Терпеть Она не могла этот день!
Всегда ненавидела, потому что поводы были, а сейчас поводов не осталось, но отношение к нему не изменилось.
Когда он приближался, энергия скукоживалась-скукоживалась, ужималась, ужималась, утекала- утекала, до тех пор, пока ее не становилось так мало, что приходилось переходить на автопилот, и скользить по дням механически-запрограммированно. Вперед-назад, вверх-вниз, работа-дом, улица-кабинет, звонок-встреча, день-ночь...
Наваливалась бессонница. Липкая, похожая на паутину, оплетающая руки и ноги, оплетающая мысли и сердце. Она лежала, спеленутая ею, и глаза, жаждущие снов, разглядывали на потолке эпизоды ближайшего и далекого прошлого.
В этом прошлом много было чего хорошего. Но и немало такого, от чего во рту появлялась горечь. Эта горечь растекалась под язык и мятной холодной таблеткой сползала в горло.Ей хотелось растопить эту горечь горячим чаем, но Она напоминала себе, что прием пищи ночью - всегда во вред, и продолжала глотать в себя этот мятный холод, прогоняя силуэты былого барабанной дробью планов на будущее.
Планы эти были реальны и выполнимы. Она редко строила Воздушные Замки. Не любила подобное времяпрепровождение. Она вообще была реальной и деятельной. Все у Нее получалось. Со всем Она могла справиться.
Луна бесстыже распахивала портьеры и следила за Ней одиноким глазом.
Ждала, что не выдержит Она ее любопытства и своей слабости.
Ждала, что пополнятся ряды "съеденных Луной".
А вот дудки, не на ту напала!
Несмотря на всю свою обесточенность, на всю свою скукоженность, Она продолжала любить жизнь и себя в ней.
Лунные тамбурины затрагивали меланхоличные струны в Ее душе - но и только. Не в их власти было поманить Ее за собой. Не в их власти было увлечь Ее иным.
И вот наступал этот день, полный звонков и поздравлений, цветов, улыбок, визитов и слов. От обилия букетов Ее кабинет начинал походить на тропический сад. Приходили коллеги нынешние и коллеги бывшие, приходили подчиненные и начальники, приходили те, с кем сотрудничала и те, с кем конкурировала.
Во второй половине дня обязательно был банкет - на энное число человек, шикарный, настоящий русский банкет, когда столы ломятся от явств, а спиртное льется рекой. Ей нравилось угощать от души и со вкусом. Ей нравилось знать, что все собрались из-за Нее, и нравилось быть в центре внимания этой шумной разномастной кампании.
Народ кутил на полную катушку. Всем хорошо елось, пелось и плясалось. Она пела громче всех и танщцевала на "бис" вальс и ламбаду. Энергия, до этого концентрировавшаяся в висках, начинала перераспределяться по всему телу. Благодарное тело оживало, теплело, веселело и ловило кайф под музыку и аплодисменты.
Ей казалось, что Она парит. Но Она знала, чем заканчиваются подобные полеты, особенно в этот день, и это знание мешало Ее крыльям раскрыться во всю их красу.
Рыдания подкрадывались незаметно. В какой-то момент Она вдруг ясно осознавала, что еще минута - и начнется истерика. И покидала "поле брани" едва ли не бегом.
В дамской комнате ли, в салоне своего авто, на пороге квартиры ль - но эта лавина настигала Ее, вминала Ее в себя, захлестывала, захлебывала, и Она вынуждена была подчиняться ей. И подчинялась. В этих едких горячих слезах было все: обиды, недоговоренности, недоделанности, недосказанности, страхи и подавленный гнев, ревность и просто усталость. Так плакало Ее одиночество, и пока оно жило в Ее крови, ничто в мире не могло отменить этих слез. По крайней мере, в этот проклятый день...
Завтра снова он.
Она вздохнула.
Она давно уже не была одна.
И все у Нее было прекрасно. Семья, любимый муж, дети. Другой город. Другая квартира. Другая работа. Плотные шторы на окнах - и никакой Луны. Солидные достойные знакомые. Свое дело, приносящее доход. Перспективы. События.
Но Она по-прежнему не любила этот день - да что там не любила, Она его ненавидела и по-прежнему боялась его.
День, в который Она так много была одна.
День, в который Ей приходилось так часто плакать.
День Ее рождения.