Всю жизнь старик избегал неприятностей.
Бессмысленно жить, когда жить неприятно. И бесполезно оправдывать такую жизнь с помощью каких бы то ни было приёмов.
Старик с детства не любил, когда во время нежного сна кто-нибудь приходил к нему снаружи и говорил: «Встань и иди!». Он любил спать и спать, иногда случайно просыпаясь, но тут же снова окунаться в сладкое марево, пока приказ встать не приходил к нему уже изнутри его собственного тела.
Он не любил голода и строил свою жизнь так, чтобы избежать этого неприятного чувства.
Он не любил, когда от стужи переставали сгибаться пальцы, и при первой же возможности стремился восстановить гибкость суставов где-нибудь в тепле и уюте.
Он любил женщин, и многие женщины любили его.
Он любил вино и выпил его за свою жизнь много.
Он неплохо-таки существовал, этот старикашка!
Но с годами, по мере разрешения всяких, в сущности, мелких проблем, всё надвигалась и надвигалась последняя, главная проблема любой жизни.
Умирать неприятно. Это ясно с детства любому старику. И чтобы как-то обойтись без этих неприятностей, старик решил умереть сам, как ему заблагорассудится.
Набрав в пузырёк кое-каких трав, он с помощью тонкой полой иглы ввёл это снадобье себе в кровь. Он хотел не спеша припомнить всю свою жизнь, а когда сладкий яд уведёт его мысль в сторону или вниз, ему будет ещё хорошо, но уже безразлично.
Так придумал хитрый старик.
Однако вместо живописных картин его детства из живота старика вышел маленький китайский мальчик и стал уходить. Старик хотел посмотреть на себя, откуда вышел китайчонок, но себя не увидел. А китайчонок стал прозрачным и круглым и лопнул, и даже брызг никаких не было. И ничего не было.
Так старик и его последняя неприятность обманули друг друга.