Двое в клетке пкт-14

Аайус
Copyright © Аайус – 2000 – 2002 гг.

Для новичков это – отдельный эротико-мистический рассказ, а для "старичков" - ПО КРАЮ ТЬМЫ (14)

*
Искажённые жуткими гримасами тучи стремительно захватывали небо, но земные люди будто ничего не замечали. Сквозь стекло я с замиранием дыхания следил, как сверху спускалось обвиняющее лицо провидения. Имя уже вышел из машины и, открыв мою дверцу, вопросительно стоял предо мной, а я всё медлил, боясь вверить себя во власть неосознаваемых мною сил.
- Похоже, что людей это не волнует, – съёжившись, я недоумённо показывал глазами на небо.
- Они не видят этого, - наклонившись ко мне, прошептал Имя, и неожиданно выдернул меня за руку из салона.
Только мы вошли на тротуар, как его лицо оказалось перед моим:
- В этом парке аномальная зона, и мало кто это знает. Здесь есть возможность увидеть многое – эта местность ничего не скрывает.
Озабоченный сказанным, я шёл за ним по тропинке между рядами кустов, пока мы не вышли к скрытой за ними свободной скамейке. Мне всё ещё было не по себе.
- Иногда я приезжаю сюда, чтобы собраться с мыслями, - сказал он, когда мы уселись, - Бояться здесь нечего. Раскройся, Дал, впусти в себя всё, что видишь – и ты сам поймёшь это.
Я расслабился, и попробовал представить, что раскрываюсь, и охватываю своим растущим сознанием всё большее пространство вокруг себя... В первый миг мне стало ещё более жутко, но вскоре я стал ощущать, что всё, творящееся перед моим взором, на самом деле происходит внутри моего огромного, ровно дышащего сердца...
Непостижимым образом я видел весь парк, его тротуары, поляны, тропинки, людей. Они сидели под деревьями, стояли в очередях, участвовали в аттракционах. И это человеческое море, и оголённые деревья, и покрытая листьями земля, и довлеющее сверху небо – всё это переливалось и галдело внутри меня… В какой-то момент я понял, что мне не страшно, потому что бояться чего-либо означало бояться себя самого.
Я чувствовал, как во мне пробуждалось, стремясь выйти наружу какое-то неясное, полузабытое ощущение. Мне стало душно и пришлось расстегнуть несколько верхних пуговиц на рубашке. Оголив грудь, я глубоко дышал и ждал, сам не зная, чего. Имя сосредоточенно смотрел на меня. К груди подлетел комарик и тонко зажужжал. Я улыбнулся.
- Не боишься, что укусит? – хитро спросил Имя.
- Не укусит, а… - я старался подобрать нужное слово, - поцелует. Я чувствую, что он меня любит.
- Ну, ты что-то стал понимать, - довольно улыбнулся он.
Комарик тем временем завис перед моим лицом. Я спокойно наблюдал за ним, как вдруг… появилась она…
- Что-то происходит, - взволнованно начал объяснять я, - Я вижу … Её лицо. Появляется… потом отдаляется и… расплывается. Будто Она куда-то меня зовёт, или… чего-то ждёт.
- Начни вспоминать ваши совместные занятия, - сразу же отреагировал Имя, - Рассуждай сам с собой о чём угодно, пока не откроется поток и не сдвинет твою память в нужное русло. Где-то есть затор, который не может прорваться.
Я старался сосредоточиться на наших с Ней отношениях, и разговаривать сам с собой, но в голову ничего не приходило. С трудом выдавливая из себя бессмысленные слова, я не мог добиться нужного настроя. Тем временем комарик куда-то пропал, а Её образ стал более явственным, но то и дело исчезал. От напряжения я уже стал раскачиваться на скамейке. Имя склонился надо мной, и стал мне шептать что-то невнятное. Через какое-то время до меня стало доходить, что именно от меня требуется…
- Знаешь, Имя, я, кажется, понимаю, чего я не помнил… События, сблизившего нас физически, как будто никогда не было… Будто бы от одних отношений мы резко перескочили к другим. А ведь что-то тогда случилось… - и тут воспоминания, наконец, постепенно полились из меня, - Однажды к нам приехал мой дядя, мамин брат… Я в то время учился на втором курсе института и… уже целый день лежал и дрожал… после очередной прогулки. Через две недели была сессия и мать переживала о моей учёбе. Я помню: она тогда сказала брату, что такие мои состояния её пугают. Дядя был человеком хитрым, схватывал всё на лету, а в молодости отмотал срок на зоне. Он только покачал головой и ни о чём не стал меня при матери расспрашивать. Разговор с ним состоялся лишь на следующее утро, когда она ушла на работу.
- Ты ему всё рассказал?
- Лишь основное, но думаю, что он понял больше, чем я говорил, - вздохнул я.
- Как он отреагировал?
- Его реакцию всегда было трудно понять. Но, когда я сказал, что самое большее, что мы можем, это испугать друг друга до смерти – тут мне показалось, что его глаза вспыхнули. Он ничего не ответил, но стал ходить по квартире и курить, а через час только сказал мне: «Будь спок». Я понял, что он что-то замышляет, и сразу же пожалел о том, что доверился ему. Ведь, он мог сотворить что угодно…
*
Через три дня после разговора с дядей я внезапно почувствовал облегчение и, не смотря на позднее время, уже не смог оставаться дома. Мать удивилась, что я пролежал так мало, потому что раньше в таких случаях я валялся в постели неделю или больше.
У меня было какое-то странное ощущение, возможно предчувствие. Но, во-первых, я целых четыре дня провёл без своей страсти, и всё теперь ощущалось словно впервые, а, кроме того, я понимал, что самое большое, что может случиться, это то, что скрываться придётся мне самому, а этого я не боялся. Бывало, конечно, что я шёл на попятную, но вскоре обязательно перехватывал инициативу, и потом со злости доводил жертву до полного исступления. Я не видел, чтобы кто-то умирал от страха, но, возможно, лишь потому, что я спешил возвратиться, чтобы не стать этому свидетелем.
...Я искал Её около часа. В чужом, мало привычном для нас районе Она красовалась под фонарём на другой стороне улицы и похоже, была не в духе. Сперва Она удивилась моему появлению, но вскоре глаза Её блеснули, а зубы демонстративно щёлкнули. Я в ответ облизнулся. Ночь только начиналась.
Вскоре мы услышали шаги и скрылись – каждый в свою тень. По Её стороне проходил низенький плотный мужчина. Чем-то он мне сильно не понравился, впрочем, кроме Неё меня в то время все раздражали. Но, этот шёл слишком спокойно для ночного времени, будто щеголяя своей неуязвимостью. Лёгкая жертва, быстро скиснет, подумал я тогда, но на безлюдье мы и таких не упускали. Тем более, так нагло себя ведёт… Я поймал Её взгляд и понял, что Она тоже не прочь за ним пройтись. Мужчина, будто учуяв неладное, ускорил шаг и, оглянувшись, пошёл в сторону длинных многоподъезных домов. Я улыбнулся: ладно, позабавимся с этим, пока другой не подвернётся. Где-то в подсознании меня эта мысль настораживала, но обращать внимания на свои ощущенияя не хотел. В конце концов, все эти дни наше общее удовольствие Она получала одна. Пока мы переглядывались – он прибавил шаг, и перестал казаться столь легко доступным. Да ты гад, уйти задумал? И я беззвучно пошёл по своей стороне, решив обойти наглеца спереди. Она открыто шла за ним, с его же скоростью, и периодически хмыкала.
Чем дальше мы продвигались, тем проворнее он нырял в один переулок за другим, но уйти от нас двоих вряд ли кто смог бы, поэтому я не сильно волновался, а только входил в раж – погоня становилась всё интереснее. Но, мужчина быстро продвигался к рядам длинных, изогнутых ломаными линиями домов, а там ему укрыться было б уже проще. Я чувствовал его страх, но степень его меня не удовлетворяла. Если ты так шустро бежишь, то и бояться должен сильнее! Наверно, его дом был близко, и он был уверен, что успеет прошмыгнуть. Как бы не так!
Но вот беглец свернул на узкую тёмную улочку. Через одну-две минуты Она проскользнёт за ним, но ждать я Её не буду. Тем более, что я уже заходил с другой стороны. Представляю его панику, когда от меня ему придётся бежать навстречу Той, от которой он драпал!
Свернув за угол, я шустрым шагом крался вдоль стены, и... на мою голову упало что-то тяжёлое. Я не успел вскрикнуть, поскольку мой рот оказался зажатым чьей-то ладонью. Ещё через мгновение меня накрыли мешком, с двух сторон подхватили и понесли. Я старался не терять самообладания, но похоже, испугался ни на шутку. Через минуту меня куда-то загрузили - как будто в кузов машины. Она почти сразу и тронулась, а меня продолжали держать, и только через долгие минуты тряски мы остановились. Лязгнул металл, затем - тяжёлые шаги, будто кого-то несли. Потом и меня подняли, занесли куда-то и, положив на пол, вышли, закрыв за собой железную дверь и спрыгнув с кузова.
...Машина вновь тронулась. Я осторожно снял с себя мешок. Тусклый свет струился с маленьких окошечек в потолке и я понял, что напротив меня кто-то сидит. Мы были в узкой, слегка вытянутой железной клетке, но мой край был сильно приподнят над полом. Если б мы оба вытянули ноги, то упёрлись бы друг в друга. Высотой клетка была в человеческий рост, но на две трети выстлана изнутри листами нержавейки. Чтоб не съехать вперёд, я упирался в боковые стенки локтями и коленями, но машину трясло, и держаться мне было всё труднее.
И тут я понял, что передо мной был единственный в мире человек, которого я не мог, не должен был касаться! Как понял и то, что всё было ясно и Ей, и она насторожилась не меньше меня. Я видел сияние Её глаз, и страстно желал Её, но не мог к Ней приблизиться…
В следующую минуту машина резко затормозила и я полетел прямо на Неё. Мы стукнулись лбами и носами и сразу ощутили во рту вкус крови друг друга. Это нас возбудило, и мы стали царапаться, кусаться, рвать друг на друге одежду, издавая хриплые звуки и стоны. Нас трясло как от ударов током, и остановиться было невозможно – вся неудовлетворённость многолетней отдалённостью вырвалась наружу, не поддаваясь никакому контролю. Мы кусались до крови, пока в конце концов не сцепились зубами и не вонзили друг в друга ногти, грозясь вырвать куски вожделенных тел… Тут глаза наши встретились и наши рты сплелись в долгий глубокий поцелуй, который невозможно было прекратить. Я попробовал войти в Неё, начал скольжение по тёплому масляному лону, но вскоре упёрся в препятствие. Не отпуская моих губ, Она обхватила ногам мой таз и резко придвинула к себе. Я с силой прорвался сквозь Её плоть – и Её крик ударил внутрь моего рта, волной пронёсся по туловищу, и эхом отдался в месте нашего соединения, откуда растёкся по нашим телам, ввергая их в пьянящий, освобождающий ритм… Апофеозом его был сильнейший внутренний взрыв, изогнувший тела в предсмертной судороге, и разливший Свет на выпорхнувшие на свободу души, сливающиеся в Единую…
*
Когда  я с трудом разлепил глаза, парк был погружён в темноту. Дышать было тяжело, и вся одежда была липкой от пота. Я стал оглядываться, стараясь вспомнить, где нахожусь. Увидев рядом освещённый звёздами лик Ими, я начал понимать, где я. Но, где же Она?.. В следующий момент я вспомнил и это – и ужас охватил меня. Я вскочил со скамейки и, оглядываясь во все стороны, не знал, куда мне бежать. Но, нерешительность не стала мне препятствием, и волна безудержного отчаяния понесла меня вперёд.
Как обезумевший филин устремился я сквозь ночь по беспощадной степи жизни, не в силах остановиться. Оставляя глубокие шрамы, безжалостная совесть хлестала меня воспоминаньями по истерзанному телу. Звёзды замирали в молчании, и их безмолвное осуждение было невыносимым. Спрятаться было негде, поскольку мир простирался везде, куда только могли проникнуть чувства…
…   …   …
Я втянусь в эту ночь – как в бездонную реку огонь. От судьбы несусь прочь – будто громом испуганный конь. В бесконечность хочу улизнуть, чтоб от мира спастись. Жизнь – отравленный сон – по степи как мираж разлетись! Так хочу убежать, чтоб не встретить себя никогда. Не могу больше ждать – будто с горной вершины вода. Устремляюсь всё дальше – а ночь обнимает сильней. Слепнет мир моей фальши от огненной пляски моей. Жизнь хватает мой след, словно силясь за душу поймать. Её таящий свет от любви заставляет страдать. С прошлым жить не хочу, хоть оно напирает сильней. Как ребёнок кричу о судьбе распростёртой своей. Память в кровь изодрал, чтоб не видеть её передряг. Тот, кто праздник искал, обретает лишь траурный стяг.
Не спасайте его – он хотел бы забыть, как дышать. Этот воздух отравлен слезами, и их не унять. Улетайте вослед – ночи хватит на странников всех. Этих стонов ласкающий бред – вместо ложных утех. Вся судьба изрисована водными знаками дрязг. Сердце злом окольцовано – слышен убийственный лязг. Грудь съедает огонь, защищаясь от холода тьмы. Ненасытная боль – будто дьявольский гром тишины…
*