Глава 9
Мы ехали по нашей советской земле. Все выглядело родным, знакомым. Маленькие деревеньки с белыми хатками. Люди были одеты просто по-крестьянски. Земля не такая как за границей. Там все дороги закованы в асфальт или в камень. А наши дороги в рытвинах и в ухабах с лужами от вешних весенних вод.
Мы любовались из окна на окружающую природу, и каждый думал, вспоминал про свои родные места, где родился, вырос, ушел на фронт защищать свою Родину.
Поезд проследовал пограничную зону и остановился на небольшой станции.
На разъезде около перрона был маленький базарчик. Женщины-крестьянки продавали вареную картошку, сметану, варенец, яйца, огурчики, помидорчики, соленую капусту.
Мы, не дожидаясь команды, выскакивали из вагонов, целовали нашу советскую землю, особенно чувствительно это делали пожилые, не смотря на ранги и воинские звания.
Затем бежали к базару. Через несколько минут вагоны были наполнены едой. Мы ели картошку, огурчики, пили украинский варенец. Некоторые раздобыли горилки. Выпили, отметили встречу с родной землей, были все радостные, счастливые.
Не успела радость согреть нам сердца, как посыпались ругательства и возмущения со всех сторон. Оказывается, сапоги, которые были куплены у румын, раскисли на украинской земле за короткий промежуток времени, успели только сбегать в них на базар, да походить по перрону. Подошвы сапог были сделаны не на коже, а на обыкновенном прессованном картоне. У всех, кто купил сапоги, отлетели подошвы. Чемоданы тоже оказались не кожаными. Все ругали румын- цыган на чем свет стоит. Деньги ухлопали, а вещей нет.
Хотели в хромовых сапогах блеснуть перед девушками, а приходилось опять одевать кирзовые или ботинки с обмотками.
Дальше ехали по Бесарабии, Украине, России. Проезжали через такие крупные города, как Запорожье, Днепропетровск, Ворошиловград, Ростов-на-Дону.
Поезд шел на Кавказ. Мы не знали: куда нас везут. Наконец прибыли в город Нальчик в Кабардино-Балкарию. Разгрузились на станции.
Дивизия встала на постоянную дислокацию в военном городке.
До нас в городе находилась дивизия, в которой служил Александр Матросов, который во время войны с немцами своим телом закрыл амбразуру дзота. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.
Личный состав нашей дивизии расквартировался в военном городке, а офицерскому составу было разрешено поселиться в городе на квартирах у жителей.
Я договорился жить у одной одинокой женщины. Звали ее Шура, ей было пятьдесят лет.
В одной 16 м2 комнате стояли две кровати, стол, комод.
У тети Шуры муж погиб в первые дни войны, а дочь, с 1923 года рождения, повесили фашисты в Нальчике на площади, как партизанку. Ее сын, с 1927 года рождения, служил в Армии в Баку.
Тетя Шура работала в бане. Баня находилась рядом с бараком, в котором она жила. Зарплата у нее была маленькая, не хватало на питание, поэтому она была вынуждена пускать квартирантов.
С тетей Шурой мы быстро сдружились, сошлись характерами. Она мне была за мать, а ей за сына. Всю свою зарплату я отдавал ей. Она мне стирала и иногда готовила еду.
В рабочие дни я питался в офицерской столовой. А в выходные дни и иногда вечером ел вместе с ней.
Я еще в этот барак поселил старшего лейтенанта агитатора полка, фамилию его не помню. Он был родом из Тюмени, ему в то время было 35-40 лет. Жил он тоже у одинокой женщины.
Мы ее называли Епифановна. Детей у ней не было.
Мужа взяли на фронт, он был в плену у немцев, служил во Власовской армии, был взят в плен советскими войсками, осужден военным трибуналом и сослан для отбывания наказания на Крайний Север на Колыму.
Вскоре прибыл из отпуска комсорг полка лейтенант Дружинин, который ожидал нашего возвращения семь месяцев.
Сначала предполагалось нашу дивизию направить в уральский военный округ, и Дружинина оставили на Урале. Он пока мы не вернулись в СССР проходил там свою службу. За границу ему выезд не разрешили.
Меня назначили начальником клуба полка. Работы было много. Нужно было обеспечивать оркестр музыкальными инструментами, заказывать костюмы для выступающих. А это было не так легко после войны. В швейных мастерских не все можно было подобрать. Материала и тканей не хватало. Приходилось перешивать списанную военную одежду. Артисты выступали в спектаклях на военную тематику в советской, немецкой форме или в форме бойцов гражданской войны, в буденовках.
Однажды меня из дивизии послали в город Ростов за бумагой. Дали мне наряд на 500 кг, выписали командировочные. Этот город находился в нашем Северокавказском округе.
Я с большим трудом выбил эту бумагу. Война как год закончилась, но выпуск бумаги еще по-настоящему не организовали, ее не хватало. На вокзале мне проводник не разрешил погрузить бумагу в вагон. Другого транспорта, кроме железнодорожного не было.
Что делать? Я принимаю решение: бумагу грузить в окно. Пока проводник занимался посадкой людей, а людей было много, даже все не помещались в вагонах, ехали на подножках и на крышах без билетов, я прошел в свой вагон. Открыл окно. Вагоны тогда были старые, окна открывались хорошо. Втроем мы перенесли бумагу в вагон и сложили ее на третьи верхние полки. Солдаты мне помогли.
Правда, потом был большой скандал. Поезд задержали. Вызывали военного коменданта станции, пытались меня высадить, но я не подчинился. Доехал до станции Прохладная, и там выгрузился на перрон. Наш пригородный поезд Прохладная - Нальчик ходил раз в сутки. Таким образом, я выполнил приказ командования дивизии.
В Нальчике я написал письма домой в Сибирь и Ане в Белоруссию. В письме родным спрашивал: не было ли мне письма от девушки.
Первый ответ я получил из дома. Мне писали, что меня уже живым не считали. После окончания войны, где-то в июле или в августе прислали письмо, в котором было написано, что я погиб при исполнении боевого задания. Где и как это случилось, подробно не сообщалось. Только было сказано: погиб геройски, отражая атаку противника. Фамилия отправителя была неразборчивой. Похоронка была написана на форменном бланке. Как это случилось, я до сих пор не знаю.
Это известие сильно подействовало на бабушку, которая очень переживала, и все мои родственники тоже.
Было обидно, война закончилась, я остался живой, а для родных оказался погибшим.
Наводить справки о моей смерти никто не стал, да и справляться в то время было некому. Бабушка была старенькая, ей уже было за 75 лет, Она была неграмотная. Сестре Ане не было еще восемнадцати лет. Что они могли узнать? Поверили печальному известию, считали, что меня нет в живых.
Когда получили письмо от меня, бабушка засомневалась, сама она читать не умела, думала, что Аня просто ее успокаивает. Бабуся взяла письмо и пошла к своей сестре и попросила прочитать его племянницу Марию.
Мария прочитала. Бабушка расплакалась от радости.
-Слава богу! Теперь возможно доживем, увидимся, раз находится в нашей державе.
После моего письма бабушка поправилась и помолодела, как писала мне сестра Аня.
Сестренка также сообщила, что было письмо от девушки Ани, она справлялась обо мне: пишет ли письма домой и где теперь находится, не могли бы дать его адрес. Они решили сообщить девушке всю правду, чтобы она не надеялась.
Вот такие вести я получил из дома через семь месяцев, дома переполох наделал и девушку свою потерял.
Я написал письмо в Белоруссию, но ответа не было. Значит, она поверила, что я погиб, а может быть, и не поверила, подумала, что специально все устроили, нашли причину, чтобы нам больше не встречаться.
Вскоре я получил телеграмму. Оказывается, дядя Алеша демобилизовался из армии, вернулся домой. Побыл дома несколько дней и решил навестить нашу деревню, где жили мои сестренки и бабушка, его мама. Посмотрел на их жизнь и решил дать телеграмму, чтобы я приехал домой для устройства жизни сестер-сирот.
Мать он решил забрать к себе. Мою сестру Аню колхоз не отпускал. Она уже считалась взрослой, членом колхоза. Нужно было разрешение правления колхоза, который бы выдал справку о выезде из колхоза, чтобы на основании справки с места жительства получить паспорт.
Когда я получил телеграмму, я решил обратиться к заместителю политчасти командира полка майору Дуброву.
Он на моей телеграмме написал ходатайство начальнику политотдела, чтобы мне предоставили отпуск на Родину. Начальник политотдела дивизии предоставил мне отпуск на 45 дней без учета дороги.
Я так обрадовался. Мне не верилось, что поеду домой. Более пяти лет, после призыва в армию, никого не видел.
В течение двух, трех дней оформил документы, получил деньги и проездные, а также продовольственные талоны на питание.
Вечером накануне моего отъезда хозяйка тетя Шура организовала проводы. Пришел мой товарищ старший лейтенант агитатор полка, а также хорошие знакомые тети Шуры, девушка Зоя с мачехой.
Зоя была подругой погибшей дочери тети Шуры. Зоя была сирота. Жила с дедушкой. Работала в школе учительницей. С этой девушкой я был знаком, встречался с ней.
13 апреля 1946 года я выехал поездом из города Нальчика. В Ростове была пересадка. Эта местность была в немецкой оккупации. Вокзалы и города разбиты бомбами и снарядами. Но уже вовсю шли восстановительные работы.
Восстанавливали заводы и фабрики, железнодорожные здания и сооружения. Работу проводили большими бригадами. Трудилась молодежь. Женщины и мужчины. Вчерашние солдаты и офицеры, даже не сменив военной формы, отстраивали заново руины.
Работали также военнопленные немцы. Много немцев работало на Урале, в Сибири.
Поезд “Ростов-Москва” прибыл на Казанский вокзал.
Мне необходимо было прокомпостировать билет от Москвы до Барабинска, разъезда Труновск.
Когда я пришел на вокзал, около билетной кассы было народу видимо-невидимо, гражданских и военных. Чтобы взять билет или прокомпостировать его надо ждать не меньше недели. Что мне делать? Не успел я еще сориентироваться, как ко мне подошел мальчик, лет 12-14 и говорит:
-Вам надо ехать?
-Да, мальчик, - отвечаю ему.
-А куда вам?
-В Сибирь.
Он мне говорит:
-Пошли. Я помогу вам уехать.
Я еще не дал своего согласия, он схватил мой чемодан и крикнул мне:
-Давай за мной быстрее!
Мы выбежали на перрон. Он направился к платформе, где стоял поезд N 72 “Москва-Новосибирск”.
Посадки еще не было. Он подошел к одному вагону, что сказал проводнику и тот дал согласие посадить меня в поезд. Я мальчику отдал десять рублей, а, сколько проводнику уже не помню.
Я забрался на третью полку. Сложил свои вещи. Снял шинель и лег на нее. Стал ожидать, что будет дальше. Билет у меня был. Я себя успокаивал, что фактически зайцем не являлся. Могут только заставить прокомпостировать билет на любой станции.
Вскоре началась посадка. Поднялся такой шум, гвалт. Все кричали, лезли, мешали друг другу. Спешили занять места, особенно нижние полки.
Я лежал и не шевелился в начале, а потом стал наблюдать за всем, что происходило в вагоне. Даже сам себе позавидовал, как хорошо все обошлось. Сел раньше без суеты.
Пассажиры стали понемногу успокаиваться. Разместились по своим местам. Провожающие покинули вагон. Начались разговоры. Стали спрашивать: кто куда едет?
В нашем купе оказались мои земляки из города Куйбышева. Ехали мать с дочерью. Девушке было 17-18 лет. Они возвращались из Украины. Были в гостях или ехали в Сибирь в Барабинск на постоянное место жительство.
На Украине в 1946 году жизнь была трудной. Во время войны немцы все вывезли. Многие возвращались из эвакуации без всякого крова над головой. Приходилось начинать с нуля. 1946 год был неурожайным. Много людей умерло с голоду.
Я слез с третьей полки, представился и сказал, что еду до Барабинска.
В нашем купе ехала девушка москвичка на боковой полке. Она ехала к мужу, который служил на Алтае рядом с городом Бийском.
Всю дорогу мы играли в карты, а также беседовали. Вспоминали военные годы. От Москвы до Барабинска ехали пять суток. Мои попутчики пригласили меня в гости, дали мне свой адрес.
В Барабинск поезд прибыл ночью в 12 часов. Я помог женщине с дочерью сойти с вагона и проводил их до вокзала. Попрощался с ними, пожелали друг другу хорошей встречи с родными.
Поезд в Барабинске стоял 35-40 минут. Я решил пройтись по залу ожидания, в надежде увидеть знакомых. Но, к сожалению, никого не оказалось. Я от радости, что уже доехал почти до дома, зашел в ресторан, заказал 200 грамм водки и что-то на закуску. Выпил и пошел к почтовому ящику, опустить письмо, которое я написал заранее в вагоне своей заочнице Татьяне.
В нем ей сообщал, что 19 апреля проехал город Барабинск далее следую до разъезда Труновска. В Барабинск, возможно, вернусь 22-23 апреля.
Дежурный объявил по радио отправление поезда. Мне оставалось ехать 25 км. Я свои вещи уже уложил. Оставалось снять чемоданы с полки и одеть шинель. Подсел к девушке, которая ехала на Алтай, а она мне говорит:
-Не хочу ехать к мужу. Давай я с тобой останусь. Вместе сойдем с поезда. Ты мне понравился. Я бы лучше с тобой жила. Я своего мужа не люблю. Это меня мои родители отправили к нему. А у меня нет никакого настроения, ехать к нему.
Я стал ее успокаивать, и объяснять, что у меня есть девушка, которая ждет уже два года.
Поезд по времени уже подходил к станции, и я приготовился к выходу, вынес свои вещи в тамбур. Девушка меня провожала, была вместе со мной в тамбуре. Я глянул на часы, поезд идет, не останавливается. Я подумал, возможно, поезд не будет останавливаться в Труновске, так как станция была маленькой, не все поезда останавливались.
Я говорю девушке:
-Поезд, наверно, идет на проход. Я буду прыгать. Выброси мне вслед чемоданы.
Я открыл дверь. Ночь была темная. Спустился на последнюю ступеньку. Слышу, вроде поезд затормаживает. Спрыгнул удачно. Если бы повременил, попал бы на стрелку. Я приземлился рядом в пятнадцати метрах от нее. Следом за мной полетели чемоданы. Все обошлось нормально.
Девушка оказалась порядочной. Могла бы их не выбросить и с ними уехать. Ищи тогда ее, как ветра в поле.
На удивление поезд остановился. Я не дождался и спрыгнул, не доезжая станции. Это водка прибавила мне храбрости.
На перроне меня никто не встречал, хотя я послал срочную телеграмму дяди Прони. Он работал бригадиром пути. Всю войну был на брони.
Я направился к дому, где жил дядя Проня. У них была небольшая изба. Стал стучаться в дверь, но никто не выходит. Тогда я решил постучать в окно. Смотрю, загорелся свет. Из окна выглянули вроде незнакомые мне люди. Я спрашиваю у них:
-Разве Богданов Прокопий Васильевич здесь не живет?
Мне ответили:
-Нет. Он живет рядом с нами.
Оказывается, дядя Проня свою избу отдал тестю и теще, а сам вселился в казенную квартиру. Дедушку Теню и бабушку Груню я хорошо знал, но за пять лет войны они сильно изменились, поэтому я их сразу не узнал.
Я направился к дому, который мне указали. Постучался в квартиру. Услышал скрип дверей, и женский голос меня спросил:
-Кто?
-Михаил, - отвечаю я.
-Какой Михаил? – узнал я голос тети Маши, - Какой Михаил? - не дождавшись ответа, снова переспросила она.
У тети Маши был родной брат Михаил самый младший, он был летчиком, во время войны пропал без вести. Поэтому она растерялась, не зная, кто пришел.
Дядя Проня услышал наш разговор, кричит ей:
-Открывай, это Минька.
Он меня так всегда ласково называл. Тетя Маша открыла мне дверь и бросилась мне на шею со слезами, начала меня целовать.
Дядя Проня выскочил в коридор, тоже обнял меня и поцеловал. Схватил мои чемоданы и внес их в квартиру.
В доме кроме моих двоюродных братьев и сестренок жил наш деревенский Иван Турнаев. Он был на одну ногу хромым с детства, его взяли в трудовую армию где-то в конце 1942 года. Был у него сын Петро, с 1926 года рождения, который погиб в 1943 году на Орловско-Курской дуге.
Телеграмму мою дядя Проня не получил, поэтому меня никто не встречал. Дядя быстро оделся, побежал к продавцу на квартиру.
Продавец был инвалидом, одноногим, ходил на деревяшке, привязанной к колену. Фамилия его была Подгойский. Я его хорошо знал, он меня тоже. До армии я в Труновске бывал каждый день, ходил за хлебом.
Дядя Проня поднял с постели Подгойского, и они ночью в 3 часа пошли в магазин за водкой. Водка в то время была только разливная. Сколько он ее купил, не помню. Сообщили тете Поли, она не заставила себя долго ждать, тут же прибежала, со слезами бросилась ко мне, обнимала и целовала меня и причитала:
-Как хотела твоя мать тебя увидеть. Не дождалась. Все тебя вспоминала до самой смерти. Ты ей все мерещился. Она умерла с твоим именем на губах. Не дожила до светлого дня. Моего Константина Кузьмича в том же году похоронили. Простудил ноги. Схватил воспаление. Проболел несколько дней и все больше не поправился. Осталась я с троими детьми. Трудно пришлось мне. В войну работала на путях.
Тетя Маша накрыла на стол. Выпили за встречу, затем за тех, кто не вернулся с войны и за Победу. Просидели до утра. Дядя Проня отпросился у мастера на пару дней, чтобы побыть со мной. Мы втроем пошли пешком в деревню: дядя Проня, тетя Маша и я.
Была весна. Дорога еще была грязная, местами даже лежал снег в кустах.
Тетя Маша была полная женщина, быстро ходить не могла. Мы шли потихоньку, а дядя Проня, когда оставалось до деревни два километра, прибавил шагу.
Ему в то время было 40-45 лет. Хотя он нес большой чемодан, все же поспешил. Сделал он это специально, чтобы подготовить бабулю, и не застать ее врасплох.
Зашел со стороны огородов, чемодан поставил в сенях.
Бабушка была дома с Верой и Валей. Аня находилась на ферме.
Дядя Проня прошел в избу и спросил:
-Нет ли писем от Миньки?
Бабушка ответила:
-Две недели назад было письмо. Но он в нем ничего особенного не пишет. Возможно, скоро сам приедет в отпуск.
Дядя Проня ее спрашивает шутливо:
-А если он уже приехал?
-Да что ты мелешь!
-А я тебе мама правду сказал. Смотри вот его чемодан.
Выходит в сенцы и заносит мой чемодан. Бабушка смотрит на чемодан и на дядю Проню и не верит, а он ей говорит:
-Что смотришь? Встречай! Они с Марьей уже подходят к деревне.
Бабушка быстро набрасывает на себя платок, надевает что-то на ноги и бежит к нам навстречу, не разбирая дороги, прямо по лужам. Только вода разлетается в стороны от ее ног. Словно молоденькая девушка, хотя ей в то время было 75 лет.
Я увидел свою бабусю и со всех ног бросился к ней навстречу. Так произошла наша встреча через пять лет на поле, где прошло мое детство.
На этом поле я пас лошадей. Первый раз ездил верхом, не раз падал с них и опять садился, катался, не боясь, что снова смогу упасть. С детства вырабатывал мужской характер, смелость, твердость, убежденность своих действий, не зависимо оттого, что я был маленький, слабый.
Мне большую помощь оказывал мой отец и дядя Алеша. Они приучали меня к самостоятельности с детства.
Мы пришли домой. Дядю Проню не застали, он, оказывается, побежал на колхозную ферму, чтобы сообщить Ане о моем прибытии. Но она ему не хотела поверить, тогда он достал карманные часы, которые я ему подарил. Аня бросила работу и побежала в деревню.
К нам уже собирались люди. Пришли соседи повидаться со мной, расспросить про своих близких, родных, не приходилось ли нам встречаться. Односельчане здоровались, обнимали и целовали меня. Только молодые девушки стеснялись. Да я многих не узнавал. За пять лет они выросли, многие стали невестами.
Бабушка с тетей Машей пригласили всех за стол, но люди не садились, отшучивались:
-Мы сытые. Посмотрели вот на вашего внучка.
Людей набралась почти полная изба. Тогда бабушка не растерялась и говорит дяде Проне:
-Прокопий, наливай всем по стаканчику, пусть выпьют за мою встречу с долгожданным внуком.
Все выпили, кто стоя, кто сидя. Закусили капустой, картошкой. Поговорили и потом разошлись. Мы остались одни. Выпили за возвращение, за тех, кто не вернулся из наших родных.
Из Богдановых ушли на фронт пять человек: Петро, мой троюродный брат с 1921 года рождения; дядя Ваня, родной брат отца; Александр, с 1925 года рождения, троюродный брат; дядя Алеша, младший брат отца. Из пяти человек вернулись живыми только двое: я и дядя Алеша. Петро и Александр погибли, а дядя Ваня пропал без вести.
Бабуся, пока была жива, не теряла надежды, что возможно еще живы, может, объявятся.
Разговоров было много. Вспоминали, как жили до войны, как пережили время войны.
Моя мама простыла на работе, а потом заболела. Повезли ее в больницу в Куйбышев, за дорогу еще больше простудилась. Сильно болела, так и не поправилась, умерла.
Вспоминали тетю Феню, которая была беспомощная. Не могла заготовить сена корове. Корову пришлось вскоре зарезать. Топить печку было нечем. В доме разбирали половые доски, чтобы топить печь. Умерла голодная и детей чуть не погубила.
Сашу, Толика пришлось отдать в детский дом, а Аню хлебозавод взял на свое обеспечение. Дом сломали на дрова для нужд хлебозавода.
Война принесла много бед, страданий, слез и горя.
К вечеру стала приходить молодежь. Некоторые мои товарищи вернулись по ранению. Иван Мигунов, его старший брат Василий, он потерял на войне руку. Василий Юрусов, мобилизованный уже после войны из армии по болезни. Пришли также девушки: Таня Овсянникова, Тоня Максимова, Груня Басалаева, Тоня Девятова.
Многих моих сверстников не было. Часть из них уехали на заводы, фабрики. А других разбросала война.
Мои друзья вместе со мной вспоминали наше довоенное детство и юность, товарищей, которые, не вернулись с войны, отдали свои жизни в боях с врагами.
Из наших односельчан, ушедших на фронт, не вернулось более 64 человек, а всего по призыву Советского правительства ушло 80 человек. А кто вернулся, из них были многие искалеченные и больные.
Проклятая война принесла горе в каждый дом, искалечила жизнь миллионам, оставила без отцов и матерей сирот, мужей отняла у вдов.
Никогда не забудутся чудовищные преступления фашизма.
Уже год как мы живем в мире, восстанавливаем народное хозяйство.
Наш колхоз за войну тоже сильно обнищал. Работали в колхозе одни женщины да подростки. Лошадей почти не осталось. Пахали и сеяли на коровах. Доили молоко. Молоко отправляли на молокозаводы. Обеспечивая продуктами рабочих и Красную Армию.
Наши матери, сестры и любимые жены, а также мальчишки находились сутками в поле, особенно в весеннюю посевную и уборочную страду.
-Ну, хватит, поговорили! – предложила соседка Таня, она жила напротив нас, - Пойдем, прогуляемся по деревне. Миша, наверно, забыл наши вечеринки и гуляния с гармошкой. Нет тех парней. Одни калеки или салаги. Мы женщины и девушки страдаем, а иногда слезами обливаемся от скуки и одиночества.
Я быстро надел шинель и говорю:
-Я ваше предложение поддерживаю с удовольствием. Пройдемся по улице, я хоть деревню посмотрю, какая она стала за пять лет моего отсутствия.
А бабушке сказал:
-Бабуся, ложитесь, отдыхайте. Я долго не задержусь. Я с дороги, спать тоже хочется, почти две ночи не спал.
Мы вышли из дома, и пошли по улице. Так как наша изба стояла почти на западном краю деревни, пошли на восточную сторону. Проходя по деревне, я обратил внимание в первую очередь, что мало у кого светился свет в избах. Многие окна были забиты досками и просто заткнуты какими-то мешками. Спрашиваю:
-Почему мало света в окнах? Время еще не позднее. Неужели они легли спать так рано?
-Да, нет, Миша, - отвечает мне Иван Мигунов, - люди не спят. Нет керосина. А если есть то, экономят. Окна забиты оттого, что нет стекол.
Да обеднял наш народ. Прошел я всю деревню и не встретил ни одной ограды и ворот. За время войны все сожгли. С топливом было плохо.
Уже перед войной в лесах нашего колхоза не оставалось березовых рощ и колков. Все вырубили за зиму. Крадучись ездили в Мишкинские леса. Была такая деревня Мишкино, в 7 км от нашей деревни. Там еще оставался березняк.
За пять лет войны все сожгли не только березки, но и осины и кусты тальника. В колхозе лошадей не было. А на быках и коровах зимой далеко не уедешь. Вот и жгли, что можно было.
Я представил себе, как моя бедная мама и бабуся ездили в лес за дровами. Сколько они пережили страданий и мук за эту проклятую войну.
Только советский народ смог выстоять, преодолеть лишения, беды, победить. Мы сражались на фронте с коварным врагом, а рабочие и крестьяне обеспечивали наш тыл. Без их помощи не было бы Победы, она завоевана общими усилиями – тыла и фронта.
Эта Победа войдет в историю всего человечества, не только советского народа, но и народов всего мира.
Мы прошли по всей деревне. Ребята приглашали меня к себе, но я отказался, сослался на то, что две ночи не спал, и неудобно было в первый день оставлять своих. Они по мне соскучились, также как и я.
Когда я пришел домой, наши еще не ложились спать, пили чай. Я вспомнил, что привез подарки, вручить их не было возможности, так как в избе весь день до вечера был народ.
Я открыл свои чемоданы, отдал им вещи, оставил только одно платье темно-зеленое. Бабушке я подарил темно-коричневый шерстяной костюм. Сестрам платья, туфли и белье. Все были довольные, говорили мне спасибо. Недовольной осталась только тетя Маша, я ей ничего не подарил. Я бы рад ей, что-то подарить, но у меня ничего больше не было. Я, конечно, извинился.
В деревне я пробыл три дня. Нужно было встать на учет в военкомате в городе Куйбышеве, а также предстояла встреча с моей заочницей.
Не терпелось узнать, что за землячка. Тем более, что я предупредил ее о своем приезде и время встречи было назначено.
Я с сестренкой Аней решили поехать 22 апреля поездом до Барабинска. Вечером пришли в Труновск. Побыли у дяди Прони, а ранним утром 23 апреля приехали в Барабинск. Время было шесть часов утра.
Недалеко от вокзала жила наша троюродная сестра Аня, дочь дяди Кузьмы. Она после войны вышла замуж за Леню, он был старше ее на десять лет. Мы зашли к ним, чтобы дождаться пока рассветет и заодно повидаться с Аней и с ее мужем познакомиться. Когда мы подошли к их дому, они уже встали, в окнах светился огонек. Мы постучались, они открыли нам.
Леня собирался на работу, он работал в вагонном депо мастером. Но, узнав, что я приехал в отпуск, тотчас позвонил своему начальству и попросил разрешение не выйти сегодня на работу по случаю моего приезда. Ему, конечно, разрешили. Леня взял стеклянную двухлитровую банку и пошел в магазин. Аня что-то готовила.
У них был телефон в квартире. Я спросил у Ани, где живет Мария, тоже моя троюродная сестра. Она мне ответила, что рядом с Богдановыми и добавила:
-Постой, Миша, она должна быть сейчас на работе, - берет трубку телефона и просит соединить ее с санпропуском.
Мария подошла к телефону. Аня сказала ей, что приехал Михаил, находится у них. Та просит, чтобы я взял трубку. Когда я стал с ней говорить, она не выдержала, и расплакалась от неожиданности. Мы с ней перебросились несколькими словами, и только я хотел спросить у Марии про Таню, как нас прервали.
Вместо Марии со мной начала разговаривать неизвестная с нежным голоском, здоровается со мной и поздравляет с приездом. Я не пойму, кто и спрашиваю:
-Извините. С кем имею честь разговаривать?
Мне отвечают:
-Я Таня.
Я поинтересовался:
-Как вы узнали, что я разговариваю по телефону с Марией? Вы что вместе с ней дежурите?
Тане мне отвечает:
-Да, мы с ней вместе дежурим. Только Мария в санпропуске, а я на железнодорожном телеграфе.
Оказывается, Таня уже в санпропуске не работала, а перешла на работу в телеграф. Но продолжала дружить с Марией. А когда получила от меня письмо, поделилась с Марией этой новостью.
В это раннее утро телеграф вдруг попросили соединить с санпропуском, Таня, как телеграфистка, заинтересовалась, кто так рано захотел разговаривать с Марией, решила подслушать, а когда услышала мой голос, тем более я стал спрашивать у Марии про нее, не выдержала и вмешалась в наш разговор. Отсоединила Марию от линии.
Я предложил встретиться на площади вокзала возле памятника В. И. Ленина после ее дежурства, которое заканчивалось в 9 часов утра.
Правда Таня не хотела встречаться на том месте. Хотя это место было самым удобным для нее и для нас. Она, возвращаясь, домой после работы, проходила через вокзал. Мы тоже находились рядом.
Я решил пригласить на встречу свою сестру Марию, которая была виновницей нашего знакомства. И так, мы втроем: Аня, Мария и я, направились к площади к указанному времени на встречу с моей заочницей Татьяной.
Не доходя до памятника В. И. Ленина, я увидел, что к нам на встречу идут две девушки. Я сначала подумал, что это посторонние. Но мне Мария говорит:
-Это они. Таня и Люба.
Но они, не доходя до нас метров 15-20, резко повернули в сторону вокзала, чтобы уклониться от встречи. Возможно, постеснялись, или какая-та другая причина вынуждала их уйти от нас.
Я увидел, что дело принимает неприятный оборот, понимая, что они решили избежать встречи, долго не стал раздумывать, ускоренным шагом направился им наперерез, и потребовал не уходить от нас. Им пришлось подчиниться.
Я подошел к ним. Поздоровался. Назвал свое имя. Они последовали моему примеру. Сначала Таня представилась, а потом Люба. Оказывается, Люба была моя первая заочница, с которой меня познакомила Мария.
Таня пригласила нас к себе домой. Мы пошли к ней, дорогой разговаривали, шутили. У всех было хорошее настроение.
Шли по улице, которая была знакомая мне с детства. Город, не смотря на то, что прошло пять лет, оставался таким же, только дома стали вроде немного пониже, и вид их был неприглядный. Штукатурка местами отлетела, появились трещины, побелка облупилась, проступили темно-желтые пятна. Потускнела краска на ставнях и карнизах. Было видно, что ремонтом домов не занимались в прошедшие годы.
Мы уже подходили к городской больнице. Шли по улице Лермонтова. Эта улица до войны называлась иначе – 1ая Глухая.
Я спрашиваю у Тани:
-Где твой дом?
Она мне говорит:
-Мы уже пришли. Я здесь живу. Вот наш дом.
Я от неожиданности оторопел, дом был знакомый мне с детства, я в нем не раз бывал.
-Ты здесь давно живешь?
-Я родилась в этом доме и выросла.
Тогда я не выдержал и спрашиваю ее:
-А у тебя есть братья: Николай и Сашка?
Она отвечает:
-Да. Коля еще служит в Морфлоте. А Саша демобилизовался и живет с нами.
-Но, почему я тебя не знаю? Я у вас бывал много раз, играл с твоими братьями. У вас в 1933-34 годах жили на квартире наши родственники, брат моей мамы, дядя Миша Нехорошев и его жена, тетя Ульяна, у них были дети: Саша и Вася.
-Я их хорошо помню и знаю. Мы с ними до войны часто встречались. Они потом уехали из Барабинска. А мы с мамой ездили летом к ним в деревню Памельцево по ягоды. А вот тебя я, Миша, что-то тоже не помню.
Мы вошли в дом. Нас встретила мать Тани, Анна Устиновна. Я ее сразу узнал. Хотя она постарела, но черты лица остались прежними. Танина мама меня вспомнила.
Так состоялась наша первая встреча с Таней. Но, почему мы друг друга не помнили в детстве непонятно. Когда наша семья жила в Барабинске, мне в то время было 10-11 лет, а Таня была на 3 года младше меня, ей тогда было 7-8 лет.
Скорее всего, мы были детьми и просто не обращали внимание друг на друга, поэтому в нашей памяти ничего не сохранилось от прошлого. Наше знакомство как бы началось сызнова, сначала была заочная переписка во время войны, разговор по телефону, встреча у вокзала, свадьба и дальнейшая семейная жизнь на 28 лет.
Мы немного посидели у Щербаковых, поговорили, а затем Мария нас повела к себе в гости. Она жила на квартире. Быстро организовала стол. Мы немного повеселились, выпили, пели песни, потанцевали. Уже наступила ночь. Я с сестренкой Аней думали переночевать у Марии, но Таня позвала нас к себе:
-Раз вас мама знает, пойдемте к нам ночевать. У нас места много. У Марии тесно.
Пришлось согласиться. Мы попрощались с Марией и с Любой. Хотя нам было неудобно, но Таня поняла мое состояние и говорит:
-Не волнуйся. Мама наоборот будет рада, что вы вернулись к нам.
И действительно, когда мы пришли Анна Устиновна обрадовалась и сказала:
-Саша тоже хочет повидаться с тобой, он днем был на работе.
Через некоторое время пришел Александр. Такой же рыжий, как в детстве, только на лице стало меньше веснушек и немного подрос. Но молчуном как был, так и остался.
Снова сели за стол. По стаканчику пропустили. Разговор стал более интенсивным. Саша тоже разговорился. Просидели до поздней ночи. А потом легли спать.
Утром мы с Аней позавтракали и поехали в Куйбышев. Нас Таня проводила до вокзала. В то время от Барабинска до Куйбышева ходил пригородный поезд несколько раз в сутки, его почему-то называли веткой. В Куйбышеве я встал на военный учет. А затем пошли в больницу, чтобы установить возраст Ани.
Для получения паспорта требовались метрики. Ее метрики, которые хранились в церкви деревни Осиново, оказались утерянными. Ее месяц и день рождения мы знали со слов бабушки, Натальи Борисовны. А вот год рождения не могли точно определить.
Мы записались на прием к врачу. Ждать пришлось недолго. Аню врач принял. Она объяснила ему цель своего прихода. Врач стал отказываться, что это вроде бы не его дело. Потребовал от нее какие-то документы. Не стал ее осматривать. Аня вышла от него в слезах.
Я стоял в коридоре. Она мне объяснила. Я попытался сам поговорить с врачом. Постучал в дверь и вошел в кабинет и потребовал:
-Почему вы не стали принимать мою сестру, чтобы помочь ей определить ее возраст?
Он пытался сослаться, на что-то, сейчас не помню.
Но я продолжать требовать, чтобы осмотрели сестру и дали ей справку.
Врач понял, что от меня не отвязаться. Я был в военной форме, фронтовик с боевыми наградами на груди. Хотя в то время их было только четыре штуки, но они все же внушали доверие и уважение.
Врачу пришлось вторично принять мою сестру, осмотреть и подтвердить ее год рождения, написать справку. Как мы предполагали с 1927 года рождения.
В загсе мы оформили метрики. Все основные дела были выполнены. Оставалось свободное время.
Я предложил Ане посетить моих дорожных знакомых, с которыми я ехал из Москвы до Барабинска. Мы их быстро разыскали, они жили недалеко от центра города.
Встретили они нас как старых знакомых. Мы у них пообедали и хотели ехать в Барабинск. Но они нас не отпустили. Оставили у себя ночевать. Вечером молодая хозяйка пригласила нас сходить в кино. Они были очень любезны к нам. По своей вероятности матери хотелось иметь зятя, а дочери мужа. Приглашали нас заходить обязательно в гости, когда придется бывать в Куйбышеве. Люди оказались неплохие, а дочка была интересной.
Но я уже встретился с Татьяной. Она мне понравилась. Гоняться за двумя зайцами я не стал. Пришлось по-дружески расстаться, и только спустя четыре года случайно встретился с этой девушкой. Она уже была мамой, у нее был ребенок, которому шел третий год. Но об этом я напишу в дальнейшем поподробней.
Мы с Аней вернулись в Барабинск. На минуту забежали к Щербаковым, взяли свои вещи. От них пошли в Барабинский совхоз, который находился в 12 км от города. Там жили дядя Алеша и тетя Клава, родная сестра моей мамы.
В совхозе не знали о моем приезде. Мы их застали врасплох. Дядя Алеша только пообедал, направился на работу. Не успел отойти от дома 100 метров, как его вернула тетя Оля. Встреча была неожиданной и теплой.
Мы с дядей Алешей всегда были в хороших отношениях. Он был моим самым любимым дядей, меня он тоже очень любил. Чем мог, помогал, считал меня за родного сына. Тетя Оля тоже уважала меня.
Через несколько минут прибежала тетя Клава Тестова, младшая сестра моей матери, а затем ее дети, мои братишки и сестренки: Саша, Коля, Нина, Зина. Дядя Теня был на работе.
Тетя Оля быстро собрала на стол. Дядя Алеша умудрился где-то найти спиртное, хотя в совхозе водка в то время не продавалась. Выпили по две-три стопки. Поговорили немного о делах прошедших и настоящих.
Вспомнили близких, которые не дожили до конца войны. Погибли в бою, или умерли в тылу. Смерть вырвала их в рассвете сил. Старшей из них была моя мама в возрасте 46-47 лет, а самым младшим был восемнадцатилетний Саша. Наш род Богдановых будет вечно помнить, и чтить их светлый образ.
Дядя Алеша предложил мне пойти в баню. В совхозе был банный день. Мы быстро собрались и пошли.
Баня была обыкновенная, сельская. Топилась по белому. Предбанник был холодным. В моечной размещалось 8-10 человек, в парной 5-6 человек. Когда мы пришли в баню, там уже мылось несколько человек. Раздевшись, начали мыться. Дядя Алеша сразу побежал в парную. Он любил париться. Я не хотел с ним идти, но дядя Алеша меня уговорил, рассуждая:
-Что это за баня, если не похлещешься березовым веником?!
Я решил попробовать. Мне понравилось. Тело само просило веника. Я так увлекся, что не услышал, как приехали с полевых работ женщины трактористы и тоже пришли в баню.
Но, заметив, что там моются мужчины, шутки ради разделись и голыми вваливались в моечное отделение. Поднялся визг, смех, послышались шлепки по голому заду. Мужчины не растерялись, давай их щипать за голое тело, обливать холодной водой.
Когда я услышал женские голоса, я не знал, куда мне деваться. Решил пока из парной не выходить. Но они и туда добрались. Не помню, как я оттуда вылетел. Даже не искупался, вспотевший, выскочил в предбанник. Быстро оделся и убежал домой, оставив там дядю Алешу.
Для меня такое зрелище было странным, а они, оказывается, часто устраивали такую хохму. Или женщины врываются или мужчины в баню, кто кого выживет.
Но, конечно, женщины были нахальнее мужчин. Их было больше, в основном были незамужние, еще молодые, 25-30 летние. Вот они и бесились. А мужчин было мало, в основном были старики и калеки фронтовики. Полноценных мужчин не хватало.
В совхозе мы погостили три дня. Дядя Алеша не хотел нас отпускать, но Ане нужно было выходить на работу. Мы вернулись в деревню накануне праздника 1 мая, первого весеннего праздника после войны.
30 апреля в школе открылось торжественное собрание, посвященное празднику. На собрание пришли стар и млад. В школе было два класса. Помещение, имевшее площадь примерно 60 кв. метров, быстро заполнилось народом.
Был избран почетный президиум в количестве 5-7 человек. Меня туда тоже включили, как представителя от Красной Армии. Также в президиум была выбрана моя сестра Аня, как лучшая доярка нашего колхоза. Вошел в президиум и председатель колхоза Василий Литвинов, инвалид войны. Он был без руки. В президиуме были представители от комсомольской и партийной организации.
С докладом, посвященному международному празднику, выступил председатель колхоза Литвинов. После доклада колхозникам были вручены награды за хорошую работу. Моя сестренка была премирована за труд месячным поросенком.
После торжественной части в школе начался праздничный ужин и танцы. На столах было много закусок: мясных, овощных и, конечно, стояло спиртное. Первый тост был поднят за тех, кто не вернулся. Второй за Победу. Дальше продолжали поднимать тосты за здоровье, за успех в работе.
Женщины не давали мне покоя, каждая предлагала выпить за своего не вернувшегося с войны мужа, брата, отца или любимого. Мне было не легко отказаться, не хотелось какого-нибудь обидеть в такой день. Я как мог сдерживался. Но им все же удалось меня напоить.
На вечере учительнице Жене стало плохо, она попросила меня, чтобы я проводил ее домой. Она жила рядом со школой. Я привел ее домой, положил на кровать. Дома была старушка, уборщица школы. Сам решил вернуться в школу, там оставалась моя сестренка Аня, да время еще было не позднее.
Вышел из дома и побежал напрямую. Не пробежал и ста метров, как вдруг куда-то провалился вниз и повис в воздухе. На мне была кожаная немецкая куртка, которую я думал подарить своему двоюродному брату Саше Тестову.
Я, оказывается, попал на крышу сарая. Под ним был выкопан котлован глубиной три метра, а сверху наложены обыкновенные жерди, а по ним хворост, прикрытый соломой. Я не рассмотрел ночью, да еще был пьяный, поэтому попал в эту волчью яму. Повис на хлястике. До пола не достать и да крыши не могу дотянуться. Вот так болтался не меньше часа. Что только не делал, пытался раскачиваться. Но кричать не стал. Думаю, опозорюсь на всю деревню. А хлястик как назло оказался крепким. Кое-как мне удалось расстегнуть пуговицы и только тогда я смог вывалиться из куртки.
Меня уже хватились, искали. Сначала думали, что я остался с Женей. Но она полежала немного дома и вернулась в школу. Ее спросили про меня, она им ответила, что я сразу ушел. Аня сбегала домой, меня там не оказалось. Чем ошеломила всех: куда он мог деться?
Кто-то уже подумал: возможно, с какой-то солдаткой ушел незамечено, так как многие ушли домой. Своим отсутствием я всех озадачил. Только и было разговоров: кто его привлек к себе? Мужчин и молодых ребят в деревне было мало, раз два и обчелся. А женщин, молодых солдаток и девушек было много. Как появится в деревне молодой парень, они старались привлечь его внимание. Вот поэтому я оказался в поле всеобщего зрения.
Но, когда я неожиданно вернулся почти отрезвившимся, и со следами соломинок на одежде и на волосах, все заинтересовались:
-Где ты был? Мы тебя уже обыскались!
Что мне оставалось делать? Надо было как-то выкручиваться, и я ответил:
-Рядом со школой. Мне стало плохо, и я лег на крышу, чтобы отдохнуть часок. Все вроде бы прошло. Я пришел и теперь весь к вашим услугам.
Мне вроде бы поверили. Мы еще немного посидели, потом разошлись по домам.
В деревне я пробыл недолго. Аня получила паспорт. Нашу избу мы продали Марии Литвиновой за 400 рублей. В те послевоенные годы деньги ничего не стоили.
Погрузив вещи и кое-какой инвентарь на телегу, запряженную коровой, мы покинули навсегда нашу деревеньку. Где почти все родились, кроме Вали, выросли, и где прошло наше детство. Где были радости и горести. Мы оставили могилы своих родителей, сестер, братьев, родных и близких, умерших в этой деревне и вечно покоящихся в этой священной земле.
Мы не только покидали землю, где родились, но и покидали своих предков, не всегда теперь будет возможность побывать на кладбище.
Как бы это не выглядело жестоко, но другого выхода мы не находили. Я служил в армии, увольнение мне не предвиделось. Бабуся жить в деревне с моими сестренками не могла по возрасту, не имела физической силы. Все нужно было делать самой, обеспечивать себя питанием, топливом, сеном.
Мы распрощались с жителями нашей деревни, у нас там были, конечно, и враги, но в большей части селяне были хорошие доброжелательные люди, в трудную минуту всегда приходили на помощь, и своим сочувствием остались в наших сердцах и в памяти благодарным воспоминанием.
После переезда в совхоз мы поселились у дяди Алеши. У него была изба, типа времянки, сплетенная из хвороста, внутри которого была засыпана земля, а снаружи хворост был обмазан глиной. Крыша одновременно служила потолком. Изба имела 3 или 4 небольших окошка. Обогревалась русской печкой.
В избе жило до нас пять душ, да еще я привез четыре души, не считая себя.
Жилая площадь была не больше 30 м2, но как говорится: в тесноте, да не в обиде.
Как-то раз сидели за столом, дядя Алеша мне намекнул:
-Пора теперь тебе подыскать хорошую невесту.
Я ему отвечаю шуткой:
-У меня уже есть невеста.
-Где?
-В Барабинске.
Разговор на этом вроде закончили, ничего не решили.
Я с Татьяной уже три раза встречался. День Победы вместе с ней отметили, были на городской демонстрации. У нас с ней пока определенного разговора не было.
Я позднее узнал, что она до моего приезда дружила с одним солдатом из войск МГБ. Эта часть стояла в Барабинске как раз напротив вокзала рядом с площадью. Вот почему Таня не хотела там со мной встречаться. Она не желала, чтобы ее увидел парень или его друзья. Мне все это рассказала Мария. Таня не рассказывала, я ее об этом не старался расспрашивать.
Я не замечал, чтобы она с ним встречалась. Хотя он неоднократно приходил к ним домой, но Таня от него скрывалась, сидела дома, не выходила, ее выручала мать, Анна Устиновна, говорила ему, что Тани нет дома. Тот требовал, угрожал, что всех перебьет, даже раз открыл стрельбу из нагана. Перепугал Анну Устиновну, но пришли ребята: сосед Василий и Сашка, брат Тани, и прогнали героя под свист. Этой герой пытался со мной встретиться, запугивал меня неоднократно через сестренку Марию, но наша встреча не состоялась.
Приближалось время окончания моего отпуска, я вроде бы не был настроен на женитьбу. Обстановка еще не назревала. Встречался с Таней на дружеских началах, присматривался к ней.
Большую часть свободного времени проводил в кругу своих родственников. Были встречи с местными девушками, с которыми проводил свободное время.
Однажды встретился со своей старой знакомой Катей Емельяновой, которая была поваром, и меня выручала питанием до армии. Мы с ней изредка переписывались, в военные годы не теряли связь, как старые друзья.
Катя узнала, что я вернулся из армии и в данное время нахожусь в совхозе на ферме N 1, а она в то время жила на центральной ферме. Катя решила приехать и повидаться со мной. Вошла прямо к нам в дом. Я в это время спал на кровати. Поскольку пришла гостья, меня разбудили. Я быстро встал. Про наши отношения знали дядя Алеша и тетя Оля. Они накрыли стол. Мы попили чайку.
Катя собралась уходить. Я пошел ее проводить. Мы с ней пришли на одну квартиру, где она остановилась. Там все было приготовлено. Нас пригласили за стол. Отказываться было неприлично. Я многих лично знал. Они были мне знакомы по совместной работе в совхозе.
Вместе провели вечер. Катя задала мне осторожно вопрос:
-Какие твои планы на будущее?
Я ей, шутя, ответил:
-Сначала найду невесту. Женюсь и поеду дальше продолжать свою армейскую службу.
По-видимому, у нее были какие-то планы. Она представляла меня тем деревенским мальчишкой, которого знала: пять лет назад. Да я сам тоже так же думал, сравнивал ее с 1941 годом. Время нас изменило, мы это поняли оба, расстались друзьями, правда, уже навсегда. Я ее больше не встречал, хотя в этом совхозе бывал неоднократно. Мне говорили, что она уволилась и куда-то уехала насовсем.
Однажды все ушли на работу. Я остался с бабушкой Наташей дома, она мне говорит:
-Вот уедешь, а там, поди, у тебя есть девушка.
Я ей отвечаю:
-Есть, бабушка.
-Вот женишься на ней. Мы на твоей свадьбе не погуляем. К нам не вернешься. Там останешься. Лучше бы женился на своей местной. Все же наш человек, с одной родины. А то бог знает где. Ты сам их плохо знаешь. Что они за люди? Так что, дорогой внучок, мой тебе совет: выбирай себе судьбу дома на родине.
Многие наши деревенские нашли себе на стороне невест и у них остались. Возьми Николая Ливицкого, Анатолия Юрасова. Даже своих жен с детьми побросали, не пощадили, не говоря уже о родителях.
Ты меня правильно пойми. Я тебе только добра желаю. Я об этом уже разговаривала с Алехой и Вольчухой (так бабушка называла дядю Алешу и тетю Олю).
-Хорошо, бабуся, я подумаю. Девушка у меня есть. Я вам о ней говорил. Она мне нравится. Я с ней поговорю, если она не против стать моей невестой, то будем готовиться к моей женитьбе.
Хотя я в принципе знал, что Таня даст согласие стать моей женой. Мне просто самому еще не хотелось себя связывать женитьбой. Мне было двадцать два года и было желание погулять. Самые лучшие годы юности отняла война. Но у моих родственников на счет этого были свои соображения. Особенно беспокоилась бабуся, как бы я не испортил себе жизнь, живя холостяком. Поэтому они решили меня женить. Чтобы определить мою семейную жизнь.
И так я принял решение жениться. 18 мая я предложил дяде Алеши и тете Оли быть моими сватами. Они, конечно, охотно согласились. Мы втроем утром пораньше отправились в Барабинск за невестой. Свадьба была назначена на 19 мая. Я послал приглашение дяде Прони, тете Маши и тете Поли. Остальные гости жили в совхозе.
Когда пришли к Щербаковым, я дядю Алешу с тетей Олей оставил у ворот, а сам прошел в дом. Анна Устиновна уже встала, что-то готовила к завтраку. Я зашел, поздоровался, и спросил у нее:
-Таня дома?
Она мне ответила:
-Дома. Еще спит.
Я больше ничего не стал спрашивать, сам прошел в горницу. Подошел к ее кровати и разбудил ее, говорю ей:
-Вставай, моя невеста. Сваты ждут у ворот. Она даже просияла от моих слов. Быстро вскочила, оделась.
Я пошел предупредить своих сватов, что можно входить в дом и начинать дело. Дядя Алеша и тетя Оля вошли в дом и приступили к своим обязанностям, стали сватать за меня Таню.
Анна Устиновна для приличия в начале вроде бы не соглашалась, ссылаясь на то, что Таня еще молодая и к свадьбе совершенно не подготовлена, нет приданного. Возможности не было из-за войны.
Мне пришлось вмешаться в этот разговор. Я заверил будущую тещу:
-Никакого приданного нам не надо. Мы сами себе все наживем.
Анна Устиновна немного поторговалась своим товаром, и все же согласилась отдать за меня замуж свою дочь Татьяну. Напоила нас чаем.
Мы пошли по магазинам, закупить необходимое на свадьбу. А Таня ушла на работу, чтобы отпроситься на свадьбу. Договорились с ней встретиться после обеда часа в два. Все дела почти были выполнены, купили водку, продукты. У меня было двадцать тысяч рублей, я накопил их, когда служил за границей. Деньги лежали на сберкнижке.
В четыре часа дня мы вышли из Барабинска с невестой. Вместе с нами шли сваты, а также Сашка, брат Тани и моя сестра Мария. Теща с нами не пошла. Она пообещала прибыть утром на следующий день.
Так как свадьба намечалась на 19 апреля, мы свадебным поездом прибыли засветло. Нас уже поджидали. Прибыл дядя Проня из Труновска, но почему-то один без тети Маши. Тетя Поля тоже не пришла. Мы уже подходили к дому, они нас увидели.
Дядя Проня решил взять выкуп с жениха и невесты. Закрыл дверь и не пускает нас в дом, пока мы не отдадим выкуп. Но мы спрятались за сарай. А дядя Алеша и тетя Оля говорят ему:
-Отрывай, молодых здесь нет. Мы одни пришли, а они будут утром.
Дядя Проня поверил и открыл дверь, пропустил дядю Алешу и тетю Олю, видит нас нет. Через пару минут и мы вошли, с выкупом у дяди Прони ничего не получилось.
Бабуся за время нашего отсутствия все приготовила к праздничному столу, наварила, напекла. Из продуктов все в основном было свое: картошка, капуста, морковь, мясо. Как бы не было трудно с кормами, но овец держали. Пуд муки мне дали в сельсовете в деревне Осиново.
Председатель сельсовета отнесся ко мне с уважением, как к земляку прославленному воину, награжденному четырьмя боевыми наградами, дослужившемуся до звания младшего лейтенанта, коммунисту. По сельсовету таких, как я, вернувшихся живыми, было мало.
Свадебное торжество решили начать сегодня. Нас, как жениха и невесту, посадили на почетное и самое видное место. Первые тосты были подняты за наше здоровье, затем за родителей. Были шутки, кричали горько. Нас заставляли целоваться. Вечер в основном прошел за столом. Музыки не было, а, следовательно, и танцев. Пели песни. Настало время отдыха, нас молодых положили в сенцах. Там поставили временно кровать. С утра праздник продолжился. Приехала Танина мама со своими соседями. Дядя Петя привез русскую гармошку, и свадьба пошла веселее под пляски, танцы, исполнение частушек и песен.
Было принято решение пройти по улице. Многие женщины нарядились, во что попало, вымазались сажей. А дядя Теня Тестов и дедушка Филиппов, разделись догола и искупались в ледяной воде.
Свадьба прошла хорошо. Хотя не было у невесты свадебного платья, не было обручальных колец. Не дарили нам подарков, не катали нас на машинах, как это делается сейчас. Свадьба наша прошла скромно, а будущая жизнь предстояла самостоятельная, трудная. Все надо было начинать с нуля. Мои сбережения почти все ушли на свадьбу.
А нам еще предстояла длинная дорога. Нужно было возвращаться на службу в Нальчик. Необходимо было купить билет для жены, и обеспечить ее питанием. Я имел билет на обратный проезд, и у меня были продовольственные талоны, их можно было отоварить на любой станции.
Брат Тани Саша нашел выход, он умудрился аккуратно исправить в билете слово “один” на слово – “двое”. Конечно, было рискованно, но другого выхода не было. Мы удачно доехали до места по моему билету. На дорогу нам приготовили кое-какое питание, да и мои талоны помогли. Нам хватило, доехали живыми.
Ехать было весело. В вагонах в основном находились военные, возвращались, как и я, с отпуска. Были и такие, которые везли своих жен. Мы ехали летом. Было очень красиво, глаза радовала зелень.
В Москве находились сутки, походили по городу. А потом поехали дальше через Украину на Кавказ. По пути побывали в Минеральных водах, Кисловодске, Пятигорске. Поднимались на гору Машук, где был убит на дуэли Лермонтов. Я специально решил показать Тане знаменитые места, да и самому хотелось посмотреть на них.
Таня раньше нигде не была, ей очень понравилось. Из Пятигорска до Нальчика ехали на попутной машине в кузове. Вещей у нас было немного. Два чемодана, узел и две подушки. Перину Таня оставила у матери в Барабинске, а подушки взяли с собой.
Проезжая от Пятигорска до Нальчика мы встречали загоревших немцев–военнопленных, которые работали на дороге. Таня впервые видела немцев, наших врагов, которые хотели нас уничтожить, а тех, кто останется в живых –поработить. Но получилось все наоборот, теперь они сами вкалывали под палящим солнцем, восстанавливали то, что ими было разрушено.
По приезде в Нальчик мы направились на квартиру к моей хозяйке. Она не ожидала, что я приеду не один.
Тетя Шура осталась вроде бы недовольная. Пока я был в отпуске, они готовили для меня невесту, обещали ей, что когда приедет Михаил, нас поженят.
Девушку эту я знал, она работала бухгалтером. Жила с матерью в своем доме. Жили они хорошо, для того времени богато. Но мне эта обстановка была не по душе. Во-первых, девушка была гордая и самолюбивая, избалованная. Я считал, что счастливой жизни у нас бы не получилось. Мы были разные люди. Но тетя Шура почему-то очень хотела, чтобы я на ней женился. Несмотря на холодный прием, мы все же остановились на квартире тети Шуры. В первые дни, как мы приехали, все мои знакомые приходили посмотреть мою жену.
Замполит командира полка майор Дубров тоже остался недовольным: зачем я женился. Оказывается, пока я находился в отпуске, пришел приказ министра обороны СССР: молодых офицеров, кто окончил краткосрочные курсы, направить на учебу на двухгодичное военное командное училище в город Дж… в Грузию, в том числе и мне, предстояла учеба.
Майор Дубров хотел из меня сделать настоящего грамотного советского офицера. Он меня уважал, относился ко мне по-отцовски. У него был сын, тоже Михаил, он погиб на фронте под конец войны. Поэтому когда я ему доложил о своем прибытии с опозданием на 15 дней, так как горвоенком мне продлил отпуск по причине женитьбы, он спросил меня:
-Где твоя жена? Там оставил или привез с собой?
Я доложил:
-Привез. Находится дома на квартире, где мы остановились на жительство.
Он немножко пошумел, поворчал на меня, а потом уже спокойным дружеским тоном говорит:
-Завтра будет вечер офицерского состава. Ты должен на этот вечер прийти со своей женой. Вот мы и посмотрим, кого ты себе нашел и привез сюда на Кавказ.
Я стал отнекиваться:
-Товарищ майор, она очень стеснительная, не пойдет.
-Значит ты плохой муж, не сможешь свою жену убедить. Поскольку она решила выйти за тебя замуж, за военного. Значит, все указания и приказы старшего командования должна выполнять беспрекословно. Ты должен был знать, что офицер, перед тем как жениться, обязан познакомить свою подругу с обществом офицеров полка. Дальнейшая его судьба решается на офицерском собрании: достойная ли супружеская пара или нет. Если кто из них недостоин: офицер или его подруга, им предложат прервать связь. Офицер обязан подчиниться. Это закон чести для офицера.
Вот на этот смотр я должен был привести свою жену. Меня очень волновало, как отнесутся офицеры ко мне, какой им покажется Татьяна, так как я заранее не поставил их в известность о своем выборе. Меня тревожило, как бы они ее не обидели.
Я решил об этом Татьяне не говорить, не объяснил ей причину, а просто сказал:
-У нас сегодня в военном городке проводится встреча офицерского состава полка со своими женами и невестами. Будет показан концерт художественной самодеятельности силами нашей дивизии. Все офицеры полка вместе с женами и девушками приглашаются на этот вечер, в том числе и мы.
Таня сначала обрадовалась, а потом спохватилась:
-Там будут все красиво одеты. А у меня нет хорошего платья и туфлей.
Я ей говорю:
-Почему нет. Разве плохое платье, которое я тебе купил в подарок? Цвет приличный и сшито по последней моде и тебе хорошо идет. А туфли на вечер найдем. Я видел их у тети Шуры, наверно это туфли ее дочки. Тетя Шура нам не откажет.
Тетя Шура с удовольствием одолжила нам туфли на вечер. Мы побыстрей оделись и пошли. Военный городок находился за городом в двух километрах от нашего места жительства.
Мы пришли в красный уголок полка, там уже собрались офицеры с женами и девушками. Многих я знал. Как только мы вошли в клуб, мне пришлось представлять свою жену первым попавшимся. Впрочем, увидев меня с Таней, они сами спешили подойти и познакомиться. В непринужденной обстановке спрашивали у нее: откуда приехала, нравится ли жизнь военных, какие планы на будущее и прочие…
Наконец подошел майор Дубров, я ему представил Таню. Он любезно поздравил нас с законным браком, пожелал нам счастливой семейной жизни и сделал несколько шуточных комплементов в наш адрес.
Мы посмотрели концерт, а затем начались танцы. Мне, конечно, не хотелось оставаться на танцы, так как я совершенно не умел танцевать, а Таня танцевала. Ей нужно было получше познакомиться с нашим обществом, поэтому мы остались.
Когда объявили танцы, офицеры стали приглашать женщин и девушек, в том числе и мою Татьяну, не давая ей отдохнуть, что я уже начал ревновать ее и про себя стал ругаться, что надо было сразу уйти.
Вечер прошел очень хорошо, Тане понравилось. Ребята были молодые боевые, прошли огонь, воду и медные трубы. На любую тему могли вести разговор. Наш выбор был одобрен.
Майор Дубров даже нас пригласил к себе в гости. Мы с Таней с удовольствием согласились побыть у них. Для меня было честью побыть в гостях у Дубровых, я любил майора, как самого справедливого требовательного политработника и командира нашего полка, он для всех нас был родным отцом. Никогда зря не накричит, всегда спокойно выслушает, а потом принимает решение.
На квартире у тети Шуры мы прожили до тех пор, пока нас не обворовал ее сын Женька. Дело было так. Мы с Таней весь день гуляли в большом парке, словно в лесу. Там росли фруктовые деревья: яблони, вишни, сливы; грецкий орех. А внизу протекала горная речка, в ней можно было купаться. В этих местах можно было хорошо отдохнуть, позагорать. Домой мы возвратились под вечер. День был воскресный выходной.
К тете Шуре приехал в гости ее сын Женя. Он приезжал при нас уже второй раз, первый раз он приезжал в отпуск на 15-20 дней. На этот раз он, как сказал нам, остановился ненадолго, здесь находится проездом, вместе со своим командиром они поедут в Москву в командировку. Майор тоже где-то по пути сделал остановку, поэтому разрешил ему несколько дней пожить дома, встретиться с майором договорились в Москве.
Тетя Шура собралась на работу в ночь и сказала Тане:
-Я налепила вареники с вишней, отвари их, покормите Женю и сами поедите.
Таня поставила воду на примус и стала готовить. Мы поужинали и решили отдыхать. Спрашиваем у Жени:
-Ты куда-нибудь пойдешь?
-Нет, отвечает он, - я буду во дворе у дома. Двери не закрывайте.
Мы легли и сразу уснули, весь день находились на ногах, и нас сморило. Среди ночи Женька вбегает в квартиру, включает свет и кричит нам:
-Спите! А нас обворовали! – подскакивает к комоду, открывает его и говорит:
-Наверно, мой обрез забрали. Матушка из него хотела мне сшить брюки.
Мы с Таней проснулись, ничего не поймем, что случилось. Он кричит: обворовали, а мы смотрим и не поймем, что же украли. Постель, на которой спала тетя Шура, на месте: подушка, одеяло, простыни, перина. Наши вещи, в которых мы ходили гулять висят на стуле и сапоги мои тоже стоят. Чемодан под кроватью. Вижу, газета на стене висит на одном гвозде, а моего нового кителя нет. Таня пригляделась и сказала:
-Нет моего зеленого платья, которое ты мне подарил и часов ручных.
Я говорю Женьке:
-Вор то был опытный, не хватал, что попало, а брал на выбор.
-Что теперь будем делать? – спрашивает меня Женька.
-Надо идти в милицию, - я встаю и одеваюсь, - пошли со мной. Ты знаешь, где милиция?
-Не знаю.
У меня закралось подозрение, что это его работа или с его помощью, кто-то нас обокрал. Мы вышли из дома, а Женька мне говорит:
-Хорошо, что вы не проснулись, а то могли бы убить, - и добавил, - вот, сволочи, знал бы, кто это сделал, сам бы убил!
Когда пришли в отделение милиции, я все подробно рассказал дежурному, как было дело. Мне лейтенант показывает глазами на Женьку, я ему киваю головой. Мы разговариваем, а Женька не находит себе места, то сядет, то вскочит, наконец, не выдержал, говорит мне:
-Я пойду, а то народ скоро начнет просыпаться, будут ходить, все следы затопчут, и собака след не возьмет. Я покараулю, чтобы к нашему крыльцу не подходили.
Я советуюсь с лейтенантом:
-Может пусть идет?
-Да, пусть идет. Смотри, чтобы посторонние не подходили. Мы возьмем собаку и приедем, - и добавил, обращаясь ко мне, - только сейчас милиционера отпустил домой, наверное, еще не успел лечь спать. Мы быстро сели в машину и поехали. Подъехали к дому, где жил милиционер, там еще горел свет. Он еще не успел раздеться, сидел, курил. Лейтенант скомандовал:
-Забирай собаку, поехали. Квартирная кража.
Милиционер взял собаку, вскочил вместе с ней в кузов автомашины. Когда прибыли на место, тетя Шура, Женька и Таня были дома. Собаки дали понюхать газету, где висел мой китель. Собака понюхала газету, зарычала и пошла нюхать по комнате и резко направилась к Женьке и пыталась вцепиться в него зубами, оскалилась, но собаковод ее сдерживал на поводке. Женька от страха заорал:
-Что вы делаете!
Лейтенант сказал:
-Все ясно. Пошли на улицу. Когда вышли на улицу, лейтенант у Женьки спрашивает:
-Где вещи?
Тот молчит.
-Ну ладно поехали в отделение милиции, там разберемся. Лейтенант пошел впереди, за ним собаковод, а я иду сзади и потихоньку шепчу Женьке:
-Если ты взял, признайся, пока еще есть время.
Женька обращается к лейтенанту:
-Разрешите нам с Михаилом с этим разобраться самим. Я знаю, где вещи. Мы пойдем вдвоем и заберем.
-Нет, мы туда поедем все, садись в машину, показывай нам куда ехать.
Мы выехали на окраину города, там был поселок, его называли Шанхай. Остановились у одного домика.
Милиционеры быстро соскочили с машины вместе с собакой, постучали в дверь. Было еще рано. Хозяева спали. Дверь нам открыл молодой парень, лет 20-22, а второй постарше еще лежал на кровати. В доме больше никого не было.
-Где вещи, которые вам принес этот парень? – задал вопрос лейтенант.
Хозяин ответил:
-Мы этого парня не знаем, и никаких вещей нам никто не приносил. Вы что-то путаете, лейтенант.
Я заглянул под кровать и увидел свой чемодан и спрашиваю:
-А как к вам попал мой чемодан?
Лейтенант приказывает:
-Пускайте собаку.
Но хозяин дома говорит:
-Не надо. Вещи у нас, - он поднимает матрас, а там лежат мой китель и Танино платье. Все нашлось, кроме часов.
Женька отвечает:
-Часы в другом месте, тут недалеко.
Лейтенант дал указание милиционеру вместе с Женькой пройти до второй квартиры, а мы вдвоем остались. Он составил протокол об изъятии вещей под роспись хозяев квартиры, расписался и я, как пострадавший. Через несколько минут пришли Женька и милиционер. Часы оказались у друга Женьки. Его подняли прямо с постели, он спал с часами на руке.
Женьку посадили в машину и повезли в милицию. Но судить его милиция не могла, так как он был военнослужащим. Она сообщила в часть, где он служил. Оттуда прислали своего представителя в город Нальчик, чтобы узнать обстоятельства его ареста.
Просидел он месяц в тюрьме. Из части больше никто не приезжал. Прокурор вынес решение: судить народным судом.
В суде я присутствовал, как потерпевший, выступил и просил суд, чтобы ему сделали снисхождение, пожалели бы мать. Он у нее был единственный сын. Немцы повесили старшую дочь – партизанку, а он непутевый опозорил свою мать. Прокурор просил три года, но суд вынес решение: один год отбытия тюремного заключения. После вынесения приговора, нам разрешили свидание в зале суда. Я думал, что он на меня будет злиться. Но он наоборот попросил прощения, что все это он сделал по глупости.
-Хорошо, - говорит, - что вы с Татьяной не проснулись. Мы имели намерение в случае, если вы проснетесь, вас убить, чтобы скрыть свои следы. Тогда бы годом уже не обошлось.
Вот такая у нас произошла история. После суда мы с Таней решили от тети Шуры уйти. Отношения у нас были уже недружеские, скорее даже враждебные. Словно в ее горе мы были виноваты. Она не подумала, что ее сын способен был лишить нас жизни за какие-то тряпки. Год отсидит, может быть поймет свою ошибку или наоборот испортится от обстановки в тюрьме.
Мы перешли на другую квартиру поближе к военному городку. Хозяйку звали тетя Дуся. У нее была комната в бараке, она жила одна. Там мы прожили до моего увольнения в запас.
Домой возвращались в сентябре через Москву. Вокзалы были забиты народом. С билетами была проблема. Люди неделями не могли уехать, особенно гражданские. У военных было больше преимуществ, они возвращались по демобилизации домой.
Поезд прибыл на Курский вокзал. Нам нужно было перебраться на Казанский вокзал. Сели на троллейбус и поехали по улицам Москвы. К сожалению, наш поезд уже ушел. Пришлось ночевать кое-как. Разместились на полу в пассажирском зале на своих чемоданах, чтобы чемоданы не стянули. В это время было много разного жулья, смотреть приходилось в оба.
Из Нальчика нас приехало трое человек: я с Таней, и еще один лейтенант из нашей дивизии. Он ехал в город Горький, а мы в Сибирь. Ночь прошла нормально, немного поспали.
Я утром пошел в туалет, в это заведение нужно было тоже отстоять очередь не меньше часа.
В туалете я неожиданно встретился с моим однополчанином из 220 с.д. 673 с.п. лейтенантом Султановым Саидом, с которым мы вместе воевали и закончили войну под Прагой. Мы с ним расстались в июле 1945 года в Германии, а встретились в сентябре 1946 года в Москве, да еще в туалете. Иначе бы мы не заметили друг друга при таком скоплении людей, которые набились в вокзал, как селедки в бочку.
Саид тоже возвращался из армии домой в город Андижан. Он мне рассказал, что наша 220 с.д. из Германии была переброшена в город Львов, находилась там, вылавливала в лесах бендеровцев. Потом ее расформировали, часть офицерского состава передали в другие воинские части, а многих уволили в запас.
Мы с Саидом обменялись адресами. Я его познакомил со своей женой Татьяной. Вскоре мы расстались. Кто из нас первым уехал, сейчас не помню.
В конце сентября прибыли в Барабинск. 1946 год был плохим. Все лето лили дожди. По улице не пройдешь без резиновых сапог. Мы, пока добирались до дома, вымазались все в грязи. Моя теща, Танина мама, встретила нас радостно.
Мы уже знали из писем, что они продают дом и уезжают в город Джамбул. Там жила старшая дочь Тоня. Вернулся из армии старший сын Николай. По его инициативе семья Щербаковых меняла свое место жительства. Саша, брат Тани тоже женился.
Мы приняли решение остаться на постоянное место жительства в Барабинске, так как Таня не захотела жить в совхозе. В совхозе не знали, что мы вернулись. Когда мы там появились через два дня после приезда, все обрадовались нашему возвращению, особенно была рада бабуся, самая дорогая нам всем. Мы рассказали о наших планах на будущее.
Дядя Алеша рассчитывал, что мы останемся в совхозе. Но мы их убедили, что время подходит к зиме. Где будем все жить такой армией? Им самим тесно, а нас вместе с Аней, Валей, Верой пять человек. Лучше будет в Барабинске, с работой легче устроиться, и будет какая-та перспектива на получение квартиры. На том и порешили.
Дядя Алеша тоже решил переехать в Барабинск, он не хотел от меня отставать. Но мы не предусмотрели главного, кто же пустит на квартиру такую большую семью, в количестве 11 человек? Никто не соглашался. Да еще были трудности со скотом, у нас было две коровы, овцы, поросята.
Сколько мы не обходили домов, ничего подходящего не нашли. Только в одном месте нам удалось договориться, у наших бывших деревенских снять полдома, одну комнату на 18 м2. В совхозе на 30 м2 не соглашались жить, а тут так прижала нас судьба, что рады были этой маленькой комнатушке. Перевезли свое хозяйство. Поставили несколько кроватей, как в общежитии. Не было возможности поставить даже скамейки. Ели, стоя или сидя, на кровати. Скотину перевезли, а сено еще оставалось в поле в стогах. Мне пришлось его оттуда вывозить на корове.
Дядя Алеша не мог, он сразу устроился на работу в НГЧ кузнецом. Таня пошла работать в заготзерно ученицей лаборанта. Я занимался хозяйственными вопросами. Надо было забить овец, кабанчика. Вопрос с кормами на зиму встал с первого дня, кормить наше хозяйство было нечем. Сена едва хватало коровам до весны, вот мне и пришлось заниматься этим делом.
Картошка, мясо было свое, а хлеба не хватало. Карточки имели только дядя Алеша и Таня, а нам, как иждивенцам, давали по 300 грамм на человека. Если кто задержался, не пообедал вовремя, хлеба ему не доставалось.
Часто оставалась без хлеба Таня. Она была очень тихая скромная. Пока соберется поесть, ей уже ничего не оставалось, остается голодная, особенно вечером. Хлеб за день весь съедали. Я старался для нее сохранить кусочек. Не всегда это удавалось.
Дети больше нуждались в хлебе. Старшей Вере было 12 лет, Вале 9 лет, Петру 6 лет, Коле 5 лет. Разве можно было от них оторвать кусочек хлеба? Конечно, нет.
Таня мне стала говорить:
-Дальше в такой обстановке жить не возможно. Не приготовить, не умыться. По-человечески даже поговорить нельзя.
А мы были молодыми. Только что поженились.
Однажды Таня приходит с работы и говорит:
-Я была у тети Вари и разговаривала с ними. Они не против нас пустить к себе на кухню. Позволяют поставить там кровать. Для девочек у них есть топчанчик. Они там будут спать.
Из сестер к тому времени вместе с нами проживало двое, Аня первая не выдержала и сбежала в совхоз к тете Клаве. Устроилась на работу в совхозе.
Мы сообщили дяде Алеше и бабушке о своем решении, что подыскали себе квартиру. Бабушка сначала вроде обиделась, но мы убедили их, что в таких условиях жить действительно трудно. Мы переехали к тете Варе. Поставили свою кровать на кухне, а девочки спали на топчане. Правда вскоре Вера уехала в совхоз к Ане, у нас осталась Валя.
Я устроился на работу инспектором по заготовкам в маслопроме. Ездил по району, проверял сдачу молока колхозниками. Транспорта мне не предоставили. Эта работа с первых дней мне не понравилась, была не по душе. Да еще технолог был не человек, а идиот, тыловая крыса. Мы с ним не сошлись характерами.
Я пришел к дяде Алеше поделиться своими горестями. Нужно было ехать в район, а у меня не было теплой одежды. В шинели при 40 градусов мороза отправляться в путь было страшновато. Дядя Алеша говорит мне:
-Я поговорю с начальником НГЧ, он хороший мужик. Может быть, что-то для тебя подыщет.
Действительно подобрать для меня работу было трудно, гражданской специальности у меня не было. Я мог только грузить, копать, ездить на лошадях. А в ремонтно-строительной организации нужны были специалисты. Дядя Алеша поговорил с начальником В. И. Ивановым, он ему сказал, что требуется кладовщик, старый Федоров увольняется, оклад 360 рублей.
Я посоветовался с Таней и решил устроиться на эту должность. Все равно зимой лучше работу не найдешь. И так я стал кладовщиком. Работа мне немного была знакома. Я в армии несколько месяцев был старшиной.
Думал, что это что-то похожее, а оказалось не так просто. Во-первых, я не знал наименования строительных материалов. Их названия и меры веса для меня были темным лесом. Придут на склад маляра за красками, и требуют, чтобы я им выписал белила, сурик, охру и прочие, а я не знаю этих красок.
Но мне помог прораб П. И. Пойлов, он мне на всех бочках сделал надписи наименования красок. На ящиках написал размеры гвоздей. В течение недели я все освоил.
Материалы мы получали с центрального склада отделения дороги ОХО. В мою обязанность входило получать самому материалы. В день выдачи я должен был идти на конный двор, запрячь лошадь и ехать на склад. Я должен был сам погрузить и отвести материалы на свой склад. Никаких помощников, грузчиков мне не полагалось. За эту работу я получал 360 рублей в месяц.
На этой должности я проработал пять или шесть месяцев, потом меня перевели на другую работу, управляющем домами с окладом 570 рублей. У меня была своя контора, имелся телефон. В мой штат входили: бухгалтер, дворник, ассенизатор, печник, плотник, стекольщик. В домоуправлении в основном проживали квартиросъемщики из начальства, в том числе начальник отделения дороги.
Зима в 1946-47 годах была очень тяжелая. Продукты на рынке были дорогие. Картошка мороженная стоила 100 рублей ведро. А кроме картошки есть было нечего. Хлеб выдавали по карточкам. Нам с Таней выдавали по 400 грамм, и 300 грамм получали на Валю. Хлеб был нечистый, смешивался с кукурузной мукой и еще с чем-то без приварка.
Мы жили впроголодь. Вдвоем с Таней получали 630 рублей, нам не хватало. А тут еще сено кончалось. Корову нужно было до весны дотянуть, прокормить. Но чем? Сено можно было купить на базаре по дорогой цене. Маленький возик сена на 2.5 центнера стоил 400-500 рублей. Таких денег у нас не было. Продать из вещей ничего не могли.
Корову терять не хотелось. От коровы было молоко, сметана, творог. Сейчас она временно не доилась, поэтому мы сидели голодными. Кроме этого я не мог допустить даже мысли, чтобы не сохранить корову. Моя покойная мама, а в последствии бабушка, всю войну держали корову и овец, кормами их обеспечивали.
А я, мужчина, да еще боевой командир фронтовик, не в таких ситуациях находил раньше выход, сейчас почему-то вдруг скис. Нет, думаю, братец, держись, что мне скажут сестренки: до чего дошел, все промотал. Бабушка, дядя Алеша и дядя Проня мне не простят мою бездеятельность.
Однажды вечером после работы я выпросил лошадь у заведующего конбазой, чтобы привести корма корове. Дело было в марте. Дни уже прибавились. Запряг лошадку и поехал по дороге в сторону Новогутовского разъезда, в десяти километрах от Барабинска. Надеясь, что-нибудь найти на полях, солому или оставшееся сено в скирдах. Иногда бывает, что не все чисто забирают. До разъезда доехал еще засветло. По пути мне ничего не попалось. Поля были покрыты снегом.
Отъехав от разъезда еще километра с два, я заметил в стороне от дороги в метрах 400-500 скирду, центнеров на 85. Я посмотрел вперед и назад. Никого не видно. Стало смеркаться. Я остановился. Привязал лошадь. А сам пошел, проверить глубок ли снег. Дошел до самой скирды. Снег был не глубоким. Скирда стояла на пашне, и вокруг не было кустов. Место было открытое. Снег не задерживался, его почти весь уносило ветром. Можно было подъехать.
Принимаю решение, так как выбора у меня не было, возвращаться пустым обидно. Рискую, что будет, пан или пропал. Возвращаясь к лошади, сажусь в сани и смело сворачиваю к зароду по своему следу. Подъехал вплотную. У меня была лопата. Залез на скирду, очистил от снега верхушку и стал сбрасывать вниз сено.
Но это оказалось не сено, а овсяная зеленка, скошенная недоспелой. Прекрасный корм для скота. Я положил хороший воз центнеров на пять. Лошадь у меня была исправная. Прибрал все хорошо. Лишнего я не сбрасывал. Побыстрее увязал. Благополучно выехал на дорогу. Вокруг было тихо. Пока я работал никто не проезжал мимо. Я немного успокоил себя.
До места назначения я добрался в 11-12 часов ночи. Разгрузился. Наша корова стояла в складе. Там где я работал, был склад сыпучих материалов, в нем хранили цемент, известь. Я отгородил в углу небольшое местечко и там временно ее держал.
Мне дали казенную квартиру с одной комнатой на 18 м2 и сарай, но его еще не освободил бывший хозяин, поэтому корову пришлось поставить в складе. Лошадь отогнал на конный двор. Пришел домой.
Таня уже переживала, что меня нет долго.
-Что-нибудь достал? – спросила она меня.
Я ей ответил:
-Привез, - но не стал объяснять, где взял, чтобы не пугать ее. На мое счастье она меня не расспрашивала.
Видит, что я смертельно устал. Покормила меня. И я уснул мертвым сном. Просыпаюсь утром, оделся. Пошел посмотреть. Все нормально. Подбросил свежей зеленки корове и вернулся домой. Позавтракал и ушел на работу. Прошло пять дней, никто не интересовался.
Однажды из совхоза к нам приехал мой дядя Теня Тестов по маминой родне. Мы с ним немного сообразили. Выпить он любил. Мужик был не разговорчивый. Но стоит ему немного выпить, язык у него сразу развязывался. Спросил меня:
-Как живется? Как с кормами?
Он иногда мне привозил на санях соломенную подстилку. Знал, что у нас сено на исходе. Я все ему выложил, как на духу.
Он, конечно, меня не одобрил:
-Счастье твое, Михаил, что все обошлось, что не налетел ты на объездчика. Приболел он в тот день и не выезжал в поле. Зато я утром поехал, смотрю, скирда раздергана. Снежком притрусило, следа не видно. Ну, думаю, наверно, из разъезда приезжали. Надо сказать бригадиру, чтобы вывозили, а не то все развезут. На другой день ее всю перевезли. И на этом успокоились. Так что не терзай себя. Корми свою кормилицу. Только постарайся убрать зеленку с улицы, с глаз подальше. Мало что может случиться. Найдется какой-нибудь любопытный и заинтересуется твоей зеленкой.
После этого предупреждения я всю зеленку перетаскал в сеновал. Душа моя была долго не спокойна. Об этом случае я больше никому не рассказывал, даже своим родственникам. Наша коровка вскоре отелилась, стала давать нам молока вдоволь. До весны мы дожили благополучно.