Палата, если не считать зарешеченных окон, ничем не отличалась от обычной больничной палаты. Да и насе-ление в пижамах более походило на обычных больных, нежели на психов. Никто не кукарекал, не стоял в позе На-полеона, не мочился с тумбочки. Один лежал с газетой в руке, двое других играли в шахматы, третий просто скрупу-лезно глядел в потолок, а четвертым оказался тот самый лжеврач, который предлагал ему зеленку. Он-то, собствен-но, первым и обратил внимание на нового поселенца и первое, что сделал, - подскочив к нему, пожал руку со слова-ми:
- Я знал, я знал, что вы спасетесь. Вы правильно сделали, что прибегли к моему совету. Ибо все ети конфор-мисты и нонконформисты - обыкновенные жлобы по сравнению с нами.
- Заткнись, философ! – гаркнул на него человек с газетой и, не убирая печатный орган, продолжил: - Вы не волнуйтесь, он у нас один такой сумасшедший, все остальные нормальные мужики. Занимайте свободное место и располагайтесь, как дома.
- Что-то сразу расположило Винта к этому спокойному невозмутимому человеку, вызвав чувство симпатии, и поэтому он, скинув безрукавку и ботинки, плюхнулся на кровать, стоявшую возле читателя.
- За что взяли, - невозмутимо продолжил человек с газетой.
- Меня не взяли, я сам пришел.
- Ну-ка, ну-ка! – впервые за весь диалог оживленно произнес человек с газетой и, убрав ее, оглядел новенько-го, приготовясь слушать.
- Да так, ерунда, года у меня расходятся. Мне вот восемнадцать, а выгляжу на тридцать с гаком.
- Это бывает, мне вот под сорок, а выгляжу лет на тридцать, не больше, - сосед действительно выглядел мо-лодо и было видно, что следил за собой. Во всяком случае, от него на всю палату исходил приятный запах мужской парфюмерии.
- А вы как сюда попали? – задал вопрос Винт, продолжая приятную больничную беседу.
- Из-за любви, - сделав акцент на последнем слове, упавшим голосом промолвил собеседник.
- А, понятно. Она не хотела, а вы хотели, и так получилось…
- Да ты что, действительно псих? – сменив милость на гнев, гаркнул сосед. – Я что тебе, маньяк, Щикотило? Я же тебе сказал – из-за любви, при чем здесь это?
- Извините, я вас неправильно понял.
- Вот именно, неправильно. Жена моя любимая меня бросила, с другим спуталась.
- А, тогда понятно. Очень расстроились, любили сильно?
- Еще бы. На руках носил. Души в ней не чаял.
- И сюда из-за этого попали.
- Конечно. Я на работу в ночную ходил. А один раз перепутал смены, пошел, а там напарник, ну я домой и вернулся. А она в моей постельке с ним, начальником моим, лежит. Он, сволочь, соскочил быстро, оделся, пока я в ступоре был, и убежал. а я стою как дурак, и слезы у меня из глаз катятся, как у младенца. Она что-то лепечет, объ-ясняет, а у меня внутри все аж клокочет. Тут я и не выдержал, я вообще то ее никогда и пальцем не трогал, и залепил пощечину. Она в крик, а я с детства не терплю, когда на меня орут. Я ей рот зажимаю, а она пуще прежнего орет. Я, чтоб замолчала, хотел ее легонько оглушить тем, что под руку попалось. Кто ж знал, что утюг подвернется. Сразу так тихо стало. Смотрю, а она уже и не дышит. Нет больше моей Наташеньки. Осталось только тело, а душа то воз-неслась. А тело то не человек, так, мясо. Я мужик то хозяйственный, теща должна была нагрянуть, да и дочь из ин-ститута должна была вечером прийти. Думаю, угощу их супчиком, и холодец есть из чего сделать, с мясом то, как знаете, не подступишься. Я не всё, только руки и ногу отрезал, остальное на балкон снес, чтоб не пропало. Все уб-рал. Тут и теща прикатила с порога. «Где Наташка?» Я думаю, надо ее подготовить. Шутка ли – родная дочь мужу изменила. Я ее как порядочную за стол сажаю, супчик наливаю, а она как заорет. Ей, видите ли, пальчик попал. Я ведь уже говорил, как ненавижу, когда орут. Тут, правда, я уже осознанно утюг взял, иначе ведь никак ее унять было нельзя. Мясо тоже на балкон отнес, чтоб новый год было с чем встречать. А соседи, сволочи, милицию вызвали, любят все-таки у нас в чужие дела нос совать. Тут и закрутилось. Кончилось тем, что сюда попал. Такая вот история.
Потрясенный рассказом соседа, Винт, как завороженный, уставился в потолок, не в силах произнести ни сло-ва. Затем он встал, потому, как выносить взгляда рассказчика, ожидавшего, видимо, комментариев по поводу своего откровения, и попытался выйти из палаты, но дорогу в дверном проеме ему преградил санитар и, ни слова не говоря, втолкнул его обратно и закрыл дверь. Только сейчас Винт заметил, что на дверях имелось небольшое окошко. Из которого за происходящим в палате наблюдала пара зорких глаз. Несколько раз пройдясь по палате взад и вперед, Винт остановился и присмотрелся к комбинации на доске. Позиции белых и черных, несмотря на то. Что партия была в самом разгаре, зеркально повторяли друг друга. Даже срубленные фигуры стояли возле доски в зеркальном порядке.
- Странная у вас какая-то партия, - заметил Винт.
- Это индийская дополнительная, - вдруг хором в унисон ответили игроки.
- А почему вы повторяете ходы?
- Для гармонии, - хором продолжили они, - если мы будем ходить по-разному, то один может выиграть, тем самым нанеся вред другому, а благословенный бог Бура-Бура этого не простит.
- Вы не можете говорить по очереди? – спросил Винт, раздражаясь от подобного хорового общения.
- Не можем, - хором продолжили собеседники. – Когда говорит один, он этим показывает свою исключитель-ность перед другими, и Бура-Бура тоже за это накажет.
- А зачем же вы тогда в шахматы вообще играете? – отдавая отчет, что говорит с не совсем нормальными людьми, продолжил Винт.
- Шахматы развивают интеллект, а Бура-Бура любит умных. Но если вы присоединитесь к нашей вере, то мы можем сыграть в карты, у нас как раз три колоды есть.
- В чем заключается ваша вера?
- Что придет Бура-Бура и нас освободит.
- От чего?
- От всего. Когда он придет, то нам ничего не надо будет делать. Ни кушать, ни какать, ни спать. Мы сможем иметь все, что захотим, и нам за это ничего не будет. И жить будем сколько захотим, а если решим умереть, то смо-жем в любой момент ожить. Главное – чтить Бура-Бура и ничего не делать, пока он не пришел.
- Вы можете говорить хотя бы потише, а то от вашего хора уже в ушах звенит?
- Хорошо, - сказали «шахматисты», и оба перешли на шепот.
- Бура-Бура не любит, когда люди делают друг другу зло, но и когда добро делают, тоже не любит, а больше всего не любит, когда работают, ибо главное здесь, на земле, - ничего не делать. А что есть добро и зло, знает только Бура-Бура.
- А вам не кажется, что вы идиоты, и Бура-Бура ваш тоже дурак?
- Сам дурак, - парировали шахматисты и вновь принялись за свою партию.
Только сейчас Винт осознал весь ужас создавшегося положения. Он находится в запертом помещении в ок-ружении пяти психов, с которыми общаться не только бесполезно, но и опасно. Потому как хрен знает, что может придти в голову хотя бы тому с газеткой, если завтра вдруг в больнице отменят завтрак.
- А я бы на вашем месте специально завтрак пропустил, - услышал вдруг Винт возле самого уха внятный ше-пот.
Оглянувшись, он увидел сокамерника по палате, который раньше притворялся врачом. Лицо его при этом было совершенно серьезным, а глаза выражали явный намек на осознанную мысль.
- Встречаемся в полночь у моей кровати, - добавил он, и тут же сменив выражение лица на диковато ярост-ное, гаркнул, так что задребезжали стекла. – Так вы меня поняли, рядовой? Возьмете эту высоту и сразу ко мне в штаб. Вы получите орден вурдалака 3 степени.
- Заткнись, профессор! – рявкнул на него Людоед с газеткой, после чего Профессор сразу заткнулся и засеме-нил к своей кровати. А Винт остался стоять в полной растерянности от обрушившегося на него словесного потока, из которого все было бред, не считая угаданной мысли о завтраке, которую Винт тут же списал на совпадение.
Последним обитателем палаты, с которым Винт еще не пытался наладить общение, был человек, грустно раз-глядывавший потолок. Где-то он читал, что так обычно выглядят люди, охваченные суицидальным расстройством. Посему, если верить теории, то их состояния были наиболее похожи в данный момент времени.
- Извините, вы курите? – как можно мягче обратился Винт.
Человек не реагировал.
- Я к тому, что если курите, то я бы мог вас угостить хорошей сигареткой, - почему-то добавил Винт, пре-красно понимая, что никаких сигарет у него нет, и не зная точно, курит ли он сам.
Но лежащий по-прежнему не подавал никаких признаков жизни.
- Вам, наверно, очень грустно, - участливо продолжил он, как бы не замечая реакции собеседника, - но вы не унывайте, не такого горя, из-за которого нужно было бы расставаться с жизнью. Смотрите, какой багровый закат за решеткой. На улице снег, он такой холодный и мокрый. – Нарисованная им картина отбивала охоту жить даже у самого Винта, но он продолжал: - А как вам футбол, не слыхали, как Динамо сыграло? – Разговор о футболе, види-мо, окончательно вывел из строя молчаливого собеседника, и он закричал, скорее даже, громко зашипел, как мало, брошенное на раскаленную сковородку.
- Как же вы мне все надоели! Вас тут пять человек, и каждый пытается приставать ко мне с дурацкими разго-ворами и вашими земными проблемами, объясняю последний раз, и если сюда попадет еще кто-то, то передайте ему все, что я скажу, чтобы меня больше не беспокоили, - его слова были отточены, весомы, при этом взгляд не отрывал-ся от потолка. – В отличие от вас я не идиот, а нормальный человек. И вместо поедания своих жен и поклонение выдуманным богам всю жизнь занимался прикладной наукой. После ряда великих открытий и изобретений я открыл свой научно-технологический концерн. Меня зовут Макар Софитов, вам знакома эта фамилия?
- Нет, - неуверенно сказал Винт.
- А фирма «Макрософт»? – многозначительно добавил «ученый».
- Тоже, наверно, не слышал, у меня амнезия.
- Тогда вам простительно, слушайте дальше, - продолжил он, переходя на интервьюированный тон.
- Все вы бездарно расходуете энергию на окружающее. Например, никому, кроме меня, не пришло в голову, что энергию простого утюга можно использовать, помимо всего, для обогрева, а горячую газовую печь - для выраба-тывания электроэнергии. А теперь свяжите эти два понятия – что получится?
- Пожар! – подумав, ответил Винт.
- Сразу видно, что вы физики и не нюхали. Газовая печь вырабатывает электричество, а оно питает утюг, и вместе это будит круговорот энергии – вечный двигатель. Кстати, первый свой Нобель я за это и получил. Но я по-шел дальше, я направил эту энергию на разрезания пространства. Для этого к системе был приделан обыкновенный холодильник. Печка вырабатывает электричество, оно питает утюг, утюг вырабатывает тепло, тепло нагревает воду, вода попадает в холодильник, там соприкасается с холодом и, остывая, выделяет энергию так называемого голубого льда. Если человека поместить в этот голубой лед, то что произойдет, как вы думаете?
- Судя по вашей теории, превратится в голубого.
- Черта с два, он разрежет пространство и попадет в голубое измерение. Измерение изначального мира. Я сам там был после того, как 6 часов пробыл в холодильнике, и тамошние ученые по достоинству оценили мой труд. И скоро, пользуясь моим же изобретением, попадут сюда, чтобы забрать меня отсюда. У них другое течение времени, и поэтому, чтобы они меня здесь заметили, мне нельзя двигаться, иначе им невозможно будет меня увидеть – об этом еще Эйнштейн говорил. Так что скажите об этом другим и больше меня попросите не беспокоить.
На этом ученый смолк и вновь с каменным выражением уставился на потолок.
Голова Винта к тому времени уже доверху была набита впечатлениями от новых «товарищей» по несчастью, поэтому ничего больше не оставалось, как, уподобившись «ученому», лечь на кровать, вперив свой взгляд в белое пространство потолка. Мозг устал, он хотел сна. Хотел забытья спасительного ,и вместе с тем ему предоставлялось право еще раз попробовать проснуться, сбросив с себя эту невыносимую тяжесть незнания. И мозг воспользовался предоставленной ему возможностью. Сознание поплыло, удаляясь со стремительной скоростью, сливая потолок, окна и двери палаты в единую пепельно-белую массу.
(Продолжение следует).