Цвет стен в этой комнате был неизвестен, так как на них не было ни одного свободного дюйма пространства – все вокруг было скрыто под десятками, дюжинами и сотнями постеров, фотографий, вымпелов, флагов и афиш.
На столе стояла большая картонная коробка – плотная, светло-коричневая, только что открытая; на боковой стенке красовались выведенные по трафарету черные буквы – QOIFC, что означает – Queen Official International Fan Club.
Те же буквы можно было увидеть и на белой футболке женщины, стоявшей у стола. Она держала в руках образец доставленной продукции – голубого винила сорокопятку, вложенную в конверт с изображением четырех молодых музыкантов.
Дверь отворилась, и на пороге возник мужчина лет сорока, чей внушительный живот бесцеремонно выпирал из-под такой же белой футболки с той же аббревиатурой.
- Двести тридцать фунтов, - сообщил он, вытирая вспотевший лоб.
Женщина оторвалась от коробки:
- Все в порядке, Мэл?
- Ну да. Только какой-то юнец поднял крик – дескать, пояс на Нем в тот день был не красный, а черный…
- Ах, эти фанаты! – саркастически произнесла женщина, - Нам бы их проблемы, Мэл!
Да разве все упомнишь?
- И все же надо уточнить, - пробормотал, отдуваясь, Мэл, листая страницы огромного фотоальбома, занимавшего отдельный стол, - Глянь, Джеки! А ведь парень прав!
- Я не сомневалась, - отмахнулась Джеки, - А кто купил?
- Экзальтированная богачка из северной Ирландии. Восторженная до истеричности… Вбила себе в голову, что должна заполучить хотя бы половину его гардероба…
- Ясно, Мэл. – перебила Джеки, - Что будем делать с этим? – она указала на коробку с пластинками, - Юбилейное переиздание «Рапсодии». Двести экземпляров. В клубе, согласно последним данным, около двухсот тысяч человек…
Мэл задумался, что ему совсем не шло, и поинтересовался:
- А сколько из них будет на ежегодной конвенции?
Джеки внимательно оглядела карту мира, утыканную флажками.
- Думаю, оттуда, - ее палец ткнул куда-то в низовья Оби, - или отсюда, - палец переместился в джунгли Амазонки, - мало кто приедет… Заявок на участие у нас… Сколько?
- Около тысячи.
-Значит, пять к одному. Можно провести лотерею. Или аукцион, как обычно.
- Отличная мысль! – одобрил Мэл.
Мэл и Джеки Смит стояли во главе «Королевской семьи» уже много лет, и за время их руководства QOIFC приобрел истинный размах, заполучив в свои ряды граждан почти всех стран мира. Жаль только, что главный виновник событий всего этого видеть не мог. Он умер от СПИДа в ноябре девяносто первого года…
А улицы Ньюпорта уже были заполнены прибывающими фэнами всех возрастов – от четырехлетних детей до бодрых восьмидесятилетних старушек. Тут и там мелькали майки с названием клуба; большая часть приезжих пыталась – иногда небезуспешно – воссоздать то самое состояние веселого карнавала, который так любил Великий Притворщик… Джентльмен во фраке и с пингвиньим клювом пытался скрыть неуверенность за преувеличенно оптимистичными прыжками. После каждого из них он останавливался и гордо оглядывался вокруг, ища одобрения. Неизвестная леди с пышными формами скрыла лицо под черной полумаской, нарисованной непосредственно на коже – как у Загадочной Девушки из «Breakthru». Ее маленькое черное платье, едва не трещащее по швам, тоже с неуклонной пунктуальностью воспроизводило наряд Дебби Ленг – очаровательной подруги неотразимого ударника. Усатый и коротко стриженный брюнет в голубых джинсах и белой майке, слегка болтавшейся на его щуплой фигуре, развлекался тем, что громко выводил несколько фальшивые трели, поднимаясь на цыпочки и производя при этом впечатление совершено счастливого человека. Да и как могло быть иначе здесь, на пятой международной конвенции фэнов Queen, собравшей вместе десятки и сотни единомышленников? Где еще можно было так оторваться?
…Где-то на севере шел дождь, делая серые силуэты домов призрачными и холодными. Человек брел по пасмурному городу, уже никого ни в чем не виня – и ни на что не надеясь, просто зная, что его путь кончается на середине высокого моста через могучую реку…
У самого его края человек остановился, и, свесившись через перила, вдохнул пресный и с детства знакомый запах вяло текущей воды. Шуршали шины по мокрому асфальту, гудели машины, порой доносились обрывки разговоров куда-то спешащих людей, которые не знали, что для него все кончено – в неполные двадцать лет…
И тут откуда-то вырвалась Музыка. Горячая волна чувств, воплощенных в нечеловечески мощных звуках, заставила его вздрогнуть и замереть, прислушиваясь. А потом зазвучал Голос – и человек был покорен. Он не понимал слов – песня была на чужом языке – но смысл был ясен… Голос, звучащий откуда-то свыше, страстно и горячо убеждал его остаться. Человек заплакал и поднял глаза к небу, ловя губами капли воды… Когда же музыка смолкла, он расправил плечи и снова зашагал по улице. Теперь – окрыленный.
…На улицах губернского города Е. уже лежал снег. Небо было темным, и в окнах многоэтажек зажигался желтый и оранжевый свет. За одним из этих окон находилась комната, что само по себе не так уж и странно. На стенах висели постеры, подобные тем, что украшали лондонский офис QOIFC, только числом поменее и качеством поплоше. Но собравшихся это не смущало.
Все они были заняты делом. Двое рассматривали «Hard Rock Magazine» на французском, поминутно ныряя в словарь; четверо или пятеро громко спорили о чем-то; один в углу самозабвенно мучил старую акустическую гитару; одна девушка, обнимая магнитофонную колонку, кружилась в вальсе. Периодически все они оставляли свои занятия ради того, чтобы наполнить разноцветные чайные чашки мутной жидкостью из сомнительного вида бутылки, стоящей прямо на полу посреди комнаты.
- А давайте споем и запишем какую-нибудь их песню! – воодушевленно произнесла она, - Ведь праздник!
- А то не праздник! – поддержала другая, - Конечно, праздник… Мы уже пили за Фредяковский рояль?
- Ну почему вам обязательно надо напиться?! – возмутилась третья.
- За рояль… ик… пили, - сообщил четвертый, - а за Джима Хаттона – нет.
С дивана донесся протестующий крик:
- Что?! За этого п***раса? С какой стати?!
Ответом были два голоса с разных концов комнаты:
- Что?! Господа, среди нас завелся вирус гомофобии?! – с надрывом в голосе.
- Не хочешь – не пей, - с полным пофигизмом.
Завязывается долгий и подробный разговор о перипетиях личных взаимоотношений обожаемого Папца с его пассиями по жизни, плавно переходящий на личности присутствующих. Двое читавших журнал, переглянувшись, под шумок оприходывают последнюю бутылку вина. Этого никто не видит. Как и того, что кассета давно кончилась, и магнитофон теперь шипит совершенно зазря.
…Разные мы и индивидуальные до безобразия. Даже в пределах отдельно взятой квартиры. Комнаты. Чего уж там о заграницах загадывать… Так да здравствует же великая сила искусства, не ведающая границ и сближающая души человеческие!
Аминь.