Хоккей на траве.
(Миф)
Кролик жевал капустный листок,
В 1969 году был знаменитый фестиваль Вудсток.
(Из творчества группы
«Гражданская Оборона»)
Труба бани одиноко чернела на фоне покрытого первым снегом пустыря.
Так было предложено кем-то из моих друзей начать рассказ, который мы сочиняли потехи ради, во время ночной прогулки по городу. Дальше дело не пошло, но теперь эта труба заняла своё законное место, открывая мой рассказ о том удивительном времени, которое не пачкало рук и не липло к подошвам.
Итак, время: короткий, но яркий пятый сезон года, приходящийся в центральной России на середину осени и называемый в народе «бабьим летом».
Место действия - подстать времени – заросший сорняком пустырь, скрывшийся за спинами домов центрального проспекта.
Мы собрались с четырёх сторон света. Я пришёл с запада от университетской площади в центре города по каменному мостику мимо чугунных литых решёток. Шарапов появился с севера от вокзала, по железнодорожному мосту, мимо киосков на привокзальной площади, торгующих бухлом и барахлом. Маленький Энди приехал на троллейбусе с юга из нового района мимо новостроек, стройплощадок и бетонных заборов. Дезертир вылез из лесного массива где-то к востоку отсюда.
Шарапов достал из солдатского вещмешка колоду карт засаленных настолько, что из них можно было бы сварить суп.
- Раздаю по одной картинке, и младшая побежит в магазин.
Бумажная лента поползла из одной ладони в другую
– Ловко - сказал я.
– Практика – ответил Шарапов – случалось, что и это приносило корм.
– Раз, два, три, четыре.
«Г-а-р-р-и» - прочёл я синюю наколку на пальцах.
Четыре карты вверх рубашками легли на пень.
Я взял ближнюю – король крестей. Шарапов поднял пикового туза. Дезертир вытащил затёртого джокера, на котором красной ручкой были намалёваны регалии бубнового туза.
– Туз – пояснил Гарри.
Маленькому Энди достался червовый валет.
И Энди, позвякивая колокольчиками на самодельном джинсовом рюкзачке, сбежал по склону.
– «Красную гроздь» не бери! Не люблю «Красную гроздь», лучше уж «Анапу»- прокричал Шарапов вдогонку.
– А скажи Гарри, - спросил я, - карты вправду выпали так, совершенно случайно?
– В нашем мире случайностей нет. А ты что, сам хотел, что ли метнуться?
– Да нет.
– Ну и всё тут…
Дезертир успел сбегать к колонке, набрал воды в пластиковую полуторалитровую бутыль, подобранную им неподалеку в мусорной куче, напиться из неё, и теперь завинтив крышечкой, прыгал на ней, проверяя на прочность.
– Дезертир! А тебе не жарко?
Одет Дезертир был действительно, мягко говоря, странновато:
Вьетнамки на ногах, чёрные шорты до колен, гавайская рубашка, не то с пальмами, не то с орхидеями, на которую была накинута тяжёлая прожженная в нескольких местах офицерская шинель без пуговиц и погон.
За спиной, наподобие самурайского меча, у него висела детская хоккейная клюшка.
А клюшка-то зачем? – поинтересовался Шарапов.
– Я как из дому выхожу – беру что-нибудь ненужное, во-от. И этому всегда применение находится.
– Короче, я так понял, что ты по жизни чеховским принципом руководствуешься. Почувствовал весь фатализм и неизбежность последнего акта, в котором клюка твоя шмолянёт, как то ружьё, что на стенке своего часа дожидается. Так выходит? - подытожил Шарапов.
Но тут, как раз пластиковая бутылка не выдержала дезертирских прыжков и лопнула.
Дезертир вытер об полы шинели мокрые руки.
– Дезертир, кстати, а звать-то тебя как на самом деле?
– Гриша.
– А меня Гарри, вообще Игорь, но мне так больше нравится, и не путают ни с кем. Валет-то наш что-то задерживается. … Жаль, дамы в раскладе не было. У меня дочка есть такого возраста как этот валет, красивая. Недавно под Питером встретились на фестивале…
Звеня бутылками в джинсовом рюкзаке, вернулся, наконец, Валет, волоча за руку очкастую девицу с таким же рюкзачком за спиной.
– Ну, чем похвастаешься, парень?
– Вот, купил, - сказал Энди, выставляя на пень бутылку "Анапы" и "Черные глаза".
– А нам, почему не принёс?
– Чего не принес? - не понял Энди.
– Водку, сам только что сказал "Водку пил", а нам не принес. Даму-то хоть представь, олух.
– Это Сова. Она меня на "Черные глаза" спонсировала.
Сова изобразила что-то типа книксена и уселась в сторонке на суку, воззрившись на Гарри, который срывал зубами пластмассовые пробки с бутылок.
-Ты бы хоть один стаканчик одноразовый купил.
– Зачем?
– Да неудобно даме предлагать из горла, - Шарапов зачем-то мне подмигнул, достал из своего вещевого мешка оловянную кружку налил её чуть не до краёв и галантно поднёс её Сове.
– Ну и зачем одноразовый стаканчик? – спросил Энди.
– Так ты же, чучело, не знал, что у меня есть кружка, так что плюс в графу «предусмотрительность» ставим не тебе.
– Да Гарри, ежели только Дезертир не достанет сейчас из своей торбы пять хрустальных бокалов, - съехидничал я.
Сова усмехнулась.
Шарапов наклонился к моему уху:
– Как ты думаешь, она девушка Валета?
– А тебе что?
– Я просто спросил, для расширения, как говорится, кругозора.
– Не думаю, что Валета. Ты помнишь, чему нас учил покойный Эммануил Кант?
– Чему?
– Тому, что девушки делятся на девушек для себя, девушек для других, а эта,
по-видимому, девушка в себе, - прошептал я.
Тем временем Дезертир действительно озабоченно шарил в своём рюкзаке, под напряжённым взглядом Энди, но, в конце концов, вытащил из его таинственных недр, не предречённые мной бокалы, а трамвайный компостер.
Гарри облегчённо вздохнул:
– Всё-таки, мир логичен.
– Вы находите? – спросила Сова, покосившись на компостер.
– А давайте, на «ты», - поправил её Шарапов – хиппи к друг другу на «вы» не обращаются.
– А ты хиппи? – поинтересовался я.
– В данный момент, да.
– Только в данный? - пристала Сова.
– Не только в данный, это происходит довольно часто, но я не вижу в этом причину, для того чтобы в иные моменты не чувствовать себя кем-то иным.
– Понятно, а я всегда себя хиппушкой чувствую.
– И что это значит?
– Наркотики, свободная любовь, - и Дезертир с наглой ухмылкой уставился на Сову.
Сова смутилась и даже покраснела.
У Гарри в глазах заплясали чёртики.
– Ну что вы к Совушке пристали, - забулькал маленький Энди, быстро оглядываясь, то на одного, то на другого.
– Ладно, Энди, не надо, - сказала Сова – я сама за себя скажу. Я, правда, люблю людей, не так как вы имеете в виду, но любовь это же то, что в душе…
– А наркотики? – не отстал Дезертир.
– Наркотики это символ внутренней свободы. Человек может стать внутренне свободным и без них.
– Но пока мы не пришли к такому духовному совершенству, а внутренней свободы ух как хочется. Ты, Гришаня, пошукай в своём волшебном бауле, может, есть чё?
– Нету ничего, голяк полный.
– Тогда кончайте этот пустой базар, и бутылку не забывайте передавать.
Дезертир передал мне «Анапу», в которой уже осталось меньше чем половины.
– Были бы деньги… - сказал я.
– Деньги кончились, - Гарри принял бутылку у меня из рук, - но придумать что-то можно, или мы не панки, я хотел сказать - хиппи. Пора в гости к деду…
Дед жил в городке О., до которого было полтора часа на электричке.
Шарапов приехал в наши края к деду, после того как его уволили из одного из столичных театров, где он работал осветителем, история была тёмная, похоже, вылетел он с треском. Появление его у деда было подобно нашествию саранчи. Каждое утро он сходил с электрички с чемоданом набитым дореволюционными собраниями сочинений с экслибрисом на первой странице «Из книг Макара Емельяновича Шарапова», и до полудня бегал с ними по городу, предлагая прохожим, распихивал по букинистическим магазинам, стоял с ними на книжной толпе, а после обеда пропивал деньги. Видимо, у старика была внушительная библиотека, ведь таким Макаром, внук промышлял уже не первый месяц, хотя в последнее время помимо книг среди его трофеев стали появляться какие-то подстаканники, монеты и мельхиоровые ложки.
Вино кончилось. И за сто километров отсюда седой патриарх рода Шараповых задвинул засовы и щеколды, поджидая любимого внука. Эх, старик, разве есть такие преграды…?
– Гарри, дедушка это наше завтра, а душа просит свободы уже сегодня, - заныл Гриша.
– Вот пусть она и подсуетится, твоя душа.
– Гарри, а это идея. Сейчас мы кое-что проверим, пошли, - Дезертир встал.
Мы вышли на Бродвей, конечно в городских путеводителях эта улица звалась иначе, но местная золотая молодёжь всех мастей и направлений шаталась по Броду уже не первый десяток лет.
Панки из подземного перехода, нашептали Дезертиру, что в парке у фонтана сидит Роман Мамедов по прозвищу Бегемот, лидер инфернальной готической группы "Аутодафе", по своему обыкновению пьяный в зюзю и скупает души заблудших неформалов. Порой Рома казался сам себе предтечей грядущего Антихриста, и именно в такие минуты он выходил в Центральный парк культуры и отдыха скупать души глупых панков-малолеток. Конечно, это были низкосортные, по большей части, душонки, но и цена была невелика - бутылка водки за каждую. Тем более, водка доставалась Мамедову задаром, потому что работал он грузчиком в какой-то шараге, где списывали в "бой" до 30% всего разгружаемого спиртного, что не оказывало положительного влияния и на его собственное психическое и физическое здоровье. Вся его деятельность в качестве предтечи и лидера группы требовала постоянных усилий по поддержанию имиджа. Но ему удалось добиться значительных успехов, и на вопрос "Кто у нас в городе самый злобный сукин сын?", любой "пионер" ни на секунду не задумавшись, называл Рому.
И никто даже и не догадывался, чего именно эта репутация стоила единственному сыну известного хирурга Мамедова.
– Сдаём души, берём водку. Продаём водку и покупаем грасс *1.
– Я думаю, что можно и просто обменять, но я душу продавать не буду, не люблю я этого, - сказал Шарапов.
Валет, Сова и я тоже отказались от такой сделки.
– Но моей души хватит на только на батл *2, а это не больше половины корабля *3.
– Ну и хватит нам на сегодня.
– А я не буду, мне скоро уходить по делам, да и вообще сегодня не хочется, - сказала Сова.
– Ну, эт понятно…, - ответил Дезертир, нагло смерив её глазами.
– Да и ты, Гришаня, душу бы поберёг, - предостерёг Гарри.
– Поздно, - осклабился Дезертир, - я её Мамеду уже раз пять продал, он пьяный не помнит ничего.
Тем временем мы уже вошли в парк. На скамейке и в самом деле дремал Бегемот, сложив ручищи на толстом брюхе.
Мы стали поодаль, а Гриша тихо подкрался к нему и гаркнул ему прямо в ухо. Бегемот дёрнулся, встряхнул своей лысой башкой, потом поднял на Дезертира мутные очи свои:
– Тебе чего?
– Души покупаешь?
– Покупаю.
– А мою возьмёшь? Чистая, не пользованная.
– Давай. Ты хоть знаешь, на что ты её обрекаешь?
– Слышал уже.
– Подпишем договор.
Мамедов извлёк из-за пазухи мятый листок, из кармана футляр со скальпелем, и, надрезав Дезертиру палец, приложил к бумаге. Затем он оттиснул на круглую печать с надписью «Доктор Мамедов». Инициалы своего отца и прочую не относящуюся к сделке информацию, Рома сточил с печати надфилем.
– Теперь ступай.
– Как ступай? А водка?
– Ах, да.
Бегемот запустил руку за спинку скамьи, достал сетку с бутылками и вручил Грише бутылку перцовки.
– А почему перцовка?
– Бери, какая есть.
Он обвёл нас взглядом:
– Ещё желающие есть?
– Нет.
Мамедов снова скрестил руки на животе и закрыл глаза.
Из ближайшего телефона-автомата я позвонил знакомому пушеру *4 по имени Чарли.
Чарли был прекрасным ударником в то или иное время он успел отстучать почти во всех командах города, кроме того, он работал санитаром в морге. Как-то раз на покатой крыше городской клинической больницы, затушив об трубу очередной косяк, он мне поведал:
– Знаешь, друг, бабы у меня долго не задерживаются. Пара недель и новая подруга. И это не потому, что мне так хочется. Парень я симпатичный. Сам не пойму, что за фигня нездоровая…
Несколько дней спустя, я случайно в троллейбусе сел позади него, он меня не заметил и продолжал оживлённо рассказывать, своей спутнице, пухлой блондиночке:
– …понимаешь, и пролежал он там в этом люке, может месяц, в этой кипящей воде. Пришлось его на куски резать и крючьями подцеплять, чтобы оттуда вытащить.
Действительно, и чего от него девушки уходили? Загадка.
Чарли прискакал через полчаса, он согласился взять бутылку, и вручил нам три готовых косяка. Он так и остался с нами.
Мы курили на общем балконе какой-то многоэтажки. Смеялись. Дезертир уронил на крышу подъезда свой компостер. Потом Шарапов засобирался к деду. Сова и Чарли куда-то пропали. Или Сова заслушалась рассказами «симпатичного парня», или, что кажется мне более правдоподобным, каждый ушёл к себе домой. Энди, вроде сказал, что она попрощалась и ушла, а мы, будто бы были поглощены наблюдением того, как Дезертир, спустившись вниз, пытается достать компостер с крыши подъезда, что ему всё-таки удалось, хотя он порядком испачкался в перьях и голубином помёте.
Потом мы пошли провожать Шарапова на станцию, не на вокзал, а была у нас в городе станция такая под мостом, вроде, как и в центре, а вроде, как и тихая маленькая станция.
– Ты, Гриша, - герой,- сказал Шарапов, - душу отдал задруги своя… Но ты не горюй, завтра я приеду, выкупим твою душу.
– Это шесть батлов водки.
– Почему шесть? Душа-то у тебя одна.
– Ну да продал я её сегодня в шестой раз.
– Э, нет, продал её ты по настоящему только один раз – первый, а остальные пять раз, ты просто сделал из Бегемота носорога, а проще говоря, обул ты парня.
– А я, вообще, во всё это не верю.
– А во что ты веришь, Гришаня?
– В шестьдесят девятом году был фестиваль Вудсток. Весь пипл *5 собрался. Там было всё, что пиплу надо - любовь, наркотики, Джоплин с Хендриксом. Году так в девяносто девятом пипл снова соберётся вместе. Тут всех и шарахнет по всей Земле, только пиплы и останутся на своём Вудстоке, расселятся по всему миру и устроят себе вечный оттяг.
– Дурак ты, Гриша. А кушать они что будут? Кстати, меня на хавчик пробило *6, а вас?
На станции почему-то никого не было. Мы сидели на бетонной платформе, спиной к рельсам. Позади нас с грохотом пронёсся пассажирский, унося граждан к тёплому Чёрному морю. Из последнего окна выкинули свёрток. Свёрток шлёпнупнулся посередине станции. Дезертир встал и направился к нему, на ходу доставая из-за спины клюшку.
Подойдя, он остановился, сделал, прицеливаясь, два коротких маха параллельно земле и занёс клюшку над головой. В этот момент я залюбовался им, казалось, весь его нелепый костюм был тщательно продуман и разработан для этого момента.
Полы его шинели напоминали концы сложенных за спиной крыльев, над его клюшкой остановился красный диск заходящего солнца.
Наконец, он ударил клюшкой по свёртку. В момент удара всем нам послышался звук похожий на звук ружейного выстрела. Описав параболу, пакет шлёпнулся у ног Шарапова.
– Прав ты, Гришаня, вот она знаменитая чеховская берданка. Шмаляет ещё родимая, - сказал Шарапов беря свёрток в руки.
Он снял полиэтиленовый мешок, под ним была бумага, под бумагой была фольга.
В фольгу была завёрнута жареная курица!
– Джа *7 услышал наши молитвы, - сказал я.
Гарри снял пробу:
– Налетай!
Курица действительно была вкусной и свежей, или это нам тогда так казалось по траве?
Курица исчезла быстрее, чем красный светофор за уходящим поездом успел смениться зелёным. Дезертир вытер жирные руки об шинель и удовлетворённо отрыгнул, я завернул в фольгу останки курицы и закинул под платформу, Энди почесал нос, Шарапов достав из помятой пачки последнюю беломорину, хитрым образом замял картонный мундштук. В это время кривая судьбы вынесла на станцию нетрезвого мужичка лет сорока - сорока пяти с букетом гладиолусов. Его пошатывало, и длинные стебли в его руке качались из стороны в сторону.
Мужичок подошёл к нам и попросил огоньку. Закурил и остановился напротив, пристально нас рассматривая:
– Вы меня извините, но мне лично кажется, что вы какая-то секта. Я прав?
– Брось ты, земляк, какая секта такие же люди, как и ты, - ответил Гарри.
– Мы хиппи, - не к месту встрял маленький Энди.
– Хиппи-шмиппи, я таких не знаю, я сам реставратор. Церкву в деревне еду реставрировать. Мне лично кажется, что кто вы ни есть – дело ваше. Главное, чтоб человек был, и чтоб в Бога веровал, правильно говорю?
– Всё верно, - подтвердил Шарапов.
– А вы верите?
– Верим, верим, - закивали мы все, за исключением может Дезертира.
– Ежели человек не верует в Бога, он мне не объяснит, что я завсегда спрашиваю – откуда взялось яйцо? Из курицы. Верно говорю? – он состроил лукавое выражение лица, - А КУРИЦА?
– Из поезда, - сказал Дезертир.
– Какого поезда? – испугался реставратор.
– Москва – Туапсе.
Резко переменившись в лице, мужичок судорожно замахал руками, побежал через рельсы, спотыкаясь, роняя гладиолусы и вопя во всё горло: Степан! Степан! - кубарем скатился по насыпи в кусты.
1 Грасс – марихуана.
2 Батл – бутылка.
3 Корабль – спичечный коробок.
4 Пушер – мелкий продавец наркотиков.
5 Пипл (пиплы) – хиппи.
6 на хавчик пробило – захотелось есть (обычный эффект наступающий после курения марихуаны)
7 Джа – имя бога в религии ямайских негров – растофарианстве, придающей культовое значение курению марихуаны.