Глава 20.
В агонии бьётся меркнущий век.
С самого утра день у Ярослава складывался как-то суматошно. Позавтракав, он собрался на свой любимый Васильевский, чтобы наконец полюбоваться на гимназию Шаффе и более внимательно изучить набережную Лейтенанта Шмидта. Денёк выдался погожий, и Ярослав, помня о том, что скоро Вербное воскресенье, решил заодно наломать веточек. Тут-то и случилось первое его приключение. Подойдя к кусточку, облюбованному ещё издали, Ярослав увидел под ним лежащую на земле галку и замершую над жертвой полосатую кошку. Сердце у Ярослава ёкнуло, он безумно расстроился при виде такой безрадостной картины, но всё же нашёл в себе мужество наклониться, и в этот момент и кошка, и казавшаяся мёртвой галка бросились от него врассыпную. Сердечный Ярослав попытался отогнать кошку, но та явно не желала смиряться с поражением. Оставалось только эвакуировать птицу. Ярослав с трудом и после долгих усилий поймал галку, сунул за пазуху и принялся носиться по окрестностям, голову ломая над тем, что же делать дальше и куда девать спасённую им душу. В конце концов, Ярослав решил, что более безопасного места, чем его собственный дом, нет, и потащил галку к себе. Выпустив ошалевшее животное на кровать, он закрыл дом на замок и помчался к метро, про себя соображая, что же он будет делать с таким необычным питомцем.
Васильевский остров встретил Ярослава своей обычной суетой и разноголосым шумом – в раскаляющемся весеннем воздухе звучали призывы приобретать лотерейные билеты «Золотой ключ», какая-то дама активно агитировала за покупку «очень дешёвых блузок», а у рядком выстроившихся мороженщиков тусовалась громкая компания детей младшего школьного возраста. Минуя надоедливых раздатчиков бумажной мелкоты типа «Работа». Ярослав сбежал по ступеням вниз и удивился тому, что не увидел артемьевских агитаторов, доселе бывших неотъемлемой частью пейзажа. За цветочным киоском, скромно спрятавшись, стоял какой-то невзрачный мужик и раздавал всем желающим некие газеты. Ярослав присмотрелся. Явных намёков на принадлежность к армии Артемьева и Ко ни на скучающей физиономии мужика, ни рядом с ним заметно не было, поэтому Ярослав рискнул и взял у него газетку. Точно не яковлевская, отметил он, так как яковлевскую «Тему» уже хорошо изучил, беря её всегда, когда давали. Странная вещица, взятая им сейчас, по формату более напоминала солидную центральную газету, поэтому, открыв её, Ярослав начисто загородил себе обзор дороги, по которой шёл. «Моя Столица» – гласило название. Ярослав пробежался по строчкам и замедлил шаг. Сердце у него стиснуло тревогой и подозрением, какое-то непонятное, неприятное чувство навалилось сверху чугунной массой. Нет, что-то не то. И беглого обзора хватило Ярославу, чтобы понять, что он случайно взял в руки какую-то антигубернаторскую гадость. Теперь эту гадость надо было куда-то деть. Ярослав захлопнул газетёнку и понял, что лучше бы он этого не делал. На последней странице он увидел такое, чего давно уже не видел, по крайней мере, в прессе. «Губернатор Яковлев показывает городу своё хозяйство». Такую омерзительную, двусмысленную карикатуры Ярослав лицезреть не ожидал.
У него даже дыхание спёрло, и это учитывая то, что он считал себя ко всему привычным. Это даже не антиагитация, это просто мерзость какая-то порнографическая! Вот это настоящий «чёрный PR»! чернее некуда! Ярослав заметался, лихорадочно соображая, что же ему делать и как поскорей избавиться от этой пошлятины. К тому времени он уже добрёл до дома Аладова и стоял у его грязных колонн с чёрными глухими воротами. В воротах зияла дырка, и Ярослав, свернув злополучную газету в рулон, сунул её прямо туда. На душе немного полегчало. Ярослав взглянул себе на руки, - они были все чёрные от типографской краски.
«Грязная газета», - с отвращением подумал Ярослав и зашагал скорей прочь.
…Ни малейшего ветерка не залетало в дворик-курдонер на Каменноостровском, только шуршали мимо машины да воробьи весело дурачились в кустах сирени, купаясь в песке и чирикая. Марьяна сидела на лавочке и смотрела на двух сказочных рыб, изогнувших свои спины по обе стороны двери парадной. Её пальцы задумчиво накручивали подол плаща, а каблук отчаянно взрывал землю. В двух сантиметрах от её ноги на земле валялась скомканная газета. На мятых гранях ещё можно было разглядеть большие, жирные буквы «Моя Сто…». Марьяна разжала пальцы, стискивавшие мягкую ткань, и посмотрела на них. Кончики всё ещё хранили на себе следы чёрной типографской краски. Марьяна с отвращением потёрла их другой рукой. Краска немного подалась. Что краска… Её всегда можно стереть. Но как стереть черноту из души, как очиститься и отмыться от душевной грязи? Марьяна сдержала порыв заплакать и только взялась за виски, чтобы не дать мыслям отчаяния вырваться наружу. Нет, с этим невозможно жить. Не то боль, не то обида, не то злость рвались внутри и пачкали сердце сомнениями. Марьяна решительно встала и направилась прочь из двора лидвалевского дома, оглянувшись только на филина, распростершего крылья на фасаде.
Марьяна перешла через дорогу и по подземному переходу достигла метро. Девица, раздающая «Столицу», ещё стояла у ступеней и предлагала каждому проходящему мимо свой чёрный яд. У её ног лежала пачка, обёрнутая бумагой; Марьяна впилась в неё глазами. Надо было что-то предпринять. И она решительно подошла к раздатчице, взяв её за руку, сжимающую газету. Девица посмотрела на Марьяну обескураженным и немного злым взглядом.
-Чего надо? – спросила она.
Девица была одета в кожаную курточку и кожаную косынку, из-под которой выбивались белокурые локоны.
-Продай мне газеты, - бесцветным от волнения голосом попросила Марьяна.
-С чего это? – возмутилась красавица, - Я тебе не киоск. Надо газету – бери, она бесплатная.
-Мне нужны все.
Блондинка высокомерно фыркнула.
-Тебя яковлевский штаб подослал, да? – догадалась агитаторша.
-Нет, я сама по себе. Продай мне эти газеты, пожалуйста.
Блондинка изобразила на лице глубокую задумчивость, потом прищёлкнула языком и посмотрела на Марьяну более любезно и снисходительно.
-Сколько предложишь?
-Пятьдесят.
Блондинка расхохоталась.
-Да ты хоть знаешь, сколько мне платят за то, что я всё вот это раздаю?!
-Шестьдесят даю.
-Смеёшься?
Марьяна пошуршала в сумочке, достала и протянула девице сотенную. Та взяла её и, немного поколебавшись и порассматривав на просвет, положила себе в карман.
-Хорошо, бери, - великодушно разрешила блондинка, - Тащи, если утащишь.
…Марьяна сожгла газеты в одном из пустынных, заброшенных двориков, и от них остался только грязный, чёрный пепел. Глупый поступок, безрассудный; это так же безумно, как пытаться добиться мира на земле, рисуя голубков. Капля в море, но в море отчаяния. На каплю меньше отчаяния, на каплю меньше боли. Чуть-чуть светлее на душе и чуть-чуть больше веры в Правду. Когда-нибудь она придёт и разгонит Теней, - когда-нибудь, но только не сейчас…
…Яркое солнце снисходительно грело полуголых мужиков, бегающих по зелёной лужайке между Петровскими и Иоанновскими воротами Петропавловской крепости; немногочисленные зрители лениво пялились на происходящее кто с удивлением, кто с улыбкой. Ольга постояла немного и посмотрела на всё это странное действо, после чего пошла дальше под Петровские ворота к куртинам. Ей удалось освободиться от не слишком интересного занятия по раздаче газет немного раньше, благодаря чему она успела на открытие выставки Марата Гельмана. На выставку она давно уже мечтала попасть – заинтриговал скандал вокруг её размещения на территории Петропавловки. Какой-то придурок, кажется, директор музея, это запретил. А потом кто-то надавил, и выставку всё-таки открыли. Ольга помнила о роли Марата Гельмана в антияковлевкой агитации и поэтому ещё сильней хотела сходить на его выставку. Экспозиция девушку не разочаровала – модная, стильная, современная, экстравагантная. Симпатичные картинки, жалко только, что маловато их, надо бы побольше. У Ольги появились такие мысли, что и к газете «Моя Столица» Гельман имеет непосредственное отношение. Что ж, пусть работает. Должен же кто-то, в конце концов, ликвидировать этого Яковлева как вредный элемент. Парадоксально, но поклонники у него не переводятся. Подвалила сегодня какая-то дурища и скупила двести экземпляров газеты. Она явно из штаба, либо же просто одинокая активистка.
Ольга тем временем вышла с территории крепости и, перейдя через Иоанновский мост, направилась по Каменноостровскому. Хотелось немного прогуляться, благо, что денёк выдался располагающий. Что ж, о чём жалеть? Купила эта чокнутая газеты и купила. В штабе Ольга скажет, что все газеты раздала, и ей заплатят обещанные деньги, а на самом деле выручка окажется больше. Кто же откажется от лишнего заработка? Тем временем Ольга дошагала уже до Австрийской площади, а там свернула под арку и очутилась в тихом дворике с несколькими лавочками и реденьким набором зелёных насаждений. Ольга посмотрела на часы – возвратиться в штаб надо до четырёх, сейчас же и трёх нет, самый момент расслабиться и немного почитать. Она достала из сумки вчерашний номер «Часа Пик», который ещё не до конца изучила, и принялась за чтение. Она полностью отключилась от реальности и даже не сразу заметила, что рядом с ней на лавочку кто-то присел. Ольга не замечала этого довольно долго, пока тень незнакомца не начала мешать ей читать, падая на газетный лист. Ольга оторвала глаза от газетных строчек и посмотрела вправо – рядом сидела какая-то бабка в чём-то сером. Ольгу это моментально взбесило.
-Что надо? – раздражённо спросила она, заметя пристальный бабкин взгляд.
-Хочу поговорить в тобой, дочка, - заговорила незваная гостья.
-Очень мне надо тут с вами разговаривать! – разозлилась Ольга, - Уходите и не мешайте.
-Зря ты так, дочка. Я ведь добра тебе желаю. Я Ксения.
Ольга задумалась – уж не та ли Ксения, что приходила к ней на факультет? Что за ерунда?
-Не знаю вас, и разговаривать не желаю, - отрубила Ольга, - Отвяжитесь от меня.
-Не надо бы тебе со мной ссориться, - предупредила бабка, - Я же хорошего тебе, Ольга, желаю. Зря ты так поступаешь, зря ты правду с кривдой путаешь. Посмотри вокруг и разберись во всём, иначе поздно будет.
Ольга вздрогнула и затряслась от ярости, услышав своё имя.
-Откуда вы знаете, как меня зовут?! – спросила он с гневом, - Вы что, меня преследуете?! Не нужны мне ваши дурацкие советы! Убирайтесь отсюда!
И она вскочила со скамейки с пылающим от злости лицом. Бабулька посмотрела на неё не столько с укоризной, сколько с жалостью, и во взгляде её голубых до нереальности глаз мелькнуло что-то неведомое…
…Посмотрев, наконец, на здание бывшей гимназии Шаффе, Ярослав прогулялся по 5-ой линии до набережной Лейтенанта Шмидта и, выйдя к Неве, сначала долго стоял у парапета, глядя на дома по ту сторону реки, а потом медленным шагом направился к подворью Оптиной Пустыни. Наполовину скрытое деревяшками лесов, песочно-жёлтое подворье с зелёными куполами смотрелось могущественно и монументально, словно какая-нибудь средневековая крепость. Тихая и почти безлюдная набережная показалась Ярославу оплотом покоя и размеренной питерской жизни, нарушенной с началом дикой предвыборной кампании. Тут Ярослав не встретил ни уродливых артемьевских плакатов – таких инородных жёлто-синих клякс на строгом, гармоничном петербургском фоне, ни агитаторов, а только спокойные, подтянутые дома и гудящие корабли у причалов.
Ярослав подошёл к парапету и с удовольствием втянул в ноздри терпкий запах пробудившейся невской воды, замешанный с ароматом тёплых солнечных лучей. Английская набережная таяла в яркой дневной дымке, ровный ряд домов сливался с водой, и покачивалось на синих волнах реки отражение ослепительно-белого храма. Чудесная одноглавая церковь уносилась в небо, взмывая над землёй, и Ярослав не без удивления заметил, что её светлое отражение в воде как будто гораздо чётче и ясней, чем сам силуэт на фоне небес.
Вернулся домой Ярослав только в шестом часу, когда над Коломягами уже летел, серебрился колокольный звон. Ярослав купил для своей новой питомицы попугайного «Трилла» и целый батон булки. Галка, которую он за свой простоватый, деревенский видок нарёк Машкой, уже оклемалась, пришла в себя и безбоязненно расхаживала по кухонному столу своего спасителя. Ярослав накормил её и был безумно счастлив тому, что, наконец, приобрёл пусть пернатого, но друга.
Посмотрев выпуск петербургских новостей, он не без неприятного откровения для себя открыл, что днём в Петропавловке открылась какая-то жуткая гельмановская выставка. Ярослав долго и напряжённо всматривался в видеосюжет: такие уродливые, хамские картинки, страшные, зубастые рожи, пошлости – и это искусство?! Брюллов, Васнецов, Репин, Лидваль, Бенуа, Щуко, – неужели этим мастерам на смену пришли на потребу грязной современной людской массе эти жуткие и уродливые карикатуры? И это – в самом сердце Петербурга! Если город сдал своё сердце врагу, значит плохо дело. Неладно что-то в этом мире. Век безыдейности и падения морали вряд ли станет веком нового Возрождения, петрарковским Ренессансом. Ярослав расстроился. То, что у кого-то вызывало восхищение, ему навевало лишь грусть и безрадостные раздумья о судьбах общества. И, чтоб усмирить тоску, Ярослав взял в руки один из своих любимых архитектурных справочников. Какие красивые памятники прошлого! В смрадной дымке современности они смотрятся призраками другой, чужой эпохи. Дом Зингера, дом Белогруда, костёл на Ковенском, дом на Стремянной, лидвалевский шедевр в начале Каменноостровского – совы, рыси, рыбки, папоротник… А вот и виденный им сегодня храм на набережной – белый, воздушный, лёгкий. Ярослав прочитал рядом: «Спас-на-водах». Спас-на-водах… Морской храм-памятник… Странное чувство подозрения зашевелилось у Ярослава в груди. «Разрушен в 30-х годах», - прочёл он, и всё внутри него упало, опрокинулось. Разрушен, взорван… Его нет! Но он видел его, видел, такой красивый и белоснежный, с отражением в синей воде! Храм-призрак, храм-поцелуй прошлого, скорбный привет из тьмы веков… И Ярослав замер с книгой на коленях, закрыв глаза и унесясь назад, сквозь годы…