Якобсон лесбиянок не понимал. Мало того, он их не любил, а, скорей всего, не любил именно оттого, что не понимал, поскольку всегда и во всем ценил ясность – ну, хотя бы приблизительно.
Однако, лесбиянки не отвечали ему взаимностью и, где бы он ни появлялся, вечно роились вокруг него, как пчелы вокруг цветка в период медосбора. Причем, об их сексуальной ориентации Якобсон догадывался последним из присутствующих. Чем он привлекал их, было совершенно не ясно. Нет, может, им самим ясно и было, но они на эту тему не распространялись.
Постепенно у Якобсона сформировалось четкое убеждение, что почти все окружающие женщины – лесбиянки. Но тогда получалось, что и мужчины... ну, скажем так, имеют своеобразный окрас... А дети... Тогда откуда же берутся дети? А его собственная жена? Она что, тоже? А ей он тогда зачем? А сам он? Сам-то он кто? В общем, в голове от этих мыслей мутилось! В голове все сдвигалось, а на душе становилось муторно и гадко: рушились привычные нормы. Вековые устои, наконец.
Якобсон сначала удивлялся, потом поражался, затем чувство изумления переросло в страх, а затем и в панику. Паническое состояние укоренилось, стабилизировалось и грозило перекочевать в маниакальный синдром. Якобсон стал подозрительно коситься на всех и незнакомых ему людей, а по ночам выкуривал по две пачки «Беломора», ловя себя на мысли о том, что прикидывает в уме сексуальную ориентацию главы ООО «Петро». Положение было угрожающим. Чтобы отвлечься хоть немного от этого навязчивого бреда, Якобсон решил в компании друга совершить вылазку в соседний бар с каким-то ремонтным названием – то ли «Отвертка», то ли «Задвижка». Тем более, что ремонтная тема его успокаивала и возвращала в реальность. Дело в том, что они с женой недавно переехали в новую квартиру, и ремонт шел хоть и вяло, но упорно, так как жить в атмосфере того, что прежние хозяева налепили на стенах, было невозможно: посмотреть и ужаснуться – это с удовольствием, но жить с этим – ни за что.
В общем, устроились вчетвером за столиком. Жены занялись изучением меню, а Якобсон с приятелем погрузились в «карту вин». Потом выпили, закусили, разговор плавно потек на общие приятные темы... И в этот самый момент Якобсон с ужасом увидел, как две девицы за соседним столиком сидят обнявшись. Их жесты и взгляды не оставляли никаких просторов для фантазии. «Опять...» - с тоскою подумал Якобсон, а девицы, вдоволь наобнимавшись, решительно направились к ним и, нахально усевшись на свободные места, осведомились у жены приятеля:
- Это ваш мужчина?
В виду имелся явно Якобсон. У него сразу похолодело где-то в области желудка. Жена приятеля ответила: «Нет».
- Тогда это ваш мужчина?
Теперь имелся в виду уже приятель. Якобсону немного полегчало, и он занял выжидательную позицию.
- Да, а вот этот мужчина мой.
- И, что? Просто знакомый?
- Нет, не просто. Это – мой муж.
- А это чей мужчина?
Внимание девиц опять переключилось на Якобсона, но тут в разговор вступила его собственная жена:
- Это мой мужчина. Это мой муж.
Тему развернуть она не успела – Якобсон с неожиданным проворством вклинился между девицами и взял инициативу на себя.
- Девочки, мы здесь с женами. Вот моя жена, а вот жена моего друга. Законные жены. Много лет в браке.
Он долго, путано и уверенно говорил что-то об институте брака и моногамии. Это напоминало отчаянность «мертвых, которые прежде, чем упасть, делают шаг вперед», но он знал: либо – сейчас, либо – никогда и это придавало ему силы. За столиком воцарилась тишина. Когда Якобсон внезапно, как для всех, так и для себя, умолк, одна из девиц ошалело повернулась к нему. В ее голосе слышалось неподдельное изумление:
- Так вы что, натурал?! Вы все натуралы?
В этот самый момент все стало на свои места.
- Да! Я – натурал! – твердо сказал Якобсон и вышел из бара на улицу. Светило солнце. По Среднему проспекту шли люди. Мужчины и женщины. Обыкновенные. Натуральные. Натуралы.
В эту ночь Якобсон спал спокойно.