Птице
Театральная касса располагалась в маленьком помещении на шумной улице, к счастью помещение было отделено от улицы тяжелой дверью с толстым стеклом, оклеенным рекламными яркими афишками, нашлепанными аляповато друг на друга и прямо на стекло, - и когда Карл впустил в помещение шумы с улицы, они быстро притихли и усмирились здесь сразу же после того как дверь за ним резко захлопнулась.
В том же пространстве, где располагалась театральная касса, был небольшой прилавок с мужчиной за ним, торгующим фототоварами, фотоальбомами, батарейками и еще чем-то, имеющим отношение к древнему ремеслу светорисования на бумажной тверди, - все это Карл не стал разглядывать, направив свое внимание на полукруглое окошечко с приступочкой в стене - там была театральная касса. (Еще стены помещения изнутри были сплошь увешаны белыми плакатиками-анонсами и расписаниями спектаклей во всех театрах города на месяц вперед).
У окошечка стояли две девушки, одна была в очках, крутолобоая, вторая - с длинным носом и челкой, обе - с ярко накрашенными губами, смеясь, они наперебой выбирали, куда пойти: на “Бурю” или в мюзик-холл. Карл стал поодаль и ждал, когда они купят билет.
-Ну, Жанна, - сказала одна, вытянув по-детски губы, - “Буря” - это так скучно!
Они купили билеты в мюзик-холл, обнялись, глядя только друг на друга, на Карла не обращая никакого внимания, и вышли на улицу, еще раз впустив сюда яркий солнечный свет, разбившийся вдребезги о плоскости стен, и шум голосов, и рокот машин, прихлопнутый выпустившей их и вернувшейся на место дверью.
Карл посмотрел в лицо мужчины, стоявшего за прилавком с фототоварами, но тот, встретив взгляд Карла, продолжал смотреть на него так, будто Карла он в упор не видел.
Карл наклонился к окошку и разглядел там голову женщины с гладко причесанными блестящими волосами, с ровным, красивым пробором посередине. Женщина подняла глаза и улыбнулась Карлу.
-Мне в суицильню, - сказал быстро и несколько невнятно Карл. И покраснел.
Ему казалось, что женщина будет разглядывать его с интересом, но она только ловко оторвала билет от неширокой бумажной ленты, проставила на нем прямоугольную печать маленьким штампиком, написала размашисто старой дешевой ручкой с пластмассовым колпачком какие-то цифры и сказала:
-Восемнадцать рублей.
Карл протянул две десятки, она спросила, поднимая на него глаза:
-А мелочи у вас не будет?
Карл порылся в кошельке и вдруг подумал, что сдача ему, пожалуй, не нужна.
-Мелочи нет, - сказал он, - и сдачи не надо, спасибо.
-Ну как же, - сказала, зардевшись, женщина, - сейчас я десятикопеечных наберу, подождите, куда же вы! Сейчас…
Она стала набирать два рубля мелочью, выуживая монетки из картонной коробки, звенящей деньгами.
-Не стоит, - сказал, наконец, Карл, - прошу Вас… А может быть, вам три рубля помогут?
-Да, тогда я дам вам пять рублей сдачи, - задумавшись на долю секунды, обрадовалась женщина, улыбаясь Карлу. - У меня есть одной монетой!
Карл протянул ей двухрублевую и рублевую монеты, и женщина вернула ему тяжелый пятирублевый.
Карл взял в руки полоску билета, еще немного задержавшись у кассы.
Женщина смотрела на него и ободряюще улыбалась.
-Простите, - сказал Карл, - а как туда лучше добраться, не подскажете, вы ведь знаете, наверное, а?
-А вы в первый раз туда? - спросила женщина и вдруг спохватилась, чуть покраснев: - Ну, конечно, простите. Это недалеко от метро “Елизаровская”, оттуда можно проехать одну остановку на автобусе, а можно пройти пешком два квартала... Выйдите из метро, и поверните налево, идите в сторону...
-Я спрошу, спасибо, - заторопился вдруг Карл, - значит, "Елизаровская". Начало в девятнадцать часов?
-Да, - кивнула женщина, - там, на билете, время указано.
Карл поблагодарил и бросился к выходу, но вдруг задержался у прилавка с фототоварами. И снова взглянул на мужчину за прилавком. Продавец изо всех сил делал вид, что на Карла не обращает внимания, но руки у него, заметил Карл, вдруг заходили ходуном.
-Я все время печатаю в фотоателье по соседству, на бумаге “Кодак”, - начал Карл, переводя взгляд с рук мужчины на его лицо, и мужчина, мучительно оторвавшись от созерцания какой-то точки в углу помещения, тоже наконец-то уставился на него, словно впервые заметив.
-И что? - отрывисто спросил, передернув кадыком, мужчина.
Карл улыбнулся ему примирительно, но мужчина продолжал смотреть на него без тени улыбки, но в то же время видно было, что он страшно напряжен.
-Я только хотел спросить, можно ли на бумаге “Кодак” печатать пленку “Коника”? Вы знаете?
-А почему нет? - спросил мужчина, чуть не плача, показалось Карлу.
-Просто “Коника” стоит дешевле...
-Ну конечно! - сказал мужчина и с ненавистью посмотрел на Карла.
Карл повернулся к дверям.
-Эй! - окликнул его мужчина.
Карл обернулся.
-Вы пленку будете брать или нет?! - почти крикнул ему мужчина.
-Нет, - ответил Карл и вышел на улицу.
До девятнадцати часов оставалось еще часа два. На дорогу уйдет меньше часа, но поскольку ему придется искать суицильню после того, как он выйдет из метро, лучше бы зарезервировать на дорогу ровно час, оставить немного времени про запас.
Что ему делать: поехать туда сразу и, найдя суицильню, побродить где-нибудь рядом, - или поболтаться час по городу, а потом двинуться в путь?
Карл, размышляя, лавировал среди других прохожих. Потом он вышел на площадь перед вокзалом и сел на скамейку.
На соседней скамейке сидели те самые девицы, которые покупали перед ним билеты в театральной кассе. Они курили. Заметив Карла, они хихикнули. Кажется, они его признали. Та, что была в очках, положила головку на плечо другой. Они затянулись одновременно и стали целоваться взасос. Карл отвернулся и посмотрел на часы на привокзальной башне. Он оторопел. На часах было - четверть седьмого.
Карл в ужасе уставился на свои наручные часы. Так и есть! Часы остановились. Когда же это? Господи… А, не все ли равно! Теперь у него только-только времени осталось, чтобы не опоздать! Он вскочил и, сломя голову, бросился в сторону метро.
Он выскочил из вестибюля “Елизаровской” и стал вспоминать, куда ему надо повернуть - направо или налево. Ноги понесли его направо, но он решил спросить кого-нибудь из прохожих. Прохожие попадались все бестолковые, никто ничего не слышал про суицильню, наконец, какая-то уставшая женщина с тяжелыми сумками взялась его проводить. Оказывается, выходя из метро, надо было все же повернуть налево.
Она шагала рядом размашисто, сумки оттягивали ей руки, она тяжело дышала.
-Вы мне лучше объясните! - взмолился Карл. - Я сам найду.
-Тогда идите все время прямо, потом свернете налево, другую маленькую улочку перейдете, идите дальше, - отдуваясь, сказала женщина, - а вот дальше будет арка в доме, вы проходите во двор - там спросите любого, там всякий покажет.
-Ну спасибо! - крикнул Карл и вприпрыжку побежал туда, куда указала ему женщина.
Он успел в суицильню как раз вовремя, ну разве чуть-чуть опоздал. В гардеробе задерживаться не пришлось - одет он был по-летнему, он взбежал по широкой лестнице, миновав равнодушно выхватившую у него из рук билетик контролершу, и услышал снизу ее голос:
-Направо до конца коридора!
Коридор оказался темным, Карл шел чуть ли не на ощупь. Наконец, он толкнул какую-то дверь и оказался в небольшом полутемном зале, перед залом была сцена, на сцене - экран, на экране шел фильм. Фильм был документальный. Голос за кадром лениво объяснял: “Ритуальное самоубийство представляет собой удивительное по своей красоте искусство, расцветшее в самурайской Японии, но нашедшее многих адептов по всему миру...”
Карл сел на одно из ближайших мест и, отдышавшись, огляделся. Во всем зале было, похоже, не более пятнадцати человек. Все смотрели на экран, его приход никого не отвлек.
“...кодекс чести самурая гласил, что жить необходимо, помня каждую секунду о смерти, поэтому ритуальное самоубийство есть наивысшее проявление жизненной силы...”
Карл подумал, что все это банально, что все это он слышал много раз, он попытался понять, что же хочет объяснить ему ленивый голос, но сообразить не мог.
“...современное общество сумело адаптировать и модернизировать древнее искусство самураев, оказалось, что проникновенный опыт священного самоубийства открывает новые горизонты самопознания всем нам, являясь, с одной стороны, гимном неограниченному никакими рамками индивидуализму, а с другой, подчеркивая нравственную ценность традиции, когда наша смерть не является концом вселенной, а есть лишь начало более тесного сообщения оставшихся в живых членов общества”.
Карл потер нос и стал внимательней смотреть на экран. Один за другим люди на экране кончали жизнь самоубийством. Если поначалу все они вскрывали себе живот специфическим самурайским мечом, то теперь некоторые стреляли себе в висок из пистолета, выбивая из черепа фонтанчиком мозги, другие вешались, отбрыкнув в сторону табуретку, корчась в судорогах, третьи кидались вниз с крыши небоскреба, и застывали в дрожащем кадре темным крошечным пятном на асфальте, четвертые, разогнавшись, летели в машине под откос, некоторые сосредоточенно принимали яд и вдруг хватались руками за горло, искажаясь лицом…
“...право на смерть есть неотъемлемое право всякого индивидуума, - торжественно заканчивал презентацию голос за кадром. - Борьба за права самоубийц не может оставить равнодушным никого, кто не остался в стороне от защиты наших прав и свобод!”
Фильм закончился. Кто-то хлопнул пару раз в ладоши и перестал. В зале зажгли свет, на сцену вышел улыбающийся мужчина в черном костюме и черной рубашке со стоячим воротничком.
Карлу стало невыразимо скучно. На лицах других ожидающих он увидел ту же скуку. “Все козлы”, - пробормотал худой мужичонка неподалеку от него. Волосы мужичонки были густо присыпаны перхотью, как пудрой.
-Сегодня важный день в вашей жизни, друзья! - вскинув вверх руки, вскрикнул мужчина на сцене, не переставая усиленно улыбаться. - И я совсем не хочу отвлекать вашего внимания, но пару напутственных слов все же я обязан произнести! Дорогие мои...
Самоубийцы угрюмо глядели на него.
Выступающий рассказал историю одного своего приятеля-самоубийцы, который и не думал вовсе за неделю до поступка, что способен сделать такой шаг. Потом улыбающийся мужчина в черном порассуждал на тему того, что любое самоубийство совершенно, и в этом искусстве нет мастеров и подмастерьев, шаг в мастера делается в течение одной секунды.
“А что потом?” - спросил у Карла мужичонка, присыпанный перхотью.
Карл тупо уставился на него.
“Не знаете?” - с тайной надеждой спросил мужичонка.
-Нет, - ответил Карл.
-Удачи вам! - на прощание крикнул им всем мужчина со сцены. - Не забудьте сдать паспорта перед суицидом!
“А что, паспорт нужен? - обеспокоился мужичонка в перхоти. - А я и не знал”.
-Я тоже, - сказал Карл и поднял руку.
-Да! Слушаю вас? - встрепенулся в его сторону собравшийся уже уходить со сцены мужчина в черном и снова раздвинул губы в улыбке.
-А у кого нет паспорта? - спросил Карл.
-Тогда сдавать ничего не нужно, - лучезарно улыбнулся ему во всю ширь рта мужчина, - хотя с паспортом было бы все же лучше. Нам как-то так всегда спокойнее за вас.
Сказав эту странную фразу, он подождал, не будет ли еще вопросов, вопросов не последовало, и он исчез.
На его месте появилась толстая тетка в зеленом платье, свисающем у нее на талии жирными складками, с заплывшими, слегка сонными глазами. Она пустила по рядам бумажку.
-Заполните - фамилия, имя, отчество, - прогудела она.
Заполнили быстро. Всего в зале оказалось четырнадцать человек. Карл записался восьмым. Мужичок в перхоти записался девятым.
“Говноеды”, - злобно прошипел он, записываясь.
Тетка в зеленом получила бумажку обратно, вскинула ее к заплывшим близоруким глазам, прочитала:
-Номер первый. Шулупов Лев... Иннокентьевич!
-Я! - откликнулся с первого ряда молодый, худенький белокурый парень в аккуратно отутюженном костюме и щегольском галстуке.
Он суетливо вскочил и судорожно улыбнулся, клацнув вдруг зубами.
-Идемте! - сказала женщина.
Парень поднялся на сцену и вдруг остановился, глядя в спину непреклонно уходящей за кулисы женщины.
-Постойте, как же так! - воскликнул он.
Женщина обернулась, вздохнула и вернулась, взяла его за руку.
-Пойдем, чего уж, - сказала она миролюбиво.
Голос у парня задрожал, он вырвал руку.
-Я бы только хотел сказать... - начал он высоким фальцетом и замолчал.
Глаза его обводили зал. Прочие самоубийцы смотрели на него вполне равнодушно.
-Скажи-скажи, если есть чего, только о чем тут говорить? - вздохнула женщина.
Парень молчал, глядя в зал, потом вдруг рассмеялся нервно, потирая ладони.
“Пойдемте”, - сказал он и взял женщину послушно за руку.
Она увела его.
Карл стал разглядывать оставшихся двенадцать. Были тут и две женщины. Одна - худощавая, пожилая, лет пятидесяти, с непроницаемым выражением лица, другая - молодая, пухленькая, лет семнадцати, нет, наверное, все же восемнадцать ей было, хотя, если она скажет, что у нее нет паспорта, то как они проверят, сколько ей? Вообще-то в кассе не имели права продавать ей билет, если ей нет восемнадцати. Но она могла подговорить старшую подружку взять ей билет, или продавщица в кассе могла не разглядеть, как молодо она выглядит, вообще-то у суицильни могут быть неприятности, если выяснится, что девушке нет восемнадцати лет. Все эти мысли промелькнули в голове Карла, пока он рассматривал девушку. Он заметил, что многие, ну, не многие, но большая часть мужиков, точно, разглядывала ее. Тут вернулась тетка в темно-зеленом.
-Все? - испуганно и все же злобно выкрикнул в ее сторону мужичок в перхоти.
-Готово, - отозвалась она и поднесла к глазам бумажку:
-Гришков Эдуард Иванович, - прочитала она.
Гришков оказался седым старичком, подносившим все время белый платочек к слезящимся глазам. Он ушел за женщиной без лишних разговоров.
“Интересно, там может быть что-нибудь или нет?” - обратился опять к Карлу его сосед, усыпанный перхотью.
Карл же думал сейчас о том, окажется ли девушка впереди него по списку или нет. Он как-то не обратил внимания, когда она записывалась.
-Где там? - механически отозвался соседу Карл.
“ТАМ! - воскликнул свистящим шепотом сосед. - Цивилизация дала три ответа на мой вопрос, и я хочу знать, какой из них истинный. Либо там - другая жизнь, неважно, лучше чем здесь или хуже, но другая. Либо, умирая, мы родимся вновь, в новом теле, в новом, а не в этом, поношенном (он сдунул с рукава перхоть). Либо там ничего нет. Вообще, ТАМ - нету! Два против одного. Что продолжение будет. Но если все же ничего не будет? Сейчас мы узнаем... Или не узнаем. Если ничего нет там. А есть только здесь. И сейчас?! А?!! Ну что вы молчите?!”
Женщина вернулась за следующим. Им (вернее, ей) оказалась пожилая женщина с непроницаемым выражением лица. Теперь в зале осталось десять мужиков и одна девушка. Большая часть мужиков смотрели во все глаза на девушку, и ей, похоже, льстило такое внимание. Она даже достала зеркальце и припудрила нос. Облизнула губы. Щелкнула крышкой зеркальца и, будто никого не замечая, стала смотреть на пустую сцену. Какой-то разбитной парень в кепке подсел к ней поближе и, закинув нога на ногу, о чем-то спросил. Она, улыбнувшись, ответила. Между ними завязалась беседа. Вернулась тетка в зеленом платье и вызвала парня в кепке. Карл почувствовал злорадство. Парень в кепке помахал рукой девушке со сцены, она улыбнулась ему на прощание.
“Зачем я все это делаю?” - тоскливо подумал Карл. Он уже сто раз отвечал себе на этот вопрос. “Все происходит не зачем-то, а в силу свободного самоопределения, которое на самом деле является частью механизма бесконечного самосовершенствования вселенной, - привычно объяснил сам себе Карл, - во всяком случае сейчас ты идешь к тому, что действительно может быть закончено. Облегчение конца - единственно возможное наслаждение. Ведь и оргазм наступает только после того, как ты кончаешь. Находясь же в дурной бесконечности цепи причин и следствий, твоя участь - вечно томится по недостижимому. Жизнь - твое собственное произведение, поэтому надо сделать последний штрих красивым и значительным. С моей смертью мир должен стать лучше…”
Женщина в зеленом вернулась и забрала невзрачного мужчину в очках и с потертым портфелем в руках. Он так и ушел за кулисы с портфелем, крепко цепляясь за него бледными пальцами.
“До вас - двое осталось”, - уважительно произнес откуда-то со стороны голос мужичонки с перхотью.
Карл вдруг оставил его и пересел на пустующее место рядом с девушкой. Он поймал на себе чей-то завистливый взгляд.
-Можно с вами познакомится, - сказал он.
Девушка обернулась к нему. В глазах ее был ужас. Кажется, только сейчас она осознала, что ждет ее через несколько минут.
-Как вас зовут? - спросил по инерции Карл.
Она ничего не отвечала.
На сцену вернулась женщина в зеленом, устало вытерла пот со лба.
-Крипуль Валентина Яковлев..., нет, Валентин Яковлевич, - сказала она.
Кто-то уже привычно для оставшихся ушел с нею.
Девушка продолжала молчать, глядя на Карла раскрытыми от ужаса глазами. В ее суженных зрачках был страх, и больше ничего. Она совсем не симпатична показалась Карлу в этот момент.
-Сейчас ваша очередь? - жестко спросил он ее.
Она отрицательно покачала головой.
-Бумберг Анатолий Моисеевич, - вызвала женщина со сцены.
-Ха! А после него я пойду, - как-то весело даже сказал Карл. Ему захотелось ущипнуть девушку.
-Вы такой хороший, - сказала она вдруг. Ее губы дрожали.
Но Карлу было уже не до нее. Он смотрел на оставшихся в зале людей и чувствовал, что все они его раздражают. Ну и уроды! “Какой же я хороший, - подумал Карл, - такая же сволочь, как и все”. Он показал язык мужичку с перхотью. Тот отвернулся, пожимая плечами, словно не хотел признаваться сам себе, что отправится вслед за ним.
“А ведь мир мог бы быть гораздо лучше устроен, - подумал Карл внезапно, отчаянно резко, - если бы...”
Но тут на сцене появилась тетка в зеленом и позвала Карла.
Карл поднялся на сцену.
“И совсем у них все не продумано...” - подумал он брезгливо.
Он окинул взглядом зал. Лица оставшихся пяти человек наплывали друг на друга, сливались с малиновыми потертыми спинками кресел, не было ощущения праздника, Карл гадливо усмехнулся.
Женщина взяла его за руку, и Карл вспомнил себя в детском саду, когда его так же брали за руку и вели куда-то, обещая праздник, но бывал ли тогда праздник, Карл не мог вспомнить. А нянька, что мыла его жопу и ругала матом, когда он обделался, наверное, уже подохла, старая сволочь…
Женщина повела его за кулисы, потом они поднялись по каким-то ступенькам, прошли по узкому неровно освещенному коридору и, толкнув обитую листовым железом дверь, вошли в небольшое помещение, пол, стены, потолок которого были выложены светлым кафелем. В комнате стоял усатый мужчина с веселыми глазами, с черной блестящей кишкой шланга в руках, из нее он поливал водой пол. Остатки красного стекали в желоб, уносящий алые струи в водосток, вокруг которого весело закручивались потоки.
В одной из стен было отверстие, над самым полом, оттуда по рельсам выехал на колесиках цинковый стол, похожий на неширокую кровать, выехал и замер, заставив Карла вздрогнуть.
-А что имя-то у тебя такое? - с любопытством спросил усатый и закурил.
-Не задерживай, - лениво бросила ему тетка в зеленом.
-Сейчас я, дай с человеком поговорить, - отмахнулся от нее усатый и, уже обращаясь к Карлу, сказал: - Веришь, вторая сигарета сегодня только?
-Верю, - кивнул Карл.
-Так почему имя-то у тебя такое? - не отставал от него усатый.
-Какое?
-Карл? Не наше имя-то.
-Так назвали.
-Да мне все равно, - пожал плечами усатый. - Хучь Карл, хучь Ваня. Всем подыхать. Ты сам все сделаешь или помочь?
-А что делать-то надо? - спросил Карл, оглядываясь.
-Не задерживай, - повторила зеленая тетка.
-Ну, значит, помогу, - вздохнул усатый и, затянувшись напоследок, кинул окурок в сливной желоб, проводив его жалостливым взглядом. - Народ все больше неквалифицированный пошел. Понимаешь? Раньше бывало люди, прежде чем сюда прийти, книжки читали, представление имели, что с ними здесь произойдет... А теперь все надеются на меня. Ладно... Не ссы, Карлуша, не ты первый, не ты последний! Ха… Сапиенты ссат. Положено так. Ложись, давай, на стол.
-Ботинки снимать? - спросил Карл.
-Не надо! - сделал широкий жест рукой усатый. В глазах его мелькнула юмористическая усмешка.
Карл улегся на стол, закрыл глаза. “Как в зубном кабинете, - подумал он, - В конце концов ему лучше известно, что делать. Вот пусть и делает”.
“Готов?” - спросил над самым ухом голос усатого.
-Готов! - ответил Карл.
“А может, вырваться, вскочить с этого стола, убежать от них, сказать, что пошутил, что и не думал вовсе по ошибке взял билет сюда а хотел в мюзик-холл в мю... прочь отсюда ничего мне здесь не надо ведь им все равно пришел бы я сюда или не… тогда зачем все это если... блевать… вода… потому бы... ведь…”
Но мясницкий топор уже отрубил голову Карлу, тетка в зеленом зевнула и пошла за следующим.