Список определений:
ПИСС – писатель, издающийся за свой счет (из романа Умберто Эко «Маятник Фуко»);
Умберто Эко – итальянский писатель;
Италия – такая страна где-то на западе, похожа на сапог.
Граждане! Уважаемые! Писатели, мать вашу! Я к вам обращаюсь! Да что же вы творите- то, ась? Вы же ж людей нормальных работы лишаете! Последнюю копейку, так сказать, умыкаете, с одной только целью – поглумиться и, блин, «изобразить правду жизни», тьфу!
Я вот, к примеру, почитай уже третий десяток в издательстве работаю. Книжки мы, значится, выпускаем, то есть печатаем. И хорошо, надо сказать, жили, потому как придумал в свое время Николай Иванович Гарамонов, бывший директор издательства нашего, Царство ему Небесное (Николай Иванычу, разумеется, не издательству), хитрую штуку.
Писателей-то у нас, как известно, в любые годы завались было, и все, того-этого, хотят, значится, прославиться. То есть, чтобы говорили о них, как о всяких там Достоевских, Пушкиных и прочих там Малевичах, да еще что бы на доме ихнем доску почетную повесили, мол, жил здесь Великий Русский Писатель Куземякин. И чтоб ходили потом старушенции, которые этого Куземякина в детстве шпыняли, да сверстники, которые, может даже и издевались и, скажем, Куземякой его обзывали, и говорили: «Вот ведь, а? А ить не дурак же оказался!»
Вот Николай Иваныч и придумал, как и им, так сказать, угодить, и себе в накладе не остаться.
Приходит, скажем, тот же Куземякин к нам в издательство, и говорит: «Я, того-этого, книжицу написал, ну, гениальную, само собой, как насчет напечатать ее?». А Николай Иваныч, добрейшей души человек, вместо того, чтобы выпнуть со звоном этого Куземякина, говорит ему: «А вы, товарищ Куземякин, оставляйте книжицу вашу, мы ее почитаем и примем решение, так сказать, на высшем уровне».
Ну и уходит этот писатель, окрыленный надеждой на славу прижизненную. Книжицу его, понятно дело, никто читать и не собирался, потому как если терять время на всякую лабуду, прости Господи, так времени этого не напасешься.
А потом приходит Куземякин, скажем, через месяц, а его Николай Иваныч сам лично за ручку встречает и ну давай сокрушаться: «Ой, товарищ Куземякин, как же быть, что делать-то? Ведь книжица-то ваша, в высшей степени литературная и гениальная просто беспросветно! Но время-то сами знаете какое, центр денег не шлет совсем, только на тех, тьфу, писателей, что по плану на пять лет расписаны и сверху утверждены как политически корректные. А вы – о! Новый Пушкин! Данте! Вас будут изучать в школах! Но, сами понимаете, средств нет. Да я бы сам, за свои… но не могу. Даже и не знаю, что с вами делать». Куземякин проникается насквозь прискорбной ситуацией, и тут ему в голову приходит смутная идея (а если не приходит, то Николай Иваныч мигом ее туда втемяшит), и начинает он исподволь выяснять, а сколько будет стоить выпустить сей шедевр, если, скажем не за государственный счет, а, так сказать, из других источников. Николай Иваныч, понятно дело, начинает возмущаться и ногами топать, дескать, из каких это источников? У вас что, товарищ Куземякин, какие-то нетрудовые доходы имеются? Ну, Куземякин, само собой, смущаться начинает, как комсомолка перед лишением девственности, и заикаясь говорить, что, мол, нет, разумеется, но если собрать, скажем, со всех родных да знакомых, то, может и набежит искомая сумма, ведь негоже лишать потомков из-за каких-то там денег, которые в их коммунистическом будущем и нужны-то вовсе и не будут. А Николай Иваныч, поломавшись немного для важности, соглашается напечатать «шедевр» за энную сумму (ну, мол, на покрытие расходов, но нам-то понятно, что все расходы так и так центр покроет).
Вот так и жили мы припеваючи на деньги этих самых писюков, как мы их обзывали. А как ушел Николай Иваныч на пенсию, так его место Василий Кондратьич занял, который тем же макаром писюков благодетельствовал. Даже энта проклятая перестройка не смогла наш бизнес, как теперь говорить принято, покоробить. Потому как количество писюков на душу населения от перестройки этой вовсе не сократилось, а наоборот прибавилось, так как народ, поняв, что ему теперь говорить позволено, принялся болтать не умолкая, что нам, естественно, только на пользу шло.
И было все чудесно и замечательно ажно до самого 99-го года, потому как в 88-м этот злодей буржуйский, Умберто Эко выпустил свою книгу непотребную «Маятник Фуко», блин! И в ней всю нашу деятельность как с натуры, нахал, описал, вот будто бы прямо тут у нас сидел и слизывал.
Ну, сначала-то все нормально было - пока у нас переведут книгу, да пока дойдет она до читателей, да пока дойдет до них то, что в ей понаписано, в общем, пять лет проскользнули как по маслу. И вдруг, как сейчас помню, в 99-м годе, приходит один такой писюк к Василию Кондратьичу. Ну а тот его, понятно, обхаживать начал, да толковать про то, что перестройка из издательств все соки высосала, а он вдруг так и говорит: «А-а, понятно, вы, значит, ПИССа из меня сделать хотите». И, улыбнувшись так горько, берет и уходит. Вот, не вру, сразу, подлец, смекнул, что к чему. А потом один за одним как посыпались такие умники, и все как один Умберто Эко вспоминают, прямо напасть какая! Ведь житья от них не стало – и печататься, заразы хотят, и словом этим забулдыжным, ПИССом, значится, обзываться не желают. Перебарывают себя.
Так вот что я хочу сказать, писатели вы мои дорогие. Ведь все эти несчастья наши произрастают от пытливости одного только писуна, который книжку свою выпустил, не подумав, что от нее кому-то плохо может быть.
Так что, уж я прошу вас, любимые вы мои, прежде чем описывать реалии бытия, подумайте, а вдруг от этого кто-то пострадать сможет.
Ну а если пофигу вам на несчастия людские, то тащите ваши шедевры к нам в издательство, и обещаю, мы сумеем сделать из вас Великих Русских Писателей, только, сами понимаете, злодей этот, Умберто Эко, все соки из нас высосал, так что…