I
Утром Петров пил чай, поглядывая за холодильник, морщась спросонья, кривя мохнатые брови в усмешке: “Ужо вот тебе…” Допив третью кружку, обычно с тревогой прислушивался к внутренним часам, последний раз грозил пальцем, накидывал шарф и выключал в ванной свет.
Обеденный перерыв начинался в 12 часов ударом молотка по висящей на пеньковой верёвке рельсе. Затаив дыхание, шаркали насторожённые сотрудники по обшарпанному полу, ожидая полуденного рассказа.
Петров, давно привыкший к недоверчивому молчанию, выдерживал паузу иной раз до 15 минут, чтобы, эффектно высморкавшись, начать:
- И вот, держу я её в руках, глаза, надо вам сказать… Запах мускуса, может, не всякому знаком, но ведь узнает каждый, и эта лохматая, да просто мохнатая такая… Эх… Вот ведь…
Расходились не спеша, не давая растечься тёплой жидкости по штанинам.
II
Вечером Петров охотился на выхухоля. Толстый и сероглазый, тот жил за холодильником и прятаться умел. Петров находил выхухоля, хватал за хвост и держал что было сил.
Хватало обычно ненадолго. Выхухоль начинал нервничать, и всё отговаривался, что сегодня, мол, некогда, а жена и детки ждут со слезами. Петров плакал, но рук не разжимал: убежит. А выхухоль всё заглядывал Петрову в глаза и думал: “Уйду. Сегодня же ночью… Чёрт его знает совсем, что на уме…”