Давайте погорим о смерти.
Выбор темы кажется вам необычным, а между тем никто ещё на Земле не ушёл от этой неизбежности. Смерть ждёт каждого, и каждый мало-мальски думающий человек когда-нибудь приходит к тому, что ему приходится выработать или принять для себя какую-то концепцию данного явления. Вот тут-то и оказывается, что об этом уже сказано много и много. Немало выдающихся людей посвятило этой теме своё внимание и время. Да и трудно предположить иное. Необходимость умереть смущала когда-нибудь даже самые отважные сердца.
В прошедшие эпохи люди умели уважать смерть и умели не бояться смерти. Были выработаны обряды и взгляды, облегчающие отношения между человеком и вечностью.
Большинству же современных людей присуще избегать всего, что связано со смертью, они боятся даже говорить о ней вслух, осаживают других, менее щепетильных, рискнувших что-то про неё упомянуть.
“Великое таинство смерти стало в основном тягостной обязанностью. О собственной кончине не принято рассуждать. Мы оберегаем подрастающее поколение от раздумий о смерти, утратили мужество говорить о ней в зрелом возрасте, втихомолку провожаем в последний путь своих родных и близких. В целом мы ведём себя так, как если бы хотели исключить смерть из жизни; мы пытаемся хранить на её счёт гробовое молчание”, - так пишет об этом Рязанцев в своей книге “ Танатология: учение о смерти”.
Естественно, мы не можем следовать этой тенденции беспрепятственно. Смерть практически ежедневно напоминает о себе.
И иногда мы испытываем глубокое потрясение, если сами лично оказываемся рядом со смертью, являясь свидетелями её наступления. Наша призрачная безопасность опрокидывается.
В такие моменты мы понимаем, что смерть - это ещё одна реальная проблема, и даже пожалуй самая главная, её нельзя легкомысленно отрицать. Ей и при жизни нужно посвятить время.
Зигмунд Фрейд: “Мы говорим “Ужасно, - когда разбивается отважный лётчик или альпинист, когда во время обвала на шахте гибнут рабочие, или даже когда идёт ко дну корабль с несколькими сотнями пассажиров на борту. Особенное впечатление производит на нас смерть кого-нибудь из наших знакомых, если умирает известный нам Н. Или его брат, мы даже участвуем в похоронах. Но никто бы не мог заключить, исходя из нашего поведения, что мы признаём смерть неизбежной и твёрдо убеждены в том, что каждый из нас обречён природой на смерть. Наоборот, всякий раз мы находим объяснение, сводящее эту неизбежность к случайности. Один умер, потому что заболел инфекционным воспалением лёгких - никакой неизбежности в этом не было; другой уже тяжело болел, только не знал об этом; третий же был очень стар и дряхл. Мы правда, допускаем, что рано или поздно всем придётся умереть, но это “рано или поздно” мы умеем отодвигать в необозримую даль. Мы - каждый из нас - в глубине души не верим в собственную смерть. Мы просто не в силах её себе представить. При всех попытках вообразить, как всё будет после нашей смерти, кто будет нас оплакивать и так далее, мы можем заметить, что сами, собственно говоря, продолжаем присутствовать при этом в качестве наблюдателей. И впрямь, трудно отдельному человеку проникнуться убеждением в собственной смертности. Когда он получает возможность проделать решающий опыт, он уже не доступен любым доводам”.
И далее: “Только черствый и злой человек рассчитывает на смерть другого или думает о ней. Мягкие, добрые люди сопротивляются подобным мыслям, особенно если смерть другого человека может принести нам выгоду - свободу, положение, обеспеченность. А если всё-таки случилось так, что этот другой умер, мы восхищаемся им чуть не как героем , совершившим нечто из ряда вон выходящее. Если мы враждовали, то теперь мы с ним примиряемся, перестаём его критиковать, с удовольствием допускаем, чтобы на его надгробии начертали малодостоверную хвалебную эпитафию. Но когда смерть настигает дорогого нам Человека - кого-нибудь, не приведи господь, из родителей, мужа или жену, брата, сестру, ребёнка, друга - мы оказываемся совершенно беззащитны. Мы хороним с ним наши надежды, притязания, радости, отвергаем утешения и не желаем замены утраченному. Мы ведём себя как люди, умирающие вместе с любимыми”.
Я согласен с Фрейдом, что такое отношение к смерти накладывает глубокий отпечаток на нашу жизнь. Она обедняется и тускнеет. “Наши эмоциональные связи, невыносимость нашей скорби делают из нас трусов, склонных избегать опасности, грозящей нам или нашим близким”. Да, мы не осмеливаемся затевать какие-то новые предприятия, перестаём стремиться к достижению некоторых моральных ценностей, не противостоим злу в насильственных его проявлениях. И далеко не всегда из-за страха за себя. Нас действительно гнетёт мысль, кто заменит матери сына, жене мужа, детям отца, если произойдёт несчастный случай. А между тем рисковые предприятия для развития общества, а может и вообще для существования и выживания человечества, необходимы. «Люди, ведь потому и люди, что умеют рисковать всем ради цели».
Жизнь теряет содержательность и интерес, когда из жизненной борьбы исключена наивысшая ставка - жизнь. Она становиться пустой. (просмотри Борхеса "Бессмертный")
Но именно так живёт большинство людей, стараясь максимально оградить себя и своих близких от всякого риска.
Но, как считает З. Фрейд, нам необходимо чем-то вознаградить себя за это оскудение жизни, и мы обращаемся к миру воображаемого, к литературе, кино.
“Здесь мы, действительно, находим людей, которые еще умеют умирать. Мы удовлетворяем своё желание видеть саму жизнь, ставшую ставкой, причём не для нас, а для другого.
Мы бы не возражали против смерти, если бы она не полагала конец жизни, которая даётся нам только один раз. Всё-таки слишком это жестоко, что в жизни с нами может случиться то же, что в шахматной партии: один-единственный неверный ход может вынудить нас к признанию своего проигрыша, с тем, однако отличием, что отыграться в следующей партии нам не удастся”.
И вот в области вымысла, в кино и книгах, мы находим то, в чём испытываем потребность. “Мы умираем с одним из героев, но переживаем его, а при случае умираем ещё раз с другим героем без малейшего для себя ущерба”.
Представляется чрезвычайно интересным наблюдение Фрейда о том, как часто нам бывает необходимо разрушить что-либо или кого-либо, чтобы удержаться от стремления разрушения самих себя, чтобы защититься против позывов к самоуничтожению. Фрейд тем самым развивает введённое его учеником Вильгельмом Штекелем понятие “инстинкта смерти”, возникающего, по его мнению, как результат подавления сексуального инстинкта - инстинкта жизни. Кстати, далее - известный английский аналитик Мелани Кляйн исследовала проявления и развитие этого инстинкта у детей и постулировала наличие деструктивных влечений у них, начиная с самого раннего возраста.
О войне.
В свете последних лет это уже не отдалённая история, достояние наших дедов. Теперь война вошла в дом ко многим. Наша страна разодрана междоусобицами, наши самолёты уже не так и редко бомбят наши же города.
Фрейд будучи антропологом (психологом? терапевтом? - не важно) не воевал, а читал лекции. Однако же война не оставила его равнодушным, больше того, я полагаю, именно война заставила его, патологически боявшегося смерти, рассуждать на эту тему.
Что-то же изменила война в отношении к смерти?
“Очень многое, - заявляет Фрейд. - А именно, мы уже не можем упускать смерть из виду, нам приходится в неё поверить. Теперь люди умирают по-настоящему, и не единицы, а во множестве, подчас десятки тысяч в день. К тому же это уже не случайность. Правда, может показаться, будто пуля случайно поразила одного и минует другого, но нагромождение смертей быстро кладёт конец этому ощущению случайности. Зато жизнь, разумеется снова становиться интереснее, к ней возвращается полностью её содержание.
Так и что делает с нами война? Она смывает с нас позднейшие культурные наслоения и вновь выпускает на свет живущего в нас первобытного человека. Она снова заставляет нас быть героями, не желающими верить в собственную смерть, она указывает нам, что чужаки - наши враги, чьей смерти надо добиваться или желать, она советует нам переступать через смерть тех, кого мы любим. То есть, она колеблет нашу культуру. Однако покуда не исчезнут столь огромные различия в условиях существования разных народов и не прекратиться столь сильное отталкивание между ними, до тех пор будут и войны”.
И вот ещё такое заявление: “Не следует ли нам признать, что мы с нашим культурным отношением к смерти психологически жили выше, чем нам положено, и должны поскорее повернуть обратно, смириться с истиной? Не лучше ли было бы вернуть смерти, в действительности и в наших мыслях, то место, которое ей принадлежит, и понемногу извлечь на свет наше бессознательное отношение к смерти, которое до сих пор мы так тщательно подавляли?.. Это было бы шагом назад, регрессией. Но наверняка это способствовало бы тому, чтобы сделать для нас жизнь более сносной, а ведь нести бремя жизни - долг всех живущих. "В школе мы слышали политическое изречение древних римлян, гласившее: “Хочешь мира - готовься к войне”. Мы можем изменить его сообразно нашим нынешним потребностям: “Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти”.
Это, кроме всего прочего, ещё и очень смело для Фрейда, который, как я уже сказал, патологически боялся смерти. Вот что пишет Рязанцев об этом со слов якобы исследователя: “когда кто-нибудь как-нибудь упоминал о смерти,…(Фрейд) начинал дрожать. Дважды он даже терял сознание и падал со стула только потому, что кто-то говорил о мумиях в Египте”.
Что-то так и тянет пересказать текст Рязанцева о переменах в отношении к смерти в разные исторические эпохи… Я так и сделаю, тем более, что с самого начала мой текст - это практически его прямое цитирование…
Итак…
Некоторые учёные считают, что отношение к смерти служит индикатором характера цивилизации.
Возьмём смерть Сократа.
Она на многие столетия предопределила отношение к смерти.
“Смерть, - говорил Сократ, приговорённый афинским судом к смертной казни и ожидающий, когда тюремщик поднесёт ему чашу ядовитой цикуты, - это одно из двух: либо умереть, значит стать ничем, так что умерший ничего уже не чувствует, либо же, если верить преданиям, это какая-то перемена для души, переселение её из здешних мест в другое место…если…там находятся все умершие, то есть ли что-нибудь лучше этого? Да я готов умереть много раз, если это правда…”
Ещё большее влияние на потомков оказало отношение к смерти Эпикура.
Он писал: “Привыкай думать, что смерть для нас - ничто: ведь всё и хорошее, и дурное заключается в ощущении, а смерть есть отсутствие ощущений…Стало быть самое худшее из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения: когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет”.
Ещё было бы не справедливо не упомянуть заслуги в этом вопросе Карлоса Кастанеды, являющимся, по моему мнению самым ярким современным исследователем человеческой природы.
Он дал обстоятельное и максимально обоснованное, для широкой общественности в большинстве случаев новое, мировоззрение.
И боюсь в двух словах о нём не расскажешь. Кастанеде самому понадобилось написать несколько книг, содержащих чисто антропологические наблюдения, чтобы приступить к описанию своей концепции, основанной на кажущихся мистическими для современного человека взглядах индейских племён Северной Мексики. И если попытать просто анонсировать эту сложную систему, то она вполне возможно покажется безосновательной, даже скорее сказочной.
Однако же, я думаю, если вкратце, конспективно, изложить любое учение, то оно будет выглядеть не более, как гипотеза, оторванная от апологетов и фактов-доказательств. Что же касается мистики, то человечеству и вовсе не привыкать - мистика мировых религий принимается на веру подавляющим большинством людей. Атеисты и нигилисты всех мастей не чувствуют достаточной почвы под ногами, чтобы без изъянов объяснить мир.
Кастанеда применил в своих книгах тот же приём, что использовался в библии. Не рассуждая напрямую, как Монтень или Юнг, а новеллически описывая события якобы происходившие на самом деле, он становится доходчивее, понятнее, тем самым как бы позволяет читающему вжиться в новую систему мировоззрений.
Главный персонаж его книг - индеец из племени яки, Дон Хуан Матус.
Постепенно, история за историей, мир его представлений становится всё ближе и доступнее. Не заметить, что старый индеец рассуждает как великий философ, невозможно. Искренность его поступков и слов восхищает.
Дон Хуан, неоднократно возвращается в своих монологах к вопросу смерти, и даже однажды называет её личностью, которая неотступно следует за каждым, но не трогает пока не придёт время.
Он также часто называет смерть учителем, потому как все человеческие поступки и переживания должны сверяться с величием и неотвратимостью смерти. То есть надо помнить, что никакие из дел, проблем и переживаний не могут сравниться по масштабу с самым серьёзным событием - завершением нашей нелёгкой жизни. И ещё, что любой человеческий поступок, даже самый незначительный, должен быть красивым - ибо вполне может быть, что это самый что ни на есть последний поступок. Никто не знает когда смерть заберёт человека с собой.
Каждый человек по мнению Дона Хуана должен ощущать себя воином, чтобы не оставалось сомнений относительно цели своей жизни. Воин всегда готов к смерти и знает, что движется к неминуемой гибели, но пока возможно, должен бороться за жизнь, просто ради собственной безупречности.
Жизнь ради самой жизни, познание ради познания, борьба ради возможности бороться - нет другой цели у воина.
Осознающий себя воином не будет разочарован к концу. Получив удар, не спросит за что. Воин принимает мир таким, какой он есть. Беря в советники свою смерть, он не боится оглянуться на неё и взглянуть ей в глаза.
В Скандинавии существует поверье, что смерть - это невидимый волк, который по пятам ходит за каждым. У каждого - свой волк. Очень похожие сказки.
С. Рязанцев (безусловно выдающийся, хотя бы потому что вообще взялся за эту тему, исследователь) в своей “Танатологии” пишет, что на сегодняшний день в обществе наблюдается тенденция к вытеснению смерти из коллективного сознания. А по утверждению западных социологов, общество ведёт себя так, как будто вообще не умирает, и смерть индивида не пробивает никакой бреши в структуре общества. В наиболее индустриализированных странах Запада кончина человека обставлена так, что она становиться делом одних только врачей и предпринимателей, занятых похоронным бизнесом. Не лучше, а во многом значительно хуже обстоит дело у нас. Чему же тут удивляться? Почти нет литературы, утерян опыт многих поколений, утрачены этические нормативы.
“Древнее латинское изречение “мементо мори” должно занять подобающее место в жизни каждого человека. Давно пора разрушить наш искусственный примитивный оптимизм и негласно внедряющееся “табу смерти”.
Великий француз Мишель Монтень сказал: “Лишим смерть её загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чём-то другом…Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения”.
Михаил Зощенко: “Отношение к смерти - это одна из величайших проблем, с которой человек непременно сталкивается в своей жизни. Однако эта проблема не только не разрешена (в литературе, в искусстве, в философии), но она даже мало продумана. Решение её предоставлено человеку в отдельности. А ум человеческий слаб, пуглив. Он откладывает этот вопрос до последних дней, когда решать уже поздно. И тем более поздно бороться, поздно сожалеть, что мысли о смерти застали врасплох…”
Френсис Бекон: “Люди страшатся смерти, как малые дети потёмок, и как у детей этот врождённый страх усиливается сказками, так же точно и страх смерти”.
Современные учёные, исследователи человеческой психики, согласны в том, что самые первые проблески мысли у питекантропов и неандертальцев скорее всего вызваны животным инстинктом самосохранения, стремлением продлить своё существование, преодолеть неотвратимость смерти.
Оказывается в шумерско-вавилонском эпосе о Гильгамеше, III тысячелетия до нашей эры впервые встречается документальное свидетельство страха смерти. Герой эпоса Гильгамеш там оплакивает смерть своего друга Энкиду: “Я проливал слёзы подле его трупа, надеясь, что Энкиду встанет. Но на седьмой день в его нос проникли черви, и я понял, что он уже не вернётся, и похоронил его. С тех пор я не знаю покоя. Тело моего друга рассыпалось в прах и смешалось с землёй. Я знаю, что и мне суждена такая же участь. Моё тело также превратиться в прах и глину. Я страшусь смерти…”
Люди, короче, боятся и боялись смерти очень давно. Но все-таки не все и не всегда. В ряде религиозных учений, беспрекословно, кстати, раньше принимаемых на веру, в отличие от сегодняшних дней, когда многие верят на всякий случай, смерть была лишь освобождением от плоти и сохраняла душу. Так это или не так - не нам судить. Но ещё и во многих других, в частности воинских сообществах, достойная смерть была высшей доблестью, к ней сознательно стремились. Только идиот в наше время не знает об отрядах камикадзе. У парней была одна цель - умереть за божественного императора. Если отбросить устоявшуюся предубеждённость, то придётся признать, что они настоящие герои. А в той же Японии избегают традиционно цифры 4: при чтении иероглифа 4 - “си” - он звучит как другой иероглиф, означающий “смерть”. В японских больницах вы не встретите палаты с номером 4, а если здание многоэтажное, то в указателе лифта вы не найдёте четвёртого этажа.
Многие бояться цифры 13, хотя и не могут объяснить, чем их страшит это число. Оказывается у древних евреев так же как у японцев цифры обозначались буквами, и их число 13 и слово “смерть” писались одним знаком. Вот насколько силён страх смерти, что даже не зная, чего такого в 13 - ти страшного, многие люди стараются избегать его.
Есть примеры в истории, когда из-за страха смерти люди буквально умирали.
К примеру, царь Михаил Фёдорович Романов от непрестанных раздумий о смерти “впал в неподвижность” и умер “ от… кручины”. Российская императрица Елизавета Петровна очень боялась покойников: она даже не входила в тот дом, где лежал покойник. При ней в 1755 году вышел указ, запрещающий носить мимо дворца покойников.
Придётся помянуть вслед за другими и Будду.
А именно о том, что Будда якобы и стал Буддой, благодаря возникшему у него страху смерти. Как я вычитал, исторический Будда - царевич Гаутама родился в 460-м году до н. э. в одном из княжеств Индии, в окрестностях города Капилавасту. Рос весёлым и жизнерадостным, но однажды - кино смотрели с Кину Ривзом? - убежав из царского дворца и оказавшись на улицах города без присмотра слуг, он впервые увидел тяжело больного человека, затем убогого нищего и, наконец, тело умершего. Потрясённый и подавленный, 29-летний Гаутама решил покинуть родной дом и семью ради спасения своей души и после долгих странствий и исканий наконец достиг того особого состояния, которое называется “Будха - просветлённый”. ( Сидел там под пальмами несколько лет - в себя приходил).
От себя могу добавить немного личностных наблюдений.
Немало людей меняет своё отношение к миру и начинает задумываться о своём месте в нём, если их собственная смерть в результате какого-то события вдруг перестаёт быть абстракцией, а осознаётся как… чуть было не наступившая реальность. Из-за подобных событий люди обращаются за поддержкой к религии, которая, конечно, одна в состоянии дать хоть какую-то надежду, ежели не утешение.
Но лично со мной произошло нечто прямо противоположное - будучи в какой-то период достаточно религиозным, я попал в неприятную историю, после каковой и до сих пор не до конца уверен в том, что таки выжил. Большинство (и я раньше) сказали бы, что это (сохранение мне жизни) промысел бога.
Но может из-за своих сомнений о длительности процесса умирания и возможности его распознать, может просто из-за тяжести полученных травм (хотя вроде и не в первый раз), я вдруг уверовал в полное отсутствие какого бы то ни было бога хоть на Земле, хоть на небе, каковой обращал бы на людей или любых других существ своё внимание, сумел бы как-то помочь или (всё расказать!) наказать. Короче, я увидел, что нет его вездесущего и не бывает всемогущего. А если он есть, но при этом и мир, и справедливость в мире, и даже та самая, всем таки нужная, любовь - настолько не совершенны… мне ничего не остаётся, как выласкать его, предобрейшего, сукой - как сделал это герой из «Pitch black». Вот только абсолютно не верю я, в отличие от упомянутого героя, в него (в этого бога) - ни на секунду не сомневаюсь в его невозможности и несуществовании.
Нет, пару чудес из серии «Мои невероятные спасения» я при случае рассказать смогу. Но только для чего мы всегда льём воду на одну и ту же мельницу? Чтобы веселее крутилась?..
А в заключение хочу привести опять цитату из «Танатологии», уж очень она мне понравилась:
“Смерть - один из коренных параметров коллективного сознания, а поскольку последнее не остаётся в ходе истории неподвижным, то изменения эти не могут не выразиться также и в сдвигах в отношении человека к смерти. Изучение установок в отношении к смерти может пролить свет на установки людей в отношении к жизни и основным её ценностям…» - С. Рязанцев.
Так как вы себе представляете смерть? (вы уверены, что ещё живы?)
1998-2002г