажешь, - заметил я.
-Нет. Я скажу всё.
-Давай, крутись на чистосердечное признание, - разрешил я.
-Ладно. Я готов.
-Готов?
-Готов.
-Тогда рассказывай.
-Что?
-Кто вы? – спросил Верагуа.
-Кадуцеус, - сказал пилот. – Колдун Тараза.
-Что имеете сообщить по известным вам происшествиям? – спросил Верагуа.
-Я их организовал.
-Каким образом? – спросил Верагуа.
-В общем, - сказал пилот, - я не могу тягаться даже с Аресом, который вам знаком под именем Железный Характер. Ибо я – мелкий бес. Подмастерье у Гермеса. Хотел выдвинуться по иерархии тёмных сил. Это у нас допускается. Но не смог: попался. Потому как переоценивал возможности свои. Цель всех происшествий – меч Пересвета. Вот почему я и поторопился с городом мёртвых.
Он покосился на меч, судорожно сглотнул слюну и остановился, ожидая вопросов, но Верагуа не знал, о чём спрашивать, а я за лучшее счёл не вмешиваться, ибо кто-то один должен вести линию допроса, дабы не сбивать задержанного с пути чистосердечных, а, значит, полных, как шар, показаний.
-Меч Пересвета? – спросил Верагуа.
-Да.
-А что в нём? – поинтересовался Верагуа.
-Возможность и перспективы.
-Какие именно возможности? – уточнил Верагуа.
-Большие.
-А перспективы?
-Необозримые.
-Вы уходите от ответа, - заметил Верагуа.
-Я? – приторно удивился пилот.
-Вы.
-Но разве я не отвечаю на ваши вопросы?
-Отвечаете.
-Ну, а в чём претензии?
-Ваши ответы не дают полной картины.
-Может, вы схватывать не умеете?
-Они слишком обтекаемые.
-Подробностей не достаёт?
-Вот именно.
-Хорошо. А если я утоплю вас в подробностях?
-Желательно.
-Ну. Ладно. Спрашивайте.
-Итак, ваша задача – получить меч Пересвета?
-Да, это моя задача.
-Как вы полагали её осуществить?
-Всё просто, - усмехнулся пилот, - я строю город мёртвых, начинаю бедокурить. Вечники это обнаруживают. Являются. Отдают меч.
-Кому?
-Одному из вас. А кто-то из вас отдаст его мне.
-Вы знали, что Пересвет отдаст свой меч Бахмурову?
-Предполагал.
-И вы надеялись, что Бахмуров отдаст меч вам?
-Не надеялся.
-Не надеялись?
-Знал, что отдаст.
-На чём же вы основывались?
-Исходил из рельефа его характера.
-И что взяли за точку исхода?
-Есть у него слабая точка.
-Какая?
-Жалость.
-Жалость? – переспросил Верагуа.
-Да. В принципе, он и был мной запрограммирован так, чтобы, исходя из его жалости, имено ему отдал меч Пересвет, и, опираясь на ту же самую жалость, я мог бы взять у него меч.
-Вы хотите сказать, что он был вами запрограммирован?
-Конечно.
-Но как?
-Вы слышали о том, что гены несут информацию?
-Слышать приходилось.
-Вы не всё слышали. В генах заложено всё: рост, вес, продолжительность жизни, её содержательность, цвет глаз, полная картина характера, условия и обстоятельства. А ещё…
Он пристально глянул мне в лицо, усмехнулся, покосился в сторону Верагуа. Что-то чёрное блеснуло передо мной: не то туннель, не то шахта, не то нора глубоко под землёй. Я шёл по нему. Долго шёл. Далёкий свет брезжил впереди. Каменные стены и пол с потолком отдавали сумрачной сыростью. Иногда шарахались прямо надо мной летучие мыши. Я наступил на что-то и провалился, улетая в забытьё…
Мы с Верагуа были у себя в кабинете, когда вошёл Коля Беркимбаев, без охраны и без оружия. Сел в кресло для клиентов, локти выложил на стол, уставился на Верагуа, не зная, с чего начать.
-Который из вас, - сказал Коля, - тут за начальника?
-Я, - сказал Верагуа.
-Слышь, мужик, - сказал Коля, взглядывая и в мою сторону, - давай на выход и посмотри, чтоб не мешали. Нам с твоим боссом обкашлять кое-что требуется.
Верагуа взглядом показал мне остаться.
-Э, старик, - обиделся Коля, - я бригаду свою на стоп-кран у подъезда поставил, а ты шугаешься, что ли?
Он похлопал по карманам.
-Видишь, дедок, я пустой: ни ствола, ни пёрышка, ни заточки.
-Ну? – спросил Верагуа.
-Отсылай и ты своего сторожа.
-Нет, - заупрямился Верагуа, - говори при нём, хотя и без того ясно, что я с мафией не сотрудничаю.
-А кто здесь мафия? – огрызнулся Коля.
-Ты, - спокойно и твёрдо пояснил Верагуа. – О тебе у меня есть информация. Ты – лидер карлмарксовской группировки. Твои бойцы контролируют район автовокзала, Тонкуруша, Телецентра, улицы: Сатпаева, Северная, Карла Маркса, Восточная, Сухамбаева. До улицы Кирова – твоя территория.
-Всё правильно, - согласился Коля. – О том и базар заводим. Кто-то ушлый кидает моих рексов.
-Кого? – переспросил Верагуа.
-Ну, тех, кто оброк собирает с водил, базаркомов. По другим точкам. Наваристым. Короче, если шаришь в таких делах, хаваешь их, то догонять обязан о чём я.
-Кидает? – переспросил Верагуа.
-По-наглому. Мочит рексов, как Тайсон, и валит наглухо. Оброк исчезает, а остаётся рекс в жмуриках. Братва поначалу имела неправильное обо мне понятие: мол, я зажимаю капусту и в общаковский котёл не отстёгиваю. Ну, мы на стрелке развели эту проблему. У кировских, белых и вольников такой же беспредел завёлся. Так и отмазался, а то бы и грохнули. Найди, дед, мне этого беспредельщика, и всё будет малина: мы на твою контору наезжать не будем, крышей обзаведёшься, если что.
-Крышей?! – побелел Верагуа от бешенства.
Коля перебирал жиденькие, как у кота, усы и приглядывался к Верагуа с диким недоумением.
-Да ты отмороженный, что ли? – вскипел и Коля. – Или под недогона косишь? Знаешь, что под крышей я понимаю?
-Догадываюсь, - хмуро сказал Верагуа.
-Я ведь прошу, - нажимал Коля, - понимаю, что и как. Обхождение делаю.
-А почему ко мне? – спросил Верагуа.
-Ну, а тебе, что? В падлу?
Верагуа остекленело уставился на Колю.
-В падлу? – переспросил Верагуа озадаченно. – Да мне в падлу, как ты изволил выразиться, сидеть с такими, как ты, а не то, что общие дела иметь.
-Ладно, - сказал Коля, - базар закрыт, но ты, дедок, ходи да оглядывайся: не дай божок под гоп-стоп попадёшь или, вообще, завалят. Шустрый ты, я смотрю, как вода в унитазе. И борзометр у тебя зашкаливает.
Он хлопнул напоследок дверью и ушёл с тяжёлым настроением.
-Да, - сказал я, поглядывая в окно, за которым было видно, как Коля перед тем, как всунуться в лимузин, показал бойцам своим на окна нашего агентства, поплёвывая в стороночку. – Держите вы принцип.
-Держу, - хмуро отозвался Верагуа, - лет десять назад подобная уголовная сволочь меня за километр обходила, а сейчас распоряжается.
-Они на коне теперь, - заметил я тускло.
-В том-то и проблема, - сказал Верагуа. – Деньги в наше время всё делают.
Патрон хмуро глянул в компьютер. Нажал клавишу. На экране высветились буквы. Верагуа погнал их вверх.
-Я знаю, кого они ищут, - сказал Верагуа.
-Знаете?
-Знаю.
-Кого?
-Юру Макухина.
-Это он их кидает?
-Он.
-Кто такой Юра Макухин?
-Уличный боец. Ты должен бы его знать.
-Я?
-Ты.
-Что-то не вспомню.
-Ты жил на Химпосёлке?
-Да.
-И он там жил.
-На какой улице?
-На Лесной.
-В какие годы?
-До восьмидесятого.
-Уехали?
-Уехали.
-Куда?
-В Ленинград.
-Значит, Юра вернулся?
-Вернулся.
-Зачем?
-Узнать, кто убил его брата.
-Какого брата?
-Женьку. Их в семье было четверо пацанов: Валера, Юра, Саня и Женька. Валера с 55-го года, Юра с 58-го, Саня с 60-го, а Женька с 74-го.
-И все они уехали в Ленинград?
-Да. Но Женьку письмом вызвали сюда, в Тараз.
-Кто вызвал?
-Одна девушка.
-По какой надобности?
-Как объяснить? Четыре года назад, в 95-м, у них умер их бывший сосед. Макухины жили на Лесной 72, а сосед рядом – в 70-м доме.
-Постойте, - сказал я, - там в мои годы жили Аникины. Я с младшим их сыном, Ванькой, дружбу водил.
-Вот-вот. А умер отец Ваньки.
-Дядь Лёша?
-Да, Алексей Петрович.
-Странно, а я и не знал, что отец Ваньки умер.
-Ты Ваньку когда в последний раз видел?
-Не помню. Мы как сюда переехали, с тех пор не видел.
-А когда вы переехали на Сатпаева?
-В 76-м.
-А Макухины с Аникиными переписывались. В гости к друг другу наезжали.
-Так, что с письмом?
-В 95-м Макухины приезжали на похороны. На следующий год, то есть в 96-м, были на годовщине. Там-то Женька познакомился с Катей Старых.
-На годовщине?
-Да. Катя приехала из Томска на каникулы. В этом году она должна закончить мединститут, или как сейчас называется?
-Не в курсе.
-Медакадемия?
-Чёрт его знает.
-В общем, Катя и Женя сдружились. Переписывались. Он к ней то в Томск, то в Тараз приезжал. Упёртый парень был. Этим летом они хотели пожениться. Кто-то написал Женьке письмо, в котором намекалось, что Катя завела шашни с кем-то из соседей в Таразе. Вот для чего Женька и приехал в Тараз.
-Для чего?
-Чобы узнать.
-Ну?
-Что «ну»?
-Узнал?
Узнал не узнал, а за изнасилование несовершеннолетней был задержан и доставлен в местный изолятор.
-Он изнасиловал несовершеннолетнюю?
-Материалы следствия указывают на это.
-Зачем ему это надо было?
-Не знаю.
-А кто убил Женьку?
-Сокамерники.
-В КПЗ?
-Да.
-За что?
-Я могу только строить предположения.
-Стройте.
-В общем, тех, кто попадает в следственный изолятор за изнасилование, за преступление против родителей, обычно опускают в камере. Вероятно, и Женьку пытались опустить, но он, парень здоровый, не дался. Одеяло-то накинули на него, но повалить не смогли, а, напротив, он раскидал их. Вот кто-то в пылу борьбы и зарезал парня.
-Установили убийцу?
-Нет.
-Почему?
-В общей камере их было восемнадцать подследственных.
-Ну и что?
-Следствие зашло в тупик. Списали на сердечный приступ.
-Разве это возможно?
-Возможно? – переспросил Верагуа. – Я скажу больше: всех, кто в ту ночь был в этой камере, через неделю выпустили.
-Ещё и выпустили?
-Выпустили.
-Хорошие же у нас порядки!
-Какие есть, - проворчал Верагуа.
-Откуда вы знаете про всё, про это?
-Юра приходил. Просил помочь.
-Он сказал, что кидает рексов?
-Нет, но я догадываюсь. В камере с Женькой как раз рэкетиры и сидели.
-Вы что Юре сказали?
-Обещал найти.
-Обещали?
-Обещал.
-Но почему?
-потому что поделом.
-Кому поделом?
-Тому, кто любит опускать.
-И вам их не жалко?
-Нет. Будь моя воля, Аркадий, я бы сам всех этих любителей опускать, поубивал. Но силы не те. Я видел, сынок, многих опущенных. Их у нас называют то петухами, то обиженными, то дырявыми. Ниже их в воровском мире никого нет.
-Да ведь они заслужили.
-Не все.
-Как не все? Тут ведь, на воле, они сами насиловали…
-Не все, Аркадий. Есть и судебные ошибки, есть и подставки, есть те, которые сами дадут, а потом бегут с заявлением. Я проработал в органах, повидал. Попадается и грязь-человек. Попадаются и те, кому не повезло. Иногда опускают вовсе не насильника, а случайного человека. Задолжал своим дружкам. Долг не отдал. Тянул время, тянул, а дружки и опустили. Потом все вместе подзалетели. Собрались на блат-хате, анашу из мешка вынули, сели курить, а соседи дежурный наряд вызвали. Дружки и говорят опущенному: бери на себя отраву. Он с перепугу и взял. Его закрыли, а их отпустили.
-Ну и что?
-А то, что передали дружки его по этапу, что, мол, он – опущенный, и в зоне он выдал себя не за того, а там знали, кто он. Чуть не убили. Так что, Аркадий, не только насильники в опущенных ходят, а и те, кто законов воровского мира не знает. Проверок-то много. Например, спросят: можешь ли пахана замочить? Что скажешь?
-Не знаю. Он же авторитет.
-А надо отвечать: могу.
-Но за слова-то у них спрос идёт.
-Я знаю. Отвечай: могу. Возьми воду в ложку и замочи пахана. Малолетки много опускают. И человек с клеймом опущенного мается всю жизнь. И запомни, Аркадий, кто раз в воровской мир попал, уже из него не выпрыгнет. Поэтому мне как старому оперативнику многих жаль: бухгалтеров, попавших за растрату, шоферов, ненароком задавивших пешехода, мальцов, которые по простой дурости да озорству шапки сдирают с прохожих.
-Всех, Верагуа, не пережалеешь.
-Конечно.
-Значит, вы на Юру думаете?
-На него.
-Поэтому и не взялись помочь Коле?
-Юре и так непросто будет уйти от мафии: она-то как раз не беспомощна. Посильнее нашего агентства. Покруче, как сейчас изволят многие выражаться. Если и они не могут его найти, то нам и подавно влезать в это дело не следует. Пусть Юра работает.
-Не боитесь?
-Кого?
-Того, что Коля припомнит вам отказ.
Нет. Пусть. В конце концов, смерть найдёт. Чего ж бегать от неё да позориться на старости лет? Я не вчера родился. Понимаю, что уголовник отомстит, но больнее не будет.
-Не будет?
-Нет.
-Не зарекайтесь. Разве вам нечего терять?
-Я всё потерял, ибо и у меня была семья.
-Семья?
-Конечно. И жена была, и дети.
-Куда всё подевалось?
-Убили.
-уголовники?
-Да.
-А вы не говорили мне об этом.
-Случай не попадался.
-Расскажите.
-Любопытно?
-Жутко.
-Хорошо. Я-то родился в Испании. В 1922 году. В тридцатых годах меня отправили в СССР.
-Вы были сын коммуниста?
-Да. Здесь я школу кончил. В 41-м призвался. Дошёл до Праги. Отслужил. Вернулся в родной Воронеж. Направили в органы. В 52-м женился. На детдомовской. Звали её Люба Новикова. В 54-м родился сын. Мигель. В честь Сервантеса. «До Кихот» помнишь?
-Читал.
-Это моя любимая книга. В 56-м родилась дочь. Кармен. А в том же 56-м я посадил одного рецидивиста. Через год он бежал из мест заключения. Добрался до Воронежа. Семью мою вырезал. Я был на дежурстве. Зато и я отомстил.
-как?
-Застрелил при попытке к бегству.
-Да. Трагедия.
-С тех пор мне терять нечего.
-А жизнь?
-А что жизнь? Зажился я. Скоро, даст Бог, восьмой десяток закрыватьпридётся.
-Не тянет на родину?
-В Воронеж?
-В Испанию.
-Иногда. При Франко я не мог вернуться.
-А потом?
-А потом?.. Привык я России. Русским стал. Язык почти забыл.
-Совсем?
-Кое-что помню.
-Например?
-Ну, что сказать? Nada y pues nada.
-Что это?
-Ничто и только ничто.
-А ещё чего-нибудь.
-Si, buen hombre.
-А это что?
-Да, хороший человек. Por ustedes – для вас. Sol – солнце. Sombra – тень. Mucha suerte – желаем удачи. Limpia botas – почистить ботинки. Globos illuminados – святящиеся шары. Es muy flamenco – это уже слишком. Muerto – умер. Muy buenos – здравствуйте.
-Красивый язык.
-Красивый.
-Испания снится?
-Снится.
Он вздохнул. Поёжился, точно замёрз от воспоминаний.
-Ну, да ладно, - сказал Верагуа. – Сон правду не говорит. К делам обернёмся.
Я теребил рыжие свои усы в сердобольном раздумье. С одной стороны, опускальцев и учить, и лечить надо. Тут ничего не попишешь. Чего торопом да топором нарубишь, того никаким пером не описать, не выщекотать. Но 18 смертей за одну – не многовато ли будет? Об этом я и сказал Верагуа.
Патрон не уторопился с ответом, а потому не успел, ибо в дверь позвонили. Я направился открывать. Женщина, оказавшаяся на  лестничной площадке, даже и не вошла, но прямо-таки вломилась в контору и затрещала едва ли не с порога:
-Потому я как женщина в чувстве себя наблюдать должна.
-За кем наблюдать должна? – уточнил Верагуа.
-Ох ты и дед во сто лет, как лунь сед, да ума нет, - протараторила новоявленная визитёрка, всплёскивая руками, подсаживаясь к старику за его стол.
Верагуа приобиделся.
-У меня ума нет? – спросил он, краснея от злости.
-А чего кричать? Коли ты вахтёр, не то ещё какое пугало, - сказала женщина, - дак сиди в приёмной, а раз заместо начальника сидишь, имей обхождение, потому как всё одно не отвертишься, не отколдуешься. Да и мне бы за грехи мои подсадные деньжат отстегнуть изволь хоть какой-никакой кусочек.
-Каких деньжат? – нахмурился Верагуа.
-От и как будто не знает! – женщина обернулась ко мне, подмигивая и кивком показывая на Верагуа, приглашая поудивляться его скрытности да тщетной предосторожности, потешиться над его лишними потугами. – Я тоже хочу быть на кресу. В украсливую погодушку какая сугревушка не пойдёт краситься?
Верагуа вопросительно уставился в мою сторону, и я написал на листочке те слова и выражения, какие старик недопонимал, а потом придвинул ему: «быть на кресу – торжествовать, получать желаемое; украсливая (о погоде) – хорошая; сегревушка – ласкательное название женщины; краситься – играть, гулять».
-Что уставился как на мару? – наезжала женщина. – Оприкосить думаешь?
Верагуа хлопал глазами, не въезжая, как водится, в старорусский говор.
-Мара – это кто? – спрашивал у меня Верагуа.
-Призрак или нечистый дух, - сказал я.
-Оприкосить – что это?
-Сглазить, - ответил я.
Верагуа вышел из-за стола и двинулся на выход, предлагая мне узнать, чего надо настырной болтушке.
Протараторив больше часа, она донесла следующее: а) кто-то раздаёт особо нуждающимся деньги; б) этот кто-то выходил из двери нашего агентства; в) женщина хотела бы получить у нас означенное пособие.
Я записал координаты женщины, пообещал разобраться и отправил её восвояси.
Вернулся патрон, и я рассказал, что случилось и почему приходила женщина. Верагуа поднял глаза в невыразимом удивлении.
-Кто-то раздаёт деньги? – спросил он.
-Раздаёт.
-Большая сумма?
-Не уточнял.
-Надо было, - заметил Верагуа.
-Из любопытства?
Верагуа вздёрнул брови, как бы чему-то удивляясь, но ничего не сказал.
У меня было странное предощущение. Точно пучки снов сеялись перед глазами, теснили сердце, мытарили душу, а на ощупь ничего не оставалось. Почти ничего. За исключением, предощущённости провала. Он слышался во всём: и в воздухе, и в сознании, и эхом носился по снам.
Я вздохнул, и Верагуа улыбнулся.
-Чему вы улыбаетесь? – нахмурился я.
-Совпадению.
-Какому?
-Обоюдному.
-Да о чём вы?
-О кризисе.
-Значит, у вас кризис?
-И у тебя.
Я почесал уголки глаз, не зная, то ли соглашаться, то ли отпихиваться от верного наблюдения.
-Да, - сказал я, - у меня обозначился кризис.
-Внутренний человек проснулся.
-У вас?
-И у тебя.
Я опять вздохнул.
-Совесть, что ли? – поинтересовался я.
-То, что является сокровенной сутью человека. Ты веришь в Бога?
-Когда как.
Верагуа недоумённо глянул на меня. Его выбеленные старостью глаза разбухли в невыразимом удивлении.
-А чего вы удивляетесь? – спросил я.
-Твоему ответу.
-Всё просто. Иногда я верю, иногда не верю.
-Ты читаешь Библию?
-Нет. Пусть её читают любители.
-Любители?
-Ну, те, кому интересно. Я зеваю над всеми этими псалмами, посланиями. Библия – это уже музей, а вот НЛО – ещё лаборатория.
Верагуа побледнел и даже пошатнулся от бешенства, но сдержался и сказал каким-то келейным, точно вымученным сладким голосом:
-Ты ошибаешься. Библия не состарится.
-Да неужто?
-Конечно.
-И в ней всё правда?
-Правда.
-А вы проверьте. Написано: «Просите, и дано будет». Исполнится то, что я попрошу?
-Не знаю.
-Вот видите! Сами в сомнении, а туда же.
-Аркадий, ты читал невнимательно. Во-первых, просить могут те, кто…
Ответить он не успел, ибо грохнул с улицы выстрел и разбил стекло в окне за спиной Верагуа.
Мы наклонились и после секундного замешательства зашевелились. Я юркнул к окну посмотреть, кто стреляет, а патрон прилёг на пол, чтобы не попали.
Из беседки целился по окнам конторы малец лет шестнадцати, неуклюже выставляя перед собой пистолет. Я резко отскочил от окна, выбежал из офиса и успел перехватить пацана, когда он метнулся к иномарке, что стояла за углом. Иномарка медленно катилась к магазину. Малец увидел меня, выронил с неожиданности пистолет, а иномарка на полной скорости вклинилась в шоссе и через десять секунд пропала в потоке машин.
Я ухватил мальца за руку и поволок в агентство.
В кабинете Верагуа был не один, а… с Пересветом. Он ухмыльнулся, когда я ошарашенно уставился на него.
-Молодец! – сказал Пересвет. – Бросил меч, и поминай как звали?
-Кто бросил меч? – оторопело спросил я, ибо забыл и о мече, и о прочем.
-Ты.
-Когда?
-Давно уже.
Верагуа смущённо смотрел в сторону, точно Пересвет поймал его на чём-то постыдном.
-Кадуцеуса отпустили, - сказал Пересвет, - меч ему подарили. Как же теперь быть?
Кадуцеус… Меч… Смутное что-то проскальзывало по сознанию, но в память не попадало.
-Э, - догадался Пересвет, - да вы-то под гипнозом.
Он щёлкнул пальцами. И мы: я и Верагуа – тотчас вспомнили и город мёртвых, и как допрашивали Кадуцеуса.
-Моя вина, - покаялся Пересвет, - да их там такая куча, что не уследишь за каждым: так и норовят выскользнуть между пальцев.
Малец вышел из лёгкого замешательства и пытался выбраться, но я заметил и толкнул его к Верагуа, чтобы тот допросил.
-Этот стрелял, - доложил я и снова подтолкнул парнишку к всеобщему обзору.
Пересвет глянул недоумённо. Верагуа призадумался, точно не помнил выстрела по окнам.
-Вы что? Не помните? – спросил я.
-Чего не помню? – поинтересовался Верагуа?
-Выстрела, - сказал я.
-Забудьте, - вмешался Пересвет, - мы не закончили с городом мёртвых, а вы уже…
Он махнул рукой, обрывая фразу, точно не надеялся на понимание, на содействие.
Малец усмехнулся, выскользнул и ринулся на выход. Никто не воспрепятствовал. Мы остались одни. Верагуа заёрзал, показывая нетерпение и готовность к работе, и казалось, что вот-вот метнётся очертя голову на улицу, чтобы тут же, на ходу, раскрутить какое-нибудь происшествие по случаю.
-Собирайтесь, - сказал Пересвет.
И мы вернулись в город мёртвых.
Ночь в городе была твёрдая, будто каменная. Чёрные, совершенно безлистные тополя стояли вдоль дороги, как траурный караул. Сама дорога под жёлтым, как бы гноящимся снегом виделась огромной рукой, протянутой за подаянием. На тополях сидели вороны и каркали беспрестанно. Сквозил ветер, холодный и обжигающий, как острая мята замозоленный язык. Под густо-фиолетовым небом висела багровая, пузатая, точно арбуз, луна.
Мы шли по дороге. Мрачные мысли придавливали сознание будто прессом. Я уже и не понимал, ради чего идём в логово мёртвых. Верагуа вздыхал и поминутно откашливался.
Через час мы заметили вертолёт, который летел с юга в нашем направлении. Не долетев, он отвернул в сторону, а Пересвет почесал усы, взглядывая нерешительно, точно не знал, как сказать, или стеснялся чего-то.
-Что? – спросил Верагуа.
-Поторопился я, - сказал Пересвет. – Рано забрал.
-Кого? – спросил я.
-Вас, - ответил Пересвет. – Идите назад.
-Куда? – спросил я.
-В город живых, - приглушённо сказал Пересвет.
Мы побрели обратно. Верагуа ушёл в офис, а я поймал такси, чтобы поехать к центру и заказать на станции разговор с Оксаной, которая была у родственников на Украине.
Остановив машину, я пригляделся. Да. Видение. Голая девушка неимоверной красоты бежит по чёрной почти дороге и в руке держит нож. На полном разгоне всаживает его по рукоятку в лобовое стекло плывущего на неё «Москвича", и «Москвич», и девушка – пропадают. Как ластиком убираются с листа действительности.
Минут пять исследовал я место происшествия, но никаких следов присутствия ни этой машины, ни девочки с ножом не обнаружил.
Было непонятно, куда же подевался встречный «Москвич» и где ныне девушка, всадившая нож в толстое стекло, как в натянутую простыню.
Записав увиденное в журнал происшествий, я поехал домой.
Конечно, декабрь у нас на юге со странностями: то морозцем о двадцати градусах прихватит дай Боже, то растеплится, приударит солнышком так, что снег насухо слизывается и выкарабкивается к свету новая свеже-зелёная шевелюра земли, а там и опять расчувствуется дождик, пойдёт лить слёзы вперемешку с опухшим снежком, и холодок опять и снова утрамбует принакрытую ледком почву и выстудит примоченный воздух, и костлявые деревья и квадратные, аки детские кубики, дома понурятся под сумрачным пузатым небом.
Однако июль – такое наказание, за которым никаким казням египетским не угнаться. Топит так, что ни отдыху, ни сроку. Поневоле взвоешь, как взваришься на солнцепёке, а жаром так тебя и распирает. Пот выедает спину, сеется по всему телу, как перелётная саранча. Не успеешь напиться, как горло уже высыхает начисто и наглухо.
С утра я был в агентстве. В кабинете Верагуа сидела угрюмая, точно изнутри засушенная, женщина и о чём-то рассказывала.
-Мы – люди не бедные, - говорила она, хрустя костяшками пальцев, на которых висели кольца с мелкими бриллиантами и цирконами, - заплатить за хорошую и качественно-скоростную работу сможем. Найти надо в обязательном порядке.
-Вы бы обратились в полицию, - подсказал до ужаса догадливый Верагуа.
-Нет.
-Почему?
-Никто не должен знать о нём.
-О ноже?
-Вот именно.
-Он – реликвия или обсыпан драгоценностями?
-Реликвия.
-Историческая ценность?
-Не совсем. Он – реликвия нашей общины, религиозный символ.
-Община? – удивился Верагуа. – Как называется?
-Наша покровительница – святая Мария из Магдала.
-Мария Магдалина?
-Вот именно.
-А что вы исповедуете?
-Могу я проигнорировать излишнее и крайне неудобное для меня любопытство?
-Нежелательно.
Она глянула на Верагуа как-то нарочито исподлобья, и в её передержанных, слишком старых глазах блеснул мелкий ужас, такой, какой охватывает человека при виде змеи, лежащей на садовой тропинке. Верагуа поторопился свернуть на другую тему.
-Что у вас ещё взяли? – спросил он.
-Деньги, драгоценности, компьютер с принтерами, - сказала она воробьиным точно голосом. – Один лазерный, другой матричный, а третий струйный.
-Какова сумма ущерба?
-Деньги?
-Да.
-Мы берём только долларами, так что вор унёс миллион.
Я усмехнулся, ибо не верилось, что лихие такие деньги можно за так просто держать дома. Женщина покосилась в мою сторону с видом явного неодобрения, точно учительница, вынужденная в самую жару сидеть с приготовишками, на ещё не обузданного проказника.
-В миллион входят драгоценности и компьютер с принтерами? – уточнил Верагуа.
-Нет. Я говорю о наличности.
-Сколько человек в общине?
-Двести сестёр.
-Кто лидер?
-Я.
-А казначей?
-Тоже я.
-Сборщик тоже вы?
-Вот именно.
-Кто знал, что деньги у вас?
-Сёстры.
-Все?
-Безусловно. В общине скрывать нам нечего. На виду живём.
-Кого-нибудь подозреваете?
-Из сестёр?
-Хотя бы.
-Никого.
Верагуа отодвинул блокнот.
-Так нельзя, - промолвил старик с приглушённой досадой.
-Что нельзя?
-Доверять всем без разбора.
-Сёстры не способны обворовать общину.
-Грех?
-Вот именно.
Верагуа почесал переносицу, точно сгонял с носа заглушку.
-Кто же был наводчиком? – спросил он устало.
-Не знаю.
-Где хранились деньги?
-Дома.
-У кого?
-У меня, разумеется.
-А драгоценности?
-Там же.
-И компьютер?
-У меня было два компьютера. Один взяли.
-Кто из сестёр знал, где хранятся деньги?
-Никто. Я одна знала.
-Одна?
-Безусловно. Сёстры знают, что я собираю деньги, что они у меня, но никто не знал, сколько их было и сколько всего сестёр в общине.
-Никто?
-Вот именно.
-Как же так получилось?
-Такая наша община.
-Никто не знает, сколько вас?
-Никто.
-Любопытная община, - заметил Верагуа. – Никто не знал ничего о деньгах, а, соответственно, и не мог на них навести вора. Странное нагромождение снов и обстоятельств.
-Нагромождение?
-Хорошо. Пусть будет совокупность, если так больше нравится.
-Что это значит, милейший?
-А то и значит, госпожа Пушкарёва, что либо вы рассказываете всё, либо отправляетесь в ближайшее отделение полиции. Миллион долларов для наших мест – страшные деньги. За более мелкий улов уже убивают. Замечательно, что так благополучно обошлось, не убили, а просто выкрали.
-Всё в руках Господа.
-Правильно.
Верагуа закрыл блокнот, полагая: разговору конец.
-Вы поможете? – спросила женщина.
-Нет.
-Я не могу идти в полицию.
-Не знаю, - сказал Верагуа.
-Начнутся сложности, финансовые проверки, налоговики нагрянут. И ничего путного не выйдет. Уж лучше вам открыться. Однако не смейтесь и не распространяйтесь о нас никому. Нам реклама не требуется. Наша община занимается благотворительностью. Сёстры зарабатывают деньги и отдают мне. Я подбираю объект благотворительности. Вот, собственно, и все детали.
-Кому вы помогаете?
-Бездомным. Так называемым бомжам.
-Каким же образом вы оказываете им помощь?
-У нас имеется в наличии гостиница, где бездомные могут жить. Мы их там кормим, лечим. Затем подыскиваем для них приемлемое жильё, работу. Выплачиваем пенсию.
-Мы?
-Ну, я.
-А чем занимаются сёстры?
Она помялась. Верагуа вопросительно смотрел на неё.
-Вы читали Достоевского? – спросила она с некоторым беспокойством, точно опасалась, что Верагуа окажется настолько неграмотным.
-Что именно?
- «Преступление и наказание»?
-Читал. И что?
-Чем занималась Соня Мармеладова, тем занимаются сёстры.
-Вы говорите о проституции?
-Это не называется проституцией, то есть мы понимаем это как акт самопожертвования. Надо же помогать униженным и помогать обездоленным.
-Где живут сёстры?
-У себя.
-У себя?
-Вот именно. По своим домам, в своих семьях. Раз в три дня они выходят на служение.
-Кто подбирает клиентуру?
-Я.
-Как?
-У меня имеются некоторые наработанные связи.
-Где?
-В администрации, в банковской системе. Сёстры работают только по состоятельным клиентам. Одна ночь – сто долларов.
-Сколько вам отдают?
-Все.
-Все деньги?
-Вот именно.
-На что же они живут?
-Я, кажется, - заметила в раздражении женщина, - указывала на то обстоятельство, что сёстры живут в семьях. Основной вид деятельности у каждой из сестёр свой: кто учится, кто работает, кого муж содержит.
-Зачем в таком случае им заниматься проституцией? – спросил малодогадливый Верагуа, почёсывая в недоумении мелкую, точно прополотую бородёнку.
-Это служение. Они Богу служат, а не коммерцией занимаются.
-Каков возрастной ценз общины?
-От пятнадцати и до тридцати трёх лет.
-А после тридцати трёх?
-Находят себе замену и выбывают из общины.
-Как вы общаетесь с ними? Контактируете?
-По телефону.
-Навещают они вас дома?
-Нет. Исключено. Тут я соблюдаю абсолютную конспирацию.
-Сколько набирается в месяц?
-Вас интересует сумма?
-Да.
-Трудно вот так сразу сказать.
-Двести тысяч?
-Меньше.
-Не может быть! Я подсчитал. Десять выходов за месяц – уже тысяча. А сестёр двести.
-Вы учитываете тот фактор, что у женщин случаются месячные? И что менструация не у всех в три дня укладывается? И потом. Сёстры могут заболеть, уехать в гости, так что сто пятьдесят тысяч – это по максимуму.
-С кем расплачиваются клиенты?
-Со мной, естественно.
-Всегда?
-Как правило.
-Сёстры знают за какую таксу работают?
-Нет. Я ставлю перед клиентами непременное условие: неразглашение подобного рода информации.
-Сёстры в курсе того, куда и на что направляются их деньги?
-Без сомнения. Им это известно. Правда, это не их деньги, а средства общины на поддержание бездомных.
-И они верят?
-Мне?
-Вам.
-Верят.
-На слово?
-Вот именно.
Верагуа поморщился, точно от вида уксуса в салате и несколько смешался.
-Вы бы сами поверили кому-нибудь вот так, под простое слово? – допытывался старик.
Женщина огорошенно уставилась на него.
-Я?!
-Вы.
-Но при чём тут я? – она всплеснула руками, как будто мошек отгоняла. – Разве речь обо мне?
-Речь как раз о том, чтобы разобраться. Похищена крупная сумма.
-Нож – вот главное, что нужно отыскать. Деньги – дело наживное.
-Об этой сумме известно было только вам, - напомнил Верагуа.
-Вот именно. Только я и знала о ней.
-Вы уверены?
-Разумеется. А как иначе?
-Получается, что никто не мог быть наводчиком?
-Никто.
-Как же на вас всё-таки вышли?
-Понятия не имею. Вы должны этим заняться. Для того и пришла к вам.
-Вор по случайности попал на ваши деньги?
-Вполне вероятно.
-Ну, если такое возможно, вора мы никогда не найдём.
-Как?
-Вот так. Случайный вор попадается редко.
-Но что же делать?
-Когда вы обнаружили пропажу?
-Утром. Сегодня.
-Как вор проник в помещение?
-Через балкон.
-От соседей?
-Не знаю. Может быть.
-Ваш балкон соприкасается с каким-либо другим балконом?
-Нет.
-На каком этаже вы живёте?
-На четвёртом.
-Какая у вас квартира?
-Трёхкомнатная, не считая кухни, туалета, прихожей.
-Кто был ещё в квартире?
-Никого не было. Я одна живу.
-Вы слышали ночью шум, шорох?
-Нет. Сон у меня крепкий. Сплю, как колода.
-Где находились деньги?
-В спальне. Под кроватью.
-Как далеко спальня от балкона?
-Не так, чтобы далеко.
-Как вы попадаете на балкон?
-Из зала.
-А из зала куда ещё есть выход?
-На балкон.
-Я понял, что на балкон, но куда ещё?
-В прихожую, на кухню, в детскую, в спальню, куда угодно, впрочем. Всё рядом.
-Где находился нож?
-Там же, где и деньги.
-Во что были уложены деньги?
-В кейс.
-И нож был в кейсе?
-Вы разве не слышали, что нож находился вместе с деньгами?
-Слышал.
-Зачем тогда спрашивать?
-Для уточнения.
-Уточнили?
-Уточнил.
-Что ещё?
-Из ваших показаний следует, что вор проник в квартиру через балкон. А как вышел из неё?
-Через дверь.
-Какую дверь?
-Входную, разумеется. Открыл и сразу – на лестничную площадку. Я проснулась, а в доме сквозняк: все двери – и на балкон, и входная – нараспашку.
-Когда вы проснулись?
-Ночью.
-В котором часу?
-Где-то в районе пол-четвёртого.
-Почему вы проснулись?
-Почувствовала, что посвежело в комнате. Удивилась. Встала, чтобы принести тёплое одеяло, и увидела открытые двери. Заперла. Спать легла. Утром обнаружила – кейса нет.
-На ночь вы запирали дверь?
-Разумеется. Кто ж спит с открытой дверью?
-Почему в таком случае вас не удивило то обстоятельство, что они оказались открытыми?
-Я и удивилась.
-Странно, - заметил Верагуа. – Вы видите, что ночью двери открыты и преспокойно ложитесь спать?
-Ну, я подумала, что, может, сама забыла их закрыть.
-Кто бы мог знать о том, что у вас на дому хранится крупная сумма?
-Не знаю. Я никому про такие вещи не рассказываю.
-Что, кроме кейса, ещё пропало?
-Ничего. Только кейс.
-Вы не могли забыть этот кейс где-либо?
-Исключается. Что, я, по-вашему, совсем идиотка? Я его вообще никуда не ношу. Он всегда лежал под кроватью.
-И всё-таки получается, вор точно знал, что ему нужно.
-Получается.
-Вы одна живёте?
-Да. И уже говорила вам об этом.
-Кто из родственников, друзей, знакомых навещает вас?
-Только мать.
-Кто ещё?
-Всё.
-Простите за вопрос, но мне необходимо дожать происшествие. У вас имеется друг?
-Нет. И друга нет, и любовника, если это вас интересует.
-А был?
-Нет.
-И подруги нет?
-Вот именно.
-Из ваших показаний выходит, что только вы и могли унести кейс.
-Я?!
-А то кто же? Никто, за исключением вас, о миллионе долларов не знал, как не имел понятия о том, где именно находились деньги. Никто, кроме вашей матери, вас не навещал, не приходил к вам. Значит, даже случайно о деньгах знать не могли. Однако вор твёрдо знал, что взять и где это помещается, ибо, как мне думается, в других комнатах беспорядка нет.
-Нет. Вы угадали.
-А между тем, если вор не знает, что брать и где именно, то начинает шарить наугад и вряд ли сразу сунется за кейсом под кровать. Я допускаю, что на вас вышли случайно. Заметили одежду, кольца на пальцах, отследили, но здесь феноменальное просто попадание и ювелирная работа.
-Да. Он никуда не заходил, а прямо прошёл в спальню, взял кейс и удалился через входную дверь, вызывающе всё оставив в открытом виде, как будто имеет представление о том, что я ненавижу, когда сквозняк и входная дверь настежь.
-Кто знает, что у вас крепкий сон?
-Мама.
-Она понимает, на что вы живёте?
-Нет.
-Чем занимаетесь?
-Нет. Я в свои дела её не вмешиваю.
-Как вам кажется, она задаётся вопросом, на какие средства вы существуете?
Женщина призадумалась.
-Понятия не имею, - сказала она тихо и смиренно. – Я как-то и не размышляла на такую тему.
-Как вашей матери живётся?
-Хорошо.
-Вы помогаете ей?
-Не требуется. У неё всё имеется. Отчим обеспечивает.
-А она помогает вам?
-Зачем? У меня нет проблем в материальном плане.
-Ей об этом известно?
-Конечно.
-Она интересовалась, на какие источники дохода вы существуете?
-Мы не лезем в дела друг друга.
-Какие у вас отношения с отчимом?
-Никаких.
-То есть?
-Он меня не замечает, я его игнорирую.
-С матерью как общаетесь?
-Созваниваемся. О встрече договариваемся.
-По телефону договариваетесь?
-Вот именно.
-Где встречаетесь?
-Когда как.
-А конкретно?
-То в кафе, то у меня.
-Отчим знает, где вы живёте?
-Нет.
-Нет?
-Мама ему не сказала.
-Откуда вам про это известно?
-От неё.
-Мог ли отчим выследить вашу мать и разузнать, где ваша квартира?
-Вряд ли. Обычно мы спонтанно решаемся ехать ко мне.
-Насколько вы доверяете матери?
-Как себе.
-Видела она кейс?
-Нет.
-А нож?
-Нож?
-Нож. Вы ей его показывали?
-Нет.
-А кому показывали?
-Никому.
-И сёстрам?
-И сёстрам.
-Странно.
-Что?
-Я говорю, странно, что нож – реликвия вашей общины, а вы его сёстрам и не показывали.
-У каждого свои заскоки.
-Хорошо. Мы выезжаем на место происшествия.
-Ладно, - сказала она с таким заозабоченным выражением, точно зебра, отгораживающая детёныша от обзора другой зебры, дабы тот  не принял её за свою мать и не запомнил чужой рисунок на шкуре, ибо зебра не принимает чужого детёныша, а, значит, он обречён.
Женщина выходила с нами из агентства тупо и обречёно, как мать, наблюдающая за пожиранием гиенами её детёныша, которые к тому же злорадно подвывали да подхихикивали.
Через десять минут мы были на месте происшествия. Больше часа Верагуа проводил осмотр квартиры. Сунулся к окну спальни, выглянул из него, повертел головой, прикидывая на глазок, откуда видно что делается в комнате. Прогулялся к балкону, отслеживая, отсматривая маршрут злоумышленника, что-то отмеривая в шагах и полушёпотом отсчитывая предполагаемое расстояние, обстукивая перила, обшаривая да замечая нечто, чего в голову никому не взбредёт заметить. Вернулся в зал, на диван уселся и уткнулся в молчание, как лодка в берег. Я и хозяйка квартиры пялились на старика, точно на шлагбаум, за которым поезда не намечалось, хотя шлагбаум опущен. Было что-то болезненное в нашем ожидании, словно в ожидании крестьян, кои тыкаются глазами в пустое небо, когда хотят дождя на иссушенные поля.
-Тупик, - пробормотал Верагуа, взглядывая на хозяйку крайне раздражённо.
-Что? – переспросила она, ибо не вдруг догадалась, что обращаются к ней, а не к мебели.
-Нет следов.
-Никаких? – удивилась она?
-Следов проникновения вора в квартиру через балкон.
-А как он проник?
-Вошёл в дверь.
-Балконную?
-Входную.
-Но разве вы обнаружили следы взлома?
-Нет. Вероятно, у него был ключ.
-Какой ключ?
-Свой.
-От моей квартиры?
-Да.
-Может, он в замке пошуровал отмычкой?
-нет. Вор подготовлен был хорошо: знал, что искать, где и к тому же имел ключ. Вам необходимо понять и вспомнить, кто бы это мог быть.
-Не могу представить, кто это.
-Когда у вас образовался миллион?
-Вчера.
Занавески в спальне вы прикрывали, когда открывали кейс?
-Разумеется.
-Прежде сёстры делали такую сумму?
-Нет.
-Откуда же он узнал о ней?
-Случайно, я так полагаю.
-Цепь случайностей – уже закономерность. Ключ у него случайно оказался? По случаю вор прямиком проследовал в спальню? Всё в отдельности могло быть случайностью, но вместе – это далеко не случайность, а задуманное и успешно проведённое мероприятие. Кто-то вас отследил, просчитал, как и когда проникнуть в квартиру. Что-то чересчур ловко, слишком ушло для случайного человека. Вам не кажется?
-Наверно, вы где-то правы.
-Так на кого думаете? Кого держите на подозрении?
-Не знаю. Я бы так сказала: никого персонально не имею в виду, но…
-Что «но»?
-Полагаю, что брат мог тут подмешаться, либо сосед с пятого этажа.
-Брат? Вы не говорили о брате?
-Игорь.
-У него есть ключ от квартиры?
-Разумеется. Она же его.
-Квартира?
Вот именно.
Верагуа напрягся, точно гончая, заметившая зайца.
-Он уступил её, - сказала хозяйка, - когда я из Ленинграда приехала.
-Вы были в Ленинграде?
-Да. Я училась там.
-Где учились?
-В пединституте имени Герцена.
-На каком факультете?
-Это обязательно?
-Что обязательно?
-Знать такие подробности обо мне?
-Желательно.
-В общем, я училась на психолога.
-Есть диплом?
-Разумеется.
-Вы одна приехали?
-Почему одна? С мужем.
-С мужем?
-Разумеется.
-А где он?
-Вернулся на Украину. К родителям.
-Когда?
-Когда вернулся?
-Да.
-С год уже.
-А сколько времени вы прожили вместе?
-Полгода.
-Из-за чего расстались?
-Была причина.
-Какая?
-Может, хватит меня расспрашивать? Зачем вам все эти нюансы?
-Для полной картины.
-Чего?
-Вашего окружения.
-С какой стати?
-Хочу понять его.
-Но ведь Олег уехал!
-Олег?
-Мой бывший муж.
-Уехал. Вот и надо понять и подумать, есть ли у него причины для возвращения, может он затаить обиду.
-Вероятно, он унёс немного обиды на меня. Всё-таки я отказалась поехать к нему жить на родину. В сущности, мы как бы не уживались, так что разбежались к обоюдному удовлетворению. Психологической притирки не получилось, а произошла несостыковка характеров.
-У психолога не получилось притирки?
-Ну, как водится, сапожник без сапог. Олег не сумел преодолеть себя. Сознание у него оказалось нерастаможенным.
-Каким? – не уловил Верагуа.
-Понимаете, что значит «растаможка»?
-Приблизительно.
-Вот приблизительно то же вышло и у Олега. Не смог он принять того, что я стала хозяйкой положения. Он и потянулся к своим на родину. Думал, что при них помыкать мной будет.
-Вы не выносите, когда вами управляют?
-Терпеть этого не могу.
-Олег был добытчиком?
-Какой из него для семьи добытчик? Сидел на моей шее.
-Вы говорили ему о том, что он для вас – обуза?
-А что? По-вашему, я молчать должна?
-Как он реагировал?
-По-всякому. В основном, никак. Уходил курить на балкон.
-Он искал работу?
-Говорил, что ищет. А так дома сиднем сидел. Какую работу он мог высидеть дома?
-У него была профессия?
-Разумеется.
-Какая?
-Электрик.
-Инженер?
-Что? Какой инженер? Простой электромонтёр.
-Так, - сказал Верагуа, подумывая, как ловчее подобраться к очередному вопросу и не зацепить обострённо-напряжённое самолюбие солидной клиентки.
-Вы хотите понять, что общего было у электрика со студенткой? – спросила она.
-Да.
-Постель.
-Вы познакомились в постели? – опешил Верагуа.
-Кто ж там знакомится?
-Я уразумел именно в таком контексте.
-Не угадали.
-Где именно вы познакомились?
-На дискотеке, как водится.
-У вас имеется его фотография?
-Разумеется.
-Дайте взглянуть.
Она ушла в спальню, вынула из прикроватной тумбочки альбом и принесла.
-Красивый, - заметил Верагуа.
-За урода я бы не выскочила.
-Себя по внешности вы как считаете?
-Нормальная.
Верагуа что-то занёс в блокнот.
-Чай поставить? – полюбопытствовала она, ожидая, скорее всего, что мы поймём: предложено из одной вежливости либо по глубокому случаю.
-Не стоит, - сориентировался Верагуа.
-Как хотите.
-Что особенного было в ноже?
-В каком ноже?
-В вашем.
-Ничего.
-Почему вы хотите в таком случае вернуть его?
Она пристально глянула на Верагуа, поражаясь его невнимательности и плохой памяти.
-Я же ясно дала понять: нож – реликвия нашей общины.
-Ну? – недоумевал Верагуа.
-Что «ну»?
-Какую ценность он может представлять для случайного человека?
-Никакую.
-Из чего он сделан?
-Не знаю. Не вдумывалась.
-Что им можно делать?
Женщина побледнела.
-Что делать? – переспросила она, потягивая время не во имя заполнения эфирной паузы, но дабы угадать подоплёку подобного вопроса.
-Да, - настойчиво повторил Верагуа, - на что конкретно пригоден он?
-Ну, чего порезать там.
-Понятно. Предположим. Вы хорошо рисуете?
-Совсем не умею.
-А с памятью как?
-Что?
-Память не подводит?
-Что вы имеете в виду?
Она прямо-таки побелела от вопроса.
-Мне потребуется максимально приближенное понятие о ноже и о кейсе, где находились деньги.
-Я не смогу нарисовать.
-Наймите художника, пусть нарисует с ваших слов.
-Нанять? А разве можно?
-Почему нет? У вас наблюдаются проблемы с оплатой?
-Нет.
-Так нанимайте.
-Куда мне обратиться?
-Разберётесь. Дайте-ка мне ваш паспорт.
-Паспорт. Зачем?
-Я должен записать ваши данные.
-Куда записать?
-В журнал регистраций.
-Для чего?
-Для налоговой полиции. Любой заказ я обязан провести через документацию, ибо нагрянет проверка – всё должно быть оформлено как положено: кто заказчик, в чём состоит заказ, по какому тарифу идёт проплата, форма оплаты.
-Ладно.
Она принесла паспорт с вкладышем российского гражданства.
-Ольга Николаевна Пушкарёва, - записал я под мнотонную диктовку Верагуа, - год рождения 1966-й, месяц ноябрь, 27-го числа. Выдан. Прописка. Прочие нюансы.
Верагуа перебирал пастпорт, отмечая в своём блокноте необходимые данные.
-Где живёт Игорь? – понитересовался Верагуа.
-На квартире.
-Адрес?
-Суворова 21.
-Мать где живёт?
-В центре.
-Центр – понятие растяжимое.
-30 лет Победы 42.
-Телефон?
-Игоря?
-У него имеется телефон?
-У хозяйки.
-Какой номер?
-3-13-26.
-А телефон матери?
-Матери?
-Конечно.
-4-25-11.
-Ольга Николаевна, - сказал Верагуа, - увидимся завтра. Сегодня сделайте точный рисунок ножа и кейса, так, чтобы узнать можно было.
Мы вышли. Верагуа, подумав, двинулся наверх.
-Непонятно, - сказал Верагуа.
-Что непонятного? – спросил я. – Как вор проник через двойную дверь?
-Дверь как дверь.
-Но она железная!
-Мало ли их ставят?
-А что вам тогда непонятно?
-Кот.
-А что с ним? Обычный. Сиамский.
-Обычный?
-Конечно. Таких полно.
-Нет, у него слишком очеловеченные глаза.
Я припомнил кота, который по-хозяйски настырно, въедливо и без особой симпатии таскался за Верагуа, куда бы тот ни направлялся по квартире: и на кухню, и в спальню, и на балкон, и в туалет, а в зал, и в детскую – точно не доверял, точно предполагал, что чужой и неприятно чего-то рыскающий старик или украдёт, или застолбит за собой квартиру, как участок в золотоносной стороне, и на веки вечные остнется в ней оккупантом в завоёванной деревне. Глаза кота, голубые с кровяным проблеском, имели жёсткое, вгоняющие в дрожь выражение, будто в его маленькой голове бродили колючие, точно дикобраз, мысли. В принципе, у всякого животного глаза не пустын, а изысконно очеловеченные. В них детское, доверчиво-изумлённое расположение к открытому миру. Даже в тот момент, когда животное режут на мясо, подстреливают на лету или давят грузовиком. Ни один заводчик собак не поверит, что его питомцы сидят на механическом инстинкте и рефлексах, как наркоман на игле, ибо любая тварь разумна в меру собственного представления об интеллекте, даже если она до одури нажимает кнопку наслаждения в придурковатой лаборатории.
Мы поднялись на пятый этаж, и Верагуа постучал в ту квартиру, которая располагалась как раз над квартирой заказчицы. К двери подошли, но не открыли, а кто-то стоял за одинарной простенькой дверью в пугливом ожидании. За нею скрипел пол, раздавались звуки уходящих в глубь комнат шагов, торопливое, непроизвольно-озлобленное шиканье.
-Не откроют, - сказал я, понимая, что по нашим затравленным временам, когда все кругом и всюду должны, внезапные гости приучили держать двери на запоре.
Верагуа пошёл по другим соседям, а я остался, ибо чего ради ходить по квартирам, если жильцы, слонвно устрицы, запираются ото всех и навсегда.
Преблемма закрытых дверей не экономическая, а сугубо историческая, потому как въелась в гены, аки ржавчина в незащищённый металл. С добром мало кто приходит: всё больше с арестом, обыском, конфискацией, повестками то в суд, то в военкомат. Нане завели-затеяли новую моду – выбивать долги за свет, за газ, за отопление, за телефон, за горячую воду, за холодную, за вывоз мусора, за радиоточку, которая молчит с убеждённостью памятника партизанам.
Верагуа убедился, что стучать в двери можео до следующего солнечного затмения и всё одно не откроют, и вышел из подъезда, дабы присесть на скамейку, примостившуюся у дома, как  протянутая рука попрошайки у захлопнутого под носом окошка.
-Ну? – полюбопытсвовал я, усмехаясь во весь дух. – О чём задумались?
-О заказе.
-Что-то не так? Идёт не в ту сторону?
-Как его отработать, когда заказчица лжёт напропалую?
-Даже так?
-Абсолютно.
-По каким пунктам она лжёт?
-По всем.
-Но зачем? Какая ей польза?
-Не понимаю. Однако задаток в тысячу долларов получен – надо его отработать.
-По-вашему, у неё не было кейса с баксами?
Верагуа поднял голову, но не ответил.
-И она по чистой дурости да за так просто отстегнула вам штуку баксов? Так получается?
Он сощурил глаза и промолчал снова.
-Припёрлась, наплела чёрти что, первую влетевшую в башку историю и ткнула заказ, как купчиха на мосту сунула Раскольникову двадцать копеек?
Я шатался и от смеха, и от раздражения, ибо обычно Верагуа не промахивался в гипотезах, но такую, вдрызг глуповатую версию слышать не доводилось.
-Она лжёт, - сказал Верагуа, вздыхая и ворочая отяжелевшей шеей, - когда говорит о благотворительности.
-Так.
-И о способе получения денег.
-Для чего?
-Не знаю.
-А что в её показаниях тянет на правду?
-Только нож, который, очевидно, ей нужен.
-Какой нож?
-Положенный.
-Куда положенный?
-Не куда положенный, - поправил с резким, въедливым неодобрением Верагуа, точно я сболтнул и явно несуразное и подозрительно кощунственное, - а кому предназначенный.
-Помимо кота ваше внимание зацепил только этот нож? – полюбопытствовал я, припоминая голую блондинку с ножом, который она всадила в бедный «Москвич», канувший вместе с красавицей моментально точно под землю.
-Да.
-Что в нём?
-Ты прежде не слышал о таком ноже?
-Нет.
-О нём знают избранные. И никто его не видел.
-Не видел? И вы тоже не видели?
-Не пришлось.
-Что вы знаете о нём?
-Немного. Более точно и всё о нём знает только хозяин.
-Хозяин?
-Денница.
-Какой Денница?
-Люцифер. Князь этого мира.
-Значит, это нож Сатаны?
-Именно.
-Какой секрет у ножа?
-Всё, им порезанное либо пробитое, исчезает.
-Исчезает?
-Именно.
-Куда?
-Переносится в преисподнюю. Тот, у кого хранится этот нож, или сходит с ума…
-Или?
-Или кончает жизнь самоубийством?
-Какой же смысл его хранить?
-За каждую переброску полагается премия.
-Большая?
-Сто долларов.
-А тот, кто держит нож, куда девается?
-Вероятно, переносится к себе домой.
Я рассказал о голой девушке с ножом, о том, как она ударила им об «Москвич» и как пропала  с машиной с места происшествия.
Верагуа встал от неожиданности, пошёл прочь от дома клиентки и всё прикрывал лицо руками. В тот момент мне подумалось, что старик с перепугу на манер древних иудеев разорвёт на себе одежду, посыплет голову песком и пеплом и, проходя мимо дома заказчицы, посвищет в кулак.
-Когда ты это видел? – спросил глуховатым голосом Верагуа, дёргая дверцу моей машины, чтобы куда-нибудь поехать.
-Вчера.
-в какое время?
-Ночью.
Старик забыл отпереть дверцу, которую я открыл изнутри, и стоял с разинутым ртом, осмысливая услышанное.
-Ты узнал бы ту девушку? – спросил он, с натужной надеждой взглядывая на меня.
-С чего бы это?
-В лицо не разобрал?
-Слишком быстро оно случилось. Да и ведил я девушку со спины.
-Почему же ты сказал, что она красивая?
-Вряд ли я так говорил.
-Однако мне послышалось именно так.
-Наверно, я имел в виду её фигуру.
-Всё-таки ты должен был запомнить лицо.
-Разумеется, должен. Не получилось. Помню, блондинка, волосы распущены, падают прямо за плечи, стройная, но не сухая, с некоторой полнотой по необходимым местам..
-По каким именно?
-Ну, ноги хорошие, задок очень крепкий, округлый, плечи спортивно напряжённые.
-А «Москвич» какой?
-Оранжевый, пирожковоз.
-Номер?
-Не углядел.
-На голую засмотрелся?
-Увы.
-Так, - сказал Верагуа, - с ножом сходится.
-А, может, и остальное – правда?
-Нет, - отрезал Верагуа, - я внимательно осмотр провёл. Никто с улицы не входил в квартиру, ибо наследил бы обязательно, потому как ночью был дождь, почва мокрая, а грязи нет. Ни на полу, ни на балконных перилах. Кто-то в квартире побывал, но не с улицы.
-Откудаже же он вошёл?
-С лестничной клетки.
-Почему тогда она сообщила, что вор проник  в квартиру через балкон?
-Не понимаю.
-Зачем ей врать?
-Может, боится, может, из других соображений, но осмотр места происшествия показаний её не подтверждает.
-Да, - заметил я, - незадача. Не по воздуху же он пришёл?
Верагуа уставился на меня с таким выражением, точно я видел вора и обязан просто знать, как он оказался в злополучной квартире.
-Даже если и по воздуху, - благосклонно допускал Верагуа, - то дождь был и его, вора, должно было замочить, ибо лило-то изрядно.
Верагуа шатнулся и чуть не дёрнул за руль, отчего мы едва не влетели в кстати попавший столб у дороги.
-Аккуратнее, патрон, - рассердился я, потому что не терплю, когда пассажиры без спроса тянут руль, точно одеяло, на себя, - так мы прямиком на кладбище приедем.
-Он и через входную дверь, - сказал таинственно Верагуа, - не проникал.
Я оглуплённо и с туповатой настороженностью смотрел на старика.
-Значит, - сказал я кисло, - не было никакого происшествия?
-Следы только на выход, - сказал Верагуа, - но он не входил.
-Может, он задом наперёд пропутешествовал, а, сделав дело, гулял смело по своим же следам?
-Ни в коем разе! – раскричалчя Верагуа. – Он не заходил, а только вышел.
Верагуа призадумался и молчал до самого офиса. Поднялся в кабинет.
-Что-то под кроватью было, - заметил он. – Может, кейс, а, может, нечто иное, чего в квартире уже нет.
-Значит, что-то пропало?
-Скорее всего.
Я присел рядом. Глянул в окно.
-Страшно представить, - сказал Верагуа.
-Что?
-Что это окажется правдой.
-Что именно окажется правдой?
-То, что был нож и он пропал.
-Верагуа, - сказалл я, - как можно попасть в квартиру так, чтобы тебя не заметили?
-Трудно не заметить.
-Она же не заметила.
-Нет. Здесь другое.
-Какое другое?
-Ты обратил внимание на изумительную чистоту в квартире?
-Да. Было чисто.
-Теперь подумай вот о чём. Вор проник через входнуюдверь.Допустим, что живёт он в том же подъезде и был в тапочках, но и тогда летсничную пыль и ошмётки грязи должен привнести в квартиру, однако ни грязи, нипыли нет и не обнаружено. И такое ощущение, точно вор не находился ни в подъезде, ни на улице.
-А не могла она сама подтереть за ним?
-Сама.
-Да.
-Зачем?
-Из автоматической склонности к стерилизации.
-Она уверяет, что ничего не трогала.
-Серьёзно?
-Вполне.
-И вы верите?
Верагуа пожал плечами, как бы давая понять: утверждать не берётся.
-Положение, - сказал я, - и никто про миллион не знал.
-Знал тот, кто взял и кейс, и деньги.
-Короткий знакомый?
-Трудно сказать.
-Но получается именно так, а не иначе.
-Вероятно.
-А вы-то кого имеете на подозрении?
-Пока соседей.
-Всех?
-Троих.
-Каких?
-Спальня заказчицы соприкасается с четярьмя квартирами. Её квартира 53-я. И над ней – 57-я. Под – 49-я. Справа – 54-я. Слева – 36-я.
-Но вы говорили о трёх.
-Да. Я исключаю 36-ю квартиру.
-На каком основании?
-Она в другом подъезде, хотя и за ней стоит пронаблюдать.
Лихая догадка пронеслась по моему сознанию, и я поспешил ею поделиться.
-Постойте, Верагуа!
-Да?
-По-вашему, вор мог пройти либо сквозь стену, либо спуститься с потолка, либо вынырнуть из-под пола, а для отвода глаз открыл дверь и якобы вышел в подъезд?
-Я не говорил, что вор попал на место происшествия именно таким, как ты указываешь, образом.
-Ну, а как?
-Я имею в виду, что так следует из показаний заказчицы.
-Вы не верите ей?
-Далее. Про миллион никто не знал, значит, увидел через стену.
-Или через потолок.
-Да.
-Или сквозь пол.
-И сквозь пол.
-Или в окно.
-Нет. Шторы слишком плотные. Вряд ли увдишь, а тем более, что кейс помещался под кроватью. Выстраивается следующая версия. Вор проник в квартиру одним из указанных мною путей и был в чистых тапочках, а вышел через дверь.
-Верагуа, - сказал я.
-Да?
-А не предположить ли более дикую версию?
-Какую?
-Вор звонит в двер. Ему открывают. Испльзуя метод гипноза, заставляют жертву принести кейс, а сам уходит, закодировав напоследок  в её сознании удобные для себя показания, которыми она обильно снабдила нас. Не кажется ли вам, что в её показаниях есть нечто механическое, усвоенное с чужой наводки? Допустим, она где-то столкнулась с гипнотизёром, выболтала ему о миллионе, а он обделал дело и подтёр её память, дабы следов и выходов на него не было.
Верагуа усмехнулся и так нарочито, без намёка на смягчающие обстоятельства, что стало понятно: гордыня прёт из него, как закипевшая вода из заварочного чайника.
-Вы не верите?
-Конечно, не верю.
-Да ведь это больше выглядит правдой, чем ваши басни насчёт вора, ходящего сквозь стены.
-Аркадий, - покровительственно заметил Верагуа, - есть умельцы, которые сквозь стены и ходят, и видят, но нет гипнотирзёра, что умел бы так воздействовать на психику, как ты расписываешь, ибо внушению поддаются далеко не многие, а те, кто желают ему поддаться. Ты, кстати, обратил внимание на металлическую дверь заказчицы?
-Видел.
-Пустит она к себе кого попала?
-Не уверен.
-Будет ли говорить на улице с незнакомым?
-Смотря с каким. На урода, к примеру, всё – неугода, но вдруг это был красавчик и к тому же высокий, плечистый да речистый?
-Человек, по телефону договаривающийся о встрече с матерью, никому не откроет и не будет говорить на улице с незнакомым. К тому же, имея миллон под кроватью.
-Да ведь всякого можно подпоить, усыпить и сделать из него зомби.
-Не каждый пьёт до бесчувствия.
-Ну, а, по-вашему, как было?
Я не то, что сердился на пустом месте, препирался по мелочам, но другое здесь было и грызлось под сердцем. Впервые я ощутил и догадался, в чём превосходство Верагуа, почему он всегда прав, а у меня не выходит, не состыковывается, ибо старик слушать умел, мотал себе на ус характер собеседника, всматривался в него, вдумывался. Для него любой был интересен, поэтому после разговора он имел ясное представление о том, с кем говорил, что за окружение у этого человека, полный микрокосмос его: жизнь, понятия, взгляды, особенности, ориентиры и прочий кругозор с воззрением на окружающий мир. А у меня не так. По-другому. Как, наверно, у каждого, ибо в разговоре с любым человеком я не вслушиваюсь, не вдумываюсь в существо рассказа, а хочу, чтобы меня слушали, не вглядываюсь, а боюсь: меня чересчур разглядят. Поймут, кто я на самом деле и по своей внутренней сокровенности. В разговоре я занят собственной персоной, потому мало кого понимаю, а ещё того меньше выношу и имею силы дослушать до конца. До точки. Вот отчего у меня и не клеится с самостоятельным расследованием, ибо трудно увидеть человека, если плюёшь на него, не смотришь в глаза, слышишь через пень колоду и не скрываешь своего к нему пренебрежения. А ведь один только дурак не понимает, как с ним говорят: с уважением или спешат отболтаться да выгнать поприличнее. Любой же другой, ощущая невнимание к себе, настораживается и уж покрепче запирает душу, точно дверь перед носом.
Верагуа же умел слушать. Не подобострастничал, а внимал так, точно его посвящали в ужас какие интересные и занимательные новости.
-Нужен анализ, - сказал Верагуа, - ещё один осмотр места происшествия и сбор данных.
-Но для чего?
-Пока я не узнаю, что за человек заказчица, не смогу понять её, трудно построить вразумительную версию, которую стоит разрабатывать. Прежде всего необходимо определиться с её жизнью в Санкт-Петербурге.
-Поковырять её тамошние связи?
-Именно.
-Ну, а потом?
-Потом – распутать клубок её здешних родственников, подруг, соседей, знакомых. Вот когда вся информация об Ольге Пушкарёвой у меня появится, тогда я и скажу, что и как произошло в квартире заказчицы в ту ночь.
-Всё правильно, - ухмыльнулся я. – Если меня случайно задавит на улице грузовик, то, раскручивая клубок моих знакомых, как раз выйдите на водителя, которого я никогда в жизни не видел?
-В этом происшествии, - важно и потому наставительно заметил Верагуа, - нет и быть не может элемента случайности.
-В том, который я привёл в качестве абстракции?
-Нет. В происшествии с положенным ножом.
-Ладно, - сказал я. – Вы главный, вам знать лучше.
-Устал? – спросил он вдруг и некстати.
-Я?
-Ты.
-С чего бы мне устать?
-Полагаю, что после города мёртвых тебе нужно отдохнуть.
-Не мешало бы.
-К тому и речь. Я поеду в Питер, узнаю подноготную Пушкарёвой. Тут за ней есть кому присмотреть и покопаться в местных контактах.
-А я?
-Ты съезди на природу. Развейся.
-Я вам мешаю?
-Нет.
-Почему же мне в таком случае отдых?
-Так надо. Через неделю я вернусь, и поговорим.
Я пожал плечами. Пришлось согласиться.
Пару дней мы не виделись. Я ходил в бассейн. В аквапарк. Друг уговорил полюбоваться эротическим шоу. Никакой эротики. Девчонки в купальниках подёргались на публике – вот и вся эротика. На всяком пляже покруче увидеть можно.
На третий день Верагуа нагрянул ко мне домой.
-Уже? – удивился я.
-Как видишь.
-Как это вы в два дня туда-обратно умудрились?
-Самолётом.
-Что так быстро?
-Есть новости.
-Что-то узнали?
-Наша заказчица не Ольга Пушкарёва.
-Так, - сказал я, ничего не улавливая, - она пришла к нам под именем Ольги Пушкарёвой, а на самом деле?
-Ольга Пушкарёва убита.
-Когда?
-Год назад.
Я просто опешил.
-Родителям, - сказал Верагуа, - ничего не сообщили, ибо не знали, откуда она родом.
-И в институте не знали?
-В каком институте?
-Ну, где она училась на психолога.
-Она нигде не училась, а была обычной привокзальной проституткой.
-Может, вы спутали?
-Нет.
-Откуда вы знаете, что убита наша Пушкарёва?
-А вот фотография.
Я глянул на снимок. Так и есть. Одно лицо.
-Двойник? – не сдавался я. – Или пластическая операция и прочие чудеса косметики?
-Узнаем.
-Зачем ей появляться на родине убитой? Светиться?
-Вероятно, есть надобность.
-Какая?
-Это и я хотел бы знать.
-Поражаете вы меня?
-Я?
-Вы.
-Чем?
-Упорством.
-А как иначе?
-Нет, чтобы просто откатать заказ. Вам обязательно надо выкопать подноготную. Зачем вы так. Зачем вы так надрываетесь? И отчего это вам требуется? Казалось бы, так просто: взять заказ, отработать его, получить гонорар и отойти в стороночку. Вы же – нет. Вы ковыряетесь в системе усиленного режима, выкладываетесь во все углы и направления: где повезёт, какая вытянет. Вам поставлена задача – обнаружить кейс, вернуть его в хозяйские руки. А вы крутите биографию, расшифровываете анкетные данные клиентки. Так вы всех заказчиков от нашей конторы отвадите.
Я размахивал руками, рисуя воздушные доводы, хотя никаких контраргументов, увесистых и конкретных, представить был не в состоянии. Другое дело, что въедливая суета Верагуа по посторонним обстоятельствам  сбивала меня с толку. Вообще, трудно поверить по нашим временам, когда кругом кидают и подставляют, подсиживают и смещают, что можно работать по обычной добросовестности, не корысти ради. Работать во все тяжкие, во весь дух и на всех парах, понимая: прибавки за сверхскорость и за сверхосведомлённость не предвидится.
Не могу понять, как можно вкалывать за голый интерес? На простом энтузиазме? То ли я один такой неконъюктуристый, то ли мы скопом рождены заспанные, ленивые и склонные к мистическому ожиданию у моря погоды и манны небесной по щучьему велению? Ибо многие не верят в энтузиам другого, подозревая в нём выжигу да пройдоху, либо дурака да ушибленного в глубоком детстве.
-Я никого насильно в агентство не затаскиваю, - глухо сказал Верагуа.
-И зря. Сервис расширять надо. Гнуться по моде, потому как на дворе стоит экономический век, а не век духовного поиска и строительства коммунизма для отдельно взятых граждан. Ножно себя в первую голову обустраивать, не гоняясь за обощённым идеалом. Быт наращивать, деньги заводить и делать.
-Глупости, - отрезал Верагуа.
-Почему сразу глупости?
-Потому что мы – карательный орган, а не крыша для криминала.
-А я разве о крыше говорю?
-О чём ещё? Сегодня мы несильно копнём биографию заказчицы, завтра – принемся выкрадывать технологические секреты у конкурентов. Запомни, мальчик, и запомни надолго: моё детективное агентство – спасательный круг. Те, кому плохо, пусть за него хватаются.
-Значит, вы хотите…
-Найти убийц настоящей Ольги Пушарёвой.
-Да ведь она проститутка, обычная привокзальная прошмандовка!
-Она – человек, - веско и достаточно внятно сказал Верагуа, чуть пригнувшись над бумагами и хмуро поглядывая в мою сторону. – Потому разницы нет, кто убит. И убийца должен быть наказан. Для его же пользы.
Я вопросительно глянул на сбрендившего, как думалось, старика.
-Для его пользы?!
-Разумеется.
-Но как это?
-Чтобы на том свете  не мучиться.
-Не мучиться? – повторил я, ибо не угадывал того, о чём пытался втолковать мне Верагуа.
-Если человек раскается, - заметил он, - и добровольно примет наказание, то в другой мир дорога ему открыта.
-На кладбище, что ли?
-В вечную жизнь. Мы приходим в этот мир, чтобы выбрать путь и определить себя для себя, ибо Бог знает нас, а мы не знаем, кто мы: вечники или временщики.
-Так, - проговорил я, усердно пытаясь уяснить, к чему тут речь, ибо к религии у меня отношение потребительское: о ней вспоминается, когда трудно либо когда с наукообразной точки зрения какое-нибудь явление не вписывается в поворот реального восприятия событий, другими словами, я верю в Бога, но не верю ни в какую религию. – И как понять то, что вы сказали?
-Просто. Всё просто, - убеждённо проговорил Верагуа. – Бог дал нам свободу выбора: либо вечная жизнь, либо временная.
-Как игра в напёрсток: угадай, где рай, а где пустота?
-Нет. Тот, кто испольняет волю Божью, живёт вечно. Тот, кто исполняет не Его волю, а свою, выбирает смерть.
-Понятно, - сказал я. – И как выбирают?
-Первый путь – исполнение заповедей, второй – путь любви.
-Десять заповедей?
-Главных.
-И люби ближнего, как самого себя?
-Да.
-Неплохо. А к чему тут убийца?
-Мы не можем лишать убийцу права на вечную жизнь.
Я с опаской взирал на Верагуа, ибо показалось, что тот бредит.
-Да зачем убийце вечная жизнь?
-Это не нам решать.
-А кому?
-Богу.
-Вот спасибо, - сказал я.
Верагуа ниже склонился над бумагами, полагая, что разговор финишировал, но я думал несколько иначе.
-Как может убийца идти в вечную жизнь, если сам её отнял у другого?
-Он может покаяться и обратиться. Бог хочет, чтобы мы все пришли к Нему.
-Неплохо, - повторил я, - эдак любой натешится, наубивается, а там раскаяние хлопнет ему в башку, и нате, пожалуйста, он – вечник.
-Покаяться – это и значит, что человек должен очистить себя, внутреннего человека, и жить для Бога.
-Не понимаю, - отрезал я, - и не могу принять.
-Решать не тебе.
Он углубился в бумаги, а у меня настроение испаскудилось. Конечно, в делах веры не мне препираться с Верагуа, но я как-то недопонимал разные там нюансы. В принципе, кому хочется смерти? Жить иногда просто тягостно. Проблеммы заедают. Быт придавливает неурядицами. Но всё думается: когда-нибудь полегчает. Образуются сами по себе деньги. Заживу по-людски. Зашикую. Сыновей заведу, чтобы след не пропал. Дочурку. Образование дам им. С работой утрясу вопросец. Порой же с овчинку небо видится. Кажется: ну её к чёрту эту жизнь-нескладёху! Не будет и не надо по-хорошему. Хоть петлю организуй и влезай с тоски зелёной в неё, как игрок, проигравший полковую казну. Останавливает одно – страх, ибо кто ведает, может, попадёшь в преисподнюю, которая ад, и мучиться будешь по-чёрному веки вечные.
-Как вы разберётесь, - полюбопытствовал я, дабы оттолкнуться и уйти от отсточертевших мыслишек, - кто убил, если происшествие случилось в Питере?
-Подумаю.
-Надумаете чего?
-С божьей помощью.
Я скривился, потому как не любил в старике вот это разнузданное фарисейство и беспросветное ханженство, ибо не в Библии разве сказано: не поминай имя Господа своего всуе? Да и потом. Много раз я порывался спросить, где помощь Божья и в чём смак её. На мой опыт и на мои глаза как раз те, кто страшно далёк от норм морали и прочей религии, преуспевают по жизни, а в накладе все те, которые ждут помощи с небес, молятся, держат пост и молитвы выстаивают.
-Чем же вы займётесь? – рискнул надавить я на Верагуа, дабы уяснить, наблюдается ли просвет в туннеле происшествий, ибо их много было: и город мёртвых, и убитые спортсмены, - расследование всё так же топчется на месте, как лебедь, рак и щука, нанятые, по показаниям очевидца Крылова, свезти воз с поклажей в неизвестное доселе направление.
-Сбором информации.
-Опять?
-Безусловно.
-А нельзя как-нибудь наскоком взять, догадкой, озарением?
-Озарением?
-Ну, как в романах Агаты Кристи.
-Сынок, - нарочито вальяжно заметил Верагуа, - в сыскном деле озарение по заказу не приходит и не всегда состыковывается с данными расследования. Вообще, криминал – тот же мусор, а преступные элементы – насекомые, идущие на него. Как в доме, где не убирают, а только сорят, объявляются тараканы, муравьи, мухи, другие неприятные соседи да сожители, так преступность растёт там, где есть к тому предпосылки. Потому бесполезно сажать и наказывать, расстреливать и конфисковывать, пока не поменяются…
-Условия?
-Нет. Сами люди.
-Опять среда заедает?
-Не среда. Готовность к криминалу.
-Но при чём тут люди и готовность к криминалу? По-моему, время перемен, смутное время, когда общество замордованно сверхглупыми реформами, способствует росту преступности.
-Нет, - сказал Верагуа, - смутное время произвело лишь вскрытие, а сама болезнь уже гнездилась в обществе.
-По-вашему, мы при коммунистах имели нанешнюю преступность в себе?
-Без сомнения. Преступники не монстры, как пытаются нам это внушить. Они не пришли с Марса, а были среди нас. Мы пестовали их, поощряли. Ничего не делали для того, чтобы избавиться от них. Разве при коммунистах не было чего-то, что есть сейчас?
-Да ведь не было беспредела, который сейчас!
-Что ты имеешь в виду?
-Безработицу.
-Так. Ещё чего?
-Невыплат.
-Правильно.
-Пренебрежения к простым людям.
-Всё это – показатель одной и той же болезни.
-Какой?
-Грех.
-Тьфу ты! – вскричал я. – Опять вы за своё?
-Опять, - согласился Верагуа. – И никуда от этого не деться.
-Но почему вдруг стало плохо?
-Потому что болезнь вошла в силу.
-Нами просто неправильно управляют.
-Конечно. А как иначе?
-Как иначе?
-Разумеется.
-Вы согласны?
-С чем?
-С тем, что всё дело в управлении?
-Ни в коем случае!
-Что? Значит, нами управляют правильно?
-Нет. Суть в другом. Спроси себя, как может управлять тот, которому нет дела до того, чем управлять, а лишь бы это делать?
-Не знаю.
-Другое. Много ли нравственных людей вошло во власть?
-Не считал.
-Третье. Кто растил этих управленцев?
-Сами по себе, наверно, росли.
-И последнее. Они не ведают, что творят.
-Не ведают?
-Разумеется.
-Дураки у нас, что ли?
-Нет. Но те, кто не осознаёт меру ответственности перед собой, людьми и перед Богом. Почитай Библию, ибо там есть ответы на все вопросы.
-На все?
-Руками начальников Бог наказывает нас. Почему мы не должны бунтовать против них? Потому что у них не должно быть никаких оправданий. Они получат по заслугам. Бог их накажет за то, что они наказывают нас. Прочти пророков. О Моаве, о Вавилоне. О прочем.
-Прочти, - насмешливо протянул я и, вспомнив рекомендацию Дейла Карнеги, как победить в споре, решил уклониться от прений. – Ладно. Прочту. Ибо вы всегда правы, а я…
Тут я махнул рукой, а Верагуа засопел, задвигал торжествующе ноздрями, точно лошадь, угляднвшая свежую зелень после надоедливого за зиму сена.
-Другая сторона, - продолжал Верагуа, явно имея намерение затравить меня проповедью, как зайца гончими псами, - криминал – это как болезнь. Карательные органы – врачи. Вот и думай отсюда: раз преступление – болезнь, то должно быть лечение, а для того прежде необходим диагноз. Тут-то и помогает не озарение, не догадка, но опыт. Знание людей, ибо не каждый тянется в криминал. Иному за лучшее себя убить, чем вынуть, выгребнуть, выдернуть чужую копейку, а есть такие, что так и норовят покуситься не на своё. Один случайно попадает в переделку, влезает в преступный мир, для другого – это способ выживания и возможность самореализации.
-Самореализации?
-Да.
-Не могу понять.
-Я излагаю достаточно простым языком.
-Да к чему все эти ваши рассуждения? Что дают они нашему делу?
-Многое.
-А что конкретно? Кто такая, по-вашему, заказчица?
-Какой человек боится идти в полицию, когда у него что-то украли?
-Теперь все боятся. Ведь они ничего и никого не ищут.
-Кто они?
-Ну, те, кто  сейчас полиция, а был милиция.
-Это заблуждение.
-Нет, это реальность и простая констатация того, что всякий знает.
-В полиции были и всегда будут честные работники.
-Честные?
-Без сомнения.
-Может, ещё и порядочные?
-Конечно, порядочные. Зачем тут ирония – не понимаю.
-Что-то я не особо верю в их честность и порядочность.
-По-твоему, я – лжец?
-Нет.
-Порядочный я человек?
-Да.
-А я и есть бывший работник милиции.
-То-то и оно, что вы – исключение, которое подтверждает правило.
-Из газет, Аркадий, ты черпаешь о полиции сплошь негатив, однако основная работа идёт и ведётся.
-За честь мундира вступаетесь?
-Разумеется.
-Потому что вы – мент, хотя и бывший?
-Кто?! – почернел Верагуа и в дьявольском недоумении вскинул обидчивые брови.
-Ну, работник милиции.
-Никогда не называй меня ментом.
-Почему?
-Это оскорбление.
-Почему оскорбление? В Америке же полицейских  копами называют, и они не погрязают в обиде?
-У них это не носит того оттенка брезгливости, какой есть в нашем языке.
-Странно, но по милицейским сериалам работники милиции сами себя именно так называют.
-Работники милиции?
-Конечно. Вот нет-нет по ОРТ показывают крепкий сериал о буднях милиции. Я прямо глаз оторвать не могу: так интересно.
-Ерунда.
-Всё для вас ерунда. В мире сплошь дураки, один вы умный.
-Не всё для меня ерунда.
-Нет, именно всё.
Верагуа качнул головой в лёгком раздражении.
-Между прочим, - добавил я не без сарказма, - на документальной основе как будто сделан. Говорят, всё это было в Калининском районе Питера, который на языке обывателей именуется Гражданкой, в тамошнем пятнадцатом отделении, или пятнашке.
-Что было?
-Людей действительно убивали, таксистов. Народ в сериале узнавал свои дома, балконы, пустырь.
-Натурные съёмки.
-Чем же вам не нравится сериал?
-Есть три причины: сюжет, характеры, язык.
-Хороший сюжет, с перцем.
-Ничего подобного. Сюжет не додержан. Сыроват. Нет заданности, а просто изъят из дела как Бог на душу положит.
-Может, это и надо: ближе к правде, ближе к жизни?
-Это для тележурналистики годится. Всё гениальное – просто не потому, что через пень-колоду стянуто у кого-то, даже если у сырой жизни, а потому, что каждая деталь, каждая нить сюжета проложена, протянута и проведена точно и выверенно, ибо искусство только тогда искусство, когда оно будит мысль, ворошит и ворочает сознание, ставит проблеммы и приоткрывает общеизвестное, привычное таким образом, что ошарашивает, заставляет искать выход, показывает направление, а если нам ник селу ни к городу показывают то, что и без того любой видит, то это уже не искусство, а суррогат, мимикрия под искусство.
-Не думается ли вам, что, наверно, так оно и требуется для обывателя? Зачем и на что ему мурыжить мозги в наше-то время, когда от собственных проблем голова ломается?
-Именно в наше неудобное время человек и думает. В сытые, благополучные дни о смысле жизни не думается, ибо жир забивает и убаюкивает сознание. Возьми страны Запада.
-Ну?
-Почему они так хотят развлекаться?
-Чёрт его знает.
-От жиру. От чрезмерной сытости. Разве не Хемингуэй говорил, что понимает картины только на голодный желудок?
-Я не согласен. Во времена смуты каждый заботится о хлебе насущном, а не думает о духовном. Сейчас-то период испытаний и физического выживания.
-Нет. Сейчас не период испытаний, а период добиваний.
-Какой период?
-Добиваний.
-И что это означает?
-Означает вот что: правители сознательно добивают пенсионеров, дабы не осталось тех, кто бы помнил, как жилось при коммунистах.
-Сознательно добивают? – усмехнулся я. – Да разве они делают что-либо сознательно? Они, как дети, бо не ведают, что творят.
-Сознательно, - упрямо, точно заклятие, повторил Верагуа.
-Да?
Я всё-таки не слишком верил.
-Да, - сказал Верагуа.
-А дарят «Москвичи» ветеранам войны с какой радости, если их задача – устранение лиц престарелой нацпринадлежности?
-Ты был в микрорайонах?
-От случая к случаю.
-Видел, как старики да старухи ведут раскопки по мусорным контейнерам?
-Приходилось.
-Для кого они разгребают мусор и суют в пластиковые пакеты?
-Для скотины, вероятно.
-Вот и я так полагал, пока однажды не увидел бабку, которая, как в разведке, оглянулась по сторонам и воровато проглотила то, что набрала в пакет.
Я испытал неловкость, и точно кованное недоумение охватило меня, ибо так и стояло перед глазами: бедная старушка сморщеными, чёрными от копаниями по мусору руками прямо-таки ткнула, не сунула, в рот себе гадость ослизлую, которую принимала за человеческую еду. А ещё я видел: идут детдомовские подростки и за прохожими подбирают обёртки от мороженого и облизывают, вынимая их даже из корзин для мусора.
-Ты слышал, - продолжал Верагуа, - как один высокопоставленный господин из самой Астаны говорил : мол, не верю, что мужчина не может найти работу, мол, ставь будку на дорогу и чисти сапоги прохожим?
-Нет.
-Вот и думай, кто нами правит. Всё под напёрстком говоруна из табакерки.
-Так что? Как судачат американцы: нет выхода для отмывания денег, помимо банка в Нью-Йорке?
-Будет.
-Когда? После того как?
-Никто о сроках не ведает.
-Дела далёкие?
Верагуа промолчал.
-А что с происшествием на квартире Пушкарёвой? Есть продвижки?
-Одни наметки. Ориентир всего один – кейс, в котором нож и миллион долларов.
-Как, интересно, она смогла провезти миллион?
-Путей достаточно.
-Может, он уже здесь образовался?
-Вряд ли.
-Кто, в принципе, мог знать про эти деньги?
-Здесь? Или в Питере?
-Здесь.
-Здесь прежде всего надо попытаться использовать данные по Пушкарёвой Ольге.
-Цапу?
-Какую цапу?
-Цапа, - наставительно пояснил я малопонятливому Верагуа, - это данные из компьютера: адрес, задержания, приводы в милицию, родственники. Вы же узнали, что она убита в Питере?
-Да.
-Так у них должно быть всё по этому делу. Вы с каким отделением связывались?
-С Калининским РУВД.
-Из вашего компьютера можно на их компьютер выйти?
-Можно.
-Он подключён к Интернету?
-Подключён.
-Вот и обозначился круг знакомых.
-И что за этим следует? – улыбнулся Верагуа.
-Столкнём самозванку нос к носу с родственниками настоящей Ольги Пушкарёвой.
-А что в итоге?
-Узнается, что она не Ольга Пушкарёва.
-Но мы и без того знаем, что это не она. Да и потом. Поможет ли очная ставка обнаружить кейс?
-Кейс? А разве он нам ещё нужен?
-Разумеется, - сказал Верагуа, - никто не отменял задачу.
-Какую?
-Найти кейс.
-Да ведь мы хотим наказать убийцу?
-Хотим.
-Ну и чёрт тогда с кейсом!
-Нет, - упёрся Верагуа, - кейс мы найдём.
-Миллиончика захотелось?
-Пропажа кейса, - сказал Верагуа, - достаточно любопытное происшествие.
-И гонорар за находку?
-Как знать.
-Так всё же коммерческий интерес перевешивает?
-Подумай вот о чём, Аркадий. Почему человек, у которого выкрали гигантские деньги, не идёт в правоохранительные органы?
-Боится.
-Правильно.
-Боится того, что не найдут.
-Нет. Она боится другого.
-Вряд ли.
-Именно. Боится она того, что будет задержана по подозрению в убийстве Ольги Пушкарёвой, под именем которой живёт в нашем городе.
-Странно. Она поселяется в квартире убитой, привлекая к себе усиленное внимание соседей, знакомых, родных убитой. Может, она - дура?
-Нет. Есть и ещё три вопроса. Почему она так близка с матерью убитой? Из каких исходя интересов, брат убитой безропотно уступает ей квартиру? Зачем она приехала в город убитой?
-Вы у меня спрашиваете?
-Я пытаюсь определить логику поступков. Мотивы.
-И это выведет вас на след?
-Что это?
-Все побочные известия об удачной мимикрии выведут вас на кейс?
Верагуа озадаченно глянул перед собой, точно рыбак, обнаруживший в только что вытянутом неводе водоросли вместо рыбы. Озадаченность старика раззудила моё прикорнувшее было сознание, внезапной молнией высверкивая абрис догадки. От правильной мысли я похолодел и ощутил слабое погружение в поток ирреального.
Потом, когда все секреты обнажились, когда вскрылись подробности происшествий, когда логика событий обозначилась до выпуклости нюансов и пластичности элементов, я понял, что уже тогда стоял у самой разгадки, что ключ беспрерывно шёл в мои руки, но у меня не хватило простой сообразительности. Наблюдательности.
Вообще, я не запоминаю людей. Лица разъезжаются у меня в памяти, как будто пишутся вилами на воде. Срыв изображения идёт от того, что бреду по жизни точно с шорами, хотя мне достаточно взглянуть мельком, дабы удержать навечно в сознании.
-Выведут? – переспросил Верагуа. – Я пока не знаю как, но выведут. Надо, во-первых, понять окружение заказчицы. Во-вторых, понять её квартиру…
-Понять квартиру?
-Да.
-Но как это – понять квартиру?
-Так, как я сказал: понять.
-Расположение комнат?
-Нет. При осмотре квартиры я запомнил расположение комнат, однако не могу понять саму квартиру. Что-то в ней неправильное.
-Что именно?
Верагуа как-то невпопад ответил:
-Дай Бог.
-Так что вы находите неправильным? – не унимался я.
-Неправильным?
-Да.
Он изирался, будто искал чего.
-Неправильное, - сказал вязко Верагуа, - то, что квартира не имеет жилого налёта.
-Не имеете налёта?
-Точно в ней не живут.
Я тупо смотрел на старика, не уловливая сюжет его наблюдений и предположений.
-При беглом осмотре, - сказал он всё тем же точно несгинающимся голосом, - в квартире не обнаружено  никаких следов присутствия. Это первое. Следующее. Убита Ольга Пушкарёва...
Он остановился, оглядел меня тесным взглядом и сказал потучневшим голосом:
-Убита.
-Я помню, - торопливо перебил я.
-Помнишь? – агрессивно и резко переспросил Верагуа, и эта его резкость, и агрессивность неприятно удивили меня и покоробили.
Вероятно, кто-то умный заметил, что тишина – залог здоровья. Ибо жёсткие мысли нырнули в моём сознании, дабы всколыхнуть внутреннего во мне человека. Я слышал: в человеке есть четыре человека. Два внешних и два внутренних. Внешние – это от Земли, внутренние – от Неба. Первый внешний – животный. Ступень эволюционного развития между обезьяной и человеком. Этот первый и хочет есть, пить, быть в тепле, уюте, спать, размножаться во все четыре стороны. Второй внешний – оценщик и наблюдатель первого. Он думает, грустит, веселится, выдаёт на-гора эмоции, впадает в депрессию, болеет. Внутренний человек распадается на два вида: запретный и заветный. Смешение всех типов и видов человека в человеке организуют жизнь и судьбу. По смерти внутренний и внешний человек расстаются. И один на один оказываются запретный и заветный. Они ставятся на весы поступков, и судья, точно лавочник либо ещё какой аптекарь, определяет подлинную стоимость внутреннего человека. Запретный человек находится на левой чаше весов, а заветный – на правой. Та сторона, которая перевешивает, считается определяющей. Тут и приходит момент истины. Человек, в принципе, - подопытное создание. Он – ставка на кону вечности. Кто играет человеком, показывается послевзвешивания. Называть можно как угодно: Бог, Аллах, Кришна и прочее, - суть не менятся. Тот объявляет волю, и внутренний человек повинуется. Воля состоит в новом назначении. Сложнейшая программа развития человека и заставляет его блуждать в лабиринте судьбы. Наши все мучения идут от программы. А глобальные проблемы – от столкновения программ. Каждый из нас – продукт разных цивилизаций. Земля же является игровым полем.
От нечего делать я листал подшивки местных газетёнок, а Верагуа всё озирался. Его мутное, точно придавленное мочание обескураживало меня.
Час тягостной тишины совершенно измотал меня. Глупышные статейки просто раздражали. Такое ощущение, будто детсадовцы взялись готовить газетные материалы. Но нет. Подписанты – разновременные выпускники факультета журналистики. Один из сверхмогучей тройки уже три с полтиной десятка лет бороздит просторы областной вывески, которую по глубокому недоразумению именуют газетой. Ибо что значит газета? Такое старорусское слово, что его и нет в словаре иностранных слов. Газета должна продаваться, а не всучиваться в бюджетные организации в виде добровольно-принудительного довеска-подписки. Конечно, кому охота читать не то что бред. А похуже. Сплошную нудистику. Раболепство, чудовищные объявления, обзываемые по невежеству рекламой, программы ТВ, глупизм по поводу и так – вот что такое газета в казахских степях. Правды нет, сопереживания народному бедствию нет, зато лишает последних мозгов, как засуха лишает урожая.
Один из могечей тройки по-стариковски охотно и без затей воздвигает собственный культ личности на целую полосу. Благодаря модной в своё время теме «Механизированное выращивание кукурузы квадратно-гнездовым способом» засветился в глазах большого человека государственного уже масштаба. А тот студенту-практиканту районной малотиражки предлагает квартиру в столице, работу в областной газете. И третьекурсник отказом страшно огорчает будущего председателя президиума верховного совета. Благородно приезжает в химией пропахший Джамбул, где тут же начинается экономический бум.
Я читал стариковскую дребедень. Бедный репортёришко, коему разлом настоящего понятен не слишком, который не видит, не сознаёт в своём прошлом трагической ошибки. Долг и обязанность журналиста быть оком общества и голосом его. Конечно, прежде пресса была под колпаком партии, но теперь… Что мешает теперь вернуть долги прошлому? Покаяться и признать, что в сортир ушла журналисткая жизнь? Что новости не квадратно-гнездовая кукуруза, рекордные надои, прочее партийное строительство территориально-производственных комплексов, а острая и категорически свежая информация? Не потому ли в Казахстане до сих пор нет интеллегенции? Ибо та блатата, что заправляет ныне культурой и образованием, отнюдь не интеллегенция. Быть может, где-то образованная, но далеко не умная. Где взрастает национализм? Там, где нет общественного мнения. А его и быть не может, ибо провинциальная пресса в рот заглядывает боссам. Лебезит. Гавкает на дозволенных. Суетится по мелочи. Потому такая журналистика всё одно, что Молчалин у Грибоедова: «В мои года не должно сметь своё суждение иметь». Интеллегент – это личность. Идущая наперекор, ибо жизнь менять надо к лучшему. Трясти сытых во имя голодных.
Отбросив подшивку, я понянулся к телефону. Поговорил с оператором, который в объявлении обещал сугубо профессиальную видеосъёмку.
Оператор согласился подъехать. Верагуа же куда-то ушёл.
-Скрытая съёмка, - сказал я оператору.
-Объект?
Я объяснил.
-Подумать надо.
-Долго?
-Как хозяин догадается.
-Какой хозяин?
Он пальцем указал в собственный живот.
-А он долго думает?
-Не долго, а вкусно. Теньга – блюдо съедобное. Доллар вкуснее.
-Ты хочешь оплату в долларах? – спросил я.
-Необязательно. Могу и сам обмен учинить. Было бы что. Кассеты ваши, или мне свои приспособить?
-Свои.
-В общем, так: сутки работы – 5 штук. Кассеты пойдут за отдельную плату.
-В тенге?
-Ну, мы ж не живодёры? Конечно.
Я отвёз оператора к дому объекта. Вернулся в контору. Сел к компьютеру. Да, есть такие умельцы, которые могут влезть в чужой персональный компьютер и распотрошить банк его данных. У меня же такое не получится, и я не могу пробиться к интересно-секретным материалам.
Хорошо было бы влезть в компюьтер заказчицы. Хорошо.
Я вспомнил, что есть на примете чертовски необходимый специалист, который ведёт в университете платные компьютерные кусры для любого уровня. То ли Малик, то ли ещё какой Алик, но есть. В толстых очках и с  женски красивой рожей.
Одевшись наскоро, я двинулся к пединституту. Оный в последнее время распух в университет имени Мухаммеда Хайдар Дулата, не имевшего, впрочем, к сему заведению никакого отношения, зато – громкое имя. Шутка ли? Когда-то правитель Кашмира – чем не гордость для нового казаха? В принципе, тяга к знаниям – вещь нормальная. Укладывается в естественные и рамки, и возможности. Почему бы не иметь её воителю? Другое дело, под чье вывеской красоваться. У нас ведь лихое время – время дурачеств, впадения в детство, время массового оглупления и животно-мистического выживания. Мы не то, что теряем вкус, мы рпактически потеряли культовые ориентиры. Поэтому – смещение понятий. Поэтому – легко идём в страну дураков на поле чудес. Внушаемость в нас поразительная. Сказали, что такой-то звезда. Верим. Ломимся поглазеть. Организуем культ и клубы фанов. Объявили, что такое-то кино – культовое. Согласны. Без оглядки. Без критической линии. И делают умельцы деньги на нашей внушаемости. Отсюда – запруда на ТВ. Культ бездарности. Культ слезоточивых сериалов. Культ сырых программ, плохо сделанных и ещё хуже сыгранных шоу, где нам брякают, что если раз кто-то у кого-то оказался в отеле, то это и означает: у нас всё хорошо. Отнюдь. Враньё. Мистификация и страшная провокация. Дурить можно некоторое время. Дальше придётся предъявлять аргументы. У нас всё плохо, и это факт. Почему? Не потому, что какой народ – такие правители, а потому что именно этого мы и хотели. Кто полз наверх? Гниль человеческая. Чего ж мы хотим? Мы сами дали ей влезть, обжиться, подтянуть к себе поближе родственников-знакомых, и чего ждём? Там, наверху, были ли таланты, просто умницы? Нет. Были мастера закулисной игры. Они и ныне там. Они расшатали то, что было, и ещё не понимают, как это случилось. Для них власть – способ жизни за счёт другого. Это ли не воровской принцип? Что такое преступность, как не пренебрежение обществом? Не потому ли на плаву оказались партийные бонзы и откровенный криминал? Когда Солженицын призывал жить не по лжи, тогда ещё можно было выжить. Мы не захотели, ибо поленились. Вот и результат. Мы хотели и этот результат, и нищенское государство. Мы имеем всё это. Был шанс отсечь прогнившую номенклатуру от управления, но мы его профукали. Была возможность нарастить народных депутатов. Мы не использовали. А ведь ещё Ленин говорил о том, что власть за так просто никто не отдаст. Прежние – это и есть нынешние. Везде: в искусстве, в политике, в экономике, в культуре, в образовании. Поэтому в своё время артистов, постоянным мельканием набивших оскомину, ныне именуют звёздами. Чем плохо было прежним культурным работникам, когда они имели всё? А чем плохо им теперь? Звёзд стряпают на скорую руку, а звездизмом не пахнет. Несёт плесенью. Дурным вкусом. Развязностью гулящих.
Они-то прекрасно знают, что бездарны во все углы и стороны. Вот поэтому и боятся по-настоящему талантливых людей. Игнорируют. Замалчивают. А бояться не надо. Себе и дороже, и больнее. Уж куда как вольготно жилось дворянчикам до октября семнадцатого. Думали разжиревшие аристократы, что полуграмотный и полуголодный народ сметёт их с исторической арены, как мусор? Нет. Не верили. Полагали, что они – вечники. А оказалось – временщики. Красный террор – это ответ на бездарное правление Романовых. Правитель обязан быть умным. Искать таланты, пестовать, насаждать. Иначе – крышка. Вечно будет дрожать над собой, своим скарбом. Время теперь лечить страну, а не ковырять болячки. Запад нам – не указ и не помощник. Никакая другая страна в мире не возвращалась на круги своя. А нашему государству надо не только вернуться, но и вернуться и победителем, и триумфатором. Не можешь управлять – иди на пенсию, внукам показывай, как молотком столбики заколачивать, демонстрируя показушное здоровье. Не можешь голосом зазвать публику на концерт, иди в публичный дом, ибо там самое нужное место для покидывания туфелек да показывания лопнувших трусиков.
Многое у нас при смене режима меняет вывески. Тараз – Аулие-ата – Мирзоян – Джамбул – Жамбыл – Тараз. Как в кубики играем.
У пединститута я увидел студентообразную толпу. Кого-то ждали. С флажочками. Я подошёл и спросил, что требовалось найти. Объяснили, что компьютерных классов несколько. Я полюбопытствовал, где ближайший. Там и отыскался знакомый мне оператор, которому поручено было отследить и зафиксировать передвижения Пушкарёвой.
-Ты почему здесь? – спросил я хмуро, ибо деньги люблю платить за дело.
-Где объект, там и группа.
-Какая группа.
-Съёмочная.
-Ты не один?
-Мне лучше знать.
-Что отснято?
-Одну кассету добил.
-Одну?
-Точно.
-Дай-ка на просмотр.
-Возьми.
-У тебя есть на виду хорошие программисты?
-А что надо?
-Пощупать некий компютер.
-За отдельную плату.
-Что?
-Босс, съёмка – это одна работа. Хаккерство – другая.
-Ты – хаккер?
-Есть такая буква.
-Хороший?
-Могу при случае кинуть на свой счёт сотню-другую баксов. Зачем наглеть? Потребности у меня по минимуму: гульнуть, пихнуть и восвояси. На чей компютер наехать?
Я глянул на удальца-хаккера. Что стояло за его похвальбой: пустая бравада либо ещё и исполнение? Многие берутся за гуж. Не все тянут. Мутное это дело – наобум верить. И всё-таки мне нужно было знать, что в компьютере Пушкарёвой.
-Для правильного подбора ключа, - хвалился оператор, - я должен попасть в соседнюю комнату.
-Это зачем?
-Обнаружить частоту.
-Какую частоту?
-Каждый компютер работает на определённой частоте. К примеру, возьмём твой компютер.
-Мой компьютер?
-К примеру.
-Не надо за примером лезть в мой компьютер.
-Это абстрактно. Все электроприборы, включённые в сеть, работают на определённой частоте.
-Работают?
-Издают индивидуальную частоту. Правильный поиск частоты позволит напрямую войти в структуру памяти компьютера, расположенного за стеной вашей квартиры.
-Именно моей?
-А как я попаду, вернее, откуда я войду в компьютер вашего соседа? Чем ближе чужой компьютер, тем лучше.
-У меня нет дома компьютера.
-Ничего. Ноутбук сойдёт.
-Ноутбук?
-Мини-компьютер. Экран сверхплоский, на жидких кристаллах, умещается в дипломате.
-А сколько стоит?
-От двух до десяти штук.
-Тенге? Какой ноутбук лучше?
-В баксах. Чем дороже, тем лучше.
-Да за такие деньги я иномарку отхвачу.
-Вот пусть она и лезет в чужой компьютер.
Желательно иметь портативный компьютер, снимающий чежие секретные материалы, как бабочек с насиженных ромашек. Однако сия гримаса науки требует таких вложений, которых мой бюджет не наскребёт ни по каким сусекам. В агентстве такие деньги нашлись бы. Только Верагуа их не даст.
-Я пошёл? – спросил оператор.
-Нет других предложений?
-Найдётся одно.
-Какое именно?
-Где нужный компьютер?
Я назвал адрес.
-Завтра принесу.
-Завтра? – удивился я.
-Всё, что в нём, я отдам, а монитор и процессор – мне в счёт оплаты за операцию.
-Какую операцию?
-По выниманию компьютера из нужного объекта.
Он махнул рукой и нырнул в толпу, а я поплёлся в агентство.
Верагуа был за компьютером.
-Как наблюдение за объектом? – поинтересовался патрон, не оглядываясь.
-Потихонечку.
-Где объект?
-В компьютерном классе.
-Где?
-Вы не расслышали?
-Расслышал. Просто удивлён.
-Чему?
-Объясню позже. Главная сейчас новость: заказчица действительно Ольга Пушкарёва.
-Как это? По документам?
-По факту.
-По какому факту?
-Они – однояйцевые близнецы.
-Факты?
-Нет. Ольги Пушкарёвы. Их две.
-Две?
-Да.
-Кто вам сказал?
-Их мать. Но об этом больше никто не знает: ни Игорь, ни её теперешний муж.
-Чей муж? Ольги?
-Матери.
-Может, покрывает самозванку?
-Нет.
-А нет ли тут сговора?
-Сговора? – спросил он так хрипло, точно слова из глотки выбирались с трудом, как червяк с крючка.
-Конечно. Самозванка суёт деньги матери, та – прикрытие. В сущности, дочь-проститутку к жизни не вернёшь, а деньги никуда не денется, есть не просят и громадное подспорье в домашнем хозяйстве. Нельзя доверять голословным показаниям.
Верагуа поправил усы, что делал всегда, когда злость в нём зашкаливала, когда всё внутри у него наэлектрилизовывалось от невыразимого бешенства и когда понимал, видел, признавал: нет почвы под ногами.
-Голословно?! – прошипел он с холодной, тихой яростью.
-Ну, а как ещё?
-По-твоему, я слишком доверчив?
-Но ведь вы не перепроверяли показания ейной мамашки?
-Нет, - осёкся, как мне подумалось, Верагуа.
-И никто не подтвердил их?
-Никто.
-Чего ж вы шипите на меня и впадаете в бешенство, точно змея с перебитым хребтом?
-Почему ты подумал о сговоре?
-Слишком тут напридумано, прямо скорябано с мексиканских сериалов: близняшки-двойняшки, которые знать не ведают друг о друге, об этом же не слышали все прочие, кроме, разумеется, матери семейства. И нет в этом никакой смысловой нагрузки.
-Никакой смысловой нагрузки?
-Абсолютно. Где тут смысл? И в чём он?
-Ты читал роман Достоевского «Преступление и наказание»?
-Ну, в школе знакомился. Да при чём тут роман?
-где располагается смысловая нагрузка его?
-В названии, наверно.
-А о чём он?
-О преступлении.
-И ещё о чём?
-О наказании. Что вы мне детские вопросы загадываете, точно пионеру на переэкзаменовке?
-Ладно, - сказал Верагуа, - давай разбираться, где лежит подлинная смысловая нагрузка этого романа.
-Зачем?
-Узнаешь. Ты читал внимательно?
-Думаю, да.
-Думаешь?
-Более-менее.
-А я скурпулёзно читал, с карандашом.
-По какой надобности?
-Дабы понять суть преступления. Его смысловую нагрузку.
-Есть успехи?
-Есть. Достоевский не совсем открыт и по сути своей не осознан.
-Да ну? Не открыт и не осознан?
-Да. Не открыт и не осознан. В чём преступление Раскольникова?
-Как? Вы не знаете? Он убил старуху и её сестру Лизавету.
-Это формальное преступление.
-Формальное?
-Корневое состоит в другом.
-Человека в себе убил?
-Нет.
-Так в чём тогда главное, на ваш вкус и усмотрение, перешагивание закона?
-В расколе. Приглядись к именам, отчествам и фамилям персонажей: Родион Романович Раскольников, Порфирий Петрович, Соня Мармеладова, Разумихин – Вразумихин – Рассудкин. Пётр Петрович Лужин, Семён Мармеладов. Что они означают? Случайный набор, как шары в лототроне? Нет, ибо у великого, сиречь большого, писателя случайностей нет. На поверхности лежит объяснение. Родион – род и он, Романович – потомство царей Романовых, романские страны (вспоминай: Италия, Франция, Испания, где разгул инквизиции, сжигание на костре сатаниста Джордано Бруно, гильотина), романтика и романтизм, и всё венчает фамилия – Раскольников, точно убийца раскалывает род, династию и романтическую культуру романских стран. И ведь неслучайно топором убивает, ибо тотором-то раскалывают и к топорам звали крестьян демократы на Руси. Каждое поколение должно вглядываться в роман Достоевского, потому как глубинный пласт ещё всплывёт и будет узнан. Раскольников – убийца, Соня – проститутка, Мармеладов Семён (оцениваешь? Семён – семь он, то есть семь смертных грехов) сеет беспричинным пьянством семена нищеты, проституции да детской обездоленности. Свидригайлов надругался над девочкой. Пласты преступлений можно поднимать и поднимать, пока не обнаружится, что всё человечество – преступно, пока не поймём, для чего служанка, жалеющая больного Раскольникова, носит имя Настя, Анастасия, с греческого – воскресшая, и почему Соня читает притчу о  воскресении Лазаря. Кстати, Соня – это ведь Софья, мудрость. Но разбей имя Соня на составные: сон я. Мудрость именуется то сном, сон я, то спасением, ибо мудрость по Достоевскому и состоит в жертвенности, в смирении. Более просто и ясно трудно расшифровать историю двух веков: прошлого и теперешнего. И ведь не только старухи-процентщицы под топорами учеников Чернышевского плегли, но и безропотные, безответные Лизаветы. Замечательна перекличка имён: Катерина Ивановна, Порфирий Петрович, Родион Романович. Точно специально Достоевский сталкивает их. В истории России имя Екатерины – не пустой звук. Екатерина Вторая, так называемая Великая, и так называемый золотой век Екатерины. Почему оно имеет привязку-отчество Ивановна? Иван Грозный – вот где неназванная причина. Не потому ли Катерина Ивановна в подругах имеет немку, которую ненавидит, ибо подлинная Екатерина из немок, однако считала себя русской, хотя, по уверениям историков, до конца дней своих так и не овладела язоком своих подданных? Потому и таскает чиновника-мужа за волосы, а ему это в наслаждение. Потому и имеет в падчеридцах Софью, то есть мудрость, которую толкает на панель, а после плачет с нею. Соня – это ведь не только сон, но и поруганная мудрость, обесчещенная, продажная. Здесь, в романе, не с потолка Порфирий Петрович поигрывает с Раскольниковым в психологические этюды и в разгадывание журнальной статьи. Порфира – это же длинная, обычно пурпурного (то есть тёмно-красного или ярко-красного с фиолетовым оттенком) цвета мантия, надеваемая манархами в торжественных случаях: один из символов власти монарха. Петрович – сын Петра, царя и камня. Власть, прикрывающая камень. Твёрдое основание. Игруны словесными баталиями тешились, а Николки вину принимали. Кого в советсткой истории называли Николаем Кровавым? Николая Второго. Последнего русского царя. Тоже ведь вину на себя принял. Не захотел гражданской войны, точно в нём было дело. А все эпизоды романа в дело пошли: действие и там и тут начинается в Питере; и раскаяние Раскольникова, бившего лбом перекрёсток, исторической иронией оборачивается раскаянием Бухариных, Зиновьевых и прочих бедокуров, и голодные беспризорные дети Катерины Ивановны образовали толпу беспризорников постреволюционной России, и шуточная борьба красильщиков естественно перекатилась в гульбища Махно, Петлюры и прочих басмачей, и скорняки, извинявшиеся перед убийцей Раскольниковым, обернулись писателишками, которые вернулись в кровавую Россию, извинились перед бандитской публикой, признавая, что ошиблись, когда коммунистов именовали бандитами. Чем не Горькие, Куприны и другие А. Н. Толстые? Роман аукается и по сей день. Время точно набросило сюжет романа на историческое пространство России. Достоевский ощутил, что в воздухе носилось невообразимое, но сказать напрямки не мог, ибо не знал, а потому говорл обиняками. Как тонко угадан тот эпизод, когда везут пьяного в огромной телеге, запряжённой ломовой лошадью, и тот, показывая на Раскольникова, кричит: «Эй ты, немецкий шляпник!» И вспомнить уместно, что ленинская-то клика блаженствовала на деньги немецкого генерального штаба. И любопытно сопоставить слова Раскольникова после убийства, с которыми он к сестре и матери обращается: «Да что вы все такие скучные?» со словами Сталина: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Это после репрессий-то?
-Ну и к чему весь ваш экскурс в историю?
-Ко многому. Роман не ушёл в историю, как рыба в прорубь, а пророчествует и о дне сегодняшнем. Нищета родит пьянство, проституцию, избиение детей, кровопролитие. Власть – деньги, зависть и ненависть. Как подавить проблемы? Куда уйти от них? От пошлости? От лжи, лицемерия? Одни закрываются в безудержном пьянстве, другие ныряют в криминал, ибо разуверились в возможности жить и работать честно, следующие разбиты гнетущими буднями, четвёртые оглуплённо боготворят надутое ничтожество. Переворачиваются понятия, сбиваются ориентиры, выдавливается стержень. Страшное ещё не пришло, а только готовит семенам почву, души удобряет, рыхлит. Коммунисты нужны были, дабы расчистить место под научное мировоззрение. Поэтому – поголовное образование, подъём экономики и технологический прогресс, расширение информационного пространства. Как внедрить науку в короткие сроки? Через ликвидацию безграмотности. Коммунисты полагали, что расчищали, раскорчёвывали общественное сознание под себя. Нет, под перспективу. На будущие поколения и народы. Как овладеть умом? Методом убеждения. И вот вбрасывается понятие о всесильности науки. Человек объявляется животным. Вербуются аргументы. Куча аргументов. Выбор необходимой реакции ведётся методом проб и ошибок, наугад, начиная со слепой пробы, пока одна из них не приведёт к положительному результату. Человек считается автоматом, который отвечает только на раздражение, но сознательно их не анализирует. Создаётся лабораторным путём чисто пролетарская культура. В ход идут следующие средства аргументации. Непосредственное, прямое воздействие, когда разрушаются храмы, вытряхиваются мощи, прокатывается антирелигиозная истерия, чтобы наглядно продемонстрировать и зафиксировать в умах и настроениях: вера беспомощна, смешна, не имеет под собой реальной основы, в неё верят люди отсталые, невежественные, глупые, она – пережиток прошлого, реликт и экспонат для музея мракобесия. Как свидетельствует археология, Библия – источник недостоверный, поэтому её надо редактировать. По мнению археологов, не было ни исхода из Египта, ни странствий по Синаю, ни осады Иерихона Иисусом Навином, ни империи Давида, Соломона, Иерусалим не был центром империи, потому как в указанное Библией время в нём проживало 3-4 тысячи человек, не ни мельчайших признаков монументального строительства, а, значит, и не существовало в природе библейского храма. На тех землях располагалось миниатюрное княжество, которое и муравей не заметил бы. Иерихона на том месте и в то время не было. В действительности, подключается история, Моисей не писал Пятикнижия, ибо не мог же человек описывать собственные похороны? Далее. Сенсационная клинописная библиотека ассирийского царя Ашшурбанипала доказывает, что Ветхий Завет перекочевал из Вавилона. Более того. Именно Хаммурапи получил заветы от бога Шамаш, которые выкрал пророк Моисей и провозгласил еврейскому народу. Следующий аргумент исходит от нелепостей в самой Библии. На ком женился Каин, если в те времена, окромя Евы, матери его, других лиц женского пола не наблюдалось? Сколько длился потоп? Могли в ковчег Ноя вселиться вся образцы животного мира? Чем питались? Из угождения толпе осмеивались библейские сюжеты, попы и прочие служители культа выставлялись забулдыгами, пьяницами, обжорами, скаредными, похотливыми жеребцами, чутьли не гомиками. Другой аргумент. Человек рождён для мысли и действия. Делаются попытки вступить в космос. Космонавты показывают, что Бога, оказывается, в космосе нет. Следующее утвреждение. Библия – исторический памятник. Нужна для изучения как пример фольклора, но не для поучения. Далее. Религия возникла потому, что древние люди не могли объяснить себе силы природы. Таким образом, Библия – гипотеза, придуманная для данного случая, для объяснения именно природных явлений людям, которые, к несчастью, не дожили до научно-технической революции наших дней. Потом в ход запускается средство убеждения, основанное не на объективных  данных, а рассчитанное на чувства. Пионер (комсомолец, коммунист) не может исполнять религиозные обряды, поэтому любить надо Ленина, родину, коллектив, угнетённые массы по всему миру, животных. Насаждаются культы героев, лётчиков, спортсменов, доярок, шахтёров и прочих великомученников. Внедряются демонстрации, новые праздники, враги по всему миру. Объявляется о возможности построения рая на Земле. Однако сам рай уходит в бесконечность, откладывается на то время, когда никакого государства, кроме СССР, не будет. Испльзуются доводы, поставленные на второстепенных доказательствах. Где Бог? Кто Его видел? Почему не придёт? Не покажется. Понимая, что сила доказательства определяется не количеством аргументов, а их весомостью, значимостью, вводится пропаганда труда, насилия над инакодумающими. Не брезгуется и довод палкой, когда за религиозную пропаганду человек попадает в –тюрьму. Репрессии – это не сведение счётов, как полагают историки. Нет. Репрессии – это аргумент от противного. Если ты верующий, попроси у Бога защиты. Пусть поможет и накажет. Далее вбрасывается аргумент в расчёте на невежество, на неосведомлённость. Наука преподносится как абсолютная истина, доступная немногим. С потолка берётся эволюция, развитие жизни на Земле, жизнь и её происхождение. Выдумываются прокариоты, первые обитатели Земли, организмы без оформленного ядра, которые были похожи на современные бактерии. Они, естественно, оказываются анаэробами, то есть организмами, живущими при отсутствии свободного кислорода, а его ещё не было в атмосфере. В результате действия ультрафиолетового солнечного излучения, грозовых разрядов и тепла вулканических извержений появляются органические соединения, служащие пищей для первых обиттателей. По современным представлениям, возраст Земли, как и всей Солнечной системы, около 4,6 миллиарда лет. Разумеется, около 5 миллиардов лет назад в газопылевой туманности, которая предшествовала Солнечной системе, начался процесс аккреции – слипания частиц в планеты и центральное светило. Сначала Земля объявляется безжизненной, однако замечается, что в первичных водоёмах шёл абиогенный синтез мономеров – нуклеиновых оснований и аминокислот. На склонах вулканов, у горячих источников возникали, как водится, предшественники белков – разные там протеиноиды и нуклеиновых кислот – какие-то олигонуклеотиды. С накоплением в водоёмах полимеров появляются ограниченные белковолипидными мембранами структуры, предки клеток. С возникновением в клеткоподобной структуре (протоклетке) протогена – двойной цепочки нуклеотидов, способной реплицироваться (то
 есть создавать себе подобные структуры) и кодировать построение белков, будто бы появилась жизнь. Само собой разумеется, что именно советские биохимики, потрясённые, однако мало удовлетворённые учением Дарвина, берутся за создание материалистической гипотезы возникновения жизни на Земле. Они уже к 1922 году формулируют основные положения своей теории происхождения жизни на Земле в результате эволюции углеродистых соединений. В своё время появляется её первое экспериментальное подтверждение, с которым американцы получают результаты, побуждающие учёных их разных стран заняться исследованиями возможных путей предбиологической эволюции. Чтобы убедить массы во всемогуществе человеческого разума, нужны были осязаемые чудеса, которые наука должна была предъявить, дабы выводы её удостоверить. Конечно, аргумент этот был –обязан впоследствии приниматься за: а) опирающийся на данные опыта, практики; б) основанный на верности; в) принимаемый всеми за истинное суждение. Но взят был аргумент, который не имеет прямого отношения к той области, где аргументация зиждется только на гипотезах. В ход идёт довод к кошельку, то есть к потреблению. Разворачивается научно-технический процесс. Вот они, чудеса науки, предъявить которые можно невежественной толпе. Благодаря которым вера в Бога предстанет атавизмом, наивной и лишённой какой-либо логики. Появляются технические монстры, сделанные от руки: машины, селекция, генная инженерия, военно-промышленный комплекс, радио, телевидение, космические аппараты, компьютер, расщепление атома, электроэнергия, атомная энергия. Новые кумиры входят в быт и повседневность. Рождается привыкание к ним. Чудеса отменяются. Мистики нет. Начинается профанация, размывание нравственных ориентиров. Мировые войны, глобальный терроризм, система двойных стандартов обнажуют суть человеческую, убеждают: человек – это животное (человек-скот, по выражению Достоевского), которое ведёт борьбу за существование, за овладение жизненным пространством. Стержень нравственного чувства должен быть выбит любыми путями. Вот зачем возникает кино, эстрада, газеты, журналы, видео, прочие машины по перелому сознания, по нивелированию кодекса поведения. Господствующие высоты отдаются наукообразным, создаётся система растаскивания общественного сознания, которая силится, тужится охватить все сферы человеческой жизни, зацепить и отработать интересы всех и каждого. Интересы множатся, навязываются запросы, идёт процесс разбивания на группы, секты, клубы, общественные формирования, течения, партии, альянсы, союзы, объединения, движения, культурные центры. Список открыт и приглашает к продолжению. Зачинается рынок идей, направлений. Цель – разобщение. Вбивается клин между нациями, странами, племенами, народами, поколениями. Работа и тонкая, ювелирная, и грубая, топорная. Ибо натуры разные. Теперь-то, в отличие от Раскольникова, натура человеческая учитывается. Уже не спрос рождает предложение, а предложение – спрос. Каждому – от потребностей. Уходящий век – век износа души и опрокидывания представлений о мире. Век размывания понятий, суждений. Сомнения поставлены на поток. Демократия уступает арену демонократии. Мы все шагнули в пропасть. Почвы уже нет под нами. Человек взлетел не над суетой, а над человечностью. Кто ныне поверит, что наука – ложный кумир, когда налицо её продукт: благосостояние? Никто не заметил, что начались чудеса. Они обыденны – средства передвижения, связи, электроника, бытовые приборы. Никто не удивляется телевизору, телефону, самолёту, компьютеру. Мировое пространство под завязку забито информацией. Искусственные человеческие органы, поговаривают о клонировани – как же такая наука может быть ложной? Это настоящий идол. На него надо молиться. Ему верить и поклоняться. Он спасёт, ответит на все вопросы. С ним человек станет богом, заселит другие планеты и разведёт там эволюцию. Однако наука для избранных. Она трудна для понимания. И поэтому её служители – элита. Плевать, что на корневые вопросы нет ответа. Считается, что есть. Ибо наука действительно изменила окружающий мир, подмяла природу. Поэтому она – бог и надёжное будущее. Тем, кто из лени, по тупости не может быть рабом науки, тем растаскиваются мозги по-другому, с рассчётом на примитивное сознание и простоту восприятия. Для них – нацизм, спорт, эстрадные идолы, алкоголь, наркотики, похоть, коллекционирование, мания к животным, властолюбие, псевдорелигиозные секты, экстремизм. То, что на самом деле является мерзостью, притушивается шутливостью, модой, нормой для крутых и прочих продвинутых. Мерзость принимается точно под общим наркозом. Она становится сносной, приемлемой. С ней свыкаются. Переход в животное состояние считается вполне естественным. С точки зрения нуки, животное – родственник. Одно генеологическое древо. Отсюда путь – в пропасть. Сознание забивается откровенной глупостью. Допуск абортов – показательная глупость. Предохранение от нежелательной беременности – ещё большая. Это именно то, о чём говорил Соне Раскольников, объясняя, почему убил старуху.
-Хотел быть на месте Наполеона?
-Это лишь верхний взгляд на упомянутый разговор. Более правильно то, чем он объясняет желание проверить себя.
-Чем же?
-Тем, что, во-первых, не хочет всю жизнь мимо всего проходить, от всего отворачиваться, во-вторых, не знает, для чего наживать жену и детей, если придётся без куска их оставить. Вот где преступные клетки в организме всякого человека, которые бродят до поры до времени, просыпаются в момент разлада, отчаяния, тоски и абсолютного безверия.
-Среда, значит, заела?
-Не столько среда, сколько сознание того, что золотых хором не построишь на правде, уме, честности и порядочности, что жизнь пронесётся впустую. Высоконравственный человек, став взрослым, вдруг понимает: его воспитывали не так, прививали не то, учили не тому, ибо в реальном мире на плаву другие принципы, другая мораль, другие установки. Человек, стоящий на твёрдой нравственной основе, чужой и лишний в таком мире, где необходимы гибкость, приспособленчество, умение держать нос по ветру переменчивых обстоятельств. Сокрушённая гордость такого человека имеет два варианта: мягкий и жёсткий. По мягкому варианту такой человек накладывает на себя руки. По жёсткому – озлится. Начнёт думать, анализировать положение, аккумулировать ненависть, приглядываться. Кому везёт? Случайному. У кого больше возможностей? У случайного. Никто не заработал благоденствия. Всё решает фатум. Деньги даются не ушлому, а по случаю.
-Значит, всё упирается в деньги?
-Одними деньгами мир не простоит.
-Для того и религию выдумали?
-Да.
-Вы не верите в Бога?
-Не верю.
-Не верите?!
-Да, в такого Бога, Которого мы представляем себе, я не верю, ибо такого нет.
-Какой же есть?
-Не знаю.
-Странно.
-Нашим умом Его не объяснишь.
-Он выше нашего понимания?
-значительно выше.
-И выше наших проблем?
-Кто знает?
-Тогда зачем Он нам? Есть в Нём настоятельная необходимость?
-И потребность.
-Да, и потребность.
-С прагматической точки зрения?
-Хотя бы.
-Есть.
-Какая?
-Психологическая, ибо каждый из нас нуждается в логическом обосновании. Каждый хочет быть уверен, что не зря пришёл в этот мир и не уйдёт просто так. Поэтому – самолюбие и повышенная гордость. Желание доказать собственную значимость. Почему раньше разбойники каялись, а нынешние, внезапно разбогатевшие, дают деньги то одной, то другой секте религиозного толка?
-Дают?
-И ещё как.
-Ну, вероятно, религия – узда для нищих, чтобы смирить их, успокоить.
-Нет. Они откупаются.
-От чего?
-От мук на том свете.
-Они верят?
-На всякий случай: а вдруг правда?
-Что правда?
-То, что есть ад и есть рай. Благотворительность для них – подстраховка.
-Ладно, - сказал я, - может, вы и правы. Но к чему эти ваши все рассуждения?
-Я пытаюсь нащупать исполнителя.
-Есть продвижки?
-Кое-какие. Ты, кстати, разглядел подъезд, где находится квартира Пушкарёвой?
-Не слишком. А что?
-Заметил, что входные двери у квартир разные?
-Простые и металлические.
-Кто живёт за простой дверью и чем?
-Те, у кого нет возможности поставить лишнюю дверь. Ибо деньги все в еду уходят.
-Верно. Сколько стоит  установить металлическую дверь?
-Десять тысяч тенге.
-большая сумма для обычного в наши дни человека?
-Приличная.
-Подъёмная?
-По нашей области?
-По нашей.
-Не совсем, потому как наша область имеет самый низкий в Казахстане доход на человека, отсюда и цены – самые низкие по стране.
-Добавь сюда же различия в одежде и другие мелочи быта, которые полуголодному глазу видны с полунамёка, с полунаскока.
-Ну и что?
-Это версия.
-И много таких версий у вас?
-Несколько.
-К примеру?
-Ключ, стена, потолок, пол и бинокль.
-Ключ?
-Его могли выкрасть, подобрать, сделать дубликат.
-Понятно. А что со стеной? Её можно выкрасть, подобрать, сделать фотокопию?
-Она на определении.
-Как это?
-Я думаю о том, что значит стена, пол и потолок.
-Насчёт бинокля как?
-Бинокль мог послужить отправной точкой.
-Чем?
-Средством наблюдения за комнатой, где был кейс.
-Вы полагаете, клиентку вели?
-Возможно. Комната, где был кейс, северная, все остальные – южные. Из дома напротив эту комнату не отследишь, а вот из дома позади такое вероятно, хотя растояние неблизкое. Без хорошего бинокля не обойтись.
-Значит, её оттуда отслеживали?
-Исключить такую возможность нельзя.
-Верагуа, - сказал я, - что-то не верится в этот миллион.
-Почему?
-Не могла она его заработать.
-Не могла?
-Чем бы она заработала? У нас нет такой отрасли, что даёт быструю прибыль. Всё давно развалено, разворовано.
-А в Питере?
-Как провезла, в таком случае?
-Каналов по доставке много.
-Кто же миллион под кроватью держит?
Верагуа поморщился.
-Миллион, - сказал патрон с изысканной осторожностью и безукоризненной сдержанностью, с тем, что, по мнению Пущина, называется тактом, чего, по словам того же источника, не доставало в лицее Пушкину, - меня мало интересует.
-Точно?
-Разумеется.
-Вы нацелились на ножичек?
-На положенный нож.
-А вы верите в то, что миллион был?
-Я его не видел.
-Понятно, что не видели, но я ведь не о том и вы знаете, что я не о том спрашиваю. Верите ли в то, что миллион, хотя в кейсе, но под кроватью держали? В то, что человек с улицы случайно его увидел и случайно его увёл, не оставил следов и прочих улик, несмотря на дождь в ночь происшествия? Насколько такое вероятно? Вы – сыскарь с опытом. По совести, на ваш нюх, есть шанс найти этот кейс?
-Мне нужен нож.
-Как же искать будем? Используя метод проб и ошибок?
Верагуа поёжился, как согнанная с печи кошка: с молчаливой ненавистью и приглушённой до поры обидой.
-Не опускай шлагбаум перед слепым, - едко сказал Верагуа, - ибо ему и без того в гуле голосов уловить знакомый голос не просто.
-О чём вы?
-Я пытаюсь нащупать ориентир, по которому пошло бы раследование, отделить одно происшествие от другого, выделить в отдельное производство, а ты тормошишь меня подначками, как будто нарочно сбиваешь, путаешь и мешаешь.
-Я? Мешаю? И путаю?
-Да.
-Чем же я вам мешаю?
-Тем, что внушить пытаешься тобой исправленный вариант происшествий.
-Исправленный вариант?
-Именно.
-Разве вы подаётесь внушению?
-Иногда.
-Чего вам бояться? Есть у вас правильный вариант происшествия, отрабатыайте. Как бы я ни подбрасывал собственное решение, ничего не исправить. Я не предлагаю никакого своего варианта. Просто – исходите из твёрдо взвешенных и трезвых, реальных предпосылок, ибо если Пушкарёва лжёт по мелочи, как можно гарантировать истину в главном: что похищено и похищено ли вообще? Верите ли в то, что состоялся юридически зафиксированный факт?
-Юридический факт?
-Да, то, что наказывается уголовным кодексом.
Верагуа вскинул на меня безостановочные, точно неуставные глаза.
-Чего же ты хочешь? – спросил он угрюмо.
-Изначальной ясности.
-В каком плане?
-В том, что касается предмета поиска. Ведь должен быть результат. Пока вы разыскиваете мифический миллион, преступник будет далече.
-Он никуда не денется.
-Что ему помешает?
-Нож.
-Нож, который положен?
-Именно.
-Я видел этот нож в руках девушки. Помните?
-Помню.
-Значит, она украла?
-Наверно. Деньги опошляют.
-Что?
-Деньги меняют человека. Здесь я согласен.
-с кем?
-С тобой.
Я и припомнить не мог, когда утверждал подобное.
-Когда будешь уходить, захлопни дверь.
-Разве я ухожу?
-Да, - сказал Верагуа, - я хочу остаться один.
-Один?
Верагуа не ответил и потянулся к Библии. Я пожал плечами и вышел.
На улице зачинался дождь. Внезапно освежённый воздух бодрил. Однако настроение у меня не улучшалось. Что-то не клеилось у старика. Не состыковывалось. Пробуксовывало. Ощущение ненужности расследования – вот что явственно вырисовывалось в перспективе. В принципе, нет точки соприкосновения.
Происшествия веером развернулись перед нами. Кажется, хватай улики, вещественные улики, обосновывай мотивы, реконструируй события, и – готова доказательная база. Но нет. Вертимся вокруг и около. Сеем версии, точно колотим колосья, и остаёмся при мякине, на которой не всякого воробья проведёшь. Общие только расуждения, и никакой конкретики. Почему? Вероятно, старик выдохся. Годы висят на плечах, к земле пригибают. Сознание разбрызгивается, точно вода в стакане у забулдыги. Отсюда – железное наблюдение: когда не получаются частности, приходит охота заняться глобальными вопросами.
Назавтра позвонил оператор и сказал, что дело сделано.
-Ты взял компьютер?
-Взял.
-Один?
-С помощником. Куда принести?
-Компьютер?
-Дискету. Я переписал всё на дискету, а потом стёр. Зачем мне чужие программы, файлы? Так куда?
-Принеси в агентство.
-Ладно.
Через полчаса я был в офисе. Оператора секретарша пока не видела.
-Верагуа у себя? – спросил я машинально, уже толкая дверь его кабинета.
-Нет.
-Куда-то вышел?
-Не приходил.
Странно. Обычно с восьми старик у себя, а теперь уже десять.
-Ты с которого времени здесь?
-С девяти.
-Он не звонил?
-нет.
-Позвони ему домой.
-Звонила. Никто трубку не снимает.
-Съезди к нему.
-Что?
-Съезди к Верагуа.
Секретарша глянула на меня с высокомерным недоумением, полагая, что не расслышала, поняла не так. Я сухо повторил распоряжение.
-Но почему я?
-Спросишь у Верагуа.
Она наудачу набрала номер патрона, но на том конце трубку не снимали по-прежнему. Пришлось идти.
-Вы меня не отвезёте? – спросила секретарша.
-Нет. Я жду одного человека.
Она удалилась.
Да, что-то запаздывает оператор. Не торопится.
В кабинете Верагуа папки с делами я не обнаружил. Вероятно, старик решил поработать на дому, хотя такого прежде себе не позволял.
Вернулась секретарша и сказала, что его дома нет.
Понятно. Не хочет, чтобы дёргали, отвлекали. Пусть тешится. Лишь бы расследование продвинулось.
Чёрт! Оператор не сказал точно, когда принесёт дискету, а я-то подумал, что сейчас и доставит. Ладно. Придётся потерпеть.
К вечеру ни Верагуа, ни оператор не объявились. Я включил телевизор. Передавали городские новости. Мелькнуло сообщение о том, что состоялось убийство. Кадры отхватили место происшествия и лицо жертвы. Оператор. Это был он. Понятно теперь, почему его до сих пор не было. Не мог мёртвый принести дискету.
Не повезло. И жалко. Надо бы узнать подробности. Но в новостях только общие очетарния. Неизвестно, кто повёл расследование и где именно произошло убийство.
Я позвонил в редакцию местного телевидения, однако корреспондент, готовивший этот репортаж, ушёл домой и адреса мне не дали.
Я поехал к Верагуа. Окна его квартиры были темны. На звонки и стуки никто не отзывался. Я покричал вдверь. Бесполезно.
Домой возвратился в пресном настроении. Ожидание воспитывает. Тем более, если трудное. Оно заставляет смириться, ибо не всё в твоих руках. Это дурак придумал поговорку, что каждый – кузнец своего счастья. Оно куётся где-то не здесь. Кто ж куёт себе нищую страну, зверски заворовавшихся властителей?
Известия не появлялись. Время цедилось. Томление принуждало меня к некоторым подвижкам. Руки опускались, и с этим я ничего поделать не мог. Да, всё-таки Верагуа не только мозг, но и мотор нашей организации. Без него агентство просто встало, дела зависли, расследование застопорилось.
День скручивался, комкался, уходил в утиль. Другой – шёл по тому же маршруту. Отсеивались недели. Улетучился месяц. Потом ещё.
Я сидел в кабинете Верагуа. Изучал информация в его компьютере, но зацепки не находил. То ли с пониманием у меня пошли  проблемы, то ли сам Верагуа вёл расследование через пень-колоду. Протоколы осмотра мест происшествий, показания свидетелей, экспертов. Подозреваемые. Версии. Всё со слов старика с знал до того. И не мог продвинуться. Собственная тупость действовала угнетающе.
Помытарив секретаршу без работы пару недель, я отослал её в отпуск. Иногда она названивала, надеясь, что надо вернуться к принтеру, компьютеру, но – не судьба.
Пронеслось, пролетело лето. Вкатилась осень. Ясная поначалу. Тепловатая. Солнцелюбивые птицы безвизно подались в эмиграцию. Пожелтели, поморщились на деревьях листья. Обрывки паутин порхали по воздуху. Окрестности орошались ожиданием заморозков. Размоченная земля в пупырышках дождя возлежала под сумрачным небом. Нитки бесконечного дождя перемешивались с тяжёлым снегом, и в город ввалилась зима.
К середине ноября вернулся Верагуа. Он похудел, осунулся, но имел в глазах освжённый блеск.
-Ну? – спросил я, когда вошёл в кабинет и обнаружил старика. – Где были?
-Далеко.
-Секретная информация?
-Не до того.
-Не до чего?
-Не до интервью.
-Хотя бы коротко.
-Встряхнулся. Искал озарения.
-Нашли?
-Как мне кажется.
-А что теперь?
-Работа и работа.
-Я думал, вы плюнули на расследование.
-Нет.
-Что у вас нового по происшествиям?
-Появилось понимание.
-Так, - сказал я, - расследование пойдёт по новому курсу?
-вероятно.
-Да, вы настоящая вещь в себе: ничего не рассказываете.
-Ещё не время.
Пожав плечами, я сел в кресло. Верагуа уткнулся в компьютер.
-Хорошая встреча, - намекнул я, - вы пропали. Никаких объяснений, точно так и надо.
-Я был в местах, где состоялась Куликовская битва.
-Где?
-В Тульской области. Кимовский район. Южнее села Монастырщина. Там, где была Зелёная Дубрава.
-Зелёная Дубрава?
-В ней прятался отборный полк под командованием Андрея Владимровича Серпуховско-Боровского и воеводы Дмитрия Боброка-Волынца. Я был на на Куликовском поле 8 сентября. Примерно в 11 часов утра. Был у впадения  в Дон реки Себенки, близ села Себино. Прошёл пешим порядком от Коломны до Дона. Изучал особенности Куликова поля. Его с трёх сторон ограждали реки: с запада и северо-запада – Непрядва, с севера – Дон, с востока и северо-востока – Рыхотка. Посмотрел Красный холм, который по центру поля.
-Зачем?
-Изучал место происшествия. Молился.
-Куликовское поле – это место происшествия?
-Косвенное.
Он развернул карту и принялся показывать, где сторожевой полк столкнулся с авангардом Мамя, бормотал что-то о низине между истоками Нижнего Дубяка и Смолки.
-Вот Красный холм, - говорил Верагуа, - на котором Мамай оставался до конца битвы.
Я ничего не понимал. К обеду распрощался. Нашёл книгу о Куликовском сражении. И прочитал из любопытства. До вечера.
Наутро Верагуа в офис не пришёл, зато вернул секретаршу. Она тут же кинулась к принтеру. Начала что-то распечатывать, нужное старику. Он подлетел к обеду, взял распечатку и снова умчался по делам.
-Куда?
Он отмахнулся. Ничего не сказал.
К вечеру через секретаршу передал для меня задание. Я начал с утра.
При громадном росте, мощной фактуре, нечеловеческой силе и выносливости владимирского тяжеловоза Темирбек Айгаскаев отличался нравом ягнёнка. Обидеть и запугать его мог любой, он же только взглядывал на оппонента тихими, точно придавленными глазами, в которых сквозило удивление чужой напористости и малопонятной агрессивности. В принципе, парень не был дурачком либо ещё каким юродивым, соображал по делу, при случае и поговорить умел о том, о многом, казался исполнительным, ибо в охотку летел оказывать услугу, удовлетворять поручение, просьбу, как будто ему приплачивали за скорость.
На базаре, где Темирбек катал тачку, покладистым и на редкость улыбчатым детиной помыкал едва ли не каждый встречный. Даже дети, с которыми он и вовсе обходился с удвоенной осторожностью и отменной предупредительностью, и те на него покрикивали, а окриков он побаивался, как побоев, собак и темноты.
После смерти матери голод погнал его на улицу, ибо кончилась пенсия и сидеть сиднем на шее было не у кого.
Вот такой, примерно, расклад и предложил мне Верагуа к изучению. Я тыкался опустошёнными от безысходности глазами в мутные фотографии, на коих Темирбек улыбался чему-то, радовался невнятно. И понять было трудно, как он умудрился помереть от разрыва сердца. Прямо на рабочем месте. Указывая пальцем на что-то перед собой и мыча, точно бычок перед бойней.
Что тут расследовать? И какого чёрта, если уличать некого за отсутствием, как говорится у юридически озабоченных, события преступления?
Я шёл по базару «Нуралы», недоумевал, ибо Верагуа приказал отследить ситуацию именно здесь, а базар был обычным базаром, ничего ирреального в нём не намечалось, не предвиделось.
Хорошое ему в офисе помещаться в кожаном кресле, звонить мне на мобильный, посылать на раскрутку происшествия, в котором криминал не замешан. Жиром, что ли, старик бесится? Иди, говорит, и узнай, что за человек Темирбек Айгаскаев, как получилось, что он внезапно рухнул с посиневшим лицом, с вспученными глазами, показывая на что-то пальцем и мыча от недостатка слов, от наводнения эмоций.
Все мелкооптовые торговцы, так называемые частные предприниматели, орудующие на стихийно образованных рынках и имеющие доход, не превышающий минимума заработной платы, утверждали, что Темирбек на здоровье не жаловался. Ожирением не страдал. Одышкой не мучился. Как же так вышло, что умер от сердечного пароксизма? Может, у него был с рождения порок сердца?
Чёрт! Я бродил по базару, выспрашивал, точно клянчил милостыню. А информации путной не ощущалось. Экстерьер Темирбека Айгаскаева вырисовывался. Норов казался понятным до малейших эмоций. Не хватало цельности охвата. Фигурант происшествия… А что, собственно, за происшествие? Ну, упал. Умер от…
Версия о и насчёт больного сердца лопнула, наколовшись на показания свидетелей, в которых вывод – такой человек не мог страдать никакими болезнями, ибо был здоров за десятерых. Слепить что-либо подозрительное со слов очевидцев не получалось. За так просто, что ли, преставился практически здоровый человек, ибо ничего пугающего другие не увидели?
Наскоро набросав отчёт о проделанной  работе, я заявился в агентство. Верагуа хмуро и недоверчиво ознакомился с моим опусом. Пригладил усы. Почесал бородёнку.
-Работа сделана, - сказал старик, устраивая папку с моим отчётом в ящик своего письменного стола, - но именно сделана, а не отработана капитально.
-Что для вас не так?
-Всё. Из-под палки это, а не по вдохновению.
-Вы надеялись на иное?
-Надеялся.
-На что?
-На какой-либо проблеск, ибо у тебя чутьё на присутствие чужеродного элемента.
-Чутьё?
-Предчувствие. Полагаясь на него, я и поручил тебе провести опрос.
-Вы правы, - сказал я нехотя.
Он вскинул выбеленные интересом глаза, чуть подался ко мне, точно хотел услышать нечто сокровенное.
-Ну? – сказал он в любопытстве и ускореном внимании.
-Что-то не состыковывается.
-Логики не хватает?
-Законченности. Точно кто-то помещался за кадром происшествия. Тот, кого не видели зрители, но который находился в поле зрения самого потерпевшего. Как на сцене, когда актёр смотрит в будку суфлёра, а зрители суфлёра не замечают.
-Ты говоришь о призраке?
-Да. По преданиям, только тому, к кому является призрак, он виден, а остальные его не замечают.
-Здоровье у Темирбека было отменное, - сказал Верагуа.
-С чего вы взяли?
-Я беседовал с семейным врачом Айгаскаевых.
-Беседовали?
-И медицинскую карточку смотрел. Органы крепкие и абсолютно чистые.
-Абсолютное здоровье?
-Близко к тому.
-Вы говорили со сторожем?
-Да.
-И что?
-Он показаний не меняет.
-Но ведь провели эксгумацию!
-Провели. Тело на месте. Следов никаких. Могилу не вскрывали.
-Есть признаки разложения?
-Ни малейших.
-Да ведь год прошёл со дня смерти!
-Больше.
-Труп мумифицировался?
-Нет.
-А трупные пятна наблюдаются?
-Отсутствуют.
-Температура тела?
-Как у живого.
-Дыхание есть?
-Нет. Экспирация не просматривается.
-Пульс?
-Не прослушивается.
-Чёрти что! А что за экспирация?
-Выдох воздуха из лёгких.
-Выдох?
-Выдох.
-Труп анатомировали?
-Нет. Аутопсия не проводилась.
-Почему?
Верагуа пожал плечами.
-Что же вас заинтересовало в этом инцинденте?
-Амок, - сказал Верагуа.
Я вопросительно уставился на старика.
-Амок, - пояснил он, улавливая в моих плоских, приземлённых, точно оглушенных клофелином глазах полное недоумение, ибо я не слышал такого слова, - психическое заболевание, которое наблюдается у жителей Малайских островов.
Он придержал паузу, ожидая вопроса, а я не торопился, потому как не мог взять в толк, как это год лежать в земле и не сгнить до остова, не зачерстветь наподобие мумии, но остаться в состоянии нетленности, точно только из морозильной камеры.
-Ну? – сказал я, догадываясь, что старик додержит паузу до конца племён и народов, ожидая пока я не подам реплику в духе незабвенного доктора Ватсона. – Что за психическое заболевание? В чём оно выражается?
-В приступообразном возникновении расстройства сознания.
Я опять ничего не понял.
-После кратковременного нарушения настроения больной пускается бежать, уничтожая всё попадающееся на пути.
-Значит, Темирбек – один из таких больных?
-Нет.
-Зачем же вы рассказываете об амоке?
-Строю версии происходящего.
-Изучаете видоизменения, повороты.
-Да.
-И что в итоге?
-Это как верп.
-Верп?
-Вспомогательный якорь на судне, который завозят на шлюпке на некоторое расстояние от судна и бросают в воду.
-Для чего?
-Используется при стягивании судна с мели, перетягивании его на другое место.
-Амок – это ваш вспомогательный якорь?
-Хотелось бы.
-Не получается?
-Если мы узнаем, чего испугался Темирбек перед смертью, то будем знать причину его нынешнего состояния.
-Причину?
Я оторопело уставился на Верагуа. Конечно, надежды юношей питают, отраду слабым подают, кому-то сопли утирают, кого-то на костёр ведут. Но ведь каждая надежда имеет потолок и границы. Как можно узнать причину, если мы до сих пор и знать не знаем, что, собственно, произошло с телом Темирбека?
-Причину, - упрямо повторил Верагуа. – Вопрос упирается именно в это.
-Откуда мы узнаем, чего испугался потерпевший? – съязвил я, ибо, как мне понималось со слов самовидцев, Темирбек, несмотря на всегдашнюю расторопность, готовность услужить и покорность первому всречному, не был открыт ни для кого.
И никто не представлял себе, кто он, откуда, где и с кем живёт, о чём думает и на что полагает надежды.
-У него и узнаем, - сказал Верагуа.
-У него?
-Так точно.
-Мёртвые не стучат, - заметил я.
Верагуа ухмыльнулся и углубился в блокнот, показывая, что аудиенция подобралась к финишной ленточке. Яснее нельзя было намекнуть на то, чтобы я не высовывался за положеную инструкцию.
Да, самодеятельность – машина непредсказуемая: либо послужит, либо раздавит.
Иногда настроение точно по швам расходится. Впадаешь не то что в депрессию, а в полнейшую отстранённость. Всё мимо: и желания, и мысли, и аппетит, и ощущение нужности на этом свете. И только время замирает намертво, как река, прихваченная капитальным морозом. И в груди колом торчит оцпенение.
Я стоял на балконе и курил. Думал о том, что не вдруг осознал значимость литературы. Она – не учебник жизни, несмотря на свидетельство самого Чернышевского. Отнюдь. Смешно было бы и богопротивно жить по книгам, аки ребёнок по сказкам бабушки. Литература – осмысление жизни. Попытка осознания её как реальный факт.
Точно так же наивно полагать, будто наука всесильна, ибо это далеко не так. Наука не понимает главного. То, что составляет стержень мироздания. Без чего никогда нет человека. История ясно говорит, что нравственность – фундамент, на котором стоит человечество. А наука как раз игнорирует нравственность. Походя пытается объяснить её. Государства рушатся и возводятся, народы распыляются и стягиваются на историяескую родину, культура взлетает к вершине и деградирует. И всё равно нет исхода. Не строится общечеловеческое сачтье. Отсюда разлад в умонастроениях. Как с научной точки зрения ни потроши одного человека, внутреннее усройство всех не выведать. Коммунисты, конечно, окарикатурили прогресс и технические достижения, когда воробьиной атакой –пытались вывести генеологию человека от животного. Но копали они в нужном направлении. Человек – животное, если отнять нравственный стержень. Для кого-то нравственность – область практических поступков, обычаев, нравов. Для другого – регуляция поведения посредством строго фиксированных норм, внешнего психологического принуждения и контроля, групповых критериев, общественного мнения. У третьего мораль и нравственость идентичны и это – нормы, принципы, правила поведения людей, само человеческое поведение (мотивы поступков, результаты деятельности), чувства, суждения, в которых выражается нормативная регуляция отношений людей друг с другом и с общественным целым. Она включает в себя как идеологическую (сиречь моральное сознание), так и практическую (моральные отношения). Каскад лихих, обтекаемых, аморфных, целиком научных слов и понятий – всё ложь.
Я вспомнил приятеля. Его семья в 1962 году бежала из Илийского округа Китая в СССР, то есть поучаствовала в так называемых Или-Чугучаксих событиях. Бежала от политики народной коммуны, большого скачка и прочих главных направлений. Родился он в Казахстане. Однако со слов отца и матери знал многое о годах в хаосе. Позже, когда его брат-студент вырвался из КНР, прояснилось явственнее. Брат приятеля и рассказал нам, практически детям, о трёх чёрных линиях, о ядовитых травах, о рабочих группах, которые искали опору и пускали корни в массах.
Тогда-то я и осознал хрупкость моральных установок и постулатов. Хрупкость и эфемерность. Абсурдность и пародийность. Надприродную непостижимость. То, что Кант называл вещью в себе.
Создание классовых врагов по принципу снежного кома: чем больше катать, тем больше становится – казалось мне ирреальным. А самобичивание и совершение революции в себе и вовсе – за порогом безумия.
Я слушал и видел: идут те, кого обливают критикой, точно помоями, и держат в руках чёрный флаг; такие же флаги прибиты к столам, за которыми ели критикуемые, и к дверям комнат, где жили классовые враги. Им не дают отдыхать более трёх-четырёх часов в сутки. Днём подвергают критике, ночью заставляют писать объяснительные.
И тогда я стал приглядываться, подозревая карикатурность окружающего.
Теперь-то понятна причина ненависти между КПК и КПСС. Китай времён Мао спародировал путь сталинского Советского Союза. Но времена разошлись, и устаревшие методы китайцев по внедрению мировой революции доказали всему человечеству, что коммунизм – не детская болезнь левизны, как полагал товарищ Ленин, а воистину более высокий вид общества и высшая фаза человеческого развития.
Коммунизм разбил себе голову не об звёздные войне, не об экономический фактор, не об репрессии по многочисленным просьбам трудящихся. Он разбил голову о подол науки. Она подставила коммунизм, ибо не могла решить главный вопрос. А он и означает нравственность. Коммунизм, который мы прокочили на волне застоя, дал ощущение защищённости. Никто не заглядывал в будущее, не загадывал на него, не впадал в панику и не стрессовал. В рынок и перестройку поверили только потому, что надеялись зажить посытнее, побогаче, поинтереснее, красиво, с шиком. Подумал ли кто о тех, кто мог бы сотворить такую жизнь, коли раньше не совладал со строительством коммунизма? А ведь задумывалось всё правильно. Только куда хотели деть воровство, лицемерие, зависть, кумоство, коррупцию и потологическую глупость прежней номенклатуры? Капитализм – такой же тупик, каким оказался коммунизм. Что в итоге оказалось к лучшему? Ничего. Почему стало хуже? Потому что вернулись к разбитому корыту. И есть с чем сравнивать. Разрешили открытое общество и гласность? А что меняется? Ничего. Показали голодающих шахтёров. Ну и что? А Васька слушает да ест. Голый генеральный прокурор с парой потаскушек наконец-то смог? И что? Стыдно ему стало? Ни четра подобного. Голосовать можно за кого хочешь? И что в итоге? Что меняется к лучшему? Где конечный результат? Нет его и быть не может. Это и есть штопор – падение по винтовой линии.
Ударяемся в мистику. Отчего? От безысходности. Бегаем по церквям и прочим гадалкам, а утешения нет и не будет. По сознанию точно шуга висит, то есть мелкий рыхлый лёд, который появляется перед ледоставом и во время ледохода.
Что бы ни обещали политики, всё – ложь. Никто из них положение поправить не в состоянии. Не знает, как взяться, ибо начался откат человеческой истории. Мы все делаем работу Сизифа, который толкает в гору камень, а тот катится с вершины.
Нам нужен сошник, сиречь широкая стальная лопата, прикреплённая к лафету орудия, который упираясь в землю, препятствует откату орудия после выстрела. И этот сошник - нравственность. Мы не заслужили нищеты. Другое дело, что нам грезится, будто можно пренебречь нравственностью. Ты обманул, тебя обманули. И так по цепочке. Ты помог родственничку, другой порадел о своих, и, в конечном итоге, нами управляет тот, кому плевать на страну, но не на собственное семейство и прочий подхалимаж.
Утопия? Конечно. Не больше, чем все прочие, включая демократию, выборы, рынок, реформы и погоня за Америкой.
Я выбросил сигарету и вернулся в кабинет Верагуа. И остолбенел просто, ибо старик водил точно пульсирующими глазами по голой стене, как будто на ней шёл фильм, ужасно интересный.
-Что с вами? – спросил я, дотрагиваясь до плеча Верагуа, дабы встряхнуть его.
Старик обернулся, сказал «тсс!» и приложил палец к губам, предлагая не мешать тишине.
Некоторое время Верагуа пялился на стену, пока не надоело.
-Он здесь, - сказал патрон.
-Кто?
-О ком я рассказывал.
-Темирбек?
-Его брат.
-У него, что, и брат имеется?
-Да.
-А что вы на стену уставились?
-Я видел тень.
-Чью?
-Его.
-Брата Темирбека?
-Да.
-Ну, а где он сам?
Верагуа воззрился на меня в невероятном удивлении.
-Разве я не сказал? – спросил он.
-Про что не сказали?
Верагуа сел в кресло.
-Садись, - проговорил он быстро, подбородком указывая, куда мне сесть.
Я устроился напротив.
-Собранный материал, - заметил Верагуа, - убеждает нас в одной гипотезе.
-В какой?
-В той, о которой речь.
Он придвинул блокнот, порылся в нём.
-Вот, - сказал Верагуа, - они родились 1 ноября в ноль часов сорок две минуты.
-Кто?
-Темирбек и его брат.
-И что из этого следует?
-Во время родов их мать ослепла. Родились двое, а одного не было.
-Умер?
-Не совсем.
-Как не совсем?
-Одного вынули, а второго не нашли.
-Не нашли?
-Он пропал в момент родов.
-Может, и не было второго?
-Был.
-С чего вы взяли?
-Я допрашивал врача и медсестру, которые принимали роды.
-Ничего не пойму. Объясните толком. Они видели двух новорождённых?
-Одного.
-Так почему вы говорите о двух?
-Со слов врача и медсестры. Первым родился Темирбек. Через какое-то время должен был родиться второй, но не родился, хотя по всем признакам и симпотомам обязан был рождаться. Но самое странное, что плакали двое. Начинал один, а Темирбек подхватывал.
-Я не понимаю. Второй ребёнок – призрак?
-Не знаю. Мать утверждала, что кормит двоих. Медсестра, которая приносила Темирбека на кормление, ясно видела, что мать сначала к левой груди подносила что-то, чего медсестра не видела, а к правой – Темирбека. Потом подносила. И медсестра слышала, как что-то сосало из левой груди.
-А это разве можно слышать?
-Что?
-Кормление.
-Не представляю, можно ли слышать кормление.
-Как же она услышала?
-Может, ребёнок сопел или причмокивал.
-Да, - сказал я, - диалектика.
-Что?
-Диалектика, то есть закон единства и борьбы противоположностей, прочие там переходы количественных изменений в качественные и обратно, ну и всякие отрицания отрицаний поступательного характера.
-При чём тут диалектика?
-При том.
Верагуа сумрачно оглядел меня.
-В принципе, - заметил я, - над этими показаниями надо поломать голову компьютеру. Пусть он проследит закономерность.
Старик сердито отмахнулся.
-Я заложу программу, а вы проконсультируете, - предложил я.
-Нет, - сказал Верагуа.
-Почему нет?
-Не стоит. Здесь другой подход требуется.
-Какой именно?
-Метод полной индукции.
-Полной индукции?
-Да.
Дедукцию я ещё как-то понимал, хотя не слишком твёрдо, скорее, расхлябанно. По моим понятиям, дедуктивный вывод – цепь утверждений, построенных по законам логики и выходящих из других утверждений той же цепи. Слышал я о некоторых формах: аксиоматический метод и гипотетико-дедуктивный. В принципе, дедукция – доказательство совершается на основе законов логики и потому носит достоверный характер. Дедукция – выведение. От общего к частному.
Индукция же – наведение. От единичного к общимположениям. Полная индукция – вывод, построенный на основе рассмотрения всех предметов происшествия. Современная индуктивная логика практически погрязла в теории вероятности.
Я стоял за дедукцию и за диалектическую логику. Верагуа – за индукцию и синкретизм, поглощённый эклетизмом.
-Вы собираетесь связать все происшествия в один узел? – поинтересовался я.
-Все.
-Но возможно ли это?
-Конечно. Более того, я принимаюсь за расследование и ещё одного происшествия.
-Какого?
-Убийства Темирбека Айгаскаева.
-Его убили?
-Я так полагаю.
-Есть доказательства?
-Собираю.
-А кто на подозрении?
-Пока двое: мать его и брат. Отправляйся вот по этому адресу.
Он дал мне листок: Тонкуруш 8/1.
-Кто там?
-девушка Темирбека. Соседи говорят, что он до сих пор каким-то образом обеспечивает её.
-Из могилы?
-Это и необходимо выяснить.
Чёрт! Угораздило же меня воткнуться в агентство. Теперь допрашивай тех, кого кормят выходцы с того света.
Я поехал по назначенному адресу.
Не бывает человек прав всегда или никогда. Надо рассматривать по данному факту, ибо мышление – отражение и результат не объективной, а, скорее, объектной реальности, хотя логические формы – действительно отражённые в сознании отношения вещей, с которыми человек сталкивается в повседневности.
Мы в своё время достаточно проворно и удивительно подло заплевали имя Ленина, насмтря на то, что громадное большинство из нас не знает, о чём писал он и над чем думал. Между тем вопрос вопросов – вопрос об истине и путях её достижения.
Любой предмет требует объективного рассмотрения. А мы, убедившись в том, что основанное Лениным государство не то место, где хочется жить, поторопились считать и самого Ленина чем-то вроде недоумка, упирая на то, что определяющую роль в оценке людей играет результат, что только практика позволяет выделить одного гения из бесконечного потока действительности. А ведь, как указывал товарищ-то Ленин, чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и опосредования. Абстактной истины нет, истина всегда конкретна. Так думаем мы и ошибаемся крепко.
Человек всего лишь человек и ничего сверху. Иногда стоит задумываться над советами древних. В своё время Аркесилай, скептик и основатель второй (Средней) платоновской академии, учил, что чувственное восприятие не даёт познания истины, что все наши знания поэтому только вероятны и, следовательно, могут оспариваться, что, исходя из этого, следует воздерживаться от категорических суждений. А мы либо молимся на свежего кумира, суёмся его цитировать apropos de bottes, либо после развенчания культа личности пинаем вкривь и вкось, на все лады, без всякого разбора, как осёл лягает подыхающего льва. Давно ли мы с именем Ленина ложились, с именем этим вставали? Толпились у мавзолея, дабы поглазеть на подкрашенную мумию, боясь дышать сверх меры, как над постелью больного? Те, кто прежде пичкали высказывания Ильича во всевозможные учебники: по литературе, философии, логические словари, этические, толковые, по биологии и прочим дисциплинам, - теперь морщатся и при упоминании имени Ленина делают круглые глаза, точно слышат слово, совершенно неизвестное, как, к примеру, котора (ссора) или просинец (февраль). Подобный финт сознания напоминает аффект, который нарушил нормальное течение высших психических процессов – восприятия и мышления, и вызвал сужение и помрачнение сознания.
Конечно, незачем возвращаться в прошлое, курить фимиам ленинизму и прочим марксизмам эпохи империализма и пролетарской революции, теориям и тактикам пролетарской революции вообще, теориям и тактикам диктатуры пролетариата в особенности. Однако и отпираться, отпихиваться от Ленина нельзя. Именно этот человек, хороший мыслитель, заставил весь  Западный мир задуматься над сущностью бесконечной гонки за сверхприбылью, заставил заняться социальными проблемами, потому как вечно голодный, обворованный и морально растоптанный человек непредсказуемо опасен. Обернитесь в век девятнадцатый. Его не отодвинешь в сторону. Какая страна виделась землёй обетованной? Не было такой страны. Революция семнадцатого не свалилась на Россию снегом на голову. Революция вскрыла нарыв, который собирался с сотворения мира. Беда России в одном: она – испытательный полигон. Здесь правили варяги, кормились дикие монгольские орды, воевался Кавказ, крушились Наполеон, Гитлер и осел на проживание призрак коммунизма, который бродил по Европам, да так и не дождался постоя.
Россия – страна до нелепости странных людей. Страна – мученница. Обильна, как Эльдорадо, и с поголовно нищим населением. Звала на царство варягов – задавили междуусобицей. Посадила на трон Романовых – онемечили. Покорилась коммунистам – загеноцидили. Поверила рыночникам – кинули, как слабоумного короля Лира расторопные зятья. Куда ни глянет, везде невезуха. Проклятая, что ли, страна, или судьба-старушка издевается? И ведь не тупой же народ. Не байбак. Не инвалид. Не забулдыга. Разные там задорные и прочие скоморохи никому не докажут обратного, как бы ни выкручивали сказки да прочие басни от науки. Забулдыга и обленившийся не соберёт такое громадное государство: от Калининграда до Анадыря.
Дело тут в человеческой натуре. В неподражаемой выносливости, в магическом терпении. Такой народ невозможно придумать, предугадать. Он талантлив во все стороны и при этом гол как сокол. Народ-донор разбрасывается талантами, питая Америку, Европу, а сам прозябает, точно погорелец.
Теперь, когда реформы дошли до крайних пределов абсурда, пора задуматься над пародоксом историко-материальной импликации. Мы можем сколько угодно бродить в паллиативах, нерешительных, половинчатых мероприятиях, которые временно облегчают или частично обеспечивают выход из паралогизма судьбы, но не устраняют коренных причин, вызывающих препятствия на пути решения –вечных проблем. Надо восходить не к высокой степени безумства, а совершить восхождение от абстрактного к конкретному.
Разумеется, начинать восхождение необходимо с простейшего, постепенно, решения должны быть объективные и конкретные.
Об этом я думал, когда ехал по поручению Верагуа. Безусловно, я, точно адвокат дьявола, заядло, дотошно, злонамеренно подыскивал аргументы, которые бы воздержали старика от уверенных суждений. Из пяти оснований сомнения, на которые Агриппа, представитель древнего скептизма, рекомендовал опираться в критике, мне подходили только три: обнаруживать попытки уйти в бесконечность в процессе доказательств; указывать на относительность наших знаний; иметь в виду гипотетический характер всего тог, что ещё не доказано. Верагуа и в самом деле чересчур уходил в полную индукцию, пытаясь завязнуть в бесконечности процесса доказательств. Зачем и какого чёрта копаться в прошлом Темирбека и в кругу  знакомств его, когда вскрытие избегающего тления трупа всё показало бы? Мы всё одно до ногтя ничего не узнаем о жизни Темирбека, ибо знания всегда относительны, так что имеет ли смысл гнаться Ахиллесу за черепахой? Сколько можно делить происшествие на всё более короткие и уменьшающиеся отрезки обстоятельств?
Есть происшествие. Со слов кладбищенского сторожа следует, что в ночь с 31 октября на 1 ноября он видел, как из могилы вышел мертвец. Очевидца шатало от ужаса, и потому он не заметил, куда направился покойник, когда вернулся. Сразу, с порога отметать показания сторожа участковый инспектор не рискнул, а решился подстраховаться и обратился за указаниями в городское управление, где к заявлению свидетеля было принято к производству, возбуждено уголовное дело по факту хулиганских действий и тому подобного вандализма на кладбище. Прибывшая к месту происшествия следственная группа следов осквернения могил, других кощунственных надругательств не обнаружила, не установила, не зафиксировала. Однако в горпрокуратуре дело закрывать не торопились, а обратились за консультацией к Верагуа, потому как сторож на поверку оказался непьющим, ответственным за самоличные показания, несклонным к фантазированию и прочим выдумкам, от первоначальных показаний отказаться не захотел.
Не нравится мне у Верагуа въедливая милицейская привычка – изучать все обстоятельства происшествия и при этом игнорировать компьютер, который в состоянии перелопатить возможности, версии, варианты, мельчайшие детали с феерической скоростью, с безоглядным упорством, поглотить тонны информации, не поперхнуться и не лопнуть с натуги.
Верагуа выехал на место происшествия, а мне поручил сбор данных по Темирбеку Айгаскаеву.
В принципе, прав Гегель, когда заметил, что затруднение всегда заключается в мышлении, потому что оно связанные в действительности моменты предмета рассматривает в их разделении друг от друга. Верагуа связал несколько происшествий: нетленный Темирбек, его показательная смерть на базаре, рождение брата Темирбека, помощь мёртвого Темирбека своей подружке – в одно целое, а я противился такому развороту. Не принимал.
Я оставил машину впритык к подъезду и позвонил в квартиру. Открыли быстро. Я попал в прихожую, снял туфли, прошагал в зал. Девушка смотрела на меня, точно на Деда Мороза, видимо, ожидая гостинцев.
-Вы от него? – спросила она с лихорадочной надеждой по голосу.
-От кого? – поинтересовался я.
-От Темирбека?
-Нет.
-От кого тогда?
-Сам от себя.
Она недоумённо глядела на меня и не могла поверить.
-Но ведь сегодня третье ноября, - заметила она с лёгкой обидой.
-Третье, - согласился я.
-А его до сих пор нет.
-Темирбека?
-Да.
-Тебя как зовут?
-Сара.
-Учишься?
-Учусь.
-Где?
-В университете.
-На каком факультете?
-На экономическом.
-Ты ждёшь Темирбека Айгаскаева? – уточнил я, радуясь, что попал по нужному адресу.
-Да.
-Тебе говорили, что он не умер?
-Я знаю.
-Знаешь, что умер.
-Знаю.
-И всё равно ждёшь?
-Я сказала, чтобы он даже из могилы обеспечивал меня всем необходимым.
-И что?
-Он согласился.
-Обеспечивает?
-Как видите.
Я наскоро окинул содержимое комнаты: доброкачественная дорогая стенка, фабричный уголок, японский телевизор с видеоприставкой, музыкальный центр, высококлассный компьютер, лазерный принтер, струйный, сотовый телефон, громадные ковры ручной работы на полу, заплёванном и с рождения не мытом, стол, мягкие стулья. Всё - новое. Как из магазина.Хорошая одежда. Продукты.
-Это всё он купил?
-Я. Он только деньги приносит.
-Кто он тебе?
-Никто.
-Спонсор?
-Друг.
-В эротическом ракурсе?
-Нет.
-А в каком смысле?
-В простом.
-Любовь между вами?
-Дружба.
-Ты с ним живёшь?
-Одна.
-А родители где?
-Я детдомовская.
-Давно знакома с Темирбеком?
-Год с небольшим.
-Где понакомились?
-На базаре. Я там украсть хотела. А он не позволил. Сказал, что будет давать деньги.
-Ты видела, как он умер?
-Видела.
-Что произошло?
-Ничего.
-Ты видела или тебе рассказали?
-Я рядом была. Стояла. Он сказал, что видит ведьму, потом промычал ещё что-то. Я не поняла. Не врубилась. А он умер. Ночью он мне приснился. Я ему и сказала, чтобы он даже из могилы меня обеспечивал, раз воровать отучил.
-Общаешься с соседями?
-Нет.
-Почему?
-Глупые они все. Деревянные.
-Как?
-Ну, завистливые.
-Квартира Темирбека?
-Моя.
-Купила?
-А как ещё?
-Не страшно одной?
-Нет. Меня он защищает, впрягу даёт. Раз пытались вломиться в квартиру, дверь сломали, да он их так отлупил, что они на карачках уползали. Ещё извинялись. Деньги на ремонт двери оставили.
-Ты была на его похоронах?
-Нет.
-Нет?
-Он запретил. Сказал, что на кладбище мне делать нечего.
-Ты не боишься его? Мёртвого?
-Нет.
-Нервы железные?
-Обычные.
-Другая бы лопнула с перепугу.
-Я и не такое видела.
-А что именно?
-Разное.
-Например?
-Ну, он повёл меня в лес. Там гномы были, дрова пилили.
-Гномы?
-Или эльфы. Я точно не знаю.
-Он повёл тебя в лес?
-Повёл.
-Где это.
-Откуда я знаю?
-Ты не запомнила дорогу?
-Естественно, не запомнила.
-Но ты сказала «он повёл меня в лес»?
-Повёл.
-Как же ты не помнишь?
-Да, мы, по-моему, из комнаты не выходили.
-Из какой комнаты?
-Из этой. Где сидим.
-Ты во сне в лес ходила?
-Что я луноход, по-вашему?
-Луноход?
-А как правильно?
-Лунатик.
-Пусть будет лунатик. Я была дома, и пришёл Темирбек. Сказал, что хочет показать, где сейчас живёт. Ну, мы пошли. А там балдыга стоит, не пускает.
-Кто стоит?
-Балдыга.
-Что за балдыга?
-Ну, мордоворот. Громила, одним словом. Крупный во все углы.
-Как Темирбек?
-Темирбек – ребёнок перед ним, либо ещё какой лилипут. Тот на две головы выше Темирбека. Плечи широченные. Лапы такие, что трактор на ходу остановят.
-Хорошо. Я уловил. Где стоял балдыга?
-В школе.
-Ты разве не в лес ходила?
-А школа и была в лесу.
Я замолчал, ибо был сбит с толку. С одной стороны, задание сделано и вопрос, который будоражил верагуа, закрыт. С другой точки зрения, откровенность девочки может уйти в бесконечность. Либо девочка – полная простота и высказывает то, что есть по факту, либо… как-то иначе.
Не следует заниматься мелочами и орлу мух ловить, как говорили древние. Однако факты – упрямая и доказательная вещь…
-Вот, - сказала девочка, показывая какую-то стекляшку величиной с грецкий орех, - алмаз. Мне его там дали.
-Где?
-В школе, которая в лесу.
В сущности, я не эксперт по самому твёрдому минералу и не отличаю бриллиант от самоделки, но взял на погляд и пощупать.
-Сто шестьдесят семь каратов.
-Сколько? – удивился я.
-Сто шестьдесят семь. Якутский алмаз. В миллион баксов.
-Кто сказал, что в миллион?
-Темирбек. Он повёл меня в лес показать алмаз.
-И ты увидела школу?
-Увидела.
-Что за школа?
-Обычная. Балдыга стоял на входе и меня не хотел пускать. Потом Темирбек сделал шум и вышел непроявленный.
-Кто вышел?
-Непроявленый.
-Какой непроявленный?
-Да размазанный по форме. Его и не видно почти было. Как стеклянный шарик в полном аквариуме. Они заспорили.
-Кто?
-Темирбек, балдыга и непроявленный. Балдыга говорил, что ни за что живую материю в школу не запустит.
-Живую материю?
-Меня то есть.
-Что дальше?
-А Темирбек уверял, что я своя в доску. Непроявленный томился, потому что не мог сориентироваться, за кого впрягаться. Потом старуха пришла. Страшная, как атомная бомба. Послушала всех, оглядела меня, приказала впустить. У неё в кабинете я алмаз увидела. Темирбек сказал, сколько каратов, за сколько можно толкнуть барыгам.
-Тебе дали алмаз, или ты украла?
-Ну… приватизировала. А зачем он им? Мне-то здесь кормиться надо.
-Но ведь тебя Темирбек обеспечивает.
-Пока.
-Почему «пока»?
-Я без спросу ушла. Балдыга показал, как вернуться в свой мир. Я и слиняла. С тех пор не вижу Темирбека. А ведь он был со мной напостоянку.
Она взяла алмаз, поцеловала и положила в коробочку.
-Когда ты была в лесу?
-Тридцать первого. Ночью… Толкнёте алмазик?
-Толкнуть?
-Ну, продайте там кому-нибудь. За наличку. Миллион баксов мне, а всё остальное себе возьмите за комиссионные. Алмаз больше потянет.
-Ты ведь не знаешь меня.
-Точно. Впервые вижу.
-Почему алмаз доверяешь?
-Куда вы сбежите? Темирбек вас хоть откуда ко мне притащит. Приведёт то есть. Скажу, что алмаз вы у меня увели.
-Ладно. Давай алмаз.
-Когда баксы будут?
-Сначала надо покупателя раздобыть.
-Вы не пропадайте, если что, звоните там, а то я могу плохо на вас подумать и напущу Темирбека.
Дверь захлопнулась. Я остался на лестничной площадке с куском стекляшки громадной стоимости. Вернулся в офис. Показал для экспертизы товар Верагуа.
-Обеспечивает? – спросил он затравленно, точно нас подслушивали в надежде разнести по свету гигантскую сплетню.
-Да.
-Фотографию взял?
-Чью?
-Темирбека.
-Нет. А что, надо было взять?
-Я думал, догадаешься.
-Не догадался.
-Это тот самый алмаз.
-Какой тот самый?
-Из коллекции Пушкарёвой.
-Он потянет на миллион зелёных?
-Больше, по-видимому. Пушкарёва не проинформировала, что свой миллион обратила в алмаз. Кстати сказать, он в розыске.
-Миллион?
-Алмаз.
-Его украли?
-Украли. Странно вытягивается ниточка.
-Какая?
-Пушкарёва-Темирбек.
-Где ж тут ниточка?
-Вероятно, он кинул Пушкарёву. Поэтому следов нет. Какие следы у призрака?
-Значит, и нож у Темирбека?
-Скорее всего. Включай диктофон. Я ещё разок отслушаю её показания.
Он усиленно вслушивался в болтовню Сары.
-Ну? – поинтересовался я. – Чего наслушали?
-Неплохо. Случайный выход на преступника.
Старик вздохнул. Призадумался.
-О чём молчите, патрон?
-Комбинацию бы наладить?
-Какую?
-С проникновением.
-Куда именно проникать надеетесь?
-В школу, где побывала девушка Темирбека. Балдыга, боюсь, не пустит.
Я усмехнулся, вспоминая смешное слово, придуманное Сарой.
-Зря усмехаешься, - заметил Верагуа.
-Зря?
-Балдыгой у посвящёных называется Чёрный ангел.
-Демон?
-Демон смерти. Только он может запретить душе вернуться в тело.
-Что ж делать будем?
-Accumulation of information.
-Как вы сказали?
-Сбор информации.
-Вы знаете английский?
-Учу понемножку, ибо выход в интернет того требует.
-Ну и как с успехами?
-Не всякий звук – выстрел, но всякий выстрел – звук.
Я пожал плечами, потому как не понял.
-Расскажите о методе полной индукции, по которому собираетесь работать.
-Полная индукция, - пустился в пояснения Верагуа, - вид индуктивного умозаключения, в результате которого делается общий вывод о всём классе каких-либо предметов на основании знания обо всех без исключения предметах этого класса. Полная индукция характеризуется тем, что общий вывод извлекается из ряда суждений, суммма которых полностью исчерпывает все случаи данного класса. То, что утверждается в каждом суждении о каждом отдельном предмете данного класса, в выводе относится ко всем предметам класса. Заколючение в полной индукции правильно только тогда, когда в частных посылках дан полный перечень всех предметов данного класса.
-Получается, вы пытаетесь завязнуть в бесконечности процесса доказательств?
-Нет.
-Ну, а в чём дело?
-Дело в том, что одно происшествие выходит из другого. И происшествия требуется остановить.
-Где же рычаг торможения?
-В мастерской дьявола. И, кажется, мы обнаружили его.
-Школа в лесу?
-Надеюсь, она.
-Сбор информации, - сказал я в ползучем эмпиризме и опустошенности, - не осточеретел ещё?
-Нет.
-Не достаточно ли скользнуть по поверхности происшествий? Чего ради корпеть над каждой деталькой? Ознакомьтесь лишь с отдельными фактами, пусть разрозненными, зато результат скорее выдавится. Сколько томов уже по этим происшествиям?
-Предостаточно.
-Знаете, вы кто?
-Кто?
-Кунктатор. Вы не потомок Квинта Фабия Максима?
-Нет.
-Не верится. Так же медлительны, крайне осторожны и нерешительны, как был он в войне с Ганнибалом.
-Ганнибал? – переспросил он медленно и с крайне осторожной нерешительностью. – С Ганнибалом полегче было бы. Перед нами скорее Темирь-Мурза, как повествует летописец.
-Какой Темирь-Мурза?
-Тот, что был на поединке со старцем Александром Пересветом.
-Пересвет не был старцем!
-Трудно утверждать, кем был изящный послушник инок Пересвет. Он был как будто вооружён схимою, в руках имел посох преподобного отца Сергия, на голове куколь вместо шлема, а поверх одежды надел свою мантию.
-Что за куколь?
-Монашеский суконный колпак.
-А схима?
-В принципе, схима – высшая монашеская степень в православной церкви, требующая от посвящённого в неё строго аскетизма. Пересвет как раз и отличался подвижничеством, святостью, был смиренным, отрешённым от мирской жизни схимником.
-Ерунда! В поединке они бились копьями. Когда громадный татарин выехал из большого татарского полка и показал своё мужество перед всеми, Пересвет выехал из полка и сказал: «Этот человек ищет равного себе, я хочу встретиться с ним!» И сел на коня, и устремился на Челубея, и ударились крепко копьями, и копья переломились, и оба упали с коней своих на землю мёртвыми, и кони их пали. Пересвет, чернец и любечанин родом, был профессиональным воином, происходил из брянских бояр и, поступив на службу в Троицу, оставался при своей прежней должности. Имел великую силу, крепость, величеством и шириною всех превзошёл, и обладал военным мастерством.
-Откуда ты знаешь про это?
-Вычитал у Карголова. Там и о вечниках говорится.
-Где?
-В книге.
-В какой книге?
-«Конец ордынского ига».
-Учёный?
-Не знаю. Ответственный редактор – доктор исторических наук.
-Мирские люди.
-Ну и что?
-Отмахиваются от церковного.
-Ладно. Что с алмазом делать?
-Вернуть.
-Девчонке?
-Российским спецслужбам. Пусть передадут изготовителям.
-А что я ей скажу?
-приведёшь в агентство. Я поговорю.
-Она же Темирбека на нас натравит.
-Зависеть будет от результата беседы.
-Вам нужен результат?
-Разумеется.
-И вы добьётесь его?
-Обязательно.
-Каким образом?
-Результативность беседы зависит от чёткого определения её цели, от выбора ясных и понятных собеседнику вопросов, от последовательности постановки их в процессе допроса, от умения видоизменить вопросы, учитывая интересы и ответы свидетеля.
-Наводящие вопросы будете подбрасывать?
-Ни в коем случае.
Я вздохнул и потянулся к телефону. Однако позвонить не успел, потому что дверь агентства распахнулась. И Сара вошла в кабинет Верагуа.
-Отдайте алмаз, - сказала она хмуро и протянула быструю руку, собираясь вернуть доверенное на подержание случайному человеку. – Я передумала. Продавать не хочу и не буду.
Верагуа держал алмаз и не вмешивался.
-Дедушка, - сказала она, - это моё.
-Нет, - сказал Верагуа, - не твоё, а украденное.
Сара моргнула, вопросительно и подрастерянно глянула на непонятно-вздорного старика и с неожиданности села на краешек дивана, старательно вжимаясь в него, будто пыталась спрятаться в нём.
-Побеседуем, - предложил Верагуа, - о том, как украденный алмаз попал к тебе и что за этим кроется.
Она кивнула, торопясь согласиться.
-А он не сказал? – спросила она, подбородком указывая на меня.
-Будет лучше, если ты расскажешь.
-Ладно.
-Как тебя зовут?
-Сара.
-Только Сара?
-Сара Ержанова.
-Сколько тебе лет?
-В феврале девятнадцать стукнет.
-Кто твои родители?
-У меня нет никого. Я – детдомовка.
-А что с родителями?
-Не знаю. Никогда не слышала о них.
-Родственники навещают?
-Нет.
-Из какого ты детдома?
-Сарымодаева.
-В каком году закончила школу?
-В прошлом.
-В 98-м?
-Да.
-Что потом?
-Когда?
-После школы.
-Ничего.
-Ушла из интерната?
-Выперли.
-По какой причине?
-Ей виднее.
-Кому?
-Можно я закурю?
-Нет.
-Да я не затягиваюсь.
-Не люблю, когда дымят.
-Ладно. Потерплю.
-Кому виднее?
-Гиене.
-Кто это?
-Меиркулька.
-Подруга твоя?
-Она?!
-Не подруга?
-Да я рот топтала такой подруге!
-Кто ж она?
-Директорша.
-Ты ушла прямо на улицу?
-Чего? На какую улицу?
-На квартиру?
-Какая квартира? Летом на чердаке, а зимой в подезде. В колодцах не отоспишься – ментяры загребут в детприёмник.
-В колодцах?
-Ну, люк, понимаете? Где теплотрасса. На трубах хорошо, тепло потому что.
-Когда ты познакомилась с Темирбеком?
-Летом, как из Сарымолдаева выперли. Я на базарчик приканала. Хотела стянуть чего-то, а тут он. Увидел. Отругал. Купил пирожков. Я отъелась. Потом ушла. Плакала по дороге. Представляете, за так просто в первый раз угостили человека? В детдоме что? Они обязаны кормить нас, давать прикид какой-нибудь. А за ворота выйдешь, и плевать всем, на что ты жить будешь, где спать, чего трескать. А этот дядька пирожков купил, денег дал, все, которые в тот день накумекал. Вот шла и плакала. Всю ночь лежала на керамзите, думала. Откуда такие дядьки берутся? Ты им никто, а им тебя жалко… Спонсоры что? Принесут пожрать, подарки там, а сами брезгуют смотреть на нас, рядом им западло сесть, опасаются: вдруг мы их киданём на добрую память?
-Что дальше?
-А ничего. Каждый день я приходила на базар отъедаться. А этот дядька, бедолага, и не знал, что я на голом чердаке ночую. Бомжую. Человеком он меня сделал. Прикид ноский сделал. Зубную щётку с пастой купил. А как жмуриком, мёртвым то есть, шлёпнулся, тут я и сказала ему, что бомжиха я и даже паспорта нет. В ту ночь он приснился, повёл на кладбище, показал яму, откуда вызывать, если что надо будет.
-Яму?
-Ну, это… как? Могилка, что ли?
-Могила.
-Из неё первое время вызывала я, а после он сам ко мне приходить начал.
-Когда стал приходить?
-Да где-то через месяц. Холодрыга пошла. Да и шугалась я по темени на кладбище мотыляться. А жить-то надо. К мёртвому ли, к живому, а попрёшь за помощью, как приспичит.
-Почему ты явилась за алмазом?
-Он велел.
-Темирбек?
-Непроявленный. Сказал, чтоб и нож притаранила, да я не помню, куда его заныкала. Может, Балдыга свистнул? Он у меня тут долго оглядывался, ошивался. Запоминал, что ли?
-Ты имешь представление о том, кто такой Балдыга?
-Нет.
-Не лги.
-Ну, демон смерти.
-А кто такой Непроявленный?
Сара настороженно глянула на Верагуа. Тощее, с рыжеватой желтизной лицо её заострилось, вытянулось, обозначая и выкатывая на первый план ошарашенные, точно кричащие глаза.
-Непрявленный? – переспросила она, растягивая каждый слог и подшёптывая.
-Да. И про старуху расскажи. Одна из Гневных? Мегера?
-Откуда вы про всё такое знаете?
-Да?
-Да.
-В нехорошую историю вляпалась, Сара. И как выходить будешь?
-Не знаю. Мне нужен алмаз. Может, если я отдам, они сами по себе отошьются?
-Нет. Они тебя получили и теперь не отстанут.
-Так чего делать?
-Молиться. Алмаз – это лишь проверка. Взяв его, ты угодила в капкан. Темирбек всего лишь прикармливал тебя, подводил к преисподней. В неё же ты вступила сама и по доброй воле. Запомни, дочка, все воры – добыча.
-Чья?
-Демонов. Необходимо полное раскаяние, отрешение от воровства и насилия. Тогда эринии обращаются в эвменид, то есть в благодетельниц.
-Но что я сделала? Почему должна каяться?
-Ты спросила – я ответил.
Верагуа что-то пометил в блокноте. Я сидел и думал, как быстро патрон обвиноватил девчонку, которая и забыла, зачем пришла.
-Я никогда и ни во что не верила, - сказала Сара, - а потом увидела сон, где старуха со змеями вместо волос… И зовёт, и тянет к себе. И голос внутри меня сказал, чтобы сделала крестное знамение и помолилась во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Так и сделала. Они тогда отстали. А теперь? Всего боюсь. И жить тошно, и помереть страшно. Вдруг к ним попадёшь?.. Там сидел один. Жрал сам себя. А рядом – дочь. Утешала. Превращалась то в птицу, то – в коня, то – в корову. А худой, бледный, с проавленными глазами, с растрёпанными волосами отшатывался от превращений и закрывал лицо себе руками чистого скелета.
-Эрисихтон?
-Точно. Я спать боюсь, потому что во сне… это ведь не кошмары, не мираж, а душа противоборствует с демонами, которые унести её хотят. Боюсь помереть во сне. Загубить страхом душу.
-Страх от недостатка веры, - заметил Верагуа.
-Знаю, а не могу поверить.
-Когда Непроявленный ждёт алмаз?
-Да он в подъезде стоит.
-Один?
-С Балдыгой. А у того – меч, чёрный плащ и огромные чёрные крылья.
-Что с Темирбеком?
-Балдыга сказал: заперли.
-Кто запер?
-Старуха.
Верагуа снял очки, потёр глаза.
-Опасное положение, - признался Верагуа, - и помочь некому, ибо демон смерти подчиняется только дьяволу. А нас он не боится.
-А вы? – спросил я, ощущая по спине идущий холод.
-Я?
-Вы.
Верагуа вздохнул.
-Нет выхода? – наседал я.
-Есть.
-Какой?
-Найти Рок.
-Чей рог? – удивился я.
-Не рог, а то, что по-латински зовётся «фатум». Судьбы, рок, неизбежность.
-И что? – спросил я.
-Рок с нами говорить не будет, но мойры знают его веление.
-Какие мойры?
-Парки.
-Старухи, которые богини человеческой судьбы?
-Именно.
-Ну и что? Я забыл про них.
-Мойра Клото прядёт жизненную нить человека, определяя срок жизни. Оборвётся нить – и жизнь кончится. Мойра Лахесис вынимает, не глядя, жребий, который определяет условия и обстоятельства жизни. Мойра Атропос записывает всё, что назначено, в книгу жизни. И никто не сможет изменить определённую мойрами судьбу.
-Ну так что?
-А то, если Саре жить, она умереть не может.
-Да вы фаталист.
-Нет. Я католик.
-А кто такой Непроявленный?
-Один из тех, кто идёт против законов судьбы.
-Верагуа, мне страшно жить, - сказал я.
-Страшно тому, кто полагает, что существует только субстанция духа и своего «я», а внешний мир – совокупность его ощущений. Тому, чей ум не может образовать общую идею материи и способен на образование общей идеи вещи, которая для него – комплекс ощущений.
-Вы говорите о солипсизме, то есть о крайнем субъективизме, который признаёт реальным только своё «я»?
-О нём.
Сара сидела, уставясь во все глаза то на меня, то на Верагуа. Бессознательное выражение её лица явно доказывало, что довод палкой эффективнее аргумента к кошельку, ибо, придя к нам за алмазом, она не только его не получила, но и не хотела его получить, а хотела одного: помощи. Воистину, страх для нас – лучший поводырь.
-Вы спасёте Темирбека? – спросила она.
-Как? – заинтересовался Верагуа.
-Не знаю. Выйдите в подъезд, скажите, чтоб отпустили.
-Иди и сходи, - посоветовал я ей с холодной усмешкой, - фатум тебя прикроет.
Девчонка затравлено смотрела на Верагуа, потому как её матовая позиция будоражила и леденила, как нож, придвинутый к горлу.
Верагуа выглянул на лестничную площадку и никого не увидел. Я спустился до первого этажа, осмотрел подступы к дому. Балдыги и Непроявленного не обнаружил. Сара не до конца верила моему сообщению.
-Одно к одному, - сказал Верагуа.
-Что? – спросил я.
-Одно происшествие клеится к другому.
-Вы так думаете?
-Безусловно. Ты не хотел бы покурить?
-Да. Как раз собирался.
На балконе было совершенно невозможно находиться. Накрапывало. Пересыпало снежком. Сырость мерзостная. Вообще, перетекание осени в зиму – тяжёлое время. Снег не устоялся, его сносит. Промозглая погода пробует пролонгировать сроки осени, запаздывает с крепким морозцем, точно кто-то сверху ещё подумывает: то ли осень попридержать, то ли с зимой поторопиться.
Я закрыл балконную дверь. Сары в агентстве не было.
-А где девочка? – полюбопытствовал я.
-Ушла, - проинформировал Верагуа.
Помолчав, он прибавил:
-Беда твоя – то, что ты вмешиваешься.
-Я?
-Ты.
-Когда я вмешивался?
-У Пушкина, - сказал Верагуа, - есть хорошая строчка «Мы все глядим в Наполеоны».
-Ну и что?
-Нельзя вмешиваться в судьбы других людей. Можно советовать, но не толкать. Вина Раскольникова в том и была, что он топором думал осчастливить человечество. Насильное счастье невозможно. Наполеон – первая попытка доказать обратное. Человек себе помочь не в силах. История это ясно доказала. Александр Македонский, Юлий Цезарь, Чингисхан, Наполеон, Ленин, Гитлер, Сталин пытались воздействовать. Что, кроме смертей и разрушений привнесли они? С Наполеоном рухнуло романтическое представление о человеке, господине положения. Холодный расчёт и погоня за золотом – вот что принесло падение Наполеона.
-Вы верите в человека?
-Безусловно. Ты можешь оспорить? Опровергнуть?
-Не берусь, хотя и не согласен. Хочется верить в человека. Иначе жизнь – бессмыслица.
-Для того, кто не верит.
-В Бога?
-В Бога.
-А что с теми, кто в Него верить не может?
-Не знаю.
-Вы осуждаете их?
-Как я могу кого-либо осуждать, если и сам, в принципе, ничем не лучше.
-Неужели мы сами по себе ничего не стоим?
-Так получается. Всё, что не соотносится с идеей о Боге, преступно.
-Шаг влево, шаг вправо – ад?
-Не имею представления. Опаснее всего – игрушечные религии, которые размягчают волю: ада нет, смерти нет, ничего не будет, ты просто ошибся, ждёт всепрощение. Нет. Преступление – это преступление. Никакая не ошибка. Человек должен оставаться человеком в нищете, голоде, ненависти и в рабстве. Религия – жёсткая вещь. Либо ты исполняешь, либо не исполняешь. Вот про что говорил Христос, убеждая произносить «да – да, нет – нет». Никакого насилия над человеческой природой, никакого потакательства первобытным инстинктам. Семья – значит семья, без гульбища на стороне. В нормальной семье – нормальные дети. Без ущемлённости. А голые ножки и прочая эстрада – это призыв к похоти.
-Эстрада – призыв к похоти?
-Разве нет? «Я буду с тобой, одинокий такой, каждый день, каждую ночь». Это каким образом понимать? «Мой Ваня в постеле – ураган». Не похоть?
-Не все ж песни такие.
-Про то же самое. Линия одна, приёмы разые.
-Странно. Любовь – понятие облагораживающее.
-К одной, но не ко всяким. Перебери-ка исполнителей: тот в разводе, эта во второй раз замужем, а тот ушёл в третий брак.
-Вы против разводов?
-Категорически.
-Но что если несостыковка характеров?
-Прежде, чем тыкать в первую на пути попавшую дырку, надо подумать. Для чего? С какой целью?
-Ну и для чего?
-Для создания семьи и продолжения рода. Тогда и аборты не потребуются. Почему мы придавлены преступностью? Потому что полагаемся на случай. Авось расосётся, развеется. Ничего само не происходит. Нравственность – вот что поднимать с колен необходимо. Тогда и экономика встанет на крепкие свои ноги. Национализм – отмирающая ветвь развития.
-Ладно, - сказал я, - всё это только – ваше личное мнение. Не претендуйте на всеохватность, ибо нет всеохватной философии. По-вашему, нравственность на колени поставлена. По-моему, всё не так плохо. Деньги – это независимость. И никак иначе. Вы думаете, зачем этой девочке Темирбек понадобился? С его деньгами она ощутила себя человеком – вот зачем. Та, что ночевала по чердакам и прочим теплотрассам, вдруг смогла купить квартиру, обставилась мебелью, видиком и тому подобным прикидом культурного времяпровождения. Хорошая еда, уверенность в завтрашнем дне – это и называется счастьем.
-Счастьем? – переспросил Верагуа. – Нет. Здесь не счастье, а потеря последнего равновесия. Отнятая надежда. Пока человек идёт по своей полосе, всё нормально. Как только получает надежду на лучшее, всё ломается в нём. Здесь проявляется резкая антигуманность – сломанная надежда. Один и тот же почерк прослеживается во всех происшествиях. Подбирается человек на пороге отчаяния, сознание которого чуть сдвинуто безысходностью. Пришёл край. Полнейшее притупление. Человек видит, осознаёт и принимает: нет выхода. Однако появляется внезапная помощь. Вот, казалось бы, спасение. Человек оживает. Тянется к тому, что называет состоявшимся ожиданием. Вспомни Байоразова. В чём тут загвоздка? Почему он столь подробно рассказывает о себе? И параллель с Хазаровым-младшим, который убивает. На первый взгляд тут не обнаруживаются точки соприкосновения. И я не видел, как они соприкасаются. Между тем, одно происшествие – ключ к другому. Хазаров-младший приходит ко мне за помощью. Байоразов – к тебе. Оказывается, в этом – разгадка. Ларчик открывается просто. Всё по Крылову. Никто, кроме нас, нам не помощник. Остальные – только сбивают. Когда я не поверил Хазарову-младшему, его встретил ты. В отличие от меня, ты более доверчив. Это и сила, и слабость. Мой опыт – сугубо отрицательный. Чего таить, в милиции всё больше сталкиваешься с подонками общества. Видеть всех  именно такими – крайность. Твой опыт – сугубо положительный. Ты мало, а то и совсем не видел криминальный мир изнутри. Отсюда – твоя доверчивость любому. Ты не распознаёшь в человеке преступника, я не вижу в нём человека. Две крайности где должны соприкоснуться?
-Где?
-В середине. Вот давай и определим её.
-Как вы предлагаете определить?
-Методом наложения.
-Наложения чего?
-Происшествий.
-Да их целая серия!
-Ничего сложного нет. Надо найти начало того конца, которым оканчивается начало. Реконструировать события так, как они состыковались, а не таким образом, как следует со слов очевидцев. Тогда мы получим целостную картину.
-Валяйте. Вдруг получится?
-Что является общим для всех происшествий?
-Чёрт его знает.
-Разбитое сознание, то есть бессознательное начало.
-Что ещё?
-Противодействие. С самого начала нас пытаются сбить с колеи, хотя и без того каждое происшествие имеет два уровня исполнения: физический и психологический. Таким образом, мы уже обнаружили общие детали происшествий. Их три: путаница по сознанию, противодействие извне, два –уровня исполнения. А есть и четвёртая.
-Какая?
-преступник становится жертвой. А это и есть закономерность.
-Закономерность? Неужели? Какая?
-Из истории.
-А что с историей?
-Неотвратимость наказания. Вспомни, чем закончились распри на Руси?
-Чем?
-Монгольским игом. Но это пока в сторону. Теперь вопрос. Почему хотят именно нашей помощи?
-Почему?
-Чтобы восстановить равновесие.
-А не чтобы разобраться?
-Возможно и так.
-Мы сможем это?
-Мы?
-Ну, хорошо: вы.
-Я не смогу, но вот вместе… Как странно получается, я расследую происшествие с Айгаскаевым, а ты в момент находишь ответ. Почему?
-Случайно.
-Ни в коем разе. В тебе есть желание помочь другому человеку. Никогда не думал, что в дуэте злой следователь и добрый, мне придётся играть злого. Но так получается. Отсюда и разгадка того, как ты выходишь на след. Вернее, следы тебя находят. Итак, начнём. Отодвинем прежде в сторону Пересвета, Каражанова и прочих посредников, а приглядимся к преступникам. Тебе не кажется, что Мухтасимов и Байоразов – это одно лицо?
-Нет.
-Подумай.
-С чего вы взяли?
-У них одна и та же намертво закрученная интрига: отец, мать и сын.
-И что с того?
-А вспомни ещё, что у Хазарова была обмолвка: «Правда, они мать убили, но это мои трудности. В них вас я и вмешивать не хочу». А ведь кто-то именно в эти трудности нас и постарался вмешать.
-Любопытно.
-Поставь на место сына Байоразова сына Мухтасимова и младшего Хазарова – вот и связка: во всех случаях убивается мать.
-Точно.
-А что если Мухтасимов причастен к убийству жены?
-В таком случае, зачем он пришёл к вам за помощью? Запутать следы?
-Такую версию можно исключить?
-Не знаю.
-Эта первая свзка. Теперь следующий пробный шар. Хазаров – сильнейший боец Тараза. Но ведь и Темирбек – крепкий малый. Или нет?
-Трудно сказать.
-Нужен третий подобный малый. Инопланетянин, сын Мухтасимова, подходит? Тот, что назывался то Локтем, то Пересветом, подходит?
-Разве он не из вечников?
-То-то и оно, что мы не знаем, кто он.
-Вы полагаете, и вечник нас путает?
-Возможно всё.
-Всё-таки я не понимаю, если Мухтасимов – преступник, зачем он пришёл? Какой помощи ждал, если наврал изначала?
-Раскаяние толкнуло?
Я остолбенел и глянул на Верагуа достаточно вопросительно.
-Какое раскаяние? – удивился я.
-То, что является сущим наказанием.
-Не знаю, - пробормотал я, - не могу поверить, что всё так примитивно просто. Мы же с вами были в городе мёртвых. Помните, как попали в институт, где в отделе эпической масштабности наслушались дискуссии?
-Кое-что.
-Разве те, кто рассуждал от ступы, способны на примитив?
-В том-то и дело! – вскричал Верагуа страшным голосом. – Это и есть задача!
-Чья?
-Их.
-Кого их?
-Тех, кто заводит происшествия, заправляет ими.
-Так что у них за непонятная задача?
-Перемолоть сознание. Разбить его на куски.
-Но зачем?
-Чтобы внедрить сомнение, ибо оно – начало неуютности.
Верагуа застучал по столу, вскочил в припадке бешеного озарения и сутолочного откровения, когда мысли вваливаются в голову, теснятся, точно неугомонные гости.
-Я угадал! – возопил он что есть духу, пороху и запала. – Мы наконец-то пошли в правильном направлении!
Он выметнулся из-за стола, затопал по кабинету то ли гопак, то ли ещё какую чечётку. Глаза его выпучились. На шее вздулись гигантские жилы. По лицу забродил страшный, густой пот, и оно раскраснелось во все углы, стороны, как нагретый металл.
-Я ухватил нить происшествий! – задыхаясь, громогласил старик. – Мне должны памятник ставить, ибо найдено!
-Что найдено? – полюбопытствовал я.
-Кодовое решение.
В принципе, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы погром не устраивало. Я чуть пригнулся, потому как в экстазе размахивания руками Верагуа мог бы и зашибить.
-Поделитесь эврикой? – поинтересовался я.
-Да!
-Может, присядите?
-Аркашка, - слиберальничал Верагуа, - кури!
-Здесь?
-Так точно.
-Вы разрешаете?
-И мне дай одну, ибо за компанию, говорят, кто-то повесился.
Мы закурили. Верагуа понесло, как от наркотика.
-Понимаешь, сынок, в чём тут загвоздка сидела?
-Нет.
-А зря.
-И в чём была загвоздка?
-В так называемом Пересвете.
-А вы говорили…
-Ерунда то, что я говорил. Заметь, как тонко он сказал: «Правда, они мать убили, но это мои трудности». Понял? Догадался?
-Нет.
-Кто они?
-Понятия не имею.
-Подумай.
-Нет, патрон, думать – это по вашей части.
-Они – временщики, но хотят стать вечниками.
-Кто хочет стать вечниками?
-Мёртвые.
Я вздохнул, ибо ни на сантиметр к догадке не приблизился.
-Суть здесь вот какая. Мёртвые – деталь живого организма. Хочет ли живой жить?
-Вероятно.
-А мёртвый? Какое у него естественное желание?
-Не знаю.
-Желание смерти. Жизнь созидает, смерть разрушает. Ты же был в городе мёртвых. Ты обязан понимать и догадываться, что живой тем отличается от мёртвого, что жить хочет во что бы то ни стало. Смерть – ложный выбор. Жизнь – настоящий. Так называемый Пересвет, конечно, убийца, но! И это единственное но, которое оказалось ошибкой. Так называемый Пересвет с самого начала дал нам три хорошие информации. Первая. Пересвет – сильнейший боец Тараза. И он прибавил «как вы знаете». Информация вроде посторонняя. Нечто, смахивающее на саморекламу. Однако в этой фразе кроется подсказка. Мы-то полагали, что речь идёт о Таразе, где мы живём, и совсем упустили из виду: город живых принял имя города мёртвых; Тараз – одна из гостиниц нашего города. Теперь фраза «как вы знаете» точно ложится в информацию. Мы-то действительно знаем, что Тараз умер в своё время и что в нашем городе живых находится гостиница «Тараз». Вторая информация. Дед имел фамилию Могильников, обменял её на фамилию Пересвет. А что означает могильник как не город мёртвых? Другими словами, дед Пересвета может быть обменён на могильник. И дед не простой, а боец. Теперь следующее. Кто такой Челубей, о котором нам напомнил так называемый Пересвет? Богатырь, убивший Пересвета и им же убитый. По летописи, его имя Темир-Мурза, что с тюркского и означает – железный господин. Нам-то всего требовалось отыскать Пересвета и столкнуть его с Железным Характером.
-А почему он прямо не сказал, что требуется?
-Не мог.
-Не мог?
-Конечно. Ты заметил, что у него был ледяной, колючий, точно корябающий голос?
-Да.
-А ведь это и есть голос мёртвого, то есть того, в ком внедрено оно.
-Оно? Какое оно?
-Омертвение. Так называемый Пересвет уже был с распадением по сознанию. Он сбивался и путался, соглашался и не понимал, с чем соглашается. Теперь я понимаю: это был человек с заданной программой. Даже не с одной. Со многими программами. Но живое прорвалось и сработало. Правда, не до конца и не слишком вразумительно, ибо кто-то успел отследить и принять необходимые меры. Вот почему мы поняли не всё, а нас к тому же повели далеко в сторону. Сейчас нужно реконструировать подлинные события, проанализировать показания очевидца. Итак, первое. Кто-то попытался передать нам сугубо засекреченную информацию. Ведутся работы по внедрению омертвелого сознания в сознание живого человека.
-Это возможно?
-А почему нет?
-Зачем мёртвым мир живых?
-Зачем живым мир мёртвых?
-Из любопытства.
-Опасное это занятие – любопытничать не в меру и не ко времени. В принципе, у мёртвых есть преимущество и громадное перед нами: они знают наш мир; мы не имеем понятия об их мире; они знают, что мы есть, что собой представляем; а мы? Что знаем мы о них, кроме того, что их тела истлевают? Ничего. Мы даже  до конца не в состоянии ответить себе, есть ли жизнь после смерти. Мёртвые – опасные противники.
-Чем они опасны?
-Тем, что могут отнять сознание. Человек с отнятым сознанием – уже животное.
-Они хотят отнять наше сознание?
-Во всяком случае, пытаются сделать именно это. Они тонко, если не сказать, что ювелирно, работают против нас.
-Значит?..
-Пойдёт борьба на выживание.
-За выживание?
-Нет, на выживание. На кон поставлено выживание. Либо выживаем мы, либо наш мир омертвляется и переходит в состояние абсолютной смерти.
-Верагуа?
-Да?
-Если они отследили приход так называемого Пересвета в наше агентство, то, значит, должны принимать меры против нас?
-Конечно.
-Почему же нас не устраняют?
-Вероятно, нет санкции на наше устранение.
-Но почему нет?
-Видимо, здесь какой-то договор между высшими силами. Играл в шахматы?
-Приходилось.
-Есть фигуры, которыми жертвуют, а есть те, которые под защитой.
-То есть?
-То есть время смерти не подошло. Разумеется, если мы не захотим ускорить её.
-Самоубийство?
-Именно.
-По-вашему, Байоразова как раз и подтолкнули к самоубийству?
-Скорее всего.
-Чёрт! Зачем же он рассказывал мне свою историю?
-А это и есть наш следующий свидетель.
-Свидетель?
-Без сомнения. Что-то мы почерпнули из показаний так называемого Пересвета, что-то необходимо выудить со слов Байоразова.
-Вы полагаете, я был в городе мёртвых?
-Без сомнения.
-Почему я?
-Потому что у тебя железная память. Твоя задача – всё запомнить и донести до моего сведения. Моя – проанализировать и сделать выводы. Задача настоящего Пересвета – уничтожить очаг омертвения.
-И что мне делать?
-Продолжать журнал.
-Но у меня информация распыляется, уходит в трущобы собственного коментария! Я то так думаю, то по-другому.
-Разве плохо? Значит, ты фиксируешь все побочные обстоятельства.
-А почему вы меняете версии?
-Но это и есть расследование.
-Расследование?
-Безусловно. Должен я отрабатывать версии?
-Наверно. Вам виднее.
-Обязан. Сегодня рабочая версия одна, завтра – другая.
-А улики, вещдоки, прочая доказательная база?
-Здесь это – не главное. Обвинение строится на реконструкции. Если я определю, что происходит, кто к тому или иному происшествию причастен, тогда смогу доказать виновность и предъявить обвинение.
-По какой статье?
Верагуа усмехнулся.
-Вы не ответили, - напомнил я.
-Там видно будет. В принципе, преступник многолик. Преступления совершает чужими руками. Конечно, и Байоразова, и так называемого Пересвета, и Мухтасимова, и других можно притянуть к ответу, но главное лицо – организатор, подстрекатель – уйдёт от ответственности, подведя под уголовное преследование простых исполнителей.
-Вы сможете выцепить его?
-Попытаюсь.
-А если не сможете?
-Тогда происшествия пойдут в глубь, в ширь и в перспективу. Как раковая опухоль. Или СПИД.
-Будут необратимые последствия?
-Ещё какие!
-А не торопит нас время?
-Подгоняет.
-И что делать?
-Искать.
-Информацию?
-Уличного бойца Пересвета и мастерскую дьявола. Она где-то в городе.
-А уличный боец?
-Не знаю. Будем думать. Искать варианты.
-Вы неверите, что вечники хотят помочь?
-Нет.
-Но раньше…
-Раньше? Я думал по-другому.
-Почему передумали?
-Тот, кто хочет помочь, играет в открытую. Если не играет в открытую, значит: а) не может; б) не хочет. Если не может, значит, он у них под колпаком. Если не хочет, он – один из них. Вечники напускают много тумана.
-Однако он говорил, что направил акима к нам, а тот прислал Хазарова.
-Вот потому-то я теперь не верю. Когда кого-либо присылают для дачи показаний, то должна быть подстраховка. Проконтролировать он был обязан. Этого же не произошло. Пришёл тип с явной деформацией по сознанию. Что это за свидетель, который послал предупредить? У акима почти такая же программа. Они его боятся. Может, он и есть их хозяин? Тот Челубей, какого мы ищем? Разбудил сочувствие, а сам куда подевался?
-Почему вы перестали верить ему? На чём основано ваше подозрение?
Верагуа нахмурился. Его лицо, угрюмое, холодное, точно стянулось в колючую маску древней мумии.
-То, что предлагал он, игра в дурака, - заметил Верагуа. – Она прижимает сознание, как грузовик прижимает к обочине мотоциклиста.
-Он давит на вас?
-Вышибает почву из-под ног. При нём у меня ощущение беспомощности.
-А я верю этому Пересвету.
-Конечно, - вдруг согласился Верагуа, - ты не можешь в него не верить.
-Не могу не верить?
-Для тебя он – герой.
-Не совсем герой, но поразительная личность.
-Ты не хочешь думать.
-Почему же мы перестали думать?
-Нет, мы не перестали думать. Мы перестали понимать себя, понимать тот мир, внутри которого приходится быть. Вот почему мы повторяем чужие мнения, чужие мысли.
-Да ведь от нас ничего не зависит.
-Зависит всё.
-Что именно?
-Жизненный тонус.
Да, жизненый тонус в нас падает, ибо всё вокруг плохо. Мы живём с ощущением холодного дома: отопления нет, на дворе ноябрь, морозы трещат, а стены вокруг нас леденят и застуживают. Власти не могут управлять нами, хотя власть – это мы. Никто из нас этой страной управлять не в состоянии. Нас разобщили, опрокинули ценности, затоптали идеалы.
-Температура доверия, - сказал Верагуа, - зависит от многих факторов.
-От каких?
-От меры незнания.
-Что за мера незнания?
-Неумение предвидеть последствия. Кто мог предвидеть в семнадцатом году, что страна пойдёт по этапу голода и репрессий? Фактор незнания сыграл громадную роль в победе большевизма. Кто мог десять лет назад предсказать последствия реформ и внедрения рынка?
-Никто.
-Теперь ты готов поверить тому, о ком не имеешь представления, что если и он – один их тех, кто пытается расшатать мир живых?
-Но ведь он против Каражанова!
-Ну и что? В своё время и Гитлер был против Сталина.
-Вы полагаете, они заодно?
-У меня нет раельных доказательств. Нас так далеко отодвинули от сущности происшествий, что потребуется время – во всём разобраться. Противник силён. Обладает громадным запасом. Манипулирует сознанием. Прибегает ко всевозможной мимикрии. Как угадать его? Как отделить реальные происшествия от внушаемых? Иногда от беспомощности я готов опустить руки, пустить себе пулю в лоб. Такого сложного расследования у меня никогда не было. Снова и снова я возвращаюсь к визиту так называемого Пересвета. Может, я уже тогда угадал и нас просто подставили?
-Да ведь вы нашли решение.
-Нашёл? А оно взяло и выскользнуло.
Я глянул на Верагуа повнимательней. Безусловно, старик устал. Выдохся. Но я-то чем и как мог помочь? Если он голову разбил о происшествия, то я вовсе перестал их воспринимать. Вкатывался в одно происшествие за другим, как мячик от ворот до ворот.
-Их слишком много, - сказал Верагуа.
-Кого?
-Не кого, а чего.
-Ну, чего много?
-Происшествий.
-А вы в разбивку.
-Как?
-По одному.
-Не получается, ибо из одного вытекает следующее.
-Может, вам отдохнуть?
-Нет.
-Да вы устали.
-Ничего. Терпимо.
-Сварить кофе?
-Не хочется. Пойдём-ка на улицу. Освежимся.
И мы пошли.
Не могу понять погоду Средней Азии. По мне, коль мороз – так мороз, теплынь – пусть теплын. Но это всепогодное разгулье, когда и снег, и дождь, и изнурительное солнце, точно огненое изнурение чеченских позиций, то грязь и слякоть, просто нервы треплет, как лён. Едва ли не поминутное изменение температурного режима: от минус десяти до плюс пятнадцати, и всё в одни сутки.
Растеплилось. Подтаял снег. Проступили лужи. Размоченная земля, будто хлебный мякиш, ворчала под ногами, жижилась.
Верагуа пялился на здоровенного парня, который стоял на остановке, бодро щёлкал семечки, время от времени нагибался, подбирал комья грязи, кидал их в проезжающие машины, попадал точно по лобовым стёклам. Водители, доглядывая нешуточную фактуру затейника-баловника, проглатывали раздражение и не останавливались.
-Ты меня ждёшь? – сухо осведомился Верагуа.
-Угадал, обезьяна, - сказал здоровяк, обтирая запачканные руки о шикарную кажаную свою куртку.
Я подошёл к незнакомцу вплотную, подтолкнул его плечом, а тот поднял голову, с лихорадочной и едкой усмешкой оглядел меня.
-Обезьяна – это ты? – с намекающим вызовом процедил я.
-Я? – он с судорожной ухмылкой смотрел на мои сжатые кулаки. Кольнул недобрым взглядом старину Верагуа, озабоченно у того поинтересовался:
-Старик, сей отрок понимает, с кем говорит?
Верагуа качнул головой то ли по задумчивости, то ли отвечал на обращённый к нему вопрос.
-Ко мне обращайся, - заметил я здоровяку.
-К тебе? – он усмехнулся, в ущербной улыбке обнажил ровные, точно два шила, клыка. – Стоит ли?
Он моргнул, и перед собой я обнаружил циклопа, лешего, висельника, мертвеца, сидящего в гробу, - всех тех, кого уже видел в доме мертвеца. Они шли на меня, и страх, как удавка, перехватил моё дыхание, выстудил сознание.
-Давно не встречались? – прогудел циклоп.
-Здоровья много? – проскрежетал в любопытстве леший.
Признаюсь, я попятился, но о бегстве и не думал.
-Не поддавайся страху, - посоветовал Верагуа, однако голос его доносился издалека.
-Утешай, утешай отрока своего, - насмешничал здоровяк, въедливо вглядываясь в оцепеневшее лицо моё, - говори к сердцу его и возвещай ему, что исполнилось время борьбы его, что за неправды его сделано удовлетворение, ибо он от руки Кемоша, бога моавитян, и от руки Милкома, бога аммонитян, и от руки Ашшура, бога ассирийцев, и от руки Иштари, богини неба Месопотамской, и от руки Таммуза-Адониса, бога финикийцев примет смерть за грехи свои.
Из чёрного воздуха вынырнула жёлтая женщина и выдавился зелёный гном. Я замер и пересилил страх. Видения развалились. Пропали.
Верагуа и здоровяк сидели на скамейке.
-Реноме бережёшь? – допытывался здоровяк.
-Хочу доискаться до правды, - ответствовал Верагуа.
-Успеваешь следить за несколькими объектами?
-Приходится.
-Легко ли отслеживать происшествия, своих и чужих игроков, их меняющееся расположение, дабы вмешаться?
Верагуа вздохнул, шмыгнул носом.
-Ты не Яшин, - догадался здоровяк, - тебя не запомнят и памятник у стадиона не поставят. Чего ты суетищься? Чего рыщешь? Будь на то разрешение, я бы удавил тебя. Но не могу. Связан, как говорят евреи, беритом, то есть заветом. Шаддай – твоя крыша. В принципе, на кого ты работаешь? Яхве – один из нас. Его называют Элохим, а ведь это есть множественное число слова «Элоах» – бог. В своё время люди верили в существование множества духов или богов. Им они поклонялись, приписывали сверхъестественные способности, но не считали ни всемогущими, ни всезнающими. Они представляли себе нас то в зверином облике, то в человеческом. Видели в нас своих покровителей, относились с некоторой опаской, боялись обидеть, разгневать, оскорбить. Первым на люди вышел Шамаш, вавилонский бог солнца, света, справедливости, правосудия, ближайший покровитель и советник царей, который вручил законы знаменитому князю Хаммурапи. С того времени нас много являлось: Амон-Ра, Маат, Зевс, Юпитер, Кришна, Яхве, Аллах и другие. Пошла конкуренция. Каждый хотел быть владыкой мира. Вы не понимаете самой простой вещи: мы, мёртвые, даём вам, живым, всё. Вы временно не наши. Но всякий из вас придёт к нам и станет нашей частью. Мы – вечник, а вы – временщики. Из небытия выходите вы и в небытиё возвращаетесь. Наука, культура, искусство – всё от нас. Вашего ничего нет. И быть не может. Что вы приносите при рождении своём? И что сможете унести? Глупцы, которых много, не верят в жизнь после смерти. Но это так же точно, как если бы плод, находящийся в утробе матери, не верил в жизнь после выхода из утробы. Глупцам думается, что если тело в пыль рассыпается, то всё – жизни нет. Потому они держатся за жизнь временную, как собаки за обглоданную кость. Конечно, посмертная жизнь совсем не такая, что в физическом мире. Здесь нет ада и рая в человеческом понимании. Они – ваши домыслы. Идут от скудоумия. От отсутствия информации. За гробом вас ждёт не то, на что вы надеетесь. Нет ни награды, ни возмездия. Есть варианты, версии, повороты. Набор ощущений. То, что индийская традиция называет инкарнацией. Пройдёте через всё: голод и тошнотворную сытость, нестерпимую нищету и скотоподобную роскошь, адский позор и феерический триумф, железный аскетизм и звериную похоть, состояние полной беспомощности и осознание всемогущества, абсолютную бездарность и сверхгениальность, разрывающий сердце страх и безоглядную смелость, принятие полного смирения и пожирающую гордыню, унизительную грязь и освежающую чистоту. Побываете на всех адских и райских планетах. Будете гореть, тонуть, вешаться, разбиваться, стреляться, вариться, жариться, замерзать, задыхаться. Время покажется то улиткой, то разрядом молнии. Вам будут поклоняться и топтать ногами. Будете радоваться жизни и торопить смерть. Современое ваше состояние – ступень к последующему. Вы пройдёте всё, пока не станете богами.
-Кто ты? – спросил Верагуа.
-Тот, кто называется противник, наветник.
-Сатана?
-Иранцы называли Анхра-Манью. Обвинитель в небесном суде.
-Почему ты здесь?
-Я везде. Меня много.
-Много?
-Конечно. Я не вы. У меня много обличий.
-Чего ты хочешь?
-Чтобы ты подох.
-Неужели из-за меня ты сделал всё это?
-Что именно?
-Построил город мёртвых в Таразе.
-Из-за тебя?! Глупец! Таких городов у меня – миллиарды.
-Миллиарды?
-Если не больше. Другое дело, как вы видите эти города.
-А как мы видим?
-Никак.
-Мы не видим?
-Конечно.
-Почему?
-Дураки потому что.
-Но разве есть такие города мёртвых ещё где-то?
-Зачем мне повторяться? Поиск – моя стихия. Здесь – город мёртвых. Там – террористическая организация. В другом – разваленная экономика. И многое ещё. Главное – сбить температуру жизни. Сбить с равновесия.
Я поёжился, ибо теперь только догадался, кто был перед нами.
-Впрочем, - сказал он, - я люблю юмор с подкладкой, то есть двойной юмор. Я покажу тебе свою мастерскую. И ты даже сможешь её уничтожить, если: первое, найдёшь тех, через кого я устроил все известные твоему отроку происшествия; второе, если выставишь бойца против моего главного помощника.
-Против Железного Характера?
-Именно.
-Да ведь он неуязвим!
-Кто сказал? Его бил и Аякс, и Пересвет с ним управился. Кстати, дряной Челубей мне и самому опротивел.
-Ты хочешь избавиться от него?
-Желательно. Во всяком случае, поучить не мешает.
-Где мастерская дьявола?
-На Тектурмасе.
Он щёлкнул пальцами, и вблизи нас вырос чёрный лимузин с тонированными стёклами. Водительв чёрном смокинге откинул дверцу, почтительно склонил голову, приглашая садиться. Мы сели.
К полуночи подъехали к берегу Таласа. Говорят, что это место священно. Сюда приходят на исцеление. Местные сенсы получают здесь чистую энергию и дистиллированную информацию. Считается, что эта точка обходится без негативной, чёрной энергетики, которая опутывает планету, как пыль упавшее с грузовика зерно.
Некоторые чересчур продвинутые уверяют, что О – центр Земли; А – пирамида Хеопса в Гизе, построенной в Игипте за 29 лет до Рождества Христова; Д – Акыр-Тас в Таразе (VII – IX в. в. от Рождества Христова); С – точка пересечения Северного полярного круга и нулевого меридиана в Норвежском море, являющаяся точкой выхода в Космос; В – мнимая точка, находящаяся в третьем рукаве нашей Галактики. Точки О, А, Д перемещаются вместе с Землёй. Точка В перемещается в бесконечности. В настоящее время наша Галактика занимает второе положение своего Перемещающегося Пути. А когда займёт седьмое  (примерно через семь тысяч лет), человечество уйдёт с плана Земли через треугольник АДВ в вечность, чтобы начать творить новые миры и вечную жизнь.
Эти продвинутые также полагают, что на Тектурмасе есть прямой выход к высшему космическому разуму, к светлым силам. Иные даже видели тут Иисуса Христа.
Веки тяжелели, глаза резало, что-то давило на них, и едкая боль разливалась по ним, горло перехватил спазм, как кость, вставленная поперёк. Пальцы мои похолодели, покрылись потом. По спине шло покалывание. Навязывалась дремота.
Мы молчали всю дорогу. Я был в центре. Справа расположился Верагуа. Слева – здоровяк, от которого тянуло древним морозом, точно сам всачиваешься в арктический лёд.
Сатана смотрел в перегородку. Его холёные, алмазно точенные, абсолютно твёрдые глаза несли брезгливую ненависть и полную задумчивость.
На берегу Таласа он ногтем постучал в перегородку. Машину остановилась. Вышел водитель. Свистнул. В семи мутрах от него шатнулась оградка. Могильный холмик вспух. Издал синюшный, трупный отствет. В липкой мгле за рекой не были ни огонька, ни звука, хотя город подбирался к берегу практически впритык.
-Мамбет-ата, - прохрипел водитель, - выходи.
Из-под холма пробился свет, который выхватил из темноты старика в чёрном шёлковом чапане, в остроконечной, высокой чалме, в сапогах с загнутыми носками.
Водитель и старик из могилы встали на колени, воздели руки к пустым, беззвёздным небесам и в поминутных поклонах принялись молиться. Задрожала надгробная плита неподалёку, из-под которой выполз громадный чёрный старик в халате, ичигах и тюбетейке.
-Тектурмас-ата, - прохрипел водитель, - можно ли нам подойти?
Старик в халате подозвал молящуюся парочку рукой. Они приблизись. Втроём подошли к надгробной плите. Чёрный старик похлопал по ней костяшками пальцев. Выметнулся и-под плиты густой жёлтый дым, и никого из троих на поверхности я не увидел. Я выскочил из машины. Подбежал к плите. Рядом с ней что-то засветилось. Что-то, похожее на громадного геофила. Извиваясь, оно замерло в метре от меня. Площадка, где я стоял, разом попала под слепящий сноп света, как под гигантские прожекторы. Лучше бы я оставался в темноте, ибо вокруг было полно других губоногих многоножек: и пара геофилов ( Geophilus longicornis; Himantarium gabrielis), и костянка, и скутигера, и масса сколопендр (Criptops anomalans, Rhysida afra, Scolopendra cingulata, Scolopendra prasina, Scolopendra gigantea, Scolopendra horrida, Scolopendra cradelis, Scolopendra histrionea). Губоногие многоножки взяли меня в кольцо, точно ч казался им беспозвоночным или мелким позвоночным вроде ящерицы. Их тела были заметно сплющены в спинно-брюшном направлении. Сегментация туловища однородная. У геофилов глаз не было, у других – по бокам головы шли глазные образования, напоминающие сложный фасеточный глаз. Первая пара туловищных ног, ногочелюсти, были хватательными и оканчивались серповидными когтями. Ротовая часть составляла три пары челюстей. Я знал, что все губоногие многоножки – активные хищники, что в основании вершинного членика ногочелюстей есть ядовитая железа, проток которой открывается близ вершины когтя, что большие сколопендры ядовиты даже для человека. Кроме того, геофилы охотятся на такую добычу, которая во много раз превосходит их по массе. Конечно, я не дождевой червь, позволяющий многократно обвивать себя многоножке и впиваться в тело своё ротовыми частями, чтобы заглотить богатую гемоглобином кровь. Но передо мной были не те геофила. Они длиной не 3-4 сантиметра и даже не 15  см, а ровно в сто раз длиннее. Изрядно, видно, подкормили этих губоногих, если они вышли охотиться на человека.
Многоножки замерли. Из них выползла штриховая линия, точно молния из брюха туч. Линия ударилась в землю, по которой пошли светящиеся штрихи. На плите появился светящийся слабым зелёным светом многосферный эллипс. Из него вышел чёрный старик: Тектурмас-ата. В руке имел посох, который точно дымился слабым зеленоватым светом. Так же способны были к фосфоресценции одежда старика и он сам: издавали в темноте слабый зеленоватый свет. Ограда вокруг могилы загорелась. Послышались треск и шипение. Ограда плавилась и будто таяла, зато из холмика выпирал мазар – надгробный памятник. Он шёл под самые небеса, бодая тучи, а из них выпал полумесяц, на который встал Тектурмас-ата. Его посох высветился ещё больше, и я увидел, что это уже не просто посох, а восьмиконечный крест. Над головой старика возвышался и сиял во все стороны, точно рождественнская звезда, бледно-розовый лотос о тысячу  лепестков, подавляющих радужным сиянием всё небо.
Холод пробирался до костей, и, казалось, пропарывал их. Я поторопился к лимузину, однако из него уже вышли сатана и Верагуа, так что сидеть в машине одному было бессмыслицей.
-Где братья-кентавры? – вскричал сатана.
Сияние лопнуло и померкло. Из полной темноты соткались три чёрных старика: Тектурмас и ещё двое.
-Готов путь? – спросил сатана, попирая ногами посох Тектурмаса.
-О да, повелитель, - отвечали старики, падая на колени, целуя пыль под его ногами. – Все три.
-А где четвёртый бездельник? – морщась, поинтересовался сатана.
-Он проповедует, - сказал Тектурмас-ата.
-Проповедует? – усмехнулся сатана. – Да что он может проповедовать?
Из земли вылепился лысоватый мужичок в костюме и при галстуке.
-Приветствую вас, о повелитель, - сказал мужичок, расторопно ползая в ногах сатаны.
Потом встал, обтряхнул коленки, обнялся со стариками, шепча каждому в самое ухо:
-Приветствую вас, о святой Тектурмас-ата. Приветствую вас, о святой Бабай-тукти-шашти-азиз. Приветствую вас, о святой Арслан,бад. Я совершал малый хадж к местам ваших захоронений.
-Так что ты проповедуешь? – спросил сатана.
-Дух предков.
-Как ты проповедуешь?
-Организовал духовное объединение «Аруах». Полное его название «Наша цель – дух предков (бабалар рухы)».
-Зачем?
-Чтобы вернуть тех единокровных сородичей, какие попали под влияние баптистов, мунистов, иеговистов, кришнаитов и других религиозных конфессий. Как говорил наш президент, мы, объединённые казахи, окутаны духом предков. Дух предков, по всей видимости, - вечное неумирание, неподдатливость вырождению, удержание в памяти семя умершего человека, неверие в его смерть. Дух предков – это мощь, строитель судьбы. Тело умрёт, а он не умрёт. Он, стоящий идеально-доброго дела. Благодатное имя и реликвия – дух предков. Дух предков, говорим мы, - ветер, лёгкий, свободный полёт. Если дух предков потомки возьмут за образец, пищу даст он, податель счастья.
-Чего ты хочешь? – вопрошал сатана.
-Старой нравственности и патриархальных порядков, - с нарочитым поклоном ответствовал мужичок.
В неторопливой задумчивости сатана смотрел на него. Верагуа выжидал ответа, а мне не терпелось поглядеть на мастерскую дьявола. Однако присутствующие не разделяли скоропалительного моего желания и по-прежнему изображали немую сцену, не препятствуя затянувшемуся диалогу.
-Кого ты возьмёшь за образец? – поинтересовался сатана.
-Хунвэйбинов периода кампании «по уничтожению четырёх старых элементов».
-Мало, мало и ещё раз мало? – усмехнулся сатана.
-Точно так.
-Хорошее было время, - сказал сатана, - лихое. Вандализм и бесчинства хунвэйбинов во время культурной революции – пример добрый. Сгонять жителей на пустырь, отрезать бороды у стариков и волосы да подолы у старух, насильно кормить мусульман варёной свининой и запаивать самогоном – вершина политики. Парткомы, ревкомы, спецгруппы, рабочие группы, генеральные чистки, лагеря перевоспитания – это подспорье. Критика – это то, что Мао называл «Не перегнёшь – не выпрямишь». Доброе время кампаний «по исправлению стиля». Как ты это всё вернёшь на круги своя?
-Ситиацию я продумал.
-Насколько глубоко и насколько тонко?
-Вы довольны будете.
-Что у тебя обзовётся чёрными линиями, а что ядовитыми травами?
-Всё!
-Всё?
-Абсолютно. Национализм – дело без промаха.
-Классовые враги?
-Сменятся на ненаших. Я подготовил книгу «Старые апологеты новых националистов». В ней не только конкретные обличения, но и призыв к сожжению всех неказахских книг в лучах солнца аруаха. Необходимо изъять и казнить книги, которые были изданы не в Казахстане. Такие книги я называю «чёрными», потому что они чернят историю моей страны. Также я предлагаю наложить запрет на «чёрные песни», «чёрные танцы», то есть те, в основу которых не положены цитаты президента и мелодии к ним. Если раньше мы только говорили о народной педагогике, то теперь пора внедрять великую национальную революцию. Пусть кто-то возмущается тем, что в обществе происходят беспорядки.  Однако беспорядки не плохой, а, наооброт, хороший признак. Что кажется хаосом и разрушением, то для нас – идеальный порядок. Не надо бояться беспорядков. Чем больше их будет, тем быстрее уберутся из страны враги наши и противники. Вершить революцию – не преступление. Бунт – дело правое. Кое-кто не понимает сути происходящих перемен. Однако, преодолевая все трудности, не боясь жертв и чужой крови, мы смело пойдём к победе. Мы организуем и проведём кампонанию «по внедрению четырёх старых элементов: старой идеологии, старой культуры, старых привычек и старых обычаев». Наша политика «Трёх снежных барсов: народно-коммунальная идеология, большой скачок, генеральная пропрезидентская линия» – это реальная политика. Мы загоним народ по юртам, возродим кочёвку, разрушим города и прочие излишества европейского быта, переведём армию на копья, луки, стрелы, щиты, сабли, посадим её на коней и омоем копыта их в последнем море, к которому стремился Чингисхан и внук его Бату. Газ казаху не нужен, свет не требуется, отопление – это пережиток колониальной эпохи. Образование сведётся к минимуму: пастушество, угон скота, умыкание невесты, сбор коровьих лепёшек и прочие такие простонародные –промыслы в духе предков. Все слова должны иметь перевод. Герб – народное тавро, самолёт – то, что летает, пластинка – поющая чашка, тарелка, вертолёт – то, что летает прямо, биология – познание жизни. И всё прочее. Никакой иностранщины. Население делится на десять элементов: пять хороших и пять плохоих. Пять хороших: казахи, казашки, дети казахов, дети казашек, родители казахов, но не казашек. Пять плохих: лица, не владеющие устным казахским языком; лица, не владеющие письменным казахским языком; лица, не владеющие ни тем, ни другим; лица, владеющие и тем и другим, но не могущие доказать, что жили на территории Казахстана до изгнания Адама и Евы из рая; лица, не понимающие для чего и по какой причине столица откочевала с юга на север. Одежда, сшитая не по древнеказахским обычаям, также является опознавательным знаком принадлежности к пяти плохим элементам. Людей, носящих подобную одежду, следует задерживать прямо на улице, избивать во все тяжкие, одежду срывать, приводить в негодность, потом использовать в качестве топлива в юртах и прочих общежитиях казарменного типа. Посуда должна быть деревянной. Лица некоренной национальности обязаны проходить ускоренные курсы самобичевания, объявлять себя нечистью и требовать судилища над своим неказахским происхождением.
Сатана поморщился.
-Всё это, - сказал он кисло, - проторенные пути. Нет ли своего выстраданного?
Расторопный мужичок замер в паталогическом недоумении.
-Повоторение не мать учения, - сказал сатана, - а сестра тупости. Хунвэйбины и колпаки позора – хорошо. Новое – это лучше.
Он щёлкнул пальцами – из-под земли вырос, точно гриб, двухлетний сухопарый мальчик с боевым миниатюрным топориком в руке. Вид человечика, готового к энергичным действиям, неприятно потряс меня и Верагуа.
-Задача? – сухо осведомился сатана.
-Показать? – поинтересовался мальчик, перекидывая топорик в другую руку, будто клюшку.
-Да.
-Вживую или на жестах ограничиться?
-Валяй вживую.
-Мне потребуются персонажи.
-Зови.
Мальчуган свистнул твёрдо, пронзительно и чрезвычайно громко. Из-под земли выдавился фон событий: дом, квартира и два микрорайона. Появились люди. Пара пьяниц. Играющие на песке дети. На первый план выступила квартира, где старые комнаты с обшарпанными, голыми стенами, неказистая, грубая мебель, показное отстутствие роскоши, грязая, как с рождения не мытая посуда. На кухне суетливо ругаются отец и мать: спорят из-за кем-то втихомолку выпитой бутылки самодельной водки.
-Где? – натужно кричал отец, замахиваясь пудовым кулаком.
-Откуда я зная? – ответствовала почерневшая от ненависти мать, роясь в холодильнике в надежде сыскать закуску.
-Я убью тебя, тварь!
-Испугалась тебя, аж коленки дрожат.
-Что сказала дочь суки?
Отец приближается, в неистовстве залепляет сочную оплеуху жене, которая с глухим звоном и с трёхэтажным руганием опрокидывается под стол. Головою соприкасается с топориком для рубки  мяса и отбивания котлет. Замечает каким-то образом. Тянется к нему. Берёт.
-Что не целушь своего любимого мужа? – любопытствует отвоевавшийся досыта отец семейства.
-Поцелую тебя в лоб… топором, - говорит жена, и топор летит в голову.
Вонзатся в лоб. Муж остобенело падает. Жена трезвеет. Пялится на содеянное.
Сынок тут же вертится. Успокаивает мать. Но та его отталкивает. Подбегает к мужу, пробует помочь, извиниться, однако вдруг осознаёт: первое не требуется, а со вторым произошло опоздание. Муж мёртв. Сынок выдёргивает топорик из пробитого лба. Идёт с орудием преступления на улицу. Мысль роится в голове вооружённого мальчика. Теперь-то расклад будет по-новому. Где те, которые обижали, потешались над ним и говорили, что его родители – забулдыги да шарамыги? Где те крутые, что достали своей крутизной и давят непонятной жестокостью, точно опасная глубина подневольного добытчика жемчуга?
Ребёнок с топором спускается и попадает во двор. Наехать не на кого, ибо двор пуст, как сознание новорождённого. Вооружённый карапуз подозревает: его испугались, попрятались, как делает он, когда пьяный отец сильно не в духе. Мальчуган взбадривается ощущением собственного превосходства. Бесшабашность, твёрдая безнаказанность толкают его на поиски. Он продвигается к соседнему двору, где застаёт детвору, играющую на тротуаре. Подходит к ним. Они увлечены игрой. Не обращают на него ни малейшего внимания. Чтобы вытянуть интерес на свою персону, садится к наиболее бойкому, бьёт изо всех сил топором в грудь. Лезвие пробивает грудную клетку, застревает. Дети остолбеневают. Впадают в замешательство. Кто-то кричит сперепугу. К происшествию сбегаются. Убийца смотрит на жертву. Не понимает, почему дети отпрянули. В убийцу стреляют из игрушечного пистолета, из рогатки. Когда не помогает, забрасывают камнями. Уже оглушёного поливают бензином. Поджигают.
Сцена рассыпается. Персонажи тают в воздухе. Сатана с ледяным упорством, с настороженным любопытством ожидает продолжения.
-Ну, как? – спрашивает вынырнувший из ниоткуда и по-прежнему с топором двухлетний убийца.
-Не то, - сказал сатана.
-Переиграть?
-Зачем?
-Чтобы более внятно, наглядно, выпукло.
-И без того слишком внятно и слишком наглядно, а выпуклость глаза режет. Не хватает тонкости. Вы пытаетесь сыграть ожидание, изумление, удивление, замешательство, состояние шока. А надо не играть, но быть. Сделать. Беда актёров – в игре. Они не умеют жить, потому и жизнь показывать. Что-то неуловимо-жизненное не идёт у них. Не получается. Это как искусственные цветы. Они, быть может, чище, роскошнее, красивее, бросаются в глаза быстрее живых, но, несмотря на то, что даже сохраняются лучше, они – не цветы. Что угодно: бумага, краски, шёлк, другие мёртвые материалы, - но не цветы. Актёры же двигаются правильнее, говорят точнее, завершённее, но их игре верят люди с детскими мозгами. Запомните: ложь – это оружие. Ею уметь надо пользоваться. В вашей игре нет точки соприкосновения с жизнью.
-А в чём у нас ошибка?
-Ошибка американцев.
-В чём же состоит ошибка американцев?
-Ошибка американцев в том, что своё подростковое восприятие и отображение жизни полагают они эталоном. Почему весь кинематограф у них пустышный?
-Пустышный?
-Разумеется. Для них нет ума, а есть напор и сила. Они не подпитывают сознание, а делают его опустошённым, младенческим, ибо только дети-подростки не понимают значение жизни. Не умеют ценить её. Поэтому без особых раздумий Рэмбо-три влезает в чужую войну, бабахает и грохает всё и вся. С удивительной жестокостью, с живодёрским смакованием и причмокиванием. Безусловно, то, что вы показали, - липа, как американский «Рэмбо-3» про афганскую войну. В американском кино произошла свычка с насилием. Актёры не понимают, за что убивают и по какой сверхнадобности. Такого же пошиба современная российская пресса, которая уже оправдывает тех, кто бежит из караула, расстреляв отдыхающую смену и прихватив для надобности пару автоматов, магазины к ним, тем, что, дескать, пытки, издевательства, прочая дедовщина. Не может вдуматься, что означает оружие в руках запуганного, задёрганного насмешками, вероятно, по-мужски опозоренного вчерашнего школьника. Не задаётся вопросом, кому общество доверяет оружие. С чем вернётся поколение, привыкшее убивать, в мирное общество? А играть нужно убедительнее, ибо человек не животное. Он не должен и не может жить по законам животного мира: создавать гаремы, выбраковывать раненых, больных, слабых, вести борьбу за территорию, выживать за счёт умервщления другого, предоставлять потомство попечению судьбе и прочим обстоятельствам, находиться в вечном страхе, что не сегодня-завтра сожрут, выбьют из семьи. Насилие – уже вид заработка. Когда человек поставлен на грань выживания, он не спрашивает, за счёт кого и как. Похищение людей – норма в обнищавшем обществе.
-Так что нам делать? Как исправить сырую игру?
-Много книг появляется по одной причине: люди хотят и не могут объяснить себе жизнь. Великие писатели заглядывали в жизнь, а не выдумывали её. Это не означает, что ходили они с фотоаппаратами за героями и событиями, с кинокамерой. А означает, что они видели сырую жизнь.
-Значит, нам нужно ещё продумать сцену и подглядеть подобную у живых?
-Мы, инопланетяне, давно изучаем особь человеческую и всё больше боимся её.
-Почему?
-Человек взрослеет. Многие осознают: войны и террор, преступность и пошлость – это вчерашний день.
-Да разве нет войн?
-Наблюдаются.
-Так в чём тут дело? Или вы парадоксы нам подбрасываете?
-Дело в том, что войны человеку надоели. Их повторяемость набивает оскомину.
-Чего ж вы добиваетесь от нас?
-Опережения. Играйте на опережение. Дайте то, про что человек лишь догадывается.
-Что же это?
-Желание смерти. Пробивайте моду на неё. Проталкивайте мысль о том, что о жизни известно всё и поэтому она надоела, что нового ничего нет и никогда не будет. Почва готова. Умы ждут. Требуется очистить место и вбрасывать семена.
-Какие семена?
-Щеола.
-А что это? – спросил ребёнок с топором.
-Шеол?
-Да, Шеол.
-Как плохо вы знаете то, с чем бороться намерены. Библию надо знать назубок.
-Для чего?
-Для профанации.
-Но разве мы должны профанировать Библию?
-Обязаны. Умершие, точнее, их тени, попадали в вечнотёмное подземное царство мёртвых – Шеол, где не знали ни ада, ни рая. Все в одинаковом положении. Вот так записано со слов древних евреев, которые ещё не знали о воздаянии после смерти. Екклезиаст, живший во II веке до нашей эры, говорил, что участь сынов человеческих и участь животных одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех и нет у человека преимущества перед скотом.
-Значит, мы должны проталкивать желание смерти, за которой ничего нет?
-Именно.
-Но кто захочет смерти, если за ней пустота?
-Мало и ещё раз мало вы понимаете задачу. Кислость придавливается морозом, непонимание – временем. Откройся, Шеол!
Сатана вскрикнул. На площадке, где мы стояли, образовался мазар – надгробное сооружение. Приплюснутый купол был надет на четыре колонны, между которыми зияла пустота.
-Жертва! Мне нужна жертва! – взрычал сатана.
Из мазара выползал худой человек. За ним – гигантская сколопендра. Она кинулась на него, точно на ящерицу. Я не мог смотреть, как самая крупная тварь из класса губоногих нападает на человека, и выстрелил в неё, стараясь попасть в голову, но только пробил один из простых глазков, из скопления которых состоят глаза по бокам головы. Сколопендра вздрогнула, и жертва взвыла, ибо на её коже вспухли красные рядки пятен, в местах, где ядовитая многоножка, пробегая, соприкоснулась коготками с поверхностью.
-Браво, - сказал сатана, издевательски мне аплодируя, - дело сделано и жертва готова, потому как  лишь вспугнутая сколопендра оставляет такие зудящие следы, так как выделяет защитную жидкость. Непотревоженная сколопендра таких следов не оставляет.
Я не понимал, отчего спасённый мной человек не уползает, а только корчится.
-Хорошо, хорошо, - сказал сатана, - он умрёт, но не сразу, а изрядно помучавшись.
Часа два человек метался, катался по земле и не мог умереть.
Я был раздавлен случившимся. Как же так вышло, что хотел помочь, а сделал человеку хуже?
-По-настоящему, - балаболил умиротворённый сатана, - никто мудрости не ищет. Не то время. Ищут известности, хоть попутной и косвенной, хоть скандальной, дабы загребать на ней диведенды: деньги, положение. Однако не учитывают единственный побочный эффект и фактор: усталость. Она же вызывается монотонностью. Всё приедается: глупость, распущенность и прочая пошлость. Где нет сочной мысли, там скорее впадают в депрессию. Пока этого не понимают, действуйте. Подталкивайте к опрометчивости.
Сатана усмехнулся, поманил меня пальцем, но я не приблизился.
-Что, парнишка? – спросил он, подмигивая в ту сторону, где, не умирая, корчился человек. – Набедокурил?
-Я? – поинтересовался я угрюмо.
-Ты.
-Я хотел помочь.
-Точно?
Я отвернулся.
-А ты не отдаляйся. Ещё можно исправить твою опрометчивость.
-Как?
-Добей, чего ему мучиться?
-Сам добей.
-Я-то добью, но твой промах.
-Мой промах, зато твоя многоножка.
-Моя многоножка, но не я вспугнул её.
-Я вспугнул, но кто послал её?
Сатана усмехнулся.
-Кто послал её? – переспросил он, хитро прищуриваясь. – Не я во всяком случае.
-Она из твоей конторы, так кто послал?
-Из моей?
-Из моей, что ли?
-Вряд ли.
-Сам согласился, что из твоей.
-Глупец, я не согласился, что из моей, а лишь заметил, что не из твоей.
-Так из чьей же?
-Из его.
-Из его?
-Да. Я тут из чего стою?
-Время тынешь.
-Нет. Я не могу отворить его Шеол.
-Чей?
-Железного Характера.
-Прикажи.
-Он вне моего подчинения. Он из насмешников.
-А ты?
-А я один из сынов Божьих.
-Ангел?
-Какой ангел? Греческое слово «ангел» – это точный перевод еврейского слова «малеах», которое означает «вестник». Читал в книге Иова, что был в стране Уц: «И был день, и пришли сыны Божьи предстать перед Яхве, пришёл также среди них и сатана». Сын Божий – это тоже бог, как сыны Адама – люди. А я сатана. От еврейского сло ва «сатан» – «противник», «наветник».
-А он кто?
-Железный Характер?
-Да.
-Он ниже по рангу.
-Если ниже, то почему тебе не подчиняется?
-Тайна сия велика есть.
-Хорошо. Ладно. Оставим. Почему ты сам не можешь открыть дверь Шеола?
-А зачем? Двери ада легче открыть чужим преступлением.
-Значит, вот почему ты хотел, чтобы я убил?
-Именно. И ты убьёшь, ибо жалость заставит, а ты из жалостливых.
Я дрогнл, оглянулся: человек всё корчился и не мог умереть. Его то бледное, то пунцово-красное лицо, казалось, лопается с натуги. Его прыгающие глаза молили избавления от зудящей боли.
-Не жаль его? – поинтересовался сатана. – Где же хвалёное милосердие? Где обычное человеколюбие?
-Слова улетают, а трупы остаются, - сказал я. – Я не занимаюсь эфтаназией.
-Tour de fors, - усмехнулся сатана, - сиречь ловкий трюк. Для тех, кто не понимает французского. Правда, трюк эфемерный. Ибо я заставлю.
-Заставишь?
-Что смерть как не хорошее будущее?
-Хорошее будущее?
-Да, если умеешь мыслить системно. Человек, которого ты как бы спас, попал в худшую из переделок. Смотри: он корчится, точно при аппендиците. А ведь помочь и можно, и надо. Состояние смерти – это интермундия, где боги обитают в блаженном покое, паря в пространстве между мирами, и не вмешиваются ни в дела человеческие, ни в то, что происходит в земном мире. Об этом говорил Эпикур и это признавал.
Сатана с усмешкой наблюдал за мной, подозревая мою готовность послужить орудием, но я крепился и пистолет не вынимал.
-Мудрый муж, - усмехаясь, заметил сатана, когда я пытался уйти, - постой. Я хочу сказать тебе…
-Что?
-Я открою тебе сокровенное слово.
-Какое?
-Разговор разочарованого со своей душой.
-С душой?
-Конечно.
-С каким разочарованным?
-С тем, кого ты заставляешь умирать в муках.
-Не верь, - прошептал мне Верагуа на ухо.
Но я отмахнулся, ибо любопытствовал увидеть душу, о которой толкуют только и не показывают.
Сатана свистнул – появился стол. Тот, что корчился, сел за стол. Рядом – появилось нечто, вышедшее из головы мною спасённого. Оно было ни жидким, ни твёрдым, ни газообразным, а то, что в физическом понимании является плазмой. Из чего оно вылепилось или образовалось, я не понимал. Слабоионизированная плазма расположилась напротив человека, уже не дёргающегося от зуда, но ведущего себя так, точно сидел на дипломатическом приёме.
-Ты разочарован? – спросила плазма тонким, будто из хрусталя, голосом.
-Я несчастен.
-Чего ты хочешь?
-Смерти.
-К ней спешить не нужно.
-Я болен.
-Но тебя можно излечить.
-Я покинут родными, друзьями. Хочу уйти из этого мира.
-В жизни есть что-то и приятное.
-День – вздохи, ночь – слёзы, месяц – вопли, год – скорбь.
-Всё равно торопиться не стоит.
-Я дошёл до конца жизни, куда ни обращусь – бедствия. А ведь я почитал Бога и почитал правителей. Я постоянно ходил в храм. Возжигал лампаду. Подавал нищим, убогим, калекам. Закон для меня – закон. Исполнение – радость сердца. Никогда я не злословил ни Бога, ни правителей. Служить и молиться – вот было блаженство. Я любил страну, а её обезгероили, обесстыдили. Стыдно за прошлое, кисло от настоящего и страшно перед будущим. Я боготворил школу, а что получилось? Образование ума не образует…
-Но даёт направление и систему знаний.
-Нет, оно лишь группирует понятия, выжимает пот из сознания, чтобы задать направление и поставить мышление.
-И что в итоге?
-Да, - сказал человек своей плазме, - в итоге куча страданий, которые богам любы. Я был богат и был знатен. Был праведен и имел много родных и много друзей. И был в почёте. Однако друзья не говорят ни слова истины и называют ложью мои слова. Меня престали уважать, и друзья отшатнулись, и дети пренебрегают мной, как заражённого проказой.
-Ни один ребёнок не рождается от женщины беспорочным. Кстати, думал ли ты, что то, которое любезно тебе, отвращает богов? Что мило тебе, угодно ли то? Не любезно ли то богам, что тебя отвращает? Кто волю богов постигает? Их пути познает ли смертный?
-Всё одно: я страдаю безвинно.
-Как же ты был праведен, когда не понимаешь? Быть может, страдание – это и есть дар небес, который ты по малоумию своему отвергаешь?
-нет.
-Инвективы твои лишены правоты.
-Люди подлые, люди без имени, кого я не поместил бы с псами стад моих, вершат дела в государстве. Здесь ли правота богов? Да и где она? Боги не слышат людей. Они торопливы на ненависть и на возмездие, а никогда – на помощь и милость к нам. Человек убог, добряком ныне пренебрегают, сердца злы. Справедливости нет, так как Земля – приют злодеев. Злодей поражает Землю, и нет этому конца. Если боги всемогущи, всезнающи, справедливы, всеблаги, то чем объяснить наличие зла?
-Ты и страх перед богами рушишь, и умаляешь благоговение перед ними.
-За что боги карают меня? За что преследуют? Я ни в чём не согрешил ни перед богами, ни перед людьми. Зла я не делал. Но сделал много добра: спасал страдальцев и был отцом для вдов и сирот, сокрушал беззаконному челюсти и из зубов его исторгал добычу, не прельщался чужими жёнами и не обижал слабого и беззащитного, не радовался своему  богатству и не злорадствовал несчастию и гибели –врага, не поклонялся ни солнцу, ни луне, ни звёздам, верил только богам, соблюдал заповеди, не уклонялся от подачи милостыни. Боги жестоки ко мне. Они выискивают грех во мне, хоть по неведению, хоть скрытый, но ведь знают: я невиновен. Везде одно и то же: боги губят и непорочного, и виновного, в городах люди стонут и души убиваемых вопиют; бича Божьего нет на злодеев, ибо в день бедствия его щадят и в день гнева отводят в сторону; люди невиновные бедствуют; униженные земли, сироты и вдовы, притесняются нечестивцами, а праведники отдаются на посмешище. Нечист и расленен человек, беззаконие пьющий, как воду.
-Блажен человек, - сказал плазма, - которого вразумляет Бог, и наказания Шаддая не отвергай. Человек рождён для страданий, как искры – чтобы улететь ввысь. Поэтому ты должен смотреть на своё страдание как на заслуженное, вполне необходимое, абсолютно справедливое наказание и принимать за дар, с благодарностью и ликованием. Яхве неукоснительно воздаст каждому по делам его. Бог всемогущ, Он сотворил мир и мудро управляет. Он, безусловно, всегда справедлив и всегда прав. Неужели Он извращает суд? И Шаддай разве искривляет правду? Он награждает праведников, поставляет униженных на высоту, и опечаленные обретают спасение. Он не даёт погибнуть невинному, спасет его от налогового инспектора и от руки хулигана в автобусе. Бог видит и прихватизацию и карает за неё, хотя не сразу, не всегда и не всех. Веселье крутых и вдрызг ореформленных кратковременно, рейтинги, котеджи и прочие гримасы чёрного рынка нечестивых исчезнут. Криминальный элемент рано скончается, а если даже проживёт свои дни и намутит на долгие века, то его выкормыши пострадают, которые будут заискивать у нищих насчёт клубнички. И память о крутых исчезнет с лица земли. Кое-где у нас порой страдают тонны и как будто невинных. Но кто может считать себя совершенно чистым перед Яхве, когда даже луна и та не светла, и звёзды не безгрешны в  Его глазах? Если Бог и слугам не доверяет и в ангелах находит пороки, то кто совершенен перед Ним? Зло велико в тебе, и нет конца беззакониям твоим. Ты с отоплением беспричинно не расплатился и одежды последние с Газпрома снимал, когда наращивал задолжность свою за газ, воду, электрический свет, воздух, солнечный свет, лунный обогреватель, весну, зиму, лето, осень, снег и дожди. Ты рэкетменов отсылал ни с чем и руки гаишников ослаблял. За то и послано тебе наказание: болезнь твоя, проказа, и нищета. Более того, наказание твоё ещё мягкое. В принципе, где был ты, когда Яхве полагал основания Земли, закрыл море воротами и запустил эволюцию в качестве прибавочной стоимости? Знаешь ли ты уставы неба и прочих какраульных служб? Ты ли дал гриву коню, быстрые ноги гепарду и «Мою борьбу» товарищу Гитлеру? Можешь ли заставить дикого таракана служить дворецким и посмеешь ли забавляться с водяным чудовищем – Государственной думой? Как смеешь ты, который так мало знаешь и так мало можешь, обсуждать рейтинг Яхве? Потому руки свои клади на уста свои. И не говори то, что не понимаешь, о вещах непостижимых для себя. И тебе боги воздадут вдвое: если раньше было у тебя семь тысяч долга, то теперь четырнадцать. Они пошлют тебе других соседей и других соседок. И проживёшь ещё много лет до глубокого маразма и умрёшь сытый днями.
-Всякий, делающий зло, с хорошим будущим пред очами Яхве, и к таким Он благоволит. Эпикур говорил: Бог или хочет устранить зло и не может, или может, но не хочет, или не может и не хочет, или хочет и может. Если Он хочет и не может – Он бессилен. Какой это Бог? Если может, но не хочет – Он зол. Значит, у нас злой Бог? Но тогда Он – дьявол. Если не может и не хочет – Он бессилен и зол, а, значит, совсем не Бог. Если хочет и может, откуда тогда зло и почему оно не прекращается? Почему Он не устраняет его?
-Я не знаю, - сказала плазма.
-Выход из беспросветной земной жизни – смерть.
-Вероятно, ты прав.
-Вероятно.
-Ладно. Ты достигнешь Запада, тело твоё предадут земле, и я сойду к тебе.
-соверши надо мной обряд погребения, ибо не к кому больше обратиться, а потом только следуй за мной в загробный мир.
Плазма вошла в человека, и он снова лёг, чтобы корчиться, точно анашист при ломке.
-Добей меня, - говорил он, ползая в моих ногах.
Я брезгливо отвернулся. Вид умирающего язвил мне сознание. Белые, точно обваренные глаза разочарованного в жизни шатались передо мной, как взятые из фантасмагории Пикассо. И лицо умирающего дрожало в судорогах, метало, серело в бешенстве, покрывалось бледностью от распирающей боли, сжималось от безысходности, надувалось обесиленно. Неуловимая игра боли и отвращения, гремучая смесь отчаяния и зверской ненависти, буквально, давили на меня, как библейские выдумки на новокрещённого.
-Добей, брат, - просил умирающий, протягивая руки, поражённые трясучкой и политые слезами вперемешку с лихорадочным потом. – Я хочу смерти. И я  её получу.
Он дёргал меня за брючину, едва не сбивая с устойчивого равновесия. Бился головой об мои ботинки, точно волна о песок.
Усталость и слепое нетерпение покончить с нытьём умирающего толкали руку мою к пистолету, однако я не представлял, как это – добивать.
Сатана потирал в брезгливом недоумении ладони, морщился. Холодно смотрел перед собой. Продумывал малоудачный этап, от которого был не тот результат, какой предполагался.
-Дай хотя бы ему пистолет, - сказал сатана.
-Нет, - сказал я.
-Дай, брат, - умолял умирающий. – Дай то, с помощью чего я займусь проникновением в мир сверхчувственного, чтобы пройти путь созерцания Бога.
Я не двигался.
-Мышление, - сказал отчего-то твёрдо поставленным голосом как бы умирающий, - связывание и разъединение имён, ибо мышление – исчисление имён.
По-видимому, у него начался бред по Гоббсу.
-Ничего не существует, - говорил умирающий. – Если бы что-либо существовало, то оно было бы непознаваемо. Если бы даже что-нибудь существовало и было познаваемо, то знание о нём нельзя было бы сообщить другим… И ты, Горгий из Леонтин, состоишь из тех же однородных компонентов, как и гомогенный логический закон: Если из отрицания какого-либо высказывания следует противоречие, то имеет место двойное отрицание исходного высказывания». Понимаешь, Киреев, оно само.
-Понимаю, - ответствовал сатана. – Но ведь это, Самар, - голословное суждение.
-Голосом, - заметил умирающий, - человек передаёт другим свои ощущения, восприятие, представления, мысли.
-Ты повторяешь Гольбаха.
-А что Гольбах? Единственный источник знания – ощущения.
-Не только.
-Что же ещё?
-Познание есть отражение материального мира в голове человека.
-Однако он не даст.
-Значит?
-Самим пора открывать мастерскую.
Умирающий приподнялся. Хохотнул. Сатана щёлкнул пальцами – мы посыпались в пропасть, как сосульки к асфальту.
Верагуа держал меня за руку. Свободное падение тянулось больше часа. Кромешная тьма и вакуумная пустота леденили сознание, хотя окрест разливалась сухая теплынь. Потом обдало жаром. Послышался скрежет.
-Что это? – спросил я дрогнувшим голосом.
-Вероятно, гонцы преисподней, - сказал Верагуа и сжал мне руку.
-Гонцы?
-Да.
-Мы спускаемся в ад?
-Очевидно.
Скрежет, куда подмешивались корябающие звуки, уплотнялся и становился громче. Далеко внизу и где-то по бокам доносился громоподобный стон. Что-то с грохотом пролетело перед глазами. За спиной висело чьё-то студёное дыхание. Хлопот громадных крыльев настырно шёл сверху. Кто-то вскрикнул так, точно наступил на гвоздь. Вынырнул и сгинул чей-то хриплый, будто шатающийся хохот. Мелькнула и канула ведьма на помеле. Взорвалась молния, и бросилась в глаза морда парящего навстречу вампира. Дрожь просыпалсь по спине моей. Я едва не загнулся от проступившего ужаса. Сознание во мне тряслось, как при белой горячке.
-Верагуа, - прошептал я.
-Да?
-Я скоро лопну со страху.
-Молись.
-У меня все молитвы из башки вывалились.
-Ничего. Я помолюсь за нас.
Он что-то забубнил, забормотал.
Кто-то шлёпнул меня острым копытом по голове. В ней зазвенело. Место удара заныло, как больной зуб. Когти полоснулись по лицу моему, и под снятыми лоскутками кожи зашипело. Чей-то хвост хлестнул по глазам. Они чуть не выпрыгнули с орбиты от неожиданности, от мгновенной рези, тем более, что горький пот застилал их. Я услышал голос в себе, точно сам же и говорил, но как-то по-чужому и непонятно самому:
-В процессе мышления, как говорил товарищ Ленин, возможен отлёт фантазии человека от материального мира. Сознание, как утверждали Маркс да Энгельс, может действительно вообразить себе, что оно нечто иное, чем осознание существующей практики, что оно может действительно представлять себе что-нибудь, не представляя себе чего-нибудь действительного, - с этого момента сознание в состоянии эмансипироваться от мира и перейти к образованию «чистой» теории, теологии, философии, морали и так далее.
Я не мог заглушить этот голос, выдавить его, а он вплетал мне сознание новые цитаты, точно готовил к диспуту:
-что ты знаешь о влечениях и что в связи с влечениями? Мир – это ведь опрокинутая война. Ибо как указывал Аристотель: « В Дельфах одно сватовство послужило причиной ссоры, а это повело впоследствии к внутренним неурядицам. Жених по дороге к невесте увидел неблагоприятное для себя предзнаменование и отказался от брака…» Правильно?
-Не знаю, - машинально проговорил я.
-А ведь жених – это ваш пресловутый Христос. Вы-то по вере Его ждать обязаны, как невеста жениха в брачную ночь. Так что будет, если Христос откажется от брака с вами, потому как на крест вы Его возвели? Смерть на кресте – хорошее предзнаменование?
-Не слишком.
-Вот и я о том самом. Споём из Аристотеля. «Тогда оскорблённые родственники невесты в то время, когда жених приносил жертву, подбросили ему некоторые предметы, принадлежавшие святыне, и затем убили как святотатца».
-Ну и что? При чём тут Аристотель?
-Но ведь это мы – родственники невесты.
-Чьи родственники?
-Невесты, то есть ваши.
-Как наши?
-Просто. Вы – невесты Христовы. Так из показаний Библии следует.
-Хорошо. А что вы за родственники наши?
-Мы – мёртвые. Имели мы на Земле родственников?
-Имели, наверно.
-Вот мы и хотим убить Его.
-Христа?
-Конечно.
-За что?
-За то, что отказался от брака с вами, то есть за то, что не открывает врата рая для вас.
-Разве рай не после смерти полагается?
-По-всякому.
-Как по-всякому?
-Спокойно. Захотел бы, так у вас давно коммунизм был бы. Но – не хочет. Отказывается от брака с вами. Пренебрегает.
-А как вы Его убьёте?
-Совершенно просто. Перетаскаем вас к себе по вашему желанию.
-И что?
-С кем же Он на небесах останется?
-Как вы нас к себе перетаскаете?
-Суицид. Вы сознательно и абсолютно добровольно должны уйти из мира живых.
Голос умолк. Я переваривал услышаное. Глупейшей глупости я ещё не встречал. Самоубийство – добровольное возвращение дара жизни. Жизнь, конечно, адски трудна. Но за самоубийством ад будет обязательно. Исходя из каких предпосылок можно променять временный ад на вечный? Самоубийство – это та евклидова точка, которая не имеет ни смысла, ни оправдания. В природе нет такой точки, которая бы не имела ни частей, ни величины. Для научных целей это понятие требуется, ибо упрощает и облегчает решение задач. Образование подобных понятий достигается посредством предельного абстрагирования от свойств реальных предметов.
Почему же в жизни подобное как бы абстрагирование в виде самоубийства обретаетконкретное значение? Это же выверт здравого смысла. Закон усыпительности разума, ибо при любом раскладе, жизнь – лучшее, что у нас имеется. Создание отталкивающего понимания жизни – это и есть, по-моему, задача дьявола. А жизнь надо хранить, лелеять. Без сомнения, где-то она абсурдна, несносна для уразумения, с неусыхающим налётом горечи. Жить страшно, ибо нет надежды на улучшение. А что взамен? Компенсация какая? С точки зрения процеса эволюции, сгнить и стать удобрением всегда успеется. Это не требует спешки. Трупные черви – это не те существа, с которыми следует торопиться с завязкою знакомства. Никакие философы и прочие мудролюбы не докажут бесполезность жизни. Ценность жизни нами ещё не осознана либо осознана не до конца. В любой точке полёта жизнь можно остановить насильно. Инструментов предостаточно. Однако желание смерти – желание, близкое к абсурду. Оно – противоестественно. Укоризна живой материи. Технологическое освоение земного пространства отодвигает к заднему плану самоценность и самодостаточность жизни. А ведь, по Аристотелю, не технология, а именно душа есть энтелехия, то есть целеустремлённость, целенаправленность как движущая сила, активное начало, которое делает из возможности действительность. Говоря не языком словаря инностранных слов, душа – это осуществление цели, которую имеет тело. Душа придаёт смысл и цель жизни.
Вот где завязка самоубийства как средства самоустранения из потока живой материи. Цель держит человека, привязывает его к процессу жизнеутверждения. Нельзя потому обесцеливать жизнь человеческую, вытаптывать душу, как чужое поле. Верит человек в собственную необходимость, пусть. Ибо одна история разберётся, кто из нас был зерном, а кто – сорной полевой травой, растущей среди хлебных злаков.
Падение закончилось. Я больно ударился о жёсткую почву, не понимая, как не расшибся насмерть.
Сознание гудело во мне, как растревоженный улей. Такое ощущение, будто кто-то извне проник в голову и раскочегарил процесс мышления, ибо, даже приземлившись, стоял я на одном месте и усиленно думал.
В принципе, наукой в новомодном смысле слова оказывается деятельность по получению новых знаний, а знания – это простое постижение истины. Если перевести науку в плоскость практических задач, поставить смысл и право на её существование в зависимости от конкретно-немедленой отдачи, тогда наука перестаёт быть наукой в строгом смысле слова и эмигрирует в страну прикладных дисциплин.
«Стоп, - говорил я себе, - о чём ты думаешь? На черта тебе этот неконтролируемый поток подспудного сознания?»
Я обхватил голову, предварительно освободившись от руки Верагуа. Патрон вздрогнул, дико оглядел меня. Его глаза созерцали моё лицо с оттенком ошарашенного недоумения.
-Что с вами? – спросил я.
Он смутился. Взгляд его помутнел.
-Зачем я здесь? – спросил у меня Верагуа. – Почему не в Испании?
-Где?
-Где угодно: в Каталонии, в Андалусии, Валенсии, район Сагуто.
Его разгорячённые волосы напоминали взрыв на макаронной фабрике. Да, если интеллект – оружие, то сыграно точно: самострел. Я потряс Верагуа за плечи, дабы очухался. Встряска помогла. Верагуа отошёл от галлюцинаций.
Сатана, усмехаясь, смотрел на нас. Его сотоварищи потерянно озирались, точно овцы в новом загоне.
-Вот мы и дома, - сказал сатана.
Вспыхнул бледный, худосочный свет. Перед нами расстилалась и катилась в даль чёрная, точно обугленная, степь. Зелёные тучи, как клубки водорослей в затоне, висели над нами. Шершавая багровая луна стояла промеж них бельмом в глазу. Остовы пирамидальных тополей виднелись у линии горизонта. Где-то двигалась река, ибо ветер дышал прохладой и влажностью. Но не слышно никого из надкласса насекомых, не видно птиц, не дают о себе знать ни земноводные, ни пресмыкающиеся, ни млекопитающие. Мир животных точно вымер либо уткнулся в анабиоз, как в нору.
Сатана окидывал настороженными глазами окрестности, будто приглядывал и выгадывал некие ориентиры, знакомые понаслышке. Казалось, он и воздух готов и хотел бы ощупать, когда бы удалось вычислить верное место, попасть в него, точно в яблочко.
Раздался зудящий свист. Все (и даже сатана) вздрогнули.
Из-под земли выпирал высотный дом. Бледно-зелёная его штукатурка, словно чешуя, мутно отсвечивала в бирюзовом воздухе. Громадный чёрно-зелёно-жёлтый флаг, будто флюгер, стоял на металлической крыше.
-Пятнадцать килограмм золота, - сказал сатана, холодно отсматривая чужое полотнище.
-Где? – вырвалось у меня.
-На флаге, - сказал сатана. – Золотое шитьё.
Дом выдавился во всю величину. Я насчитал сто этажей. Не менее километра в длину, триста метров в высоту и метров шестьдесят в ширину – параметры впечатляющие. Единственные ворота (не двери) были позолоченные.
-Чистое золото, - сказал сатана.
-Не пластиковое? – удивился я.
-Природное, - ответил сатана и приблизился к ним.
Массивные створы, скорее для въезда многотонных грузовиков, чем для прохода спутников средней комплекции, виделись неодолимыми. На воротах высветились буквы: четыре, похожие на иероглифы. Один знак я узнал: знак конъюкции в математической логике по книге Д. Гильберта. Знак «&», означающий союз «и». Четыре буквы и знак конъюкции озадачили меня и Верагуа, однако сатана уверенно сказал:
-Изограмма.
-что? – спросил Верагуа.
-Вид письма.
-Идеограмма?
-Нет. Идеограмма обозначает понятие, а здесь не китайские иероглифы, которых около 60 тысач. Изограмма читается в зависимости от конъектуры.
-Конъюктуры? – догадливо поправил я неправильное слово.
-Отнюдь. Конхектура – это предположение, догадка.
-И ещё, - глубокомысленно добавил Верагуа, - исправление или восстановление испорченного текста либо расшифровка текста, не поддающегося прочтению.
-Сойдёт и такое определение, - сказал сатана.
-Что написано? – полюбопытствовал Верагуа.
-В данном случае, понять можно так: «Вход и выход только свободному».
-Значит, кому? – спросил Верагуа.
-Вам.
-Мне?
-Не только, но и…
-Моему сотруднику?
-Точно угадано.
-Разве мы свободны?
-Как там у Аристотеля, помните?
-Что именно?
-Определение несвободного.
-Не особенно.
-Мозги слабые?
-Нормальные.
-Так в чём препона? – усмехнулся сатана.
-В вопросе о свободе воли Стагирит, то есть Аристотель, следует традиционному для древних представлению о том, что несвободным является существо, находящееся под властью насилия и неведения.
-Мыслишь в нужную сторону, обезьяна. У нас нет свободы воли, поэтому мы привели вас. Всякое действие человека – свободно, произвольно и добровольно. Только вы и можете открыть мастерскую дьявола. Мы выше вас по возможностям, вы – по ответственности.
-Вы – это кто?
-Поворошим прошлое из любопытства.
-Насколько я могу вам верить?
-Иногда правда – необходимость. Я и спродручные мои угодили в такую необходимость и не в состоянии лгать, ибо помощь ваша нужна. Начнём с того, что я – не сатана и не дьявол. Я – низшее создание демонических сил. В своё время хотел покончить с локальной, а, позже, и глобальной преступностью. Вы же так, что я и друзья мои обратились за помощью к тёмным силам Космоса. Последнее это дело – вызывать их. Не советую никому. Категорически не рекомендую. Был я обычным питерским студентом. Любил девушку. Представился случай – захотелось в её глазах огероиться. Показать себя героем супербоевика вживую по-русски. Начало вам известно, ибо я позаботился о том, чтобы рассказать о делах наших твоими устами, старик, если помнишь, но помешали.
-Кто помешал? – спросил Верагуа.
-Железный Характер.
-По какой причине?
-Чтобы не дать состояться союзу между вашим розыскным агентством и нами.
-Понятно, - хмыкнул Верагуа.
-В некотором месте нас прервали. Ты помнишь это место, старик?
-Нет.
-А твой сотрудник?
-Я помню, - сказал я.
-Киреев – это я. Самара вы уже видели, а Локоть и Магомадов заперты в мастерской дьявола. Поэтому я и Самар здесь.
Верагуа раздумчиво смотрел на ворота.
-Ты не веришь, старик?
-Не могу. Вы столько дали противоречий в показаниях, что я совершенно сбит и боюсь поверить кому-то из вас.
-А если я дорасскажу?
-Что поменяется?
-Да ведь мои показания Железный Характер декодировал, отсюда – разноголосица. Мы так и не смогли пробиться к вам с чистой информацией, не заражённой домыслами. Все наши успехи он обратил на себя, а провальные операции нам инкриминировал. Вы же видели. Он – страшный шитник. С портретом ловко он вас опрокинул? Раскачал интерес и оставил у разбитого корыта. Так и с нами обошёлся. Имея в виду цепкую память вашего Бахмурова, напихал свору происшествий, нити которых без нашей подачи вы не найдёте.
-Насколько тебе можно верить? – настырно повторил Верагуа ранний вопрос.
-Я говорил об этом, - отмахнулся Киреев. – Стоит ли возвращаться?
-Мера доверия, - хмуро и неотлипчиво заметил Верагуа, - зависит от степени предъявленных доказательств.
-Какие вас устроят доказательства? – опешил Киреев, а его свита придавленно помалкивала и непонимающе пожирала глазами малоуступчивого старика, который упёрся на своём, не взирая на лица, точно клин, вышибаемый подобным же клином.
-Веские, - сказал Верагуа, - то есть такие, какие смогут убедить меня в вашей готовности к честному и равнооткрытому сотрудничеству.
Киреев почесал пальцем за ухом, изображая всем лицом неугомонное отчаяние.
-От вас требуется, - сказал Киреев обидчиво, - только открыть ворота. Не слишком ли велика плата за некоторую услугу?
-Решать тебе, - сказал Верагуа.
-Если ты – Киреев, - поторопился я вмешаться, досадуя на то, что стена недоверия намертво собирается разогнать нас по разным берегам, - прочитай стихи. Ты их ещё пишешь?
Он усмехнулся. Вопросительно глянул на Верагуа, будто испрашивая соответственной разрешительной резолюции. Старик выжидал, не давая абсолютного согласия, но и не ставя полный запрет, как шлагбаум.
Киреев выстоял определённую паузу. Лицо его приобрело налёт полурастерянной задумчивости, в глазах просквозил оттенок улётного отстранения от нас и наших непрогибаемых проблем, и даже голос точно дистанцировался, выделился из нашего круга, как выделяется из города подвергнутый остракизму. В холодном, неуловимо запредельном голосе этого человека слышалось всё: и колючая боль, и едкая обида, и опрокинутая надежда, и металл безысходности, и раздавленная беспомощность, и ледяная гордость, и сумрачное недоумение, и остуженная реальность, и ватное осознание непоправимого, и неотвязное ожидание чего-то худшего. Катарсис – вот как бы я определил метод (не манеру) исполнения. И даже не катарсис, а, скорее, автокатарсис, то не очищение, но самоочищение. Он точно уходил и освобождался от груза опрокинутости, попутно прищипывая струны зрительских симпатий. Я, буквально, разрядил все эмоции, сопереживая, как сиамский близнец этого декламатора. Сердце моё щемилось от непрошенной жалости, поэтому я и не знаю, как запомнил стихотворение слово в слово:
                1
                Расколот костёр на огонь и на дым,
                И путь то длинней, то короче.
                Тропинка несётся по краю беды,
                Разлуку пророчит, пророчит.
                2
                Расколото небо на ночь и на день,
                И звёзды то вспыхнут, то гаснут.
                Иду за тобой безоглядно, как тень,
                Напрасно и снова напрасно.
                3
                Расколота память на смерть и на жизнь,
                И бездна то дальше, то ближе.
                В зените успеха срываюсь я вниз,
                И эхо мне раны оближет.
                4
                Расколоты сны на мираж и на боль,
                И время то лечит, то гложет.
                И разум клянёт, отторгая любовь,
                Но сердце – отторгнутьне может.
Он усмехнулся. Расколотые стихи его ещё висели в воздухе, потому как было такое ощущение, что они оборваны насильно и наскоро.
Усмешка теперь не шла Кирееву. Конечно, его холённо-красивое лицо казалось и родным, и тёплым, но она, будто кувалда, смело выражаясь, словно делала его вогнутым. Всё-таки улыбка, пусть и усечённая насмешкой или недоверием, срывает с лица выражение закрытости  и недоступности. Она, как поступок, не только внешний акт, но и  внутренняя душевная позиция. Голливудские, показательные улыбки – это как мелькающая реклама дантиста: хорошие, ровные, крупные по-лошадиному зубы и оглуплённое выражение на лице, довесок к товару.
-Ещё или убеждает? – поинтересовался Киреев, по-прежнему совершая ртом насмешливое выражение, точно настаивая на усмешке.
-В стихах я не разбираюсь, - признался Верагуа, - но мне кажется, что ты кого-то пародируешь. Может быть, себя.
-Так что убедит вас обоих? – спросил Киреев.
-Положенный нож, - сказал Верагуа.
Киреев дрогнул. Попятился. В расширенных глазах его расплылась абсолютная растерянность.
-Вы знаете? – спросил он на выдохе.
-О ноже?
-О нём.
-Слышал.
-А лучше бы вам и не слышать о таком ноже, - сказал Киреев.
-Ты видел его? – спросил Верагуа.
-С него всё и началось.
Киреев взрыхлил волосы. Промассажировал виски пальцами. Улыбнулся как-то оборванно и тускло.
-В общем, - сказал он отрешённо и с выражением пловца, цепляющегося за соломинку, - я помогу вам разобраться с клубком проишествий, а вы – открыть эти чёртовы ворота.
-Вы уже помогали, - напомнил Верагуа.
Киреев озлобленно щурился.
-вы намекаете на вечников? – спросил он угрюмо.
-Да.
-Конечно, - сказал Киреев, - недоверие имеет место и должно иметь его. Но всему есть предел и есть норма. Происшествия наслаиваются одно на другое не только по нашей вине,  по нашим наводкам.
Верагуа скорчил кислую усмешку, точно собирался разгрызть лимон.
-На самом деле, - продолжал Киреев, - мы тоже жертвы обстоятельств. Как все вы помните, рассказ о нас оборвался там, где я выбежал к  автобусной остановке и затесался в толпе.
Он приостановился, глянул на ворота.
-Каждый из нас, - проговорил он глухо и точно деревянным, негнущимся голосом, - несёт в себе груз несделаного, непонятого, неувиденного. Я сидел на остановке и думал о том, что с Лолитой, с её матерью и с Васей. Меня не преследовали, но возврата к больнице не было: там находился спецназ. И у общаги, да и в ней самой, меня поджидали. Это я понял сразу, как попытался пробраться к себе. Шероховатое беспокойство роилось в моей груди, когда я увидел, что все подступы к общежитию держат на контроле братки Лютого и Дельфина. Они то ли стали союзниками, то ли ещё как-то сдружились. У меня имелся автомат, но что он один против полусотни криминально настроеных молодчиком со стволами? «В самом покое заложено беспокойство», - говаривал великий кормчий и выходил прав, потому что так оно и было. Я сидел на остановке и думал обо всём, об этом. Так получилось, что в тот день я точно выломился из привычного быта, и обратно это уже не приклеивалось. Точнее, это напоминало цугцванг: позицию в шахматной партии, когда нет ходов к выигрышу, а те, что есть, ведут к проигрышу. Мёртвое положение, одним словом. Как-то так оказалось, что, кроме Васи, Абдул-Хамида, Самара, друзей у меня не было. Умер Игорь Святославович Бургункер-Бенимович, так что, в принципе, никаких уже укрытий не намечалось. На пустой желудок, на пустые же карманы особенно туго размышляется. Военный задор улетучивается, горячка спадает, и ты остаёшься голова к голове с материальной прозой. Канечно, Лолита меня влекла и тянула, как стригунка на аркане. Я готов был тогда, как и сейчас, отдать мир за её улыбку. Но обух лбстоятельств плетью желания не перебить. До ночи я так и оставался на чёртовой той остановке. Как стемнело, я прокрался к больнице. Спецназ произвёл зачистку и ушёл. В палатах я не увидел ни Лолиты, но матери её, ни Васи, а больные не знали, где те, кто мне нужен, и куда они подевались. Бургункера снесли в морг. Я решил спуститься туда, чтобы попрощаться с дорогим человеком. В морге я увидел знакомое тело. Санитар позволил побыть рядом с Игорем Святославовичем. Где-то в три пополуночи я услышал грохот и обомлел, потому что стол, на котором покоился Бургункер, вдавливался в цементный пол. Я ухватился за край стола. Меня утянуло далеко под землю. Ошарашеный непонятным спусканием я не сразу определил, куда угодил. Громадное кладбище расстилалось передо мною. Десятки, сотни обгорелых трупов вышагивали по нему, точно по питерскому парку Победы. Давно мёртвые с лихорадочным нетерпением поджидали свежеумерших. В центре кладбища, как трибуна на площади, был –кирпичный завод. В него заводили только что умерших, а выходили они обугленные, обгорелые, точно испечённые в золе. Меня из мёртвых никто не замечал. Я был точно контужен.
-Нож! – завопил кто-то из мёртвых. – Принесите нож!
Толпа мёртвых расступилась. Из неё выдавился высоченный, смуглый монгол с раскосыми глазами. Одет он был по-монгольски: треух, халат, мягкие сапоги, кривая сабля.
-Темир-мурза! – кричали в толпе. – Покажи силу положенного ножа.
Из воздуха неожиданно образовались Лолита, её мать, Вася, Абдул-Хамид и Самар. Их поставили на колени перед монголом. А я точно окаменел и не мог двинуться.
-Со мной хотели тягаться? – зашипел монгол. – От меня бегать? Мой сокровенный алмаз прятать и воровать?
Я только смотрел и слушал. Возле монгола суетливо хихикали Дельфин и Лютый. Мать Лолиты монгол ухватил за волосы и наступил ей на спину.
-Почему алмаз украла? – возопил он во всю глотку.
-У меня клептомания: я не могу не воровать.
-Ты знаешь, что это за алмаз?
-Нет.
-Око Вселенной. В него я смотрю и вижу всё.
-Простите, я не знала.
-Простить? Железный Характер не прощает. Отправляйтесь в преисподнюю.
Он ударил саблей по месту, где стояли Лолита, мать её и мои друзья. В долю секунды они все сгинули. Монгол подошёл ко мне.
-Стоишь и смотришь? – прошипел он.
Я не мог шевельнуться и в бешенстве заскрипел зубами.
-Ты никогда не увидишь их, если…
Он сделал паузу. Мигнул, и с меня сошло оцепенение. Я кинулся к монголу, схватил его за шею, но на меня навалились, отодрали от него. А он хитро смотрел на меня.
-Если что? – спросил я хрипло.
-Если не построишь для меня город мёртвых в своём Таразе. Пять лет – вот и весь срок для тебя.
-Кладбище построить?
-Дурак! Зачем мне кладбище? Такой же город, как под Ленинградом.
-Под землёй?
-Конечно.
-А где я деньги возьму на строительство?
-Спроси у друга своего.
-У какого друга?
-Узнаешь.
Меня подхватили двое в чёрном, выросшие из-под земли точно, и потянули по туннелю наверх. Очнулся я всё на той же остановке автобуса. По-прежнему в моих руках был автомат. Я не понимал, что случилось: сон, явь, видение в бреду. Ходил ли я в морг? Проваливался ли с Бургункером к подземному кладбищу?
Ворох вопросов ворочался в голове, как ворочается в берлоге медведь, разбуженный голодом. Они раскачивали сознание, как воды Мирового океана раскачивают Землю. Ближе к утру я отошёл от шока и мог идти. Прежде всего направился к общежитию, чтобы узнать, не приснилось ли мне всё то, что видел далеко под землёй.
У общежития бойцов Лютого и Дельфина не было. Я пробрался в свою комнату: пусто. Значит, правда? Значит, на самом деле они: Лолита, её мать, друзья – в плену? Открытие опрокидывающее.
Фотография Лолиты лежала на тумбочке. Потускневшая, но всё так же красивая и родная. Взгляд Лолиты несколько притушился, но ещё ошпаривал внутренней подсветкой.
Отчаяние выедало меня. Прожигало сознание, будто паяльной лампой. Я ходил на занятия, записывал лекции. В институте была предсессионная горячка, но меня это не занимало, не трогало. Да и погода, по закону подлости, выпала снулая: тяжёлые тёмные тучи зависали над Невой, сам город словно был неживым, и хотелось спать. Я бродил по набережной, заглядывал в парк Победы, где на костях блокадников громоздились киоски для мелкооптовой торговоли, как громоздятся по бокам и на спине желтоногой сумчатой мыши десять её детёнышей.
Не дай Бог иметь такую любовь даже врагу! Она обессиливает, сушит и тяжелит сердце. И нет настроения, и не имеешь охоты кого-то видеть, с кем-то общаться, когда не можешь встретиться с той, к которой бегут все помыслы твои и устремления. Света невзвидишь, одним словом.
Недели две в таком вот аховом положении я бодовал. Исчезновение четырёх студентов не особенно волоновало деканат. Участковый инспектор обещал подсобить в поисках, но и только: путного ничего не сделал. Я обратился в ближайшее отделение милиции, однако заявление от меня не приняли, потому как подавать его должны ближайшие родственники. Попутно было замечено, что у милиции по горло и своих забот и каждое дело принимать к производству – дураков нет.
Я поспрашивал подружек насчёт Лолиты. Те посмеивались, пожимали плечами, намекая на то, что, дескать, выскочила замуж и не до института: начался медовый месяц.
Так я осознал, что с проблемами и поисками остался один на один, как глас вопиющего в пустыне.
Изо дня в день садился на ту же самую остановку, обглядывал прохожих, гадая, кто из них может оказаться тем другом, от которого будут получены инструкции по строительству города мёртвых. Однажды я пошёл и в морг, полагая опять провалиться с телом Бургункера, но о таком мертвеце никто там не знал уже.
Ждать и быть кому-то обязанным – вот две каверзы, которые могут согнать любого с насиженного равновесия.
Я не мог ждать, потому как не представлял, что происходит с Лолитой. Жива ли? В полном здравии? И отказывался думать о том, что над ней, как над простой девкой, надругаются. Тысячи городов для мёртвых по всему миру я бы построил в те окаянные дни. Чужое горе сердце не ранит, своё – до костей изводит. Ночью не то, что сон не шёл, а я боялся закрывать глаза, потому что всякая нечисть в явь заползала. Поневоле поверишь в триллер и прочую мистику. Я слышал в себе голоса и видел перед собой открытую бездну: громадный чёрный пробел, где ютятся, как сакли в подбрюшье скал, котлы с грешниками. Я смотрел на них, будто на рыб и прочих животных в океанариуме. Сотни, десятки сотен облепленных ужасом рыл пялились на меня. Грешники ныряли в кипящую смолу и выдёргивали к обзору обваренные глаза, отбитую долгой термообработкой кожу на голых скулах и что-то говорили отваливающимися серыми губами. Я отшатывался от вида наказуемых, открывал глаза, включал торопливый свет и не понимал увиденного. К утру я забывался сном.
Однажды, когда я был один в комнате и смотрел на фотографию Лолиты, кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Передо мной стоял молодой усатый казах.
-Класс млекопитающие, или Звери; подкласс Настоящие звери; инфрокласс Высшие звери; отряд Приматы; подотряд Обезьяны, или Высшие приматы; надсемейство Человекоподобные приматы; семейство Люди; особь Киреев Олег?
-Что?
-Киреев – это ты?
-Я.
-Значит, попадание правильное.
Он уселся на кровать Васи, положил ноги на его подушку.
-Говорят, ты деньги ждёшь? – поинтересовался пришелец.
-Деньги? Какие?
-Большие и очень нужные.
-Ты из банка?
-Ошибка в определении. Я не принёс деньги, а принёс способ их добывания. Вернее, орудие.
Он вынул нож и кинул мне на кровать.
-Ставка – сто баксов.
-За что? – спросил я.
-За доставку.
-Чего?
-Людей.
-Куда? На кладбище?
-Хуже.
-А что может быть хуже?
-Преисподняя.
-Я должен отправлять людей в преисподнюю?
-Догадливый. Должен и обязан, ибо какой другой способ заработка даст тебе подобные дивиденды? Отправляешь одну особь, получаешь сто баксов. Путём калькуляции можно определить, сколько потребуется таких особей.
-Преисподняя и ад – одно и то же?
-Идентичны.
-Получается, я должен покупать души для ада?
-Устарелая методика. Принцип дифференцированного подхода ныне не в ногу с модой. В современном понимании, коллективная безответственность лучше. Скопом вы быстрее дойдёте.
-До преисподней?
-Разумеется.
-Но как?
-Элементарно. Берёшь орудие, называемое положенный нож, всаживаешь его остриём во что угодно, и особь семейства люди в радиусе от метра и до десяти оказывается в преисподней.
-Так просто?
-А чего усложнять?
-Но ведь человек сам вроде выбирать должен.
-Глупости.
-Почему глупости?
-Так получается.
-Но по всем религиям…
-Религия – опиум. Разве это уже не доказано?
-Ты кто?
-Дитя природы, - напомнил он фразу Бургункеа, когда тот увидел кавказца, ползущего к окну палаты, где находилась Наташья.
-Ты – тот кавказец? – нахмурился я, ибо припомнил, как он вывел и подставил меня прямо под автоматы спецназа.
-Я – кто угодно, - сказал он, и калейдоскоп лиц и выражений мелькнул на его физиономии. – Тогда был кавказцем.
-А сегодня?
-Товарищ Каражанов, лидер областного отделения нелегальной партии «Честь и родина» и попутно майор комитета национальной безопасности. Ну, так что? Наладим сотрудничество?
-Сотрудничество?
-Конечно. Я же кадровый сотрудник. Золоой запас нации. Скромный. Честный. Мудрый. Твои меня ценили, уважали.
-Мои?
-Родители, я имею в виду. Я-то их старый друг.
-Ты – друг моих родителей?
-И твой спонсор. Ты разве за бесплатно доехал до Ленинграда?
-Отец деньги дал.
-Конечно, дал, если я ему принёс. Прокалькулируй пенсию отца плюс пенсию матери, а потом и скажи, как они могли тебя послать с юга Казахстана к западу России на учёбу? И почему именно –енинград, когда ты хотел в Москву? Помнишь, ВГИК или литературный имени Горького?
-Помню, отец посоветовал.
-О том и уговор с ним был.
-Уговор?
-Конечно.
-У кого?
-У меня с твоим отцом. Я и есть тот друг, у которого спросить надо и узнать.
Я отшатнулся.
-Более того, - продолжал незнакомец. – Именно я и посылал, и посылаю то Дельфина, то Лютого общежитие ваше трясти.
-Для чего?
-С любопытства. Дали тебе тут побегать, погеройствовать, а теперь – шабаш. Пора за работу.
-А если я не будут работать?
-А если я пришлю отрубленный пальчик Лолиты Мочалиной?
-Это шантаж?
-Стимул.
Он убрал ноги с тумбочки. Постучал по ней ладошкой. На тумбочке обнаружился телевизор. Новенький. Японский. Небольшой по размеру. Переносной. Из тех, что ставят на холодильник и смотрят на кухне, когда занимаются готовкой.
-Стимул, - хрипло повторил Каражанов, - и ещё раз стимул.
Я отодвинул нож.
-Не берёшь? – поинтересовался Каражанов.
-Нож или телевизор?
-Нож.
-Нет.
-А телевизор?
-Зачем он мне?
-Ты знаешь, какой это телевизор?
-И знать не хочу.
-А ты знаешь, откуда он?
-Из Японии?
-Нет.
-Подделка?
-Лучше.
-Что может быть лучше оригинала?
-Игрушка.
-Так он ещё и игрушка?
-Смотря, чья игрушка.
-Чья же?
-Дьявола.
-Игрушка дьявола?
-Именно.
-Откуда она у тебя?
-Из его мастерской.
-Мастерской дьявола?
-Именно.
-Чёрт!
-Там много таких игрушек.
-А что в ней?
-В игрушке дьявола?
-Да, в игрушке.
-Ну, во-первых, телевизор никогда не ломается.
-Есть гарантия?
-Абсолютная.
-На какой срок?
-До скончания века.
-До следующего года, что ли?
-Дурак! До конца времён.
-Хорошая гарантия. Что во-вторых?
-Телевизор не требует подключения к сети.
-Он на батарейках?
-Зачем? Батарейки ему не требуются.
-А на чём он работает?
-Ни на чём. Просто работает.
-Что ты мне сказки расказываешь? Может, он и без антенны обходится?
-Безо всего. Но не в этом главное.
-Есть и ещё что-то?
-Смотри, как он включается.
Он взял у меня свой положеный нож. У телевизора не было ни проводов, ни антенны. Каражанов рукояткой ножа ударил по экрану. Телевизор засветился. Передавали новости.
-Хочешь? – полюбопытствовал Каражанов, хитро указывая подбородком на экран, где миловидная дикторша с дотошно расширенными глазами читала ошарашенным голосом виртуальное, неправдоподобное сообщение.
-Чего?
-Эту кисочку.
-Хотеть и обладать – не всегда одно и то же.
-Смотря, как захотеть.
Он ткнул ножом в экран, лезвие вошло, и дикторша заморгала, отодвигаясь от направленного острия. Свет в студии погас. Режиссёр и оператор закричали, как будто увидели белую акулу, а дикторша вылезла из телевизора вся помятая и в состоянии глубокой потрёпанности.
-Мне отвернуться? – поинтересовался Каражанов.
Для чего? – спросил я, доглядывая, как девушка озирается, словно мышь, угодившая в клетку с коброй.
-Для совести, - ответил Каражанов.
-Какой совести?
-А такой! Не в моём же присутствии ты собираешься спариться с этой половозрелой самкой?
Я остолбенело смотрел на Каражанова.
-Чего пялишься? – возопил он, отворачиваясь к окну. – Покрывай, пока она не ушла на кормёжку.
-Как ты её вытащил? – спросил я.
-Ох и болтун! – сказал Каражанов. – Ох и болтун!
-Как ты её вытащил? – повторил я вопрос, полагая, что Каражанов его не раслышал.
-Хорош подарочек, - сказал Каражанов, - но не ко времени.
Он шлёпнул рукояткой ножа по затылку девушки, и та… всунулась в телевизор. Вторичный фокус потряс меня не меньше первого. Я смотрел то на экран, то на Каражанова, потому как увиденное не укладывалось в сознании, не принималось им, отторгалось, как отторгается искусственный орган живой тканью.
-Ты – гипнотизёр? – спросил я, думая, что трезвый анализ расыпет иллюзию и реальность вернётся на круги своя.
-Гипнотизёр? – делая подобие улыбки, спросил он.
Его подобие улыбки в точности соответсвовало мимике шимпанзе, получающей лакомство: блестящие глаза сощуриваются, уголки губ выкручиваются едва ли не к самому носу.
-Ну, а кто же?
-Странно, - заметил Каражанов. – Наверно, Железный Характер плохо объяснил. Я не гипнотизёр. Не фокусник. И не колдун. Я из тех, кто называется пилотом. Всё необходимое производится в вашем мире. С собой мы ничего, помимо идей, не приносим. То, что в твоих глазах иллюзия или –наваждение, для нас и мне подобных в порядке вещей. Мир земной программируется из Космоса. Наши возможности с вашими – несопоставимы. Вы не в состоянии совладать даже с нашими биоандроидами, которые для нас то же, что для вас фигурки, сделанные из пластилина. Вся ваша беда в том, что вы – существа, стоящие на одной из низших ступеней эволюции. Глупец тот, кто отнёс ваше семейство к отряду приматов, то есть к первенствующим, тогда как на самом деле вас нужно относить к простейшим. Кто вы такие? И чего добились? Во имя чего живёте? И какую задачу ставите перед собой? Разве жизнь на вас началась? И на вас закончится? И самое смешное то, что вы в упор не видите тех, кто направляет исторический процес вашей планеты. Случайностей в мире нет, не было и никогда не будет. Биологи знают: численность любой особи регулируется природой. Для того и надобны хищники, паразиты, энзоотия, эпизоотия, панзоотия. В вашем мире происходит  процесс саморегулировки: войны, потика, экономика. Под это всё подгоняется: идеи, ресурсы, образование, культура, наука. Хорошо зная биологию, почему вы не догадываетесь о том, что для каких-то целей природа поставила вас над всем остальным животным миром? Что ведь она мирится с человеческим перенаселением? Жертвет другими организмами. Для чего-то избавилось от динозавров. Какой-то ждёт отдачи?
-Не знаю, - сквозь зубы процедил я.
-Не знаешь? – подхватил он, выдавливая к обозрению всё то же деревянное подобие улыбки. – А что ты вообще знаешь? Известно ли тебе, кто ты есть?
-Класс Млекопитающие, или Звери; подкласс Настоящие звери; инфракласс Высшие звери; отряд Приматы; подотряд Обезьяны, или Высшие приматы; надсемейство Человекоподобные приматы; семейство Люди; род Человек; вид Современный человек разумный.
-Отнюдь.
-Что?
-Ты не человек.
-Лемур, что ли?
-Ты имеешь преставление о том, что означает слово «лемур»?
-Род полуобезьян из отряда приматов.
-Это второе значение. А первое – привидиние, дух усопшего.
-Да к чему всё это буквоедство?
-Ты – надчеловек или вечник. И вас четверо.
-Я?
-Конечно.
-Но что во мне надчеловеческого?
-В своё время узнаешь. Ныне же слушай. Давно, когда ещё не было третьей от Солнца планеты, которая вращается вокруг своей оси и вокруг светила, мы все были: и ты, и я, Железный Характер, и прочие нам подобные. Таких планет во Вселенной много. Кто сделал её, так называемую Землю, для нас – закрытая информация. Но пошла жизнь путём эволюции и скачками, и с этим ничего не поделаешь. Ты – наш глубоко и надёжно законсервированный агент.
-Ваш агент?
-Да, наш. Агент второго красного штаба.
-Есть и первый штаб?
-Безусловно. Именно к нему и относится Железный Характер.
-Ну, а где доказательства?
-Доказательства чего?
-Того, что я агент второго красного штаба?
-Будут.
-А мы враждуем с первым штабом или союзники?
-Они – наши конкуренты.
-Тогда помоги мне вызволить Лолиту.
-Зачем?
-как зачем?
-Пусть она побудет у него. Нам это на руку.
-На какую на руку?
-На простую. Он не знает, кто ты и зачем ты. Пусть принимает за смертного. У него, как у кулана, верхнее зрение. В принципе, у кулана зрение, слух и обоняние развиты оченьхорошо. К нему ближе чем на километр-полтора незамеченным практически не подойдёшь. Но…
Каражанов глянул на меня с тем неуловимым выражением, с каким смотрит адвокат на вдруг помилованного клиента, ожидая взрыва благодарности. Однако я был невозмутимым, будто коала, неподвижно сидящий на стволе манного эвкалипта.
-Но, - повторил удивлённым и несколько мохнатым голосом Каражанов, - кулан проходит мимо неподвижно лежащего человека на расстоянии 10-15 метров. На движущийся предмет реаширует мгновенно, поэтому к кулану трудно подползти так, чтобы ну увидел. Ты – из тех, кто лежит неподвижно для Железного Характера. Тебя он не знает и не понимает твоих возможностей.
-не знает?
-Разумеется, нет.
-Тогда почему именно мне, а не кому другому, предлагает построить город мёртвых?
-Из любопытства.
-Из какого любопытства?
-Элементарного. Увидев что-то незнакомое, он некоторое время приглядывается, идёт на контакт с подветренной стороны. Если понимает, что предмет внимания опасности не представляет, больше на него не оборачивается и уходит. Вот зачем ты обязан выстроить город мёртвых.
-Я не хочу строить город.
-Чего же ты хочешь?
-Спасти Лолиту, её мать и друзей.
-Смотри на вещи стратегически. Привязанность – это животный инстинкт. Будь выше.
-Выше любви?
-Выше похоти, потому что не животное, чтобы, задрав хвост, бегать за самками в период гона и спаривания. Покрытие самок в первую послеродовую течку, в другом половом цикле, оплодотворение – удел низших организмов. Мы, представители второго красного штаба, не можем уступит представителям первого чёрного штаба из-за мелочного твоего упрямства. Триста тысяч тонн человеческой особи пошло на создание единственного твоего организма, и мы не можем не учитывать этот фактор. Ты запрограммирован на определённого вида работу, и ты сделаешь её.
-На какую работу?
-На ликвидацию.
-На какую ликвидацию?
-Следов присутствия представителей первого чёрного штаба. Земной мир устоялся, пришёл в состояние определённого равновесия. Надо его раскачать и опрокинуть. Внедрить в колективное сознание понятия, нормы и законы животного мира, где каждый день идёт борьба и вытеснение больнах, старых и слабых. Женская позиция милосердия и сострадания – тормоз эволюционного развития. Необходимо закодировать общечеловеческий мозг на сверхжёсткие поступки. Механизма саморегулировки нет и быть не может, ибо даже реклама – не идиотизм, не двигатель торговли…
-Не двигатель?
-Именно так.
-А что она?
-Реклама – метод программирования.
-На что программирует реклама?
-На выбор.
-На какой выбор?
-Механический. Человек пока не понимает силу слова и возможность. Ни одно слово не умирает, но каждое оставляет последствие. Слово лечит и убивает, раскрепощает и пригибает к земле, вдавливает и угнетает. Первый чёрный штаб дал человечеству единый язык, чтобы человек осознал себя, а мы дали тысячи языков. Мы ввели язык воров и учёных, мыльных опер и официально-деловой. Первый штаб давал дозированную информацию, а мы совершили её обвал. Мы довели до абсурда все начинания чёрного штаба. Мы разрушили общие представления о мире. Насадили десятки религий и прочих способов верований. Теперь, когда земной мир дойдёт до кондиции, мы докажем Космосу, что первый штаб завалил работу на данной планете.
-Значит, все страдания людские искуственного происхождения?
-Направленного действия. 
-И второму штабу не жаль человека?
-Кого? Да знаешь ли ты, что по очень многим анатомо-физиологическим признакам не только человекообразные обезьяны, а даже и низшие обнаруживают поразительное сходство с человеком? Что они, как и человек, болеют дизентерией, туберкулёзом, полиомиелитом, дифтеритом, корью, ангиной? Что эти болезни, в сущности, протекают так же, как и у человека? Что иногда человекообразные обезьяны погибают от аппендицита? Что, как и у человека, у надсемейства человекоподобных приматов (куда и человек относится) имеются все четыре группы крови: О, А, В, АВ (у гиббонов и орангутанов нет группы О)? Что у всех узконосых обезьян тридцать два зуба и что молочные сменяются постоянными? Что у всех антропоидов, за исключением орангутана ( у него 12), 13 пар рёбер? Что процент сходства генов у человека и шимпанзе достигает 91, а у человека и мартышкообразных – 66? Что шимпанзе – наиболее полноценная модель человеческого организма при биологических и медицинских исследованиях? Что понгидовые, или семейство человекообразных обезьян, близки к человеку по продолжительности беременности, срокам полового созревания и продолжительности жизни? Что по данным молекулярной биологии и биохимической генетики отмечается иммунологическое сходство белковых молекул и выявлена гомология большей части хромосом понгид и человека, проявляющаяся в одинаковом рисунке исчерченности хромосом (одинаковое расположение генов)? Что по совокупности особенностей анатомического строения и по ряду физиологических показателей понгидовые наиболее сходны с человеком?
-Ну и что?
-А то. Незачем жалеть такую особь. Человек хочет быть животным. Почему мы должны отказывать ему в этом удовольствии?
-Человек не животное.
-Животное.
-Я так не думаю.
-Человек – это информированное животное.
-Ты не веришь в его разум?
-Разум?! – он даже затрясся, когда подхватил это слово, точно оголённый провод с высоким напряжением. – Да ведь разум – не доказательство!
-Ладно. Хватит спорить.
-Правильно. Вернёмся к нашим проблемам. Пока руководители второго красного штаба ставят перед нами задачи, мы должны повиноваться. К сожалению, часть кадровых работников была обнаружена первым чёрным штабом и погибла в период кампании борьбы с разрушителями веры. До определённого времени ты казался нам в безопасности. Однако… Вдруг появился настораживающий нюанс.
-Какой нюанс?
-Непонятный. Момент трения, как говорится.
-Между кем?
-Между тобой и Железным Характером. Почему ты?
-Из любопытства, ты сказал.
-Есть и такая версия.
-А другая?
-Почему он взял в заложники остальных вечников?
-Не знаю. Кто остальные вечники?
-Вася Локоть, Абдул-Хамид Магомадов и Балтазар Самар.
-Значит, и они – вечники?
-Да.
-Странно.
-Пусть. Вы должны были в определённое время начать работу в секретном отделе по проверке руководящих кадров нашего второго красного штаба. В этом же отделе уже работаю я, а впоследствии должен был возглавить школу компьютерного воспитания. Мои сотрудники вели слежку за кадровыми работниками, собирали на них досье. Через год наши руководители хотели начать кампанию по исправлению стиля. Аккумулировались в достаточном порядке силы, условия, обстоятельства, возможности. Скрытая от рядовых сотрудников деятельность вдруг рассекретилась. Поднялась волна устранений. Мы не могли оказать  сопротивление. Не знали, да и не знаем до сих пор, откуда идут удары. В свою очередь, это и становится твоей второй задачей.
-Что это?
-Выявление источника утечки.
-А в чём смысл первой задачи?
-Построение города мёртвых.
-Но зачем?
-Чтобы остаться неподвижным для Железного Характера.
-Да ведь это глупость!
-Почему глупость?
-Очевидная глупость. Город мёртвых построить не так просто. Понадобится задействовать финансы и получить зелёный свет на такое строительство.
-У кого получить зелёный свет?
-У сильных мира сего.
-Разрешение на строительство пробьёт Железный Характер.
-Кто сказал?
-Логика. В том-то и дело, Кирев, что будешь изображать обычного смертного, который хочет и не может приняться за строительство. Поэтому Железный Характер волей-неволей примется открывать перед тобой агентов влияния.
-Да ведь он намекнул, чтобы я спросил деньги у своего друга.
-Он намекнул, а ты разведи руками: мол, где взять подобного друга.
Чем больше я вникал в существо разговора, тем понимал меньше. Удивительная способность Каражанова вилять то в одну, то в другую сторону сознание мне точно распарывала. Я не знал, чему верить и за что ухватиться.
Каражанов исчез, растворился и унёс нож с телевизором. Снова я оказался без копейки в кармане. И на распутье, как Раскольников после убийства старухи и её сводной сестры.
Я вышел из душного общежития. Направился к Летнему парку. Там думается хорошо. Там покой разлит и умиротворение всачивается в душу.
До парка дойти не успел, потому как в ста метрах от общежития наткнулся на священника. Он сидел на скамейке и, увидев меня, подозвал.
-Что вы хотели? – спросил я сухо и отчуждённо, так как не любил, когда останавливают совершенно незнакомые люди.
-У тебя тяжёлые глаза.
-Ну и что?
-Может, помочь?
-Вы?
-Я.
-Мне нужны деньги. Есть они у вас?
-На что?
-На постройку города мёртвых.
-К тебе приходил рефаим?
-Рефаим? Какой рефаим?
-Бесплотная тень умершего из Шеола, то есть из страны мёртвых.
-Не знаю.
-Вряд ли полевой дух на подобное отважится?
-Понятие не имею, кто приходил, но хочет, чтобы я построил город мёртвых.
-Ко мне тоже бесы являлись.
-К вам?
-Ко мне. По молодости. Я ведь чуть не повесился.
-Из-за чего?
-Начитался книжек по философии: Кьеркегора, Ясперса, Сартра. До сих пор помню одну статью Рудольфа Шальба «Ein Buch der Bible und des Nichts», то есть «Одна из книг Библии и Ничто».
-И что в ней, в этой статье?
-Вывод, к которому пришёл католический священик, прослеживая следы идей Екклезиаста у Кьеркегора, Ясперса и Сартра.
-Какой вывод?
-«Философский дух современности движется не к Существованию, а к Ничто. Человека неотступно ожидает смерть. Человек наслаждений среди самих наслаждений постоянно ощущает окружающую его и давящую его великую пустоту. И самое ужасное состоит в том, что мы несём смертельную болезнь в самом себе».
-Вас давило ощущение пустоты?
-Оно и сейчас давит. Мы ведь сами в себе несём мастерскую дьявола.
-Как вы сказали? Что мы несём в себе?
-Мастерскую дьявола.
Я присел на скамейку, потому как ноги не держали.
-А что вы слышали о мастерской дьявола? – спросил я.
-Праздный человек – это и есть мастерская дьявола.
-Значит, по-вашему, это фигуральное выражение?
-Это не выражение, а заданная реальность.
-Вы видели мастерскую дьявола?
-Я был в ней.
-Были? Когда?
-Когда сделал попытку самоубийства, хотел повеситься и висел уже.
-Что же вас спасло от смерти?
-Провидение.
-Да бросьте! Нет никакого Провидения!
-Не совсем так. Ты ошибаешься.
Я рассказал то, что случилось со мной, думая пригвоздить собеседника железным доводом, однако священник слушал молча. Не соглашался. Не перебивал. Дал мне возможность вполне выговориться.
-Почему же ваше Провидение мне не помогает? – спросил я, примечая, что оппонент и не собирается реагировать на моё сверхубедительное сообщение.
-Ты не хочешь.
-Я не хочу?
-Безусловно.
-Да как это «не хочу»?
-Здесь ты смыкаешься с философмей экзистенциализма обоих течений, в основание которой лежит идея о полной абсурдности жизни человеческой личности, брошенной в мир с ощущением покинутости и абсолютного одиночества, с перспективой неизбежного перехода в Небытие, в Ничто и –отчаянным страхом перед смертью.
-Я боюсь смерти?
-панически.
-Да с чего вы взяли?
-Твои донжуановские метания от одного объекта привязанности к другому об этом и свидетельствуют, ибо ты боишься кануть в Ничто и не оставить ни следа, ни потомства.
-По-вашему, любовь – это донжуановские метания от одного объекта привязанности к другому?
-Нет. Любовь – устойчивый центр. В тебе же такой устойчивости не наблюдается.
-Значит, коль во мне нет устойчивости, я не люблю Лолиту, а только привязан к ней, как телёнок к забору?
-Может, и покрепче привязан.
-Вы сами любили когда-нибудь?
-Я и сейчас люблю.
-Кого?
-Бога.
-Может, вы просто привязаны к Нему?
-И привязан.
-Чем же?
-Страхом.
-Вы боитесь Его?
-Безусловно.
-Как же состыковать вашу любовь к Нему и ваш страх перед Ним?
-Я люблю Его, а потому боюсь быть неугодным в Его глазах.
-Вот и у меня так с Лолитой: я люблю её и боюсь, что как-то не угожу ей.
-Любовь к Богу – это любовь, всё остальное – влечение и привязанность. Не понимая этого, ты готов к непоправимому.
-К чему?
-К тому, чтобы из-за Лолиты построить на костях живых городдля мёртвых.
-На костях живых?
-Безусловно. Город мёртвых населить можно только убитыми.
-Что?
-А ты как думал? Тебе не деньги необходимы.
-А что мне нужно?
-Доводить людей до самоубийства. Все прочее – само приложится.
-Спасибо, что объяснили обстановку.
-Я могу показать тебе и мастурскую дьявола.
-Зачем?
-Чтобы ты понял до конца, ради чего нужен такой город.
-Показывайте.
-Идём.
И мы пошли.
Но – недолго. Свернули к первому же канализационному колодцу, где не было люка и вход забит листовым опадом и рыхлой землёй – Клондайк для белохвостых танреков и прочих насекомядных.
-Здесь, - проговорил священник, указывая раздумчивыми глазами на вход в колодец.
-Что – здесь?
-То, что ты ищешь.
-Мастерская дьявола?
-Она.
Я остановился в недоумении.
-Иди, - сказал священник, - если любопытство сильнее страха.
-Куда?
-Куда ты хотел: к дьяволу.
Нерешительность всё же придерживала меня. Священник не торопил, очевидно, полагая, что я близок к отказу.
-Вы сказали, что я пойму, для чего нужен город мёртвых?
-Да. Я так сказал. Однако хватит ли у тебя тонкости в понимании ситуации?
-Тогда – вперёд и с песней, потому как я всё пойму.
Пробка из туго наваленных листьев выгребалась не так быстро, как хотелось. Я и метра опада не отвалил – отшатнулся: под листвой, мокрой и скукоженной, открылась поначалу рука, голая и омертвевшая, а там и весь труп… матери Лолиты. Да, я побледнел и отшатнулся. Остолбенел.
«Была же договорённость, - с остервенением думал я, пятясь от страшного колодца, - не трогать никого, пока я не построю чёртов город для мёртвых?!»
-Узнал усопшую? – поинтересовался священник.
-Узнал.
-Мать той девушки?
-Мать.
-Мы ещё не в мастерской дьявола.
-Я понимаю. Откуда вы…
-Что?
-Кто показал вам место?
-Ангел.
Я усмехнулся.
-Видение мне было, - поторопился с разъяснением священник. – Ангел указал мне, где укрыта женщина, и сказал, чтобы я дождался тебя.
-Меня?
-Тебя. И отговорил от строительства, ибо ты должен преодолеть искушение.
-Искушение? Какое искушение?
-Искушение плотью.
Я тупо смотрел на собеседника.
-Мы обретаем смысл жизни, - повторил мне священник тезис хрисианского экзистенциалиста Сёрена Кьеркегора, - через личную веру в Бога, которая есть откровение.
В ответ я процитировал убеждение Жана Поля Сартра:
-Бог есть молчание. Бог есть отсутствие. Бог есть одиночество человека.
-Хорошие слова, - промолвил священик, - высшей категории носкости, сиречь невытираемости, как мех русской выхухоли.
-Я не хочу быть одиноким, поэтому мне надо вытянуть Лолиту. Спасти её.
-Кто сказал, что ты спасёшь её?
-Он.
-Нет. Железный Характер сказал, что ты не увидишь их, если не построишь город.
-Разве это не одно и то же?
-Отнюдь. Увидеть их ты можешь и в геенне огненной.
-Что значат ваши слова?
-А то и значат, что друзья твои убиты, как мать твоей девушки. Где ты их видел?
-Под землёй.
-Он ведь ударил их саблей?
-Ударил.
-Получается, ты сам видел, как он их отправил в преисподнюю.
-А вы не лжёте?
-Один труп не доказательство?
-Нет.
-Разгребай дальше.
Я стал разбрасывать листья, вынул труп, уложил его у колодца и углубился в дальнейшее разгребание. Скоро я вытащил остывшие тела Лолиты, Васи, Абдул-Хамида и Самара. Отрытие их подействовало на меня сногсшибательно. Мёртвых, конечно, я не боялся. Другое опрокинуло навзничь. Угнетающе опрокинуло, так, что я и света невзвидел. Крах – вот то самое слово, которое могло обрисовать сознание моё в те часы и минуты. Я потерял Лолиту и мир – потерял. Ощущение глубинного одиночества разрывало мне сознание и душу выдавило, как европейский крот пальцами передних ног и передними зубами выдавливает из кишечника дождевого червя ещё не переваренную землю.
С час я сидел у трупов и не мог сдвинуться. Мысли мои, будто флуктуирующее внимание, скользили-переходили с далёкого детства и на день сегодняшний. Иногда тело Лолиты казалось фантомом, то есть медицинской моделью в натуральную величину для наглядности, и я кидался ощупать, но тут же отдёргивал руку, опасаясь, что наткнусь на настоящий труп. Иногда – смеялся над своей выходной ролью, незначительной, второстепенной, потому как раньше видел себя лишь в заглавной.
Да, будто крот, я всю жизнь провёл в своём закрытом мире, в своих закрытых ходах, прложенных в толще розовых очков или флёре. И если в каком-либо отрезке времени надо было выходить к правде жизни, к уплотнённой почве борьбы и политике, то предпочитал башню из слоновой кости, где и должен находиться поэт. Не всегда только усидишь на холме, когда внизу тигры дерутся.
То время для меня было самым затухающим. Я опасно приближался к самогипнозу и стоял в шаге от самоубийства.
-преодолей искушение, - посоветовал священник.
-Вы о чём?
-Я вижу в тебе две жажды.
-Две?
-Именно.
-Какие же?
-Жажду мести и жажду быть с этой девушкой.
-Но ведь я и так с ней. Вон лежит она рядом.
-Нет. Ты хочешь увидеть её там.
-Где?
-В аду.
-Угадали. А кому я хочу мстить?
-Ему. Железному Характеру.
-Снова у вас прямое попадание.
-Ты по-прежнему хочешь видеть мастерскую дьявола?
-Теперь больше, чем когда-либо.
-Рой дальше.
И я принялся вынимать листья, пока не освободился проход в четыре стороны.
-Куда направляться?
-Ищи запах, - сказал священник и спрыгнул в колодец.
-Какой?
-Запах искушения.
Я недоумённо глянул на этого человека, но всё же последовал за ним.
-В подготовленной почве, - сказал священник, - демоны прокладывают горизонтальные приповерхностные ходы на глубине 2-5 километра.
-Километра?!
-Именно.
-Ничего себе прогулка.
-Какая есть.
Мы сначала ползли, потом можно было выпрямляться, идти в полный рост. Потолки, стены прохода казались уплотнёнными. Абсолютная тьма заставляла двигаться медленно, с предельной осторожностью. Потолок всё время поднимался, так что я, даже подняв руки, не ощущал его над головой. Выбросов же земли нигде не было. А ходы шли во всех направлениях. Я изумлялся, как только священик не путается в их сложнейшей системе, в их нескончаемой протяжённости. Потянуло вкусным запахом: не то варёной колбасой, не то сосисками.
-кормовые ходы, - объяснил священник.
-Что?
-Или охотничьи. По ним бегают демоны и собирают заползающих в ходы мертвецов, иногда – бомжей.
-Каких мертвецов? Разве мёртвые ползают?
-Самоубийцы не умирают. Их пожирают демоны.
-А бомжи при чём?
-Бомжи тут прячутся от милиции. Слышат съедобные запахи и заползают в ловушки. Бомжей часто находят порванными на куски.
-Значит, страдают бомжи и самоубийцы?
-Страдают? Нет. На них охотятся.
Я устал и присел отдохнуть прямо на голую землю. Она была прохладной, не слишком влажной, тяжёлой. Священник удалялся. Странно, как умудрялся этот человек не уставать и видеть в абсолютной темноте?
Он вернулся, когда мне думалось, что никогда не придёт.
-Где вы были? – поинтересовался я.
-В одном переходе.
-Отсматривали дорогу? Маршрут намечали?
-Ловушки смотрел.
-На крыс охотитесь?
-На демонов.
-Вы шутите или смеётесь?
-В одном переходе можно добыть до десятка и больше демонов.
-Как вы это делаете?
-В местах, где стоят неосквернённые храмы и раздаётся колокольный звон, демон не может проложить приповерхностного хода. Он прокладывает под храмом или мощами святого короткий переход на глубине 15-25 километров. Такие переходы имеют громадное практическое значение, ибо в освящённой почве прокладывать ходы трудно, их бывает мало, и пользуются ими все демоны обитающие в данной местнот. При повреждении ходов демоны ремонтируют постоянно действующий переход и не прокладывают новый. Зная это, и ставлю ловушки (бесоловки) только с двух сторон.
-На демонов?
-На них.
-И не боитесь?
-Чего?
-Что демоны сожрут вас.
-Я ничего не боюсь, кроме того, что навевает ужас, ибо могу всё, кроме того, что не в силах сделать.
Да, силлогизм отменный, кроме того, что из двух суждённых посылок не последовало третьей – вывода. Симбиоз парадоксальной храбрости с необъяснимой нерешительностью у священника поразил меня до крайних пределов.
-И сколько вы ловите их? – спросил я.
-В одном переходе добываю до десятка.
-Можно глянуть на вашу охоту?
-Пошли.
И мы пошли.
Вообще, приповерхностные ходы, вероятно, обозначенные так священником в фигуральном смысле и укатанные в километры под землю, изводили изрядно. Иногда компликационная, то есть осложнённая и запутанная, галерея выдавала на-гора находки неожиданные.
Я споткнулся обо что-то тяжёлое и практически зашифрованное темнотой сооружение. Священник тоже набил шишку и чиркнул спичкой, чтобы полюбопытствовать насчёт препятствия. Мерцающий огонёк наскоро обрисовал памятник Окуджаве работы Церетели. То, что остановил нас не шедевр, ладно бы. Удручало другое: окарикатуренная память. По моему представлению, пародии и подобные им пения наизнанку делают те, кто по-настоящему творить не в состоянии. Отсюда – фиглярность, кривляние, пересмеяние, опускание до своего примитивного уровня оригинала.
Разглядывая памятник барду, я не узнавал Окуджаву: то ли отощавший в мавзолее товарищ Ленин сидел на стульчике, закинув ногу на ногу и отпихивая невесть кем подсунутую гитару, то ли обкуренный сатир в сидячем положении пытался закинуть падающую, точно башня в Пизе, или подтанцовывающую гитуру, как диск окаменевший от ожидания дискобол на древних играх Олимпиады.
-Конкурсная работа, - сообщил священник.
Я промолчал, потому как тягостное недоумение выстудило сознание и облепило его побочными размышлениями.
-Похож на тренера по воде, - сказал священник.
-На кого?
-На тренера.
-А что за тренер по воде?
-Я оговорился. Тренер по плаванию. У меня в детстве был такой тренер. Не любил, когда в бассейн я приходил с задумчивыми глазами. Говорил, что на жёсткой воде плыть надо автоматически. По ней плыть легче, ибо опора рукам.
-Чем же похож ваш тренер на этот памятник?
-Не на памятник.
-А на что?
-На скульптура.
-И чем же он похож на скульптора?
-Абсолютным бездушием.
-Бездушием?
-Именно.
-Что в памятнике бездушного?
-Сухая и голая работа. Нет изюминки, которую придаёт вдохновение.
Послышался скрипящий шип – мы замерли. Я – от неожиданности. Священник – от охотничьего азарта.
-Кто шипит? – спросил я шёпотом.
-Самоубийца.
-Позывной сигнал?
-Алмазы увидел.
-Какие алмазы?
-А тут их изобиле: красные, чёрные, лиловые в стиле фэнтэзи. Иногда попадаются в 56 тысяч долларов.
-Это какие же?
-Камни в шестнадцать с половиной каратов, но потрясающе тонкой чистоты.
Шип перешёл в щемящее ворчание, и наконец – визг, который глухому бы пропорол барабанные перепонки.
-Т-сс! – сказал священник. – Демон наползает.
-Зажгите спичку.
-Зачем? Я и так вижу.
Однако – зажёг.
Поначалу в угольно-чёрном проходе я никого не увидел, потому как никогда не предполагал, что самоубийца – это дождевой червь в рост среднего человека. Он продавился сквозь стену прохода и, будто мим-самоучка, извивался у наших ног, непонятно чем (безглазый, как садовый шланг) разглядывал тускло сияющие алмазы в толще земли. Нас он не замечал, а жался к алмазам, выедая вкруг них почву, и облизывал их, словно ребёнок стаканчик из-под мороженого. Продавился ещё один червь, другой, и скоро целая свора созерцала, нюхала и презентациировалась у алмазов, как нахальные журналюги у банкетного стола в честь представления новой фирмы. Тусовка червей прервалась грохотом: по проходу, громыхая, как колымага по бездорожью, несся гигантский златокрот. Я сказал «колымага» и был неправ. Трудно и маловозможно, в принципе, точно словами передать, описать то существо, которое спешило к червям. Если можно представить передвигающийся в толще земли арахис, одетый в желтоватый, оливковый, коричневый жёсткий и густой мех с красным, бронзовым, фиолетовым и металлическим отблеском и отливом, с рудиментарными глазами, упрятанными под кожу, с передними четырёхпалыми лапами, на двух из которых большие копательные когти, без ушей, хвоста и задних лап, с незаострённым носовым отделом, с прикрытыми клапанами ноздрями, то это и будет оно, земершее перед нами.
Священник выступил вперёд, пробормотал некое заклинание, и златокрот сморщился, ссутулился, и от его 24-метровой длины осталось ровно в сто раз меньше. Черви попятились, уловив присутствие хищника, а священник наступил на него и раздавил, как мышь, угодившую под сапог.
-Ловко вы с ним, - сказал я.
-Как умею.
-А что за зверь это был?
-Демон.
-Это и есть демон?!
-Именно.
-А черви почему такие исполинские?
-Они не черви, а люди. Суть – самоубийцы.
-Зачем они облизывали алмазы?
-Вожделение заедает. На то и расчёт.
-У кого?
-У демонов. Самоубийцы сами и в большом количестве заползают в бесовские ходы. Туда самоубийц зовёт запах похоти, роскоши, чревоугодия, к которому смертники-временщики проявляют положительный хемотаксис.
-Хемо-чего?
-Хемотаксис, или их привлекает более высокий уровень жизни, чем в реальном мире, а, может, одно и другое. Бесовский ход для временщиков-самоубийц – ловушка с постоянно действующей вкусной и желанно-одолевающей приманкой.
-А что такое хемотаксис?
-Хемотаксис – движение подвижных микроорганизмов, растений и животных, а также отдельных клеток (сперматозоидов, лейкоцитов) под влиянием химических веществ.
-Другими словами…
-Другими словами, плоть одолевает.
Я брезгливо смотрел на червей и не понимал, как получается, что теперь вижу и в темноте, как кошка.
-У них сложные системы ходов, - сказал священник, - приповерхностные, кормовые, гнездовые (сиречь выводковые) и камеры.
-Камеры?
-Именно.
-Тюрьма, что ли?
-Нет. Нечто вроде отстойника для вялых душ.
-А гнездовые ходы?
-Для совокупления.
-Совокупления?
-Именно. Демоны вступают в плотскую связь с ведьмами да ворожеями.
-Вступают в связь?
-Когда выходят на поверхность, преследуя самоубийц, которые выползают в эпоху смут, революций и других катаклизм.
-Воскресшие мертвецы?
-Несомненно.
-Демоны выходят охотиться за мертвецами?
-В засушливый период впадают в спячку.
-Кто?
-Демоны.
-В какой засушливый период?
-Когда на земле мир и благодать Божья. Правда, некоторые вызывают мёртвых.
-Некоторые кто?
-Люди без разума.
Мы пошли по ходам дальше. Источника света не было. Я по-прежнему не понимал, как умудряюсь видеть в полном мраке. Стены ходов лоснились. На них висел точно шатающийся блеск, и тёмные пятна вкручивались в сплошной цемент, как штопор в винную пробку. Потолки трескались. Расщелины разбегались во все стороны, словно линнии судьбы на ладонях. На полу, дубовом, паркетном, продавленном, заметны кровь, костная пыль, обрывки мяса, кое-где мозговая жидкость.
-Почему я вижу? – спросил я у священника. – Ведь абсолютно темно?
-Внутреннее зрение.
-Как рентген?
Священник вопросительно возрился на меня.
-Ты видишь разумом, - сказал он отрешённо, будто на выходе из зимней спяки.
Мы двинулись дальше. Глазами разума, глазами, забитыми неизбывными проблемами, узришь немногое. Но я всё так же видел проходы, глубинные ответвления, отнорки, расширенные камеры с гнездовым выстилком. По стенам уже не было алмазов. Я брёл за священником, словно бытие, способом существования которого является движение, а оно, в свою очередь, осуществляется в различных формах. Задумавшись, я проглядел, куда завернул мой экскурсовод, и остановился. Поначалу подрастерялся и хотел покричать, но стало совестно. Лабиринт, конечно, - достопримечательность не для психологически неустойчивых, потому как бесконечные хождения вокруг да около опрокидывают сознание, хотя оно и есть свойство высокоорганизованной материи, то есть человеческого мозга, и возникает, когда появляется общество. Но когда ты один, сознание улетучивается, перестаёт отражать лбъективную реальность и подаёт всего лишь субъективный образ её. В пограничной такой ситуации ты либо осознаёшь свою конечность и приходишь к Богу, будто за милостыней, либо замыкаешься, как устрица в раковине, в рамка неподлинного существования и принимаешь себя за ничто и за пыль, либо приходишь к идее мёртвого Бога и пытаешься стать Им. Объективная реальность, данная мне в моих ощущениях и которая копируется, фотографируется, отображается моими ощущениями, навевала безрадостные мысли. Я злился на бессильность свою, на патологическую зависомость от внешних условий и обстоятельств и готов был отдать любые алмазы, замученные природой, за один взгляд Лолиты, а за её улыбку – взорвать мир. Не верилось уже ни в какую помощь. И никому не верилось. Вот отчего точно я и не позвал священника. Решил пробираться самостоятельно. Куда бы то ни было. Лишь бы не топтаться на одном месте, как верстовой столб.
Не ожидая встретить кого-либо, я вздрогнул от смеха, который послышался за спиной, и обернулся, едва не лопнув с непривычки, потому как три настоящих чёрта шли за мной и имели за плечами каждый по мешку, будто мешочники в гражданскую. Черти вытянулись в струнку, отдали честь. Самый крупный (под метр девяносто) шагнул ко мне с докладом.
-Имею честь представиться: поручик Бутылкин.
И отошёл в сторону, чтобы другие могли подойти.
-Корнет Скоробеев.
-Корнет Скоропеев.
Я непонимающе смотрел на них, подозревая подвох или розыгрыш.
-Господин полковник? – вопросительно уставился мне в лицо Бутылкин.
-Кто? – переспросил я.
Поручик смешался, полагая, что обратился не по чину.
-Ваше превосходительство, - сказал поручик, шаркая обычными копытами и приставляя копыто к правому виску, словно брал под козырёк.
Ты к кому обращаешься? – полюбопытствовал я.
-Виноват, - всё более терялся Бутылкин, - не извольте беспокоиться: квартирьеры посланы и всё приготовлено к вашему приходу.
Корнеты дрожали как от озноба и были в полушаге от обморочного состояния. Я просто диву давался подозрительной вышколенности персонажей народных страшилок.
-Ты кто? – поинтересовался я у Бутылкина.
-Адъютант вашего превосходительства.
-А за кого меня принимаешь?
Поручик выпятил рубиновые глаза в оскорбительном изумлении, как выпячивая глаза на полного идиота.
-Я задал вопрос, - напомнил я. – Кто я, по-твоему?
-Полковник Киреев, командир Зелёного полка, расквартированного под Таразом.
-Я – командир полка?
-Так точно, ваше превосходительство.
-Что я делаю тут?
-Вы в командировке по изучению передового опыта блокировки города живых силами одной дивизии.
-У кого я изучаю опыт?
-У генерала Темир-мурзы.
-Кто послал меня в командировку?
-Генерал Мочалина.
-Лолита?
-Так точно, ваше превосходительство.
-А где Вася и все остальные?
-Майор Локоть?
-Да, Локоть, Магомадов, Самар.
-Майор Локоть в данное время в ставке синих.
-Где?
-У генерала Темир-мурзы.
-И остальные там же?
-Так точно.
-Что у вас в мешках?
-Аборигены.
-Что?
-Образцы жителей города мёртвых под Таразом.
-Покажи.
Он мигнул корнетам – те расторопно вынули из мешков каких-то зверьков. Ростом с овчарку, но с человеческой головой.
-что это? – спросил я, не притрагиваясь из брезгливости к трансгенному уроду, который подобострастно улыбался и наклонял голову, будто напрашивался на аплодисменты.
-Доктор Хазаров, - пояснил поручик, придерживая чудище за конвульсивно подрагивающий хвост, - директор института трансплантологии и искусственных органов. Он провёл первую операцию по пересодке мозгов. Такие операции, по мнению доктора, очень красивы и доставляют пациентоам сплошное удовольствие.
Доктор выдрал хвост из копыта поручика, встал на задние лапы и отрывисто, точно рявкая, проговорил:
-Технически вчера я был готов пересадить голову мумии. Это несложно: сшить две артерии, две вены, мягкие ткани, прочие запчасти. Но что это будет? Карикатура, потому что голова мумии на подсолнухе смотрится не всегда. Проблема восстановления проводимости по спинному иозгу – копеечная проблема. Гораздо интереснее другой проект. В принципе, пересадка головы по сравнению с пересадкой печени – детская шалость. Забава вроде компьютерных игр. Вполне реальна, как доказал мой лабораторный опыт, пересадка человеку органов свиней и прочих человекоподобных. При этом возможно создание так называемых трансгеных животных: в эмбрион свиньи вводятся два гена человека (а её органы лучше всего совместимы с человеческими) и получается гигантский мусороед из отряда неполнозубых ленивцев. Господин поручик, покажите господину полковнику опытный образец.
Бутылкин вынул из мешка нечто: утконос не утконос, ехидна не ехидна, а что-то однопроходное, примитивное, архаичное, беззубое. Длинная, изогнутая, словно клюв, морда, на четырёх лапах, где на каждой по пять лопатообразных расширеных когтя для чесания шкуры, потому как между иглами, как у ежа, поселяются паразиты. Цилиндрический клюв составлял ровно половину длины тела. Оно смотрело на меня во все глаза, точно ожидало, когда откроется окно в небо.
-Откладывает яйца, - горделиво брякнул доктор.
Существо повернулось на голос, подозревая угощение с рук.
-У неё очень тонкий слух, но плохое зрение, - продолжал доктор, - она видит лишь самые близкие предметы. Во время экскурсий к мусорным контейнерам руководствуется, в основном, обонянием. Мусороед – подземное животное. Обитает, в основном, в подвалах, погребах, предпочитая сырые участки. Нор не роет. Главная защита – выбрызгивание содержимого анальных желёз, обладающего необычайно отвратительным запахом. Разновидности – мусороед бородатый, дикий, домашний, карликовый, кистеуховый, речной, морской, лесной, белокрылый, северный, южный, беспёрый, чёрный, очковый, свободнохвостый, руконогий, ремнезубый, выдро-тюленеобразный, толстотелый, тонкотелый, голохвостый, черностопый, пурпуролицый, болотнокрысиный, белощетинистый, длиномордый, саблерогий, колючий, свиноногий, длинноносый, коротконосый, бурощетинистый, бутылконосый, плоскоголовый, когтехвостый, восьмизубый, гладконосый, червеобразный, короткоголовый, морщинистозубый, древеснодикобразовый, жёлтоспинный, тёмношеий, землеройкокротовый…
Он сыпал и сыпал биологическими терминами, а я словно в пропасть валился, и в глазах темнело и сжималось. И сознание замерло, как схватилось быстро сохнущим цементом.
Когда сошло невнятное оцепенение, перед собой я увидел священника, который в упор рассмотривал меня.
-Дух мечется? – спросил он встревоженно, будто я был в состоянии комы.
-Вы откуда вязились?
-Я?
-Вы.
-Ниоткуда. Я был здесь и никуда не отлучался.
-Странно, - заметил я.
-Видение было?
-Что-то вроде.
Я поведал о том, что причудилось. Священник не удивился.
-Они вскрыли твоё сознание, - пояснил он.
-Кто они?
-Бесы. На такое они горазды.
-Как же можно вскрыть сознание?
-Ещё и не то можно. Дух – субстанция тёмная. Древние греги полагали его то умом (нусом), то словом (логосом). У Анаксагора нус, то есть активное начало, есть одновременно и материальной, и духовно-целесообразной действующей силой. Для Платона и Аристотеля дух – это идеальная сила, которая формирует, но не творит хаотическую материю. Аристотель предполагал, что высшая форма духа – ум, мыслящий сам себя, то есть самосознающее мышление.
-А вы как думаете?
-Я полагаю, что дух – есть бунтующий разум.
-И что?
-И что у него своё пространство.
-Какое?
-То, что Вернадский называл ноосферой. Именно оттуда дух черпает представления о мире. Бесы пытаются атаковать твой разум. Вскрывая сознание, пробуют вложить в него собственную программу. Я же хочу, чтобы ты сознательно отказался от сотрудничества с легионом демонов.
-Не строить город мёртвых?
-Вот именно.
-Но как в таком случае я встречусь с Лолитой?
-Стоит ли она того, что ты хочешь принести?
-Мне всё равно. Я хочу видеть её.
-Одумайся, - сказал священник. – Когда на бутылке написано «яд», следует верить на слово, а не прверять на себе.
Я дёрнул головой, как бы отмахиваясь от назойливой мухи.
Вскоре священник показал на обитую железом дверь.
-Здесь мастерская дьявола, - объяснил он. – Здесь меняют на генетическом уровне.
Признаться, мандраж охватил меня.
-Имея власть над мёртвыми, - сказал священник, - можно получить власть над живыми, но не надолго. Запомни это.
Я толкнул дверь и вошёл. Несколько лет пронеслось, как ветер…
-А что дальше? – спросил Верагуа.
-Дальше? – Киреев поднял тяжёлые глаза. – Дальше было то, что я из обычного смертного превратился в то, что сейчас перед вами.
-Как произошло изменение? – спросил Верагуа.
-Операция на генном уровне. Я – их совершенное творение.
-Чьё? – спросил Верагуа.
-Демонов. Правда, в главном я на той же точке отсчёта, с которой стартовал.
-В каком смысле?
-Я до сих пор не видел Лолиту.
-Что о ней известно?
-Её прооперивали за год до нашей встречи.
-Другими словами…
-Другими словами, она – крючок, на который меня подловили.
-Почему же, зная это, ты хочешь её увидеть?
-Любовь, помноженная на ненависть.
Верагуа вздрогнул и попятился.
-Входите, - пригласил Киреев.
-Нет, - ответил Верагуа.
-Почему?
-Ты знаешь, что это – ловушка.
Киреев усмехнулся.
-Угадал, обезьяна, - сказал он сквозь зубы. – Как ты узнал?
-С твоей помощью.
-С моей?
-Безусловно.
-в чём именно заключалась моя помощь?
-Ты помог определить, что такое мастерская дьявола.
-И?
-Первоначальная ошибка состояла в том, что мы искали помещение.
-Правильно. Вы искали-А на самом деле, как уже известно тебе, мастерская дьявола – сам человек, который сознательно соглашается.
-На что?
-На самоубийство.
Киреев пошатнулся. Посерел, точно подёрнулся плесенью.
-Старик, - сказал он глухо. – Я не буду убивать тебя и твоего друга. Возвращайся.
Мы по-прежнему сидели на остановке, но здоровяка уже не было.
-Ух, выкрутились, - обрадовался я, вспоминая Киреева и его фокусы.
Верагуа же молчал. В его раскрасневшихся глазах блестели кроткие слёзы.
-Вы плачете? – удивился я.
Патрон обтёр платочком уголки глаз и вздохнул.
-Жаль человека, - сказал он тихо.
-Киреева?
Верагуа промолчал.
-Вот и освежились, - сказал я, напоминая, зачем мы вышли на улицу.
-Зато прояснилось, - отрезал Верагуа.
-Что именно для вас прояснилось?
-Привитие человеку абсолютно чужеродных понятий.
-На генетическом уровне?
-Мы всё-таки не поняли, что произоло, - обрывочно заметил Верагуа, - ибо Достоевским не досказано главное: мир спасёт не красота, а красота отношений. Человек не может вечно жить в грязи и в уродливой обстановке. Ему нужна красота. Мы не осознали, что именно привнесла революция семнадцатого, как и сущность Беловежских соглашений. Из нас хотят вылепить уродов и чудовищ, которым вольготно в дисгармоничном пространстве.
-О чём вы?
-О мастерской дьявола.
-Да ведь вы уже разгадали, что это такое.
-Безусловно.
-Ну, так в чём тут дело?
-В том, чтобы найти.
-Чего найти?
-Исполнителя. И то, что объединяет жертвы.
Я недоумённо глянул на Верагуа. Воистинну этот старец – человек невозможный.
-Мы забыли, - пояснил Верагуа.
-Что?
-Забыли главное. Мотив.
-Мне показалось: всё пошло по местам.
-Не совсем.
Мы вернулись в офис. В который раз старик уселся за компьютер.
-Как вы определили, что находится за дверью? – спросил я.
-Я и не знал, что там, но почувствовал.
-Что именно вы почувствовали?
-Присутствие.
-Чьё?
-Демона.
-Киреева, что ли?
-Киреев – не демон. За Киреевым стоял тот, кто посылается для искушения добрых и исправления злых. Тот, у которого физической силы гораздо больше, чем у человека.
-Сатана?
-Демон.
-Железный Характер?
-Кто-то другой.
-Кто же?
-В принципе, и душа и демон суть духовные субстанции, поэтому его прикосновение к телесному предмету является чаще виртуальным, то есть таким, которое имеет силу действия в потенции. Демоны, по утверждению Генриха Инститориса и Якова Шпренгера, членов ордена доминиканцев и профессоров богословия, творят скверные плотские действия не из наслаждения, но из желания запятнать тело и душу.
-Вы не ответили.
-Сейчас. Демоны могут производить многое, незримо, исподтишка, но всего им не разрешается. Хотя сила высшего начала (в данном случае – демона) превосходит силу низшего существа, то есть человека, это не значит, что высшее существо может совершить каждый поступок.
-Даже в телесном обике?
-Безусловно. Только дьявол знает мысли людей…
-А Бог?
-Мы говорим о нечистых духах. Так вот, дьявол знает мысли людей, превращает тела людей из одного состояния в другое с помощью особого действующего начала, перемещает тела в пространстве, изменят внутрение и внешние чувства и влияет, хоть и опосредованно, на ум и волю человека. Его слугам присущи неистовство, безудержная алчность, безграничная фантазия в гордости, зависти, злобе. Они разумны, легко понимают, всегда готовы на обманы, исследуют потребности, вспугивают спящих в сновидениях, превращают себя в ангелов света, всем несут ад, требуют от ведьм божественного почитания, с их помощью совершают чародейства. Демоны хотят победы над добрыми и теснить их. Кроме того, их ум трояко силён: собственной глубиной, долголетним опытом и помощью вышестоящих духов. Тела, в принципе, стоят ниже рассудка. Рассудок может изменять тела так, как хочет. Силы рассудка – ангелы и демоны. Исидор Севильский утверждал, что ведьмы с помощью демонов приводят в замешательство дух человеческий, то есть наводят на людей сумасшествие, ненависть и туманящую разум любовь. Силою заклинания они уничтожают душу. По мнению Августина, маги вызывают сумасшествие у маловерующих и силой заклинаний уничтожают людей. Так же Марк Анней Лукиан, римский поэт, писал, что лишь чрез песню заклинаний гибнет душа.
-К чему вы клоните?
-К тому, что даже сила воображения может воздействовать на тело.
-Ну и что?
-Ничего.
-К чему вы ведёте, Верагуа?
-Демон не всегда прикасается к телу, но чаще нуждается в орудии, которому передаёт вредительскую силу.
-Значит, рядом с Киреевым находился тот, кто передал ему вредительскую силу?
-Да.
-Но почему?
-Трудно понять. Вообще, Бог не допускает искушения, которое бы превосходило силы человека, и одинокий никогда не отдаётся под власть многих демонов. Господь не уничтожил действия дьявола на человека верующего для того, чтобы человек боролся с дьяволом, был осторожен и чуток и не опускался в бездну лени и безделия. Демоны, как и дьявол, боятся истинно верующего.
-Хорошо, Верагуа. Допустим, Киреев во власти демона. Почему же он не может пробиться к Лолите?
-Потому что между гордыми всегда спор. Железный Характер и тот демон, во власти которого Киреев, соперничают. Отсюда беспорядочность происшествий.
-Какой же выход для Киреева?
-Изгнание из него демона.
-И происшествия прекратятся?
-Не знаю. Необходимо отыскать второго исполнителя.
Дверь офиса распахнулась. Вошёл Киреев.
-Я всё понял, - сказал он тихо.
-Что именно? – отозвался Верагуа.
-Они обманули, - сказал Киреев.
-Кто? – спросил Верагуа.
-Те, кто обещали вернуть Лолиту.
-Зачем вы к нам пришли? – спросил Верагуа.
-За помощью.
-Какого рода?
-Я хочу выйти из игры.
-Что мешает?
-Мой демон. Изгоните его.
Верагуа сощурился.
-Вы хотите избавиться от него? – спросил он.
-Хочу и жажду.
-А как же Лолита?
-Пусть. Я не верю, что мы встретимся.
К вечеру всё было готово к экзорцизму. Прибыл специальный человек, имевший чин гонителя, который работал только со взрослыми язычниками, отрекавшимися от своих воззрений. Помолившись, он обвёл Киреева трижды вкруг святых мощей и, прикладывая крест ко лбу новокрещённого, крикнул:
-Выходи, нечистый дух! Дай место чистому духу!
Стёкла в комнатах зазвенели. Стены шатнулись. Пол заскрипел. Хрюкнула невидимая свинья. Лицо Киреева позеленело. Он встал на колени, прикладываясь к ногам гонителя. Киреев и гонитель забормотали молитву. Пели они её около часа. Ближе к полуночи Киреев изнемог и с пеной у рта стал кататься по полу. Гонитель приказал мне и Верагуа держать одержимого.
-Изыди, злой дух, - кричал, потрясая крестом и брызгая освящённой водой в лицо Кирееву, гонитель, - полный кривды и беззакония; изыди, исчадие лжи, изгнанник из среды ангелов; изыди, змея, супостат хитрости и бунта; изыди, изгнанник рая, недостойный милости Божией; изыди, сын тьмы и вечного подземного огня; изыди, хищный волк, полный невежества; изыди, чёрный демон; изыди, дух ереси, исчадие ада, приговорённый к вечному огню; изыди, негодное животное, худшее из всех существующих; изыди, вор и хищник, полный сладострастия и стяжательства; изыди, дикий кабан и злой дух, приговорённый к вечному мучению; изыди, грязный обольститель и пьяница; изыди, корень всех зол и преступлений; изыди, изверг рода человеческого; изыди, злой источник несчастий и раздоров; изыди, бешеная собака, подлая змея, дьявольская ящерица; изыди, ядовитый скорипион, дракон, полный злых козней; изыди, лакей сатаны, привратник ада; изыди, козёл, страж свиней и вшей; изыди, заражённное страшилище, чёрная ворона, рогатая гадина; изыди, лжец коварный, поганый, зачумлённый! Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Экзорцист сердито и озлоблено глянул на нас.
-А вы чего здесь? – спросил он хрипло и надсадно.
Я и Верагуа недоумённо смотрели на гонителя.
-Чего смотрите? – спросил он в ярости.
-А что делать? – поинтересовался Верагуа.
-Оставьте нас!
-Но… - протянул Верагуа
-На улицу!
-когда вернуться? – полюбопытствовал Верагуа.
-Когда позову.
Мы вышли. Верагуа тревожно смотрел в окно агентства, где разом погас свет. Через секунду послышался металлический рёв, точно бегемота рвали на части. Лопнули стёкла по всему дому и в домах неподалёку.
Из подъезда выбежал Киреев и со скоростью истребителя пронеся мимо нас. Верагуа метнулся в офис. Я – следом.
Когда мы вломились в кабинет (ибо дверь в него была заперта), на полу валялось то, что осталось от гонителя: голова, оторванные руки, ноги, разбросанные тут и там рёбра, кишки. На стене кровью было написано: «Привет от Веррина, доброго дьявола и католика, и Левиафана». Я показал Верагуа на надпись.
-Веррин, - сказал Верагуа, - действительно, добрый дьявол, католик, лёгкий, сделан из воздуха.
-А Левиафан?
-Злой дьявол, любящий рассуждать и протестовать.
К вечеру мы подготовили похороны, на которых ко мне подошла необычайно красивая блондинка.
-Я от него, - сказала она шёпотом.
-От кого?
-От Киреева.
-Ну?
-Он просил передать: уличный боец будет на малом шабаше и на большом.
Я задумался над услышанным, а девушка отошла и затерялась в толпе. Верагуа безо всякого удивления воспринял моё сообщение.
-Вы не удивлены?
-Нет.
-Почему?
-Потому что ждал.
-Чего вы ждали?
-Того, что Киреев даст о себе знать.
-А что за уличный боец?
-Исполнитель.
Я пожал плечами и направился к автобусу, куда всаживались возвращающиеся с кладбища.
-Дети были у него? – спросил кто-то в салоне.
-Два короеда.
-Бедняга.
Верагуа втиснулся в автобус. До самого конца поездки не сказал ни слова.
-Страшная смерть, - заметил я, когда мы вышли из автобуса.
-Глупая.
-Глупая?
-До невозможности.
-Но отчего?
-На себя слишком понадеялся, хотя я и говорил, что лучше позвать опытного человека.
-Почему в таком случае вы покинули офис и оставили покойного один на один с Киреевым?
-Об этом я и думаю. То ли разум помутился, то ли поверил в случайного человека.
-Может, испугались?
-Я?
-А что? Все мы люди.
-Испуг тут ни при чём.
Я вопросительно смотрел на Верагуа. В принципе, я имел ощущение чего-то несделанного. Подстава казалась мне  делом наших рук.
-Выходит, мы просто кинули его и подставили под удар? – спросил я.
-Во-первых, он хотел именного этого. Во-вторых, я подумал, что если Киреев сам пришёл, то…
-То что?
-То ударных доз не будет, ибо Киреев одолел своего демона.
Было понятно: Верагуа не хочет распространяться на заданную тему. Мы вошли в агентство. Старик потянулся к компьютеру.
-Что с моим сообщением? – поинтересовался, уязвлённый тем, что информация об уличном бойце проходит мимо ушей Верагуа.
-Отрабатываю, - был ответ.
Я был и тому рад.
-Чего ищете? – полюбопытствовал я.
-Где-то здесь у меня помещалась книга «Молот ведьм».
-«Молот ведьм»?
-Книга Шпренгера и Инститориса.
-Для чего она вам?
-Меня интересует предисловие профессора Лозинского.
-И что в нём?
-В профессоре?
-В предисловии!
-Те сообщения, которые кажутся профессору малодостоверными.
-Какие именно?
-Сообщения о шабаше: малом и большом. Лозинский предполагает, что малый – это тот, где численность ведьм малая.
-А большой тот, на котором их больше?
-Именно так.
-Любопытно.
Верагуа уткнулся в монитор. Я двинулся на балкон покурить и развеяться.
Небо мутнело, хотя солнце было в полной силе. Тучи собирались далеко за городом. Воздух заполнялся сухим напряжением. Терпкая, точно итальянское вино для рыцарей, тревога висела наддальними домами, там, где сеялся неясный серый туман. Деревья гнуло к земле, хотя ветра не было. Их оголённые заживо гниющие ветки царапались по окнам на первом  и на втором этажах. Выли угрюмые волки, будто зимний голод, как буря, прибивал их к людям, точно к скалам. Птиц я не только не видел, но и не слышал. Куда-то скрылись воробьи, и вороны, обячно бороздящие окрестные крыши, попрятались. Притихли собаки.
Верагуа постучал в балконную дверь. Я выбросил сигарету, вернулся в кабинет.
-её отпустили, - сказал патрон, кивком показывая мне садиться.
-Кого её?
-Лолиту Мочалину.
Я не сразу понял, о ком речь.
-Та, в которую влюблён Киреев, - пояснил Верагуа, замечая недоумение на моём лице.
-Кто вам сказал? Разве вы видели её раньше?
-Не видел, но примерно представлял.
-Как представляли?
-Изучая описание, которое вычитал в твоём журнале.
-Кто же её отпустил?
-Вероятно, Железный Характер.
-Но почему?
-Чтобы Киреев не перекинулся на нашу сторону.
-Он собирался перекинуться?
-От отчаяния.
-А где вы увидели Лолиту?
-На кладбище. Ты говорил с ней, не помнишь?
-Как не помню, если сам и сообщил о нашем с ней разговоре.
-Хорошо то, что Киреев всё-таки хочет работать на нас.
-Он сказал вам об этом?
-А кто, по-твоему, послал Лолиту?
-Она и сама могла.
-Всё равно. Он – ценный свидетель.
-Мы пойдём на шабаш?
-Обязательно.
-За уличным бойцом?
-Ты угадал.
-А где может состояться шабаш?
-На кладбище.
-На каком?
-На заброшенном.