(отрывок из повести)
...
Не так давно в моей жизни появилось нечто новое.
Как-то раз, оставшись с копейками на руках за неделю до получки, я тщетно выискивал способы продержаться. Одолжить не у кого, семь дней есть один хлеб - я и жена сможем, но Сашка? В центр города я попал совершенно случайно. Работа засасывала, как трясина, и можно было жить и трудиться на окраине годами, так и ни разу не побывав в центре. Переходя улицу по подземному переходу на Пушкинской, я увидел, что с рук продают маленькие такие блокнотики с картой метрополитена. Давно хотел такой. Подошёл, спросил сколько стоят - так, интереса ради, денег всё равно не было. Для такой ерунды цена оказалась неожиданно высокой: десятая часть моего месячного заработка. Спросил и забыл. Через пару часов зашел в универмаг и тут же в отделе канцтоваров обнаружил вожделенную записную книжицу по цене раза в три дешевле такой же, но в переходе. Калькулятор в голове сработал раньше оформившейся там же мысли. Сама же мысль меня ужаснула. Как это я, научный работник, интеллигентный человек, смогу себе позволить подумать что-либо перепродать. Нет, этому не бывать, нереально! Уже через минут пять, в свете "романса моих финансов" всё представилось вполне реалистичным. Совесть дала себя уговорить, с одной оговоркой, что никто из близких об этом не узнает. Психологический барьер был преодолён.
Неуверенной рукой протянув последние деньги, я выдавил из себя:
- Мне, пожалуйста, десять записных книжек с картой.
- Вы что, их солить будете? …Да что Вы мне деньги свои суёте, платите в кассу!
Этим же вечером, скоренько расправившись со всеми делами, я со своей добычей направился в переход. Неприятно коробило соседство с многочисленными старушками, продающими пиво и хлеб, нищими бомжами, выпрашивающими милостыню, и праздношатающимися девицами неизвестного рода деятельности. "Ну и что? - утешал я себя. - А чем я их лучше?" Отчасти также утешало присутствие уличных музыкантов, торговцев цветами и интеллигентной на вид женщины с котятами и оригинальной табличкой "продам в добрые руки". Сквозь густое табачное амбре просачивался неожиданно тонкий запах мочевины и пролитого пива. Удивительную гармонию с обонятельными мотивами составляли слуховые вариации, а именно - неординарное исполнение музыкантами полонеза Агинского. Казалось, что у них так же, как и у великого Паганини, порвались струны, а заодно сломался и смычок. Обшарпанный скрипичный кофр, лежащий у их ног с просительно отворённым зевом, непрерывно пополнялся монетами и разного достоинства купюрами милостью растроганных прохожих, видимо, желающих, чтобы молодые таланты обзавелись новым инструментом взамен искалеченного или же продолжили своё обучение платным образом. Мраморные стены перехода пестрели объявлениями на тему "куплю-продам" или, вроде, "театр эротики дает спектакли в актовом зале детского сада № …". Иногда встречались настоящие шедевры вроде: "Лечу от энуреза. Пожизненная гарантия. Постоянным клиентам скидка…" или "Излечиваю геморрой. Уникальная мануальная методика. Интим не предлагать… ".
Я отыскал свободное место между старушкой, держащей пачку ещё недавно сливочного масла, и урной для мусора. Из заплечной сумочки извлёк два блокнотика и выставил их перед собой, демонстрируя качество обложки первого и развернув второй, как главный козырь, на страничке с картой московского метрополитена. Через десять минут нудного стояния ко мне подвалил сутулый бритоголовый парень с одной единственной, похоже, обсосанной кем-то прядкой на голове, а ля персонаж картины "Письмо турецкому султану":
- Покаж-ж, чего у тебя там... С картой? Это хорошо! Уговорил, беру, - сунув блокнот себе в карман, бритоголовый продемонстрировал мне свой гладкий затылок и начал неторопливо удаляться.
- ...!? Эй, а деньги? Заплатить забыл!
Парень с блатной грацией полуобернулся одними плечами:
- Ты узнай сперва, кто я такой!... Ты ваабще здесь стоять хочешь?
"Сливочная" старушка с несвойственной её возрасту энергичностью затрясла головой, подтверждая полномочия бритоголового. О подобной практике я был достаточно наслышан, да и потеря одной записной книжки не представлялась значительной. Я кивнул головой.
Еще минут через пятнадцать ко мне приблизилась дама пожилого возраста, судя по засаленной кошёлке, - из домохозяек. Зыркнув на меня взглядом командира "расстрельной команды" образца 37-го, она стала в позу публичного экзекутора - правую руку в бок, левую ногу вперёд - и неожиданно завопила на весь переход:
- Стыдна-а, молодой человек! Вон лапища-то какие! Да на тебе пахать можно, а он встал тута, бездельник! Постеснялся бы! Это надо же, за таких вот во время войны люди жизнь свою отдавали!
У меня появилось трудно преодолимое желание провалиться на месте и смешаться с почвой.
- Иди, иди себе и не задирай, покудава не спросют! Почём ты знаешь, можа у него несчастия какая! - неожиданно спасла положение старушка с маслом.
Я тут же проникся к ней горячей симпатией и сердечно поблагодарил за поддержку.
- Не обращай на её внимания, милай! Такие, как энти, как раз и не хлебнули в жизни лиха по-настоящему.
Но тут наш разговор прервало новое событие:
- Менты!! - чей-то тревожный возглас единым вздохом пронёсся по ряду торгующих, рождая мгновенный переполох. Котята исчезали в корзинах, пиво в сумках, ещё миг - и старушки с маслом рядом не оказалось. Я почти рефлекторно опустил руку с товаром. На местах, сохраняя спокойствие, привычно остались музыканты и нищие. Но - нет! Одна старушка замешкалась, не успев спрятать бутылки с "можайским", и перед ней уже возникла довольно откормленная фигура милиционера.
- Ты что это, старая?! Не тебя ли я предупреждал, здесь не торгуй? - рука с резиновой дубинкой сделала короткий замах и опустилась на бутылку в руках трясущейся от страха женщины.
Зазвенело разбитое стекло, молочная лужица быстро растекалась посреди перехода. Многочисленные белые ручейки, затейливо петляя между незаметными взгляду неровностями, весело помчались наперегонки прямо прохожим под ноги. Те брезгливым движением, обходили их стороной и удалялись, каждый своей дорогой. Старушка стояла, онемев от страха, потирая ушибленную руку.
- Чтобы я тебя здесь больше не видел! - свершив правосудие, служитель закона, по-хозяйски оглядел переход, попинал ногой для порядка спящего в углу бомжа и, удостоверившись, что тот ещё жив, неспешным шагом двинулся дальше.
Всё, как ни в чём не бывало, возвращалось на свои места. Появлялись на свет из корзины игривые котята, с оптимизмом звенело выставляемое в бутылках пиво, оттряхивались от налипшей грязи рассыпавшиеся в переполохе булки и батоны. Одна только пострадавшая, неуверенно потоптавшись на месте, собрала свои сумки, несколько раз оглянулась на остальных, как бы в поисках поддержки, и, не найдя её, поковыляла вверх по ступеням.
В этот день я принёс домой половину своего месячного заработка! Вытащив из кармана смятые купюры, молча выложил их живописной кучкой на кухонный стол.
- Откуда деньги?! - Лена, показавшись из ванной комнаты с полотенцем на голове в виде замысловатого тюрбана, с удивлением уставилась на моё произведение.
- Торговал.
- Как торговал?! - глаза у жены округлились ещё больше.
- В переходе блокнотами.
- Какой переход...?! Какие блокноты...?!
Я пересказал ей без утайки события последнего дня.
- Что скажешь об этом?
Тягостная пауза повисла, как нож гильотины. Стыд за содеянное волнами заливал мне лицо. А ведь мне и не припомнить случая, когда бы я в последний раз так краснел. Я ждал реакции жены, как приговора и был готов ко всему…
- Родной мой!! - по щекам жены катились слёзы. С чрезвычайной нежностью и чувством она обняла меня и крепко прижала к себе. - Это лучшее доказательство твоей любви к нам!... Люблю тебя!
...
<2001>
==========================
Песенка продавца ваучеров
==========================
То ли вторник – то ль суббота.
Потерял я будням счёт.
Каждый божий день работа
Все недели напролёт.
Может быть я неудачник,
Иль юродивый какой?
Вьётся сизый дым табачный
В переходе на Тверской.
Здесь в дыму и в перегаре
"Храм" мутации любви.
Здесь гитарные футляры
Любят мятые рубли.
Любят здесь за деньги, даром,
Я вас тоже всех люблю:
Надо – ваучер продам вам,
Надо – ваучер куплю.
Любят в лужах спать калеки,
Торговать – профессора.
Что же, все мы "человеки",
Осознать давно пора.
И не лейтесь вы, слезинки, -
Не поверит вам Москва.
Тут резиновой дубинке
ДАны большие права.
Этот "храм" был создан нами,
Хоть и строил его трест.
Не пора ль на этом "храме"
Навсегда поставить крест.
Но, боюсь, теперь в зените
Уж другим быть господам.
- Подходите, подходите!
Я вам ваучер продам.
Вечер поздний и желанный
Спит в блаженной тишине.
Сплю и я, и образ странный
Мне мерещится во сне:
Толь свободный и счастливый
Над Россией взвился флаг –
Толи ваучер фальшивый
Увенчал чумной барак.
<1993>