Н-да. Голова как TV. По форме. Болит. Открываешь один глаз – видишь столик журнальный: бутылки, рюмки, окурки, пепел везде. Утренний натюрморт. Художника, жалко, нету, чтобы всю эту красоту… В рюмке одной жидкость какая-то. По виду – апельсиновый сок. Как обманчива внешность, водка-то чувствуется…
Господи, где взять сил, чтобы остаться сильной?
I am strong enough to live without you. Шер надрывается на кухне…
..May be I could write a good book…
Все неправда. Или отчасти. Или совсем. Быть счастливой... Е-мое.
Влезаю в джинсы, доползаю до ванной. Смотреть на себя не хочется. Доползу лучше до чайника. Там вода, источник жизни. Это кто на меня смотрит? Таракан. Умный. Кешенька. Пойди сюда, друг сердешный, я тебе хлебушка дам. ...А кто-то вчера говорил, что смешно смотреть на пьяных воробьев? Дима, одноклассник. Странный он, вообще-то, одноклассник, мы с ним вместе и не учились никогда. Он ушел из школы в конце 9 класса, а я пришла в десятый. Друг. Всегда можно на плече поплакать. Только сколько можно-то, а?
А сколько народу за последние полгода плакало на моем? Синим приходил ко мне Дима, когда расстался со своей девушкой. Принес с собой бутылку водки и два лимона. Ничем кроме них и не закусывал. В конце вечера, пьяный, протащил меня спиной по ковру… стала я тогда похожа на черепашку. Зеленым приходил ко мне Прохор, тоже взаимоотношения полов… Уговорила его сходить к психоаналитику. Он-то считал, что это так, совсем не для настоящих мужиков… А теперь у него все хорошо. Я за него рада.
Родители должны бы быть опорой. Но что-то разладилось в этой схеме. Перевернулось. Папа тут как-то из своего города N приехал, хотел с мамой помириться. А с ним, вообще-то, тяжело очень. Он у меня гений по мироощущению. А гению что? Гению все позволено. Жили они вместе хорошо недели две, а потом… Иду я на деловую встречу, поздно уже, темно, 10 часов, ноябрь. Устала хуже собаки. И тут мобильный соловьем запел. Мама звонит. Голос дрожит, говорит, папа твой меня задушить хотел. Из ревности. Сейчас у соседки переночую, а завтра к бабушке с дедушкой уеду. Отелло - это только на сцене Большого театра хорошо. А в жизни – страшно. Я как представила, что у меня мама в морге могла быть, а папа – в тюрьме, меня так и затрясло всю. Хорошенькая семейная история. Будет, что внукам рассказать.
Мама моя слово сдержала, уехала к бабушке. А мне – билет покупать и папу провожать. Никуда не денешься. Проводила.
Потом он раскаялся и опять в Москву приехал. Снова мириться. И встречались мы с ним раз шесть в центре вечерами, сидели в разных недорогих забегаловках, он мне все рассказывал. Про жизнь свою, когда я маленькой была, про развод их с мамой… Хотел, чтобы я с ней поговорила. А приезжаю я домой, мне мама звонит, и общий смысл всех ее речей к тому сводится, что не может она с человеком жить, который убить ее хотел. Чтобы он там ни говорил теперь. Тоже справедливо. А у меня у самой общим фоном – постоянная усталость, работаю на двух работах, ничего не успеваю, в личной жизни – пустота совершеннейшая, если не считать разговоров редких и неприятных с мужем бывшим и чувства вины. Сама сижу, слезу утираю, маме пытаюсь про свои беды рассказать, а она только себя и слышит. Ну, я говорю, поняла, что про меня тебе неинтересно, и трубку кладу. И плачу.
Извели они меня страшно. С одной стороны – родители. Хорошо ведь, когда вместе живут. А с другой - с папой говорить начинаешь, и местами агрессия все равно нет-нет да вылезет. И вот в одно ухо мне один родитель одно, а другой – совершенно противоположное. Сижу я и думаю: в этом конкретном случае добро – в чем оно? Абсолютное добро – это я понимаю. Как на ладони. Но вот тут всякие частности возникают. Мучалась я, мучалась… А как-то, в один прекрасный день прихожу к маме в гости – а они с папой вместе живут. Все, говорю, разбирайтесь теперь между собой самостоятельно. Я-то по наивности думала, что вы за свои слова отвечаете…
И виделась я себе таким одиноким деревом в чистом поле. Обдувается оно всеми ветрами со всех сторон, качается одиноко. «Но нельзя рябине к дубу перебраться…»
А месяца два назад появился Ник. Как? Неважно. Просто постучался ко мне в окно и влез через форточку. И все закрутилось и понеслось. Как спуск с горы на лыжах. «Я тебя люблю», «Я тебя тоже»… Стихи мне писал. Успел наговорить столько приятных вещей. А память у меня хорошая, жаль… Говорил, боится, что в один прекрасный день я вдруг возьму и исчезну. А получилось наоборот. Смешно. На 8 марта… Поздравили меня все, кроме самого главного. Такие контрасты. Хотел потом приехать – поговорить, обещал даже несколько раз. И не приезжал. Мне вот кажется, что взрослые люди должны разговаривать. Что бы там ни было… Даже если неприятными эти разговоры получаются. Хотя, какая уж теперь разница. …А смелости фотографию с полки убрать все равно пока не хватило. Ну и ладно. Стоит – никому не мешает. Пока.
Но это все прошлое. Ну, или почти. А кто старое помянет – тому и глаз вон. Выпью я сейчас чаю и поеду в центр. Гулять по Малой Бронной, поднимать себе настроение. Потому что не может человек сделать другого счастливым, если сам несчастлив. А в лучшее все равно верится. И как говорит мой друг: «ничего не приносим мы в этот мир, кроме энтропии»… Не забыть только точный перевод в словаре посмотреть…