Глава 5
Мы прибыли в тыл дивизии, который находился от Сталинграда в 20-22 км. Там стоял медсанбат, и недалеко в 5 км была хлебопекарня. Но нам предписывалось остановиться вместе с медсанбатом. Расположились в лесу в мелком дубняке. Личный состав санбата жил в отрытых землянках, а раненые в брезентовых палатках.
Мы тоже по прибытию отрыли себе землянку и поселились там. Лошади наши тоже почувствовали свободу. Кругом была трава. Они паслись на лугах.
Бутыли с вином мы, как прибыли на место, по предложению ездового красноармейца Пузанова, спрятали в земле. Вырыли ямы и ночью все бутыли поставили туда и закрыли дерном, чтобы не было видно. Опасались, чтобы у нас их не выкрали или не конфисковало начальство, если вдруг узнает.
Через несколько дней возвратилась наша рота, ее временно вывели из боевых порядков дивизии. Не только наша рота, все химические части нашего Степного фронта были отозваны во второй эшелон на стажировку и учебу. С целью - проверить наши химические части о готовности, если противник применит отравляющие вещества и газы.
Наши химические части были хорошо обучены и натренированы, что подтвердила инспекторская проверка, специально прибывшая с комитета обороны города Москвы.
Обстановка на Сталинградском фронте была очень напряженная. Немцы овладели Мамаевым курганом. Почти весь город находился в их руках.
Наша 62 армия занимала оборону на правом берегу Волги. От нас вода находилась, где-то в 40-50 метров. Все укрепительные сооружения: блиндажи, доты, дзоты и окопы были вырыты на склоне берега.
Оборона проходила так, что немцам уже трудно было применить авиацию против нашего переднего края, потому что передний край немцев был рядом, или его вообще не было. Наши бойцы и немецкие солдаты иногда дрались в одном доме, и применить танки или авиацию не было возможности.
Но, когда немцы устраивали бомбежки нашего переднего края, то их самолеты залетали в тыл нашей армии, разворачивались и шли в пике уже не с запада, а с востока и сбрасывали бомбы на нашу оборону. Многие бомбы падали в воду Волги, а часть из них все же рвалась на берегу, принося большие разрушения нашей обороне. Много было убитых и раненых красноармейцев и командиров.
Немцы уже праздновали победу, что вот-вот русские будут разбиты под Сталинградом. Остался один удар, и они все потонут в Волге. Так они представляли, что с нами произойдет. Они нас пугали, печатали листовки и сбрасывали их с самолетов. В листовках было изображено, что мы с трех сторон окружены, а позади нас Волга. В листовке были слова:
“Русс сдавайся, а то буль - буль”.
Если не сдадитесь, мы вас потопим в Волге. Но ничего у них не получилось.
После упорных тренировок и занятий по химической подготовке нас, красноармейцев, по приказу командования 62 армии из химроты откомандировали в распоряжение запасного полка второго эшелона, где с нами проводили занятия по тактической подготовке ежедневно по 10-12 часов. Отрабатывали действия одиночного бойца в обороне и в целом отделения, взвода.
После ужина иногда строем водили на заготовку леса на расстояние до пяти км. Лес приходилось носить на себе на плечах, диаметр бревен 10, 12, 16 см. Бревно несли по четыре человека, а некоторые по два человека. Было очень трудно, тяжело.
Мы были истощены. Кормили нас в тылу по третьей норме. Эта норма для солдат была самая незначительная. Тем более нас заставляли заниматься, да еще приходилось работать: готовить лес и стоить землянки. Мы стремились, как можно побыстрее избавиться от этой тыловой работы. Горели желанием попасть на фронт, на передовую. Мы ежедневно видели, как туда отправляли пополнения, и вот настал наш черед.
Нам 30 ноября после обеда объявили, что готовится маршевая рота, и наш взвод тоже в нее включен. Получить сухой паек у старшины, боеприпасы, теплое белье. Была осень. Стало прохладно, особенно ночью.
Нас вечером покормили ужином. Построили, объявили, что мы следуем в город Сталинград на пополнение в 13 гвардейскую дивизию. Нас было человек 200.
С нами были два молодых лейтенанта, только что прибывших из тыла из училища в форменных фуражках, диагональных брюках и гимнастерках. Все новенькое, только было выдано с отправкой их в действующую армию, на фронт.
Всю ночь мы двигались пешим маршем к фронту. На рассвете мы прибыли к берегу Волги к 62 переправе. Нас уже там поджидали машины. Погрузили нас в машины в кузов, и мы поехали вдоль реки Волги на левый фланг. Сколько мы проехали км, я не знаю, но мы так замерзли. Были в сапогах и ноги сильно мерзли.
Волга вдоль берега была покрыта льдом, а посередине шла шуга. Проехали мы какое-то небольшое селение на берегу Волги, там выгрузились, немного обогрелись и стали на лодках переправляться на ту сторону. Туда, где был фронт, где проходила наша линия обороны. В лодках размещалось по 5-7 человек, и плыли на веслах. Плыть мешала шуга. Нас сильно относило по течению.
Немцы заметили нашу переправу и по нам открыли минометный огонь. Одна мина взорвалась рядом и одного красноармейца, по фамилии Бабинский, волной выбросило из лодки в холодную воду, но он не растерялся, успел схватиться рукой за борт лодки и чуть всех нас не опрокинул. Мы его кое-как втащили в лодку и так доставили мокрого на тот берег, где его увели в теплое помещение, переодели, высушили его мокрую одежду.
Нас встретили. Мы попали в 34 стрелковый полк, который стоял в обороне. Немцы в Сталинграде уже наступательных действий не предпринимали, они находились в кольце. Вся Паульская армия была окружена нашими советскими войсками.
Наши обороняющие армии 62-64 не только держали оборону, но на некоторых участках вели наступательные бои, по ликвидации окруженной группировки немцев в городе.
1,2 декабря 1942 года нас прибывающих в 34 полк распределили по батальонам и ротам. Формировались подразделения, т.е. пополнялись за счет нас прибывших. Нас разбили в разные подразделения.
Мы вместе прослужили год, начиная от города Татарска, принимали боевое крещение на Дону. Наша рота и особенно взвода так были сплочены, спаянны фронтовой дружбой, а сейчас нам предстояла разлука. Мы теряли своих боевых друзей и не знали, увидимся ли вообще. Потому что завтра нам предстояло идти в бой.
Я был направлен в один стрелковый взвод. Когда я пришел в это подразделение, солдаты находились в земляном блиндаже, их было человек 20-25. В основном узбеки, туркмены, таджики и другие, среди них были русские парни, 3 или 4 человека.
Я был назначен в этот взвод помощником командира взвода. Нам командир батальона довел до сведения, что завтра намечается наступление на участке батальона.
Немцы, хотя и окружены и материальное состояние у них не блестящие, уже голодают, поели всех живых и убитых лошадей, но моральных дух у них бодрый, все надеются, что их освободят из кольца окружения. Гитлер и Геббельс обещают их спасти. Самолеты почти ежедневно прилетают и сбрасывают им боеприпасы и продукты, но, как правило, все это падает на нашу сторону.
Наши войска с каждым днем все ссужают кольцо окружения, но немцы еще упорно сопротивляются. Дерутся до последнего.
Вот и нам предстояло тоже наступать со стороны Волги, прорвать оборону немцев в районе дома сержанта Павлова и овладеть рядом стоящим домом, в котором засели немцы в подвальном помещении. Взять дом, а затем продвигаться вперед, оседлать железную дорогу, трамвайную и шоссейную, и потом закрепиться.
Такая была поставлена задача батальону. В наступлении участвовали все, что прибыли с маршевой ротой и весь личный состав батальона.
2 декабря занимались подготовкой к наступлению. Изучали маршрут прорыва наши разведчики. А мы готовили оружие к бою. Старшина обеспечил всех боеприпасами. Многие писали письма родным и близким, отдыхали, отсыпались.
3 декабря утром рано нас в 6 часов поднял старшина, привез завтрак. К завтраку было выдано по 100 грамм наркомовской водки перед боем. Многие бойцы нерусской национальности пить водку отказались. Отдавали ее русским, а те в свою очередь за водку отдали сахарный песок, который выдавали ежедневно по 25 грамм на каждого бойца и командира.
Хорошо позавтракали. Пришел связной от командира батальона и передал приказание, чтобы готовились к выходу на исходный рубеж, откуда начнется наступление.
Мне так не удалось встретиться с командиром взвода, о котором мне вначале сказали, что он есть, но его, оказывается, не было и, в конце концов, мне пришлось командовать взводом. Выводить его на исходный рубеж атаки. Вначале мы выдвигались скрытно по ходам сообщения, в траншее, а потом предстояло пересечь совершенно открытую площадь примерно 25-30 шагов. Вот тут-то и пришлось всем ложиться.
Противник по нам открыл огонь. Впереди рядом находился жилой дом, который мы должны были взять у немцев. Но дом уже был взят, немцев выбили наши разведчики. Дом был в наших руках. Но вот эти 25 метров было очень сложно проскочить. Немцы держали их под усиленным огнем, все было пристрелено до сантиметра. Подними руку или палку и услышишь выстрел пулемета или снайпера, не говоря уже о минометно-орудийном огне.
На наших глазах один боец попытался проскочить, по-видимому, из группы разведки, и был сражен перекрестным огнем из пулеметов. Несмотря на усиленный огонь со стороны противника, мы лежать долго не могли, во-первых, было холодно, во-вторых, нас в любой момент могли накрыть минометным огнем.
Я предложил зажечь дымовые шашки, сделать дымовую завесу, закрыть видимость противнику и дал команду: справа и слева короткими перебежками двигаться к дому. Первые две пары вроде удачно проскочили, а остальным не удалось. В это самое время по нам ударила минометная батарея, и мины точно ложились по нашей группе.
Одна мина разорвалась рядом со мной в каких-то 25-30 см от моей головы, и осколками меня ранило в голову, задело лицо и руку. Осколки были незначительные мелкие. Но приклад автомата они сильно пощепали. На спине у меня был вещевой мешок, его, и ворот шинели разрезало, как ножом.
От ранения я не некоторое время потерял сознание. Когда стал приходить в себя, я подумал, что умираю, и стал прощаться про себя: “Прощай, мама”.
Но, когда стал осознавать обстановку по-настоящему, я понял, что живой, вижу, что я весь в крови. Пощупал ноги, руки целые. Провел рукой по голове. Шапки на голове не было. Голова была в крови.
Я осмотрелся, вокруг меня лежали убитые и стонали раненые. Особенно на всю жизнь мне запомнился один красноармеец, русский молодой парень. У него были обе ноги оторваны осколками, и он умолял, чтобы его пристрелили. Но кто на это пойдет. Оказывается, это все та мина натворила, что разорвалась рядом со мной.
Меня спасло то, что я лежал под насыпью. Небольшая возвышенность, примерно высотой до 25-40 см, по-видимому, здесь проходил водопровод или канализация и этот бугорок меня спас.
Мина взорвалась по другую сторону насыпи, и все осколки пошли через меня, все те, кто лежал вокруг меня и позади меня, их всех накрыло, а меня только задело мелкими осколками.
Я легко отделался. Чуть упала бы ближе, и все, лежать бы мне там вечно.
На перевязочном пункте полка мне оказали первую необходимую помощь и отправили на переправу, где переправляли на левый берег раненых, а там нас ожидала санитарная машина медсанбата. Погрузили тяжело раненых и посадили ходячих, кто мог сам передвигаться без помощи.
Я в начале чувствовал себя нормально. Сам пришел в перевязочный пункт полка, а также один без помощи добрался до Волги. Переправились. Все было хорошо, а, когда посадили в машину и поехали, мне стало плохо от тряски машины, особенно на выбоинах и кочках. Появились сильные головные боли и тошнота. Но везли нас не долго, километров 15-20 до дивизионного медсанбата, а там нам сделали настоящую обработку ран и перевязку. Положили по всем правилам.
Меня, как помню, прежде чем сделать перевязку, завели в парикмахерскую и парикмахер - еврейчик стал мне сбривать волосы на сухую вокруг раны. А волосы, конечно, были в крови, перемешанные с пылью.
Когда мина разорвалась, она не только меня осколками задела, но и вся земля вместе с осколками ударила в голову. Все это перемешалось в голове и бритва, конечно, плохо брала.
Я не выдержал адской боли и потерял сознание. Проснулся только утром, вижу, что лежу в медицинской брезентовой палатке. Палатка была большая, на 50-80 человек.
Я лежал на нарах. Голова, лицо и руки были забинтованы. А во рту такая жажда, очень пить хочется. Вокруг меня лежали раненые, и медицинская сестра ходила по палате. Я попытался позвать ее, но не могу рта открыть. Так наложили повязку, что не откроешь рот.
Я стал махать руками, думаю, что кто-нибудь увидит из раненых или сестра. Увидел один из раненых и говорит сестре, наконец, проснулся, машет. Сестра подошла, спрашивает:
-Как самочувствие?
Я через силу говорю ей:
-Ослабь мне повязку, мне очень больно, не могу рта открыть.
Она мне тотчас поправила повязку, и мне стало легче разговаривать, я попросил воды. Она принесла мне воды и из ложки меня напоила, а потом накормила.
Я пролежал в медсанбате 5-6 дней, думал, что меня здесь подлечат и опять на фронт. Вроде ранение не особенно опасное. Я даже обрадовался, что так легко отделался, остался живой и не изуродовал себя. Хотя пощепало голову и лицо. Особенно досталось голове. Но главное, что вырвался из этого ада. Мало кто оттуда выходил живым и не искалеченным, только лишь счастливчики.
Но, оказывается, мое состояние было ни таким простым, как я представлял, а более серьезным. Меня решили отправить из медсанбата во фронтовой госпиталь.
Село или станция называлось Ленинск. Это где-то за сотню километров от Сталинграда. Мы проезжали населенные пункты Нижняя Ахтуба, Верхняя Ахтуба, озеро Баскульчак, где добывают соль.
Госпиталь располагался в степи, ни одного деревца. Нас привезли туда, а там столько скопилось раненых, что не было возможности всех разместить. Тяжело раненых еще ложили на уплотнение. А легко раненых и кто мог передвигаться, тех совершенно не размещали.
Находились, кто в сараях, на улице у стен домов и других зданиях и сооружениях на постеленной соломе. Погода была прохладная, особенно ночью. Спали кучами, группами, чтобы было теплее, прижавшись друг к другу.
Кормили плохо. Не успевали готовить, не хватало кухонь. Занимали очередь с раннего утра, еще было темно часов с 4-5 и по 6, 7 часов простаивали в очереди, чтобы получить обед. Всего один раз в день удавалось поесть.
Так же оказывалась и медицинская помощь, особенно для ходячих, раны совсем не обрабатывались, а только повязки на кровяные места добавляли. Причина та же, не успевали делать, не хватало медицинских работников.
Так продолжалось пять дней, а потом подали эшелон под погрузку. В первую очередь грузили тяжело раненых, а затем и нам объявили, ходячим, грузиться. Эшелон стоял на полустанке в степи в 2-3 км от нашего нахождения. Тяжелораненых возили на машинах. А ходячие, кто мог передвигаться, добирались своим ходом самостоятельно. Вагоны были все товарные четырех и двухосные. Мы себе сами облюбовали вагоны и грузились.
На дорогу нам всем раненым выдали сухой паек: хлеб, консервы мясные и гороховый пюре и предупредили, чтобы хватило до места назначения, в эшелоне кормить не будут. Только для тяжелораненых будут готовить горячую пищу. И так мы через несколько часов после погрузки двинулись ночью в путь.
Немецкие самолеты, хотя редко, но нас навещали в Ленинске и бомбили. В пути следования они нас тоже дважды обстреливали из пулеметов, пока мы не отошли от фронта до Красного Гута, есть такая станция в районе Саратова.
Везли нас, как мы поняли, в глубокий тыл. Состав наш двигался очень медленно. Дорога проходила в основном в калмыцких степях. С водой было плохо на станциях. Кипятка не было и холодную воду не всегда можно было достать. Поскольку у нас был сухой паек, готовить приходилось самим на печках буржуйках. Не было воды, топили снег и этим довольствовались. Пили и на этой воде готовили гороховое пюре.
Нам не хватило пайка, который нам выдали. Мы не уложились со временем следования, так как наш путь продлили до Уральска. Ехали без продуктов. Приходилось самим добывать.
На больших стоянках ходили по станциям и деревням, меняли свои личные вещи на хлеб и картошку. Пока доехали до Уральска проели все, остались в нательном белье, а у некоторых и того не было, остались в одних кальсонах, чтобы чем-то грех прикрыть. Я тоже кое-что променял: теплое белье и гимнастерку, а остальное сохранилось.
Пока наш эшелон двигался, по пути шла выгрузка тяжелораненых, а остальных везли до города Уральска. Можно было ехать домой, так как история болезни была на руках.
Я сначала хотел так сделать, потому что многие, кто ехал мимо своих родных мест, поехали домой. Но мне, конечно, добираться до Барабинска было далековато, да и ранение уже беспокоило, так как мне последнюю перевязку сделали в медсанбате и больше ни делали.
У многих появились заражения, завелись в повязках черви, которые очень беспокоили, чего я и боялся, я не решился ехать домой.
По прибытию нашего эшелона в город Уральск, нас приехали встречать медперсонал на лошадях.
Мы прибыли утром в 9 часов. В городе было холодно. Лежал снег. Была настоящая зима. Наверное, уже шла вторая половина декабря. Везти пришлось не только тяжелораненых, но и всех остальных, потому что мы все были раздетые. Нас погрузили на подводы и укрыли одеялами, и так всех перевезли.
Госпиталь был под номером 1954, он раньше до войны находился на Украине в городе Бахмач, а в данное время был эвакуирован в город Уральск Казахской ССР.
Госпиталь занимал здание бывшей десятилетней школы. Здание было большое трехэтажное.
Но раненых было много, все не умещались. На две кровати, поставленные вплотную, ложили по три человека, если они не мешали друг другу. Раненые в туловище, в ноги и руки занимали одну кровать. А раненых в голову или контуженых ложили по трое.
В начале поступления в госпиталь я тоже лежал один, как тяжелораненый и истощенный. За десять дней, что находились в пути, мы нормально не ели и не спали.
Когда привезли в госпиталь, с нас сняли грязное белье, постригли и помыли, в операционных обработали раны, перевязали и в палатах уложили на чистую постель. Мы уже многие позабыли, что такое постель и спокойный сон.
Я более года, как призвали в 1941 году, спал на голых нарах, а на фронте в окопах, и думать не приходилось о постели, хотя бы соломенный матрас и того не имели. Матушка земля служила постелью.
Как только дотронулся до постели и сразу уснул мертвым сном, даже завтрака не дождался и проспал я почти сутки, никто меня не тревожил. Это почти со всеми бывает, кто прибывает с фронта, ослабляются после напряженной обстановки и организм отдыхает, спит.
В палате, в которой я лежал, все были ранены в голову или контужены, многие были неподвижные, нас было 34 человека, лежали на первом этаже.
Часть больных уже выздоравливала, всю ночь играли в карты, втихаря, иногда даже на деньги.
К нам в госпиталь часто приходили наши шефы из школ, выступали с художественной самодеятельностью и бывали настоящие артисты.
В нашей палате лежало два человека, которые были глухонемые, не разговаривали, и ничего не слышали. Один поступил еще до меня, татарин, 35 лет, а второй при мне, был тяжело ранен в ногу, ходил на костыле и был контужен, он был русский молодой, лет двадцать.
Врачи с ним иногда вели беседы при помощи бумаги. Врач, как правило, задавал вопрос, а больной отвечал.
Вот, однажды, пришел врач и стал вести переговоры с русским парнем, говорили, говорили, а потом больной хватает костыль, и хотел им ударить врача. Недалеко находились уже выздоравливающие ребята, не дали ударить. Когда врач ушел, ребята у него спросили, что у вас произошло с врачом, он ответил, что он ему сказал, что ты не контужен, а просто не хочешь говорить, симулируешь.
Такие симулянты были. Тот, кто прибыл до меня, действительно симулировал более двух месяцев. А потом сам себя разоблачил. Ребята, как-то долго играли в карты, а его кровать находилась рядом, он спал и ночью во сне заговорил. Ребята впервые услышали его голос, даже обрадовались, но не стали его будить до утра. А когда утром все стали, они ему говорят:
-Ты ночью разговаривал, - а он на это даже не реагирует, как раньше.
Тогда кто-то сообщил врачу. Пришел врач в палату и повел его с собой. Они пошли на второй этаж. Врач сказал ему:
-Иди, я сейчас.
Больной поднимался на второй этаж по лестнице, а врач немного от него отстал.
Когда они поднялись почти на половину лестницы, врач из кармана выбросил монеты, которые с сильным шумом посыпались, ударяясь о бетонные ступени, что впереди идущий человек неожиданно приостановился, и оглянулся назад. Следовательно, он все хорошо слышит, раз услышал падение монет.
Так была раскрыта симуляция. Больной признал себя виновным. Он прибыл с фронта совершенно здоровым, более трех месяцев разыгрывал комедию, и, в конце концов, был разоблачен и отдан под суд военного трибунала, как дезертир.
В госпитале я пролечился около двух месяцев, а затем был выписан и предписанием был направлен в запасной полк Сталинградского фронта.
Но 2 февраля 1943 года немцы в Сталинграде приняли капитуляцию и полностью сдались нашим войскам, и Сталинградский фронт был ликвидирован. Нам всем, кто выписался из госпиталя, нужно было явиться в город Саратов в запасной полк. Так мы вновь надели свою военную форму и на основании предписания возвращались в воинскую часть. Прибыли в город Саратов на пересыльный пункт запасного полка.
Мне дали направление явиться во вновь формируемую 25 стрелковую бригаду, которая дислоцировалась в селе Слипцовка Саратовской области. По прибытию меня в данную бригаду, мне предложили продолжить службу в минометной роте 82 мм минометов. Рота уже была на 50 % сформирована.
Я попал в 3 минометный взвод командиром отделения и одновременно считался помощником командира взвода.
Командир взвода у нас был младший лейтенант Кривоножкин Саша с 1922 года рождения, родом с Дальнего Востока с города Читы. Он был небольшого роста, черноватый, лицом напоминал цыгана или бурята, но он считался русским. Очень был хороший спокойный доброжелательный командир. Никогда зря не наказывал своих подчиненных, пока не разберется сам лично.
Командиром роты был старший лейтенант Хлопцов. Очень был грамотный культурный физически закаленный командир, с подчиненными был справедлив.
Рота состояла из четырех взводов. В каждом взводе было по три отделения из пяти человек: командира отделения, наводчика, заряжающего, снарядного и помощника. В роте было по штатному расписанию: командир роты, заместитель командира роты по политчасти и заместитель по строй подготовки, старшина роты, а также четыре командира взводов.
При роте еще было хозяйственное отделение: повар и ездовые, которые работали на лошадях. Подвозили военное имущество роты и боеприпасы: мины, патроны, гранаты. Личный состав роты состоял из: 50 % уже побывших в боях, вернувшихся из госпиталей, 25 % ранее находившихся под броней работников сельского хозяйства – трактористов и комбайнеров, а остальные были из лагерей.
Бывшие заключенные имели порядочные сроки заключения и не одну судимость. Вот им Правительство предоставило возможность искупить свою вину в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Выпустили их из лагерей и из-под стражи и мобилизовали в Красную Армию на защиту Родины.