- Слышь, Толстый, одевайся скорей, есть халтура!
- Что на сей раз?
- Цирк.
- Цирк?
- Давай, шевелись, там гимнасточки, акробаточки…
- А нам-то что надо делать?
- Рабочие сцены, оплата после каждого дня.
- Поехали!
Ехать пришлось далеко - в "Сердце Хайфского залива", где располагался гастролировавший по Израилю цирк шапито. Погода стояла по-израильски зимняя, то есть дождь, сильный ветер, кругом разливанные лужи, как следствие забитых канализационных стоков.
На подъезде к означенному месту я еще из автобуса глазами стал искать главный ориентир цирка - купол. Почему-то купола не было, наверное из-за дождя я совсем дезориентировался в пространстве и гляжу в неправильном направлении.
По прибытии на место выяснилось, что купола я не нашел по другой причине - он рухнул и накрыл собой трибуны, и сооружение напоминало развалины древнегреческого театра. Брезент намок и впитал в себя глинистую породу, отчего полностью слился с ландшафтом. Естественно, никаких гимнасточек и акробаточек там не было.
Дождь немного утих, и мы с Альбертом присели на одну из ненакрытых брезентом трибун курить. Ни души. Через полчаса к нам присоединился забуханый мужичонка - работник цирка, который и пролил свет на ситуацию.
По бухалову брезент натянули плохо, и он рухнул до окончания гастролей. Все циркачи уехали. Работникам же сцены нужно было разобрать цирк на составные части и сложить в машины.
Надо заметить, что оснащение в цирке было недетское. Об этом свидетельствовали четыре машины "Камаз" с прицепами, электрокар и даже асфальтоукладочный каток! Всё это они привезли с собой из России. С дорогостоящим оборудованием остались пять пьяных в стельку рабочих. Ничего разбирать, собирать или производить какие-либо другие осмысленные действия они не могли. Для этого были позваны два студента - мы с Альбертом. Мы должны были разобрать всё сооружение (цирк хоть и шапито, а размеров все равно приличных) и запаковать в "Камазы".
А у рабочих тем временем из-за отсутствия начальства, зимней меланхолии и близости супермаркета обозначился следующий распорядок дня: один из них вставал часов в девять, вываливался из "Камаза" и бежал в супермаркет за водкой. Одет он был солдатскую защитную телогрейку с золотыми звездными пуговицами и подпоясан не менее звездным военным ремнем. Белые длинные волосы и багровое лицо создавали нездоровый контраст. Человеку с таким видом водка отпускалась без очереди и зачастую без денег - видать, в магазине работали эстеты.
Принеся пластиковую бутылку водки ёмкостью 1, 75 л. с такой же контрастной, как его лицо, наклейкой (черная звезда на красном фоне), он начинал будить остальных циркачей, коих удавалось найти под брезентом. "Пропавшие без вести" сползались позднее сами к середине пузыря. Как только будился Вова, бутылочная эстафета переходила к нему. Человек он был незаурядный. Ширина его запястья была с моё колено, огромное брюхо покрыто рыжими волосами, взгляд недобрый, пышные украинские усы с длинными подусниками. Вова брал еще почти полный пузырь и стопку пластиковых стаканчиков. Он обходил всех, включая нас с Альбертом, и выпивал напару. Себе он всегда наливал до краев и пил без закуси. Обойдя полный круг, Вова собирал всех вместе и опять разливал. Себе, как всегда, полный. Выпив свой стаканчик, вместо закуски он "догонялся" из горл"а. . После этой утренней зарядки Вова начинал витействовать.
- Не бзди, студент, ты хоч и жид, но хороший, иди сюда, выпьем.
Отказывать Вове было опасно, приходилось бухать.
- А где Петруха? - спрашивал начальник всей артели Борис Иванович.
- Гы, гы, гы, - отвечал Вовочка, - он пошёл *** топором рубить, хочет жидовське подда"нство получить! Гы, гы!
Я испытывал ощущения Шарапова в логове Горбатого. После этого тон Вовы становился поучительным, и он передавал мне свою мудрость.
- Ты Эль-Алем не литай, там жиды водку не дають.
Вова наливал мне и Борису Ивановичу уже в пятый раз по полстакана - мне из экономии, а "Борысу Ивановичу нэльзя, у нёго в Германии був той, инстульт, чи той, инфаркт". Борис Иванович пил действительно мало - в то время, когда в каждом было уже примерно по пятьсот, в Борисе Ивановиче было всего триста пятьдесят. И вёл он себя рассудительно и мудро, как истинный начальник цирка:
- А где Петруха? - интересовался он судьбой подчиненного.
Петруха скоро нашелся, так как сидел в нашем же кругу, и я понял, что Борис Иванович еще не может осознать недавнее исчезновение Петрухи. По сбивчивому рассказу самого Петрухи и наводящим вопросам непьющего Бориса Ивановича я примерно воссоздал картину пропажи Петрухи.
Петруха поехал на "Камазе" "чи ув Хедеру, чи ув Афулу". Машина его без опознавательных знаков и с выключенными фарами сильно вихляла. Когда полицейский остановил "Камаз" и открыл дверь, Петруха выпал оттуда на асфальт.
"Камаз" был конфискован, а Петруха вернулся в Хайфу пешком. Но самое главное, что он сам не заметил пропажи "Камаза". На третий день после происшествия Петруха мучительно вспоминал: "Було чи тры "Камаза", чи четыре". Так и не сумев определить количества "Камазов", он ощутил тоску по остроте ощущений во время быстрой езды. Тогда он сел на имеющийся в наличии "Камаз" и стал зверски колесить по асфальтовой арене цирка. Предназначенный сугубо для выступлений гимнасточек и акробаточек асфальт вылетал из-под колес пластами. От этого арена стала напоминать Мамаево побоище, что сильно затруднило разборку цирка.
К полудню солнце пригревало сильнее, лужи немного подсыхали, что позволяло Вове ложиться спать на Землю Обетованную под "Камаз". У Петрухи на время проходила зимняя меланхолия, и он принимался за готовку "борща". Ингридиенты для "борща" он находил под вагончиком - гнилые помидоры и лук. Самым примечательным в "борще" было добывление в него апельсинов. Петруха настойчиво звал меня попробовать деликатес. Я же счел возможным отказаться от его гостеприимства благодаря Вовиному сну. Вове я не смел бы перечить.
На третий день цирковой работы я ощутил боль в печени и понял, что пришло время сворачивать балаган. На пару с Альбертом мы за оставшиеся до конца недели три дня скатали брезент, разобрали все трибуны и запаковали в три "Камаза" с прицепами. Содержимое четвертого мы сложили штабелями ждать возвращения машины "чи з Хедеры, чи з Афулы". Будучи в послеинфарктной реабилитации, Борис Иванович не мог предложить нам свою помощь в разборе трибун. Но ощущая себя ответственным за происходящее, он травил байки, предлагал нам водку и, получив наш отказ, пил сам. Мы же с Альбертом, несмотря на Вовину близость (а, возможно, благодаря ей) продержались три дня и довели работу до конца.
С тех пор моё отношение к русскому цирку изменилось. К восхищению профессионализмом трюкачей добавилось восхищение рабочими сцены. Великая штука - русский цирк!
Влад Гринзайд.
Январь 2002.