На ее коленях лежит мягкая бархатная подушечка. На подушечке лодочкой сложены руки. Ее руки – не руки крестьянки. Cначала пальцы кажутся неуклюжими, непропорционально большими, но, присматриваясь внимательнее, видишь, как загадочно истончаются они в полутенях, становятся пальцами еще не оформившейся девочки-аристократа, пальцами психолога. Ее лицо избегает теней, этих странных существ, что не живут ни на свету, ни во тьме, а лишь на их границе. Тени вступают на ее лицо, как слуги заходят по утрам в покои хозяев, касаясь лишь дозволенного, ступая легко, чтобы не потревожить господский сон. Туда, где сидит она на своей детской табуреточке, обращая взор свой к Богу, полутени приглашены лишь в качестве свидетелей: не участвовать, но лишь видеть и восхищаться – жалкие, они стоят перед нами стыдясь своей неприкаянности. Маленькая Мария, фарфоровая чашечка с горящей внутри свечой, пусть эта девочка будет моим героем!
Так много в ее простодушной невинности такого, что хотел бы иметь и я. Но не имею, поскольку свет и темнота одинаково ослепляют меня, и в моем арсенале нет свободных полутеней: одни захвачены светом, другие отняты тьмою, обращены в черное либо белое, угнаны в рабство, окислены, спрятаны от меня и во мне же. Как много в маленькой Марии того, что не я!
Но Мария – лишь полотно Сурбарана, лучше посмотрите на Луку! Лука влюблен, и она тоже его любит. Весенним днем они сидят на набережной и бросают в воду цветные камни, которые продает старушка неподалеку таким же, как они, влюбленным. Девушка считает круги, а если Лука пускает «пульку», то сколько раз подпрыгнет над водой камешек. Лука покупает у старушки камни вовсе не для того, чтобы заполнить пустоту, а чтобы вовсе не вспоминать о ней. Побиваемая камнями пустота – тень светлого Луки, робкая и податливая как дворовая собака. С чужими людьми она может быть свирепой, соблазняя своей исконностью - но только не с Лукой, когда он нежится на весеннем солнышке и бросает разноцветные гальки в воду. Так пусть же влюбленный Лука будет моим героем!
Как много в его взгляде на вещи такого, что хотел бы иметь и я. Но не имею, поскольку поиски предметов, которыми можно заполнить пространство между мной и стенами спальни, не увенчались успехом. Вот безумие тех, кто рано учится видеть сквозь вещи – что толку в том, что я знаю их, но не могу ими воспользоваться, набрать разноцветных камешков у торговки и бросать эти камешки внутрь себя. Как много во влюбленном Луке того, что не я!
Но Лука – лишь случайный свидетель моей воскресной прогулки. Посмотрите лучше на этого старика за окошком церковной библиотеки! Ему, как никому другому, известно, что жизнь наша свита из двух веревок – доброй и злой, и люди не знают какая добрая, а какая – злая. Но старик знает, что множество переплетенных страниц – это все равно книга, а множество слов о любви – это только малая часть любви. Старик знает, что свет настольной лампы возле его кресла, это солнечный свет, постаревший на миллионы лет. Старик записывает свои мысли и наблюдения в маленькую синюю тетрадку и в каждой взятой для прочтения книге рисует на развороте две рожицы – грустную и веселую, Сречу и Несречу – с таким расчетом, чтобы, когда книгу закроют, рожицы прижались губами одна к другой. Пусть этот старик будет моим героем, ведь так много в его настроении такого, что хотел бы иметь и я!
Но не имею, ибо привык разделять, анализировать, давать имена, разбрызгивать яды скептицизма, не верить как Бог, пытаться выплюнуть крючок, который плотно засел у меня внутри. Смирять время - это не по мне, я лишь крупинка пыльцы, что плывет по течению...
Так где же я? Ни полотна, ни влюбленные на улицах, ни лица за окнами. Как много в мире вещей, которые меня не содержат, но к которым я стремлюсь, чтобы понимать или владеть. Владеть светом, пространством, временем, поскольку меня нигде нет – а так хочется осуществиться, так хочется родиться! Но я еще не родился. Я мыслю как прототип.
04.2002